«Синди, – думал Том, – ты просто не поверишь, что тут происходит. Наверное, это и есть то самое преследование, о котором предупреждали нас Иисус и апостолы. Наверное, подобная угроза всегда казалась нам чем-то бесконечно далеким – чем-то, что могло произойти в Советской России или, скажем, во времена Римской империи, но не здесь, не сейчас. Я никогда не предполагал, что такое случится со мной. И, тем более, с нашими детьми».
   Он вытащил из кармана носовой платок и вытер набежавшие на глаза слезы. Дети не должны видеть его таким – кроме того, что подумают эти чиновники?
   – Мистер Харрис?
   Том судорожно глотнул воздух и отчаянным усилием попытался взять себя в руки. «Том, чтобы ни происходило, держись дружелюбно! Не давай ей никаких оснований для дальнейших действий против тебя!»
   Перед ним стояла Ирэн Бледсоу.
   – Конечно, вы помните меня? – сказала она, усаживаясь рядом с ним на скамью.
   – Да. – Том счел подобный ответ вполне нейтральным.
   – Прежде чем отвести вас наверх, к детям, я должна напомнить вам, что право посещения детей является привилегией, которой вас могут лишить в любой момент. Мы надеемся, что вы будете вести себя наилучшим образом и неукоснительно выполнять все мои указания. Дотрагиваться до детей вам запрещается; вы должны оставаться на своей стороне стола. Вам запрещается задавать им какие-либо вопросы, касающиеся места их пребывания. Я имею право отклонить любой вопрос, который сочту неуместным, и закончить свидание в любой момент, когда сочту это необходимым. Вам все понятно?
   – Но… Миссис Бледсоу, у меня будет возможность обсудить с вами происшедшее? Я хочу прояснить всю эту историю и забрать детей домой.
   – Пока это невозможно; наше расследование еще не закончено.
   – Какое расследование? Мне никто ничего не говорит, и я даже не мог дозвониться до вас.
   – Мы сейчас очень загружены работой, мистер Харрис. Вам надо просто набраться терпения.
   В душе Тома закипел гнев, даже жажда мести – некое чувство, совсем нехристианское (он это понимал), но совершенно неудержимое. Он молчал, не в силах найти достаточно корректных слов.
   – Так вам все понятно? – повторила Ирэн Бледсоу более суровым тоном.
   Тому оставалось лишь дать ответ, которого от него ожидали:
   – Да.
   – Что у вас в сумке?
   Том открыл сумку, показывая содержимое.
   – Я принес кое-какие вещи для детей. Они оставили дома свои Библии, так что я принес их, а также ручки и блокноты.
   – Прекрасно. – Ирэн Бледсоу взяла сумку. – Следуйте за мной.
   Она энергично зашагала прочь, громким цоканьем каблуков извещая всех в вестибюле о своем присутствии. Том старался ступать как можно тише; такого рода внимание ему не требовалось.
   Женщина поднялась по винтовой мраморной лестнице на второй этаж, проследовала по галерее, которая тянулась вдоль передней стены здания, и вошла в тяжелую, устрашающего вида дверь с медными петлями и шарообразной ручкой весом не менее двадцати фунтов. Они миновали неприветливую, скудно обставленную приемную с единственным высоким узким окном, пропускающим бледный свет дня. Перед сводчатым проемом справа с несколько скучающим видом стоял охранник. Том проследовал за миссис Бледсоу мимо охранника и прошел под арку.
   Сердце бешено подпрыгнуло у него в груди, и глаза наполнились слезами.
   Там, за столом – с дальней от входа стороны – сидели Руфь и Джошуа. При виде Тома они мгновенно очутились на ногах и бросились к нему с возбужденными криками: «Папа! Папа!»
   Ирэн Бледсоу расставила руки в стороны и преградила детям дорогу.
   – Сядьте сейчас же! Сядьте за стол!
   – Я хочу к папе! – закричал Джошуа.
   – Папочка! – сумела только проговорить Руфь, протягивая к Тому руки.
   Он не мог обнять детей. Он не мог дотронуться до них. Он мог только плакать.
   – Сядьте, милые. Делайте, как говорит миссис Бледсоу. Руфь начала всхлипывать, с трудом сдерживая рыдания.
   – Папочка…
   – Я люблю тебя, Руфь! Папа любит вас. Ну давайте же, сядьте. Все будет в порядке.
   Ирэн Бледсоу крепко взяла детей за руки и отвела на место.
   – Мистер Харрис, вы можете сесть на этот стул напротив детей. И не забывайте, о чем мы с вами говорили внизу.
   «Мы ни о чем не говорили, – подумал Том. – Вы отдавали распоряжения, а я сидел и слушал».
   Он медленно отодвинул стул и сел. Не желая тратить время на слезы, он попытался успокоиться, вытащил из кармана носовой платок и снова вытер глаза.
   – Ну как вы, ребятки?
   – Я хочу домой, папочка, – проговорила Руфь, все еще всхлипывая.
   Джошуа старался держаться мужественно и тоже вытер глаза.
   – Мы скучаем по тебе.
   – Миссис Бледсоу хорошо заботится о вас? На этот вопрос ответила миссис Бледсоу:
   – Ваши дети находится в очень хороших руках, мистер Харрис. И думаю, это первый и последний вопрос такого рода.
   Том бросил на нее яростный взгляд. Он не мог скрыть свой гнев.
   – Тогда мне хотелось бы по окончании свидания задать несколько вопросов вам.
   Она улыбнулась, стараясь оставаться любезной в присутствии детей.
   – Мы обсудим это позже.
   Том с первого взгляда заметил шишку на лбу Руфи. Теперь он получил возможность спросить:
   – Что у тебя с головой, Руфь?
   Бледсоу резко вмешалась в разговор, даже немножко приподнявшись со стула.
   – Это не подлежит обсуждению! Уверена, вы понимаете!
   – Я ударилась в машине, – сказала Руфь.
   – Руфь! Прекрати разговоры на эту тему, или я уведу тебя отсюда!
   Девочка начала плакать – теперь от бессильного гнева.
   – Но почему?
   – Все в порядке, Руфь, – сказал Том. – Мы не должны говорить об этом. – Он перевел взгляд на Джошуа. – Ну и чем… э-э… вы занимаетесь тут, ребята?
   Джошуа чувствовал себя совершенно несчастным и не пытался скрыть этого.
   – Ничем. Сидим и смотрим телевизор. Том очень огорчился, но не показал виду.
   – О, миссис Бледсоу разрешает вам смотреть телевизор?
   – Нет, миссис Хенли разрешает… Надзирательница мгновенно встрепенулась.
   – Джошуа, мы не имеем права говорить о наших воспитателях. Это секрет.
   Том попытался снова перевести разговор в безопасное русло.
   – Ну… а как насчет чтения? Вы читаете какие-нибудь хорошие книги?
   – Нет, – сказала Руфь.
   – У них тут есть компьютерные игры, – подал голос Джошуа. – Довольно забавные.
   – А… тут есть другие дети, с кем можно поиграть? – Том внутренне сжался, задавая этот вопрос, но Бледсоу не стала возражать.
   – Да. Один мальчик по имени Тедди, и еще один – Люк Но они мне не нравятся.
   – О…
   – Они старше и дразнят нас.
   – Дразнят?
   – Ну да. Толкаются и говорят плохие слова. Они не христиане.
   Руфь поджала губы и сказала:
   – Люк меня обзывает.
   – О, Руфь, это очень плохо. Ты пыталась подружиться с ним?
   Глаза девочки снова наполнились слезами.
   – Я хочу домой!
   – Я тоже этого хочу.
   Тук-тук-тук. Ирэн Бледсоу предостерегающе постучала пальцем по столу и угрожающе посмотрела на Тома.
   Вероятно, Джошуа заметил этот знак. Он был наблюдательным парнишкой.
   – Руфь ударилась головой о дверцу машины.
   – А ну-ка прекрати! – вмешалась Бледсоу. Том взглянул на женщину, стараясь сохранять спокойное выражение лица.
   – Какой машины, миссис Бледсоу?
   Миссис Бледсоу приподняла брови и чуть наклонила голову вперед – с самым снисходительным видом.
   – Мистер Харрис, мы давно поняли, что дети обычно сочиняют самые нелепые истории, чтобы выгородить родителей.
   Том понял, что она имела в виду. Он постарался – огромным, просто невероятным усилием – сохранять спокойствие и благожелательность.
   – И какую же историю сочинили Руфь и Джошуа, миссис Бледсоу?
   Она вздернула подбородок и, казалось, посмотрела на Тома сверху вниз.
   – Мистер Харрис, я понимаю, насколько вас должна тревожить эта рана на голове Руфи. Но вы сами знаете о ее происхождении, равно как и мы. Я уверена, что спустя некоторое время, когда дети избавятся от своих страхов и обвыкнутся в новых условиях, они смогут рассказать нам всю правду. На этом, полагаю, мы закончим свидание. – Она поднялась с места. – Дети, попрощайтесь с отцом.
   – Мы же только что пришли! – сказал Джошуа.
   – Я не хочу уходить! – личико Руфи жалобно скривилось.
   – Дети, мы уходим! – отрезала миссис Бледсоу.
   – Одну минутку! – сказал Том. Свидание все равно закончилось, и он решил попытать счастья. – Джошуа, продолжай. Расскажи, откуда у Руфи эта шишка на лбу?
   – Мы чуть не попали в аварию…
   – Джон! – взвизгнула миссис Бледсоу.
   Охранник зашел в помещение, просто давая знать о своем присутствии. Том не хотел новых неприятностей, поэтому не двинулся с места.
   Бледсоу схватила детей за руки.
   – Мистер Харрис, я предупреждала вас, чтобы вы держали себя в руках. И можете быть уверены: я напишу в рапорте о вашем поведении!
   – Что именно в моем поведении вам не понравилось? То, что я грыз ножку стула, или то, что повыбивал все стекла в окнах?
   Бледсоу потащила детей к выходу. Том вскочил на ноги, готовый броситься на помощь, но охранник преградил ему путь – точно так же преграждал ему путь Маллиган неделю назад. Все повторялось снова, прямо на глазах Тома. Миссис Бледсоу опять тащила плачущих Руфь и Джошуа за руки, опять уводила их от него. Она уже приблизилась к двери. Том хотел помешать ей, догнать и остановить ее.
   Но не мог. Он мог лишь смотреть на происходящее.
   – Какая авария, Джошуа? – спросил он.
   – Дети, идемте! – прокричала Бледсоу, вытаскивая их в приемную.
   – Я ударилась головой, – повторила Руфь. – Она слишком резко затормозила, и я ударилась головой. Джошуа воспользовался удобным случаем:
   – Она проехала мимо знака «стоп» и чуть не врезалась в синий пикап! Руфь ударилась головой о дверцу машины!
   – Она? Ты говоришь о миссис Бледсоу?
   Бледсоу уже вытащила Руфь за дверь и теперь резко потянула за руку Джошуа, не давая ему ответить. Но мальчик успел утвердительно кивнуть отцу, прежде чем исчезнуть за дверью.
   – Дети, я горжусь вами! По-настоящему горжусь! Я люблю вас!
   Они скрылись с глаз.
   – Подождите несколько минут, – сказал охранник, загораживая Тому дорогу.
   Том снова сел за стол. Охранник прошел к двери, чтобы обеспечить миссис Бледсоу безопасное отступление.
   Том заметил коричневую бумажную сумку на полу. Ирэн Бледсоу оставила пакет, и дети не получили свои Библии и письменные принадлежности. Даже таким образом Том не мог дотронуться до детей.
   – Окей, – сказал охранник. – Теперь можете идти. Выполнив свои обязанности, охранник вышел за дверь, оставив Тома одного в холодной пустой комнате.
   – О Господи…
   Том больше не мог сдерживаться. Слезы заструились по его лицу.
   Но это были не просто слезы горя и, конечно же, не слезы отчаяния. Он увидел детей, и они поделились друг с другом какими-то сокровенными чувствами, несмотря на присутствие этой Бледсоу, несмотря на присутствие охранника. Он знал, что души их соприкоснулись, что сердцами они по-прежнему вместе. Конечно, видеть детей всего несколько минут было явно недостаточно. Такое холодное и строго регламентированное свидание никого не может удовлетворить. Но сейчас Тому было довольно знать, что Руфь и Джошуа любят его. Они любили своего папу. И хотели быть с ним.
   Теперь все его сомнения рассеялись. Мучимый болью, терпящий гонения и гнусную клевету на свое имя, в какой-то момент он вдруг начал сомневаться в справедливости своей позиции. Звучавшие в голове Тома голоса обвиняли его в ужасных грехах, о которых он и не догадывался. Том пытался не внимать этой лжи, но голоса звучали так настойчиво, что он стал задумываться, а все ли с ним в порядке, может, он просто чего-то не замечает за собой? Может быть (внушали ему голоса), он заслужил все это.
   Но сейчас Том знал: он по-прежнему чист и по-прежнему заслуживает любви своих детей перед Господом. И знать это наверняка было так замечательно!
* * *
   Бен и Леонард стремительно вошли в придорожную закусочную Дона, стараясь принять небрежный вид обычных посетителей – несмотря на то, что они были в полной полицейской форме, с дубинками, пистолетами и рациями на поскрипывающих портупеях. Взоры всех присутствующих мгновенно обратились к ним.
   Задержание! За происходящим стоило понаблюдать, чтобы по возвращении домой все рассказать в подробностях. Подрядчики, сидевшие у стойки, и водители грузовиков, сидевшие за столами, отвлеклись от обеда и мерно двигали щетинистыми подбородками только для того, чтобы проглотить последний кусок бутерброда и последнюю ложку супа. Некоторые продолжали начатый ранее разговор – исключительно для того, чтобы выглядеть естественно, но все пристально следили за полицейскими, в этом можно не сомневаться.
   Кто-то произнес имя – сначала невнятно, потом громче, и оно прокатилось по залу, перекрывая нестройный гул голосов.
   – Кранц. Да, малыш Кранц. Вон он, там.
   В конце стойки сидел Кайл Кранц под бдительным оком лысого и толстого Дона Мерфи, владельца закусочной, и двух молодых фермеров – отлично сложенных для того, чтобы скирдовать сено, кряжевать бревна и загонять в угол магазинных воров.
   – Привет, Кайл, – сказал Бен. – Ну, что на сей раз?
   – Поймал его, когда он запустил руку в кассу, – сказал Дон. – Он рванулся было к двери, а тут как раз Боб и Джек входили, они-то и постерегли его до вашего приезда.
   – Сколько он взял? – спросил Леонард.
   – Восемьдесят пять долларов, – сказав Дон, указывая на пачку банкнот на стойке.
   Леонард смерил Кайла пристальным оценивающим взглядом. Это был мальчишка лет пятнадцати, тощий как спичка, со спутанными черными космами. Его прыщавое лицо с воспаленными водянистыми глазами хранило тупое бессмысленное выражение.
   – Знаешь, сынок, – сказал Леонард, – у меня есть основания полагать, что у тебя имеется при себе что-нибудь незаконное. Будь любезен, выверни-ка карманы.
   Кайл колебался.
   – Ты слышал, что тебе велено, – сказал великан Джек, угрожающе наклоняясь к мальчишке и для пущей выразительности сдвигая шляпу на лоб.
   – Если тебе трудно, можем помочь, – добавил Боб. Кайл начал выворачивать карманы. Сначала он положил на стоику горстку мелочи, затем упаковку папиросной бумаги.
   – Теперь карманы куртки, – приказал Леонард.
   Кайл поколебался, потом совсем сник и вытащил из кармана куртки полиэтиленовый пакетик, наполненный измельченными зелеными листьями.
   Входная дверь открылась.
   – Эх-х… – вздохнул Дон, сожалея о том, что не увидит продолжения. – Посетитель.
   Бен бросил взгляд на вошедшего. Это был красивый, хорошо одетый мужчина средних лет. Бен узнал его: Джои Парнелл, окружной коронер.
   Леонард разбирался с Кранцем. Бен тихо сказал:
   – Слушай… с парнишкой все ясно. Может, я пока перекинусь парой слов с Парнеллом… Леонард пожал плечами:
   – Валяй.
   Бен прошел к другому концу стойки, где сидел на высоком табурете Парнелл, просматривая нехитрое меню.
   – Простите, – сказал Бен.
   – Вы – Джои Парнелл? Парнелл поднял глаза и улыбнулся.
   – Да. – Бен представился.
   – Вы можете уделить мне минутку? Парнелл не возражал. Бен сел на соседний табурет, соображая, с чего лучше начать разговор.
   – Чисто конфиденциально, неофициально… – заговорил он, чувствуя, что слова его звучат несколько глуповато. – Я хотел спросить вас, что вам удалось установить в ходе расследования самоубийства Салли Роу?
   Парнелл снова уткнулся в меню, ясно показывая, что данная тема его совершенно не занимает.
   – Я веду множество дел, офицер Коул. Что именно вас интересует?
   – Ну… я знаю, это звучит несколько странно, но… вы сумели точно идентифицировать тело?
   Парнелл взглянул на Бена с таким видом, словно тот шутил.
   – Надеюсь, да. Я был бы плохим коронером, если бы не мог даже установить, чье тело обследую.
   Бен понимал, что выглядит глупо, но упорно продолжал:
   – А что насчет той клетчатой рубашки с пятнами крови? Вам передали ее?
   Парнелл ответил не сразу. Казалось, он затруднялся вспомнить.
   – М-м-м… Да, кажется передали.
   – И группа крови совпадает?
   – Что вы имеете в виду?
   – Ну как, совпадает ли группа крови на рубашке с группой крови погибшей женщины?
   Парнелл широко улыбнулся и снова уставился в меню.
   – Не знаю. Кажется, я не проверял. С какой стати?
   – А на теле погибшей были какие-нибудь раны, объясняющие наличие крови на рубашке?
   – Я…я не помню.
   – А какова была причина смерти? Кажется, в вашем заключении говорилось об удушье вследствие повешения?
   – М-м-м… Верно. Это я помню.
   – Я был на месте происшествия, мистер Парнелл. Все, что я там увидел, свидетельствует о насильственной смерти, а вовсе не о самоубийстве. Кроме того… тело не висело. Оно валялось на земле, явно кем-то брошенное… и без веревки на шее.
   Парнелл просто смотрел на Бена и слушал, не произнося ни слова.
   Бен настойчиво продолжал:
   – А вы не можете… просто для большей ясности… описать внешность погибшей?
   К ним подошел Дон, и Парнелл заказал бутерброд с говядиной и порцию супа. Коронер явно тянул время и, казалось, радовался возможности отвлечься от беседы с молодым пытливым полицейским.
   Бен вежливо ждал. Наконец Парнелл повернулся к нему и с сухой улыбкой сказал:
   – Нет, офицер Коул, не могу. Это показалось Бену странным.
   – Это что… информация, не подлежащая разглашению?
   – Совершенно верно.
   – Ну а цвет ее волос? Я помню, что видел черноволосую женщину лет двадцати пяти-тридцати, среднего роста…
   – Может у вас есть какие-нибудь другие вопросы? Бен замолчал, подумал и задал другой вопрос.
   – После посещения фермы Поттеров и разговора с коллегой я пришел к заключению, что что-то пропало – вероятно, какая-то вещь, принадлежавшая погибшей женщине. Вы случайно не знаете, что именно все ищут? Парнелл явно начинал нервничать.
   – А вот этот ваш вопрос я совсем не понимаю.
   – Сержант Маллиган послал кого-то обыскать дом, и мне известно, что он спрашивал вас о чем-то…
   – Это не подлежит обсуждению, сэр! – Парнелл обнаруживал все признаки раздражения.
   Бен решил не трогать эту тему. Но тогда что еще?
   – Э-э… если позволите, еще один вопрос.
   – Один, – подчеркнул Парнелл.
   – Я могу увидеть тело? Парнелл усмехнулся.
   – Боюсь, нет. Тело кремировано. Итак, я удовлетворил ваше любопытство? Бен улыбнулся.
   – Конечно. Большое спасибо, мистер Парнелл. Извините за беспокойство.
   – Отлично.
   Парнелл развернул номер «Хэмптон Каунти Стар» и погрузился в чтение. Бен присоединился к Леонарду, который уже произвел арест Кайла Кранца, и они проследовали к полицейской машине.

13

   Салли Роу находилась далеко от Бэконе-Корнера; она сидела на жесткой скамье в здании автовокзала в другом городе, похожая на путешествующую автостопом бродягу – в старых джинсах и синей куртке, с заплетенными в косу и спрятанными под кепку волосами; более приличная одежда лежала в большой спортивной сумке, стоявшей рядом на скамейке. Салли не обращала внимания на проходящих мимо пассажиров с хнычущими детьми, на расстеленные на скамейках газеты, на скомканные фантики от жевательной резинки на полу, на пронзительный голос диспетчера, регулярно объявлявший о прибытии и отправлении автобусов. Ее автобус отходит через час. Весь этот час она будет писать, положив блокнот на колено. Это будет письмо – первое письмо – Тому Харрису.
   «Уважаемый мистер Харрис!»
   Салли остановилась. «С чего начать? Он даже не знает, кто я такая. Пожалуй, ему я могу сказать это».
   "Не знаю, с чего начать письмо; ведь мы с вами даже незнакомы. Но позвольте мне представиться и объяснить причины, побудившие меня обратиться к вам. Вероятно, для этого потребуется не одно письмо, а несколько. Возможно, ко времени написания последнего письма обоим нам все уже станет ясно.
   Меня зовут Салли Роу. В недавнем прошлом я работала шлифовальщицей на фабрике Бергена по изготовлению дверей. Возможно, вы видели в газете сообщение о моем самоубийстве. Уверяю вас, я действительно та самая Салли Роу, о которой говорилось в газетной заметке, и совершенно очевидно, что я жива.
   Позвольте мне рассказать вам, что произошло на самом деле".
   Салли снова увидела все как наяву, когда стала подбирать слова для рассказа.
   Это был совершенно обычный день, чрезвычайно утомительный и скучный. Работа на фабрике всегда была скучной, особенно в шлифовальном цехе, за шлифовальным станком, который гудел, визжал и вибрировал так, что, казалось, мозги вот-вот собьются в молочный коктейль. После полного рабочего дня – и положенной нормы в двадцать пять дверей – она наконец подъехала на своем старом синем пикапе к дому. Она страшно устала, чувствовала привкус древесной пыли во рту и мечтала только о том, чтобы принять душ, быстро перекусить и лечь спать.
   Но ей нужно было позаботиться о козах: козе Бетти и двух козлятах, Баффе и Барте. Главным образом о козлятах. Козла и козочку Салли унаследовала от одной работницы фабрики, которая не имела возможности содержать животных. Козла Салли продала, а козу оставила – и теперь стала владелицей мамы и двух детенышей, самых славных и добрых друзей в мире, которые всегда были рады ее возвращению домой.
   Салли поставила машину возле дома и направилась в загон. Сначала она поздоровается с ними, по обыкновению расскажет своим бессловесным слушателям о том, как прошел день, а потом пойдет домой и рухнет в постель.
   Козы были явно возбуждены. Они искренне обрадовались ее появлению, но по-видимому их что-то тревожило.
   – Ну-ну… успокойтесь… Мамочка вернулась…
   Салли зачерпнула ведром комбикорм из стоявшего возле дома ларя и прошла в калитку загона. Бетти принялась носиться кругами вокруг хозяйки, козлята продолжали с блеянием прыгать вдоль ограды.
   Салли потрясла ведром, привлекая их внимание.
   – Пойдемте, я угощу вас.
   Она направилась к сараю, рассчитывая, что они последуют за ней и успокоятся. Должно быть, где-то поблизости бегает соседский пес. Ему страшно нравилось терроризировать ее коз.
   Салли шагнула в сарай.
   – Идите же сюда, все в порядке…
   О ужас! Кто-то сзади накинул ей на шею веревку и начал душить, прежде чем она успела сообразить что к чему! Ведро выпало из ее руки, и корм рассыпался по земле. Невидимый убийца с невероятной силой затянул петлю на шее Салли и потянул веревку на себя, отрывая жертву от земли. Салли судорожно забила ногами и схватилась за веревку. Она задыхалась.
   Она уперлась ногами в стену, с силой оттолкнулась от нее и вместе с невидимым противником рухнула на спину, прямо на кормушку, которая треснула под тяжестью двух тел. Веревка на шее ослабла, Салли вывернулась из петли, упала на пол и покатилась по соломе, судорожно глотая воздух.
   Женщина в черном, с безумной ненавистью во взгляде, с ножом в руке! Убийца прыгнула на жертву, как леопард. Салли откатилась в сторону, нож скользнул по ее плечу, обжигая как огнем.
   Отчаянно пинаясь и конвульсивно хватая пальцами солому и пыль, Салли попыталась выползти из угла, в который оказалась загнана. Женщина уперлась коленом ей в грудь и прижала к земле, снова накидывая веревку на шею. Салли лягнула женщину свободной ногой.
   Бац! Словно тряпичная кукла, женщина со страшной скоростью отлетела к противоположной стене и ударилась о доски головой и всем телом – как будто какой-то великан схватил ее и отшвырнул туда. Салли почувствовала смутное удивление, поскольку ее пинок явно не был настолько силен. Она выползла из угла, не сводя взгляда с женщины. Та соскользнула вниз по стене, поднялась и шатаясь сделала несколько шагов – с пустым блуждающим взором и бессмысленно отвисшей челюстью.
   Бац! Что-то ударило женщину с такой силой, что она подлетела высоко в воздух, шлепнулась на солому и осталась лежать там без движения – с неестественно вывернутыми вялыми конечностями, со свернутой шеей, все еще сжимая в руке веревку.
   «Я не стала рассматривать ее. Я просто выбралась из сарая, все еще отчаянно борясь с удушьем и думая только об одном: как бы остаться в живых. Помню, я прошла за калитку, упала на землю, и меня вырвало. Бетти и козлята убежали, и я не могу винить их в этом. Наверное, они правильно сделали».
   Салли откинулась на спинку скамьи и задумалась, рассеянно постукивая ручкой по блокноту. Довольно странно начинать письмо таким образом. Возможно, дальше история станет более правдоподобной – нужно просто продолжать писать. Что ж, ей оставалось лишь попытать счастья.
   "Что я могу еще сказать, Том? Могу ли назвать себя свидетелем, достойным доверия? Если вы спросите меня, кто я такая, мне придется ответить: не знаю. Многие годы я задавала себе этот вопрос и теперь думаю: а не затем ли я пишу вам, чтобы попытаться найти ответ на него?
   Понимаете, Том, я хочу помочь вам. По-своему и на основании своего личного опыта я могу прочувствовать вашу ситуацию и понять вашу боль. Как потерянный человек без корней и жизненной цели в этом совершенно бессмысленном мире я не могу сказать вам, откуда происходит мое понимание несправедливости. Назовите это «сантиментами», назовите это «воспитанием», назовите это просто отчаянной попыткой постичь некую истину, погребенную под сводами устаревшей морали, – но я все равно чувствую: то, что происходит с вами, несправедливо, и я глубоко сострадаю вам".