Пезешк-зод Ирадж. Дядюшка Наполеон

   Маш-Касем покачал головой:
   – На это он навряд ли пойдет… Гиясабадцы честь берегут.
   – Моменто, а разве честь у них на макушке, поверх мозгов расположена?
   – Зачем врать? До могилы-то… На макушке не на макушке, а настоящий мужчина чужой волос не наденет! Вот был у меня земляк…
   – Ну ладно, ладно, проблему кудрей и локонов будем решать потом, а вот когда ты сможешь переговорить со своим гиясабадцем?
   – Когда скажете… Да хоть завтра утром схожу.
   Тут дядюшка Наполеон, который долго молчал, насупив брови, не утерпел, чтобы не вмешаться:
   – Такого и дитя малое не придумает! Вы только послушайте, что он говорит: Маш-Касем потащится разыскивать да упрашивать этого гиясабадского молодчика – приходи, мол, женись на племяннице аги! Мыслимое ли это дело, Асадолла?..
   – Не по телефону же свататься к этому Практикану!
   Немедленно разгорелась новая дискуссия, и в конце концов дядя Полковник предложил:
   – По-моему, лучше всего будет ханум Азиз ос-Салтане позвонить шефу уголовной полиции и сказать, что у нее в доме пропажа, но она, мол, не хочет давать делу официальный ход. Ей бы хотелось, чтобы он прислал какого-нибудь сотрудника и тот без лишнего шума опросил бы слуг и служанок. А потом пусть скажет, что, мол, может быть, он пошлет Практикана, тот уже был здесь в прошлом году… В этих делах надо по-хорошему. А когда он придет, сказать, что, к счастью, пропажа нашлась…
   – А что будет, если шеф пришлет другого человека? Конечно, при условии, что он вообще согласится…
   – Еще лучше! – засмеялся Асадолла. – Не думаю, чтобы среди тамошних служащих нашелся бы кто-нибудь непригляднее Практикана… Кого бы он ни прислал, мы его посватаем. То есть запрем дверь, как только он явится, и не выпустим отсюда, пока брачный договор не подпишет.
   – Асадолла!!!
   После долгих обсуждений на том и порешили.
   На следующее утро в доме дяди Полковника царила необычайная суматоха. Велись тщательные приготовления к вечернему приему по случаю возвращения Пури, дядиного сына.
   Было решено, что ближе к концу дня родственники на извозчиках отправятся на вокзал встречать Пури-джана. Я очень волновался. Бессердечный мальчишка, я возносил богу мольбы, чтобы он приостановил исцеление Пури. Как только мне представилась возможность, я выложил Лейли все свое беспокойство и тревогу. Бедняжка очень тихо повторила, что не может противиться воле отца, но, если ее решат отдать за Пури, она в ночь свадьбы покончит: с собой. Эти слова ничуть не утешили меня, и я всячески напрягал мозг, пытаясь отыскать какой-то выход. К сожалению, моего единственного друга – приятеля Асадолла-мирзы тоже не было дома, и посочувствовать мне никто не мог.
   От Маш-Касема я слышал, что Азиз ос-Салтане позвонила шефу полиции и взяла с него слово еще до полудня прислать к ней Практикана Гиясабади. Тогда же Маш-Касем сообщил мне, что решено пока не допускать встречи Гамар с Практиканом, чтобы потом, если удастся договориться о браке, можно было убедить его хоть на время надеть парик.
   – Ведь всяко бывает, милок, но только нынче таких благородных людей, как гиясабадцы, нигде не найдешь. А хотя бы и тегеранцев взять – все одно, пусть у них по сто штук одежек разных, но чтоб на голову чужие волосы нацепить, как баба, навряд ли кто согласится.
   – Маш-Касем, а какое отношение имеет парик к благородству и чести?
   – Господи боже, да как же это ты, родимый, такой хороший умный мальчик, в медресе ходишь, а такое спрашиваешь?! Какое бесчестье хуже может быть, ежели мужчина, словно баба, парик на голову напялит? Да я собственными глазами раз видал… Приехали одни к нам в Гиясабад таазие^[31] показывать. А в том таазие одна женщина из семьи имама, значит, от горя чадру с себя скидывает и волосы на голове рвет… Ну, и сказали, что для этого надо мужчину какого-нибудь и чтоб парик надел, двадцать суток по всему Гиясабаду ходили, охотника искали – никто не вызвался.
   – Значит, ты считаешь, что Практикан Гиясабади откажется надеть парик?
   – Ну, голубчик ты мой, зачем врать? До могилы-то! Он ведь уже несколько лет в Тегеране пробыл, ну нрав-то его мог и измениться. Может, понахватался от этих бесстыжих.
   Так мы с Маш-Касемом беседовали в саду, как вдруг я увидел, что дядюшка Наполеон поспешно вышел из своих дверей и рысью двинулся к нашему дому. В недоумении я побежал следом за ним.
   Дядюшка направился прямо к отцу в кабинет. Я подобрался к дверям.
   – Вы слышали? Слышали?.. – воскликнул дядюшка.
   – Что такое стряслось? Да вы садитесь!
   – Я спрашиваю, вы слышали радио?
   – Нет, а что там? Что-нибудь случилось?
   – Они уже здесь… здесь… Передавали правительственное сообщение… Там сказано: англичане вошли в Тегеран. Населению запрещается вступать с ними в контакт – ну и прочие глупости.
   – Напрасно вы так беспокоитесь, – пытался ободрить его отец, – право, нет никаких оснований для подобной тревоги. Вы лучше меня знаете англичан: они никогда не нападут первыми, открыто…
   – Я беспокоюсь как раз потому, что знаю этих коварных волков, – сдавленным голосом прервал его дядюшка. – Я знаю, что они не пойдут на открытое нападение, это мне отлично известно. Я всю жизнь потратил на борьбу с ними!
   – А теперь вы так волнуетесь…
   – Эх, голубчик, я же не за себя тревожусь. Моя участь ясна: мне ни здесь, ни там не миновать их лап. Нет, я думаю не о себе. Мучеников за родину, таких, как я, тысячи!.. За родную страну душа болит. Горе Ирану, которому грозит опустошение, который превратится в логово диких зверей…
   У него перехватило голос. Когда я заглянул в дверную щелку, то увидел, как он кончиком пальца отирает глаза. Отец сказал:
   – Что поделаешь, ага! Говоря вашими же словами, В когтях кровожадного льва нет спасения, кроме смиренья.
   – Да, ничего не поделаешь… Но я хочу просить вас. Поскольку между нашими домами нет изгороди, пожалуйста, запирайте покрепче наружную дверь. А я велю Маш-Касему ни под каким видом не открывать чужим садовой калитки. И главное, не разрешайте детям выходить на улицу. Хотя я не думаю, чтобы это коснулось ваших детей… Они метят в меня и в моих потомков.
   Дядюшка на мгновение задумался, потом вышел из комнаты и, увидев меня поблизости, ласково сказал:
   – Сынок, ты ведь уже большой мальчик… Сейчас происходят такие события, глубокую сущность которых ты, вероятно, еще не можешь постичь, но я прошу тебя, если какой-нибудь незнакомый человек будет меня спрашивать, ничего ему не отвечай. И сестре своей накажи то же самое. Не отворяй дверь никому чужому!
   – А разве что-нибудь случилось, дядюшка?
   – Что могло случиться, как ты думаешь? Враг в городе!
   Тут он положил руку мне на плечо и патетически произнес:
   – Теперь каждый раз, когда ты видишь своего дядю, может оказаться последним… Конечно, таков закон борьбы!..
   Он стоял, вперив в меня взор, но мысли его витали где-то далеко. Потом он вдруг быстрым шагом направился к садовой калитке, но, едва отворив ее, прирос к месту. Я осторожно подошел поближе. Мне было слышно учащенное дыхание дядюшки. Внезапно он повернулся к Маш-Касему, который неподалеку поливал цветы, и хрипло спросил:
   – Касем, Касем, где он, куда?..
   – Кто, ага? Про кого вы спрашиваете?
   – Про чистильщика.
   – Тут он, ага, разве нету? Я утром ходил за хлебом, он как раз пришел.
   Дядюшка схватил его за плечо, тряхнул:
   – Ну так где же он? Куда девался?
   – А что такого?.. Если обувь надо почистить, давайте я на базар отнесу – так вычистят, словно зеркало заблестит. Этот малый вообще-то никудышный мастер.
   – Болван! Я тебя спрашиваю: где он есть? Куда ушел?
   – Господи, зачем врать? До могилы ведь… Я его в глаза не видал, надо узнать, куда этот паршивец запропастился…
   – Чего же ты мешкаешь? Ступай, да пошевеливайся. Пойди разузнай, расспроси о нем! Да запирай за собой дверь.
   У дядюшки дрожали руки, он нервно бегал по дорожке, словно барс в клетке. Маш-Касем не спеша вышел улицу. Взгляд дядюшки упал на меня, взволнованным голосом он сказал:
   – Сынок, этот Касем такой дурак – сходи-ка ты, поговори с бакалейщиком, с прохожими. Надо узнать – куда девался чистильщик.
   Потом, видно, сообразив, что такая озабоченность может вызвать недоумение, он отыскал предлог:
   – Сходи, сынок! У него остались мои новые французские ботинки.
   Я быстро завернул домой, чтобы сменить шлепанцы на туфли. Когда я подбегал к калитке, то столкнулся с Маш-Касемом и по пятам за ним вернулся к дядюшке.
   – Куда он ушел, куда, Маш-Касем?
   – Ей – богу, ага, зачем…
   – Чтоб ты сдох со своим «зачем врать»! Говори, куда он ушел!
   – Ей-богу, тут Эбрахим-ага оказался, я у него выспросил. Приходил, значит, полицейский, забрал его в участок…
   – В полицейский участок?.. Почему? Что он сделал?
   – Зачем врать, ага, до могилы-то… Я-то сам не видел, но Эбрахим-ага рассказывал, будто он часы украл. Да его и по глазам видать, что плут и мошенник.
   – Часы?.. Чьи же это часы он украл?
   – А вот приятель-то наш, сардар индийский, пошел в участок и жалобу заявил. Сказал, что вчера во время драки чистильщик вытащил у него из кармана часы! Золотые карманные часы.
   Дядюшка сразу как-то обмяк. Руки его бессильно повисли вдоль тела. Секунду он стоял, хватая ртом воздух, привалившись к ближайшему дереву, чтобы не упасть, потом зажмурился и пробормотал:
   – Подлецы! Уже начали! Начали выполнять свой план! Господи, на тебя уповаю…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

   Услышав, что чистильщика обвиняют в краже часов, дядюшка Наполеон ужасно разволновался. Он, видно, никак не решался открыть глаза, губы его тряслись. Маш-Касем с беспокойством спросил:
   – Кто начал, ага?
   Дядюшка, не открывая глаз, слабым голосом проговорил:
   – Все они, волки коварные… Англичане эти… Это их затея.
   Маш-Касем на минуту задумался, потом сказал:
   – Это что же, они, значит, представить хотят, будто мы Хушанга-чистильщика подстрекали украсть часы у индийского сардара?
   – Да нет, ты не понимаешь!.. Тут такие дела, в которых тебе не разобраться, Касем. Политические тонкости для тебя слишком сложны.
   – Ей – богу, зачем врать? Ведь до могилы-то… Не из тех я, которые понять не могут. Только, право слово…
   Доводы Маш-Касема были прерваны появлением в саду Азиз ос-Салтане:
   – Этот тип не пришел еще? Боже, пошли мне смерть. Ага, что это вы так побледнели?
   – Ничего, ничего… Настоящий военачальник уметь сносить поражения. По словам Наполеона, полководцу в школе войны следует больше изучать уроки поражений, чем уроки побед.
   – Да что случилось-то? Кто вас расстроил? Маш-Касем, кто расстроил агу?
   – Ей – богу, зачем врать? Этот чистильщик стащил часы у сардара – индийца. Вот его и забрали…
   – Ну, что ты порешь, Касем? – взвился дядюшка. – Вот ведь тупая башка! Ты так поверхностно судишь, оттого что англичан не знаешь.
   Тут Маш-Касем оскорбился и даже запротестовал:
   – Это я-то не знаю?.. Долгих лет вам жизни, ага, ежели я их не знаю, так кому и знать?.. Да они на моих глазах выросли, можно сказать… Они мне лучше, чем отец с матерью, знакомы! А все схватки и стычки с англичанами, в которых я под вашим руководством участвовал, это, выходит, не в счет?.. В бою под Казеруном, когда ихний сержант с белым флагом пришел на переговоры с вами, кто встречал его? Кто ему сразу выложил, заткнись, мол, больно много чести тебе с господином разговаривать? Кто им наперерез выскочил, словно лев? Англичане крови моей жаждут, а я их, оказывается, не знаю?.. Вот у меня один земляк, прости господи, так он завсегда говорил: «Уж ежели англичаны до тебя доберутся, тут извиняюсь…»
   – Довольно, Касем, – заорал дядюшка. – Дай мне подумать, как найти выход.
   Азиз ос-Салтане взяла дядюшку под руку:
   – Такое возбуждение повредит вашему сердцу, пожалуйста, прошу вас – успокойтесь, вам надо отдохнуть. – С этими словами она повела его к дому.
   Но дядюшка вдруг опомнился. Он выпрямился, освободился из рук Азиз ос-Салтане:
   – Со мной все в порядке, я не нуждаюсь в вашей помощи. Полководец покидает поле боя на своих ногах. – Тут он повернулся к Маш-Касему:
   – Касем, посмотри пойди, если Асадолла дома, скажи, чтобы поскорее пришел сюда. По-моему, он сегодня не ходил, в свое министерство…
   После этого твердым и уверенным (как он полагал) шагом он направился к дому. Азиз ос-Салтане в удивлении воззрилась на нас с Маш-Касемом:
   – Чтоб мне провалиться, какая муха его укусила? Ему-то что за дело до этих часов и до чистильщика?..
   – Ей – богу, зачем врать?.. – не задумываясь, ответил Маш-Касем. – Вы этих англичанов не знаете. Да у аги в доме женщина родит, а англичанам забота новая! Был у меня один земляк…
   – Так вы не знаете, в чем дело, тетя Азиз? – прервал я разглагольствования Маш-Касема. – Сосед индиец по злобе на дядюшку, который разрешил чистильщику работать на нашей улице, пошел и оклеветал беднягу. Вот дядюшка и разнервничался. – Потом я поглядел на Маш-Касема: – Маш-Касем, дядюшка, кажется, велел тебе сходить за Асадолла-мирзой?
   Маш-Касем подошел к дому, позвал мамашу Билкис, дядюшкину служанку, и послал ее за Асадолла-мирзой. Похоже, что сам он не желал ни на минуту покинуть место событий. Потом он вернулся к Азиз ос-Салтане, которая в ожидании прохаживалась по дорожке.
   – Ханум, не посчитайте за дерзость, я только вам доложить хотел: когда мой земляк придет, вы уж оставьте это дело на меня. Я с ним договорюсь. Гиясабадцу лучше знать, как к своим подойти.
   – Ах ты, балбес, теперь выходит, что этого вонючего плешака еще и уговаривать надо, чтобы он мою деточку взял? Ну, дочка, чтоб тебе счастья не видать, довела ты меня до черного дня!
   – А Гамар-ханум предупредили, чтобы она помолчала чуток?
   – Да что с ней без толку разговаривать – она знай себе твердит про кудри черные.
   – Ну, и с кудрями сообразим кой – чего. Вы еще этих гиясабадцев не знаете, им стоит только поживу учуять, они ярмо на себя готовы надеть, не то что парик… Это еще что, а вот один раз мой земляк…
   Стук в калитку заставил его оборвать свой рассказ. Бросившись ко входу, он торопливо повторил:
   – На случай, ежели это он, вы, пожалуйста, не говорите ничего, дозвольте мне…
   Маш-Касем приоткрыл дверь, в изумлении отступил и воскликнул:
   – Ох, господи! Никак, вы?
   – Точно, я самый. Прочь от двери! Молчать!
   В грудь Маш-Касема уперлась рука и отшвырнула его в сторону. Мы с Азис ос-Салтане так и приросли к месту: в сад вошел инспектор уголовной полиции Теймур-хан, начальник Практикана Гиясабади, который прошлый раз приходил к нам расследовать дело об исчезновении Дустали-хана. Следом за ним появился Практикан Гиясабади в надвинутой на самые уши старой шляпе. Азиз ос-Салтане невольно проговорила:
   – Господин инспектор, вы?!
   – Здравствуйте, ханум. Я самый! Вы удивлены – похоже, что вы меня не ждали. Тихо!
   – Но почему же… мы не думали… не предполагали, что вас побеспокоят.
   – Молчать! Время – деньги! Изложите, что у вас украдено. Отвечайте. Быстро, немедленно, срочно, точно! – выпалил Теймур-хан с такой скоростью, что Азиз ос-Салтане растерялась и даже начала заикаться:
   – Я… кое – что… то есть…
   – Что вы? Что украли? Говорите. Быстро, немедленно, срочно, точно. Ну? Что?
   – Одну вещь… то есть… вещь… часы покойного аги.
   – Золотые?
   – Ну… конечно… Да, золотые.
   – Карманные, с цепочкой? Быстро, немедленно, срочно, точно!
   – Да… то есть цепочка… Да, с цепочкой.
   – Молчать! Никого не подозреваете? Ну? Тихо!
   Маш-Касем был так ошеломлен неожиданным приходом инспектора Теймур-хана, что застыл на месте разинув рот и вытаращив глаза. Инспектор подскочил к нему:
   – А тебя как звать? Что?
   – Ей – богу, врать… врать…
   – А, ты, врать? Признавайся! Быстро, немедленно, точно, срочно!
   – Я не врал. Вообще, зачем врать? До могилы-то… А звать меня – ничтожный ваш слуга Маш-Касем.
   – Угу, вспомнил. Обвиняемый номер два по преступлению прошлого года. Молчать!
   Я хотел ретироваться, но тут же раздался вопль инспектора:
   – Стой! Кто разрешил идти? Оставаться здесь!
   Маш-Касем обратился было к Практикану Гиясабади с приветствиями и вежливыми расспросами, но инспектор оборвал его:
   – Тихо! Хочешь моего помощника задобрить? Зачем? Отвечай! Быстро, точно. Молчать!
   Тут он приблизил свою чудовищную физиономию вплотную к Маш-Касему:
   – Ладно, господин Маш-Касем, значит, говоришь… Как ваше здоровье?
   – Слава господу, благодаренье богу, вашими милостями.
   – Ну, посмотрим, посмотрим. Обедали?
   Маш-Касем ухмыльнулся:
   – Воля ваша, господин, еще и десяти нет…
   – Откуда ты знаешь, что десяти нет? – прорычал инспектор. – На часы смотрел? На какие часы? На золотые часы с цепочкой, принадлежавшие покойному аге? Ну? Что? Быстро, немедленно, срочно, точно… Где ты их спрятал? Отвечай живо, срочно! Молчать!
   Маш-Касем сначала посмеивался, потом, как бы отвлекая на себя внимание инспектора, проговорил:
   – Вы, значит, сказать желаете, что я, прости господи, часы эти…
   Тут Азиз ос-Салтане с раздражением прервала его:
   – Ну что вздор-то городить? Господин инспектор, это все наши люди, у нас по двадцать – тридцать лет живут. Уж честнее их не бывает. И вообще – кто вас сюда прислал? Мы уговаривались, что придет господин Гиясабади.
   В это время дядюшка, видимо, привлеченный шумом, показался в дверях:
   – В чем дело, ханум? Что этому господину…
   – Да здесь такая неразбериха, понять ни черта невозможно! – завопила Азиз ос-Салтане. – Я просила господина начальника прислать к нам Гиясабади, а является этот гусь и начинает тут каждому злодейство приписывать.
   У инспектора Теймур-хана сердце так и взыграло:
   – Как? Не понял! Оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей?..
   – Успокойтесь, – попытался дядюшка урезонить его, – никто не желал вас оскорбить. Ханум просто забыла, она думала…
   – Тихо вы! Не такая вещь мужские часы, чтоб ханум положила их в сумочку и забыла. Я убежден, что часы украдены. Похищение, кража, грабеж.
   – Откуда такая уверенность? Кто вам сказал?
   – Чутье подсказывает. Чутье основоположника международной системы мгновенного ошарашивания!
   Дядюшка несколько секунд обалдело смотрел на Азиз ос-Салтане. Они, видно, не условились, что говорить по поводу кражи. Конечно, это было неудивительно: никому и в голову не пришло, что может заявиться инспектор Теймур-хан, зато насчет Практикана Гиясабади решили твердо – как только он придет, Азиз ос-Салтане скажет ему, что пропажа нашлась. Лишь знаменитая «система мгновенного ошарашивания» инспектора Теймур-хана мешала Азиз ос-Салтане без промедления выложить некстати подвернувшемуся основоположнику все, что она о нем думает. А теперь от него не отвяжешься – ведь инспектор не принадлежал к людям, которые легко отступаются от начатого расследования.
   В это время мимо прошел наш слуга с кошелкой в руках. Заметив его, инспектор закричал:
   – Стой! А ну-ка… Кто тебе разрешил выходить? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно.
   Слуга испугался и, разинув рот, уставился на Теймур-хана. Вмешался Маш-Касем:
   – Не бойся, сынок, это у господина инспектора нрав такой… Он из полиции пришел, насчет того, кто часы украл…
   – Маш-Касем, молчать! – завопил инспектор и нагнулся к слуге. Приближая к нему свою страшную рожу, Теймур-хан рявкнул:
   – Ты, ты! Если сразу сознаешься, смягчим тебе наказание. Сознавайся! Ну! Быстро, немедленно, точно, срочно! Говори, куда ты дел часы?
   Слуга вдруг задрожал и забормотал бессвязно:
   – Нашел я их… возле мечети Мортаза-Али. Я не крал, нашел я.
   Мы все так и замерли, будто громом пораженные. Вот уж чего никто из нас не ожидал! В тишине раздался довольный смех инспектора:
   – Ха – ха! Практикант Гиясабади! Наручники!
   Наш бедный слуга, страшно побледнев, начал умолять:
   – Нет, не надо меня в тюрьму! Не крал я их, нашел возле мечети.
   – Нашел? Где? Когда? С кем? Каким образом? Отвечай! Быстро, точно! Молчать!
   Он заносчиво поглядел на нас и процедил:
   – Система мгновенного ошарашивания инспектора Теймур-хана всегда приводит к успеху!
   В этот момент дверь сада отворилась, и в сопровождении Шамсали-мирзы вошел Асадолла-мирза. Едва они появились, инспектор, не глядя в их сторону, поднял обе руки и заорал:
   – Тихо! Вмешательство в расследование запрещено!
   Асадолла-мирза жестами и мимикой пытался спросить, что происходит. Но присутствующие были слишком огорошены, чтобы отвечать ему. Инспектор снова придвинулся к слуге и спросил:
   – А сейчас часы где?
   – В комнате…
   – Практикант Гиясабади! Отвести этого человека под стражей к нему в комнату, чтобы он принес часы!
   Практикан Гиясабади взял парня за руку повыше локтя и повел. Дядюшке, Азиз ос-Салтане и другим только и оставалось, что обмениваться вопросительными взглядами. Асадолла-мирза обратился было к дядюшке, но едва успел произнести несколько французских слов, как инспектор заорал:
   – А – а – а! Кто здесь говорит по-русски? Молчать!
   Наконец Маш-Касем кое-как объяснил вновь прибывшим, в чем дело. Но инспектор никому не давал слова сказать. Вернулся Практикан с нашим слугой.
   – Тихо! Где ты их нашел? Быстро, точно, отвечай!
   – В арыке. Я пошел к Мортаза-Али…
   – Молчать! Когда?
   – Вчера.
   Большие карманные часы с цепочкой перешли из рук Практикана в руки инспектора. Вдруг раздался вопль Маш-Касема:
   – Ой, родимые вы мои! Да ведь это те самые часы индийского сардара, видать, вчера во время драки у него из кармана вывалились… А за них чистильщика забрали…
   Инспектор подскочил к Маш-Касему:
   – Что? Индиец? Какая драка? Чистильщик? Что это значит? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно!
   – Ей – богу, ваше благородие, зачем врать?
   – Кому сказано, быстро, немедленно!
   – А вы, видно, с божьей помощью, срочно, семимесячным на свет родились. Не даете человеку слова сказать.
   – Говори! Быстро, немедленно, точно…
   – Из головы вылетело, о чем говорить-то?
   – Я тебя спрашиваю: индиец, драка, чистильщик! Что все это такое?
   – Ей – богу, зачем врать? До могилы-то… Сосед сардар Махарат-хан, вчера подрались со здешним чистильщиком. А сегодня сардар пошел и заявил, что чистильщик его часы спер. Вот какое дело, а часы, значит, во время драки из кармана вылетели и попали в арык. Этот парень их и нашел…
   После разъяснений Маш-Касема, все наконец поняли, что к чему. Дядюшкино лицо просветлело. Он поспешно сказал:
   – Касем, так беги, отнеси в полицейский участок часы, чтобы они выпустили того беднягу.
   Теймур-хан нахмурился:
   – Как? Запросто, без всякого расследования отнести похищенные часы в участок? Кто это постановил? Вы? Или вы? Отвечайте! Быстро, немедленно, точно, срочно! Молчать!
   Тут впервые вмешался Асадолла-мирза:
   – Моменто, моменто, господин инспектор…
   Теймур-хан, который до этого не обращал на Асадолла-мирзу внимания, обернулся к нему. Вдруг брови инспектора поползли вверх, и он воскликнул:
   – Ну-ка, ну-ка! Уж не прошлогодний ли вы убийца? Отвечайте! Быстро, немедленно, срочно, точно! Молчать!
   Асадолла-мирза, напустив на себя таинственный вид, ответил:
   – А как же, он самый и есть… Выставив вперед руки и надвигаясь на Теймур-хана, он продолжал:
   – Вот теперь я отомщу сыщику, который раскрыл преступление. Убить инспектора полиции это для закоренелого преступника…
   Теймур-хан, попятившись, закричал:
   – Практикан Гиясабади! Наручники!
   Шамсали-мирза схватил брата за локоть:
   – Перестань, Асадолла, не до шуток сейчас! Пусть этот господин закончит свои дела и уйдет.
   – Тихо вы! Чтоб я ушел? Так вот просто?.. А как насчет часов, похищенных у ханум?
   – Знаете что, – решительно заявила Азиз ос-Салтане, – я вовсе не желаю, чтобы вы искали часы покойного аги Дайте-ка мне сюда, я посмотрю.
   Она почти вырвала часы у инспектора и передала дядюшке. Тот поспешно вручил их Шамсали-мирзе и сказал:
   – Шамсали, прошу тебя, беги в полицейский участок, отдай эти часы индийскому сардару и высвободи беднягу чистильщика.
   Шамсали-мирза, взяв часы, направился к калитке, но тут опять раздался вопль инспектора Теймур-хана:
   – Стой! Как это он унесет часы? Давайте их сюда! Быстро, срочно! Молчать! Я здесь распоряжаюсь!
   – Вот еще! – в сердцах воскликнула Азиз ос-Салтане. – Да какое вам вообще дело до этого?
   – Тихо! Вы, ханум, не имеете права говорить.
   Азиз ос-Салтане, побагровев, огляделась, подхватила с земли толстый сук и, занеся его над головой Теймур-хана, прошипела:
   – А ну-ка поговори еще, поглядим, какие у меня права есть!
   – Слышите, господин инспектор, – засмеялся Асадолла-мирза, – ханум желает, чтобы вы еще раз повторили. Ну-ка, покажите вашу учтивость!
   – Так – так, отлично!.. Оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей… угроза нанесения телесных повреждений представителям закона…
   Азиз ос-Салтане принялась колотить инспектора палкой, приговаривая:
   – А ну пошел! Иди давай, куда тебе говорят!
   – Куда, ханум?..
   – Хочу два словечка начальнику твоему сказать. Инспектор Теймур-хан присмирел:
   – Я ведь не возражаю… Если вы сами… Если у вас жалоб нет, мы удалимся… Практикант Гиясабади! Двигай!