Страница:
– Эй! Где этот кладезь тупости?.. Практикант Гиясабади! Идиот! Вместо того, чтобы сторожить подследственных, пошел чесать язык про свой Гиясабад?!
Практикант со всей прытью, на которую были способны его тощие ноги, примчался на зов сыщика, щелкнул каблуками и, вытянувшись по стойке «смирно», отдал честь:
– Докладываю: все подследственные на месте!
Сыщик и Азиз ос-Салтане приблизились к дядюшке и Асадолла-мирзе. Азиз ос-Салтане по-прежнему изображала глубокую скорбь. Внезапно сыщик сунул указательный палец под нос князю и рявкнул:
– Господин Асадолла-мирза! Против вас имеются столь веские улики и доказательства, что, будь я на вашем месте, я бы немедленно во всем сознался!.. Сознавайтесь! Быстро, немедленно, срочно, точно!
Асадолла-мирза опустил голову и тихо сказал:
– Да, господин инспектор, вы, вероятно, правы. Я сознаюсь; это я убил Дустали-хана.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Практикант со всей прытью, на которую были способны его тощие ноги, примчался на зов сыщика, щелкнул каблуками и, вытянувшись по стойке «смирно», отдал честь:
– Докладываю: все подследственные на месте!
Сыщик и Азиз ос-Салтане приблизились к дядюшке и Асадолла-мирзе. Азиз ос-Салтане по-прежнему изображала глубокую скорбь. Внезапно сыщик сунул указательный палец под нос князю и рявкнул:
– Господин Асадолла-мирза! Против вас имеются столь веские улики и доказательства, что, будь я на вашем месте, я бы немедленно во всем сознался!.. Сознавайтесь! Быстро, немедленно, срочно, точно!
Асадолла-мирза опустил голову и тихо сказал:
– Да, господин инспектор, вы, вероятно, правы. Я сознаюсь; это я убил Дустали-хана.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Услышав неожиданное признание Асадолла-мирзы, инспектор Теймур-хан на мгновенье оторопел, потом беззвучно засмеялся.
– Молчать!.. Еще одна победа всемирно известной системы мгновенного ошарашивания!.. Еще один убийца попался в руки правосудия!.. Практикант Гиясабади, наручники!
Все вокруг оцепенели. Я неслышно подошел поближе. Тишину нарушил глухой, будто идущий из колодца, голос Шамсали-мирзы:
– Асадолла… Асадолла, что я слышу?
Дядюшка, не успевший предупредить Шамсали-мирзу о своем сговоре с его братом и потому, вероятно, чувствовавший себя неловко, сказал:
– Князь… Ваше сиятельство… Не волнуйтесь. Наверняка это какое-то недоразумение.
Внезапно все сбились в кучу, стараясь удержать Азиз ос-Салтане, которая пыталась наброситься на Асадолла-мирзу:
– Так, значит, ты и вправду убил Дустали?! Подлец! Убийца!
Шамсали-мирза без чувств упал на скамейку. Все говорили одновременно. Даже дядюшка, чтобы придать событию правдоподобность, поносил князя на чем свет стоит. Наконец голос инспектора Теймур-хана перекрыл общий шум:
– Молчать! Кому говорю! Молчать!
Но Азиз ос-Салтане не прекращала отчаянных попыток атаковать Асадолла-мирзу, который молча стоял с опущенной головой.
– Я тебе глаза выцарапаю!.. Господи, дай мне дожить до того дня, когда этого негодяя обмывать понесут!.. Я не я буду, если собственными руками тебя не убью!.. Господин сыщик! Господин сыщик! Разрешите мне вот этими самыми руками задушить подлого убийцу!.. Да чтоб ты от чумы подох! Что тебе сделал мой несчастный муж?! Чем он, чистая душа, тебе не угодил?!
По знаку инспектора практикант Гиясабади подскочил сзади к Азиз ос-Салтане и обеими руками зажал ей рот. Но прошло еще несколько минут, пока она наконец успокоилась. Утирая пот со лба, инспектор сказал:
– Ханум! Люди не должны вершить расправу собственноручно… Богиня правосудия сама обо всем позаботится! Убийца понесет заслуженную кару за свое злодейское преступление. Я даю вам слово, что меньше, чем через месяц его труп будет болтаться на виселице! – Затем, повернувшись к своему заместителю, спросил: – Практикант, где наручники?
– Докладываю! Когда я пришел в управление, мне передали, что вы приказывали, чтоб я явился по этому адресу… Я хотел по дороге забежать за наручниками, но не успел… К тому же, если помните, у них замок сломался, и мы их отдали в починку.
– Болван! Кладезь тупости!..
Маш-Касем предложил:
– Ежели хотите, я принесу бельевую веревку, и мы его свяжем.
Вмешался дядюшка:
– Господин инспектор… Я.все еще не могу в это поверить… Но настоятельно прошу вас, не надо ни наручников, ни веревки! Ручаюсь вам за Асадолла-мирзу – он не сбежит… Сами подумайте, может ли сбежать человек, который послушался голоса совести и так чистосердечно во всем признался?! Вы только посмотрите на его лицо!
Асадолла-мирза напустил на себя такой покаянный и пристыженный вид, что, не знай я всей подоплеки, тоже наверняка бы поверил, что он действительно убил Дустали-хана. Инспектор притворился, будто его убедили слова дядюшки, хотя на самом деле у него и так не было иного выхода, поскольку практикант Гиясабади не принес наручники.
– Если я не надену на тебя наручники, даешь слово, что смиришься со своей судьбой, как подобает мужчине, и не вздумаешь бежать?
– Да, даю слово.
Маш-Касем предложил сходить за водой, чтобы привести в чувство Шамсали-мирзу, но сыщик воспротивился:
– Молчать! Этот господин слишком горяч. Пусть лучше так полежит, пока мы не закончим расследование.
Затем он встал напротив Асадолла-мирзы и, протирая пенсне мятым носовым платком, победно заявил:
– При использовании системы мгновенного ошарашивания преступник не может не сознаться… Как бы то ни было, поскольку ты быстро понял, что надо последовать голосу разума, видно, ты человек неглупый. А сейчас я хочу, чтобы ты со всей откровенностью ответил на несколько моих вопросов. Естественно, правдивость показаний повлияет на твою дальнейшую судьбу.
Азиз ос-Салтане снова бросилась на Асадолла-мирзу, но практикант Гиясабади вовремя оттащил ее и усадил на каменную скамейку, а сам навалился на ханум всем телом, чтобы она не попыталась начать все сначала.
Инспектор продолжил следствие:
– Молчать!.. Когда ты убил этого беднягу?
Асадолла-мирза, не подымая головы, ответил:
– В ту самую ночь, когда он сбежал из своего дома.
– Так, так. А почему покойный сбежал из своего дома? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно!
– Моменто! Во-первых, раз я уже сознался, то зачем теперь быстро, немедленно, срочно? Во-вторых, сколько надо вам это повторять?.. Я уже говорил, что ханум собиралась кое – что ему отрезать…
– Кое – что?.. Что именно? Кому? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно!
– Я ведь говорю о жертве, об убиенном… Мне совесть не позволяет произносить его имя.
– Ладно. Что дальше?
– Когда он, пришел сюда, то боялся возвращаться домой. Боялся, что ханум снова захочет сделать ему обрезание…
– Снова?! А разве она уже ему его сделала?
– Нет, инспектор, я хотел сказать, он боялся, что ему это сделают. Он сказал, что домой не пойдет. Ага настоял, чтобы он остался ночевать здесь. Когда я увидел, что ему и здесь неспокойно, то тайком предложил ему подождать, пока все лягут спать, а потом прийти ночевать ко мне домой.
– Так. И он пришел к тебе или нет?
– Моменто, инспектор! Ну что за вопрос! Если бы не пришел, ничего бы и не случилось.
– Ладно, что дальше?.. Пришел… и что же?
– Было уже три часа ночи, когда он ко мне заявился. Брат мой давно спал, Я понял, что это самый подходящий момент, и отрезал ему голову…
Мощным рывком Азиз ос-Салтане сбросила практиканта на землю и кинулась на Асадолла-мирзу:
– Глаза тебе выцарапаю!.. Чтоб у тебя руки отсохли!.. С большим трудом ее водворили на место.
– Значит, голову ему отрезал?
– Так точно. Отрезал.
– А что потом сделал? Быстро, срочно, немедленно!
– А потом быстро, срочно, немедленно выкинул эту голову.
Маш-Касем хлопнул себя по ляжке:
– Вай! Господи помилуй!.. Вот что бывает, когда человек вино да водку пьет!
Дядюшка нетерпеливо приказал:
– А ты заткнись, Касем!
– Молчать!.. Вы что собрались тут все надо мной издеваться?! Выкинул, говоришь, голову? Это что тебе, гнилой помидор или что?
– Я хотел сказать, что отделил голову от туловища.
– Чем?.. Ножом?.. Тесаком?.. Стилетом?.. Кинжалом?.. Молчать! А в чем причина? Почему ты его убил?
– Ей – богу…
– Быстро, немедленно, срочно! Отвечай!
Асадолла-мирза снова опустил голову:
– Я все вам сказал, а это сказать не могу. Сыщик прищурился и придвинул свою огромную физиономию вплотную к лицу Асадолла-мирзы:
– Так, так!.. Не можешь сказать!.. Удивительно!.. Именно это они, видите ли, сказать не могут!..
Когда Азиз ос-Салтане, глаза которой от гнева горели, как две раскаленные головешки, снова водворили на место, инспектор продолжил:
– Значит, не можешь сказать причину?.. Посмотрим… Вероятно, это убийство лишь одно из целой серии подобных? А?.. Отвечай! Быстро, немедленно, срочно!
– Моменто! Не делайте из меня второго Асгар-Али!
– Молчать! Ты еще хуже, чем Асгар-Али!:. Асгар головы людям не отрезал!.. Почему ты его убил? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно!
– Мне очень жаль, инспектор, но я не могу ответить на этот вопрос.
– Молчать!.. Удивительно!.. Не можешь ответить?.. Ну это мы еще посмотрим!.. Гиясабади!
– Моменто, моменто!.. Хорошо, скажу. Раз вы решили применить силу, я лучше скажу. Я… я… убил… Дустали… потому что…
– Потому что… что? Быстро, немедленно, срочно!
Асадолла-мирза опустил голову еще ниже и стыдливым тоном нашкодившего ребенка сказал:
– Потому что я любил его жену… Потому что Дустали украл у меня мою единственную любовь… Потому что он нанес мне страшную рану в самое сердце.
Все притихли. Инспектор от изумления онемел. Я.невольно покосился на Азиз ос-Салтане. Она застыла на месте с разинутым ртом и круглыми от удивления глазами… Инспектор тихо спросил:
– Ты про эту ханум говоришь?.. Это ты ее любил?
Асадолла-мирза тяжело вздохнул:
– Да, господин инспектор… Теперь, когда мне жить недолго осталось, пусть уж все знают…
Азиз ос-Салтане, по-прежнему с открытым ртом, во все глаза смотрела на Асадолла-мирзу. Наконец она с трудом проглотила слюну и простонала:
– Асадолла!.. Асадолла!
Князь, вероятно, вошедший в роль несколько больше, чем требовалось, с надрывом продекламировал:
– Не раз терзался Саади от тайной боли, На этот раз он тайну сохранить не волен!
Все замерли в молчании под впечатлением этой сцены. Взволнованная Азиз ос-Салтане растроганно и грустно пролепетала:
– О Асадолла! Горе мое горькое… О Асадолла! Что же ты наделал?! Почему же ты мне не сказал?
Князь тоном пылкого влюбленного ответил:
– Азиз, не надо! Не береди мои раны!
– О аллах, пусть лучше Азиз умрет! Асадолла!.. Не горюй! Я обязана простить тебе это убийство, и я его прощаю!.. Это был несчастный случай!
Нервы инспектора не выдержали. Он завопил:
– Молчать!.. Ханум, убийца должен понести наказание! Простили вы его или нет – не имеет значения!
– Как это молчать?! Что за глупости!.. Чьего мужа убили? Моего или вашего?.. Мой был муж, захочу и прощу его убийство!
– Молчать! Что значит – простите?
– А вот так мне захотелось, и все тут!.. И вообще, покойный свое уже прожил. Он говорил, ему пятьдесят, а ему шестьдесят с гаком было!..
Инспектор надвинулся на Азиз ос-Салтане и заорал:
– Молчать!.. В таком случае вполне возможно, что вы и Асадолла-мирза действовали заодно. Вы сговорились извести этого несчастного! Молчать… Вы… сколько времени между вами… Ай!
Инспектор не успел договорить, потому что Азиз ос-Салтане вцепилась ногтями в его бычью шею.
– Я и тебя на тот свет отправлю! Ишь чего выдумал!
– Убийцы! Головорезы!.. Молчать! Вы что, решили и меня прикончить, как того святого, безвинно убиенного?!
– Сам ты убийца! Покойный-то не больше тебя святым был. С женой мясника Ширали…
Дядюшка и Асадолла-мирза дружно загалдели, чтобы сыщик не услышал имени Ширали. Инспектор сделал вид, что и впрямь ничего не расслышал, но когда вновь воцарилась тишина, резко повернулся к Асадолла-мирзе:
– Кто такой Ширали? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно!
Дядюшка и Асадолла-мирза, не сговариваясь, снова начали что-то бессвязно кричать, но потом дядюшка сказал:
– Инспектор, это не имеет отношения к делу. Ширали держал в нашем квартале мясную лавку. Несколько лет назад бедняга скончался…
Асадолла-мирза со скорбной миной добавил:
– Прекрасный был человек, да будет ему земля пухом… Два года назад заболел тифом и умер.
– Молчать! Откуда известно, что и этого несчастного не ты убил?
– Моменто, моменто! Вы что же думаете, мне нечем больше заниматься, как только людей убивать?! С меня одного убийства Дустали с избытком хватит!
– Удивительно! Поразительно!.. Ты до сих пор не сказал, куда спрятал труп.
– Отнес его в свой огород и там закопал.
Сыщик опять подскочил к нему:
– Кто тебе помогал? Быстро, немедленно, срочно! Отвечай!
– Никто, инспектор. Я сам его до огорода дотащил. – И, приложив руку к пояснице, Асадолла-мирза сморщился: – Ох… поясница!.. До сих пор болит. Вы и представить не можете, какой он был тяжелый!
Азиз ос-Салтане, закатив глаза, заметила;
– Покойный был не дурак пожрать.
Дядюшка крикнул:
– Ханум! Как не стыдно! Хватит!
Сыщик заорал:
– Молчать! И вы тоже… молчать! Всем молчать! Вперед, к месту сокрытия трупа!.. До нашего возвращения никто не имеет права покидать сад! Молчать! Ханум, вы тоже оставайтесь здесь, пока я не приду!
– Ни за что! Я иду с вами!
– Ханум, вам вряд ли будет приятно увидеть обезглавленный труп. Вы лучше…
Азиз ос-Салтане решительным жестом заставила его замолчать и, указывая пальцем на Асадолла-мирзу, заявила:
– Что ж, по-вашему, я допущу, чтоб вы повели парня на закланье, как барана какого, а сама здесь останусь?! Пошли! Чьему мужу голову отрезали? Вашему или моему?
Двинувшись вслед за сыщиком и Азиз ос-Салтане, Асадолла-мирза пробормотал себе под нос:
– Спаси меня, святой Али!.. Этого еще недоставало!
Как только троица ушла, дядюшка прежде всего посвятил Шамсали-мирзу в свой план, а затем начал энергичные поиски Дустали-хана. Он разослал родственников и слуг в несколько мест, где тот предположительно мог спрятаться. В это же время появился до сей поры не выходивший из дома дядя Полковник и, узнав о последних событиях, бросил все силы на урегулирование конфликта – между дядюшкой Наполеоном и моим отцом. Первым делом он решил подготовить надлежащую почву и категорически заявил дядюшке Наполеону, что, если до вечера в семье не восстановится мир, он без размышлений выедет из завещанного ему отцом дома и сдаст его кому-нибудь из местных хулиганов. Следуя его примеру, моя мать пригрозила отцу, что, если ссора не прекратится, она отравится терьяком.[17]
И вот, пока дядюшка и его гонцы обыскивали окрестности, а Асадолла-мирза и Азиз ос-Салтане в сопровождении инспектора уголовной полиции следовали к месту сокрытия трупа, под руководством дяди Полковника в его же доме был созван экстренный семейный совет.
Начались переговоры о прекращении конфликта. Дядя Полковник и Шамсали-мирза несколько раз ходили то к дядюшке Наполеону, то к моему отцу. Многие проблемы оказались вполне разрешимыми, и стороны не возражали в ряде случаев пойти на уступки. Дядюшка был согласен в дальнейшем не чинить препятствий свободному поступлению воды. Отец соглашался забыть о покушении Азиз ос-Салтане, а также о возможной связи Дустали-хана с женой мясника. Дядюшка выразил готовность попросить, проповедника Сеид-Абулькасема опровергнуть версию об использовании алкоголя для изготовления лекарств в отцовской аптеке, а отец обещал для облегчения миссии проповедника уволить своего управляющего и на его место взять другого. Отец был готов воздерживаться от публичных поношений Наполеона, но тем не менее отказывался восхвалять его. После нескольких визитов дяди Полковника и Шамсали-мирзы отец выразил согласие в присутствии всех родственников заявить, что хотя деятельность Наполеона оказалась пагубной для Франции, тем не менее император любил свою отчизну.
Однако, как ни старались родственники, отец отказывался признать вклад дядюшки в борьбу за Конституцию, и единственная уступка, на которую он все же пошел, заключалась в обещании не подвергать сомнению доблесть, проявленную дядюшкой на юге страны во время схваток с бандитами, особенно в Казерунской кампании и в битве при Мамасени.
Неразрешимой оставалась лишь проблема подозрительного звука. Дядюшка ожидал, что отец на общем семейном сборе признает, что, хотя подозрительный звук и раздался с той стороны, где он находился, произошло это без злого умысла. А отец категорически отрицал какую бы то ни было причастность к подозрительному звуку и требовал, чтобы дядюшка извинился перед ним за язвительные стихи: «Кто недостойных возвышает…» В конце концов парламентеры постановили свалить подозрительный звук на кого-нибудь другого и заставить этого человека аргументированно доказать, что звук был произведен именно им.
Идея получила почти единогласное одобрение, но имелось три осложняющих обстоятельства. Во-первых, дядя Полковник и Асадолла-мирза, равно как и все другие, кто был готов принять вину на себя, в момент происшествия находились слишком далеко от дядюшки, а что касается Гамар, то ее мать была не намерена приносить дочь в жертву мирному урегулированию. Идея же как раз была в том, чтобы приписать подозрительный звук не кому угодно, а непременно человеку, находившемуся достаточно близко от дядюшки. Во-вторых, этому человеку следовало публично взять на себя грех. И наконец, третья трудность: парламентеры должны были убедить дядюшку, что признавшийся говорит чистую правду.
Вдруг в разгар всех этих дискуссий и споров Шамсали-мирза воскликнул:
– Погодите-ка! Если память мне не изменяет, в тот вечер рядом с агой, кроме тех двоих, находился еще и Маш-Касем.
Кто-то запротестовал:.
– Но Маш-Касем стоял не сбоку от аги, а у него за спиной.
Шамсали-мирза с раздражением крикнул:
– У аги же не было акустического компаса!
Присутствовавшие один за другим согласились, что в тот вечер, когда дядюшка Наполеон рассказывал о битве при Казеруне и целился в лоб атаману разбойничьей шайки, и особенно в тот момент, когда раздался подозрительный звук, Маш-Касем действительно стоял рядом.
Но дядя Полковник озабоченно покачал головой:
– Вы рано радуетесь. Я Маш-Касема хорошо знаю. Он не из тех, кто поддается нажиму… Он убежден, что человек, имеющий понятие о чести, не позволит себе такой оплошности.
Шамсали-мирза задумался и, помолчав, сказал:
– Это правда. Если помните, Маш-Касем неоднократно рассказывал про свою племянницу, которая однажды на чьей-то свадьбе так же оконфузилась, а потом покончила самоубийством.
– Может, если мы предложим ему солидную сумму… Хотя вообще-то он не падок на деньги…
Опасаясь, как бы зыбкий призрак мира, начавший вырисовываться на горизонте, вдруг не растаял, я с жаром заявил:
– Знаете что, дядя! Маш-Касем давно говорит, что больше всего на свете хотел бы построить в Гиясабаде крытое водохранилище и передать его в дар местным жителям.
Все шумно подтвердили мои слова. Была высказана надежда, что ради осуществления своей заветной мечты Маш-Касем согласится нам помочь.
Перед тем, как вызвать на совет Маш-Касема, решили обсудить второе осложняющее обстоятельство, а именно: как убедительно преподнести эту версию дядюшке Наполеону. Разгорелись споры. Один из родственников сказал:
– Заранее очень прошу меня извинить… Надеюсь, мое предложение вас не обидит, но это, на мой взгляд, единственный выход из положения. Тысячу раз прошу прощения, но все мы, все те, кто в тот вечер присутствовал в доме аги, или, по крайней мере, несколько человек из нас должны поклясться аге памятью Великого Праотца, что подозрительный звук был издан Маш-Касемом.
– Памятью Великого Праотца?!
– Памятью Великого Праотца?!
– Памятью Великого Праотца?!
Двое из родственников едва не упали в обморок. Поднялся неописуемый шум и гвалт. Через несколько минут в комнате повисла мертвая тишина. Все, вытаращив глаза, с негодованием глядели на человека, рискнувшего выступить с таким невероятным предложением.
Великим Праотцом в семье называли деда дядюшки Наполеона, и никто из родственников никогда не осмелился бы поклясться памятью Великого Праотца, даже если бы в разгар лета потребовалось подтвердить, что на улице тепло.
Подумать только! В ту минуту, когда дядюшка Наполеон, не щадя сил, развил бурную деятельность ради спасения священного единства благородного семейства, а Асадолла-мирза пребывал в цепких когтях представителя закона и Азиз ос-Салтане и готов был принести себя в жертву во имя той же высокой цели, какой-то наглец осмелился подобным образом оскорбить память Великого Праотца, ставшего символом этого священного единства! У всех были такие лица, будто сам дух Великого Праотца трубным голосом возопил с того света.
Несчастный, выдвинувший нелепое предложение так растерялся, что не знал, что и сказать. В конце концов при поддержке нескольких родственников, по доброте душевной вошедших в его кошмарное положение, он поклялся всеми святыми, что сказал не «праотца», а просто «отца», имея в виду не деда, а всего лишь папашу дядюшки. После вынесения незадачливому родственнику всеобщего порицания, после пламенных речей, полных осуждения и негодования, а вслед за тем после рассмотрения «контрпредложения» о том, что надо бы слегка удлинить и расширить дарственное водохранилище Маш-Касема, хотя это и сопряжено с дополнительными расходами, наконец было решено вызвать Маш-Касема и поставить – перед ним вопрос ребром.
Шамсали-мирза сначала в трогательной и патетической форме сообщил Маш-Касему, что для спасения великой и знатной семьи от раскола и междоусобиц его решение имеет жизненно важное значение, а затем, глядя ему в глаза, сказал:
– Мы просим вас, господин Маш-Касем, проявить самоотверженность и пойти на жертву! Готовы ли вы помочь нам во имя этой священной цели?
– Э-э – э, зачем мне врать?! До могилы-то… ать… ать… четыре пальца, не больше. Во-первых, скажу, я в этой семье хлеб-соль ем, во-вторых, ага наш, дай ему господь здоровья и благополучия, не раз и не два, а может, все сто раз, спасал меня прямо из когтей Азраила. А в-третьих, мне на жертву идти – дело привычное… Вот помню, однажды в самый разгар битвы при Казеруне одному из наших ребят пуля прямо промеж глаз попала и из затылка вышла… Но он отчаянный был… Я все стараюсь взвалить его на лошадь, чтоб с поля боя вывезти, а он – ни в какую. Ты, говорит, Маш-Касем, брось меня, мне уж недолго осталось. Так разве ж я его бросил?..
Шамсали-мирза нетерпеливо перебил его:
– Господин Маш-Касем, об этом вы расскажете позже… Отвечайте, вы готовы помочь нам в этот критический момент?
Маш-Касем, рассчитывавший, что хоть на сей раз его дослушают, очень обиделся и ответил:
– Конечно. Я вам кругом обязан.
Шамсали-мирза торжественно произнес:
– Господин Маш-Касем, мы уже подготовили почву для решения почти всех спорных вопросов между двумя сторонами. Осталась только одна проблема, а именно – подозрительный звук, раздавшийся в тот вечер на торжестве.
Маш-Касем вдруг рассмеялся:
– Так до сих пор с этим звуком подозрительным и не разобрались? Только подумать, сколько от одного звука разных заковык получилось! – Но, увидев серьезные и насупленные лица членов семейного совета, подавил смех и решительно продолжил: – Будь проклят невежа, кто себе этакое позволил!.. Если б тот нахал чуток последил за собой и честь свою соблюл, не было бы никаких ссор да споров!
– Маш-Касем, я слышал, у вас есть желание построить в деревне Гиясабад, что под Кумом, крытое водохранилище и передать его в дар вашим землякам. Это правда?
– Чего ж мне врать? Я еще с того времени, как младенцем был в четыре пальца ростом, и по сю пору это желание имею, только господь мне на то денег не дал… Гиясабадцы, бедняги, и сейчас еще воду из соленого колодца берут. Да я как раз сегодня подручного инспектора, Практикана этого, расспрашивал, построил кто в Гиясабаде хранилище для воды или нет. Он говорит: как не было, так и…
Дядя Полковник оборвал его:
– Слушай, Маш-Касем, если мы дадим тебе на это денег, ты согласен нам помочь?
– Чего же врать?! Да если, к примеру, прикажете: иди, мол, на край света – ради такого дела пойду!
Шамсали-мирза, поднявшись со стула, сказал:
– Маш-Касем, помощь, о которой мы вас просим, заключается в том, чтобы вы согласились признать, что раздавшийся в тот вечер подозрительный звук происходил из района вашего местонахождения!
– Родом из нашего квартала, что ли?
– Нет, вы не поняли… Вы должны сказать, что этот звук произвели вы… Конечно, неумышленно… случайно…
Маш-Касем вдруг залился краской и в крайнем волнении забормотал:
– Да чтоб я свету белого не видел, чтоб с голоду помер… чтоб хозяина своего, которого больше жизни люблю, собственными руками в саван обрядил – если это я! Вы думаете, для меня честь моя не дорога?! Думаете, значит, я честь свою и вовсе не блюду?!
Шамсали-мирза закричал:
– Хватит, Маш-Касем!.. Неужели не понимаешь? Мы все знаем; что это не ты сделал, но просим тебя пойти на жертву и сказать, что это был ты, ради того, чтобы кончилась в семье вражда!
– Чтоб я соврал, значит? Соврал, да еще аге моему?! Господи, сохрани и помилуй! Сколько, по-вашему, до могилы-то?
– А ты подумай, подумай! Дарственное водохранилище… водохранилище Маш-Касема… гиясабадцы молиться за тебя будут… На том свете тебе воздастся… Неужто ты не можешь…
Маш-Касем не дал договорить:
– Выходит, я должен себя опозорить, чтоб гиясабадцы хорошую воду пили?.. Да пусть они сто лет без воды сидят!.. Ежели гиясабадцы узнают, что я им эту воду своим позором купил, они сто лет до нее не дотронутся, даже если соленый колодец пересохнет!.. Но я тут кое – что припомнил, думаю, вам поможет…
– Молчать!.. Еще одна победа всемирно известной системы мгновенного ошарашивания!.. Еще один убийца попался в руки правосудия!.. Практикант Гиясабади, наручники!
Все вокруг оцепенели. Я неслышно подошел поближе. Тишину нарушил глухой, будто идущий из колодца, голос Шамсали-мирзы:
– Асадолла… Асадолла, что я слышу?
Дядюшка, не успевший предупредить Шамсали-мирзу о своем сговоре с его братом и потому, вероятно, чувствовавший себя неловко, сказал:
– Князь… Ваше сиятельство… Не волнуйтесь. Наверняка это какое-то недоразумение.
Внезапно все сбились в кучу, стараясь удержать Азиз ос-Салтане, которая пыталась наброситься на Асадолла-мирзу:
– Так, значит, ты и вправду убил Дустали?! Подлец! Убийца!
Шамсали-мирза без чувств упал на скамейку. Все говорили одновременно. Даже дядюшка, чтобы придать событию правдоподобность, поносил князя на чем свет стоит. Наконец голос инспектора Теймур-хана перекрыл общий шум:
– Молчать! Кому говорю! Молчать!
Но Азиз ос-Салтане не прекращала отчаянных попыток атаковать Асадолла-мирзу, который молча стоял с опущенной головой.
– Я тебе глаза выцарапаю!.. Господи, дай мне дожить до того дня, когда этого негодяя обмывать понесут!.. Я не я буду, если собственными руками тебя не убью!.. Господин сыщик! Господин сыщик! Разрешите мне вот этими самыми руками задушить подлого убийцу!.. Да чтоб ты от чумы подох! Что тебе сделал мой несчастный муж?! Чем он, чистая душа, тебе не угодил?!
По знаку инспектора практикант Гиясабади подскочил сзади к Азиз ос-Салтане и обеими руками зажал ей рот. Но прошло еще несколько минут, пока она наконец успокоилась. Утирая пот со лба, инспектор сказал:
– Ханум! Люди не должны вершить расправу собственноручно… Богиня правосудия сама обо всем позаботится! Убийца понесет заслуженную кару за свое злодейское преступление. Я даю вам слово, что меньше, чем через месяц его труп будет болтаться на виселице! – Затем, повернувшись к своему заместителю, спросил: – Практикант, где наручники?
– Докладываю! Когда я пришел в управление, мне передали, что вы приказывали, чтоб я явился по этому адресу… Я хотел по дороге забежать за наручниками, но не успел… К тому же, если помните, у них замок сломался, и мы их отдали в починку.
– Болван! Кладезь тупости!..
Маш-Касем предложил:
– Ежели хотите, я принесу бельевую веревку, и мы его свяжем.
Вмешался дядюшка:
– Господин инспектор… Я.все еще не могу в это поверить… Но настоятельно прошу вас, не надо ни наручников, ни веревки! Ручаюсь вам за Асадолла-мирзу – он не сбежит… Сами подумайте, может ли сбежать человек, который послушался голоса совести и так чистосердечно во всем признался?! Вы только посмотрите на его лицо!
Асадолла-мирза напустил на себя такой покаянный и пристыженный вид, что, не знай я всей подоплеки, тоже наверняка бы поверил, что он действительно убил Дустали-хана. Инспектор притворился, будто его убедили слова дядюшки, хотя на самом деле у него и так не было иного выхода, поскольку практикант Гиясабади не принес наручники.
– Если я не надену на тебя наручники, даешь слово, что смиришься со своей судьбой, как подобает мужчине, и не вздумаешь бежать?
– Да, даю слово.
Маш-Касем предложил сходить за водой, чтобы привести в чувство Шамсали-мирзу, но сыщик воспротивился:
– Молчать! Этот господин слишком горяч. Пусть лучше так полежит, пока мы не закончим расследование.
Затем он встал напротив Асадолла-мирзы и, протирая пенсне мятым носовым платком, победно заявил:
– При использовании системы мгновенного ошарашивания преступник не может не сознаться… Как бы то ни было, поскольку ты быстро понял, что надо последовать голосу разума, видно, ты человек неглупый. А сейчас я хочу, чтобы ты со всей откровенностью ответил на несколько моих вопросов. Естественно, правдивость показаний повлияет на твою дальнейшую судьбу.
Азиз ос-Салтане снова бросилась на Асадолла-мирзу, но практикант Гиясабади вовремя оттащил ее и усадил на каменную скамейку, а сам навалился на ханум всем телом, чтобы она не попыталась начать все сначала.
Инспектор продолжил следствие:
– Молчать!.. Когда ты убил этого беднягу?
Асадолла-мирза, не подымая головы, ответил:
– В ту самую ночь, когда он сбежал из своего дома.
– Так, так. А почему покойный сбежал из своего дома? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно!
– Моменто! Во-первых, раз я уже сознался, то зачем теперь быстро, немедленно, срочно? Во-вторых, сколько надо вам это повторять?.. Я уже говорил, что ханум собиралась кое – что ему отрезать…
– Кое – что?.. Что именно? Кому? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно!
– Я ведь говорю о жертве, об убиенном… Мне совесть не позволяет произносить его имя.
– Ладно. Что дальше?
– Когда он, пришел сюда, то боялся возвращаться домой. Боялся, что ханум снова захочет сделать ему обрезание…
– Снова?! А разве она уже ему его сделала?
– Нет, инспектор, я хотел сказать, он боялся, что ему это сделают. Он сказал, что домой не пойдет. Ага настоял, чтобы он остался ночевать здесь. Когда я увидел, что ему и здесь неспокойно, то тайком предложил ему подождать, пока все лягут спать, а потом прийти ночевать ко мне домой.
– Так. И он пришел к тебе или нет?
– Моменто, инспектор! Ну что за вопрос! Если бы не пришел, ничего бы и не случилось.
– Ладно, что дальше?.. Пришел… и что же?
– Было уже три часа ночи, когда он ко мне заявился. Брат мой давно спал, Я понял, что это самый подходящий момент, и отрезал ему голову…
Мощным рывком Азиз ос-Салтане сбросила практиканта на землю и кинулась на Асадолла-мирзу:
– Глаза тебе выцарапаю!.. Чтоб у тебя руки отсохли!.. С большим трудом ее водворили на место.
– Значит, голову ему отрезал?
– Так точно. Отрезал.
– А что потом сделал? Быстро, срочно, немедленно!
– А потом быстро, срочно, немедленно выкинул эту голову.
Маш-Касем хлопнул себя по ляжке:
– Вай! Господи помилуй!.. Вот что бывает, когда человек вино да водку пьет!
Дядюшка нетерпеливо приказал:
– А ты заткнись, Касем!
– Молчать!.. Вы что собрались тут все надо мной издеваться?! Выкинул, говоришь, голову? Это что тебе, гнилой помидор или что?
– Я хотел сказать, что отделил голову от туловища.
– Чем?.. Ножом?.. Тесаком?.. Стилетом?.. Кинжалом?.. Молчать! А в чем причина? Почему ты его убил?
– Ей – богу…
– Быстро, немедленно, срочно! Отвечай!
Асадолла-мирза снова опустил голову:
– Я все вам сказал, а это сказать не могу. Сыщик прищурился и придвинул свою огромную физиономию вплотную к лицу Асадолла-мирзы:
– Так, так!.. Не можешь сказать!.. Удивительно!.. Именно это они, видите ли, сказать не могут!..
Когда Азиз ос-Салтане, глаза которой от гнева горели, как две раскаленные головешки, снова водворили на место, инспектор продолжил:
– Значит, не можешь сказать причину?.. Посмотрим… Вероятно, это убийство лишь одно из целой серии подобных? А?.. Отвечай! Быстро, немедленно, срочно!
– Моменто! Не делайте из меня второго Асгар-Али!
– Молчать! Ты еще хуже, чем Асгар-Али!:. Асгар головы людям не отрезал!.. Почему ты его убил? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно!
– Мне очень жаль, инспектор, но я не могу ответить на этот вопрос.
– Молчать!.. Удивительно!.. Не можешь ответить?.. Ну это мы еще посмотрим!.. Гиясабади!
– Моменто, моменто!.. Хорошо, скажу. Раз вы решили применить силу, я лучше скажу. Я… я… убил… Дустали… потому что…
– Потому что… что? Быстро, немедленно, срочно!
Асадолла-мирза опустил голову еще ниже и стыдливым тоном нашкодившего ребенка сказал:
– Потому что я любил его жену… Потому что Дустали украл у меня мою единственную любовь… Потому что он нанес мне страшную рану в самое сердце.
Все притихли. Инспектор от изумления онемел. Я.невольно покосился на Азиз ос-Салтане. Она застыла на месте с разинутым ртом и круглыми от удивления глазами… Инспектор тихо спросил:
– Ты про эту ханум говоришь?.. Это ты ее любил?
Асадолла-мирза тяжело вздохнул:
– Да, господин инспектор… Теперь, когда мне жить недолго осталось, пусть уж все знают…
Азиз ос-Салтане, по-прежнему с открытым ртом, во все глаза смотрела на Асадолла-мирзу. Наконец она с трудом проглотила слюну и простонала:
– Асадолла!.. Асадолла!
Князь, вероятно, вошедший в роль несколько больше, чем требовалось, с надрывом продекламировал:
– Не раз терзался Саади от тайной боли, На этот раз он тайну сохранить не волен!
Все замерли в молчании под впечатлением этой сцены. Взволнованная Азиз ос-Салтане растроганно и грустно пролепетала:
– О Асадолла! Горе мое горькое… О Асадолла! Что же ты наделал?! Почему же ты мне не сказал?
Князь тоном пылкого влюбленного ответил:
– Азиз, не надо! Не береди мои раны!
– О аллах, пусть лучше Азиз умрет! Асадолла!.. Не горюй! Я обязана простить тебе это убийство, и я его прощаю!.. Это был несчастный случай!
Нервы инспектора не выдержали. Он завопил:
– Молчать!.. Ханум, убийца должен понести наказание! Простили вы его или нет – не имеет значения!
– Как это молчать?! Что за глупости!.. Чьего мужа убили? Моего или вашего?.. Мой был муж, захочу и прощу его убийство!
– Молчать! Что значит – простите?
– А вот так мне захотелось, и все тут!.. И вообще, покойный свое уже прожил. Он говорил, ему пятьдесят, а ему шестьдесят с гаком было!..
Инспектор надвинулся на Азиз ос-Салтане и заорал:
– Молчать!.. В таком случае вполне возможно, что вы и Асадолла-мирза действовали заодно. Вы сговорились извести этого несчастного! Молчать… Вы… сколько времени между вами… Ай!
Инспектор не успел договорить, потому что Азиз ос-Салтане вцепилась ногтями в его бычью шею.
– Я и тебя на тот свет отправлю! Ишь чего выдумал!
– Убийцы! Головорезы!.. Молчать! Вы что, решили и меня прикончить, как того святого, безвинно убиенного?!
– Сам ты убийца! Покойный-то не больше тебя святым был. С женой мясника Ширали…
Дядюшка и Асадолла-мирза дружно загалдели, чтобы сыщик не услышал имени Ширали. Инспектор сделал вид, что и впрямь ничего не расслышал, но когда вновь воцарилась тишина, резко повернулся к Асадолла-мирзе:
– Кто такой Ширали? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно!
Дядюшка и Асадолла-мирза, не сговариваясь, снова начали что-то бессвязно кричать, но потом дядюшка сказал:
– Инспектор, это не имеет отношения к делу. Ширали держал в нашем квартале мясную лавку. Несколько лет назад бедняга скончался…
Асадолла-мирза со скорбной миной добавил:
– Прекрасный был человек, да будет ему земля пухом… Два года назад заболел тифом и умер.
– Молчать! Откуда известно, что и этого несчастного не ты убил?
– Моменто, моменто! Вы что же думаете, мне нечем больше заниматься, как только людей убивать?! С меня одного убийства Дустали с избытком хватит!
– Удивительно! Поразительно!.. Ты до сих пор не сказал, куда спрятал труп.
– Отнес его в свой огород и там закопал.
Сыщик опять подскочил к нему:
– Кто тебе помогал? Быстро, немедленно, срочно! Отвечай!
– Никто, инспектор. Я сам его до огорода дотащил. – И, приложив руку к пояснице, Асадолла-мирза сморщился: – Ох… поясница!.. До сих пор болит. Вы и представить не можете, какой он был тяжелый!
Азиз ос-Салтане, закатив глаза, заметила;
– Покойный был не дурак пожрать.
Дядюшка крикнул:
– Ханум! Как не стыдно! Хватит!
Сыщик заорал:
– Молчать! И вы тоже… молчать! Всем молчать! Вперед, к месту сокрытия трупа!.. До нашего возвращения никто не имеет права покидать сад! Молчать! Ханум, вы тоже оставайтесь здесь, пока я не приду!
– Ни за что! Я иду с вами!
– Ханум, вам вряд ли будет приятно увидеть обезглавленный труп. Вы лучше…
Азиз ос-Салтане решительным жестом заставила его замолчать и, указывая пальцем на Асадолла-мирзу, заявила:
– Что ж, по-вашему, я допущу, чтоб вы повели парня на закланье, как барана какого, а сама здесь останусь?! Пошли! Чьему мужу голову отрезали? Вашему или моему?
Двинувшись вслед за сыщиком и Азиз ос-Салтане, Асадолла-мирза пробормотал себе под нос:
– Спаси меня, святой Али!.. Этого еще недоставало!
Как только троица ушла, дядюшка прежде всего посвятил Шамсали-мирзу в свой план, а затем начал энергичные поиски Дустали-хана. Он разослал родственников и слуг в несколько мест, где тот предположительно мог спрятаться. В это же время появился до сей поры не выходивший из дома дядя Полковник и, узнав о последних событиях, бросил все силы на урегулирование конфликта – между дядюшкой Наполеоном и моим отцом. Первым делом он решил подготовить надлежащую почву и категорически заявил дядюшке Наполеону, что, если до вечера в семье не восстановится мир, он без размышлений выедет из завещанного ему отцом дома и сдаст его кому-нибудь из местных хулиганов. Следуя его примеру, моя мать пригрозила отцу, что, если ссора не прекратится, она отравится терьяком.[17]
И вот, пока дядюшка и его гонцы обыскивали окрестности, а Асадолла-мирза и Азиз ос-Салтане в сопровождении инспектора уголовной полиции следовали к месту сокрытия трупа, под руководством дяди Полковника в его же доме был созван экстренный семейный совет.
Начались переговоры о прекращении конфликта. Дядя Полковник и Шамсали-мирза несколько раз ходили то к дядюшке Наполеону, то к моему отцу. Многие проблемы оказались вполне разрешимыми, и стороны не возражали в ряде случаев пойти на уступки. Дядюшка был согласен в дальнейшем не чинить препятствий свободному поступлению воды. Отец соглашался забыть о покушении Азиз ос-Салтане, а также о возможной связи Дустали-хана с женой мясника. Дядюшка выразил готовность попросить, проповедника Сеид-Абулькасема опровергнуть версию об использовании алкоголя для изготовления лекарств в отцовской аптеке, а отец обещал для облегчения миссии проповедника уволить своего управляющего и на его место взять другого. Отец был готов воздерживаться от публичных поношений Наполеона, но тем не менее отказывался восхвалять его. После нескольких визитов дяди Полковника и Шамсали-мирзы отец выразил согласие в присутствии всех родственников заявить, что хотя деятельность Наполеона оказалась пагубной для Франции, тем не менее император любил свою отчизну.
Однако, как ни старались родственники, отец отказывался признать вклад дядюшки в борьбу за Конституцию, и единственная уступка, на которую он все же пошел, заключалась в обещании не подвергать сомнению доблесть, проявленную дядюшкой на юге страны во время схваток с бандитами, особенно в Казерунской кампании и в битве при Мамасени.
Неразрешимой оставалась лишь проблема подозрительного звука. Дядюшка ожидал, что отец на общем семейном сборе признает, что, хотя подозрительный звук и раздался с той стороны, где он находился, произошло это без злого умысла. А отец категорически отрицал какую бы то ни было причастность к подозрительному звуку и требовал, чтобы дядюшка извинился перед ним за язвительные стихи: «Кто недостойных возвышает…» В конце концов парламентеры постановили свалить подозрительный звук на кого-нибудь другого и заставить этого человека аргументированно доказать, что звук был произведен именно им.
Идея получила почти единогласное одобрение, но имелось три осложняющих обстоятельства. Во-первых, дядя Полковник и Асадолла-мирза, равно как и все другие, кто был готов принять вину на себя, в момент происшествия находились слишком далеко от дядюшки, а что касается Гамар, то ее мать была не намерена приносить дочь в жертву мирному урегулированию. Идея же как раз была в том, чтобы приписать подозрительный звук не кому угодно, а непременно человеку, находившемуся достаточно близко от дядюшки. Во-вторых, этому человеку следовало публично взять на себя грех. И наконец, третья трудность: парламентеры должны были убедить дядюшку, что признавшийся говорит чистую правду.
Вдруг в разгар всех этих дискуссий и споров Шамсали-мирза воскликнул:
– Погодите-ка! Если память мне не изменяет, в тот вечер рядом с агой, кроме тех двоих, находился еще и Маш-Касем.
Кто-то запротестовал:.
– Но Маш-Касем стоял не сбоку от аги, а у него за спиной.
Шамсали-мирза с раздражением крикнул:
– У аги же не было акустического компаса!
Присутствовавшие один за другим согласились, что в тот вечер, когда дядюшка Наполеон рассказывал о битве при Казеруне и целился в лоб атаману разбойничьей шайки, и особенно в тот момент, когда раздался подозрительный звук, Маш-Касем действительно стоял рядом.
Но дядя Полковник озабоченно покачал головой:
– Вы рано радуетесь. Я Маш-Касема хорошо знаю. Он не из тех, кто поддается нажиму… Он убежден, что человек, имеющий понятие о чести, не позволит себе такой оплошности.
Шамсали-мирза задумался и, помолчав, сказал:
– Это правда. Если помните, Маш-Касем неоднократно рассказывал про свою племянницу, которая однажды на чьей-то свадьбе так же оконфузилась, а потом покончила самоубийством.
– Может, если мы предложим ему солидную сумму… Хотя вообще-то он не падок на деньги…
Опасаясь, как бы зыбкий призрак мира, начавший вырисовываться на горизонте, вдруг не растаял, я с жаром заявил:
– Знаете что, дядя! Маш-Касем давно говорит, что больше всего на свете хотел бы построить в Гиясабаде крытое водохранилище и передать его в дар местным жителям.
Все шумно подтвердили мои слова. Была высказана надежда, что ради осуществления своей заветной мечты Маш-Касем согласится нам помочь.
Перед тем, как вызвать на совет Маш-Касема, решили обсудить второе осложняющее обстоятельство, а именно: как убедительно преподнести эту версию дядюшке Наполеону. Разгорелись споры. Один из родственников сказал:
– Заранее очень прошу меня извинить… Надеюсь, мое предложение вас не обидит, но это, на мой взгляд, единственный выход из положения. Тысячу раз прошу прощения, но все мы, все те, кто в тот вечер присутствовал в доме аги, или, по крайней мере, несколько человек из нас должны поклясться аге памятью Великого Праотца, что подозрительный звук был издан Маш-Касемом.
– Памятью Великого Праотца?!
– Памятью Великого Праотца?!
– Памятью Великого Праотца?!
Двое из родственников едва не упали в обморок. Поднялся неописуемый шум и гвалт. Через несколько минут в комнате повисла мертвая тишина. Все, вытаращив глаза, с негодованием глядели на человека, рискнувшего выступить с таким невероятным предложением.
Великим Праотцом в семье называли деда дядюшки Наполеона, и никто из родственников никогда не осмелился бы поклясться памятью Великого Праотца, даже если бы в разгар лета потребовалось подтвердить, что на улице тепло.
Подумать только! В ту минуту, когда дядюшка Наполеон, не щадя сил, развил бурную деятельность ради спасения священного единства благородного семейства, а Асадолла-мирза пребывал в цепких когтях представителя закона и Азиз ос-Салтане и готов был принести себя в жертву во имя той же высокой цели, какой-то наглец осмелился подобным образом оскорбить память Великого Праотца, ставшего символом этого священного единства! У всех были такие лица, будто сам дух Великого Праотца трубным голосом возопил с того света.
Несчастный, выдвинувший нелепое предложение так растерялся, что не знал, что и сказать. В конце концов при поддержке нескольких родственников, по доброте душевной вошедших в его кошмарное положение, он поклялся всеми святыми, что сказал не «праотца», а просто «отца», имея в виду не деда, а всего лишь папашу дядюшки. После вынесения незадачливому родственнику всеобщего порицания, после пламенных речей, полных осуждения и негодования, а вслед за тем после рассмотрения «контрпредложения» о том, что надо бы слегка удлинить и расширить дарственное водохранилище Маш-Касема, хотя это и сопряжено с дополнительными расходами, наконец было решено вызвать Маш-Касема и поставить – перед ним вопрос ребром.
Шамсали-мирза сначала в трогательной и патетической форме сообщил Маш-Касему, что для спасения великой и знатной семьи от раскола и междоусобиц его решение имеет жизненно важное значение, а затем, глядя ему в глаза, сказал:
– Мы просим вас, господин Маш-Касем, проявить самоотверженность и пойти на жертву! Готовы ли вы помочь нам во имя этой священной цели?
– Э-э – э, зачем мне врать?! До могилы-то… ать… ать… четыре пальца, не больше. Во-первых, скажу, я в этой семье хлеб-соль ем, во-вторых, ага наш, дай ему господь здоровья и благополучия, не раз и не два, а может, все сто раз, спасал меня прямо из когтей Азраила. А в-третьих, мне на жертву идти – дело привычное… Вот помню, однажды в самый разгар битвы при Казеруне одному из наших ребят пуля прямо промеж глаз попала и из затылка вышла… Но он отчаянный был… Я все стараюсь взвалить его на лошадь, чтоб с поля боя вывезти, а он – ни в какую. Ты, говорит, Маш-Касем, брось меня, мне уж недолго осталось. Так разве ж я его бросил?..
Шамсали-мирза нетерпеливо перебил его:
– Господин Маш-Касем, об этом вы расскажете позже… Отвечайте, вы готовы помочь нам в этот критический момент?
Маш-Касем, рассчитывавший, что хоть на сей раз его дослушают, очень обиделся и ответил:
– Конечно. Я вам кругом обязан.
Шамсали-мирза торжественно произнес:
– Господин Маш-Касем, мы уже подготовили почву для решения почти всех спорных вопросов между двумя сторонами. Осталась только одна проблема, а именно – подозрительный звук, раздавшийся в тот вечер на торжестве.
Маш-Касем вдруг рассмеялся:
– Так до сих пор с этим звуком подозрительным и не разобрались? Только подумать, сколько от одного звука разных заковык получилось! – Но, увидев серьезные и насупленные лица членов семейного совета, подавил смех и решительно продолжил: – Будь проклят невежа, кто себе этакое позволил!.. Если б тот нахал чуток последил за собой и честь свою соблюл, не было бы никаких ссор да споров!
– Маш-Касем, я слышал, у вас есть желание построить в деревне Гиясабад, что под Кумом, крытое водохранилище и передать его в дар вашим землякам. Это правда?
– Чего ж мне врать? Я еще с того времени, как младенцем был в четыре пальца ростом, и по сю пору это желание имею, только господь мне на то денег не дал… Гиясабадцы, бедняги, и сейчас еще воду из соленого колодца берут. Да я как раз сегодня подручного инспектора, Практикана этого, расспрашивал, построил кто в Гиясабаде хранилище для воды или нет. Он говорит: как не было, так и…
Дядя Полковник оборвал его:
– Слушай, Маш-Касем, если мы дадим тебе на это денег, ты согласен нам помочь?
– Чего же врать?! Да если, к примеру, прикажете: иди, мол, на край света – ради такого дела пойду!
Шамсали-мирза, поднявшись со стула, сказал:
– Маш-Касем, помощь, о которой мы вас просим, заключается в том, чтобы вы согласились признать, что раздавшийся в тот вечер подозрительный звук происходил из района вашего местонахождения!
– Родом из нашего квартала, что ли?
– Нет, вы не поняли… Вы должны сказать, что этот звук произвели вы… Конечно, неумышленно… случайно…
Маш-Касем вдруг залился краской и в крайнем волнении забормотал:
– Да чтоб я свету белого не видел, чтоб с голоду помер… чтоб хозяина своего, которого больше жизни люблю, собственными руками в саван обрядил – если это я! Вы думаете, для меня честь моя не дорога?! Думаете, значит, я честь свою и вовсе не блюду?!
Шамсали-мирза закричал:
– Хватит, Маш-Касем!.. Неужели не понимаешь? Мы все знаем; что это не ты сделал, но просим тебя пойти на жертву и сказать, что это был ты, ради того, чтобы кончилась в семье вражда!
– Чтоб я соврал, значит? Соврал, да еще аге моему?! Господи, сохрани и помилуй! Сколько, по-вашему, до могилы-то?
– А ты подумай, подумай! Дарственное водохранилище… водохранилище Маш-Касема… гиясабадцы молиться за тебя будут… На том свете тебе воздастся… Неужто ты не можешь…
Маш-Касем не дал договорить:
– Выходит, я должен себя опозорить, чтоб гиясабадцы хорошую воду пили?.. Да пусть они сто лет без воды сидят!.. Ежели гиясабадцы узнают, что я им эту воду своим позором купил, они сто лет до нее не дотронутся, даже если соленый колодец пересохнет!.. Но я тут кое – что припомнил, думаю, вам поможет…