Петров (Бирюк). Перед лицом Родины

   - Ну, знаете, моя милая, - заметил Гнутьев, - если вы играете на фортепиано, то сумеете сыграть и на органе. Надо только уяснить технику.
   - Итак, дорогие товарищи, - заявил полковник, пришедший с актерами осматривать ратушу, - значит, решено: завтра в десять утра устраиваем здесь концерт. Наши гости пока отдохнут с дороги, а мы за это время все подготовим...
   Возвращаясь из ратуши, Леонид сказал жене:
   - Хорошо, что не сегодня концерт. Сейчас пойдем в политотдел, узнаем, где дядя Прохор Васильевич... Позвоним ему...
   - Пойдем, - согласилась Лида.
   Но в политотделе армии их ждало огорчение. Оказывается, генерал Ермаков отсутствовал, он был на докладе у командующего фронтом.
   - Ах, какая досада! - воскликнул Леонид. - Будьте добры, - сказал он офицеру, который сообщил ему об отъезде генерала, - а нельзя ли узнать о другом нашем родственнике, майоре Викторе Георгиевиче Волкове... Он работает в армейской газете...
   - Знаю майора Волкова, - сказал офицер. - Сейчас выясню, где он.
   Но молодых супругов ждала снова неудача: Волкова тоже не было, он уехал на передовую за материалом для газеты.
   - Не беспокойтесь, - заверил Леонида офицер. - Как только генерал приедет, ему тотчас же доложат о вас... И майора Волкова известят. Все будет в порядке. Отдыхайте пока.
   Когда Леонид и Лида вышли на улицу, они решили прогуляться по улицам города. Всюду были только советские солдаты.
   Главная улица городка, по которой они сейчас шли, как полет стрелы, прямо от края до края, прорезала весь город.
   - Посмотри, какая мостовая, - говорила Лида. - Выложена из гранита, а какие плитки ровные.
   - На то они и немцы, чтоб с такой аккуратностью все делать...
   - А стиль, стиль-то каков! - задирая голову на здания, восклицала снова Лида. - Исключительная готика... У кого бы спросить, давно ли основан этот прелестный городок...
   Но спросить было не у кого. Среди сновавших по улицам советских солдат горожан не было видно. Они позаперлись в своих квартирах, забаррикадировались в них, как в неприступных крепостях.
   На первый взгляд можно было даже подумать, что городок пуст, все обитатели его при приближении советских войск покинули свои дома. Но это только казалось. Если внимательно присмотреться, то можно было заметить выглядывающую украдкой из окна детскую головку или нос и дымящуюся трубку старика из-за дверной притолоки какого-нибудь островерхого каменного домика с красной черепичной крышей.
   - Посмотри, Леня, а жители-то кое-где есть, - сказала Лида.
   - Да, я вижу. Маленькие ребятишки да глубокие старики. Прячутся, душа у них в пятках от страха...
   - Что поделаешь, - вздохнула Лида. - Война для всех страшна.
   Своей чистотой и опрятностью городок определенно им понравился, хотя среди красивых, уцелевших от бомбардировок домов немало было и развалин.
   Они проходили мимо ратуши, в которой несколько часов тому назад уже были.
   - Давай зайдем, Леня, - попросила мужа Лида. - Меня очень заинтересовал орган... Хочу попробовать поиграть на нем.
   - Ну, что ж, зайдем.
   Площадь перед ратушей была забита грузовиками, санитарными машинами. Вокруг сновали солдаты. На Леонида и его спутницу никто не обращал внимания.
   Они подошли к ратуше. Двери ее были широко распахнуты, и из них рокочущими бархатными волнами величаво плыли аккорды.
   - Кто-то играет, - приостановилась Лида.
   - Да, играет, - подтвердил Леонид. - Пойдем послушаем.
   Тихо ступая по каменным плитам, они подошли к органу. За ним сидел седовласый старик и вдохновенно играл Анданте Бетховена.
   Встряхивая своими белоснежными волосами, старик так углубился в игру, что, кажется, ничего не замечал, Не заметил он и как подошли к нему Леонид с Лидой.
   Маленькая хорошенькая девочка лет трех-четырех в малиновом плюшевом пальтеце, благоговейно сложив ручонки на груди, словно для молитвы, не спуская очарованных глаз со старика, стояла около него.
   Прослушав последний аккорд, в дрожании растаявший где-то под потолком огромного зала, старик вопросительно глянул на Леонида. Его добрые мутно-голубые глаза были печальны.
   - Браво!.. Браво!.. - зааплодировала Лида.
   Старик приподнялся со стула и сделал, как это обычно делают старые актеры, полный достоинства церемонный поклон.
   - Благодарю вас, фрау, - сказал он глухим голосом по-немецки. Извините, если я помешал своей игрой. Я органист, - пояснил он. - Все время война да война... и поиграть некогда, - улыбнулся старик печальной улыбкой. - Стосковался я по музыке... Люблю ее очень... Вот и приплелся поиграть...
   И Леонид и Лида поняли, что сказал старик. Они еще в школе изучали немецкий язык.
   - Нет, не извиняйтесь, - проговорила Лида. - Вы нам доставили огромное удовольствие...
   - Вы музыкантша? - спросил старик.
   - Пианистка. Мы с мужем артисты, - с трудом подыскивая слова, стала объяснять Лида. - Мой муж поет, а я ему аккомпанирую.
   - Гут... Гут... - кивал старик. - Понимаю... Понимаю... Вы артисты. А как вас зовут?
   - Меня - Лида, а мужа - Леонид.
   - А я Штудман, - снова чопорно отвесил поклон старик. - Отто Штудман. Рад познакомиться с русскими артистами. Я слышал, как поет Шаляпин. О! Гений... Вас зовут Лида. Очень хорошо. Красивое имя. Вы, может быть, сыграете на органе?
   - О нет! Я не умею.
   - Я вас научу. Это нетрудно. Кто умеет играть на рояле, тот всегда сумеет сыграть и на органе.
   Заметив взгляд Лиды, остановившийся на девочке, старик нежно улыбнулся ребенку.
   - Внучка моя Эрика, - пояснил он. - Сперва очень боялись русских солдат. А они нас не тронули. Даже хлеб, сахар давали нам. Добрые... Ну, мы и осмелели - выползли с внучкой на свет божий...
   - Славная девчушка, - приласкала Лида девочку. Эрика прижалась к ней. - Господин Штудман, сыграйте что-нибудь еще.
   - Пожалуйста, герр Штудман, - попросил и Леонид.
   - Что же, я-то сыграю, - блеснул глазами старик. - А вы-то споете, а?
   - Могу и спеть, - согласился Леонид.
   - Вот и концерт получится, - усаживаясь за орган, улыбнулся Штудман. - Что споем?
   - Давайте Вагнера... Знаете арию из "Тангейзера"?
   - Звезда вечерняя?
   - Да, - кивнул Леонид.
   Старик склонился над клавишами. Леонид запел:
   Звезда вечерняя моя,
   К тебе стремлюсь всем сердцем я...
   Высоко поднимаясь к потолку, звуки органа и голос певца, как стая звонкоголосых птиц, бились о каменные стены ратуши, словно стремясь вырваться на волю и заполнить все пространство, весь мир безудержной радостью, бурным ликованием, счастьем...
   Солдаты и офицеры, один за другим, входили в ратушу, окружая органиста и певца. В почтительном молчании они слушали этот импровизированный концерт.
   У старого органиста поблескивали глаза. Он все вдохновеннее играл на органе, а Леонид пел одну арию за другой... Люди, стоявшие в зале, застыли в глубоком молчании. Все, что сейчас происходило здесь, в этом огромном зале, казалось необычным, неправдоподобным, похожим на сон...
   Эрика, сидя на коленях у Лиды, с восторженным изумлением смотрела на Леонида, как на чудо.
   Аккорды органа гремели залповыми ударами грома, рокотали по зданию, заглушая, казалось, все в мире.
   Но вот стоявшие у дверей солдаты заволновались, настороженно стали поглядывать на дверь, о чем-то заговорили друг с другом. Некоторые даже выскочили из ратуши.
   На мгновение органист замолк. Но только на мгновение, кажется, лишь для того, чтобы глотнуть воздух... И снова орган торжественно и величаво заговорил. По залу полились волшебные звуки "Реквиема" Моцарта.
   Где-то совсем рядом с ратушей, наверное, на площади, один за другим прогрохотали два взрыва. Здание дрогнуло. С потолка посыпались кирпичи. Потом снова загрохотало, теперь уже, казалось, здесь, в ратуше. Люди попадали на каменные плиты. На них обрушился шквал обломков кирпича, глины, дерева. Падая, Лида старалась своим телом прикрыть Эрику...
   - Берегись!.. - исступленно взвизгнул чей-то голос.
   С грохотом и дымом пыли рухнул потолок, придавливая всех, кто попался на пути его падения. Раздались обезумевшие крики придавленных...
   ...Языки пламени жадно лизали стены ратуши. Солдаты тушили пожар, отрывали заваленных. Уже было отрыто несколько трупов, в числе их и труп... Леонида Ермакова.
   Откопали органиста. Белая голова его была обагрена кровью. Он был жив, но тяжело ранен. По лицу старика лились слезы.
   - Бог мой! - стонал он. - Зачем ты оставил меня в живых? Где моя Эрика? Где моя милая девочка?..
   Какой-то маленький русский солдат, понимающий немецкий язык, успокаивал его:
   - Сейчас, дедушка, сейчас ее отроют... Не плачьте.
   И ее действительно отрыли. Маленькая Эрика была жива и невредима. Ее, прикрыв своим телом, спасла Лида.
   Придя в себя, Лида, увидев девочку невредимой, улыбнулась.
   - Ну, слава богу, все обошлось хорошо. Ведь у меня тоже такой маленький есть...
   Она замолкла, потеряв сознание. Санитары уложили ее на носилки и понесли.
   XI
   Переодевшись в крестьянскую одежду, нагрузив коляску луком и горохом, Флоримон Бедо усадил сзади себя Меркулова и как ветер помчался по отливающему стеклом шоссе в Париж.
   Они часто обгоняли машины, переполненные немецкими солдатами, и им на пути встречалось немало немцев. Но никто из них даже и не подумал остановить Флоримона и Сазона Мироновича, чтобы проверить, что они за люди. Да кому бы пришло в голову подумать, что среди бела дня, на виду у всех так смело мчатся два франтирера на мотоцикле?
   Вдобавок, гитлеровцы обращались куда мягче с жителями Франции, чем с населением стран Восточной Европы.
   Часов в десять вечера Флоримон заехал в лесок близ Мурэеля.
   - Приехали, Сазон Миронович, - сказал он, слезая с мотоцикла. - Эти места я прекрасно знаю, приходилось здесь бывать, когда выезжали на прогулки. Я пойду в деревню, там есть у меня знакомые. А вы побудьте здесь...
   - Ладно, - кивнул Меркулов. - Буду спать, тогда разбудишь... Кустик, кустик, пусти поспать, мне не век вековать, одну ночку ночевать...
   Он лег около мотоцикла и тотчас же заснул. А Флоримон исчез во тьме...
   Вернулся он в час ночи с молодым французом и разбудил Меркулова.
   - Поспали?
   - Вздремнуть не вздремнул, - сказал Сазон, - а всхрапнул да присвистнул... А как у тебя дела?
   - Дела хорошие. Познакомьтесь, - указал он на пришедшего с ним парня. - Это Поль из Мурэеля. Он все узнал про Жана Гудерана. Жан сегодня утром вместе со своим отцом выезжает с овощами на рынок в Париж. Мы уже все обдумали, как захватить Жана. Управляет машиной обычно Жан... Мы заляжем у шоссе. Поль хорошо знает старенькую автомашину Гудерана. Как только она появится перед нами, мы обстреляем ее по баллонам. Машина остановится, и мы тогда заберем Жана голыми руками...
   - Плохой план, Флоримон, - покачал отрицательно головой Меркулов. Никудышный.
   - Никудышный? - переспросил студент. - Я что-то этого слова в русском языке не встречал... Что оно значит?
   - Значит, ни к черту не годный, - пояснил Меркулов.
   - А-а, - понимающе протянул юноша.
   - Это еще бабушка гадала да надвое сказала: то ли ты попадешь в машину, то ли нет. Да ежели к тому и попали бы, так пока машина остановится, она еще далеко пройдет... Пока мы доберемся к его машине, так и след Жана простынет... Да и стрелять тут нельзя - немцев можем выстрелами привлечь...
   - Да, вы правы, - согласился Флоримон. - Я все это сразу не продумал. А что вы предложите?
   - Надобно обмануть Жана с его отчимом. Мы остановимся с мотоциклом на дороге к Парижу, как будто у нас бензин кончился. А когда Жан будет ехать на своей машине, то выйдем ему наперед, остановим его, попросим продать по хорошей цене литров пять бензину, дескать, нам до Парижа только... И вот когда Жан остановится, начнет нам наливать бензину, тут-то мы его и сцапаем...
   Несколько секунд Флоримон молчал, а потом захохотал.
   - Правильно. Так и сделаем. Поль, послушай-ка... - обратился он к крестьянину и рассказал ему о плане Меркулова. Тот, хлопнув себя по ляжкам, тоже рассмеялся.
   - Ловко получится, - сказал он. - Мы поможем вам. Наши парни скоро подойдут... Но только нам нельзя показываться на глаза Жану и его отчиму. Они нас знают. Но мы все время будем в придорожных кустарниках, около вас. Надейтесь на нашу помощь.
   - Надо еще одно дело уточнить, - выслушав Флоримона, переведшего слова Поля, сказал Меркулов. - Как мы узнаем, что едет по трассе именно Жан Гудеран?.. Ведь будет еще темно.
   Флоримон спросил об этом Поля.
   - О! - успокаивающе закивал тот. - Не волнуйтесь. Все будет в порядке. Я со своими товарищами стану ближе к Мурэелю. Как увидим машину Жана, так сейчас же просигнализируем вам электрическим фонариком. На расстоянии полкилометра фонарик видно хорошо...
   - Ладно, договорились, - промолвил Меркулов. - Не уговорясь на берегу, не пускайся за реку...
   Вскоре к ним подошли еще двое молодых фермеров из Мурэеля, а потом все они двинулись к шоссе, ведущему в Париж.
   - Вот здесь мы будем стоять, - сказал Поль Флоримону, - а вы на своем мотоцикле отъезжайте от нас на полкилометра и просигнальте нам своим фонариком два раза, мы вам ответим...
   Флоримон вскочил на мотоцикл, усадил сзади себя Меркулова и отъехал от засады крестьян на полкилометра, как было условлено. Меркулов дважды посветил фонариком. Оттуда, где остался Поль со своими товарищами, тоже два раза слабенько засветил фонарик.
   - Ну, все в порядке, - сказал Меркулов. - Будем теперь ждать.
   Проходили томительные минуты ожидания. Изредка с шумом проносились груженые автомашины крестьян, везущих на парижский рынок молоко, птицу, овощи. Иногда и со стороны Парижа пробегали громоздкие автомашины с горланящими на них немцами.
   - Людно тут, Флоримон, - сказал Меркулов.
   - Верно, - подтвердил тот. - Но как ни людно, а Гудерана мы все-таки увезем... Не увезем - прикончим...
   Со стороны Мурэеля блеснули два огненных ослепляющих глаза какого-то автомобиля.
   - Не Жана ли это? - сказал Меркулов. - Смотри зорче, Флоримон, не сигналит ли Поль, а то у меня глаза что-то затуманило.
   Молодой француз пристально глядел в сторону приближавшейся автомашины. Свет ее фар то исчезал на склонах дороги, оставляя за собой мутное зарево, то вдруг с новой силой вспыхивал, когда автомобиль въезжал на гребень.
   - Не видать сигналов? - осведомился Меркулов.
   - Пока нет.
   Машина была совсем уже недалеко от них, когда Флоримон воскликнул:
   - Поль просигналил! Это мчится машина Жана.
   Юноша выбежал вперед, на шоссе и, сняв шляпу, начал ею размахивать. Меркулов, зажимая под полой куртки веревки, стоял около, держа в руке пустой бидон.
   Машина мчалась прямо на них. Но франтиреры и не думали уступать ей дорогу. Флоримон, подпрыгивая, по-прежнему размахивал шляпой.
   Автомобиль на быстром ходу с визгом затормозил, остановился около франтиреров.
   - Какого черта надо? - выругался, высунувшись из машины, пожилой мужчина.
   - Мсье, ради бога, прошу вас, - взмолился Флоримон, - продайте литра три-четыре бензину. Не хватило нам до Парижа. Мы везем туда горох, лук... Мотор заглох. Будьте милостивы, сударь.
   - Что у нас тут, лавочка бензиновая? - огрызнулся кто-то из машины. Сойдите с дороги!
   - Мы вам в пять раз дороже заплатим. Даже в десять, - клянчил Флоримон. - Тысячу франков дадим. Нам очень нужно попасть до утра в Париж.
   Алчность охватила пожилого мужчину.
   - Полторы тысячи франков, - сказал он.
   - Ладно, - произнес Флоримон. - Согласен.
   - Жан, ну их к черту, от них не отвяжешься, - сказал пожилой молодому. - Получи с них тысячу пятьсот франков да отлей литров пять бензину из запасного бидона.
   Наступил рассвет. Меркулов пристально вглядывался в пожилого мужчину, сидевшего в машине. И по голосу, и по всему облику этого располневшего толстяка в сумеречной полумгле зарождающегося утра он смутно угадывал близко знакомого человека. Прошло более двадцати лет, как он не видал его, а все-таки узнал. Это был друг его детства, односум Максим Свиридов.
   - Ну, скорей! Скорей, Жан! - нетерпеливо подгонял Свиридов пасынка, который, как видно, неохотно вылезал из машины. - Поторапливайся, дорогой! А то все хорошие места на рынке займут...
   Сойдя с машины, Жан открыл багажник, достал бидон, наполненный бензином.
   - Во что вам перелить? - буркнул он.
   Флоримон, взяв бидон у Меркулова, многозначительно посмотрел на него. Сейчас самый бы раз скрутить Жана, да как на грех по шоссе, хлестая молниями фар, приближалась еще какая-то машина. Проходили томительные минуты. Меркулову казалось, что эта машина ползет, как черепаха. "Вот проклятая-то, - мысленно ругался он. - Черт ее вынес откуда-то!.."
   Жан уже заканчивал отливать бензин.
   - Приготовьте деньги, - сказал он, не оборачиваясь.
   - Сейчас, мсье, - кивнул Флоримон, делая вид, что полез в карман за деньгами, а сам, оглянувшись, посмотрел, далеко ли еще эта несносная машина, которая, кажется, испортит им сейчас все...
   Но нет, обдав их ветром и пылью, машина, заполненная кричавшими немцами, проскочила мимо.
   - Пора, - тихо сказал по-русски Флоримон Меркулову.
   - Что "пора"? - вдруг тоже по-русски обеспокоенно спросил Жан.
   - А то, что руки вверх! - наставляя на него револьвер, крикнул Меркулов.
   Дико вскрикнув, Жан бросился в сторону. Меркулов дал ему под ножку. Жан упал. Сазон и Флоримон, оглядываясь, не идет ли еще какая-нибудь машина, стали его связывать. Жан был сильный парень, он крутился, вертелся, не давал себя связать. Но все же франтирерам удалось опутать его веревками. А чтобы Жан не орал, в рот ему забили кляп из тряпок.
   Поняв, что сзади машины происходит что-то неладное, Максим Свиридов поспешно вылез из нее. Он увидел, что те люди, которые просили у него бензин, тащили к мотоциклу его пасынка.
   - Мерзавцы! - взревел он, бросаясь на выручку пасынка. - Что вы делаете?
   Сазон наставил на него револьвер.
   - Отойди, Максим, не то пристрелю...
   Свиридов отпрянул и ошеломленно уставился на Меркулова.
   - Кто ты?.. Откуда меня знаешь?
   - Не узнаешь, сволочь?
   Теперь уже хорошо развиднелось, и Свиридов в этом приземистом рыжеватом человеке узнал своего бывшего друга.
   - Сазон?! Откуда тебя черти сюда принесли!
   - Не мешай нам, Максим. Мы тебя не тронем, ты нам не нужен. А ежели будешь мешать, то за ножку да об сошку.
   Свиридов со страхом смотрел на Меркулова и не двигался с места. Он видел, как Сазон и его спутник выбросили из коляски лук, горох, а потом, положив в коляску Жана, накрыли его брезентом, увязали.
   - Садитесь! - крикнул Флоримон Меркулову. Франтиреры уселись и тронули.
   - Прощевай, Максим! - крикнул Сазон. - Не поминай лихом!
   Со стороны Парижа, поблескивая наг восходе солнца фарами, мчалась машина с немецкими солдатами.
   - Стой! - заорал Свиридов, бросаясь ей навстречу. - Стой!..
   Машина остановилась.
   - В чем дело? - строго спросил гитлеровский офицер.
   - Вон!.. Вон!.. - рыдая, указал на исчезающий за пригорком мотоцикл Свиридов. - Моего сына Жана франтиреры увезли... Спасите его, умоляю... Когда мать узнает об этом, она с ума сойдет...
   - Догоним, - успокоил его офицер и приказал шоферу. - Вперед! На предельную скорость... Догнать во что бы то ни стало этих партизан на мотоцикле!..
   Свиридов, стоя на шоссе, смотрел вслед военной немецкой машине и думал: "Догонят или нет?"
   ...К вечеру того же дня в их дом привезли труп убитого пасынка. Привезший тело Жана ажан рассказал, что немцы нагнали мотоцикл и убили франтиреров.
   Но это была неправда. Погиб только Флоримон. Меркулов же был тяжело ранен. Поль и его товарищи успели его укрыть и отвезти в Париж, где передавали на лечение надежным людям из Сопротивления.
   XII
   Патриотическое движение Сопротивления захлестывало Францию от края до края. Французские патриоты не могли терпеть нашествия на свою землю гитлеровцев. Они объединялись в подпольные группы, создавали многочисленные отряды франтиреров. Наиболее активными и стойкими оказались отряды, организованные французскими коммунистами.
   В рядах французских партизан немало было и советских военнопленных, бежавших из концлагерей, а также представителей русской молодежи, проживавшей во Франции.
   Но создавались на территории Франции и самостоятельные отряды. Плечом к плечу с французскими франтирерами они боролись за освобождение Франции. Вот далеко не полный список этих советских партизанских отрядов: "Ленинград", "Железняк", "Чапаев", "Каховка", "Котовский", "Ковпак", "За Родину", "Донбасс", "Сталинград", два отряда "Родина", причем один из них состоял исключительно из советских женщин.
   Всеми отрядами руководил главный комитет советских военнопленных, куда входили старший лейтенант Василий Таскин и политрук Марк Слободинский. Комитет, штаб которого обосновался в городе Нанси, установил связь с комитетами военнопленных в концлагерях Парижа, Обуэ, Пьенна, Жудревиля, Ландре, Ламурье, Тукена, Эрувиля, организовывал побеги, создавал новые партизанские отряды, выпускал газету, листовки.
   Во многие эти отряды вступали русские эмигранты, члены организации "Русские патриоты". Зная местные условия, жителей, французский язык, они были незаменимыми проводниками, связистами, разведчиками...
   Один из четырех уполномоченных, которым национальный фронт Франции поручил руководить действиями советских партизан, отметил: "Нельзя написать историю освобождения Франции от гитлеровских орд, не рассказав о советских людях, которые бок о бок с французами участвовали в этой борьбе... Французский народ исполнен вечной благодарности к собратьям по оружию - советским партизанам, сражавшимся на земле Франции. Кровь советских партизан, оросившая французскую землю, - самый чистый и самый прочный цемент, навеки скрепивший дружбу французского и русского народов..."
   * * *
   Константин теперь достаточно знал, что в его салоне действует подпольная группа Сопротивления. И, что удивительно, наряду с молодыми художниками в нее входят и старые мастера - мэтры, и юные красавицы натурщицы, вообще, все, кто горячо любил Францию, все, кому была дорога свобода.
   Если раньше сотрудники настороженно относились к директору салона, остерегались, а возможно, даже побаивались его, то теперь почему-то никто не таился от него. Каждый при нем говорил то, что думал, открыто, откровенно...
   Константин вначале дивился такой перемене, а потом понял все. Ведь он сам был таким же, какими были и они, его сотрудники. Он жил теми же настроениями, что и они, он сочувствовал патриотическому движению, ненавидел фашизм. И они этого не могли не заметить.
   Однажды в кабинет Константина вошел чем-то взволнованный старый мэтр Франсуа Рошан.
   - Сударь, - сказал он торопливо, - к вам сейчас войдет один достопочтенный француз, профессор Шарль Льенар. Ему нужно поговорить с вами совершенно конфиденциально по одному серьезному делу. Прошу, сударь, доверьтесь ему полностью. Я его хорошо знаю. Он не подведет...
   "Что ему нужно? - удивился Константин. - Льенар... Что-то знакомая фамилия..."
   - Пусть входит. Пожалуйста.
   Старик вышел из кабинета и тотчас же вернулся в сопровождении элегантно одетого француза средних лет, в очках.
   - Пардон, мсье, - сказал профессор. - Я, наверное, вас побеспокоил... Но что поделать, такой уж экстраординарный случай. Надеюсь, вам сообщили, кто я?..
   "Где я его видел? - размышлял Константин, глядя на профессора. - У меня зрительная память отличная..."
   - Да, мне сообщили, кто вы, - сказал он. - Чем могу быть полезен? Прошу, садитесь.
   - Некогда, - покачал головой профессор. - Я, может быть, сударь, навлеку на себя ваше недовольство тем, что сообщу вам, но другого выхода нет. Человеческая жизнь на волоске. Надо ее спасти. Меня заверили в том, что вы человек гуманный, патриот своей родины и что я со стороны вашей найду полное понимание, а главное, помощь...
   - Поясните, в чем дело? - попросил Константин.
   - Надо срочно сделать человеку операцию... Ваш соотечественник, русский, был во французском отряде франтиреров. Он опасно ранен. Я должен ему сделать операцию, сейчас же, в вашей студии.
   - Но это невозможно. Как же вы будете делать операцию в студии русскому партизану, если студия полна народа? Ведь сейчас же донесут эсэсовцам...
   - Нет, не донесут. Все в нашем салоне знают об этом и просят поторопиться дать согласие, человек может умереть.
   - Делайте, что вам угодно, - сказал Константин.
   - Мерси, дорогой!.. - крепко пожал его руку профессор. - Как это по-русски?.. Спасибо!..
   - Но куда мы положим раненого?
   - В вашей большой студии есть удобная маленькая комнатка, - сказал Льенар. - Я ее видел. Там проведем операцию.
   - Но в студии бывают посетители, немцы. Они могут услышать стон или почувствовать запах лекарств...
   - Мы попросим раненого потерпеть и не стонать, а запах лекарств смешается с запахом красок.
   - Смотрите сами, как удобнее, - сказал Константин. - А как вы раненого перевезете сюда?
   - А он уже здесь.
   - В студии?
   - Да. Мы его перебросили сюда без вашего ведома, - сказал Льенар. Если б вы не дали своего согласия, то мы все равно бы его лечили здесь, у вас... И вы, по-видимому, так бы и не узнали об этом. Но мы решили лучше поставить вас в известность обо всем. Это упростит дело.
   Такая откровенность несколько покоробила Константина.
   - Когда у вас перерыв на обед, сударь? - осведомился Льенар.
   - Через десять минут.
   - Нельзя ли закрыть салон сейчас? - попросил профессор. - Десять минут для раненого много значат...
   - Хорошо, - покорно согласился Константин и позвонил швейцару. Закрывайте салон на обед.
   Салон закрыли. Художники и сотрудники разошлись по бистро. В помещении остались только Льенар, облачившийся в белый халат, швейцар да одна натурщица по имени Кэти Обронская из обедневшей русской эмигрантской семьи. Она имела медицинское образование, и ее оставили у профессора в качестве ассистента.