Фуксия задорно встряхнула головой, и с ее волос на пол посыпались дождевые капли. Нетерпеливой рукой отстегнув застежки, девочка сорвала бархатную накидку и ударом ноги послала ее под кровать. Только потом она посмотрела на старуху вполне осмысленно, словно лишь теперь заметив ее. После чего, наклонившись, поцеловала няньку в лоб.
– Ну ты просто невыносима! Удержу на тебя нет! – закудахтала нянька. – Ты только посмотри – мокрая прислонилась ко мне, намочила мое сатиновое платье. Что, прикажешь мне теперь бежать и переодеваться? Или как? Ох, ты, непутевая! Ну что ж ты так ко мне относишься? Нехорошо ты ко мне относишься...
– Неправда! – живо возразила девочка.
В ответ старуха залилась слезами.
– Ну, ну, хватит, хватит, – смущенно забормотала Фуксия, чувствуя себя неловко.
– Что хватит? Что хватит? – сквозь слезы твердила госпожа Слэгг. – Никто меня не жалеет, все не любят!
– В таком случае, я ухожу! – пустила в ход последний аргумент девочка.
Аргумент оказался железным – нянька тут же вскочила на ноги и вцепилась в рукав воспитанницы:
– Куда это ты собралась? Ты что это затеяла?
– Уйду... далеко-далеко... за тридевять земель, в другую страну! – с жаром заговорила девочка. – Туда, где люди не знают, кто я на самом деле. То-то они подивятся, когда я расскажу им, что я – леди Фуксия, герцогиня Гроун. Разумеется, они тут же бросятся оказывать мне почтение. Я буду жить в той стране, но и там стану приносить домой красивые листья и камешки.
– Ты хочешь бросить меня здесь? – спросила нянька столь гробовым голосом, что Фуксия еле сдержалась, чтобы не расплакаться.
– Не лей слезы, – наконец попросила девочка, – все равно они не помогают!
Нянька посмотрела на воспитанницу – она вообще не мыслила свою жизнь без Фуксии – но тем не менее решила проявить твердость. Старуха не забыла, с чего начала разговор, и потому вернулась к прежней теме:
– Скажи мне, радость моя, ты ведь уже взрослая? Конечно, взрослая – потому что мы отпускаем тебя гулять за стены. А ведешь ты себя, как маленькая – пачкаешься и рвешь одежду, таскаешь домой разную гадость...
– Но мне просто нравится осень, – виновато сказала девочка, – и потом, что хорошего, если бы я целый день сидела дома? Ты ведь сама говорила, что нужно бывать на свежем воздухе, а не сидеть в четырех стенах.
– Да, конечно, – спохватилась старуха, – но ведь я говорила это летом! Конечно, небольшие прогулки полезны и сейчас. Но ходить к Дремучему лесу сейчас не время. Если тебе так хочется туда, достаточно просто взглянуть на него из окна. И лес посмотришь, и не простудишься. Няня ведь не будет советовать тебе глупостей, сама подумай!
– Я и думаю сама, – поморщилась Фуксия, – и не надо думать за меня. Я лучше знаю, что для меня хорошо. И потом, я ухожу и... изучаю жизнь.
– С ней просто нет сладу! – воскликнула госпожа Слэгг. – Но ведь я старше тебя, у меня больше жизненного опыта. Зачем тебе повторять ошибки, которые уже кто-то допустил раньше? Слушай да слушай – целее будешь. Ты, наверное, замерзла в лесу? Садись к огню, я сейчас принесу горячего чаю. О Боже, совсем забыла! Пора будить ребенка. Вы меня скоро совсем с ума сведете!
Взгляд старухи плавно скользнул с Фуксии на кровать, где с принесенного ею булыжника на атласное покрывало стекали струйки влаги – иней начал таять.
– Ты глянь только, что натворила, – снова недовольно забормотала госпожа Слэгг, – глянь! Ну для чего тебе этот камень? Что ты собираешься с ним тут делать? Никогда не слушаешь старших! А ведь ты уже не такая маленькая – пора бы остепениться. Кида ушла к себе, теперь все свалилось на мои плечи. Что стоишь – скидывай одежду и переодевайся в сухое! – С этими словами старуха повернула ручку двери и выскочила в коридор, недовольно шурша складками своего черного сатинового платья.
Фуксия тут же скинула ботиночки – даже не потрудившись развязать шнурки. Перед уходом нянька успела подбросить в камин дров, и теперь огонь разгорелся сильнее. Сняв платье, девочка принялась вытирать им мокрые волосы. Затем, пододвинув к камину кресло, завернулась в одеяло и плюхнулась в него. Прищурив глаза, Фуксия с наслаждением откинулась на теплую кожаную спинку.
Когда нянька вернулась с подносом, уставленным вареными яйцами, чашечками с вареньем и медом, чайниками и стаканами, она обнаружила, что ее подопечная спит.
Осторожно поставив поднос на стол, старуха тихо прикрыла дверь и вышла в коридор – чтобы появиться через минуту с Титусом на руках. Облаченный в белые с кружевами распашонки и упакованный в белое же одеяльце, мальчик безмятежно спал. За два месяца жизни малыш сумел отрастить на голове прядку волосиков – таких же темных, как у сестры.
Нянька, продолжая держать младенца, уселась в свободное кресло и задумалась: разбудить и Фуксию сейчас или дать ей выспаться. «Лепешки и чай остынут, – шепотом разговаривала старуха сама с собой, – а потом носись. Разогревай их. Впрочем, ребенок устал...» Но разрешить дилемму госпоже Слэгг так и не пришлось – в дверь кто-то осторожно, но настойчиво постучал. От неожиданности нянька еще крепче прижала к себе малыша, а Фуксия тут же проснулась.
– Кто там? – обеспокоенно спросила госпожа Слэгг.
– Я, Флей! – послышался с той стороны голос камердинера лорда Сепулкрейва. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель проснулось узкое костистое лицо главного слуги замка.
– Чего тебе? – неприветливо поинтересовалась нянька. – Что случилось?
Фуксия с любопытством уставилась на гостя – она знала, что просто так Флей ни за что не пришел бы сюда. Если уж пожаловал – то по серьезной причине.
– Флей, что ты там стоишь? – не выдержала девочка.
– Но ведь вы не пригласили меня войти! – удивился камердинер, делая, тем не менее, робкий шаг вперед. Войдя, Флей оценивающе посмотрел на Фуксию, на няньку, окинул взглядом принесенный нянькой поднос со снедью и интерьер комнаты. Поймав на себе выжидательный взгляд хозяйки комнаты, лакей стеснительно почесал в затылке.
– Сударыня, известие от его сиятельства, – наконец сообщил Флей, снова косясь на поднос с едой.
– Он что, хочет меня видеть? – бросила с удивлением девочка.
– Его сиятельство, лорда Титуса, – пояснил старик, глядя теперь в камин.
– Что, он хочет видеть мальчика? – встрепенулась госпожа Слэгг.
Флей сонно кивнул:
– Да, специально вызвал меня, чтобы объявить свою волю.
– Ты слышишь, его сиятельство желают посмотреть на сына! – восторженно прошептала нянька Фуксии. Однако девочка восприняла известие равнодушно – резкая антипатия к брату давно перегорела в ее душе, и теперь она не испытывала к Титусу совершенно никаких чувств, словно его вообще не было на свете.
– Что ж тут странного? – удивился Флей. – В общем, его сиятельство распорядилось принести в девять часов ребенка в библиотеку.
– Но как же так, ведь в это время ребенок уже должен спать! – вскричала негодующе старуха, еще крепче прижимая к себе младенца.
Фуксия равнодушно смотрела на поднос, мысленно считая сложенные стопкой пшеничные лепешки.
– Послушай, Флей, – обратилась девочка к лакею, – не хочешь ли скушать чего-нибудь?
Вместо ответа камердинер вытащил из кармана огромные часы и, отколупнув ногтем крышку, посмотрел на циферблат. Узнав время, он живо возвратил часы в карман и уселся на давно облюбованный стул. Флей был вышколенным слугой – он давно бы сел, но не мог сделать этого без приглашения юной леди. Как только Фуксия предложила ему поесть, камердинер истолковал приглашение и как предложение присесть. Ведь стоя, кажется, не едят?
Нянька проворно соскочила с кресла и, положив младенца на большую подушку, стала наливать гостю чаю. Камердинер принял чашку, бормоча слова благодарности. Госпожа Слэгг налила чаю Фуксии и себе. Некоторое время все трое сидели молча, прихлебывая чай и глядя в огонь. Каждый думал о своем. Пламя как раз разгорелось вовсю – по стенам комнаты метались багровые блики, за окном уже начало смеркаться, и сидеть здесь было уютно. Флей вдруг подумал, что ему не хочется выходить из помещения – сегодня у него был очень хлопотный день.
Но служба есть служба – камердинер, аккуратно поставив пустую чашку на поднос, вновь извлек на свет свои громоздкие часы. Все, его время вышло. Как только старик вскочил на ноги, он задел обшлагом рукава белую фарфоровую тарелку. Дробный звон прощавшейся с жизнью посудины огласил комнату. Флей испуганно крякнул – он вообще был бережливым человеком и ему стало жаль разбитой тарелки. Нянька же первым делом посмотрела на ребенка – Титус заворочался и открыл было рот – явно с целью разразиться плачем – но потом, видимо, передумал. А Фуксия вообще не обратила на случившееся никакого внимания.
Тем не менее кое-что девочка все-таки подметила – она видела, как побледнел камердинер, видя белые черепки на полу. Это было странно, хотя бы потому, что она с детства привыкла видеть Флея невозмутимым. Но, выходит, у него нервы тоже не скручены из железной проволоки. Она попыталась заглянуть ему в глаза, но тот поспешно уставился в землю.
– Флей, что ты отворачиваешься? И почему дрожишь? – не удержалась девочка.
Но старик уже успел прийти в себя и, натянув на лицо бесстрастную маску, взглянул на юную госпожу:
– Поздно уже, сударыня моя. А меня, как назло, бессонница мучает. Что поделаешь – годы, годы! – И хрипло рассмеялся, радуясь в душе, что ловко вышел из неприятной ситуации.
После чего, подойдя к двери, Флей осторожно повернул ручку и высунул голову в коридор – там никого не было. Вздохнув с облегчением, камердинер вышел из комнаты Фуксии.
– Что нужно твоему батюшке от Титуса в девять часов? – озабоченно спросила девочку нянька. – Что ему нужно? Просто ума не приложу!
Но Фуксия, утомленная перипетиями минувшего дня и разогретая блаженным теплом, уже спала, положив голову на высокую спинку кресла.
В БИБЛИОТЕКЕ
Библиотека Горменгаста помещалась в восточном крыле, что тянулось узким длинным выступом, нарушая геометрическую точность планировки замка. Впрочем, о какой-либо архитектурной точности и планировке тут можно было говорить только условно – каждый из последующих владельцев Горменгаста считал нужным оставить память о себе в виде какой-нибудь пристройки или дополнения к уже существовавшему комплексу зданий. Именно к восточному крылу примыкала и Кремневая башня – самая высокая и внушительная из всех башен замка.
Когда-то Кремневая башня стояла отдельно, но кто-то из Гроунов догадался соединить ее с восточным крылом сначала просто галереей, а потом уже и надстроенными жилыми помещениями, в которых, впрочем, в настоящее время никто не жил.
Замок Горменгаст был бы отличным пособием для изучающих историю архитектуры – каждое здание, башня, корпус, пристройка несли на себе отпечаток своей эпохи. Самые первые сооружения – стены, сторожевые башни и северное крыло – были выстроены из грубо обработанных блоков, причем отдельные участки стен были сложены из скрепленных прочным древним раствором булыжников. Остальные части замка были выстроены позже, так что тут можно было наблюдать полное смешение стилей. Не было исключением и восточное крыло – с улицы туда можно было попасть через несколько выходов, над одним из которых была укреплена искусно высеченная из розоватого камня голова льва с оскаленной пастью. В пасти бессильно болталось мертвое, по-видимому, тело человека, и по кругу шла устрашающая надпись: «Он был врагом Гроунов». Просто и четко, без излишних завитушек или восклицательных знаков. Кто хочет – тот поймет. Другой вход являл собой изящную резную арку – явно скопированную с рисунка в книжке о жизни древних народов. Во многих местах все это архитектурное великолепие было густо оплетено плющом. Впрочем, плющ придавал серой громаде замка некую привлекательность.
Рядом с восточным крылом располагалась внушительная колоннада – серые и белые колонны, частью сделанные на месте, а частью купленные кем-то из прежних Гроунов. Флей уверял всех, что это место раньше использовалось как место летнего отдыха и пиров. Спорить с ним никто не пытался – не только потому, что он знал о Горменгасте все, но и потому, что пользы от этого не было бы никакой. Тем более что сейчас колоннадой никто не пользовался. Только в теплое время года дети играли тут в прятки, скрываясь за колоннами, большая часть из которых также была оплетена вездесущим плющом.
Внутри восточного крыла располагались самые различные залы и помещения – круглые, прямоугольные, даже треугольные. Некоторые были предназначены для проведения балов, другие имели под потолком антресоли – несомненно, для оркестра, что должен был услаждать слух именитых господ.
В одной комнате на втором этаже кто-то в давние времена держал птиц – тут сохранились сухие ветви, подвешенные на цепях в живописном беспорядке, стояли кадки с давно засохшими деревцами, на покрытом слое пыли полу громоздились кучки закаменевшего птичьего помета и стояли поилки, в которых давно высохли последние остатки воды.
Случилось так, что при нынешнем хозяине Горменгаста восточным крылом не пользовались – тут располагалась только единственное более-менее посещаемое помещение – библиотека.
Если смотреть на восточное крыло, стоя на улице, то библиотека располагалась между встроенной в жилые помещения башней с куполом в форме луковицы и квадратным зданием, фасад которого был когда-то облицован желто-розовой керамической плиткой. Теперь почти половина плитки осыпалась, только кое-где желто-розовый рисунок продолжал из последних сил напоминать о лучших временах.
Библиотека занимала длинную галерею, что располагалась между этими примечательными зданиями. Попасть сюда можно было через отдельную дубовую дверь, что обычно никогда не закрывалась на замок – камердинер справедливо полагал, что среди обитателей замка если и есть воры, то уж интересуются они чем угодно, только не книгами. К двери вели несколько массивных гранитных ступенек, вокруг которых буйно разрослась крапива. Вообще-то в книжное царство можно было попасть и через дверь в противоположной стене, и даже из главного корпуса замка – то есть не выходя на улицу. Но лорд Сепулкрейв пользовался неизменно одним и тем же маршрутом – выходил на улицу, миновал башню с луковичным куполом и поднимался по гранитным ступеням. Герцог был самым заядлым читателем замка, но проводил он в библиотеке куда меньше времени, чем ему хотелось бы – все в этом мире имеют свои обязанности, даже власть предержащие. Лорду Сепулкрейву в силу занимаемого им положения приходилось участвовать в разного рода церемониях, и не только у себя дома, так что немногие свободные часы он старался посвящать чтению. Был у герцога и еще один обычай – как поздно бы он не освобождался от текущих дел, он всегда приходил в библиотеку и просиживал тут почти до рассвета.
В тот вечер, когда хозяин замка послал Флея к госпоже Слэгг с распоряжением принести ребенка в библиотеку, он сумел освободиться уже в семь часов. Удобно устроившись в углу в глубоком кожаном кресле, герцог погрузился в воспоминания.
В комнате горел один-единственный светильник, но зато яркий. Впрочем, помещение было весьма внушительно, так что света хватало только на освещение страниц листаемой лордом Сепулкрейвом книги да на разгон тьмы от золоченых корешков ближайших к нему инкунабул. Полки с книгами уходили к потолку на высоту пятнадцати футов, но поверх полок еще шла каменная антресоль. Какое уж тут освещение...
Рядом с задумавшимся герцогом стоял небольшой столик, вырезанный из цельной глыбы розового мрамора. Кроме светильника, на столе лежали три книги – самые ценные из коллекции Гроунов. На коленях хозяина замка покоилась еще одна книга – сборник стихов, принадлежавший его деду. Однако книга была закрыта, впрочем, пока что лорду Сепулкрейву было не до чтения. Положив голову на спинку кресла, он размышлял, закрыв глаза. Одет аристократ был в просторный серый балахон – он всегда одевался в серое, когда шел в библиотеку. Глядя на герцога, всяк бы удивился его рукам – продолговатые кисти с тонкими пальцами изящно высовывались из просторных рукавов его одеяния – хозяин Горменгаста вовсе не выглядел прирожденным воином. Длинные холеные пальцы герцога покоились на подлокотниках кресла – в таком положении он сидел уже по меньшей мере час.
Библиотечный зал казался бесконечным – противоположная стена совершенно терялась во мраке. На мгновение лорд Сепулкрейв вскинул голову, привлеченный необычным шорохом, но потом снова смежил глаза – ему, кажется, просто показалось. Вообще вся обстановка, весь интерьер библиотеки так и навевали меланхолию на посетителя. Впрочем, именно за этим-то и приходил сюда хозяин – хоть на какое-то время отрешиться от мирских забот.
Сейчас герцог размышлял о самой что ни на есть жизни – о своей супруге. И лорд Сепулкрейв, и леди Гертруда никогда не чувствовали себя счастливыми в браке. Династические интересы требовали связи отпрысков знатных родов в единое целое, и это свершилось. Но они хоть и жили одной семьей, каждый чувствовал себя принадлежащим к какому-то иному миру, в котором супругу не было места. Тем не менее оба беспрекословно выполняли требования сложившегося за века ритуала – встречались, когда положено, ходили под руку, задавали друг другу банальные вопросы. Герцог Гроун и его жена относились друг к другу, как к обычному предмету быта, не больше. Сам лорд Сепулкрейв, сознавая неоспоримое превосходство собственного интеллекта над интеллектом супруги, тем не менее относился к ней с некоторым подозрением. Демонстративность, с которой госпожа Гертруда противопоставляла себя мужу, хотя ничего при этом не говорила и даже не делала никаких намеков, все-таки наводила на неприятные мысли. Герцог подумал с раздражением, что супруга невольно подрывает его авторитет. Но тут подкралась спасительная мысль – а что она сможет сделать, даже если ей что-то не нравится? Вот именно, что ровным счетом ничего. Можно сколько угодно бесноваться и задирать нос, но при этом сознавать, что твое место в жизни определено навечно. Встречались хозяева Горменгаста в будуаре леди Гертруды тоже исключительно по практическим соображениям – каждый знал, что династии нужен наследник, что высокое положение тоже к чему-то обязывает. Когда герцогиня забеременела, она совсем перестала показываться на людях – Сепулкрейв видел ее очень редко, тоже повинуясь ритуалу. Тем не менее несчастливый брак оказал свое влияние на состояние герцога. Впрочем, хозяин Горменгаста с рождения склонен был к грусти.
Иногда лорд Сепулкрейв просто не понимал, что за червь гложет его душу – вроде бы все нормально, беспокоиться нечего, но тем не менее... Впрочем, меланхолия была обычным состоянием души этого человека, так что он не придавал большого значения своему минорному настроению.
Но не родился еще на свете человек, который бы хоть намеком не упоминал о грустных мыслях. Даже если он знатного рода и стоит на вершине иерархической лестницы. Но именно высокое положение и затрудняло общение герцога с окружающими – говорить откровенно о своих мыслях и чувствах он мог только с очень немногими людьми, одним из которых и был Поэт. Когда выдавалась свободная минутка в сочетании с приливами откровенности, лорд Сепулкрейв отправлялся в гости к Поэту и довольно сумбурно излагал ему все, что думал. Разумеется, нормальный человек вряд ли понял бы его – интересы обитателей замка были в большинстве случаев крайне приземленными и ограничивались приобретением различных удобств, что облегчают жизнь простому смертному. Поэт же понимал все – он никогда не задавал дурацких вопросов и ничему не удивлялся – мысль в ее естественном полете, не спрятанная за шелухой вычурных слов, была для этого человека с продолговатой, как у лошади, головой, смыслом жизни. Впрочем, иногда даже Поэт раздражал хозяина замка – стихотворец был неисправимым идеалистом и верил в конечное торжество справедливости. И потому, чтобы не разочаровываться в чересчур умном собеседнике, лорд Гроун предпочитал видеться с ним раз в две-три недели.
Была в аристократе еще одна черта, выделявшая его среди остальных представителей рода человеческого – он очень любил работать и делал это самозабвенно, не считаясь со временем. Впрочем, себе-то Сепулкрейв мог признаться, что специально забивал голову размышлениями о работе, чтобы изгнать меланхолию, которая иногда просто терзала его. Однако даже обилие работы не всегда помогало – и тогда аристократу приходилось прибегать к разным эликсирам и порошкам, которые, как он прекрасно знал, не прибавляли ему здоровья.
И сейчас, удобно устроившись в глубоком кресле, лорд Сепулкрейв снова терзался грустными мыслями. Впрочем, и наслаждался тоже. Библиотека располагала к философским размышлениям – о смысле жизни, о сущности мира. Гроун знал – он будет размышлять здесь почти до рассвета, а потом, когда его голова одуреет от бессонницы и напряжения, пойдет в спальню, чтобы провалиться в бездонную пропасть сна. И так до следующего дня.
В данный момент сознание герцога боролось с искушением встать, взять подсвечник и подойти к полкам, чтобы выбрать какую-нибудь более подходящую его настроению книгу, нежели сборник поэм. С другой стороны, совершенно не хотелось подниматься. Но неожиданно в голову аристократа пришла мысль, которая за сегодняшний вечер то и дело ускользала от него, не давая сосредоточиться. Так что с выбором книги можно было подождать, Так, что там было? Кажется, он начал с раздумий о роли традиций в могуществе и процветании семьи. Да, семья, семья... Стоп, сын, он совсем забыл о сыне!
Меланхолию как рукой сняло – нет, привычное состояние нисколько не покинуло душу Сепулкрейва; оно просто спряталось в дальний уголок, чтобы скоро вновь о себе напомнить. Легким движением лорд поднялся с кресла, поставил книгу на полку, где уже выстроились другие сборники поэзии, после чего вернулся к столу.
– Ну где ты там? – нетерпеливо вырвалось у герцога.
И тут из дальнего затемненного угла появился вездесущий Флей.
– Который час?
Флей поднес к глазам свои массивные часы:
– Восемь, господин!
Заложив руки за спину, хозяин Горменгаста прошелся вперед, потом назад. Флей наблюдал за ним, и тут аристократ остановился как раз напротив камердинера.
– Я хочу, чтобы сюда принесли моего сына, – заговорил лорд Сепулкрейв, – а ты иди и скажи няньке, чтобы к девяти часам она принесла его сюда. Проведешь их... ну, через парк, что ли... Все, можешь идти!
Флей, повернувшись, молча вышел. Пройдя несколько шагов по темному коридору, старик свернул направо. Хотя кругом царила полная тьма, Флей отлично ориентировался здесь. Все, он уперся в резную дубовую дверь... Так, теперь нужно протянуть руку, тут будет засов... В подтверждение предположений камердинера глухо звякнул отодвигаемый засов. Отворив дверь, старик вышел на улицу. Ночь была безлунной, только сбоку можно было различить росшие у стен библиотеки исполинские сосны. Впрочем, Флея темнота нисколько не страшила – он ходил этой дорогой тысячи раз, так что может пройти и сейчас, даже если ему завяжут глаза. Сперва – направился по вымощенной каменными плитками дорожке, вслух рассуждая с самим собой: «Но почему сейчас-то? Летом было достаточно времени, да и светло опять же – возись с мальчишкой – не хочу... Но словно забыл о ребенке... Давно нужно было заняться с дитятей – отец все-таки! Не пойму я: с какой стати вести их по улице ночью, да еще в такой холод! И так обращаются с наследником! Плохо. И опасно. Простудится. Впрочем, его сиятельству все-таки виднее. Он знает. А я – всего лишь слуга, что с меня взять? Впрочем, я самый главный слуга. На этот пост избрали меня, потому что верили мне. Интересно, почему? Наверное потому, что я умею молчать, хе-хе...»
По мере приближения к Кремневой башне деревья стали редеть, и на небе можно было различить отдельные звезды. Ветки больше не образовывали над головой плотный потолок, так что теперь на землю проникал слабый бледный свет звезд и луны. Внезапно Флей остановился, глядя с ужасом вперед. В нескольких шагах, прямо у дороги, стояла странная фигура – выше человеческого роста, абсолютно неподвижная. Что это? Не злой ли дух? Чувствуя, как гулко забилось сердце, Флей проворно схватился пальцами за висящий на шее талисман. Теперь можно сделать шаг вперед. И тут же камердинер выругал себя – «злой дух» оказался просто подстриженным деревом. И как только он днем не обратил внимания на эти проделки садовников?
Злясь на себя и садовников, камердинер не заметил, как дошел до нужной двери. Флей и сам не знал, почему сразу не поднялся по лестнице и не разыскал няньку Слэгг. Старик осмотрелся: с одной стороны – помещение для слуг, можно даже подойти и заглянуть в окно. С другой – высоченное окно кухни. Должно быть, смекнул Флей, ночная смена работает, а остальные наверняка уже легли спать. Камердинер лорда Сепулкрейва попытался представить, что может происходить сейчас на кухне. Все, как обычно: кто-нибудь из младших поварят отскребает с песком заляпанный жиром пол, кто-то моет посуду, кто-то готовит специи для завтрашних соусов.
Однако неожиданно для себя Флей углядел небольшое окошко, из которого лился зеленоватый свет. Старик еще не успел удивиться, как ноги сами понесли его через двор к этому окошку.
Дважды он пытался остановиться, говоря себе, что ничего интересного там быть не может, что уже холодно и что он пришел сюда по поручению господина. И тем не менее неведомая сила заставляла старика идти все дальше и дальше.