Петров (Бирюк). Перед лицом Родины

   - Люся, плюнь ты на маркизов, - обнял ее Константин. - На черта они тебе нужны? Не забывай, ты ведь простая казачка. Семикаракорской станицы. Ты ведь не сумеешь держать себя подобающе в их кругу...
   - А вы, Константин Васильевич, сумеете? - обиделась хозяйка.
   - И я не сумею. Да и не стремлюсь туда. Я знаю, кто я... Простой казак Дурновской станицы...
   - Но вы же все-таки генерал, - возразила она.
   - Дрянь, а не генерал... Люся, зачем тебе муж? Найди себе любовника. А хочешь - давай с тобой жить... Сядь ко мне на колени...
   - Сюзанна может войти, - прошептала Люся.
   - Ну, ладно... Ты говоришь, что тебе нужна мужская рука навести порядок, да?.. Так вот смотри, - засучив рукав, показал он ей свою мускулистую, с вздутыми синими жилами руку. - Вот она! Хочешь, я наведу в твоей студии порядок? Если хочешь, то, ей-богу, наведу. Ты не смотри, что я старый. Мне пятьдесят четыре года, но я волевой человек.
   - Костя, ты уже пьян, - перешла на "ты" и она. - Обо всем мы с тобой договоримся. Меня твое предложение устраивает. А сейчас я велю постелить тебе в кабинете мужа.
   Так Константин заночевал у своей землячки...
   XIV
   Константин связал судьбу свою с судьбой Люси. Она упрашивала его перейти в ее квартиру. Но он хотел быть свободным и продолжал жить на Монмартре, снимая небольшую скромную комнатку у бедной вдовы.
   Его не прельщала жизнь сутенера вроде Чернышева. Он надеялся, что сумеет честным путем заработать себе деньги на жизнь. Каждый день он ездил в Латинский квартал на улицу Нотр Дам де Поторон де Сен-Мишель, где находилась художественная студия, или, вернее, как было громко обозначено на вывеске: "Художественный салон графини Люси Сфорца ди Колонна княгини Понятовской".
   Константин именовался директором этой модной студии и, как все служащие, аккуратно расписывался в платежных ведомостях, получая свой заработок. Но все сотрудники студии относились к нему как к хозяину, зная о его интимных отношениях с Люсей.
   Константин быстро сумел освоиться с работой студии. Сотрудники, почувствовав его твердую руку, подтянулись.
   В студии работало пятнадцать молодых художников, главным образом, начинающих. Это были бедняки, которые в домашних условиях не могли совершенствовать свое дарование. А в студии они учились да еще и подрабатывали себе на хлеб.
   Среди бесшабашной молодежи в студии было трое пожилых. Эти люди посвятили всю свою жизнь живописи, и их нельзя было назвать бездарными. Они были хорошими мастерами, но жизнь сложилась у них нескладно, своих студий они не в состоянии были иметь, и вот на старости лет им пришлось пойти в чужую в качестве наемных мэтров, обучать молодежь.
   Молодые художники рисовали с натуры или писали маслом, выполняя заказы на портреты, картины или отправлялись к заказчикам и там художественно оформляли богатые аристократические квартиры.
   В общем, Константин сумел поставить дела так, как они были и при покойной Понятовским.
   Теперь он был занят каждый день и нашел интерес к жизни.
   * * *
   Однажды в салон Константину позвонила Люся.
   - Алло! Ты, Костя?
   - Да. Ты что, Люся?
   - Приехала Вера... Сейчас звонила мне. Я еду к ней. Она несомненно, будет спрашивать о тебе. Что ей сказать?
   - Скажи, что развод я в любое время ей дам.
   Примерно часа через два Люся снова позвонила.
   - Константин Васильевич, - сказала она официальным тоном, каким она обычно говорила с ним при посторонних людях. - Вы очень заняты сейчас?
   - Не особенно. А что?
   - Я сейчас у Веры Сергеевны. Вы не смогли бы сейчас приехать сюда? Она вас приглашает...
   По суховатому тону было видно, что Люся не хочет, чтобы он приезжал, и позвонила она ему лишь потому, что об этом ее просила Вера.
   - Я ваш служащий, - ответил Константин. - Раз вы мне приказываете, я повинуюсь. Куда ехать?
   Она назвала отель, где остановилась Вера.
   У салона всегда стоял автомобиль, которым распоряжался Константин. Он сел за руль и нажал стартер.
   Вскоре он подъехал к дорогому отелю "Венеция", в котором до отъезда в СССР прожил несколько дней. Поставив машину у подъезда, он вошел в отель, стал разыскивать номер, в котором поселилась его бывшая жена. Разыскав номер, он постучал.
   - Войдите! - прозвучал певучий нежный голос Веры.
   Константин вошел в богато обставленную комнату. Навстречу ему поднялась с кресла жена. За пятнадцать лет она мало изменилась. Правда, немного пополнела, но сохранилась удивительно, была по-прежнему цветущей, пленительной женщиной. Ей можно было дать лет тридцать, не больше, но во всяком случае не ее сорок два. От Веры веяло величием и надменностью, и это сразу же отметил про себя Константин. "Азовская аристократка! усмехнулся он про себя. - Все это, конечно, деньги делают!.."
   - Здравствуйте, Константин Васильевич. Рада вас видеть. - И Вера протянула ему руку.
   Он сделал вид, что не заметил ее руки, и с достоинством поклонился.
   Она улыбнулась, но не смутилась.
   - Садитесь, прошу вас, - указала она на кресло.
   - Благодарю, - наклонил Константин голову и сел.
   Его забавляла подчеркнутая вежливость, которая установилась у него с бывшей женой.
   Между тем Вера, хотя и была надменна, но держалась довольно свободно. Одета она была красиво, но просто, ничем не подчеркивая своего богатства. Это нравилось Константину. Он понимал, что жена его подделывалась под аристократизм. Вкус у нее был. Это не то, что Люся, нацепившая на себя, как цыганка, много золота и драгоценных камней.
   - Как вы живете, Константин Васильевич? - спросила Вера.
   - Отлично.
   - Вы, говорят, были в России? Как там?
   - Видимо, живут люди неплохо.
   - Родственников своих видели?
   - Мельком видел сестру и старшего брата.
   - Что-нибудь знаете о моей сестре Марине?
   - Слышал, что она с моим братом Виктором в Ростове... Он какие-то там книги пишет...
   - Я об этом тоже слышала. Ах, боже мой! - вздохнула Вера. - Как хотелось бы попасть в Россию!.. Несчастные мы изгнанники, скитальцы безродные, - грустно улыбнулась она и внимательно оглядела своего бывшего мужа. "До чего же он стар стал", - подумала она с жалостью и сказала печально:
   - Стареем мы.
   - О вас этого никак нельзя сказать, - ответил Константин. Наоборот...
   Вера улыбнулась, потом деловито сказала:
   - Я вам признательна, Константин Васильевич, за то, что вы пришли ко мне. Мне Люся, - взглянула она на свою приятельницу, - уже сказала, что вы согласны дать мне развод. Я вам благодарна. Мой юрист договорится с вами обо всем...
   - Можно идти? - спросил Константин насмешливо, вставая.
   - Как хотите, - немного растерянно ответила она.
   - Желаю вам всего хорошего, - поклонился Константин. - Я слышал, вы собираетесь выходить замуж... Счастливого вам замужества.
   - Спасибо, - сказала Вера жеманно. - Если, конечно, вы искренни.
   - Ну а почему же нет? - пожал он плечами. - Когда-то я вас любил и даже очень. Но теперь от этого ничего не осталось - ни любви, ни ненависти...
   - Но ведь я тоже вас любила. Поверьте мне.
   - Не знаю. Сомневаюсь... Прощайте!..
   Он шагнул к двери. Она как будто перед ним распахнулась. Без стука, без разрешения, в номер молодцевато и порывисто вошел изысканно одетый, представительный, стройный, высокого роста мужчина лет сорока.
   - Ах, Рудольф! - по-русски воскликнула Вера при виде его, и Константин заметил, как засияли ее глаза. "Влюблена в него, как кошка", усмехнулся он про себя.
   - Вы уже приехали? - ворковала Вера. - Познакомьтесь, пожалуйста. Это русский генерал Ермаков Константин Васильевич. Германский генерал барон Рудольф фон Кунгоф... Графиня Люси Сфорца ди Колонна княгиня Понятовская.
   Константин понял, что этот немец - именно тот Верин любовник, за которого она собирается выйти замуж.
   "Ну и господь с ней!" - подумал он и, сделав общий поклон, вышел.
   Ему навсегда запомнились голубые с холодным блеском глаза генерала фон Кунгофа...
   XV
   Среди знакомых Волковых быстро распространилась весть о переезде их в Москву. И их уже поздравляли с переездом в столицу, завидовали. Марина настолько была уверена в скором отъезде, что стала даже подготавливать вещи, увязывать узлы, упаковывать тюки.
   Но из Москвы пока ничего еще не было слышно.
   Совершенно неожиданно к Волковым как-то заявился Сиволобов. Его приходу Виктор был немного удивлен. У него с Сиволобовым ничего общего не было. Даже, наоборот, существовали неприязненные отношения. Сиволобов был мелкий, завистливый человек. Он явно завидовал успехам Виктора, и, где только мог и как мог, старался делать ему неприятности.
   Это был высокий, широкогрудый мужчина лет под сорок, с маленькими, плутовато бегающими глазками, красноречиво говорившими о том, что на душе его не все чисто.
   Он писал стихи, слыл поэтом. Старательно публиковал их всюду, где мог, но творения его были настолько бездарными, что их никто не читал, кроме самого Сиволобова и его жены, кстати сказать, женщины весьма почтенной и уважаемой.
   - Привет, Виктор Георгиевич! - входя в комнату, весело воскликнул Сиволобов таким дружеским тоном, словно между ними всегда были исключительно приятельские отношения.
   - Здравствуй, Архип Зиновьевич, - ответил Виктор, вопросительно поглядывая на гостя. - Проходи сюда.
   Сиволобов, оглядывая комнаты, вошел в кабинет.
   - Неплохая квартирка, - сказал он. - Просто чудесная... Никто еще не претендует на нее, а?
   - Не слышал. Как будто нет.
   - Ты после своего отъезда не можешь ли ее мне уступить?..
   - Это не от меня зависит. Обращайся в горсовет... Он хозяин.
   - Да я знаю, что горсовет... Горсовет-то не будет возражать. Лишь бы ты не возражал... Может быть, ты наметил ее кому-нибудь передать...
   - Нет, не намечал.
   - Так я поговорю в горсовете.
   - Пожалуйста.
   Сиволобов присел на диван, закурил.
   - Да, Витя, повезло ж тебе, черт подери, - льстиво сказал он. - Стал ты большим писателем. Большим, именно большим... В Москве широко издают... Сталин, говорят, расхвалил. Глядишь и за границей будут издавать...
   - Издают уже, - поддразнил Виктор.
   - Издают?.. Где же именно, а?
   - В Англии, Франции... Еще где-то...
   - Счастливец! - вздохнул Сиволобов. - Ей-богу, счастливец.
   Поговорив еще несколько минут, Сиволобов сказал:
   - Знаешь, Виктор Георгиевич, какое дело. У меня есть один приятель, по профессии инженер... Федоров Яков Кузьмич... Так ты знаешь, он такой казакоман. От твоего романа просто без ума. Пристал ко мне: "Познакомь да познакомь с Волковым..." Так вот и заставил пойти к тебе... Разреши ему зайти к тебе... Знаешь, как он будет полезен... Ведь он мало того, что песенник, но и фольклорист... У него много фольклорного материала.
   Это заинтересовало Виктора. Работая над второй книгой, он испытывал недостаток именно в таком материале.
   - Откровенно говоря, Архип Зиновьевич, я на такие случайные знакомства иду туго. Ни к чему они мне... Но ты меня заинтересовал фольклором его. Мне нужны некоторые казачьи песни, свадебные обряды... Могу ли я все это найти у Федорова?
   - Определенно, - заверил Сиволобов. - У Федорова все есть...
   - Ну хорошо, - согласился Виктор. - Пусть приходит.
   - А когда?
   - В любое время.
   - Хорошо, я ему скажу.
   Сиволобов снова закурил. Посидев немного, он встал.
   - Ну до свиданья, Виктор, - крепко пожал он руку ему. - Ты на меня не обижайся, дорогой. Раньше между нами были натянутые отношения. Почему они такие создались, сам не пойму... По глупости, наверно. Нам с тобой делить нечего... Если я когда что сделал неприятное, то извини, дорогой... Извини!.. Я, наверно, недопонимал, что ты истинный, самобытный талант... Прости!.. Я пошел.
   Но у порога он вдруг обернулся:
   - Виктор Георгиевич, я слышал, что ты будешь в Москве редактировать какой-то большой журнал?
   - Не знаю, право. Может быть.
   Сиволобов вкрадчиво подошел к Виктору.
   - Слушай, Витя, будь другом, не забывай тогда своих старых друзей... Нет-нет да и протолкни в печать какое-нибудь мое стихотвореньишко или поэмку... Все-таки, как ни говори, а росли-то мы творчески с тобой вместе.
   - Пока я еще не собираюсь стать редактором, - сказал Виктор. - Но если, к тому говоря, был бы им, то, конечно, если пришлешь хорошие стихи, почему же их не напечатать...
   - Спасибо, - пожал руку Виктора Сиволобов и вышел.
   После его ухода из кухни вышла Марина.
   - Я весь разговор ваш слышала, - сказала она. - Ну и хитрец же... Подхалим. Это он почувствовал твою силу... Ты еще что ж что-то ему обещаешь. Нужен он тебе?
   - Да черт с ним, - отмахнулся Виктор. - Меньше врагов будет... Не злись, Марина.
   * * *
   Через два дня после посещения Сиволобова к Волковым пришел небольшого роста, румяный, со смешливыми глазами упитанный человек с черными закрученными усами.
   - Здравствуйте, - весело сказал он. - Чую, казачьим духом пахнет в этом доме... Разрешите представиться, не могу ли вам понравиться: Федоров Яков Кузьмич, лихой казак и джигит, но пресквернейший инженер...
   - Пожалуйста! Пожалуйста! - гостеприимно пригласила Марина. Ей этот инженер сразу не понравился. Ольгуня и Андрей смотрели на него, как на забавное чудо, готовые вот-вот покатиться со смеху, если этот толстенький маленький человек скажет что-нибудь смешное.
   Волковы как раз обедали. Виктор пригласил Федорова за стол.
   - С удовольствием! - охотно согласился гость.
   Марина принесла хрустальный графинчик. Федоров весело блеснул глазами.
   - Графинчик, графинчик, - тоненько запел он, - дать тебе полтинничек?.. - И вдруг басом рявкнул: - Я тебе полтинник-серебряник, а ты мне водки стаканчик.
   Дети захохотали, Виктор наполнил стаканчик.
   - Ну, пожалуйста, Яков Кузьмич, - сказал он.
   Федоров, подмигнув ребятам, взял стаканчик.
   - Стоит стопочка на окошечке, - запел он снова, - не подъявлена, не выявлена: пришел хват подъявить, подъявил и выявил... За здоровье хозяев! - приложив стаканчик к щеке, он, как фокусник, крутнул рукой, и стаканчик послушно юркнул ему в рот. Держа губами стаканчик, Федоров запрокинул голову. В горле у него булькнуло. Пустой стаканчик он поставил на стол.
   - Вот так-то! - подмигнул он снова детям.
   Этот дядька - балагур и весельчак - обворожил ребят. Они с него не спускали искрящихся, ждущих глаз.
   - Ешьте, Ольгуня, Андрюша, - сама смеясь над прибаутками Федорова, говорила детям Марина. - Ну что вы, Яков Кузьмич, с ними сделали... Вы их очаровали, они и есть не хотят.
   - Нет, есть надо, - сказал серьезно Федоров. - Давайте поедим борщ быстро-быстро, а потом я вам что-то скажу. Ну?.. Кто первый съест ваш борщ, тот получит премию. Идет?
   - Идет, - согласился Андрюша.
   Все стали проворно есть борщ. Первым, как и следовало ожидать, съел Андрюша, затем Оля, последним Федоров.
   - Давайте мне премию, - требовал мальчик.
   - Премия тебе будет, - сказал Федоров. - Ты ее честно заработал... Но прежде вы с Олей скажите мне быстро-быстро, так же, как борщ поели: шли три попа, три Прокопия попа, три Прокопьевича, говорили про попа, про Прокопия попа, про Прокопьевича... Ну, кто? Только быстро-быстро.
   Первая начала Ольгуня.
   - Шли три попа, три Про... про-копича...
   - Не годится, - сокрушенно покачал головой Федоров. - Теперь ты, Андрюша...
   - Шли три попа, - тоненько запел мальчик, - три Прокопия попа, Прикопия...
   - Долой! - сказал Федоров. - Не годится. Теперь мама.
   - Шли три попа... - смеясь, начала Марина. - Три Прокопия попа, гово... го...
   - Все!.. - поднял руку Федоров. - Никто не смог эту скороговорку правильно передать.
   - А вы сможете? - спросил недоверчиво Андрей.
   - Я смогу, - заверил Яков Кузьмич. - Слушайте. - И он быстро, как трещотка, протрещал ее, ни разу не сбившись... - Выходит, что премию-то заработал я.
   - Сейчас я вам вручу премию, - промолвила Марина, наливая в его стаканчик водки.
   - Эта премия мне доставляет удовольствие, - заметил Федоров.
   Всей семье понравился этот забавный толстяк. Такой он, казалось, был симпатяга, жизнерадостный, душевный человек.
   После обеда Виктор пригласил Якова Кузьмича в свой кабинет.
   Сидя на диване и покуривая, Федоров говорил:
   - Как я рад с вами познакомиться, Виктор Георгиевич. Я читал ваши великолепные произведения.
   - Мне говорили, что вы занимаетесь фольклором? - спросил Виктор.
   - Да, - кивнул Федоров. - Занимаюсь, люблю это дело... Главным образом, собираю казачий фольклор.
   - Не можете ли вы подобрать мне материал о казачьих свадебных обрядах и две-три походных казачьих песни...
   - С удовольствием подберу, - пообещал Федоров. - А песенки я могу сейчас напеть. Вы выберите, что вам нужно, а я потом перепишу и принесу вам.
   - Хорошо, - согласился Виктор.
   Федоров приятным тихим тенорком пропел несколько казачьих песен. Пел он по-народному, со всеми завываниями, с прибавлениями: "Ой да!.. Эй да!" и т. п. Получалось у него неплохо.
   Виктор выбрал три песенки. Федоров обещал их переписать и принести Виктору вместе с другим материалом, который был нужен ему. Потом он попрощался и ушел.
   После этого Федоров заходил к Виктору еще раза два, а потом исчез.
   ...Как-то встретившись с Сиволобовым, Виктор спросил у него о Федорове.
   - А ты разве не знаешь? - удивился тот. - Этот твой друг Федоров арестован. Он оказался врагом народа...
   - Почему он "мой друг", а не твой? - пожал плечами Виктор. По-моему, ты его мне рекомендовал.
   - Мало ли кого я тебе мог рекомендовать, - усмехнулся тот. - Но я-то с ним не дружил. А с тобой он подружился крепко, - подчеркнул он. - Он мне сам об этом говорил.
   "Какой же он провокатор, - ужаснулся Виктор. - Страшный человек. Надо от него подальше быть... В беду легко попасть..."
   ...В связи с арестом Федорова было арестовано и еще несколько человек, в том числе и профессор Карташов.
   XVI
   Однажды Прохору позвонил адъютант командующего.
   - Вас просит командующий к себе.
   - Сейчас приду, - сказал Прохор, кладя телефонную трубку.
   Ничего, конечно, не было неожиданного в том, что командующий вызвал к себе Прохора. Такое часто бывало и раньше. Прохор каждую минуту мог понадобиться начальству по тому или другому вопросу. Все это так, но вот... сердце что-то неспокойно...
   Прохор вошел в кабинет командующего.
   - Можно?
   - А-а... Прохор Васильевич, - сказал командующий. - Прошу, - указал он на кресло, - садитесь.
   По тому необычно оживленному, а в то же время смущенному тону командующего Прохор понял, что сердце его не обмануло, предстоял разговор серьезный:
   - Я вас слушаю, Евдоким Карпович.
   - Закуривайте.
   - Спасибо, - поблагодарил Прохор и взял из портсигара командующего папиросу.
   Оба закурили.
   - Прохор Васильевич, - взглянул командующий на Ермакова. - Вы знаете, что я к вам отношусь хорошо. Даже, можно сказать, со всей сердечностью... В этом вы можете не сомневаться... Я ценю ваши заслуги перед революцией... Ценю как честного человека, настоящего коммуниста...
   - К чему вы это все, товарищ командующий? - тоскливо сказал Прохор, предчувствуя под этими словами что-то недоброе. - Говорите прямо, я все выдержу.
   - Поймите, дорогой, - развел руками командующий. - Я все время за вас боролся. До поры до времени мне как будто удавалось отвести от вас все нападки... Но сейчас я уже ничего не могу сделать... Приходится подчиняться...
   - Увольняете в запас? - упавшим голосом спросил Прохор.
   - Да, - кивнул командующий. - Придется идти в запас. Есть приказ Ворошилова.
   Удар был неожиданный и тяжелый. Несколько секунд Прохор сидел молчаливый, понурив голову. Потом он встал.
   - Кому прикажете, товарищ командующий, сдать дела? - спросил он.
   - Сдайте Коршунову.
   - Слушаюсь, - прищелкнул каблуком Прохор. - До свидания, товарищ командующий.
   - До свидания, Прохор Васильевич... - Командующий хотел еще что-то сказать, но запнулся и махнул лишь молча рукой.
   * * *
   В этот же день к Волковым пришла взволнованная, с покрасневшими от слез глазами Зина.
   - Прошу с работы сняли! - зарыдала она.
   - Как сняли? - спросил Виктор. - За что?
   - Сказали, увольняют в запас, - причитала Зина. - Все это проделки Коршунова... Что теперь будет делать Прохор?.. Ведь он же никакой профессии не знает... Еще и из партии могут исключить...
   - Ну за что же?
   - Найдут за что. Скажут, отец кулак сосланный. Ты б, Виктор, как-нибудь помог ему...
   - Чем же я могу ему помочь, Зина? Человек я маленький. Надо Прохору на работу устраиваться, вот в этом я, пожалуй, помогу.
   И действительно, Виктору удалось устроить своего двоюродного брата заместителем директора инженерно-строительного института по хозяйственной части.
   XVII
   Воробьева привезли в краевой город и посадили в "одиночку" дома предварительного заключения при управлении НКВД.
   "За что меня арестовали? - с горечью думал он. - Я же ни в чем не виноват... Неужели за прошлое?.. Так я же во всем чистосердечно покаялся... Ведь меня простили... Это, наверное, за то, что я скрыл генерала Ермакова... Он был в Советском Союзе, а я не рассказал... Да, именно за это... Боже мой, и надо же случиться беде в такой момент, когда меня ждало огромное счастье!.. Милая Лида, как ты все это перенесешь?.."
   Воробьев решил, что как только его вызовет следователь на допрос, повиниться ему в своей ошибке.
   В полночь у "одиночки" загремел замок, надзиратель велел Воробьеву собираться на допрос.
   - Живо! - прикрикнул он.
   - А я готов, - содрогаясь от волнения, проговорил Воробьев, выходя из камеры.
   Его ввели в большую комфортабельно обставленную комнату. За столом, нагнувшись над какой-то бумагой, сидел мужчина в военной гимнастерке с тремя "кирпичами" в малиновых петлицах.
   Он медленно поднял голову, и Воробьев даже содрогнулся от изумления. Неужели Яковлев, тот самый Яковлев, Михаил Михайлович, который в Париже руководил подготовкой шпионов и диверсантов, засылаемых в СССР?
   "Нет, не может быть, - подумал Воробьев. - Это я обознался. Этот человек просто очень похож на Яковлева."
   - Иди! - кивнул сотрудник НКВД вахтеру, приведшему Воробьева.
   Когда вахтер вышел из комнаты, он озлобленно взглянул на Воробьева.
   - Садись, - приказал следователь, указывая на стул, стоявший посреди комнаты. Воробьев покорно сел. Следователь встал из-за стола, засунул руки в карманы, прошелся по комнате.
   - Ты что же, шпионить остался у нас, а? - спросил он, круто останавливаясь перед Воробьевым.
   - Я остался потому, гражданин следователь, что считаю лучше жить на своей родине и заниматься честным трудом, чем околачиваться на чужбине.
   - Врешь! Все вы, гады, притворились честными.
   Воробьев присматривался к следователю. Яковлев это или нет? Пожалуй, что не Яковлев. Тот был ниже ростом и поплотнее. Да и рябин на лице этого человека нет. Но как разительно он похож на парижского Яковлева.
   - Между прочим, гражданин следователь, вы очень похожи на одного моего знакомого.
   - Догадываюсь, о ком ты говоришь, - зло усмехнулся следователь. - Ты же сам, в Париже-то, якшался с моим братом-белогвардейцем.
   - Значит, вы тоже Яковлев?
   - Да, но к это к делу не относится.
   Следователь подошел вплотную к Воробьеву.
   - Говори начистоту, - сказал он сурово. - Понимаешь, начистоту. Шпионишь, а?
   - Простите, как вас зовут? - снова спросил Воробьев у следователя.
   - Ну, Иван Михайлович, а что?
   - Иван Михайлович, - прикладывая руку к сердцу, со всей искренностью сказал Воробьев. - Да поймите же, ради бога, я не враг. Нет!.. Я остался в Советском Союзе для того, чтобы жить среди своих русских людей, на своей родине... Мне хочется жить честно, трудиться.
   - Не крути хвостом! - грубо оборвал его следователь. - Не ври. Говори правду. Ты ведь был послан для шпионажа в Советский Союз, и ты шпионил.
   - Нет! - горячо возразил Воробьев. - Я не шпион, я честный человек.
   - Ты с белогвардейским генералом Ермаковым, когда он сюда приезжал, встречался?
   - Да.
   - Если так, как говоришь, честно раскаялся о своем прошлом, так почему об этом не сообщил органам?
   - Это моя ошибка, - вздохнул Воробьев. - Я считал, что Константин Ермаков, приезжавший сюда поднять восстание казачества, потерпел здесь фиаско. Беды он Советской власти никакой не принес. Я думал, пусть вернется в Париж и расскажет белоэмигрантам, что трудовые казаки крепко стоят за Советскую власть и не пойдут за ними...
   - Ух ты, политик какой! - скривился Яковлев. - Скажи, а Ермаков знал, что ты хочешь остаться в Советском Союзе?
   - Конечно, знал.
   - А кого он видел здесь из своих родственников и не родственников?
   - Предполагаю, что сестру в Москве. Но не уверен в этом.
   - Кто такая?
   - Мушкетова Надежда Васильевна.
   - Так, - записал Яковлев. - А еще кого?
   - Больше никого не знаю.
   Спохватившись, что напрасно, видимо, сказал про Надю, он проговорил.
   - Нет, насчет Надежды Васильевны я ничего не знаю... Это я так, только подумал. Вычеркните...
   - Но это мы проверим.
   - Товарищ Яковлев! - с дрожью выкрикнул Воробьев, вставая. - Я честный советский человек! Понимаете, честный! С прошлым своим я давно порвал. Возврата к нему не может быть... Это ошибка молодости моей. Товарищ Яковлев, вы, наверное, думаете, что в душе своей я враг родины, своего народа... Ей-богу же, нет. Товарищ Яковлев, поверьте мне, я честный, преданный Советской власти человек.
   - Сядь, гад! - в бешенстве выкрикнул Яковлев. - Честный, говоришь?.. Тогда пиши!
   - Что писать?
   - Я буду диктовать. Садись к столу, вон бумага, ручка.
   Воробьев подсел к столу, омокнул ручку в чернильницу.
   - Пиши: уполномоченному НКВД по Азово-черноморскому краю. Написал?.. Я, такой-то... Становлюсь на колени перед Советской властью и прошу пощады... Я прислан из-за границы с шпионско-диверсантскими целями... Со мной вместе был заслан в СССР белогвардейский генерал Ермаков К. В., который впоследствии выбрался снова за границу.