Потом Флей отправился дальше в путь. Примерно через час он добрался до пещеры на северном склоне Горменгаста – до северной пещеры, как он ее назвал. Опустившись на камень, старик только теперь почувствовал, насколько устал. Бросив случайный взгляд на небо, Флей поразился – по багровому вечернему небу медленно плыли пухлые лиловые облака. Неужели все это – тоже часть его новой жизни? Потому что раньше он не замечал ничего подобного. Конечно, часть, сказал Флей сам себе. Только нужно не слишком любоваться красотами природы. А то зима придет, такую красоту покажет...
Сев у входа в пещеру, старик стащил с ног башмаки. Все, он дома. Придирчиво оглядев чисто выметенный пол, бывший камердинер поправил косо стоявший у камня веник. Так-то лучше, побормотал он себе под нос. Вдали, на фоне заходящего солнца, чернело несколько острых скал. Флей невольно сравнил скалы с зубами, пожирающими солнце.
Камни, камни... Недвижимы и вечны... Недвижимы? Но почему один как будто движется в его сторону?
Флей привстал и всмотрелся в даль – ошибки быть не могло. Не сразу он сообразил, что это был не камень, а человек. Флей не мог знать, что видит Киду, такую же, как и он, скиталицу.
Кида шла медленно – и усталость сказывалась, и дорога вела в гору. Беременной женщине, истощенной трудностями пути, казалось, что ее путь вообще никогда не кончится. Кида шла, сама не зная куда. Разумеется, красоты природы ее не волновали. Остановившись перевести дыхание, изгнанница оглянулась назад. Где-то там за серебряной дымкой лежал Горменгаст, лежало родное предместье, где она по решению старейшин больше не имеет права появляться. Кида вдруг подумала – как далек отсюда Горменгаст, так далека и ее прошлая жизнь. Прошлая жизнь... Неужели у нее есть другая жизнь? Стоит ли и дальше передвигать ноги, зная, что и завтрашний день будет подобен первому? Но тут же в сознании забилась упрямая мысль – жить нужно, нужно... Если не ради себя, то ради будущего ребенка. Нужно выносить и дать жизнь ребенку, поставить его на ноги, а потом – будь, что будет.
На шее женщины висел крепкий шнурок с нанизанными на него скульптурками – память о ее возлюбленных резчиках по дереву, убивших друг друга в смертельном поединке. Кида рассеянно прикоснулась к скульптурам и посмотрела по сторонам. Куда она идет, зачем? Тут ее внимание переключилось на несколько крупных валунов, покрытых выбоинами и волнообразными выпуклыми линиями. Неожиданно для себя Кида нашла, что камни очень похожи на розы. А может, это и были розы? Древние розы... Ведь находят же в известняковых карьерах отпечатки древних рыб и ракушек? Что ж, это вполне возможно. Вот как бывает в жизни – росли когда-то розы, а потом превратились в камни. Интересно, как давно это было? Возле одного из камней растут папоротники. Сможет ли подобный папоротник превратиться в камень? Чтобы через тысячи лет люди вот так же смотрели на него и думали, действительно ли существовало подобное растение, или камень – просто каприз природы. Кида то и дело смотрела по сторонам, стараясь хоть на какое-то время отвлечься от невеселых мыслей. Разумеется, Флей не видел, как вертит головой Кида. Ему и в голову не могло прийти, что еле различимая на фоне горизонта черная точка может быть бывшей кормилицей Титуса. У Флея были свои хлопоты, и удивить его красотами природы после всего увиденного было сложно. Даже окаменелыми розами...
Внезапно Кида почувствовала, как окружающий мир словно ускользает от нее. Луна, дотоле смирно покоившаяся на привычном месте, вдруг прыгнула в сторону, словно набитый шерстью кожаный мяч. На мгновенье мелькнула сильная вспышка, а потом все разом погрузилось в темноту.
БАРКВЕНТИН И СТИРПАЙК
Одновременное исчезновение лорда Сепулкрейва и шеф-повара было настоящим шоком для обитателей Горменгаста. Каждый – начиная от госпожи Гертруды и кончая последним дворовым мальчишкой – строил на сей счет самые невероятные догадки. Поговаривали разное, но к единому мнению так и не пришли. Такого в замке еще никогда не случалось, и потому исчезновение Флея никого особенно не взволновало. Всюду – в конюшнях, на кухне, в жилых помещениях – только и говорили, что о пропаже герцога и Свелтера. Они пропали одновременно, но мысль, что оба куда-то вместе сбежали, была невероятной. Лорд Гроун и начальник кухни были разными людьми и меньше всего подходили друг другу. Даже если ушли, то куда? Идти-то, собственно, из Горменгаста было некуда. По этой причине трудно было предположить, что оба ушли куда-то в одиночку.
Родные герцога постарались в свое время скрыть от окружающих безумие лорда, а теперь же не знали, что говорить искренне удивленным придворным. Леди Гертруда, Фуксия и доктор, запершись в кабинете, часами обсуждали создавшееся положение, выхода из которого не знали. По инициативе неугомонного Стирпайка был собран поисковый отряд, обшаривший замок и его ближайшие окрестности, но все было напрасно – пропавшие как в воду канули. Самого Стирпайка тоже интересовало загадочное исчезновение шеф-повара и лорда Сепулкрейва, но организацию поисков он затеял с другой, более житейский целью – получить доступ в прежде закрытые для него помещения.
На девятый день Барквентин, как секретарь хозяина замка, решил прекратить бесполезные поиски. Госпожа Гертруда не возражала против такого решения, тем более что Барквентин пообещал, что время от времени поиски будут возобновляться. А пока нужно проанализировать полученные результаты.
Герцогиня поинтересовалась – а какие, собственно, результаты получены. Конечно, для всех было очевидно отсутствие сколько-нибудь полезных результатов. Но смутить Барквентина было трудно – не моргнув глазом, он сказал, что если после восьми с половиной дней самых тщательных поисков беглецы или их следы так и не были обнаружены, то из этого следует вполне законный вывод – они исчезли. Исчезновение можно трактовать как угодно...
Вечером того же дня снова собрался семейный совет – леди Гроун, Фуксия, Альфред Прунскваллер и Барквентин сошлись на том, что бесплодность попыток отыскать герцога была даже к лучшему. Пусть уж его исчезновение так и останется для окружающих тайной, нежели чем народ увидел бы после обнаружения лорда, в кого он превратился.
В душе Барквентин негодовал. Герцог, по его мнению, повел себя очень недостойно. Конечно, болезнь есть болезнь, но принадлежность к роду Гроунов все-таки налагает на человека определенные обязанности...
Подобное еще не происходило за многовековую историю Горменгаста. Исчезновение хозяина замка противоречило традициям седой старины, а для Барквентина, как для хранителя традиций, противоречие жизни и традиции было страшнее всего. Старик ходил мрачный, ни с кем не разговаривал. Встречным он шипел что-то непонятное, но вряд ли это были дружеские слова. Кое на кого он даже замахивался своей тяжелой клюкой. Исчезновение герцога и Свелтера не давало Барквентину покоя. Хотя было решено не проявлять излишней активности в поисках, старик дал себе слово, что распутает этот загадочный клубок.
Правда, вскоре госпожа Гертруда решила утешить секретаря и сказала ему, что возлагает на него воспитание юного Титуса «в духе незабываемых традиций нашего Горменгаста». Утешение не утешение, но Барквентин немного воспрянул духом.
С изгнанием Флея Барквентину пришлось взять на себя и часть обязанностей камердинера. Именно потому он надзирал и за деятельностью Стирпайка. Основательность и предусмотрительность юноши поразили секретаря. Конечно, особо дружеских чувств Барквентин к пареньку не испытывал, но относился к нему несколько лучше, чем к комнатным лакеям и конюхам. Бестия Стирпайк тут же заметил, что именно нравится в нем Барквентину, и решил сполна сыграть на слабостях старика. В день, когда были приостановлены поиски герцога и шеф-повара, Барквентин вызвал Стирпайка в Хранилище Актов. Войдя в отделанную мрачными дубовыми панелями комнату, юноша сразу заметил секретаря – старик сидел за громадным столом, на стуле с высокой резной спинкой. Стол был завален всевозможными книгами и бумагами. Услышав стук каблуков Стирпайка, подбитых серебряными подковками, старик поднял голову. Посмотрев на книжника, паренек едва не расхохотался. Узкая козлиная борода, острые скулы, выступающий кадык – все это делало старика очень смешным. Сбоку к столу была прислонена знаменитая клюка, от которой уже досталось кое-кому из нерадивых слуг.
– Вызывали? – почтительно осведомился Стирпайк, останавливаясь у порога.
Барквентин вскинул на вошедшего выцветшие глаза и неопределенно пошевелил губами.
– Подойди ко мне, – наконец распорядился секретарь.
Стирпайк быстро, но вместе с тем бесшумно приблизился к столу. Встав примерно в полуметре от края столешницы, он вопросительно посмотрел на архивариуса, стараясь догадаться, зачем мог понадобиться «старому пню».
– Я уже говорил, – начал Барквентин, глядя на измятый лист бумаги, – что нужно полностью прекратить поиски. Все группы вернулись? Проверь... Если кто не пришел еще, пошли гонцов. Все равно они никого не найдут. Слышал?
Стирпайк безмолвно поклонился, давая понять, что выполнит все распоряжения старика.
– Ну вот и отлично, – уже спокойнее проговорил Барквентин, – хватит с нас проблем.
После этого архивариус вновь зашелестел бумагами, и Стирпайку даже стало казаться, что про него забыли. Со стариками такое случается нередко. Провалы в памяти и тому подобное... Наконец молчаливое ожидание наскучило юноше, и он переступил с ноги на ногу, нарочито громко стукнув каблуком по потемневшему ореховому паркету.
– Стой смирно, парень! – воскликнул старик раздраженно. – Что за моду взяли... Ну никакого почтения к старшим. У меня и так голова идет кругом от всех этих событий, а тут еще он...
Стирпайк молча рассматривал секретаря, решая, как лучше пробить брешь в его надменности.
Неожиданно Барквентин слез со стула и, схватив клюку, вышел из-за стола. Стирпайка поразило его лицо – изрезанное морщинами, оно казалось бы безжизненным, если бы не глаза. Живые, быстрые, хотя и выцветшие, глаза говорили о неиссякаемой энергии этого человека. Видимо, всю прежнюю жизнь Барквентин был не у дел, коли в нем еще сохранилось столько энергии. Было что-то еще, что удивило юношу. Стирпайк даже не сразу понял, что именно, но наконец разгадка пришла сама собой – оказывается, у Барквентина совершенно отсутствовали ресницы. Интересно, думал юноша, ресниц нет по причине глубокого возраста, или их вообще никогда не было? Теперь, подумал паренек, нужно знать движущие мотивы поведения старика. Впрочем, тут трудностей быть не должно. В таком возрасте у человека остается единственная слабость – жажда власти. На этом и нужно играть.
Кажется, Барквентин уловил нечто, проносящееся в данный момент в голове юноши. Он вскинул на бывшего поваренка пронзительный взгляд, но Стирпайк поспешно опустил глаза. «Ишь ты, – думал Барквентин, криво улыбаясь юноше, – из молодых, да ранний... Что там было в его глазах?»
– Послушай-ка, – начал Барквентин, пытаясь заставить Стирпайка поднять голову, чтобы вновь посмотреть ему в глаза. Но юноша, по-видимому, догадался о замысле архивариуса, потому что хоть и поднял голову, но глаза прищурил.
– Открой глаза, мерзавец, – неожиданно для себя заорал Барквентин. Тяжелая клюка старика полетела на стол, с шумом плюхнувшись на стопки разнокалиберных книг. Точно дым, в воздух поднялось целое облако пыли. Серебристой искоркой пролетела зигзагами крупная моль. Вспышка гнева Барквентина донельзя удивила юношу. Хотя он был уверен, что старик просто старается показать, что с ним шутки плохи. Раз так – нужно ему подыграть...
– Так вот, что я сказал, – забормотал Барквентин, подбирая клюшку со стола, – вот что говорю... Немедленно пошли гонцов и вели им передать – дескать, поиски заканчиваются. Хватит! Девять дней... Девять! И все без толку. Эй, сукин сын, ты слышал, что я сказал? Слышал, или нет?
Стирпайк снова поклонился, с тоской ожидая окончания «аудиенции».
Его покорность окончательно взбесила Барквентина. Естественным юношеским порывом было бы желание возразить или предложить свой вариант, но Стирпайк был исключением из общего правила. Именно эта странная услужливость озадачила старика, и он снова решил как следует ударить клюкой по столу. Удар получился даже звучнее предыдущего, но не произвел на Стирпайка никакого впечатления, что не ускользнуло от внимания архивариуса.
Указав на книги, Барквентин ядовито поинтересовался:
– Видишь? Как думаешь, что это за литература?
– Это – закон, – ответил юноша почтительно.
– Верно, черт тебя побери, – пробормотал секретарь. – Верно... – и тут же спохватился: – Что стоишь, как остолоп? Закон, закон... А что есть закон? Отвечай, будь ты проклят во веки веков! Я задал тебе вопрос!
Стирпайк думал только секунду, а потом отчеканил, на этот раз глядя Барквентину прямо в глаза:
– Закон – это судьба. Это судьба и предначертание.
Конечно, это был самый общий ответ, но придраться к нему все равно было нельзя. Верный ответ – правильный ход мыслей. А от правильного хода мыслей недалеко до повиновения Традиции. Это Барквентин знал твердо. Как точно ответил этот юнец: Судьба. Судьба Гроунов. Закон. Закон Горменгаста.
Впрочем, магическое слово «Гроун» не ассоциировалось в сознании архивариуса ни с одним из нынешних представителей этого древнего рода. Фамилия существовала как бы отдельно от ее носителей. И Барквентин считал, что служит не людям, а славе их фамилии.
Да, против традиции не попрешь. К примеру, семейный совет решил – в силу известных обстоятельств больше не продолжать поисков герцога. Но традиция требовала противоположного подхода: семьдесят шестой лорд Гроун должен быть найден живым или мертвым. Мертвым потому, что его останки должны были успокоиться на фамильном кладбище. Причем с соблюдением всех приличествующих тому ритуалов. И никакие деликатные обстоятельства не могут помешать этому. В то же время эти обстоятельства нельзя было не учитывать – все та же традиция вменяла в обязанность всем, имеющим к дому Гроунов хоть маломальское отношение, заботиться о ее репутации. Столкновение разных уровней вездесущей традиции, требующей выполнения противоположных вещей одновременно, привело старика в гнев и ужас. В самом деле, какие шаги предпринять дальше?
Но судьба все-таки улыбнулась новоиспеченному архивариусу: роясь в старинных книгах, он обнаружил ссылку на один случай, напоминавший недавнее происшествие. В свое время четырнадцатый лорд Гроун объявил своим наследником новорожденного сына, обставив при этом соответствующую процедуру кучей самых нелепых формальностей. После чего просто... исчез.
Барквентин возликовал – наконец-то! Наконец-то разрешится мучившая его дилемма, и он с честью оправдает свое существование, докажет всем, что не зря ест хлеб. А что до формальностей – то нет ничего невыполнимого. Итак, четырнадцатый лорд Гроун потребовал в свое время, чтобы кандидат в новые хозяева Горменгаста выплыл на середину озера, что у подножия горы, и выплыл не на чем в голову взбредет, а на сделанном из кедровых бревен плоту, при этом в правой руке юного наследника должен был зажат небольшой камешек, а в левой – веточка плюща. На шее мальчика непременно должна висеть суровая нитка с нанизанными на нее раковинами улиток. Видимо, четырнадцатый Гроун был большим фантазером, поскольку повелел, чтобы все близкие родственники наследника и их приближенные во время процедуры сидели на ветвях деревьев, что растут по берегам озера. Лишь в этом случае, гласили страницы ветхой книги, «герцогство» сможет «осенить чело отрока». Отступлений и вариантов не допускалось.
Барквентин криво ухмыльнулся и подумал – конечно, четырнадцатый Гроун был фантазером, но обладал известной долей дара предвидеть события. Таким образом, сценарий расписан до мелочей – теперь остается только следовать ему, а уж остальное – дело техники...
Барквентин опомнился – нашел время размышлять, когда Стирпайк с нескрываемым интересом смотрит ему в лицо. Неужели юнец догадался о снедаемых его сомнениях? Если так, то это плохо, очень плохо...
– Эй, хорек, – окликнул его старик, – ты дал очень точный ответ. Я бы даже сказал – блестящий. Судьба, предначертание – это очень точно. Кстати, паршивец, я забыл спросить твое имя. Как тебя зовут?
– Стирпайк, господин.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– Ага, семнадцать? Да ты еще птенец желторотый. Итак, семнадцать, говоришь... – Старик с сомнением оглядел паренька, не зная, что бы еще такое сказать.
– Да, семнадцать, – подтвердил юноша.
Барквентин задумался – ему захотелось вспомнить, как он выглядел в семнадцать лет. Впрочем, думал архивариус, какое это имеет теперь значение. Он выглядит так, как должен выглядеть – старым и немощным. Время же не остановишь...
Разозлившись на собственную сентиментальность, сын Саурдаста отогнал неприятные мысли. Грозно поглядев на Стирпайка, он изрек:
– Слушай, юнец... Есть работенка. Нужно соорудить плот, крепкий, чтобы на нем можно было стоять. Да, плот должен быть собран только из кедровых бревен. Подумай, как это поскорее устроить. И вот еще – ты не забыл, что должен послать гонцов с приказом прекратить поиски его сиятельства?
– Не забыл, – с готовностью подхватил Стирпайк. – Мне как, послать их по домам?
– В смысле? – не понял Барквентин.
– Я спрашиваю, послать их по домам?
Ответом пареньку было нечленораздельное мычание, из чего паренек заключил, что всех действительно можно распустить по домам. Юноша уже собирался уходить, как Барквентин с неожиданной для его возраста ловкостью схватил его за рукав:
– Слушай, дурень, кто твой хозяин?
– Вообще-то у меня нет хозяина... в прямом смысле слова, – заметил юноша, – я так... сам по себе. Стараюсь поспеть повсюду и помочь всем, кому можно.
– Повсюду, значит, прохвост? Ничего, я обеспечу тебя работой, коли своей не хватает. Конечно, ты хитер, но меня на мякине не проведешь. Отныне ты не будешь бегать повсюду. Ты поступаешь в мое распоряжение. – И архивариус победно стукнул клюкой по полу, давая понять, что его решение окончательно и бесповоротно.
– А сколько я буду зарабатывать под вашим началом, позвольте узнать? – осведомился Стирпайк, с независимым видом засовывая руки в карманы.
– Попридержи язык, нахал. Думаю, что я сумею обеспечить тебе хорошие условия. Разумеется, только в том случае, если ты будешь хорошо исполнять свои обязанности. Итак: стол, кров, постель... И великая привилегия – изучать под моим началом все ритуалы дома Гроунов. Представляешь, все тайны древнего рода будут доступны тебе! А ты торгуешься, словно баба на рынке. Думаю, что ты самая подходящая кандидатура. Потому что сына у меня все равно нет. Ну так, что скажешь? Готов?
– Как всегда, – пожал плечами юноша.
У ОЗЕРА ГОРМЕНГАСТ
Издалека озеро было похоже на большое серебряное блюдо с зеленым ободком по краю. Это потому, что на берегу озера росли раскидистые деревья. В особо теплые вечера над поверхностью озера стлалась легкая дымка, придавая воде оттенок загадочности.
Когда дул ветер, на водяную гладь летели сорванные листья. Поплавав немного, они или приставали к берегу, или опускались в конце концов на дно.
На южном берегу озера деревья были более наклонными и росли над водой отвесно. Если встать лицом к воде и смотреть на одно из этих деревьев, можно различить юркого зимородка, что притаился в ожидании неосторожной рыбешки. А над кронами деревьев величественно возвышался замок.
Издали воды озера казались торжественно-спокойными. Настолько торжественными, что даже не верилось, что в них есть какая-то жизнь. Но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что озеро и в самом деле дало прибежище очень многим живым существам. Зимородки таскали из воды зазевавшихся рыбешек, по берегам грелись на солнце лягушки, а на мелководье резвились мальки и головастики.
Озеро протянулось громадным неправильным эллипсом с севера на юг. На южном берегу росли высокие стройные сосны. Северный же берег был мрачным и угрюмым – в непроходимых зарослях ольхи гнездились разные птицы и обитали звери.
Юный Титус Гроун сделал шаг вперед и остановился, вопросительно глядя на госпожу Слэгг.
Сделав еще несколько неверных шагов, ребенок опустился на небольшой коричневый коврик, предусмотрительно расстеленный старой нянькой. После чего принялся сосредоточенно изучать золоченую пряжку туфли на ноге старухи.
– Ах ты, моя умница, – восхищенно закудахтала нянька, – почитай, восемнадцатый месяц пошел, а смышленый-то какой. И в кого только?
Фуксия, лежа на разогретом полуденном солнцем песке, задумчиво смотрела на верхушки сосен. Глаза ее были совершенно невыразительными – в них не сквозила радость от общения с природой, но не было и горечи. Впрочем, это можно было понять – после исчезновения отца девочка постоянно плакала, особенно по ночам. Но, как видно, запас слез истощился в ее организме. Словно спохватившись, она встрепенулась и посмотрела на няньку:
– Няня, ты что-то сказала?
– Ну вот, как всегда, – воскликнула старуха недовольно. – Ну никогда не хочешь слушать. Впрочем, в самом деле: зачем слушать выжившую из ума старуху, которой осталось всего несколько лет жизни на этом свете...
– Я просто не расслышала, что ты сказала, – принялась оправдываться Фуксия.
– Ну да, ну да, – старуха с сомнением покачала головой, – будешь мне говорить. А то я не знаю, слушаешь ты меня, или нет. Что поделаешь – такова моя доля.
Фуксии надоели причитания няньки. Она медленно перевела взгляд с верхушек деревьев на брата, который в этот момент как раз отчаянно старался оторвать от туфли старухи так приглянувшуюся ему пряжку. Чтобы нарушить неловкую тишину, девочка протянула:
– Приятный ветерок, да? Такой мягкий...
Госпожа Слэгг моментально забыла, что минуту назад пыталась отчитывать воспитанницу. Взгляд ее тут же стал озабоченным:
– О чем ты, деточка? Что? Смотри, не простудись.
– Да я не о том, – разочарованно возразила Фуксия. – Просто сказала, что ветер теплый. Какая тут может быть простуда?
Вместо ответа нянька слегка хлопнула юную герцогиню по руке. Отпрыгнув в сторону, Фуксия вскочила на ноги и расхохоталась.
– Так о чем ты говорила, деточка? – снова поинтересовалась нянька. – Про ветер говорила? Наверное, какую-то ерунду, которую и слушать нечего. Верно?
– Я просто сказала, что ветер приятный.
– Да, ветер и в самом деле теплый, – протянула женщина после минутного замешательства, – да, да... Только, деточка, если бы он помог мне сбросить десяток другой годочков. А то, подумаешь, обдувает. Мне вовсе не жарко.
– И все-таки ветер приятный, – упрямо проговорила Фуксия. – Без него сегодня что-то жарковато.
– Что ты, моя ласточка, что ты! Мы ведь у воды сидим – жарко не может быть. Эх, годы, годы... Всё против меня. И все. Вот и мама твоя взъелась – волком на меня смотрит. Ну что я такого ей сделала? Ладно бы, если помогла твоему папе убежать, или шеф-повару. Я не виновата, что дела в кухне теперь идут вкривь и вкось.
При упоминании об отце Фуксия прикрыла глаза.
Девочка принимала в поисках герцога самое активное участие. За несколько недель, прошедших с момента исчезновения лорда Сепулкрейва, его дочь сильно повзрослела духовно. Ей уже пришлось пережить страшные минуты, когда она поняла, что отец лишился рассудка. И это несмотря на уверения доктора Прунскваллера, что у герцога просто произошел нервный срыв после пожара библиотеки. «Запоздалая реакция на шок», – объяснял доктор. Фуксия соглашалась, но в душе была уверена, что медик и сам отлично понимает суть происходящего и говорит только для ее успокоения. Во всяком случае, все верили в объяснения доктора или делали вид, что верят.
Когда лорд Сепулкрейв исчез, Фуксия заподозрила, что здесь не обошлось без чьего-то вмешательства. Ну куда, в самом деле, мог уйти отец? Инстинктивно девочка понимала, что любой безумец всегда держится у источника своей мании. Для герцога таким источником были обгорелые руины библиотеки. Юной аристократке очень хотелось доискаться, кому было выгодно исчезновение отца. Но она решила не подавать виду, что сомневается в объяснениях доктора.
С пропажей герцога Фуксия лишилась не только отца. Лорд Сепулкрейв был для Фуксии чем-то б?льшим. Не сразу поняла она, что отец олицетворяет для нее детство. Теперь он исчез – ушло и детство. Да, думала Фуксия, теперь она взрослая...
Неожиданно для самой себя Фуксия осознала и еще нечто новое – что она не просто девочка, теперь девушка, не просто дочь Гроунов, а представительница этого рода, и представительница полноправная. Со всеми вытекающими отсюда правами. Но обладание правами несет в себе одновременно и выполнение определенных обязанностей. Это правило, вычитанное в какой-то книжке, крепко врезалось в память юной герцогини. В ее случае под обязанностями понимался, безусловно, контроль над своими словами и поступками. Она уже не могла, как раньше, мчаться вприпрыжку по двору перед обсуждающими что-то конюхами или звучно хлебать суп из тарелки с фамильным гербом под неодобрительным взором вышколенного лакея. Конечно, в голове девушки до сих пор оставалось сколько угодно путаницы и присущей этому возрасту чепухи, но ее становилось все меньше и меньше. И сейчас, рассеянно глядя на поблескивавшую водную гладь, Фуксия думала: «Как хорошо было бы уметь решать все проблемы, которые мучают людей. Наверное, зла в мире стало куда меньше...».