Пезешк-зод Ирадж. Дядюшка Наполеон

   – Кто вам разрешил входить в класс во время урока?
   – Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Я спросил «Разрешите?» – а вы не сказали, что не разрешаете. Вот я и вошел. А еще я поздоровался. Может, с божьей помощью, вы соберетесь с духом хоть как-нибудь мне ответить.
   – Алейкум салам! – проговорил учитель, явно рассерженный. – Ну, кто тебе нужен? Зачем ты сюда явился?
   Маш-Касем показал на меня пальцем – я, сидя за своей партой во втором ряду, прямо помертвел от страха – и произнес:
   – Я слуга дяди вон того барчука. Отцу его вдруг худо стало, меня послали забрать барчука домой.
   С этими словами Маш-Касем подмигнул мне, да так, что все ребята видели, только учитель, к счастью, ничего не заметил.
   Учитель перестал морщиться. Знаком приказав мне встать, он спросил:
   – Разве твой отец чем-то болен?
   – Мой отец… то есть, нет… я…
   – С чего же он вдруг заболел? – повернулся учитель к Маш-Касему.
   – Я и сам не понимаю, ей-богу. Сидел вот так, курил свой кальян, а потом вроде бы подавился чем… Завертелся на месте, вскрикнул и упал…
   Маш-Касем опять весьма неосторожно подмигнул, но учитель и на этот раз ничего не заметил.
   – Ладно, отправляйся домой. А вы, пожалуйста, в другой раз так не врывайтесь в класс!
   Я поспешно собрал свои книжки, но, когда с портфелем в руке направился к дверям, учитель окликнул меня:
   – Постой-ка! В среду у другого ученика мать вдруг захворала – тоже приходили за ним… А может, ты просто урок не выучил, провести меня вздумал? Ну-ка, ступай к доске!
   Маш-Касем хотел возразить, но я сделал ему знак молчать. Учитель велел мне решить у доски задачку. Но мне в голову не лезла никакая математика: я был уверен, что у Маш-Касема появились новые сведения насчет экзамена Пури. Ведь я сам умолял его прийти за мной в школу, если ему в мое отсутствие, что-нибудь станет известно. Естественно, задачка у меня не получилась.
   – Я так и знал! – заорал учитель. – Ну-ка, дуралей, пиши: (а + b)2 = аb+в-2аb. Вот и вся задача!
   – Извините, господин учитель;.. Я… я совсем растерялся… Очень за отца волнуюсь, не могу ничего сообразить.
   – Удивительное дело! Подойди сюда. Ближе, ближе! Я тебя выведу на чистую воду!
   Дрожа от страха, я подошел к нему, и он влепил мне такую пощечину, что у меня в ушах зазвенело. Я прижал руку к лицу, опустил голову, но тут вдруг Маш-Касем выступил вперед и закричал:
   – Вы почему чужих детей бьете? Видать, только про уроки свои помните, а про отца родного забыли?
   – Не лезь не в свое дело, пошел отсюда!
   – Как это не в свое? Я знать желаю, это что – школа или лавка мясника Ширали? Вы еще секач сюда принесите, вылитый Ширали будете…
   Я хотел крикнуть, остановить Маш-Касема, но слова застряли у меня в горле. Учитель побледнел от злости, у него задрожал подбородок, когда он прорычал:
   – Эй, кто-нибудь, сходите за Хадж-Исмаилом, чтобы: он выкинул вон этого грубияна!
   – Да я и сам уйду, – сердито сказал Маш-Касем, – будьте спокойны, здесь не останусь… Мы, слава богу, в школах не обучались, к таким делам не привыкли… У меня, господи прости, был один земляк в Гиясабаде…
   – Вон!! – взревел учитель, так что стекла зазвенели.
   Я схватил Маш-Касема за руку и изо всех сил потащил его из класса. Минуту спустя, усадив его на багажник моего велосипеда, я уже катил по направлению к дому.
   – Ну, Маш-Касем, подвел ты меня… Теперь, этот учитель с меня три шкуры спустит! Давай говори, что случилось?
   Маш-Касем, хорошенько ухватившись за велосипедное седло, изрек:
   – От таких вот учителей и бегут ученики к сброду всякому, отребью безродному, слоняются с ними по улицам с утра до ночи.
   – Да говори же, что случилось?
   – Ей-богу, милок… После обеда, гляжу я, Полковник шушукается с этой Ахтар возле дома ихнего… Ну, а через час, как увидел я, что Полковник с женой ушли и людей всех отослали, сразу почуял, к чему дело идет… А полчаса назад, гляжу – идет эта бесстыжая, разнарядилась в пух и прах! Ну, думаю, сегодня что-то будет. Не стал канителиться, побежал за тобой. Обещал ведь тебе… Но уж смотри: ты жизнью отца клялся, жизнью Лейли-ханум, так что ежели кому проговоришься…
   – Частное слово, Маш-Касем! Что бы ни случилось, я всегда могу сказать, что ничего от тебя не слышал…
   – Только уж, голубчик, теперь ногами-то его не бей. Ведь они тебе в этот раз спуску не дадут.
   – Не волнуйся. Слово даю, я вообще к Пури не притронусь. Маш-Касем, а почему они в такое время?..
   – Потому что в это время дома никого нет. Дети в школе, кто служит – на службу ушли.
   – Пури тоже служит.
   – Ей-богу, не знаю, как это вышло, только сегодня господин Полковник велел ему в контору не ходить. Тут я и сообразил, чем дело пахнет.
   К счастью, от школы до дома было близко, так что мы добрались очень быстро. Я так жал на педали велосипеда, что совсем запыхался. В начале нашего переулка я ссадил Маш-Касема:
   – Маш-Касем, прежде всего надо проверить, пришла Ахтар в дом дяди Полковника или нет.
   – Нет, милок, ты сперва скажи, что делать собрался. Беспокойно мне что-то.
   – Слово даю, никакого вреда Пури не будет. Я только, как увижу, что до крайности доходит, подниму шум, чтобы он не мог совершить такого бесчестья.
   – Ай, молодец! Сильно мне нравится, когда честью дорожат. Ничего-то важнее чести нет. Вот один мой земляк…
   – Маш-Касем, после расскажешь… Ты сейчас пойди посмотри, как там? А я – полезу на крышу, оттуда загляну в дом дяди Полковника.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

   Когда я вбежал в дом, отец с матерью как раз собирались уходить.
   – Что ты так рано вернулся?
   – У нас сегодня учитель заболел, урока не было. А вы куда?
   – Фаррохлега-ханум прихворнула, идем навестить ее, – ответила мать. – Хочешь, пошли с нами.
   – Нет, у меня уроков много.
   – Виноград я в холодном месте, около крана, оставила, захочешь – возьмешь.
   С этими словами они ушли, что было весьма кстати. Дело в том, что из окна моей комнаты можно было вылезти на кровлю бани, пройти по узкому карнизу, добраться до уступа стены, а оттуда – заглянуть во внутренний двор дома дяди Полковника. Однако, проделав все это, я, вопреки ожиданиям, не обнаружил там Ахтар. Только Пури, обвязавшись лонгом, купался в бассейне. Я вернулся к себе.
   За день до этого я взял у своего одноклассника четыре петарды. Каждая из них была с грецкий орех величиной. Не знаю, из чего они были сделаны, но, чтобы взорвать, их надо было бросить оземь. Рассчитывая произвести побольше шума, я завернул все четыре петарды в тряпку, обмотал ниткой, потом, покончив с заготовкой боеприпасов, вышел в сад. Из-за деревьев послышался голос Маш-Касема, он звал меня и, едва я приблизился, прошептал:
   – Голубчик ты мой, бегу тебе сказать. Я сейчас стоял у ворот с чистильщиком, а сам все в ту сторону поглядывал. Гляжу, Ахтар в полном параде, в цветной чадре, через сад чешет. Проследил я за ней, вижу, в дом Полковника наладилась…
   – Спасибо, Маш-Касем, спасибо тебе.
   Я хотел бежать на свой пост, но Маш-Касем удержал меня:
   – Будь осторожен, родимый, ежели Полковник узнает, прикончит он тебя!
   – Я осторожно, Маш-Касем. А ты, пожалуйста, сходи к Асадолла-мирзе, как-нибудь сделай, чтобы он сюда пришел: если что – пусть меня вызволит.
   – Он еще, наверно, со службы не вернулся.
   – Ну, когда вернется.
   С этими словами я поспешил в свою комнату, сунул в карман петарду и тем же путем пробрался на облюбованное место.
   На Ахтар было зеленое платье с глубоким вырезом. Чадру с пестрым узором по белому полю она опустила на плечи и так восседала в плетеном кресле посреди цветника. Пури облачился в полосатую фланелевую пижаму, от чего его лошадиная физиономия и тощая фигура казались еще длиннее. Разговор пока шел вполне официальный:
   – Я вам очень благодарна буду, господин Пури-хан, если вы мне с этим делом поможете.
   – А как же в прошлом году? – пришепетывая, спрашивал Пури. – В прошлом году с него брали такой же налог?
   – Нет, в прошлом году у него знакомый нашелся, все ему устроил. Он намного меньше уплатил.
   – Так вы, пожалуйста, приходите завтра-послезавтра ко мне в управление, я посмотрю, что можно сделать. Надо взглянуть на его карточку.
   Ахтар, обмахиваясь краем чадры, которую она совсем спустила, проговорила:
   – Сил нет, до чего же жарко!
   Ясное дело – она хотела привлечь внимание Пури к своим голым рукам и пышной груди. Но Пури, ничего не замечая, ответил:
   – Хотите, я принесу вам стакан холодного вишневого шербета?
   – Мне бы хотелось стаканчик пива или вина… Того вина, которым ваш отец в прошлый раз нас угощал.
   – К сожалению, отец убирает вино в кладовую, а дверь запирает.
   – Наверно, боится, как бы вы все не выпили!
   – Нет, я вообще не пью.
   Ахтар засмеялась:
   – Так я и поверила! Когда девушкам свиданье в кафе назначаете, шипучку заказываете небось?
   Лошадиная физиономия Пури покраснела. Смущенно фыркнув, он опустил голову:
   – Ничего я такого не умею.
   – Да ладно, хватит притворяться-то! Такой видный, красивый молодой человек, а не умеет! Даже если вы сами не желаете, женщины вас в покое не оставят.
   – Помилуйте!
   – А теперь сходи поищи, может, осталось где-нибудь то винцо.
   Пури встал и, направляясь к двери, возразил:
   – Я же знаю, что не осталось.
   Когда Пури ушел, Ахтар расстегнула на платье еще одну пуговицу. Маш-Касем был прав: эта женщина действительно возбуждала страсть. У меня, хоть я торчал высоко на стене и того гляди мог свалиться вниз, и то во рту пересохло. Я вспомнил слова Асадолла-мирзы и возблагодарил бога, что это не мой экзамен. Но тут же я приказал себе выбросить из головы посторонние мысли. Сунув руку в карман, я поигрывал петардой, которая теперь была величиной с померанец. Я никак не мог решить, когда бросить ее вниз. Послышался голос Пури:
   – Удивительный случай – действительно, на столе стоит бутылка.
   – Я так и знала, – со смехом сказала Ахтар. – Ну, где же ты там?
   – Штопор ищу… А, нашел.
   Пури появился на пороге с маленьким подносом в руках. На подносе была бутылка вина и один стакан.
   – Ох, разрази меня гром! Почему же стакан-то один?
   – Я ведь сказал, что не пью.
   Ахтар наполнила стакан вином. Отхлебнула немного, причмокнула:
   – Ах, какое вино! Да разве от такого можно отказываться?.. Ты только попробуй – до чего вкусно!
   – Нет, не хочу… Я один раз пробовал – мне от него нехорошо, голова болит.
   – Ну, за мое здоровье! Выпей за здоровье Ахтар!
   С этими словами она поднесла стакан к губам Пури. Тот сделал глоток и сморщился:
   – Кислятина!
   – Это ты не распробовал. Ну, еще глоточек – за здоровье Ахтар!
   Она вылила ему в глотку почти весь стакан и вдруг закричала:
   – Ой, разрази меня гром! Ты мне платье облил…
   Тут она ухватилась за подол платья и задрала его так высоко, что стали видны толстые белые ляжки. Пури громко засмеялся:
   – Говорил я вам – не надо настаивать! Вот бог-то и наказал!
   Этот парень был до того тупой и серый, что мне захотелось, отбросив все личные проблемы, стукнуть его петардой прямо по голове. Он вытащил из кармана пижамы платок, намочил его в бассейне и протянул Ахтар:
   – Возьмите, вот, замойте.
   – Нет, это креп-жоржет, его так испортить можно. Я лучше натяну, а вы потрите платочком.
   Ахтар приподняла подол еще выше, обнажив чуть ли не все бедро, а лошадиная физиономия Пури почти уткнулась ей в грудь. Нетрудно было догадаться, какие чувства пробудились в его нескладном теле.
   – Ну что же, я теперь не совру, если скажу, что Пури-хан меня запятнал…
   Пури мерзко захихикал, этот смешок совсем не походил на его обычное ржание.
   – Хорошо, что отца нет дома, – сказал он, – а то стыдно так.
   – Если бы отец твой дома был, я бы с таким красивым мальчиком не сидела… Ой, ой! Комары здесь какие! Под коленкой так и жжет… Ой, какой волдырь вскочил! Потрогай-ка, какой большой…
   Ахтар взяла руку Пури и прижала к своей голой ноге, продолжая говорить:
   – У вас в доме одеколона нету?
   – Почему, есть… Подождите, я сейчас принесу.
   Пури направился к дому, Ахтар за ним. Теперь я не видел их, но из открытой двери комнаты доносились их голоса. Ахтар говорила:
   – Ух, как щиплет! Потри еще немного, только не по одному месту… Смотри-ка, а сам говорил, будто не ходил на свиданья с женщинами.
   – Нет, не надо… Отец с мамой могут прийти.
   – Да ни за что они не придут… Я Полковника в дверях встретила, он сказал, что до вечера не вернутся.
   – А вдруг слуги…
   – Не болтай, милый… Никто сюда не войдет…
   По тому, как голос Пури вдруг прервался, и по невнятному кудахтанью, которое он теперь издавал, я догадался, что Ахтар соответствующим образом заткнула ему рот. Господи, бросать мне петарду или нет?.. Хоть бы здесь был Асадолла-мирза, он бы мне скомандовал: «Огонь!» По скрипу пружин я понял, что оба они повалились на кровать. Раз, два, три… Изо всех сил я швырнул петарду как можно ближе к дверям комнаты…
   Грохот взрыва превзошел все ожидания. Звук был такой, словно каменная глыба обрушилась на склад стекла… Осколки вихрем взлетели вверх, я от страха потерял равновесие и нога моя сорвалась с кирпичного выступа. Но на землю я не упал, так как инстинктивно уцепился за карниз руками. Хорошо еще, что, замахиваясь для броска, я повернулся к стене лицом – не то обязательно сорвался и переломал бы себе кости. Мгновение я висел на руках, пытаясь нащупать ногой точку опоры. До земли было метра два.
   Вопли Ахтар слились со странными звуками, вылетавшими из глотки Пури:
   – Пури-джан!.. Пури-джан!.. Что с вами? Что это было? О-ох, провалиться мне на этом месте, отвечай, тебе говорю…
   Заикаясь, Пури с трудом выговорил:
   – Нет… ни-и-чего… я… Э-это пу-у-ушки… р-р-ру-ужья…
   – Ну, я пошла! – крикнула Ахтар. Она накинула на голову чадру и поспешно побежала к садовым воротам.
   В дверь дяди Полковника стучали кулаком, что-то вопили. Но Пури, похоже, не в силах был двинуться с места, только по-прежнему сипел, запинаясь:
   – И-и-иду… и-и…
   Мое положение оставалось отчаянным: ногу некуда было поставить, а руки уже отказывались меня держать. Но прежде чем я решился разжать пальцы, один из кирпичей, за которые я ухватился, вывалился из гнезда, и мы вместе рухнули вниз. Меня пронзила сильная боль, однако кое-как я все же поднялся, но, прежде чем успел обратиться в бегство, в дверном проеме показалась длинная фигура Пури, бледного как мертвец.
   Должно быть, от злости, охватившей его при виде меня, испуг несколько отступил, он опять обрел дар речи и завопил:
   – Значит, это твоих рук дело!.. Это ты… ты все устроил?..
   – Нет, нет, Пури, жизнью отца клянусь… Это не я, клянусь здоровьем дядюшки!
   Но явная растерянность и волнение выдавали меня с головой. Воспользовавшись минутным колебанием Пури, я бросил взгляд в ту сторону, куда швырнул петарду. Оказывается, мой снаряд попал в отверстие здоровенной широкогорлой бутыли, которая неизвестно зачем стояла в углу двора, и разорвал ее. Верхняя конусообразная часть сосуда валялась на прежнем месте, все вокруг было усыпано осколками стекла.
   Не обращая внимания на шум, доносившийся снаружи, Пури кинулся на меня и начал колотить. На мгновение инстинкт самозащиты взял верх, и я уже занес ногу, чтобы лягнуть его, но, вероятно, обещание обойтись без членовредительства, данное Асадолла-мирзе и Маш-Касему, заставило меня прирасти к месту. Тут дверная задвижка, не выдержав сильного напора, отскочила, и дядя Полковник впереди, а за ним несколько человек родственников ввалились во двор.
   Рев дяди Полковника перекрыл все прочие крики:
   – Что случилось, Пури? Что тут за грохот?!
   – Этот выродок гранату в наш дом бросил.
   Я тотчас начал оправдываться:
   – Клянусь здоровьем отца, жизнью вашей, дядя, клянусь, если бы это я…
   Полковник, оттолкнув Пури, сам вцепился мне в горло:
   – Признавайся, паршивая тварь, поганец!
   – Клянусь вашей жизнью… отцом клянусь… Я услышал шум и выскочил на крышу поглядеть… Поскользнулся там…
   В отчаянии я смотрел на дверь: я надеялся, что Маш-Касем или Асадолла-мирза прибегут меня спасать, но никого не было. Дядя Полковник, продолжая сдавливать мне шею, опять зарычал:
   – Вот я сейчас набью тебе на ноги колодки да всыплю палок по пяткам, так что ногти с пальцев сойдут, а потом еще и в тюрьму брошу… Пури, ну-ка, дай мне розгу!
   Пури с готовностью сломал ветку с дерева и подал ему. Я всячески пытался освободиться, но прежде чем первый удар обрушился на меня, от дверей раздался голос:
   – Руки прочь!
   Все замерли, а я от страха прямо к месту прирос: на пороге появился дядюшка Наполеон. Из-под складок его абы мрачно сверкало дуло пистолета, который он сжимал в руке. К счастью, рядом с дядюшкой показалось добродушное лицо Маш-Касема, с болтавшейся за плечом двустволкой.
   Дядя Полковник и Пури начали было жаловаться ему, но дядюшка Наполеон оборвал их:
   – Вы что – совсем одурели?! В такой опасный момент, вместо того, чтобы укреплять оборону, вы всем скопом навалились на ребенка!
   – Дядечка, этот безродный пащенок забросал дом гранатами… Хотел меня убить!
   – Молчать! И у глупости есть предел… Вы столько времени впустую потеряли, что истинный виновник этого покушения уж до дому добрался!
   Пока продолжался этот диалог, Маш-Касем с винтовкой на плече ходил взад-вперед по двору, присматриваясь, Он обследовал заднюю стену дома дяди Полковника, выходившую на узкую улочку, и пробормотал:
   – Вот проклятые! Либо с этой улицы швырнули… Либо с иростата.
   Все повернулись к нему. Маш-Касем, как бы разговаривая сам с собой, но уже в полный голос, продолжал:
   – Я вроде бы слыхал, иростат гудел недавно… Ох, погуби господь этих англичанов!..
   Все сразу зашумели, запротестовали – особенно дядя Полковник и Пури:
   – Опять англичане?! Глупости болтаешь, Маш-Касем, начинается снова…
   Дядюшка Наполеон несколько мгновений молчал. Ему было трудно освоиться с мыслью, что бред про англичан приписывают не ему. Но потом он взорвался:
   – Да, англичане… англичане! Вы воображаете, что вражда между мною и англичанами шуточки… Я, значит, спятил… Все это сказки одни… Я, значит, вздор несу… Вы меня в могилу вгоните!.. Я ни днем, ни ночью глаз не смыкаю, стараюсь вас защитить от происков англичан, я рискую своей жизнью, своей, честью и добрым именем. Какие еще доказательства нужны?.. Недостаточно разве, что в наш дом бомбу бросили – то ли с улицы, то ли с самолета, то ли черт их знает откуда?.. Как мне вам, олухам, растолковать? Господи, пошли мне смерть, избавь от родни от этой!
   Вид у дядюшки был ужасающий. Все тело его сотрясала дрожь. Он прижал руку ко лбу, прислонился к стене и медленно сполз на землю. Глаза его закатились, пистолет выпал из рук.
   Маш-Касем подбежал к дядюшке. Возможно, для того, чтобы освободить меня из рук мучителей, он завопил:
   – Вай, отец родимый! Убили!! Кругом родни полно, зачем было англичанам его-то убивать?!
   – Я совершенно уверен, во всем этот поганец виноват, – заявил Пури. – Я на этом настаиваю.
   Маш-Касем, который кинулся растирать дядюшке плечи, при этих словах резко выпрямился, направил дуло двустволки прямо на Пури и заорал:
   – Вы агу убили… Всех вас сейчас перестреляю! Господи, прости мне грехи мои, другого выхода нет!.. Читайте предсмертную молитву!
   Пури, дядя Полковник и все остальные побледнели. Не сводя глаз с винтовки, они попятились, лепеча при этом:
   – Маш… Маш-Касем… Голубчик… ты… с ума-то не сходи…
   Я отлично знал, что Маш-Касем не умеет даже взвести курок, кроме того, почти не было сомнений, что ружье не заряжено, но все-таки и мне стало как-то беспокойно. Но тут наконец от ворот послышался возглас:
   – Моменто, моменто, моментиссимо!
   Асадолла-мирза, высоко подняв брови в знак удивления, входил во двор. Тотчас раздался вопль Пури:
   – Помогите, дядя Асадолла! Маш-Касем нас убить хочет!
   – Браво, Маш-Касем! Я и не знал, что ты на людей охотишься!
   Но Маш-Касем не дал ему договорить.
   – Они моего господина прикончили, я им отомстить должен, – заорал он. – Все до единой пули в них выпущу, а последнюю – в себя!..
   Асадолла-мирза начал старательно пересчитывать присутствующих:
   – Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, со мной – восемь… Маш-Касем, в двустволке столько пуль нету, чтобы их всех перестрелять! Да еще чтобы на тебя хватило… Ладно, довольно шутить, скажи-ка, что случилось? Кто покушался на твоего господина?
   – Ей-богу, зачем врать? До могилы-то – ать! ать!.. – прокричал Маш-Касем. – Я должен их всех порешить, потому как они господина моего убили!
   – Ладно, прости ты их… Этот парень – осел безмозглый, он ошибся… Что?.. Что ты сказал? Господина ли?.. Где ага?! Что с ним?!
   Тут только его взгляд упал на неподвижное тело дядюшки Наполеона. Он кинулся к нему:
   – Так ты вместо того, чтобы за врачом бежать и за лекарством, отмщением занялся?.. Ага! Что с вами?
   Опустившись на землю, Асадолла-мирза захлопотал возле дядюшки, Маш-Касем, закинув винтовку за спину, бросился помогать ему.
   – Да что же произошло? – с беспокойством спрашивал Асадолла-мирза. – Маш-Касем, подай ту циновку, подстелим ее… Эй, мальчик, беги в соседний дом, принеси пузырек с нашатырем… Да живо!
   Волнение Асадолла-мирзы заразило всех, все забегали, засуетились. Сам он, продолжая массировать дядюшке руки и ноги, воскликнул:
   – Неужели никто не может мне объяснить, что здесь произошло?! Отчего ага потерял сознание?
   Пури, тыча тощим пальцем в мою сторону, прошепелявил:
   – Во всем виноват этот ублюдок… Он в наш дом бомбу бросил… Хотел убить меня.
   – Моменто, бомба попала в агу?
   – Нет, только грохот ужасный был. Все стекла вылетели, но в меня не попало.
   – Так, значит, ага лишился чувств от грохота?
   Пури затряс своей лошадиной мордой:
   – Нет, дядюшка после пришел. Я говорю, что этот мерзавец бомбу бросил, а дядюшка говорит, нет, это англичане.
   – Ну, это еще не причина для обморока. Наверно…
   – А он разволновался очень, – перебил его Пури.
   Осторожно похлопывая дядюшку по щекам, Асадолла мирза сказал:
   – Вполне вероятно, что это дело рук англичан. Откуда этому невинному младенцу взять бомбу?
   – Дядя Асадолла, вы не смотрите, что он обиженным прикидывается, это такой выродок, вы даже представить себе не можете! Ведь он же в прошлом году…
   Тут Пури, видно, сообразил, что слишком разговорился, и что напоминать о прошлогоднем происшествии ему невыгодно, так как внезапно замолчал, Я воспользовался случаем.
   – Поверьте, дядя Асадолла, я совершенно ни в чем не замешан. Можете спросить Ахтар-ханум, которая здесь была.
   Брови Асадолла-мирзы поползли вверх:
   – Моменто, моменто, а при чем здесь Ахтар-ханум?
   Маш-Касем тоже решил вставить слово:
   – Ей-богу, зачем врать? Я, значит, понять не мог, чего этой вертихвостке здесь делать? Когда бонба грохнула, вижу, она из ворот выскочила и давай рысью к своему дому…
   Теперь вмешался дядя Полковник:
   – Ахтар, сестра Практикана, приходила, чтобы Пури разъяснил кое-что одному из ее родственников, ему надо налог уплатить…
   Маш-Касем покачал головой:
   – Вот уж на вашем месте я бы эту чертовку наедине с Пури-ханом не оставил… Это она все нарочно придумала, чтобы чужого ребенка с пути сбить…
   Я опять улучил момент:
   – А еще если Асгар-Трактор проведает, что Ахтар приходила к Пури, он Пури зарежет, на куски его изрубит!
   Дядя Полковник и Пури были явно встревожены. Полковник похлопал меня по плечу:
   – Сынок, ты так больше не говори… Невзначай дойдет до того хулигана отпетого, он и вообразит, что…
   Принесли пузырек с нашатырем, Асадолла-мирза открыл пробку, поднес склянку к носу дядюшки Наполеона. Тут прибежала Лейли. Увидев отца без сознания, она залилась слезами, повторяя:
   – Папа, папочка… папочка…
   Теперь не хватало только мне зареветь при виде плачущей в три ручья Лейли! К счастью, дядюшка приоткрыл глаза. Асадолла-мирза воскликнул:
   – Ну, что я говорил! Слава богу, ничего серьезного… Небольшой солнечный удар… Ага… Ага! Как вы себя чувствуете?
   Дядюшка Наполеон поднес руку ко лбу и слабым голосом проговорил:
   – Почему… почему я… Мне, кажется, стало дурно…
   Несколько мгновений он дико озирался вокруг, потом вспомнил, что произошло. Глянул в тот угол, где валялись остатки разбитой бутыли, и вдруг глаза его округлились, и он закричал:
   – Руки прочь, дурак! Кто тебе велел заметать? Отберите кто-нибудь метлу у этого болвана.
   Слуга, который намеревался собрать осколки стекла, застыл на месте. Я подскочил и вырвал у него из рук метлу. Нагибаясь за ней, я успел подхватить с земли и почерневший лоскуток – деталь моей адской машины и зажал его в кулаке. Дядюшка, с трудом приподнявшись, сказал:
   – Пусть кто-нибудь сходит за Практиканом Гиясабади!
   Дядя Полковник и Пури опять забеспокоились. Полковник поспешил сказать:
   – Братец, ну зачем вам Практикан? Вы этим глупостям… Нам теперь тоже ясно, что этот ребенок не виноват…
   – Я хочу знать мнение Практикана как специалиста, – прервал его дядюшка.
   – Да на что нам этот Практикан? Я и сам куда лучше разберусь…
   Дядюшка слабым голосом снова оборвал его:
   – Не мели ерунды! Ты всю жизнь насчет денег старался, а в этих вопросах ты ничего не смыслишь.
   Маш-Касем сейчас же влез в разговор:
   – Все-таки аге лучше знать… Сколько мы с агой пороху нюхали около этих пушек да винтовок… Да, славное было времечко! Англичаны чем только в агу не стреляли из пушек из своих… Эх, много лет прошло, а все словно бы вчера! Помню я в бою под Мамасени у нас один пушкарь был – ему скажешь, стреляй по Кяхризаку, а он, чтоб ему лопнуть, по Гиясабаду лупит… Все снаряды извел, последний снаряд остался… Ага, храни его господь, сам к пушке встал, будто лев… Сам прицелился! С одного выстрела все палатки английские, все их знамена и хоругви эти разлетелись, только дым пошел… А после, как мы вошли туда, смотрим, снаряд-то угодил англичанам прямо посередь стола… Все миски с похлебкой, плов-шашлык ихний на клочки разнесло…