Парнов Еремей Иудович. Александрийская гемма

   Папа встретил делегатов уже знакомым простонародным жестом. Это и послужило формальным поводом к началу военных действий.
   В Англии, Наваррском королевстве и пограничной с ним Гасконии стали спешно формироваться отряды наемников, а во всех провинциях и городах Апеннинского полуострова началась жестокая резня. Одна сторона стоила другой.
   Кардиналы, объявившие преданного анафеме Урбана самозванцем, избрали новым наместником божьим Роберта Женевского, законченного бандита. По наущению Урбана римские погромщики принялись убивать всех иностранцев, которых считали сторонниками кардиналов-бунтарей. Методы борьбы и соответственно зверства по отношению к мирному населению были схожи до неразличимости. И там, и тут резали, грабили и жгли во имя святейшего отца христианства.
   За Урбана горой стояли города в Италии и Германии, его поддерживали Англия, Венгрия и Польша. На стороне Роберта, ставшего Климентом Седьмым, были Франция, Шотландия, Испания, Савойя и Неаполитанское королевство.
   В эту разорительную внутрицерковную битву была вовлечена вся клерикальная Европа, включая подвижников веры, еще при жизни причисленных к лику святых.
   У простого народа созревала крамольная мысль, что у антихриста две ипостаси. Во всяком случае, оба папских двора достигли крайнего предела разложения. Свидетельства всеобщего распада были настолько очевидны, что не составляли тайны ни для вождей, ни для их кровавых сатрапов. Все наиболее гнусные и жуткие формы террора, все самое недостойное и отвратительное, что только таится в смрадных пучинах взбаламученного моря житейского, было поднято на поверхность и пущено в дело. Что в Риме, что в Авиньоне отъявленные подонки поднимались на верхние этажи власти и тут же принимались творить всевозможные гнусности.
   Урбан первым понял, какого типа подручный требуется ему в такой войне, и обратился к предводителю пиратов Балдазаре Косса.
   Четыре года его трехмачтовые корабли с косыми, на разбойничий манер, парусами свирепствовали в средиземноморских водах. Косса грабил всех без разбора: мусульман и христиан, включая соотечественников - итальянцев и осевших на Родосе последних госпитальеров. Только суда, плававшие под флагом Прованса, могли беспрепятственно действовать в изрезанной укромными бухтами берберийской акватории, где большей частью охотился удалой Балдазаре. Причина была достаточно уважительная: на службе прованского герцога состоял единоутробный братец - Гаспар, такой же пират.
   Имя Балдазаре гремело от Александрии до Геркулесовых столбов. Никто не мог быть спокоен за свою жизнь. Вчера пираты ворвались в испанскую крепость, сегодня их видели в Сардинии или на Мальте, завтра они могли атаковать Неаполь или высадиться на мавританском побережье, где прятали награбленное добро корсары-магометане.
   После каждого похода Косса исправно возвращался домой, к доброй морщинистой маме - тучной, но подвижной и экспансивной, как все итальянки.
   - Это тебе, - скупо ронял он, вручая какую-нибудь заморскую диковину, и почтительно целовал руку.
   Последняя операция была особенно удачной. Захватив две боевые галеры родосских братьев, как стали с недавнего времени именоваться госпитальеры, Косса привез к себе на Искию несметные сокровища: тяжеловесные золотые сервизы, украшенные драгоценностями одежды, редкостное оружие и, конечно, мешки со звонкой монетой. Дукаты, динары, цехины, реалы, торнези, константинаты - все перемешалось при пересыпке.
   Выточенную из цельного смарагда чашу, оправленную в золото, он преподнес мамочке.
   - Куда столько всего? - всплеснула она руками, втайне любуясь рослым красавцем сыном, который не знал поражений и привык первенствовать во всем. - В нашем палаццо уже не осталось свободного места. Скоро ты весь остров завалишь золотом. Зачем так много? А эти толпы несчастных пленных? Они измучены и еле держатся на ногах. Мне даже негде их разместить. Неужели их нельзя было распродать по дороге? Про женщин я уж и не говорю, Балдазаре. До них ты всегда был жаден. Но ведь должен же быть предел! Пора, давно пора остановиться на какой-то одной. Неужели ты еще не перебесился? Опомнись, сыночек. Твои безумства не кончатся добром. Ты должен остепениться и начать совершенно новую жизнь. Если ни одна из юных красоток, которых я устала кормить, не смогла надолго удержать тебя в своих объятиях, то самое время вспомнить о боге. Из нашего рода вышло столько знаменитых служителей церкви! Почему бы тебе не стать одним из них? Тогда бы я могла умереть спокойно.
   Это наставление, как и все предыдущие, Балдазаре выслушал вполуха. Но, как явствует из последующих событии, материнские молитвы были услышаны.
   Не прошло и месяца с того дня, когда был захвачен госпитальерский приз, как пиратского главаря пригласили к его святейшеству.
   Косса облачился в самое скромное платье, надел плащ из тонкой романьолы* и отправился в папский дворец.
   _______________
   * Сукно, вырабатываемое в горах Романьи.
   - Мне говорили о тебе как об отважном, решительном человеке, - с места в карьер начал Урбан, внимательно оглядев великолепно сложенного кондотьера с необыкновенно одухотворенным лицом, обветренным и загорелым до черноты.
   - Тебе правильно говорили.
   - Ты знаешь, что мои войска потерпели поражение? Неблагодарный Карл Дураццо, которого я своими руками посадил на неаполитанский трон, переметнулся к антихристу и открыто выступил против меня.
   - Я избавлю тебя от этого врага, - уверенно пообещал Косса.
   - Но для успешного ведения военных действий требуются немалые средства, а моя казна опустошена. Пришлось даже перелить церковные блюда и дароносицы.
   - Я дам тебе денег и соберу твое рассеянное войско в единый кулак.
   - Тебя послало мне само провидение! - Урбан выразил свое удовлетворение скупой улыбкой. - Мне говорили, что ты знаком с теологией. Это верно?
   - Сказать, что я знаком с теологией, равносильно предположению, что я разбираюсь в морском деле. - Балдазаре надменно вскинул подбородок. - Я не просто знаком. Я теолог, святой отец, и хорошо знаю каноны. Ведь недаром же мне пришлось пять лет корпеть в Болонье. По всем предметам я шел в числе первых и лишь волей случая не получил диплома.
   - Значит, так тому и быть, - заключил папа, строя далеко идущие планы.
   - Аминь, - отозвался Косса.
   Верный излюбленному тактическому приему захватить противника врасплох, новый главнокомандующий обрушился на разрозненные отряды Карла, отбил одиннадцать катапульт и погнал отступающих к морю.
   Папа тут же посвятил едва отмывшегося от крови победителя в священнический сан и поручил ему возглавить следствие над опальными кардиналами, которых подозревал в пособничестве врагу. Князей церкви вместе с их наиболее доверенными приближенными перевезли в Ночеру и разместили в подземной тюрьме.
   Косса взял себе в подручные самых отчаянных головорезов из числа соратников по пиратским баталиям. Он не ошибся в выборе. Сменив абордажные крючья на тиски и клещи, они выказали себя прирожденными мастерами пыточных дел. Закованных в цепи епископов доставили из подземной тюрьмы в следственную камеру, где уже все было готово для пытки: пропущенные через блоки веревки, раздвижные доски с клиньями, "испанские сапоги". Даже желоба для стока крови в углублении каменного пола были отмыты загодя. Сам Косса в качестве осененного благодатью чрезвычайного следователя, поднаторевшего к тому же в теологических ухищрениях, занял кресло на помосте.
   Побывав на заре юности в застенках святейшей инквизиции, куда попал по подозрению в чародействе, он знал, как нужно вести допрос. Справедливости ради следует сказать, что его задержали тогда совершенно случайно. Просто "псы господни" застали Балдазаре в доме одной молодой колдуньи, и не его вина, что пришлось заколоть в завязавшейся схватке двоих или даже троих агентов. Других грехов перед церковью он за собой не знал. Не веруя ни в бога, ни в дьявола, Косса и к черной магии относился вполне равнодушно. Но опыт - сквозь толстые стены он слышал крики пытаемых, которые сознавались в немыслимых преступлениях, - не пропал даром. Советы его святейшества пали на вполне подготовленную почву.
   - Тебе не следует разъяснять существо обвинений, - отечески настаивал Урбан новоиспеченного инквизитора. - Спрашивать надо лишь в самой общей форме: "Ты признаешься в злодейских деяниях? Кто помогал тебе творить богопротивные мерзости?" На такие вопросы отвечают обычно слезами отчаяния и воплями протеста. А это достаточный повод для применения пытки.
   И пошла работа. Оказавшись в руках вчерашних морских разбойников, чьи лихие шрамы не смогла прикрыть даже сутана, изнеженные князья церкви упорствовали совсем недолго. И то потому, что не знали, на свою беду, в чем именно следует сознаваться.
   - Прекратите! - вопил терзаемый болью епископ Акуилы. - Я не могу понять, чего вы от меня требуете. Скажите же, ради всего святого, и я тут же возьму на себя любые грехи.
   Но вспотевшие от напряжения палачи не отвечали, туже затягивая костедробильный винт. А папа в это время бродил с молитвенником под окнами и распевал во весь голос псалмы, чтобы не дремали его заплечных дел мастера, не ослабляли усилий и душили крамолу в зародыше, не поддаваясь жалости.
   Вместе с другими прелатами угодил в заточение и кардинал сангроский. Едва он был доставлен в Ночеру, как поступил донос на Мельхиора фон Блаузее, и незадачливый секретарь очутился в крепостном подземелье. На счастье, а может и на горе, Косса признал в нем своего однокашника по Болонскому университету.
   - Ты-то как здесь оказался?
   - Неисповедимы пути господни, - с трудом шевеля разбитыми губами, пробормотал Мельхиор. Но пуще любой телесной боли его терзала тоска. Только исступленная, отчаянная надежда еще раз увидеться с Леонорой не позволяла ему размозжить себе голову о первую же ступень.
   - Очень даже исповедимы, - ухмыльнулся Балдазаре, критически оглядев былого соперника по схоластическим диспутам, который, следует отдать ему должное, чаще других выходил победителем. - На каждую решительную перемену есть своя причина, и только наша собственная недальновидность не позволяет нам разглядеть конечную связь, - разъяснил он и тут же распорядился насчет сотоварища: - Поместите отдельно!
   Благодаря этой случайной встрече секретарь кардинала был избавлен от пыток. Его даже ни разу не вызвали на допрос. Зато самому кардиналу пришлось испить полную чашу страданий.
   - Да, вы тысячу раз правы! Я действительно совершил тягчайшее преступление, - хрипя, он выплевывал кровяные сгустки. - Но не против Урбана, а ради него. Как и Роберт-антихрист, я зверски пытал своих собратьев по сану, добиваясь от них признаний в несовершенных грехах. И вот воздаяние за преданность! Горе мне, окаянному, горе...
   Не сострадая жертвам и не испытывая особого удовольствия от лицезрения их мук, Косса старался как можно точнее исполнить повеление папы. Для развлечений существовали совсем иные объекты. Например, аббатиса Леонора, которую он вместе с другими приглянувшимися ему "христовыми невестами" не замедлил переселить поближе к крепости.
   Вакханалию пыток, весть о которых дошла до самых отдаленных приходов, пришлось прервать ввиду появления неприятельских разъездов. Карл Дураццо, неаполитанский король, собрав новую армию, стягивал вокруг Ночеры кольцо осады. На военном совете было решено как можно скорее покинуть крепость.
   - Это тебе, - сказал Косса, спустившись в промозглую дыру, где без света и свежего воздуха томился Мельхиор фон Блаузее. - Просили передать. - И он бросил ему четки из причудливо ограненных камней.
   - Она помнит обо мне! - воспламенился безземельный рыцарь, ощупью прочитав вырезанные на гранях буквы. - Она жива?
   - Для тебя - нет, а так что ей сделается... Готовься в дорогу, школяр. Арестованных забираем с собой. Вот все, что я могу для тебя сделать. - Косса протянул рукояткой вперед остро отточенный стилет. Постарайся сохранить голову.
   - Зачем мне жить? - горько усмехнулся Мельхиор, сразу же помыслив о самоубийстве.
   - Умереть ты всегда успеешь...
   - Когда нет справедливости, жизнь становится в тягость.
   - Ну, как знаешь...
   Из крепости выступили под покровом ночи и, обманув сторожевые посты, двинулись по дороге в Салерно.
   Карл, разгадавший этот хитроумный маневр, не велел преследовать отступавших, мечтая лишь об одном: чтобы изувер в облике папы поскорее покинул его владения. А догнать было так легко, потому что истерзанные узники едва тащились, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу.
   Епископа Акуилы, который не мог держаться в седле, Балдазаре пришлось зарубить. Впрочем, он лишь выполнял полученный приказ и, дабы поскорее избавить бедолагу от мук, постарался прикончить его с одного удара.
   Вблизи Барлетты беглецов ожидал генуэзский корабль. Едва носильщики перенесли на борт последний вьюк, капитан распорядился поднять паруса. Только теперь, когда все опасности остались позади, папа вспомнил про ненавистных кардиналов и велел зашить их в воловьи кожи.
   Еще не совсем скрылись из глаз каменистые берега Адриатики и пропыленные сосны на них, как мешки полетели за борт.
   Обо всем предупрежденный заранее, Мельхиор ухитрился вспороть шов - и вынырнул на поверхность. В последнем теологическом споре насчет причин и следствий верх одержал Балдазаре. Определенно он видел намного дальше...
   Добравшись до берега, Мельхиор нашел приют в хижине пастуха. Прошлое умерло для него, и он не пожелал возвратиться на пепелище. Покинув при первой возможности Италию, добрался до родных мест и попросил убежища в монастыре премонстранцев.
   Приняв постриг, он целиком посвятил себя спагерическим изысканиям. На подготовку к великому деянию ушло семь лет, но опыт не оправдал ожиданий.
   В поисках ошибки Мельхиор задумчиво перебирал чудесные четки, где каждое седьмое зерно было вырезано из золотистого тигрового глаза. Граненые бусины намекали на зашифрованный рецепт "Дела Солнца". Иногда перебор граней складывался в буквенную последовательность, которая отзывалась глухим воспоминанием.
   - Абра... абрака... - шептал он, стиснув пылающие виски, но ничего не получалось. - Алкоголь, баня, роса, амальгама, кристалл, антимониум...
   И когда мозг окончательно отказывался служить, а пальцы уже не могли удержать тростниковую палочку, - полубезумный инок хватал первый попавшийся клочок, выводил на нем имя и начинал всматриваться в него, словно в зеркало, шевеля губами, растрепав поседевшие космы.
   Что виделось ему, что мерещилось в редеющей мгле? Какие образы вставали, какие пробуждались воспоминания?..
   Когда в Теплу пришла весть, что пират Балдазаре Косса стал папой Иоанном XXIII, Мельхиор тихо засмеялся и, выхватив стилет, стал поражать одолевавших его духов.
   Иоанн XXIII, скончавшийся 22 декабря 1419 года, был посмертно вычеркнут из списка пап. Только в 1958 году, через пятьсот с лишним лет, это имя и порядковый номер вновь повторились в перечне наместников Святого Петра, когда римскую курию возглавил кардинал Ронкалли. За столь долгий срок все, за ничтожным исключением, успели забыть, что такой папа уже появлялся однажды на грешной земле. На его памятнике, изваянном гениальным Донателло, значится:
   "Здесь покоится прах Балдазаре Коссы, бывшего папы Иоанна XXIII".
   Почему "бывшего", возникает невольный вопрос. Разве можно в столь неподобающей форме отзываться о главе римско-католической церкви? Оказывается, можно, ибо в 1415 году на Констанцском соборе он был низложен и обречен забвению.
   Глава двадцать третья
   ___________________________________
   РЕЧНОЙ ТРАМВАЙ
   Не застав Наталью Андриановну в институте, Люсин не без колебаний решился позвонить ей домой.
   - Не уделите мне часик? - попросил с обезоруживающей откровенностью. - Сугубо лично...
   Она согласилась, затаив удивление, и, недолго думая, назначила встречу на пристани у Киевского вокзала, неподалеку от дома.
   Люсин узнал ее лишь в самый последний момент, когда она, легко перебежав через дорогу, нерешительно замедлила шаг. Лишь после того как Наталья Андриановна протянула ему руку, он позволил себе улыбнуться. Владимир Константинович никак не ожидал, что память сыграет с ним столь злокозненную шутку. Высокая женщина в коротком перетянутом пояском плащике предстала невозвратимо чужой и как-то совершенно иначе, нежели запомнилась. Не испытав тайно лелеемой радости и не находя подходящих от нахлынувшего волнения слов, Люсин увлек ее к лестнице, спускавшейся к причалу.
   Бело-голубые речные трамвайчики еще курсировали по реке, но пассажиров собиралось совсем немного. Темная вода дышала знобкой осенней сыростью. Косые волны от винтов лениво качали желтые листья, загоняя их вместе с окурками и прочим плавучим сором под дощатый настил. Легчайшая дымка висела над городом, смягчая сверкание окон, воспламененных вечерней зарей. В глянцевых переливах дрожали искаженные отражения домов. Пустынная набережная, перемигивание светофоров, холодный сумрак одетых гранитом опор.
   - Покатаемся на пароходике? - неожиданно для самого себя предложил Владимир Константинович, страдая от неловкости и беспричинной тоски.
   - Вы странный человек. - Подняв воротник, Наталья Андриановна зябко передернула плечиками. - Какой пронизывающий ветер!
   - Дрожь вселенского одиночества, - грустно усмехнулся Люсин. - Так назвал осень один мой очень хороший друг. Она особенно остро переживается в городе, где природа зажата прямолинейностью камня.
   - Он поэт, ваш друг?
   - Что-то в этом роде. Да и какое это имеет значение? Главное, что он прав. Даже небо не свободно от города. - Люсин кивнул на белые клубы, застывшие над высокими трубами ТЭЦ. - Одурманенное дымом, оно безъязыко корчится в паутине проводов... Я еще помню, когда по Бородинскому мосту ходили трамваи. Кажется, тридцать первый и сорок второй. А тридцатый делал круг возле Киевского, высекая искры и требовательно звеня. Мы с ребятами вскакивали на ходу и мчались, стоя на подножках, навстречу обманчивым осенним ветрам.
   - Обманчивым?
   - Они всегда обещают несбыточное... Я и сам не помню, в какую шальную минуту перескочил с трамвая на борт рыболовецкого траулера.
   - Так вот отчего вас вдруг потянуло совершить эту прогулку!
   - Ну как, рискнем? - Не дожидаясь ответа, Люсин просунул деньги в окошко кассы. - До конца и обратно, пожалуйста.
   - Вам в какую сторону? - спросила кассирша.
   - Безразлично. Дайте, куда подальше.
   В полном одиночестве они прошли через турникет. На верхней палубе цепенела старуха с лохматым псом, а несколько поодаль самозабвенно обнималась парочка.
   - Здесь слишком ветрено. - Наталья Андриановна капризно наморщила носик. - А внизу душно и пахнет бензином.
   - Соляркой, - непроизвольно поправил Люсин.
   - Тем хуже. Не переношу угара.
   - Если память мне не изменяет, на корме должно быть укромное местечко. И воздух свежий, и от ветра защищено. Все сто двенадцать удовольствий. - Сойдя на две ступеньки, он подал ей руку. - Почему вы решили, что я странный человек, Наталья Андриановна?
   - Не знаю. - Она медленно покачала головой, покорно спускаясь по узкому трапу. - Согласитесь, что все сегодня немного странно. И вообще мы явно не о том говорим. Ведь вам нужно о чем-то спросить меня? Верно?
   - Еще не знаю, - ушел от прямого ответа Люсин, сильно подозревая, что выглядит в ее глазах чуть ли не идиотом.
   - Если у вас действительно есть ко мне дело, мы могли бы увидеться в более подходящей обстановке. - Наталья Андриановна без особого удовольствия опустилась на влажную скамью.
   - Например? Я бы скорее утопился, чем рискнул пригласить вас в уголовный розыск.
   - Кафедра вас уже не устраивает?
   - Не хочу лишний раз мелькать перед вашими сослуживцами. Да и комплекс вины, если быть до конца честным, мешает. Ведь дальше этой проклятой сберкассы мы не продвинулись ни на шаг... Погонят меня к чертовой бабушке - и будут правы.
   - Ой-ой-ой, какой ужас! Вне милиции вы, конечно, своей жизни не представляете? - заметила она подчеркнуто иронично. - Суровый ветер романтики дует в ваше лицо. Вы прирожденный сыщик - и все такое...
   - Зачем вы так, Наталья Андриановна? - Люсин почувствовал себя задетым. - Я ведь вам, как на духу, признался...
   - Как на духу? - Она словно прислушалась к тайному значению слова. Но я никудышный исповедник, Владимир Константинович. Я жестока и рациональна до мозга костей... Поэтому говорите поскорее, в чем суть.
   - А если ни в чем? Если я осмелился побеспокоить вас просто так? Это что, преступление?
   - Вы серьезно? - Наташа взглянула на него с веселым удивлением.
   - Поверьте, что мне не до шуток, - мрачно потупился Люсин. Усталый, издерганный неудачами, он позволил себе поддаться минутному настроению и не знал теперь, как выбраться из опасной зоны, куда его столь неожиданно занесло. - Я не виноват, что подвернулась эта посудина.
   - Разве я вас в чем-нибудь обвиняю? - Откровенно потешаясь, она словно бы поощряла Люсина на дальнейшие излияния.
   - В самом деле, куда мне было вас повести? - Уловив перемену в ее настроении, он немного приободрился и обрел спасительный юмор. - В киношку? Для этого я слишком стар. В театр? Но где взять приличные билеты, если я не располагаю ни временем, ни знакомствами? Что же остается, милая моя Наталья Андриановна? Ресторан? - В притворном ужасе он закрыл лицо. Об этом даже подумать страшно, ведь вы можете как-то не так понять...
   - Отвечу откровенностью на откровенность. - Удивительно похорошев, Наталья Андриановна едва отдышалась от беззвучного смеха. - Я обожаю кино и могу спокойно прожить без театра. Не помню, когда и была там в последний раз. Поэтому предлагаю сойти в ближайшем порту и поискать чего-нибудь поинтереснее. - Расстегнув плащ, она вытащила свою электронную висюльку. Что же касается ресторана, то, как говорят англичане, why no? Не вижу криминала. Но это так, на будущее, потому что сегодня у меня нет настроения.
   - Вы изумительны, Наталья Андриановна! - восхищенно признал Люсин. И если вы позволите мне звать вас просто по имени, то я поверю, что чудесное слово "будущее" имеет ко мне хоть какое-то отношение.
   - Охотно. - Она кивнула с видом королевы, приветившей мимоходом пажа. - А теперь выкладывайте, что у вас на уме, - потребовала совершенно будничным тоном.
   - Ей-богу, никакой задней мысли.
   - Так не бывает в наше время.
   - Но поверьте...
   - Верю.
   - Но вы даже не знаете...
   - Знаю! - Она определенно не желала слышать никаких оправданий. - И умею ценить искренность порывов и откровенность чувств. Однако не станете же вы утверждать, что вызвали меня на свидание исключительно в галантных целях?
   - Не стану, - вынужденно откликнулся Люсин, отворачивая лицо.
   - Да воздастся вам за чистосердечие!
   - Но мне действительно очень хотелось увидеть вас, - признался он с непонятной обидой. - И это самое главное...
   - Понимаю, - ободряюще кивнула она. - Теперь давайте второстепенное.
   - Прямо допрос какой-то! - пожаловался Люсин. - Что за несносная аналитика?.. Если вы так уж добиваетесь правды, то, признаюсь, предлог для встречи у меня заготовлен. На всякий случай.
   - Вот и прекрасно.
   - Но я хочу, чтобы вы знали: это всего лишь предлог. Я бы не рискнул потревожить вас из-за подобной мелочи... Вам не очень холодно, Наташа?
   - Нет, ничего. - Она выжидательно нахмурилась. - Не люблю околичностей.
   - Что такое Абраксакс, Наталья Андриановна? - спросил Люсин, словно позабыв о дарованной ему привилегии на более интимное обращение. - А заодно и абракадабра?
   - Вы нашли его! - Она испуганно вздрогнула. - Я так и знала...
   - Простите? - выжидательно прищурился Люсин. - Вы это о чем? - Он осторожно коснулся ее затянутой в шелковую перчатку руки.
   - Не нужно, - с гримасой досады отстранилась Наталья Андриановна. - У меня достаточно крепкие нервы, и я не упаду в обморок... Где он?
   - Ей-богу, ничего не пойму! - Люсин умоляюще прижал руки к груди. Объясните, пожалуйста, в чем дело?
   - Вы меня спрашиваете? - Ее испуг сменился растерянностью. - Но разве вы не нашли... Георгия Мартыновича?
   - Да с чего вы взяли! - Уязвленный до глубины души, Люсин едва сдерживался. - Разве я стал бы скрывать? Тем более обманывать, плести хитроумные выкрутасы? Мило же я выгляжу в ваших глазах, Наталья Андриановна.
   - Простите. - Уголки ее ярких, изящно очерченных губ виновато дрогнули. - Я сама не ведаю, что несу. Но откуда тогда вы узнали про браслет? Ну конечно, - облегченно вздохнула Гротто, - как я сразу не догадалась! Вам рассказал кто-то из наших?
   - Час от часу не легче! Какой еще браслет? Никто и ничего мне не рассказывал. С чего вы взяли?
   - Тогда почему вас заинтересовало слово "Абраксакс"?
   - Да все оттуда же: из его записей и набросков. Даже рисунок нашел со змеями. Не понимаю, почему это вас так удивило...
   - Не сердитесь, - примирительно промолвила Наталья Андриановна. - У меня и в мыслях не было вас обидеть. Просто я страшно испугалась. Вроде бы давно готова к самому худшему, и надежды никакой нет, но стоило вам вспомнить про этого Абраксакса, сердце так и оборвалось... Сейчас все объясню, - заторопилась она. - Дело в том, что это слово было вырезано на камне, который я подарила шефу на его шестидесятилетие. Теперь понимаете?
   - По крайней мере, начинаю понимать, - прояснел взором Владимир Константинович. - Вы меня тоже простите за невольный эмоциональный всплеск...
   - Меня это ничуть не задело. Даже совсем наоборот. Вы совершенно правильно возмутились. Но не будем сводить мелочные счеты. Инцидент исчерпан и вычеркнут из памяти. Договорились?