– Не знаю, – томно протянула Фуксия, – возможно, насчет честности действительно надо бы... Но все равно – я ничего не знаю. Для чего я должна интересоваться всем этим?
– И все-таки кое-что тебе наверняка известно, – сказал Стирпайк торжествующе, – во всяком случае, ты только что сама повторила мою мысль, только в измененном виде. Ты сказала, что все должно быть честно, не так ли? Верно. Но почему честность занимает так мало места в этом мире? Алчность, жестокость, жажда власти – вот что мешает проявиться лучшим качествам человека. Чтобы восстановить справедливость, нужно...
– Да хватит молоть языком! – голос Фуксии звучал по-прежнему бесстрастно. Повернувшись лицом к Горменгасту, девочка расширенными от восторга глазами рассматривала крышу Кремневой башни, облитую лучами почти зашедшего за горизонт солнца. Еще немного – и угаснут последние остатки дня. Вдалеке серыми птицами плыли по небу неизбежные тучи. Да, осень, осень...
– Но я... – начал Стирпайк.
– В таком случае, почему ты только говоришь о необходимости восстановить справедливость? – резонно спросила юная аристократка. – Если ты у нас такой языкастый, давай, покажи пример...
– А я и попытаюсь это сделать! – воскликнул бывший поваренок с такой горячностью, что с девочки слетела вся меланхолия.
– Так-так, – сказала Фуксия, цепко глядя в лицо Стирпайка. – Что, решил уничтожить жестокость? Жадность? И что там еще ты говорил? Откровенно говоря, сомневаюсь, что у тебя хватит на это сил. Разумеется, ты парень умный, да вот только еще не родился на свет всемогущий человек...
Рассуждения дочери лорда Сепулкрейва застали Стирпайка врасплох. Он не ожидал, что девочка поставит его в тупик своей железной логикой.
– Вот так-то, – проговорила Фуксия, пока юноша размышлял, что сказать теперь и как поскорее выйти из неловкой ситуации, – вот так-то! Почти зашло, кстати говоря...
– Что почти зашло? – не понял юноша. Тут же он догадался проследить за взглядом Фуксии – оказалось, речь идет о солнце, которое и в самом деле почти село за горизонт. – А, так ты говоришь об этом медовом прянике? Точно – скоро оно совсем остынет...
– Как? Медовый пряник? – переспросила юная герцогиня. – Так ты называешь солнце? Думаю, что лучше так его не называть. Звучит кто-то пренебрежительно... – Остановившись, девочка поинтересовалась: – Вот интересно, ты другим вещам тоже даешь подобные прозвища?
– Иногда даю, – признался Стирпайк, – что поделаешь, коли я такой неуважительный.
– Людям тоже даешь клички, надо полагать?
– Случалось.
– Интересно, какую кличку ты дал мне?
Подумав несколько секунд, юноша шевельнул пшеничного цвета бровями:
– Для тебя я пока не припас прозвища. Мысленно я зову тебя леди Фуксией.
– Хорошо, а мою маму ты как-нибудь окрестил?
– Ее-то? Ее да...
– И как, позволь спросить?
– Я называю ее старой кошелкой! – выпалил паренек.
Глаза Фуксии широко раскрылись, и она тихо сказала:
– Уходи.
– Но это нечестно! – запротестовал Стирпайк. – Ведь ты сама вынудила меня сказать это вслух!
– Ладно, а какую кличку ты дал папе? Впрочем, не говори – я и так уже поняла, что это какое-нибудь злое и обидное прозвище, – решила дочь Гроунов. – А между прочим, пару минут назад ты говорил, что очень желаешь искоренить разные там несправедливости в мире. Если я не ослышалась, то зло было в их числе. Но это я так, к слову. Лучше скажи, какие другие клички ты дал домашним. Они смешные?
– Скажу, но только потом, – решил Стирпайк, почувствовав, что холод пробрал его до костей, – потом. Кстати, ты ведь наверняка еще не оправилась от болезни, а позволяешь себе длительные прогулки в холодную погоду. Стоит ли рисковать здоровьем? Доктор говорит, что тебе лучше еще некоторое время лежать в постели. Он очень беспокоится за тебя.
Фуксия ничего не ответила. Не сговариваясь, они повернули обратно, и когда пришли в замок, на землю уже опустилась ночь.
А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ...
Утро следующего дня не обещало хорошей погоды – солнце выглядывало из-за туч лишь на короткие отрезки времени, то и дело налетали сильные порывы ветра. Но жизнь есть жизнь, и замок неохотно просыпался. Из многочисленных печных труб валил дым, кое-где хлопали отпираемые ставни и слышались пронзительные голоса сновавших тут и там слуг. Туман густой пеленой покрывал гору Горменгаст. Небо прояснилось лишь к полудню, но ветер продолжал дуть с прежней силой. «Должно быть, холодно на улице!» – подумала с досадой Фуксия, ломая в пальцах тонкий стебелек засушенного летом между страницами книги цветка.
Обернувшись, девочка увидела госпожу Слэгг – старуха наблюдала за ней со столь жалостливым выражением лица, что Фуксия, не помня себя, шагнула к няньке и заключила ее в крепкие объятия. Няня – одна из немногих людей, кому можно доверять.
– Ну будет, будет тебе! – бормотала госпожа Слэгг. – Мне же больно. Погоди, доживешь до моих лет, сама будешь стонать. Я с тобой почти всю жизнь вожусь, а ты меня чуть не удушила... Ты... Ты... – Старая женщина поднялась на ноги, но внезапно зашаталась. Фуксия успела подхватить ее под руку и усадила на кровать.
– Няня, неужели я в самом деле причинила тебе боль? – с недоверием спросила девочка.
Вместо ответа нянька горячо расцеловала воспитанницу, и глаза ее потеплели.
– Одевайся, и поди причешись, – распорядилась нянька. – Ты не забыла, что сегодня папа собирает семейный совет? Боже, я совсем забегалась! То одно, то другое на мою голову. Когда это все кончится? Голова идет кругом. Кстати, какое платье приличествует надеть по такому случаю?
– Ты тоже будешь на совете? – поинтересовалась Фуксия.
– Ты что, рехнулась? Как ты могла подумать такую глупость! Я просто должна принести нашего мальчика, его сиятельство...
– Как?! Титус тоже будет там?
– Что за тон – «Титус будет там?» – От возмущения нянька всплеснула руками. – Разумеется, он будет присутствовать. Ведь совет из-за него и созывается. Будут решать об устройстве торжественного завтрака в честь малыша.
– Няня, а кто еще пойдет туда?
Старуха начала загибать пальцы:
– Во-первых, твой батюшка, это понятно. Конечно, он в первую очередь. Во-вторых...
Пока госпожа Слэгг перечисляла Фуксии имена приглашенных на семейный совет, лорд Сепулкрейв возвращался в свои покои из оружейной комнаты, где он только что совершил выполняемый раз в полгода ритуал. Ритуал состоял в торжественном отпирании железного шкафа с особо ценными экспонатами и в нацарапывании на внутренней поверхности дверцы шкафа небольшого полумесяца. Делалось это специальным кинжалом, приносимым Саурдастом на алой бархатной подушке. Число полумесяцев, выцарапанных внутри железного шкафа, считая сегодняшний, составляло семьсот тридцать семь. Глядя на крохотные полукружья, можно было без труда определить характеры ушедших в мир иной владельцев Горменгаста – одни полумесяцы были нацарапаны кое-как, наспех, другие, напротив, с великим тщанием. Лорд Сепулкрейв понятия не имел, какое именно событие положило начало столь необычной традиции – архивы Горменгаста сохранили не все документы – но считал своим долгом продолжать заведенный предками обычай. Надо – значит надо.
Саурдаст по окончании процедуры аккуратно запер дверь шкафа на ключ, после чего водворил старинный кованый ключ на прежнее место в связке. Все это он проделывал не торопясь, но с видимым удовольствием. Во время запирания дверцы со стариком случилась небольшая конфузия – он не заметил, что при захлопывании двери в щель попал конец его длинной бороды. А когда дверь закрылась, было уже поздно. Саурдаст дернул – бесполезно, борода прочно застряла в двери. Ключ же с висевшим на нем кольцом, держащим другие ключи, торчал в замочной скважине – по ритуалу ключу полагалось находиться в замке ровно двадцать три часа, в течение которых одетый во все желтое воин должен был охранять шкаф. Повернуть ключ и освободить бороду означало нарушить веками складывавшуюся традицию. Но Саурдаст не растерялся – оглянувшись по сторонам, он вытащил из висевших на поясе ножен небольшой кинжал и отхватил застрявшие в двери пряди бороды, после чего свечой спалил высовывавшиеся из щели волосы.
В своей спальне лорд Сепулкрейв застал Флея – камердинер любовно раскладывал на кровати сшитый из черного шелка костюм, надеваемый герцогом в торжественных случаях. Посмотрев на праздничное облачение, лорд Горменгаст подумал, что его настроение все-таки слегка улучшилось. Все потому, что он затеял этот совет и последующий завтрак в честь наследника. Аристократ только теперь осознал, как это приятно – произвести на свет сына. Титус родился в один из дней, когда лорда Сепулкрейва одолевали приступы меланхолии, тогда герцог несколько раз заходил в спальню ребенка и разглядывал его довольно безразлично. Сейчас же отец думал – родился мальчик, мужчина, а значит – у Горменгастов есть будущее. Сам он с таким дурным расположением духа обречен, несомненно, на не слишком долгий век. Но все же он не напрасно живет – он выполнил долг перед природой, перед прошлыми и будущими Гроунами, он произвел на свет сына и может быть спокоен.
Во всяком случае, одним беспокойством стало меньше – раньше лорда то и дело ужасала мысль: а что будет, если прекратится род Гроунов? А теперь будущие хозяева Горменгаста не станут указывать на его гроб в фамильном склепе и говорить: «Он был последним. У него не было сыновей». И это уже неплохо.
Между тем время шло и шло. Флей помогал хозяину одеваться – оба молчали, каждый думал о своем. Застегивая осыпанную драгоценными камнями булавку в воротнике, лорд Сепулкрейв украдкой наблюдал в зеркало за Флеем – удивительно, что лицо камердинера совершенно ничего не выражало. Неожиданно герцог вспомнил свои книги – дорогие и не очень, сказки и философские труды, исторические и художественные, по географии и естественным наукам. Может, прямо сейчас отправиться в библиотеку и оторваться хоть на короткое время от суровой действительности. Как обычно, герцог не понимал, какой червь точит его душу...
– Во-вторых, – продолжала загибать пальцы нянька, – твоя уважаемая матушка. Твои родители – вот уже двое...
А леди Гертруда и не думала переодеваться – у нее и в мыслях не было, что к семейному совету нужно как-то готовиться. Чего ради?
Герцогиня, как обычно, сидела в своей комнате. На коленях у женщины лежала изрядно потрепанная книжка с большим пятном от пролитого кофе на обложке. Леди Гертруда читала – ее невнятный голос почти заглушался мурлыканьем десятков кошек, наполнявших комнату. Кошки были повсюду – на креслах, на кровати и даже на подоконниках. Кошки были только белыми – очередной каприз аристократки.
Всякий раз, доходя до конца правой страницы и переворачивая лист, леди Гертруда поднимала взгляд и обозревала хвостатых любимцев.
Оглядев кошек, женщина вновь устремляла глаза на испещренные красивым шрифтом страницы. Герцогиня не зря читала вслух – она читала для кошек, причем тот самый рассказ, который она читала по меньшей мере три раза в месяц.
"Дверь захлопнулась, звякнула задвижка, но ясноглазый луноликий принц даже не дрогнул. Он был смел и отважен, ему не раз приходилось слышать зловещий стук запиравшихся дверей, потому он не испытывал страха. Но принц бы неминуемо испугался, если бы знал, чья именно рука захлопнула дверь. То был Карлик с медными зубами – более ужасный, чем это можно себе представить. Его большие треугольные уши то и дело ходили из стороны в сторону. Карлик слушал и думал...
Принц как раз закончил расчесывать волосы. Спрятав расческу в расшитый бисером чехольчик, он вдруг услышал подозрительный шорох..."
Леди Гертруда в очередной раз обвела взглядом кошек и перевернула страницу книги, а госпожа Слэгг все загибала пальцы:
– Разумеется, будут присутствовать доктор Прунскваллер и леди Ирма. Они всегда принимают участие в семейных событиях, хотя не члены семьи. Но ходят всегда... Ах ты, Боже мой! всегда все на меня сваливают: чуть не забыла, что мне нужно еще сходить и предупредить всех. Твою маму, а она опять станет кричать на меня... Но идти к ней все равно придется – потому что леди Гертруда постоянно жалуется на дырявую память. И к доктору нужно успеть сбегать, а то ведь может забыть. Вообще-то, дитя мое, не люблю я этого Прунскваллера – отвратительно ведет себя! Как ни встречусь с ним, постоянно скользкие шуточки и глупый смех, а ведь уже взрослый человек! Впрочем, не мне решать, звать его или не звать. Его сиятельство приглашает доктора даже тогда, когда его глупая и уродливая сестра остается дома. Впрочем, на сей раз ее все-таки пригласили. Кто там еще? Постой, как я тебя забыла? Попрошу только – будь все время рядом, мне все еще за мальчиком приглядывать нужно. Нет, я когда-нибудь свихнусь. Носишься тут, понимаешь, как угорелая – в мои-то годы! И никому нет дела до этого – даже тебе. Эй, Фуксия, ты меня слушаешь?
– Да, да, – тряхнула головой девочка, – слушаю. Но вот только зря ты говоришь плохо о докторе. Лично мне он нравится.
С этими словами юная герцогиня повернулась к няньке спиной и запустила руку под матрац на своей кровати. Достав крохотную коробочку, Фуксия нажала спрятанный в бархате обивки гвоздик, и крышка футляра сама откинулась. Достав из коробочки подаренное доктором Прунскваллером украшение из рубина, дочь Гроунов водрузила его на шею и повернулась к няньке, ожидая, какой эффект это произведет.
– Ах! Ты обязательно должна надеть эту красоту на совет! – всплеснула руками госпожа Слэгг. – Все должны увидеть тебя. Ты несравненна. Камень тебе определенно идет, послушай старуху...
– Нет, няня, я не стану надевать его на совет. Во всяком случае, не в такой день. Я надену украшение лишь тогда, когда останусь наедине с тобой или... Или когда встречу человека, который сумеет оценить меня по достоинству. Вот так!
Между тем сам Альфред Прунскваллер нежился в просторной мраморной ванне. Эскулап был в прекраснейшем расположении духа. Перед тем, как разлечься в горячей воде, доктор влил в ванну дозу ароматического масла, которое вдобавок еще и благотворно действовало на кожу. «Хорошо, ах, хорошо!», – то и дело восклицал медик.
Полежав некоторое время недвижимо, Прунскваллер лениво высунул из воды правую ступню. «Нога как нога, – рассеянно сказал врач себе, – самая что ни на есть типичная нога. Без шрамов и прочих особых примет. И без шестого пальца».
Альфред Прунскваллер закрыл глаза – ему хотелось продлить блаженство. Даже не верилось, что на улице стоит поздняя осень, что отвратительно воет ветер и с неба периодически падают колючие снежинки. Эскулап зажал большим и указательным пальцем каждой руки уши и ноздри и погрузил голову в воду. «Хорошо!» – в восторге завопил он, выныривая. Крик был столь громким, что леди Ирма услышала его даже в своей комнате, находящейся как раз над ванной. От неожиданности старая дева рассыпала по полу шпильки. Вообще сестра доктора посвятила туалету почти весь сегодняшний день. В одной только ванной она провела полтора часа. Подойдя к зеркалу, женщина критически осмотрела себя. Ирма нашла, что кожа ее выглядит несколько дряблой, хотя она перепробовала все рекомендованные братом снадобья. Видимо, придется воспользоваться последним средством – вульгарной пудрой. Ничего не попишешь, ей уже не двадцать лет...
Услышав очередной вопль брата, женщина встревожилась: а вдруг он просит о помощи, вдруг он почувствовал себя плохо? Поспешно спустившись вниз, леди Ирма приникла к замочной скважине:
– Альфред, ты там жив? Что случилось?
– Ты, сестрица? В чем дело? – раздался с той стороны двери звонкий голос медика.
– Конечно, я, кто тут еще может быть? – удивилась леди Ирма. – Ты хорошо себя чувствуешь?
– Ха-ха-ха! – заржал врач, поднимая тучу брызг, дождем упавших на мраморные плитки пола. – Хорошо сказано – в самом деле, кто еще может здесь быть? Впрочем, я ведь тебя отсюда не вижу. Вдруг нас решила почтить своим блистательным присутствием богиня Луны? Почему нет? Я сейчас как раз... хе-хе... в форме... Кстати, ты готова, или пока нет?
– Я-то почти готова, а вот ты все копаешься! – воскликнула леди Ирма раздраженно. – Смотри, опоздаешь! Ты...
– Да не кипятись ты! – крикнул эскулап добродушно. – Уж пошутить нельзя! Что, говоришь, уже время? О, моя драгоценнейшая сестрица, о, жрица сладострастная! Мы все рабы часов, что поделаешь... Ирма, ты в самом деле величайшая грешница! Слышишь меня? Говорю, грешница ты! Лишаешь меня досуга. Ты – скопище каких угодно грехов. Ты...
Однако леди Ирма не слышала дальнейших излияний брата – сердито стукнув по двери ванной кулаком, она поднялась в свою комнату и продолжила пудриться, то и дело критически оглядывая себя в зеркало.
– Там будет и Саурдаст, – говорила нянька, – потому что он знает решительно все обо всем. И обо всех. Он просто кладезь знаний, этот Саурдаст...
– Это все, кто будет на совете? – бросила Фуксия нетерпеливо.
– Да не торопи ты меня! – вспылила нянька. – Ох уж, молодо-зелено, все несетесь впереди жизни. Так, пятерых назвала, ты шестая, Титус, ягодка, он седьмой.
– А ты восьмая, – подсказала Фуксия, – ты самая...
– Самая – что? – удивилась нянька.
– Так, неважно, – девочка почему-то ушла от ответа.
Пока в разных концах Горменгаста приглашенные на семейный совет Гроунов поспешно приводили себя в порядок, сестры лорда Сепулкрейва сидели в глубоких, цвета пламени, креслах и, как зачарованные, смотрели на Стирпайка, который, кряхтя, вытаскивал пробку из узкой бутылки, покрытой толстым слоем пыли. Юноша надежно зажал нижнюю часть бутылки ступнями и тянул вогнанный в пробку штопор на себя, но пробка упорно не желала поддаваться.
Однако молодость и упорство взяли свое – через несколько минут поверженная пробка покоилась на каминной доске. Стирпайк налил немного вина в рюмку и осторожно попробовал его на вкус.
Герцогини аж подались вперед, не спуская глаз с лица сообщника.
Стирпайк достал из кармана шелковый носовой платок – между прочим, с вензелем Альфреда Прунскваллера – и изящным жестом вытер губы. После чего принялся изучать содержимое рюмки на свет.
– Что там такое? – несмело поинтересовалась леди Кларисса.
– Отравлено, да? – спросила Кора с расширенными от ужаса зрачками.
– Кто отравил вино? – допытывалась Кларисса.
– Конечно, – это дело рук Гертруды, – повернулась к ней сестра, – когда-нибудь она все-таки прикончит нас!
– Но она не может сделать этого, – возразила леди Кларисса резонно.
– В любом случае нам нужно как можно скорее вернуть себе утраченную власть.
– И авторитет.
– Само собой разумеется.
Герцогини заговорщически подмигнули друг другу.
В этот момент Стирпайк подал наконец голос:
– Сударыни, вино отличное. Очень изысканный букет. Я бы даже сказал – бесподобный. Спешу вас обрадовать – вино не отравлено. Разумеется, Гертруда делает все возможное, чтобы отравить вам жизнь, но до этой бутылки у нее руки не дотянулись. Может, налить вам по рюмочке? Оценим букет вместе, а заодно отпразднуем сегодняшнее событие. Ну как?
– Верно, верно, – закивала леди Кора, – плесни мне вина.
Стирпайк величественным жестом наполнил рюмки и поставил бутылку на стол.
– Ну-ка, привстанем! – предложил он.
Близнецы послушно поднялись. Едва Стирпайк открыл рот, чтобы произнести заготовленный заранее тост, как Кора опередила его:
– Предлагаю выпить за наше дерево. Оно такое милое. Итак, за дерево!
Кларисса, раскрыв рот, с удивлением смотрела на сестру. Но секунду спустя она взяла себя в руки и нарочито бодрым голосом сказала:
– Да, да... Выпьем, друзья!
Стирпайк хитро подмигнул женщинам – неожиданная инициатива леди Коры не только не обидела его, но, наоборот, обрадовала. В конце концов, он лишний раз убедился в несокрушимости духа сообщниц. К тому же сегодня – решающий день. Он долго и кропотливо все готовил, теперь пришла пора испытать свои возможности на практике. К тому же расслабиться всегда неплохо.
Пить – так пить. Хоть за сухое дерево. Пусть сухое дерево его прежней жизни в конце концов зацветет самыми крупными цветами и даст спелые плоды. А пока польем его вином...
За первым тостом последовал второй, третий. Покончив с бутылкой, конспираторы отправились на балкон – путь на который лежал через Комнату корней.
Несколько минут они молча смотрели вниз. Стирпайк поразился – герцогини нисколько не боялись головокружительной высоты, на которой прилепился балкон к башне. «Впрочем, – подумал юноша, – в этом нет ничего удивительного – они же давно привыкли ходить сюда и стоять. Времени у близнецов хоть отбавляй...»
Стирпайк не был бы Стирпайком, если бы в его бездонных карманах не оказалась еще одна бутылка и крохотные стаканчики. Все это богатство юноша под восхищенные аханья сестер поставил на широкие перила балкона.
На сей раз пробка поддалась быстро, и Стирпайк привычным жестом наполнил стаканчики. Откашлявшись, он заговорил:
– Во-первых, предлагаю тост за ваше здоровье. Выпьем за него, ведь вам предстоит наслаждаться возвращенной властью. Потерпите, остается немного. Выпьем и за вашу смелость. За ваш ум, смекалку и решительность. Выпьем! – С этими словами он пригубил вино.
Кларисса поднесла было полный стакан к губам, но Кора толкнула ее локтем в бок. «Не пей пока!» – прошипела она.
Стирпайк и тут не растерялся:
– А теперь выпьем за светлое будущее. За его скорейшее наступление. Оно придет, как только мы успешно выполним задуманное. Сегодняшний день – особый. Он отмечает череду великих дней, что последуют за ним. Дни вашего восхождения на положенные вам высоты. Положенные... э-э-э... в силу природных и исторических прав. Итак, сударыни, за светлое будущее!
Все трое поднесли вино к губам. Кора первой опустошила стакан и швырнула пустую посудинку в сторону дерева. Кларисса тут же последовала ее примеру. Будущее рисовалось сестрам в самых радужных тонах. Чтобы вступить в это лучезарное будущее, нужно было сделать совсем немногое...
ПОЖАР
Хотя формальным организатором семейного совета был лорд Сепулкрейв, церемонией тем не менее заправлял вездесущий Саурдаст. Перечить книжнику не смел никто – впрочем, к его распоряжениям все относились безразлично и выполняли их беспрекословно. Сейчас Саурдаст возвышался возле мраморного столика и величественно разглядывал присутствующих. Он упивался собственным положением, считая, что знает больше, чем все взятые вместе люди, собравшиеся в библиотеке волею хозяина замка. Хранитель традиций Горменгаста думал, что в том и состоит его положение, его авторитет, чтобы выделяться из общей толпы. Быть в некоторой степени даже выше господ. Потому совсем не случайно архивариус был очень скромно одет – строгий темный камзол безо всяких там кружев и лишних пряжек. Все строго по необходимости. Хотя Саурдаст знал – стоит ему только заикнуться, и лорд Гроун предложит ему на выбор несколько дюжин одежд. Сепулкрейв всегда был внимателен к запросам окружающих и считал, что хорошо выполняющие свою работу люди должны хорошо вознаграждаться. Кроме того, герцог считал своим долгом разрешать все проблемы своих помощников, чтобы направить их мысли исключительно на работу. И это ему обычно удавалось.
Чуть в стороне выстроились в ряд пять разномастных стульев, принесенных заботливым Флеем. Точно в центре сидела госпожа Слэгг со сладко посапывающим Титусом на руках. Справа от няньки сидел лорд Сепулкрейв, слева – леди Гертруда. Герцог был погружен в глубокие размышления, его супруга бесстрастно разглядывала резные завитушки книжных шкафов. Справа от герцогини восседал доктор Прунскваллер – по его лицу блуждала странная улыбка. На противоположном конце ряда устроилась леди Ирма – она то и дело поправляла уложенные в замысловатую прическу волосы. Стула для Фуксии не нашлось – к вящему удовольствию девочки. Заложив руки за спину, юная герцогиня стояла позади собравшихся. Девочка откровенно скучала – достав из кармана зеленый шелковый носовой платок, она крутила и сворачивала из него всякие фигурки, связывала в узелки, которые тут же распускала. На мгновенье взгляд Фуксии остановился на Саурдасте. Девочка подумала: «Неужели и я когда-нибудь буду такой старой? Такой сморщенной – старше мамы, даже старше няньки... Я тут самая младшая... Впрочем, нет – Титус моложе. Хотя его можно не принимать в расчет. Какое мне дело до Титуса? Он сам по себе, я сама по себе...»
Пользуясь тем, что на нее никто не смотрит, Фуксия беззастенчиво разглядывала присутствующих.
В конце концов взгляд девочки остановился на леди Ирме.
В самом деле, думала юная герцогиня, эта женщина не имеет никакого отношения к семье Гроунов. Какая странная у нее шея – длинная и тонкая. Ну точно жираф! И ноги, пожалуй, длинноваты...
Размышляя над странной внешностью госпожи Прунскваллер, Фуксия совершенно забыла, где находится, и забормотала себе что-то под нос.
Саурдаст, как раз собиравшийся начать торжественный ритуал, удивленно посмотрел на юную герцогиню. Нянька, сжав ребенка еще крепче, тоже обернулась и с укоризной глянула на воспитанницу. Лорд Сепулкрейв, успевший задремать, разом открыл глаза. Госпожа Гертруда тоже стряхнула с себя меланхолию – повернувшись к Флею, она закричала: