Альфред Прунскваллер в двадцатый раз протер кусочком замши запотевшие очки и снова посмотрел на Стирпайка. Медик давно заметил, как его бывший помощник беззастенчиво разглядывает Фуксию. Конечно, юноше и в голову не могло прийти, что кто-нибудь еще станет наблюдать за ним, в то время как взгляды присутствующих должны были сосредоточиться на виновнике торжества. Доктор упорно не хотел слушать Барквентина, который хорошо поставленным голосом бормотал: «... И он, надежда наша, пуще прежнего проявит славу, приумножит достижения своих отцов и дедов, вознесет род Гроунов на сияющие вершины почета и благодати Божией. Союз души и тела поможет разгромить всех нынешних и будущих врагов. Залог тому – сия блистательная церемония, освященная торжественной чередой веков... Да будет так!»
Закончив чтение, Барквентин с облегчением захлопнул тяжелый фолиант и щелкнул бронзовой застежкой, чтобы заключенная в сафьяновый чехол книга не раскрылась. После чего, вытерев большим клетчатым платком лицо, архивариус наклонился и спросил стоявших под деревом плотников:
– Плот готов?
Мастера заверили секретаря, что все давно готово. Потому Барквентин решил, не откладывая, приступить ко второй части церемонии. Заранее проинструктированные им двое плотников взяли за руки Титуса и повели его к своему творению из кедровых бревен, что спокойно стояло у импровизированной пристани. Мужчины осторожно посадили юного герцога на середину плота. Фиалковые глаза ребенка искрились от изумления, но мальчик не издал ни звука – он словно чувствовал особую значимость момента. Между тем дождь упорно не хотел ослабевать, и одежда мальчика стала быстро намокать.
– Отчаливайте, остолопы, отчаливайте! – кричал Барквентин, совершенно забыв о приличествующей случаю торжественности. Плотники, они же по совместительству плотовщики, поспешно схватили шесты и стали энергично отталкиваться от пристани.
Плот нехотя отошел от берега. Как видно, плотники не зря несколько дней тренировались – несколько мощных толчков, и плот оказался на самой середине озера.
Титус поднялся на ноги и с интересом принялся оглядываться по сторонам. У него на поясе висела небольшая кожаная сумка, в которой покоились те самые три вещи, без которых не был бы возможен обряд посвящения в герцоги: ожерелье из улиточных раковин, камешек и веточка плюща.
Плотовщики опустили шесты, сочтя свою работу выполненной.
– Эй! – орал Барквентин на берегу, потрясая кулаками. – Еще метров на пять к западу! К западу!
Пожав плечами, плотовщики выполнили распоряжение и положили шесты по краям плота. Теперь Барквентин не выражал недовольства их действиями. Плотовщикам оставалось выполнить свою последнюю задачу – оба неожиданно нырнули в воду и стремительно поплыли к берегу. Титус несколько мгновений удивленно наблюдал за удалявшимися мужчинами. Он остался один на плоту. Впрочем, течения в озере никакого не было и плот по-прежнему стоял на месте.
Барквентин удовлетворенно хрюкнул – пока церемония проходила без сбоев. Теперь нужно было напомнить Титусу, что он должен выпрямиться во весь рост, а не сидеть...
– Титус Гроун, – закричал Барквентин, сложив руки вокруг губ, – пришел тот самый день! Горменгаст ожидает, когда ты заявишь о своих правах на него. Все, что веками собирали твои деды и прадеды – леса, луга, нивы и озера – все принадлежит тебе. То же самое должен делать и ты, чтобы прославленный род Гроунов продолжался во веки веков...
Однако юный герцог явно не желал становиться полноправным лордом Гроуном – он просто пренебрег подбадривающими словами старика.
– Ну скажите на милость! – проговорил Барквентин в отчаянии. Но он тут же нашел выход. Повернувшись к стоявшим рядом плотовщикам, он прошипел: – Плывите обратно, черт вас раздери! Откройте сумку, что висит у парня на поясе, повесьте ему на шею ожерелье из раковин улиток. И камень с плющом вложите в руки. Живо!
Плотовщики не заставили себя уговаривать – еще накануне Стирпайк от имени Барквентина посулил им, что все перенесенные трудности будут сполна компенсированы звонкой монетой. Они нырнули в воду и через несколько минут вскарабкались обратно на плот, где Титус смотрел на них широко раскрытыми от изумленья глазами. Не обращая внимания на удивление ребенка, плотовщики схватили его за руки и всунули между его пальцев обрядовые принадлежности. Но Титус усмотрел в этих манипуляциях унижение своего достоинства – он бросил камень и веточку плюща на бревна и завел руки за спину.
Барквентин рассвирепел – ребенок явно не желал подчиняться его требованиям. Стукнув клюшкой в настил, архивариус сплюнул – ситуация и в самом деле была нестандартной. Сотни пар глаз пожирали Титуса – теперь представление стало по-настоящему интересным.
Плотовщики беспомощно обернулись к берегу, ожидая указаний от Барквентина.
– Идиоты! Идиоты! – вопил старик. – Возьмите его за руки и тряхните как следует. Нечего куражиться!
Но Титус, как оказалось, очень хотел покуражиться – он упорно отказывался взять камень и ветку плюща. Окончательно разозлившись, плотовщики нырнули в воду и поплыли к берегу, не обращая внимания на вопли Барквентина.
Архивариус растерялся: еще недавно безукоризненно выполнявшаяся процедура пошла насмарку. А ведь традиция требовала закончить все до полудня, так что дорога была каждая минута.
Барквентин трусливо метался по берегу, понимая, что власть предержащие обвинят в срыве процедуры его, а не Титуса и даже не плотовщиков. Подбежав к деревьям со зрителями, книжник испуганно заскулил:
– Ваше сиятельство, госпожа Гертруда! Леди Фуксия! Леди Кора! Леди Кларисса! Скорее сделайте что-нибудь! Боже, все рушится, все...
Не дождавшись ответа на трагические призывы, Барквентин понял, что аристократы решили не принимать ответственность на себя. Выходит, нужно как-то выкручиваться...
Бросившись обратно к воде, секретарь поднял руки и патетически воскликнул:
– О, Горменгаст, слушай меня! И смотри! Наступил тот самый миг...
На удивление, испуг прошел, и торжественные слова сами собой полились из горла архивариуса. Оглянувшись на зрителей, Барквентин понял: кризис миновал. Теперь нужно окончательно захватить инициативу и не допустить никаких случайностей...
Набрав в легкие побольше воздуха, старик закричал:
– И теперь, в торжественный миг, я, хранитель священных традиций святой старины рода Гроунов, объявляю тебя, юный Титус, объявляю на основании природных и исторических прав, семьдесят седьмым лордом Горменгаста.
Закончив речь, Барквентин, не сдержавшись, испустил вздох облегчения. Зрители сидели, объятые благоговейным молчанием – было даже слышно, как шумит дождь. Старик возликовал: ему все-таки удалось завладеть вниманием аудитории. А раз так, можно с чистой совестью сказать – ритуал удался. К тому же высшим силам было угодно внести некоторый порядок в возникшую было сумятицу – пока Барквентин произносил высокопарную речь, юный Титус все-таки взял в руки камень и плющ, хоть и не выпрямился при этом во весь рост. К тому же дождь, наконец, перестал.
Однако радости архивариуса не суждено было продолжаться слишком долго – в тот момент, когда взгляды присутствующих скользнули с примолкнувшего Барквентина на семьдесят седьмого герцога Гроуна, малыш совершил невиданное святотатство – он с размаху швырнул камешек и веточку плюща в воду.
Наступило гробовое молчание. В этот момент небо стало проясняться. Ветер разогнал серые облака, и сквозь тучи можно было увидеть кусочки небесной синевы.
Между тем Титус, повернувшись в сторону стоявших на берегу обитателей предместья, несколько мгновений смотрел на зрителей, а потом, подойдя к краю плота, наклонился и вгляделся в глубину озера. Барквентин ужаснулся – за все время ребенок не удостоил ни его, ни госпожу Гертруду ни единым взглядом. Да, такую ситуацию предвидеть было никак нельзя...
Архивариусу ужасно захотелось, чтобы на берегу произошло что-нибудь из ряда вон выходящее. Хоть бы обломился сук под тяжестью зрителей или просто кто-то сорвался по неосторожности вниз. Тогда бы собравшиеся невольно посмотрели туда, никто не обращал бы внимания на упрямого мальчишку. Можно было хотя бы надеяться, что церемония все-таки завершиться благополучно. Но, как назло, вниз не упала ни единая сухая веточка.
Неожиданно ребенок, сидевший на руках жительницы предместья, что стояла в стороне от толпы, проснулся и заворочался. Мать не понимала, что с ним такое. Кида встревожилась – она боялась, что герцогиня или кто-нибудь из ее близких обвинят в срыве обряда ее дитя.
Сам Титус, все это время разглядывавший с интересом воду, вдруг поднялся на ноги и с удивительной для его возраста силой рванул ожерелье. Суровая нитка разорвалась, и улиточные раковины жалобно зазвенели по кедровым бревнам плота. Швырнув нитку с оставшимися ракушками за борт, юный герцог издал победный крик. Победный крик малыша докатился до ушей потрясенной публики, и судьбе было угодно, чтобы он не остался без ответа: в тот же миг завопил и ребенок Киды. Два голоса – голос родовитого аристократа и голос сына жалкой нищенки – слились в единый радостный вопль. Радоваться было чему – дождь наконец-то кончился.
И СНОВА РОТТКОДД
Наконец выглянуло солнце, позолотив хмурые камни Горменгаста. Яркие лучи хлынули в окна, и хозяева, еще недавно ругавшие на чем свет стоит плохую погоду, кляли теперь солнце, боясь, что лучи выжгут яркие цвета обивки дорогой мебели. Поспешно закрывались решетчатые ставни, защелкивались задвижки. Но дождь кончился, и Горменгаст стал оживать.
По каменным плитам двора забегали люди, зазвенели голоса. На серых камнях распластались пестрые ящерицы, спешившие насладиться благодатным теплом. Вылетели из убежища воробьи. Как и прежде, они затеяли вечную перебранку из-за рассыпанного овса; выползли из щелей насекомые. Жизнь стремительно входила в привычную колею. Солнце играло на мокрых листьях плюща, напоминая о прошедшем дожде.
И все-таки человек, привыкший лицезреть жизнь Горменгаста в ее полноте, без труда определил бы, что многого сегодня здесь не хватало. Еще бы – почти все население замка было на берегу озера, наблюдая за церемонией посвящения Титуса в герцоги. Именно на берегу билось сейчас сердце Горменгаста. Барквентин распорядился оставить в замке самое минимальное число людей – которые обеспечили бы непрерывность обряда после завершения той его части, что происходила на озере.
Закончив последние приготовления, остававшиеся в замке тоже поспешили присоединиться к остальным. И теперь бесчисленные помещения, лестницы и галереи, подвалы и службы Горменгаста опустели. Такого здесь не случалось очень давно. Сиротливо скрипела на ветру незапертая дверь, в комнате госпожи Слэгг часы гулко пробили положенное время, кошки леди Гертруды затеяли свою обычную возню – но, хотя внимание его обитателей было сосредоточено на одном единственном объекте, замок жил своей жизнью.
Пустота царила повсюду – в трапезной зале, где между колоннами гуляли сквозняки, в арсенальной комнате, которую – неслыханно! – не охраняли теперь караульные, в лабиринте кухонь, где ушедшие повара, приготовив последние блюда, предусмотрительно погасили огонь.
Солнце, едва выйдя из-за туч, сразу же заявило о своих правах. Яркие лучи пытались проникнуть даже сквозь решетчатые ставни. Расщепившись, лучи затекали в помещения тонкими струйками. Именно такие струйки просочились в хранилище деревянных скульптур. Когда луч упал на груду тряпок, сваленных в гамаке, они неожиданно пришли в движение.
Ротткодд и на этот раз остался верен себе – он настолько был оторван от остальных обитателей Горменгаста, что по-прежнему пребывал в полном неведении относительно грандиозных событий, происшедших в замке. В момент, когда взгляды сидевших на деревьях людей были направлены на семьдесят седьмого герцога Гроуна, Ротткодд преспокойно спал. Ему не в чем было упрекнуть себя – погода была хмурая, а свои обязанности – обметание пыли с деревянных скульптур – он уже выполнил.
Теперь старик, разбуженный ярким светом солнца, встал с постели и недовольно приник к щели в ставне. Так и есть – дождь кончился. Впрочем, какая разница, рассеянно подумал хранитель скульптур – можно просто повернуться на другой бок, и никакие лучи будут не страшны.
Но тут старик встрепенулся – до его слуха долетели подозрительные звуки, совсем не свойственные хранилищу деревянных скульптур. Ротткодд соображал – похоже на фырканье. Так оно и оказалось: у двери возились две больших белых кошки. Конечно, Ротткодд мог знать, что животные принадлежали госпоже Гертруде. Но нарушение было налицо, и смотритель, недовольно бормоча, бесцеремонно, пинками выпроводил хвостатых за дверь. Ох, не знал он, что его давний знакомец Флей поплатился за аналогичный проступок изгнанием из замка! Впрочем, вряд ли леди Гертруда сумела бы застать старика на месте преступления – она и понятия не имела о Ротткодде.
Смотритель скульптур даже не подозревал, что в замке не осталось ни единой живой души – кроме него, разумеется. Конечно, не знал он и о церемонии посвящения в герцоги – такие вещи были вообще за пределами его познавательных способностей. Отчасти это было следствием того, что никто не сообщил хранителю деревянных скульптур о последних событиях, так потрясших Горменгаст. С другой стороны, ничто не мешало Ротткодду спускаться вниз хотя бы раз в месяц, чтобы узнавать последние новости.
Посмотрев сквозь проем в ставнях на небо, Ротткодд увидел, что солнце успело подняться высоко над горизонтом. Почувствовав, как у него засосало под ложечкой, старик вспомнил, что пора обедать. Просунув высохшие ступни в остроносые шлепанцы, он проследовал к лестнице, рядом с которой находился подъемник. По этому подъемнику поступала еда из кухни, по нему же уезжала вниз грязная посуда.
Раскрыв дверцы, ведущие в шахту подъемника, Ротткодд отшатнулся: на сбитой из лакированных дощечек площадке ничего не было! Отсутствие обеда было поистине неслыханным обстоятельством – ничего подобного не случалось на памяти Ротткодда. Старик решил, что все это просто ему снится. Ничего, при пробуждении он посмеется над глупым сном...
Протянув руку, Ротткодд рассеянно потянул на себя шелковый шнур, и подъемник поднялся примерно на полметра выше. Заглянув в пустоту шахты, старик дернул шнурок, и снизу донеслось жалобное звяканье колокольчика, предусмотренного как раз на подобные непредвиденные случаи. Ответом была гнетущая тишина. Не веря своим ушам, Ротткодд позвонил в колокольчик еще раз. Результат был подобен первому.
Разволновавшись, старик мелкой трусцой вернулся к окну и распахнул ставни. Яркий свет неудержимым потоком ворвался в комнату, но Ротткодд даже не зажмурился. Вожделенная всегда тишина стала теперь пугающей. Хранитель скульптур не знал, что и думать. В молчании замка было нечто угрожающее. Высунув голову в окно, старик всмотрелся вдаль, но с непривычки глаза слепило от яркого света. С досадой прикрыв ставни, Ротткодд оглянулся назад – в приглушенном свете свечей стояли привычные скульптуры. Взор выхватывал то антрацитово-черное копыто коня, то алую тогу древнего божка, то хитрую физиономию чертенка. Все как прежде, если бы не пугающая тишина...
В самом деле, что-то случилось. Даже если бы сейчас он снова отворил дверцы подъемника и обнаружил присланный с опозданием обед, тревога не покинула бы его. Тишина была необычной – она не внушала желания расслабиться и отдохнуть. Наоборот, она вселяла чувство тревоги.
Подойдя к окну, Ротткодд снова раскрыл ставни и всмотрелся в крышу соседней пристройки, находящуюся на два этажа ниже его жилища. Крыша была украшена множеством декоративных башенок, причем на ближайших восседали те же белые кошки – похожие на тех, которых он выгнал за дверь. Возможно, среди них были и те самые кошки. Старик встрепенулся, заметив, что взгляды зверьков были устремлены в одну сторону. Что привлекло их внимание? Конечно, зрение человека, да еще находящегося в летах, несравнимо со зрением хищных животных. Но если что-то, соображал Ротткодд, привлекло их внимание, то там действительно происходит что-то важное. Хранитель скульптур подумал – что находится вдали? Странно, что прежде он никогда не присматривался к раскинувшемуся за окном пейзажу... Напрягая память, Ротткодд вспомнил, что вдали раскинулся дремучий лес, скрытый сейчас туманной дымкой.
Кряхтя, Ротткодд взял с полки старомодные очки и нацепил их на нос. Вдали явно угадывалось какое-то движение. Старику показалось, что он видит лошадей, силуэты – так ли это было на самом деле, определенно сказать было трудно. Ротткодд не мог похвастаться орлиным зрением.
И все-таки, думал хранитель скульптур, что-то случилось. Если ему не подали вовремя обед, произошло что-то очень серьезное. Тут же старик с горечью подумал – что бы ни случилось, его не предупредили. О нем забыли, как о тех белых кошках. Но из глубины души всплыла другая мысль, трезвая и разумная – ведь он сам постоянно хотел, чтобы обитатели замка забыли о его существовании. И теперь, подумал Ротткодд, он получил то, что хотел. Из двух несопоставимых вещей нужно выбирать что-то одно и не предъявлять к жизни завышенных требований.
Между тем движение вдали стало отчетливее. На мгновение старику показалось, что он видит нечто, приближающееся к замку. В следующую минуту Ротткодд понял, что его предположение оказалось верным – то была целая процессия людей и лошадей. Что бы это могло быть? Ничего, думал хранитель скульптур, коли уж они приближаются к Горменгасту, скоро он сможет увидеть все, не напрягая глаз. Так оно и вышло – минут через пять старик мог разглядывать большую группу людей, среди которых были и знакомые лица. Ротткодд вздохнул с облегчением – если народ возвращается, значит – все в порядке. В центре процессии двигались всадники, позади которых и чуть сбоку виднелось несколько ярко окрашенных повозок. На первой лошади, разумеется, должен быть лорд Сепулкрейв, и... Старик нахмурился, не заметив герцога. Вместо него на передней лошади – пони – восседал маленький мальчик, которого поддерживали с одной стороны пожилая женщина, с другой – какой-то старик с клюкой, каждый шаг которому давался очень непросто. А где же лорд? Судя по торжественности процессии, он непременно должен присутствовать. Заболел? Или... или умер? Ротткодд был немного знаком с традициями Гроунов – он знал, что именно за церемонии проводятся на озере, и только теперь сообразил, что процессия входила в замок именно со стороны озера. Итак, теперь у Горменгаста новый хозяин – семьдесят седьмой по счету...
Всмотревшись получше, хранитель скульптур различил еще одного человека, которого почему-то не разглядел прежде. Судя по тому, что юнцу доверили вести под уздцы лошадь нового лорда Гроуна, он был довольно высокопоставленной особой.
– Ага, из молодых, да ранних, – задумчиво пробормотал Ротткодд. – Но кто это может быть?
К седлу ребенка был приторочен меч, но голова малыша склонилась к груди – по-видимому, процедура посвящения в герцоги оказалась для него чрезмерно утомительной.
Позади нового хозяина замка ехала госпожа Гертруда. Казалось, что она была совершенно безучастна к происходящему. Следом за матерью ехала Фуксия – она, напротив, была очень оживлена. Руки девушки небрежно сжимали поводья – она вообще держалась в седле довольно уверенно. За юной герцогиней тащилась повозка сестер лорда Сепулкрейва – старые девы сидели неестественно прямо и напоминали дубовые вешалки для одежды, что стояли при входе в обитель Ротткодда. Старик поначалу даже не узнал аристократок, несмотря на их весьма характерный внешний вид. В пожилой даме, идущей слева от юного герцога, хранитель деревянных скульптур узнал госпожу Слэгг, а вот Барквентина он принял за Саурдаста. Изогнутая клюка не смутила Ротткодда – мало ли что могло случиться с архивариусом за те несколько лет, в течение которых они не виделись! Старик презрительно скривил губы, увидев Пентекоста – он считал главного садовника глупым выскочкой, который только и делает, что всячески старается обратить на себя внимание. Появление брата и сестры Прунскваллер хранитель деревянных реликвий воспринял совершенно бесстрастно – против доктора и его сестры он не имел ничего, в отличие от того же Пентекоста. Предполагаемое место Свелтера занимал какой-то незнакомый мужлан с длинной ослиной челюстью, которого Ротткодд тут же окрестил «хмырем». Но где же в таком случае сам Свелтер? И куда запропастился Флей? Потом замелькали толпы уже не столь знатных людей, которых Ротткодд, естественно, не знал.
Глядя, как все население Горменгаста проходит под его окном, старик испытал одновременно удовольствие и горечь. Удовольствие оттого, что церемония, как понял Ротткодд, прошла удачно, с соблюдением всех канонов, что свидетельствовало о непоколебимом могуществе рода Гроунов. Горечь была следствием внезапной мысли, что все меняется в этом мире. Был лорд Сепулкрейв – и его не стало. Так и проходят, сменяя друг друга, людские поколения. Когда-нибудь и он сделает последний вздох и закроет глаза. Жизнь почти прожита, все прошло незаметно... Ротткодд вздохнул: годы, годы... Старик уже не помнил, когда чувствовал опасность, как сегодня. Выходит, даже в его положении, когда он намеренно отрезал себя от внешнего мира, нельзя чувствовать себя в полной безопасности. Неужели лорд Сепулкрейв и вправду скончался? И действительно ли новым герцогом стал ребенок – старик посмотрел на юного Титуса и прикинул в уме – примерно двух лет от роду? Кажется, Флей сообщал ему о рождении у лорда наследника именно два года назад.
Растерянно оглянувшись назад, смотритель обвел долгим взглядом деревянные скульптуры: когда юный лорд начнет пополнять коллекцию новыми шедеврами?
Между тем головная лошадь, на которой ехал новоиспеченный хозяин Горменгаста, уже подъехала к стене и скрылась в тени, отбрасываемой громадой воротной башни.
Процессия медленно втягивалась в ворота. Едва оказавшись на территории замка, госпожа Гертруда порывисто соскочила с лошади и протяжно засвистела. Ответом ей было радостное чириканье. Ротткодд скосил глаза: сидевшие сбоку на деревянных башенках белые коты насторожились. Убедившись, что хозяйка действительно вернулась после необычного отсутствия, животные с радостным мяуканьем бросились вниз, точно стараясь перегнать друг друга.
Старик посмотрел вдоль своей обители, в противоположном конце которой темнела дверь. Дверь наружу, дверь во внешний мир, от которого он столько лет отгораживался, но, как выяснилось, полностью отгородиться так и не сумел. Наверное, пронеслась в голове предательская мысль, и не удастся, потому что это попросту невозможно. Не удержавшись, Ротткодд вышел в коридор и выглянул в квадратное окно, выходящее на внутренний двор замка – там уже гудел хор человеческих голосов. Все, жизнь вошла в прежнюю колею. Но странным образом Ротткодд не чувствовал уже прежнего спокойствия.
Леди Гроун, присев на корточки, ласкала увивавшихся вокруг нее кошек.
Юный Титус по-прежнему восседал на своем пони, но теперь он с интересом посматривал по сторонам – впитывая в себя темп жизни, который ему суждено отныне задавать.
Вздохнув, смотритель вернулся в комнату, где его ожидали вечно безмолвные компаньоны – скульптуры, память о прежних Гроунах. Все оставалось по-прежнему – даже столь ненавистная старику пыль, с которой он вел давнюю борьбу. Несколько свечей погасло, и Ротткодд зажег новые. На душе у него было тревожно – несмотря на все старания и самовнушение, он так и не обрел желанного покоя. Что-то изменилось в его душе, и деревянные скульптуры казались воплощением недобрых сил.
Разозлившись на самого себя, старик схватил метлу и в бешеном темпе принялся сметать со скульптур пыль. Вообще-то он уже делал это рано утром, но пыль, несомненно, успела в каком-то количестве осесть на бесценные экспонаты. Однако работа отчего-то не клеилась. Казалось, что сам воздух пропитан зловещим духом. Что-то случилось сегодня в Горменгасте, что-то страшное случилось, думал старик...
Со злостью отшвырнув метлу далеко в сторону, Ротткодд вернулся на свое лежбище. С размаху бросившись на постель, старик закрыл голову подушкой. Но тревога упорно не желала покидать его душу. Тогда смотритель скульптур решил постепенно разобраться во всем и понять, что именно гнетет его. Итак, рассуждал Ротткодд, начнем с главного. Кажется, его встревожила мысль о смерти лорда Сепулкрейва. Неужели он в самом деле умер? Или заболел, да так тяжело, что поспешил короновать наследника в столь нежном возрасте? Но тогда это должна быть очень тяжелая болезнь, а Флей наверняка поднялся бы сюда и рассказал бы о недуге герцога. За это время могло случиться что угодно. Неужели человек «оттуда» приходил сюда два года назад? Во всяком случае, визит Флея, сообщившего о рождении у герцога сына, Ротткодд помнил отлично. После этого никто как будто не приходил. Такое ощущение, что Флей приходил сегодня – в ушах смотрителя деревянных скульптур еще стояло шарканье подошв камердинера о шероховатый пол хранилища. Кстати, куда подевался сам Флей? Его ведь тоже не было видно...
Повернувшись на бок, Ротткодд несколько минут безучастно созерцал вырезанную из дерева скульптуру выдры. Выходит, что после визита Флея в замке произошли грандиозные события. Настолько грандиозные, что судьбе было угодно перелистнуть страницу в истории Горменгаста.
Между тем замок зажил – после короткого перерыва – своей привычной жизнью. Тут и там хлопали двери, слышались визгливые голоса переругивающихся служанок, ржали лошади, лаяли собаки.
Многое было в истории Горменгаста, но многому еще предстояло произойти. Люди жили, радовались, горевали; поколение сменяло и будет сменять поколение, солнце всходило и будет всходить, обливая прозрачным золотом посеревшие от времени камни родового замка Гроунов. Новый день уже вступил в свои права – первый день правления лорда Титуса Гроуна, герцога Горменгастского...