Нянька уже успела забыть предыдущую часть разговора, так что теперь ее недоумение вполне искренне:
– Прошу прощения, ваше сиятельство – о ком вы говорите? Фуксия? Да-да, она такая милая девочка – просто клад, а не ребенок...
Госпожа Гертруда порывисто вскочила с места, сбросив со столика несколько склянок с притираниями:
– Няня, вы просто несносны! Уходите! И его забирайте! Фуксия готова?
– Я...я... думаю, что... да-да, – залепетала нянька растерянно. – Фуксия готова. Она сидит и ждет у себя в комнате. Конечно, конечно, просто я думала...
– Церемония начнется очень скоро, – нехотя проговорила герцогиня, переводя взгляд с циферблата настенных часов на лежащего на кровати Титуса, – да, скоро. Недолго остается терзаться...
Нянька подхватила ребенка на руки и устремилась к двери. Выходя в ярко освещенный коридор, старуха удовлетворенно подумала: «Первый праздник в его честь. Первый, дай Бог, чтобы не последний!»
Наконец отыскался и Стирпайк – он как раз выходил из перехода, ведущего в покои близнецов, когда из-за поворота выскочила Фуксия и, не успев притормозить, врезалась в него.
По случаю предстоящего торжества Стирпайк разоделся в пух и прах: натянул шелковый камзол, обул лучшие башмаки лакированной кожи с серебряными пряжками, надушился заморскими благовониями. Возвращаясь от сестер герцога, юноша был уверен, что ему никто не встретится в столь ранний час. Появление Фуксии несколько озадачило его:
– Как, Фуксия, ты уже поднялась? Не рановато ли?
Фуксия, переводя дух от быстрого бега, выдохнула:
– Тебя зовет... доктор!
– Где он? – спросил юноша, в то же время стараясь узнать, для чего он понадобился эскулапу.
– В комнате моего отца.
Стирпайк облизал пересохшие губы:
– Отец нездоров?
– Да, ему очень плохо.
У Стирпайка отлегло от сердца – значит, дело вовсе не в нем. Юноша тут же заверил юную герцогиню, что сейчас же отправится к доктору. Оба тут же направились в сторону покоев лорда Гроуна, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами – разговор не клеился, каждый думал о своем.
Бывший поваренок был теперь и бывшим учеником доктора – с тех пор как Стирпайк решил отказаться от покровительства Прунскваллера, их отношения стали несколько натянутыми. Впрочем, войдя в комнату, юноша не увидел на лице доктора вражды – только тревогу и озабоченность.
Медик взволнованно ходил по комнате, то и дело бросая быстрые взгляды в сторону каминной доски. Герцог, делая страшные глаза, то и дело угукал, явно рассчитывая уверить окружающих в своей принадлежности к царству пернатых.
Стирпайк чересчур громко захлопнул за собой дверь – и лорд Сепулкрейв тут же перенес свое внимание на новичка, который пока не был в курсе последних перемен. Это и было нужно Прунскваллеру: он многозначительно подмигнул Стирпайку. Юноша сразу понял, чего от него хотят. Оба подскочили и схватили лорда за руки. Против ожиданий, герцог не оказал никакого сопротивления. «Кладем его на кровать!» – распорядился доктор коротко. Лорд Сепулкрейв покорно пошел к кровати, изредка издавая глупые смешки. Попросив юношу отвлечь внимание пациента, доктор отвернулся к окну, раскрыл саквояж, вытащил шприц и наполнил его бесцветной жидкостью из флакона с притертой пробкой. Герцог продолжал уверять Стирпайка в своей новой ипостаси, тот сочувственно слушал. Воспользовавшись затишьем, доктор резко повернулся, схватил аристократа за руку и погрузил иглу шприца ему в запястье. Краска мгновенно отхлынула от лица герцога, оно стало мертвенно-бледным. Пальцы его разжались, и он осел на сваленные грудой подушки. Больше всего Стирпайка поразили глаза хозяина Горменгаста: сейчас они были пустыми и невыразительными, словно у рыбы. А ведь раньше...
– Будь добр, прикрой ставни, – распорядился доктор, глядя на герцога и убирая шприц в серебряный футляр, – думаю, так будет спокойнее.
Стирпайк немедленно выполнил просьбу врача. Прунскваллер, нахмурившись, наблюдал за пациентом.
– Доктор, чисто сработано, – похвалил Стирпайк, – я бы так ни за что не сделал. Кстати, что вы ему дали? И что делать теперь?
– Я не в настроении отвечать на вопросы, уважаемый, – бесцеремонно ответил Прунскваллер, защелкивая саквояж. – Поймите, что я не в настроении...
Доктор улыбался, но в его глазах читалась откровенная отчужденность.
– А как насчет церемонии? – поинтересовался Стирпайк. Он решил не подавать виду, что обиделся.
– Что тут такого? Думаю, что его сиятельство будет присутствовать на церемонии.
– Неужели? – искренне удивился Стирпайк. – Но вы только посмотрите, у него лицо зеленое... как у лягушки, прости, Господи.
– Не переживай, через полчаса кожа лорда Сепулкрейва примет естественный телесный оттенок. Так что никто ничего не заподозрит. Так, не стой! Сходи, отыщи Флея. И распорядись, чтобы сюда принесли таз горячей воды и пару полотенец. Пациента нужно обмыть и одеть. Быстрее!
Перед уходом Стирпайк, не сдержавшись, наклонился и взглянул в лицо герцога. Юноше не верилось, что через полчаса с ним все будет в порядке, как обещал доктор. Лицо хозяина Горменгаста приняло землисто-зеленоватый оттенок, нос заострился. Мысленно Стирпайк сравнил герцога с вампиром из прочитанной недавно книги.
СКУЛА, ЗАТЕКШАЯ КРОВЬЮ
Отыскать Флея оказалось делом нелегким, но в конце концов Стирпайк обнаружил камердинера в кошачьей комнате. Взлянув на голубовато-дымчатые ковры, устилавшие пол, юноша вспомнил, как побывал в этом месте около года назад. Здесь ничего не изменилось...
Старик тяжело дышал – Стирпайк сразу сообразил, что Флей шлялся по подвалу: на левом его плече висели клочья паутины.
– Чего тебе? – буркнул Флей, и глаза его недружелюбно сверкнули.
– Как дела? – невинно осведомился Стирпайк.
Флей ничего не ответил – он скосил взгляд в сторону, где на широкой тахте дремало несколько кошек.
– Герцог хочет вас видеть. – Стирпайк словно не замечал подчеркнутой враждебности камердинера Впрочем, в мозгу юноши мелькнула мысль – а знает ли Флей, что произошло с его обожаемым Сепулкрейвом?
Услышав слово «герцог», Флей инстинктивно дернулся. «Ага, проняло», – радостно подумал юноша. Видимо камердинер заметил в лице паренька нечто недоброжелательное, потому что взгляд его стал еще более колючим и отчужденным.
Стирпайк внимательно оглядел старика – ему хотелось знать, что тот думает о сумасшествии господина. Безучастность Флея навела юношу на мысль, что он пребывает в неведении относительно помешательства герцога. Исходя из этого Стирпайк и решил действовать. Впрочем, именно в этот момент он и сделал одну из ошибок, которые совершал столь редко. Но по стечению обстоятельств или по воле Всевышнего чутье изменило ему.
– Судя по всему, герцог сошел с ума, – объявил юноша.
Флей, завыв, с размаху бросился на диван. Схватив первого попавшего под руку кота, камердинер швырнул ни в чем не повинное животное в бывшего поваренка.
Как только Флей совершил сей акт вандализма по отношению к представителю семейства кошачьих, отворилась боковая дверь и в комнату вошла богато одетая женщина. У Стирпайка разбежались глаза: то ли уворачиваться от необычного снаряда, то ли смотреть, что за дама решила почтить их своим присутствием. Растерянность паренька и решила дело: на лету кот выпустил когти и, ударившись о лицо Стирпайка, провел колючей лапой по скуле юноши. С глухим стуком животное шлепнулось на пол, а Стирпайк растерянно провел ладонью по лицу и взглянул в висевшее на стене зеркало: на скуле отчетливо проглядывали багровые царапины. Вот так кошка! Вот уж действительно – нет на свете страшнее зверя!
Остальные хвостатые, чья нега была так бесцеремонно прервана, тревожно заурчали и замяукали. По щеке Стирпайка потекла струйка крови. Казалось, никогда в жизни Стирпайк еще не чувствовал себя в столь идиотском положении. Вошедшая в комнату женщина молча подхватила на руки испуганного кота, не привыкшего к роли катапультного снаряда. Глаза животного сверкали двумя лучами...
Флей медленно отвел глаза от Стирпайка. В отличие от бывшего поваренка, камердинер чувствовал себя в еще более неудобном положении. Вспыхнувшее в душе удовольствие от того, что и проныра Стирпайк получил, наконец, по заслугам, погасло при виде стального взгляда госпожи Гертруды.
Не спуская с камердинера глаз, герцогиня чуть наклонила голову. Женщине была безразлична только что происшедшая ссора – ее рассудок был занят исключительно страданиями хвостатого питомца.
Аристократка сделала шаг вперед; взгляд Флея трусливо заскользил по сторонам. Безвольно повисшие вдоль тела длинные руки заметались, не находя себе места. Только теперь старик понял, что натворил. Разумеется, все его прошлые заслуги могут быть поставлены под сомнение. И все из-за паршивой кошки и подлеца Стирпайка.
Герцогиня сделала еще шаг, потом еще один – теперь от нее до Флея было не больше фута. В воздухе чувствовалось напряжение...
Некоторое время она молча созерцала вспотевшее лицо камердинера, после чего сказала тихо:
– Я должна была как следует ударить тебя. Сразу, сразу. Так ударить, чтобы в другой раз неповадно было...
В беспамятстве Флей глянул на кота: желто-зеленые глаза враждебно смотрели в его сторону.
Герцогиня забормотала – поначалу старик не мог разобрать ее слов, слетавших с губ со скоростью молнии, но потом он вдруг услышал:
– Все, все кончено. Абсолютно все. Мы не нуждаемся более в твоих услугах.
Унизанные перстнями холеные пальцы леди Гертруды медленно скользили по спине кошки, а она продолжала приговаривать:
– Все, все... Ты для нас больше не существуешь...
Вдруг женщина замолчала, а потом, некрасиво разинув рот, оглушительно взвизгнула:
– Мерзавец, живодер паршивый! Скотина, пользуешься тем, что кошка не может за себя постоять! Убирайся вон из замка! Вон, я сказала! Меня тошнит от твоей постной хари! Убирайся из Горменгаста!
Флей резко поднял голову. Он пока был не в состоянии оценить случившееся. Камердинер только знал, что произошло нечто такое, что превосходит самые худшие его опасения. Ужас медленно охватил старика. Стирпайк, прижимая к расцарапанной скуле скомканный носовой платок, растерянно смотрел то на герцогиню, то на своего недруга. Только теперь юноша начал смекать, что Флей получит сполна. Ай да кошка, ай да молодец!..
Флей переводил измученный взгляд с одного предмета на другой. Происходящее казалось ему дурным сном. Кошки, пробудившись, собрались возле ног хозяйки, отираясь о ее ноги и мурлыча. Неведомая сила заставила старика повернуться к выходу, но в этот момент он неожиданно для себя самого пробормотал:
– А завтрак, как же быть с завтраком?
Герцогиня вспомнила – в самом деле, камердинеру положено присутствовать на церемонии. Даже если бы он перебил всех ее кошек и вдобавок их освежевал, завтрак в честь Титуса, семьдесят седьмого герцога Гроуна, повелителя Горменгаста, отменить невозможно. Хоть кричи, хоть плачь...
Госпожа Гертруда медленно шагнула к камину и, нагнувшись, подобрала с пола массивную кованую кочергу. В надежде выпустить пар женщина швырнула кочергу в окно. Удар, треск оконного переплета, звон осколков, бессильное звяканье кочерги о каменные плиты настила – и тишина...
Флей и Стирпайк превратились в статуи. Глядя в разбитое окно, герцогиня наконец объявила:
– У тебя есть неделя. Через неделю – катись на все четыре стороны. Незаменимых у нас нет. Камердинера для герцога найти нетрудно.
Стирпайк рассеянно забарабанил костяшками пальцев по столу. Тут же в разбитое окно влетел дятел и преспокойно уселся на плечо хозяйки. Женщина посмотрела на него, и глаза ее потеплели.
Флей, крадучись, направился к ведущей в подвал двери. Там есть выход на улицу. Словно во сне старик шарил в кармане, пока не отыскал ключ от замка. Камердинер решил немедленно уединиться и как следует все обдумать. А потом он пойдет к его сиятельству...
Наконец герцогиня вспомнила и о Стирпайке. Повернувшись, она сделала шаг в его сторону, но, к своему удивлению, не обнаружила юношу в комнате. Куда он мог подеваться?
За стеной в коридоре зазвенел звонок, и она вспомнила, что до начала церемонии остается совсем мало времени.
В задумчивости госпожа Гертруда вернулась к окну и, опершись обеими руками на подоконник, задумалась. В самом деле, тяжелая пошла жизнь. И народ жестокий, очерствели сердца. Ну чем им мешают кошки и птицы? Внезапно на кисть ее правой руки упала большая капля. Леди Гроун нахмурилась – что за глупые шутки? Но тут же она поняла причину появления капли – небо, еще пять минут назад бывшее безоблачным, теперь было затянуто черными тучами. Ну вот, снова дождь начинается...
То, что начинается дождь, отметил и Стирпайк. Хитрец уже поднимался по лестнице, ведущей к спальне лорда Сепулкрейва. Через полуоткрытое окно на площадке лестницы было видно, как первые серебристые струи хлестнули по каменным плитам двора, а минуту спустя загрохотал гром. Первая летняя гроза.
Вот и лето пришло, подумала госпожа Гертруда.
Доктор Прунскваллер тревожно глянул в окно, щупая пульс лорда Гроуна. Должно быть, даже его пациент услышал гром, потому что веки его глаз задрожали.
Действительно, герцог открыл глаза и тихо спросил:
– Доктор, это гром?
Медик оценивающим взглядом скользнул по лицу подопечного, внимательно осмотрел кисти его рук, и только после этого удостоил герцога ответом:
– Воистину так, ваше сиятельство. Вы изволили слышать гром.
– Доктор, а как вы попали в мою спальню? Что-то не припомню, как посылал за вами...
– Не все так просто, ваше сиятельство. В самом деле, вы за мной не посылали. Меня позвали сюда верные вам люди, поскольку несколько минут назад вы упали в обморок. Случилось даже нечто более экстраординарное. Меня интересует: отчего вы упали в обморок? А? Может, в комнате было слишком душно? Не припомните?
Герцог сердито посмотрел на доктора:
– Послушайте, Прунскваллер, что вы такое несете? Я отлично знаю, что никогда еще не падал в обморок.
– Верно, – согласился доктор, – но тем не менее когда я вошел, вы пребывали в бессознательном состоянии. Врач не может так грубо ошибаться.
– Но с чего мне ни с того ни с сего лишаться чувств? Я повторяю, что в обмороки не падаю.
– И все-таки, постарайтесь вспомнить, что вы делали перед тем, как упали в обморок...
Герцог с видимым усилием приподнялся и сел на краю кровати.
– Знаете, Прунскваллер, я ничего не могу вспомнить, – признался аристократ, – ровным счетом ничего. Кажется, я что-то собирался сделать. У меня ощущение, будто все было по меньшей мере месяц назад.
– Ничего, я могу кое-что подсказать, – обрадовался эскулап. – Вы как раз собирались переодеваться к торжественному завтраку в честь сына. Времени оставалось в обрез, и вы все беспокоились, чтобы не опоздать. Так что ваш обморок выглядит в данном случае вполне нормальным явлением: вы, ваше сиятельство, просто переволновались. Да еще переживания последних дней дали о себе знать. Спешка прочно отпечаталась у вас в мозгу, коли вы даже сейчас помните, что собирались что-то делать.
– А когда должна начаться церемония?
– Через полчаса. Если быть точным, через двадцать восемь минут.
– Как, сегодня? – по лицу аристократа пробежала тень волнения.
– Что в этом необычного? – удивился эскулап, и тут же, увидев, что герцог пытается встать на ноги, забормотал: – Нет, нет, сидите на месте. Дайте организму прийти в равновесие, и через пару минут вы будете выглядеть, как огурчик. Все нормально: время у нас еще есть, даже церемонию отодвигать не придется. Представьте, что в вашем распоряжении целых двадцать семь длинных минут, каждая из которых состоит аж из шестидесяти секунд. Много, правда? Волноваться нечего, поскольку я уже распорядился, чтобы Флей подготовил для вас праздничное облачение. Как видите, все в порядке.
А Флей между тем, справившись со своими страхами в подвале, уже был на пути к спальне господина. Кстати, Стирпайк тоже направился в сторону покоев герцога, так что они оба неминуемо должны были встретиться.
И Стирпайк, и Флей были поражены тем, что застали лорда Гроуна в полной ясности ума. Ведь широко известно, что подобные метаморфозы не проходят для человека бесследно. А тут – как с гуся вода. Не помня себя от избытка нахлынувших чувств, Флей сделал несколько шагов и с размаху бухнулся на колени перед обожаемым господином. Герцог ласково потрепал холеной рукой по плечу старика, а потом попросил:
– Скорее мое парадное облачение. Шевелись же. Время не ждет. Да, приколи на воротник опаловую заколку.
Флей поднялся на ноги. Выходит, он продолжает оставаться камердинером лорда Сепулкрейва, коли ему приказано подготовить парадное облачение. А что делает в спальне герцога несносный юнец, беглец от Свелтера? Да и доктор что-то задержался: сделал свое дело, так уходи...
Протягивая руку к дверце гардероба, старик многозначительно взглянул на доктора:
– Думаю, что с остальным я прекрасно справлюсь сам.
После чего Флей перевел взгляд на Стирпайка и поджал губы – дескать, пока мне некогда, но потом мы поговорим.
– Вот, вот, истинно, голубчик, истинно, – забормотал Прунскваллер, – рад, что вы так быстро все уловили. Время – лучший лекарь. Его сиятельство придет в себя окончательно часа через полтора. Ну все. Стирпайк, нам пора. Пошли... Кстати, что у тебя с лицом? Откуда кровь? Ты что, в пиратов играл со сверстниками? Или на тебя напал тигр где-нибудь в подвале? Впрочем, потом все расскажешь...
С этими словами медик подтолкнул его к выходу.
Однако Стирпайк решил взять быка за рога. К тому же он терпеть не мог, когда им помыкали. Уже находясь у двери, он повернулся и проговорил:
– Постараюсь сделать так, чтобы все проблемы разрешились сами собой. Ваше сиятельство, поручите это мне, и результат будет блестящим. Флей, мы с тобой еще встретимся. Доктор, теперь я готов шагать за вами хоть на край света.
Юноша осторожно закрыл за собой дверь и неслышно повернул медную ручку. Слабо клацнул язычок замка, и стало тихо.
И СНОВА БЛИЗНЕЦЫ
Сестры герцога провели в глубоких раздумьях почти час. До этого они наложили на лица непомерное количество пудры, полдня расчесывали и укладывали волосы и занимались прочими деталями туалета. Наконец все приготовления остались позади, теперь можно было спокойно ожидать начала долгожданной церемонии.
– Послушай, – обратилась Кора к сестре, – поверни-ка голову чуть вправо. Мне интересно посмотреть, как я выгляжу в профиль. Ну-ну, не упрямься, голубушка.
– С какой стати я должна поворачивать голову? – Кларисса явно пропустила мимо ушей просьбу не упрямиться.
– А почему бы тебе не повернуть голову? Почему, хотела бы я знать?
– И я должна знать, особенно если речь идет обо мне.
– Господи, ты сама только подумай, что несешь. Глупости какие-то.
– Как сказать...
– Делай, что говорят, а потом я сделаю то же самое, чтобы и ты могла видеть.
– А, тогда я смогу увидеть, как выгляжу в профиль?
– Не только ты – мы обе увидим.
– Обе, значит...
– Обе, обе... Ну что же ты?
– Да так, ничего.
– Ну так?
– Что «ну»?
– Ну так поверни же голову вправо.
– Что, прямо сейчас?
– Ну, разумеется, сейчас. А чего ждать?
– Как чего? Ты что забыла про торжественный завтрак? Правда, еще неизвестно, когда он начнется.
– Почему неизвестно?
– Потому что я не слышала звонка в коридоре.
– Я тоже. Выходит, времени у нас полно.
– Ну тогда поверни голову. Я хочу посмотреть, как выгляжу в профиль. Странно только, что подобная мысль впервые пришла мне в голову.
– Ладно, идет. Как долго мне держать голову повернутой?
– Ну, держи, пока я не скажу, что можно принимать нормальное положение.
– А, это потому, что у нас достаточно времени?
– Да с чего ты это взяла? Звонок может прозвенеть в любую минуту.
– Но может и не прозвенеть?
– Но может и прозвенеть...
– Верно, именно это я и имела в виду.
– А пока мы можем наслаждаться свободным временем.
– Ты хочешь сказать, что и впереди тоже много свободного времени, я так поняла?
– Не только свободного, но и веселого.
– То есть такое время наступит, когда мы станем сидеть на золотых тронах, так?
– С чего ты взяла?
– Но ведь ты об этом думаешь, да? Сестрица, почему ты пудришь мне мозги?
– Вот еще. Ничего я не пудрила. Просто хотела знать.
– Хорошо, теперь-то ты все узнала, что хотела?
– Что узнала?
– Просто ты все знаешь... Больше не стану ничего тебе говорить.
– Почему нет?
– Потому что ты, в отличие от меня, не умеешь зрить в корень. И никогда не умела.
– Не пыталась, лучше сказать. И потом, с какой стати мне обращать внимание на разные глупости? Я сразу определяю, что стоит моего внимания, а что можно оставить другим.
– Интересно знать, как ты это определяешь?
– Что определяю?
– Ну, что вещь стоит твоего внимания.
– Скажем так, что если ты купила что-либо ценное на собственные средства, то это заслуживает внимания.
– Странные ты вещи говоришь, Кларисса, очень странные. И все забываешь. Почему бы тебе не развить в себе хорошую память?
Близнецы замолчали, настороженно глядя друг на друга. Каждая чувствовала прилив раздражения на непонятливую сестру.
– Кстати, не забудь, что на нас будут смотреть, – нарушила тишину леди Кора. – Да-да... я говорю, что на церемонии нас будут беззастенчиво разглядывать.
– Ты права, – согласилась Кларисса, – права... все потому, что мы – особы голубой крови. И из-за этого нам все завидуют.
– Да. И нам нужно полнее осознать свою значительность. Не так-то много на свете людей подлинно благородного происхождения.
– В каком смысле «подлинно»? Что, бывают люди не подлинно благородного происхождения? Боже, что за выражения ты употребляешь.
– Тем не менее ты меня поняла.
– Что поняла?
– Что мы важные особы. Я имею в виду, что для окружающих тоже.
– Я не сказала бы, что сейчас все осознают нашу важность.
– Ничего, скоро осознают.
– Да, когда этот умный парень вознесет нас на пьедестал. Он ведь все умеет.
– Все. Абсолютно все. Он мне так сказал.
– И мне говорил. Не воображай, что он говорит подобные вещи тебе одной.
– Но ведь я, кажется, ничего такого не сказала?
– Ты собираешься это сказать.
– Что «это»?
– Ну, хотела сказать, что стоишь выше меня.
– Неправда. Я хотела сказать, что когда придет время, мы обе будем сидеть на золотых тронах и пользоваться обретенной по праву крови властью.
– Точно. Мы будем богаты и влиятельны.
– Ты права, дорогая.
– Почему бы мне не быть правой, когда я говорю чистую правду?
Снова наступила тишина. Исчерпав запас красноречия, близнецы молчали, думая, что обсудить на сей раз.
– Кора, поверни голову вправо, – заговорила леди Кларисса, – прошу, поверни, голубушка. Интересно посмотреть на себя со стороны. А потом я поверну голову, ты посмотришь, как выглядишь...
Кора повернула голову, но из упрямства не вправо, а влево.
– Больше, больше, – сказала Кларисса требовательно.
– Куда же больше?
– Можно, можно. Пока что я вижу твое лицо не в полный профиль.
Кора, раздраженно дернувшись, повернула голову круче, и в этот момент на ее шее отслоился довольно большой кусок пудры.
– Вот так, – сказала Кларисса удовлетворенно. – Теперь в самый раз. Держи голову, не поворачивай. Думаю, что я выгляжу очень даже недурно.
Старая дева хлопнула в ладоши – резкий звук, похожий на хлопанье пробки из-под шампанского, огласил гостиную.
Тут открылась входная дверь, и в комнату вошел Стирпайк. На его щеке белела свежая наклейка пластыря. Близнецы тут же поднялись с кресел – они давно хотели видеть сообщника.
Стирпайк весело подмигнул сестрам, вытащил трубку из кармана, набил ее табаком и раскурил. В этот момент Кора вырвала трубку из рук юноши и окунула ее в вазу с цветами, погасив огонь.
– В чем дело? – гневно закричал Стирпайк. Поступок старой девы был настолько неожиданным, что он потерял контроль над собой. Сегодняшние перипетии и так поставили его на грань нервного срыва, а тут еще «тетки» начинают демонстрировать свои обычные чудачества.
– Не кури здесь больше, – сказала леди Кора мрачно. – Мы решили, что запретим курить в своих покоях.
– Дым вреден для здоровья, – добавила Кларисса, – и от него желтеют шторы. И потом, мы не давали разрешения на...
– Да, теперь нечего здесь дымить...
Стирпайк сразу понял, что дамы не в настроении, а значит, перегибать палку опасно. Чтобы погасить разгорающийся скандал, он затараторил:
– Вас ждут. На праздничном столе Свелтер расставил такие яства – просто оближете свои лакированные пальчики. Только вас и ждут. Скорее, мои красавицы. Разрешите мне хотя бы сопровождать вас. Вы выглядите просто богинями. Но что нашло на вас сегодня? Так вы готовы к торжеству?
Близнецы закивали. Выходит, готовы, смекнул Стирпайк.
– В таком случае – вперед! – провозгласил юноша. – Леди Кора, не соблаговолите ли разрешить мне взять вас под правую руку? И вас, леди Кларисса, под левую?
Стирпайк выжидательно посмотрел на близнецов, поскольку те подозрительно замялись. Неужели ему так и не удалось погасить нарождающийся скандал?
– Правая рука важнее левой, – с неудовольствием заметила Кларисса. – С какой стати ты должна стоять по правую сторону, сестрица?
– А почему я не должна стоять по правую сторону?
– Потому что я ничуть не хуже тебя.