Петров (Бирюк). Перед лицом Родины

   Что мог возразить Захар? Отца он считал мудрым стариком, имеющим большой житейский опыт. Что бы ни говорил он, все казалось сыну неопровержимой истиной.
   Василий Петрович с Захаром жили в Ростове у племянника Виктора Волкова, работавшего в краевой газете. Трактор поставили на окраине города под навесом у одного горожанина. Старик старательно выискивал по городу человека, который научил бы сына управлению трактором. Вскоре такой человек нашелся. Звали его Михеевичем. Это был мужчина маленького роста, щупленький, лет под сорок, с рыжими усиками. Энергичный, кипучий, он производил впечатление делового человека. Михеевич пообещал обучить Захара за две недели.
   - Долгонько, - потеребил бороду Василий Петрович. - А сколько же ты за это дело возьмешь?
   - Пять червонцев. Да еще чтоб в самом лучшем ресторане магарыч распили...
   - Это ты дорого запросил. Ну, ладно, только магарычей давай не распивать.
   - Без магарыча не пойду.
   - Ну, а коль разопьем дома?
   - Нет, хозяин, хочу в ресторане, чтобы душа взыграла. Хочу поглядеть, как девки голыми ляжками трясут.
   - Это как так голыми? - опешил старик.
   - А так, стало быть, трясут, пляшут, - пояснил Михеевич.
   - Да ты что? - изумился Василий Петрович. - Голые? Брешешь, должно?
   - Истинно говорю, - подтвердил механик. - Может, они и не совсем голые... Навроде какие-то штанишки на них коротенькие.
   - О господи! - облегченно вздохнул старик. - А я уж думал, совсем голые. А все же интересно поглядеть, - и захихикал. - Ладно, Михеевич, поведу тебя в трактир, поглядим девок-то плясуниц...
   Началась учеба на тракторе. Чуть свет Захар и механик выходили за город. Там Захар, обливаясь тремя потами, обучался искусству управлять трактором. Трудновато это ему давалось - бестолков был. Но механик человек терпеливый - старался спокойно разъяснить казаку его ошибки и промахи.
   Василий Петрович не уезжал из Ростова, поджидал, когда, наконец, сын постигнет науку и начнет уверенно водить трактор. С замиранием сердца мечтал старик о той минуте, когда Захар, восседая на тракторе, на удивление своих станичников проедет на нем по станице.
   Первые дни он тоже выезжал за город смотреть, как Захар обучается. Но при отце Захар смущался и еще чаще ошибался. Видя неуклюжесть сына, Василий Петрович злился и ругался.
   - Вот что, хозяин, - решительно заявил механик старику, - не ходи сюда.
   - Как, то есть, не ходи? - изумился такой дерзости Василий Петрович.
   - А так вот и не ходи. Мешаешь нам. Вот как закончим учение, мы тебя сами позовем глядеть. А ежели будешь ходить сюда, то я брошу это дело. Потому, как видишь, сын-то тебя стесняется...
   Пришлось старику подчиниться требованию механика. Перестал он ездить на выгон. И сразу дело у Захара лучше пошло.
   Наконец, наступил такой час, когда механик торжественно заявил Василию Петровичу:
   - Ну, хозяин, все! Можешь со мной расчет учинить... Сын твой теперь тракторист. Конечно, не скажу, что он тракторист первоклассный, мол, стал. Но трактор поведет, работать на нем сможет.
   - Добре, коли так, - благодушно усмехнулся Василий Петрович. Заработанные тобой деньги, Михеевич, я зараз же могу тебе отсчитать. Но допрежде мне хочется поглядеть, как набашковался мой Захар. Покажьте уж мне...
   - Стало быть, хочешь навроде смотра устроить? - засмеялся механик. Ладно, утешим твое сердце. Как, Захар Васильевич, покажем, где раки зимуют?
   - А черти их знают, где они зимуют-то? - ухмыльнулся Захар. - А ежели бате не угодишь, что тогда?
   - Угодим! - твердо заявил механик. - Завтра, хозяин, выедем в поле, поглядишь, чему мы научили твоего сына.
   Утром следующего дня все трое были у трактора. Захар уверенно завел двигатель, сел за руль, победоносно взглянул на отца. Трактор дрогнул и тихо двинулся. Объехав круг, Захар вернулся на прежнее место.
   Василий Петрович радостно смотрел на сына.
   - Ну, как, хозяин, - спросил механик, - доволен нашей работой али нет?
   - Молодцы! - сказал старик.
   - Веди в ресторан.
   - Да уж поведу, не беспокойся, - отмахнулся Василий Петрович. - Раз обещал, стало быть, исполню. Ты вот скажи мне, мил человек, а что он, Захар-то мой, смогет на тракторе до станицы нашей доехать?
   - Нет, хозяин, - замотал головой механик, - не стоит этого делать. Далече больно уж до станицы. Тебе есть расчет трактор по железной дороге отправить до ближайшей станции, а потом уж и добираться до дому. Дорога-то какая у вас?
   - Да когда сухо, - заметил Захар, - хорошая. Вот ежели дождик - тогда плохо, грязища непролазная.
   - Придется с племянником поговорить, - проговорил Василий Петрович, чтобы он помог трактор-то на железную дорогу устроить.
   - Это дело не хитрое, - промолвил механик. - Могу и я его оборудовать. Становь, Захар Васильевич, трактор под навес да пойдем в ресторан.
   Пока Захар ставил трактор под навес, Василий Петрович расплатился с механиком.
   - Возьми, Михеевич, спасибо тебе за учение. Могет быть, приедешь к нам в станицу по каким делам, так заходи - гостем будешь.
   - Спасибочка, - поблагодарил механик, пряча деньги в карман. - Навряд ли, хозяин, доведется бывать в вашей станице. А там господь ее знает, все может быть.
   Управившись с трактором, поехали на трамвае в центр города. Когда сошли с трамвая, старик беспокойно спросил:
   - Так куда ж пойдем-то?
   - А вот тут, на Садовой, есть ресторан, - оживляясь, проговорил механик.
   - Может, попроще б куда, Михеевич, - неуверенно попросил Василий Петрович. - Нам, знаешь, какой-нибудь бы кабачок... А в хороший трактир итить, одежа-то на нас не особо франтоватая, - оглянул он свои казачьи с лампасами штаны и пиджак.
   - Нет-нет, хозяин! - заговорил механик. - Уговор дороже денег. Я, брат, люблю иной раз форсу пущать. А к тому же девки там голые пляшут.
   - Да нет, Михеевич, ты не говори зазря-то, неужто в сам деле голые?.. Ты ж говорил, что у них штанишки есть?
   - Ну да, эти места-то, - похлопал себя по бедрам механик, - может, и прикрыты чуть-чуть, для видимости... Истинный господь, смотреть прямо даже красота, как она ножкой-то дрыг-дрыг.
   - Хе-хе-хе! - рассмеялся Василий Петрович. - Это, парень, чудо. Ну, пойдем, что ль, поглядим этих срамниц. Сроду в жизни не видывал...
   - Батя, - прогудел Захар, - может, не надо бы...
   - Чего?..
   - Да на этих-то девок глядеть...
   - Чего ж не надо-то?.. - возразил старик. - Другие-то небось смотрят?.. Раз есть допущение к этому и дозволено, то, что же, пойдем глянем... Ведь в жизни не видывали того, а?.. Хе-хе-хе!.. Вот чудо-то... Говорит, ляжками голыми трясут... Умора!..
   - Это, батя, они балеринами прозываются, - сказал более сведущий Захар.
   - Балеринами, говоришь?.. Может, и так. Ну, а все же пойдем, сынок, поглядим. Ты, Захар, конешное дело, матери о том не говори. Веди, Михеевич!.. Все едино пропадать. Правда, дело это грешное, на том свете отвечать придется. Ну что же, раз можно согрешить. Да притом, ты знаешь, Михеевич, святое писание, а?..
   - Не особенно. Так кое-что знаю...
   - Ну вот, понимаешь, жила-была Мария Магдалина, святая такая. А ежели так проследить ее жизнь, так вот же и шкуреха была и не приведи господь! А вот к лику святых причислена...
   Когда подходил к варьете, Василий Петрович вдруг вспомнил о Викторе.
   - Знаешь, Захар, надобно Виктора позвать, а то навроде неудобно, племянник ведь, да и живем у него. Как ты думаешь?
   - Да позвать-то надо, батя, - согласился Захар. - Но только Марина может обидеться.
   - А чего ж ей обижаться? - изумился старик. - Ее дело бабье, родила вон мальчонка, ну и нянчай. Вот зараз придем в трактир, ты поглядишь, где мы сядем, и сходишь за Виктором.
   VI
   У двери ресторана стоял внушительного вида старик с пушистыми, как вата, седыми бакенбардами. На голове его была фуражка с золотым галуном, золотые лампасы на штанах и пуговицы на сюртуке блестели.
   - Постой! - прошептал Василий Петрович, останавливая механика. - Это что за персона такая? - кивнул он на раззолоченного старика.
   - Да это швейцар, - пояснил механик. - Двери открывает...
   - Чудеса! - закачал головой Василий Петрович, усмехаясь. - Я думал, генерал. Ажно оробел... А он, ишь ты, двери открывает... - Вспомнив о сыне Константине, много лет не подававшем вестей о себе из-за границы, старик с гордостью сказал: - Да у меня у самого сын-то генерал!
   Захар толкнул отца в бок, дескать, не стоит говорить об этом чужим людям. Василий Петрович понял, что сделал ошибку, стал хитрить:
   - Сын-то у меня генерал красный. Академию Генерального штаба заканчивает. Да и дочь ученая, и за профессора замуж вышла...
   - Ишь ты, - удивился механик. - Дети-то у тебя, хозяин, дельные.
   - А ты что думал, я лыком шит? - ухмыльнулся старик.
   Швейцар распахнул перед ними дверь. Они прошли в зал. Народу в ресторане было мало.
   - Идите сюда! - поманил механик Василия Петровича и Захара к пустовавшей эстраде. - Вот тут садитесь. Тут, - кивнул он на эстраду, музыка играет, и девки пляшут.
   - Да все едино, - посмеиваясь, присел старик за столик. - Тут как тут. Иди, Захарушка, за Виктором.
   Подошел официант.
   - Что прикажете подать?
   - Мы покуда особо много заказывать не будем, мил человек, - сказал ему Василий Петрович, - потому как люди должны подойти к нам. Тогда закажем...
   - Дело ваше, - проговорил официант, намереваясь отойти от них, но старик задержал:
   - Нет, ты поначалу все-таки дай нам графинчик водки да селедочку, что ли, на закуску. Мы пока с товарищем дербалызнем.
   Когда выпили рюмки по две водки, собеседникам стало весело.
   - Слышишь, хозяин, - горячо доказывал механик, - ты, должно быть, плохо подумал обо мне, скажешь, греховодными, мол, делами я занимаюсь. Ишь, мол, захотел посмотреть, как оголенные девки танцуют. А я ведь не потому стремление-то к тому имею, что похабность, мол, люблю, нет! Я, может, в душе сам артист. Понимаешь? Люблю красивость... Ну, ежели так все деликатно... Ну, вот ежели, скажем, она такая это, ну вся красивая, на пальчиках пляшет, ажно, хозяин, на душе становится так это ва-альго-отно, ва-аль-го-отно-о... А ножки-то у нее тоже вальго-отные, вальго-отные...
   - Хе-хе-хе! - раскрасневшись от водки, посмеивался Василий Петрович. - Значит, она такая это, - покрутил он пальцами, курчавенькая... румяненькая... Хе-хе-хе!..
   Они долго беседовали, распивая водку. В огромных окнах ресторана засинели вечерние сумерки. Вспыхнули электрические лампы. В зале становилось многолюднее. За столики усаживались военные, моряки, какие-то упитанные, в модных костюмах, выхоленные люди с красивыми нарядными дамами.
   - Нэпманов много, - шептал механик, оглядываясь. - Богачи...
   - Это люди нужные, - миролюбиво говорил старик.
   На эстраде какой-то черноволосый музыкант настраивал скрипку.
   - Сейчас начинается, - кивнул на него механик. - Тут такое поднимется, ай-яй!
   Пришли Захар с Виктором.
   - Что вы так долго, ребята? - спросил Василий Петрович.
   - Был занят, - ответил Виктор. - А притом мне не особенно хотелось сюда идти. Что вы задумали, дядя, здесь выпивать? Разве нельзя было у нас дома? Мариночка приготовила бы закуски...
   - Нет, дома это само собой, - сказал старик. - А тут надо было. Я обещал механику угощение сделать в самом лучшем трактире за то, что он Захара нашего анжинером сделал. Хе-хе!.. Понимаешь, Захар-то наш обратает этого, как... его... Фордзона-то, да и приедет на нем прямо в станицу. Вот будет чудо... На-ароду-у на улицах - кулаком не прошибешь. "Кто это?" скажут. - "Да Василий, мол, Петрович Ермаков себе стального коня приобрел..." Хе-хе! Ведь это же, Витя, целое событие. Эй, товарищ! позвал он официанта. - Ну, теперь мы дождались своих, давай-ка нам, брат, водки еще, закуски ну, и разный там хабур-чабур, какой полагается...
   Официант принял заказ и принес все, расставив на столе.
   Василий Петрович радушно угощал всех.
   - Ты вот, племянничек, - сказал он Виктору, - должно думаешь про меня: дурак, мол, старый, из ума выживает... Нет, шалишь, дружок, у меня, брат, ума столько, что могу другому взаймы дать. Я тебе прямо скажу: когда была у нас гражданская война, то я ошибку большую понес - не в ту сторону притулиться хотел. По правде скажу, Константин дюже смущал, за него держался. Генералов поддерживал. А это был мой промах, не за них бы надоть держаться, а за вас - за Прохора, за Надюшу, за тебя, в общем, за Советскую власть... Зараз глянь, что делается, какую поблажку-то Советская власть народу сделала - новую экономическую политику ввела. Правильно! Весь народ кажет, что правильно. Купцы у нас свои, красные, стали, хозяева крепкие на ноги становятся. Власть-то наша учитывает, что на таких вот крепких хозяевах и она крепко будет держаться.
   - Дядя, - тихо произнес Виктор, - я уже вам говорил, Советская власть не на нэпманах и кулаках будет держаться. Она крепка тем, что поддерживается рабочим классом и беднейшим крестьянством в союзе с середняком...
   - Брось ты меня, Виктор, поучать...
   - Политграмоте, - вставил механик.
   - Вот-вот, - подхватил старик. - Этой самой политграмоте... Мы учимся грамоте у жизни. Понял? Вы там придумываете разные штуки, а жизнь-то, брат, она по-другому показывает... Ты вот говоришь мне, что я зря трактор купил, дескать, богатеть хочу. Ну и что? И буду богатеть. Сейчас, при нашей-то Советской власти, почему же мне не богатеть? За то ведь и воевали мои дети...
   - Дядя, - хотел что-то сказать Виктор, но в это время на эстраде грянул оркестр. Между столиками, вихляясь, задвигались пары.
   - Что это они?.. - удивился старик.
   - Танцуют, папаша, чарльстон, - пояснил официант, принесший новый графинчик.
   Несколько минут Василий Петрович с любопытством разглядывал танцующих.
   - Живут-то, а?.. Жируют, - засмеялся он и, нагнувшись к механику, тихо спросил: - А когда же эти девки-то оголенные будут плясать?
   - Не знаю, хозяин, может, еще и не будут. Спроси вон у своего племяша, он человек ученый, все знает.
   Об этом, конечно, спрашивать племянника было неудобно. Но старика разбирало страшное любопытство и, не утерпев, он все же спросил как бы между прочим Виктора:
   - А что, я так это ненароком слыхал, будто тут девки пляшут? Правда ай нет, Витя?
   - Это вы, дядя, наверное, говорите про танцовщиц. Сегодня они, кажется, не будут выступать.
   - Не будут? Ах, какая жалость! Интерес большой имел поглядеть...
   Старику очень нравилось в ресторане. Чувствовал он себя здесь свободно, словно дома. Он сам много пил и ел, щедро угощал и других. Каждый раз, как только оркестр начинал играть что-нибудь модное, вроде танго или шимми, Василий Петрович, раскачиваясь на стуле в такт мелодии, дирижировал и подпевал:
   - Тру-ла-ла... Тру-ла-ла...
   - Дядя, - уговаривал Виктор, - пойдемте домой... так и попоем и потанцуем...
   Василий Петрович возмущался:
   - Да что ты меня уговариваешь? Что я те, жена али любовница? Уйди от меня! Уйди! Тру-ла-ла!.. Тру-ла-ла!..
   Он встал и, обернувшись к танцующим, размахивая руками над ними, словно патриарх с пушистой седой бородой, благословлял всех. Публика посмеивалась. Какая-то раскрашенная блондинка подбежала к старику:
   - Дедушка-казачок, давай потанцуем!
   - Давай, милашка! - ликующе закричал старик, обнимая ее. Под бурные крики присутствующих он вприпрыжку начал с ней плясать.
   - Браво!.. Браво!.. - беснуясь, аплодировали нэпманы.
   Виктор, побагровев от досады, подбежал к Василию Петровичу.
   - Дядя, прекратите сейчас же, - сказал он, хватая старика под руку. Как вам не стыдно! Вы же не клоун. Расплатитесь с официантом и пойдемте отсюда. А то я сейчас же дам телеграмму Прохору и Наде.
   Старик притих.
   - Ну, хватит, - сказал он своей партнерше. - Дай я тебя, голубушка, поцелую.
   И он смачно расцеловал женщину в накрашенные губы. Все захохотали, увидев, что губы у старика после поцелуя стали пунцово-красными...
   VII
   У некоторых людей, порою даже и волевых, бывают минуты отчаяния, опустошенности. Мир для них теряет свою прелесть, жизнь кажется тусклой и безрадостной, их все гнетет. И если таким людям в минуту их тяжкого душевного недуга не прийти на помощь, не встряхнуть, не поднять их дух, то они гибнут, кончают самоубийством.
   Вот такую-то помощь Константину и оказал Воробьев, на которого в былое время тот и внимания никакого не обращал.
   Константин был признателен своему бывшему адъютанту. Как только произошла эта встреча на Елисейских полях с Воробьевым, Константин словно переродился. У него появился интерес к жизни, апатия его исчезла, он стал более энергичен, в душе заискрилась надежда на лучшие дни.
   По натуре своей Воробьев был сердечным, добрым человеком. Он пожалел своего бывшего командира, хотя в прошлом, кроме грубостей, ничего от него не слышал. Он снял Константину маленькую комнатку на Монмартре, приобрел для него дешевый, но опрятный костюм, купил туфли и шляпу. Когда Константин побрился и переоделся - стал благообразным, похожим на человека, имеющего кое-какой достаток.
   Сказав, чтобы Константин его ждал, Воробьев на несколько дней исчез.
   Монмартр - это район парижской бедноты, населенный студентами, мелкими торговцами, ремесленниками, рабочими. Здесь узкие, кривые улочки, множество лавчонок и ларьков, торгующих разнообразной мелочью и овощами.
   Местные жители очень гордятся своим районом. Ведь именно здесь, на Монмартре, 18 марта 1871 года вспыхнуло восстание парижских коммунаров. Но в последнее время Монмартр стал прежде всего известен своими ночными кабаре, в которых прокучивают деньги богатые иностранцы, приезжающие в Париж. Здесь всегда много богемы, проституток, сутенеров.
   В предвечерние часы Константин любил ходить по этим мощенным камнем узеньким улочкам. Взбирался на вершину Монмартрского холма, где стояла старая церковь, и отсюда любовался величественной панорамой Парижа.
   В церкви проходило богослужение, и около нее сновали дети, женщины, старики. Среди них мелькали черные сутаны молодых румяных аббатов и накрахмаленные белые капоры монашек.
   На площадке перед церковью важно расхаживали в своих черных накидках и кепи ажаны...
   ...Как-то, бродя по Монмартру, Константин вышел на небольшую площадь, заполненную народом. Втиснувшись в толпу, Константин стал присматриваться, что там делалось. Под густыми купами платанов и каштанов длинноволосые художники в испачканных краской широких блузах писали на мольбертах этюды и портреты с натуры. А кое-кто из них под хохот любопытных наблюдателей подбрасывал порнографические сценки по просьбе какого-нибудь заказчика.
   Посмотреть там, безусловно, было на что, и Константин с интересом расхаживал по площади, разглядывая работы молодых художников, которые здесь же и продавались. Константин плохо разбирался в живописи, но даже и он перед некоторыми полотнами стоял подолгу, любуясь ими.
   Константин задержался около одного высокого молодого художника с всклокоченной каштановой шевелюрой, набрасывавшего вид вечернего Парижа с высоты. Константину показалось это очень знакомым, и он вспомнил, что только позавчера он видел вот эту панораму Парижа с Монмартрского холма. Но как все это замечательно перенес художник на полотно!.. Вот горит в лучах заката крыша Лувра; вот темнеет Нотр-Дам...
   Около Константина кто-то вполголоса замурлыкал по-русски:
   Плыви-и, моя гондо-ола-а,
   Озаренная лу-уной,
   Раздайся баркаро-олла-а
   Над сонною реко-ой...
   Константин оглянулся. Задумчиво покручивая светло-золотистый ус, около него стоял маленький человек с красивым лицом и внимательно следил за работой художника, рисовавшего вечерний Париж. Он был одет в добротный светло-серый костюм. Из-под полей летней шляпы на плечи спускались вьющиеся светлые волосы. Константин сразу узнал его. Это был граф Сфорца ди Колонна князь Понятовский.
   - Здравствуйте, граф! - сказал Константин.
   Маленький человек вздрогнул и поднял на него свои голубые, изумленные глаза. Мгновение он смотрел молча, вспоминая.
   - Ха-ха! - рассмеялся, протягивая руку. - Полковник... Пардон, генерал Ермаков.
   Константин проворчал:
   - Вы надо мной издеваться хотите? Какой я вам к черту генерал?
   - Ну, виноват, простите, - успокаивающе сказал Сфорца. - Только давайте условимся: вы меня тоже графом не называйте. Это все в прошлом, в России. Я сейчас просто господин Понятовский... Простой смертный человек Понятовский и только. Если хотите, труженик и работяга...
   - Прошу прощения, - сказал Константин. - Вас зовут, по-моему, Сергей...
   - Венедиктович, - подсказал Понятовский. - Как русский человек, страшно люблю, чтобы меня по батюшке величали. Ведь мы, русские, тем и отличаемся от других народов, что у нас существует прекрасный, я бы сказал, обычай друг друга величать по батюшке. Не правда ли?..
   - Правда, - согласился Константин. - Но у нас сохранился и другой обычай - иногда друг друга обкладывать по матушке...
   - Да, совершенно верно, - рассмеялся Понятовский. - Но это уже менее приятно... Ну, хорошо, - сказал он. - Я рад вас видеть, Константин, вспомнил, Васильевич. Вы живете в Париже? Чем занимаетесь?
   Константин коротко рассказал о себе и в свою очередь спросил:
   - А вы как живете, Сергей Венедиктович?
   - Что ж, неплохо живу... Я люблю очень живопись, сам художник... Занимаюсь искусством... Женился. И, между прочим, на ком бы думали? На Люсе. Помните бывшую приятельницу вашей супруги, такую это влекущую брюнетку с ярко-пунцовыми губами... Ха-ха!.. Ну вот, она-то и увлекла меня в свои сети. Сирена! Ну, что же, я не раскаиваюсь, она женщина хорошая...
   - Да, но ведь у нее, кажется, муж был? - усмехнулся Константин.
   - Был, правильно, какой-то есаул, что ли... Но он где-то пропал... А здесь Люся оказалась незамужней, ну и увлекла меня. Стала графиней. Кстати, моя жена переписывается с вашей супругой Верой Сергеевной. Вы не знаете о ней ничего? Ого-го-го! Она изумительную карьеру сделала. Вам бы с ней встретиться надо...
   Константин не успевал отвечать. Понятовский без умолку тараторил, сыпя словами, как горохом.
   - Ловкая бабенка! - восхищенно сказал он. - Этот Брейнард-то ее умер, и все свое состояние оставил ей. Вера Сергеевна богачка. За ней увивается масса авантюристов, желающих заполучить не столько ее руку, сколько ее капиталы. Но она знает цену всем этим ухажерам и пока своего выбора ни на ком не остановила. Порхает, как мотылек, по самым фешенебельным курортам мира. Сейчас Люся получила от нее письмо с Капри... Знаете что, - надумав что-то, схватил за руку Константина Понятовский. - Поедемте, родненький, ко мне... Пойдемте! Жена будет рада.
   - Не смогу, - сказал Константин. - Мне сейчас надо пойти на свою квартиру, ко мне должен зайти человек один, жду его уже несколько дней. Из-за него и далеко от квартиры не отхожу...
   - Вы здесь, на Монмартре, живете?
   - Да, недалеко.
   - Так давайте сейчас к вам зайдем, - настаивал Понятовский. - Узнаем, пришел этот человек или нет. Если нет, оставим ему записку и поедем ко мне. Найдет нас... Идет?..
   Радушие и приветливость, с каким встретил Константина Понятовский, покорила его.
   - Согласен, - сказал он. - Идемте ко мне, оставим записку. От того человека, которого я жду, зависит многое.
   - Сейчас, - проговорил Понятовский. - Жермен, - обратился он по-французски к художнику, работавшему над панорамой Парижа, - так, значит, имейте в виду, картину я эту оставляю за собой. Она не особенно будет удачна, я это уже вижу. Но что делать? Вы же знаете, я люблю вас и не хочу, чтобы вы испытывали нужду.
   - Хорошо, - буркнул юноша, не отрываясь от работы и не оборачиваясь.
   - Желаю успеха, Жермен. Привет Аннете.
   - Мерси.
   Понятовский и Константин стали выбираться из толпы. Когда они вышли на улицу, их догнало такси.
   - Привет, Сергей Венедиктович! - окликнул шофер и остановил машину. Куда направляетесь? Могу подвезти.
   - Ах, это вы, Борис? - живо обернулся Понятовский. - Здравствуйте! Вот кстати. Конечно, подвезите нас. Сначала познакомьтесь: это бывший казачий генерал Ермаков, Константин Васильевич. А это князь Чернецкий, Борис Зиновьевич, мой друг и сослуживец по уланскому полку. Конечно, засмеялся Понятовский, - генерал и князь в кавычках, то есть бывшие... А сейчас Ермаков безработный, а Чернецкий - шофер таксомотора... Борис, сказал Понятовский, - сначала подвезите нас к квартире господина Ермакова. Он здесь близко живет, на Монмартре, а потом отправимся ко мне. Вы же знаете, где я живу?
   - Конечно.
   - Имейте в виду, я оплачу, - со смехом сказал Понятовский. - А то еще вы подумаете, что я задарма. Сейчас у меня дела настолько поправились, что я могу оплачивать такси...
   - Рад за вас, - улыбнулся шофер. - Значит, живописные дела выручают?
   - Очень. На искусстве мне повезло. Думаю даже разбогатеть. Стану еще меценатом. Тогда вам буду помогать, Борис. Он ведь тоже человек искусства, - пояснил Понятовский Константину. - Бильярдист замечательный!..
   - Все шутите, - покачал головой шофер. - Ну, садитесь, господа. Куда вас подвезти?..
   Ермаков сказал адрес, и они поехали. Когда автомобиль подкатил к подъезду одного из домов, они увидели Воробьева.
   - Воробьев! - окликнул его Константин, вылезая из машины.
   - Здраствуйте, Константин Васильевич! - обрадовался тот. - А я было огорчился, думал, не увижу нас. Оставил вам записку. Я видел Яковлева, рассказал ему о вас. Он с вами хочет встретиться...
   Понятовский насторожился, прислушался.
   - Когда же мы поедем к Яковлеву? - спросил Константин.
   - Послезавтра, - ответил Воробьев. - Я зайду к вам в три часа дня.
   - Хорошо. Познакомьтесь: господин Воробьев. Господин Понятовский.
   - О каком это Яковлеве речь шла? - спросил Понятовский. - Если не секрет...
   - О вашем бывшем приятеле, - усмехнулся Константин. - Вы с ним, кажется, дружили. Помню, у меня в Новочеркасске не раз бывали с ним, был у вас и третий еще друг, рыжеусый поляк... Ага, вспомнил, Розалион-Сашальский...