Попов Михаил Михайлович. Паруса смерти

   — Торгуется?!
   Олоннэ не обратил внимания на этот вопль справедливого возмущения и наклонился к дону Каминеро:
   — Вы хотите, чтобы я не трогал Сан-Педро, тогда вы мне скажете, где находится индейское поселение, я правильно вас понял?
   Дон Каминеро удовлетворенно закрыл глаза.
   Пока глаза параличного алькальда были закрыты, Олоннэ позволил себе улыбнуться.
   Глядя в открытые глаза, он сказал следующее:
   — Я не просто обещаю, я вам клянусь, что с городом ничего не случится, мне нет дела до Сан-Педро, моей целью является это индейское поселение. Стал бы я забираться в такую глушь, прибрежные города намного богаче.
   Старик снова поднял руку, Олоннэ взволнованно замер. Кажется, удалось!
   В этот раз дон Каминеро написал всего три буквы:
   «Дым».
   Все корсары непроизвольно раздули ноздри. В комнате действительно ощущался запах гари.
   — Это не дым, дон Каминеро, ни в коем случае. Это… ваша служанка топит печь соломой. Хотите, я вам докажу?
   Олоннэ стремительно вышел во двор. Есть! Хижина для черной прислуги! Он содрал с крыши клок соломы. Выхватил из-за пояса пороховницу, сыпанул на каменный порог пороха. Ударил один раз кресалом, сунул во вспыхнувшее пламя добытую солому и с этим «доказательством» вернулся к ложу умирающего. Вся эта процедура заняла буквально несколько мгновений.
   — Видите, дон Каминеро, видите?
   Старик закрыл глаза. Трудно было сказать, поверил ли он. Скорее всего, нет. Ему было нужно, чтобы его убедили. Кроме того, если у него осталась способность соображать, он мог рассудить, что чем раньше он сообщит Олоннэ то, что его интересует, тем скорее корсары уберутся из Сан-Педро, что само по себе благо для города.
   Перо снова потребовало чернил. Бумага снова распростерлась перед ним. И началась длительная, кропотливая работа, ибо слово теперь было длинное,
   — Гва-те-ма-ла, — медленно прочитал Беттега.
   — Что значит эта «Гватемала»? Где находится то, что я ищу? Южнее города, севернее, восточнее или…
   Дон Каминеро закрыл глаза при слове «восточнее».
   Олоннэ снова улыбнулся своей хищной улыбкой:
   — Значит, восточнее Гватемалы?
   Глаза утверждающе закрылись.
   — Хорошо. В Сан-Педро есть проводники, знающие туда дорогу?
   И снова положительный ответ.
   — С кем мне поговорить по этому поводу, дон Каминеро? Раз начали, так уж заканчивайте. Почему вы не открываете глаза? А?! Что с вами?!
   — Он умер, — вслух произнес Беттега то, что капитан и сам уже понял.

Глава четвертая

   Получив приказание отправить в Сан-Педро безрукого преступника Лупо, Воклен потерял сон. Ему бы по логике вещей надо было радоваться, что синеглазый безумец затевает предприятие, которое неизбежно приведет его к гибели. Он мог бы представить его смерть как следствие своих усилий и получить от мадам Женевьевы причитающиеся ему за это двадцать тысяч реалов. Плюс к этому он из всей этой истории должен был выйти и с другими прибылями: деньги и ценности, добытые в Пуэрто, хранились на его корабле. В случае исчезновения капитана Олоннэ он становился их верховным распорядителем.
   Дальнейшая судьба рисовалась ему только в радужном свете. Он мог, на выбор, сделаться королем «берегового братства», после смерти Олоннэ у него не осталось бы соперников (ле Пикар был хоть и излишне татуирован, но не слишком умен), или, добыв себе рекомендации с подписью господина де Левассера, спокойно убыть в Европу и поселиться в тихом французском городке (вроде Ревьера), где были бы только рады появлению еще одного богатея.
   Но, несмотря на все эти великолепные перспективы, сердце старого сборщика податей и галерного надсмотрщика было неспокойно. Его мучило то, что он не мог найти ответа на вопрос, зачем Олоннэ направляется в Гватемалу.
   Он допросил пленников, и они ему кое-что порассказали об этом городе. Великолепная крепость, четырехтысячный гарнизон. Что в этой ситуации можно сделать с тремя сотнями корсаров, измученных трехнедельным путешествием?
   Ничего!
   Может быть, это какой-то особенный способ самоубийства?
   Нет.
   Такие люди, как Олоннэ, самоубийством не кончают.
   Сборщик податей метафизически принюхался и почуял запах старой, странной, как бы слегка подгнившей тайны.
   Что это могло бы быть?
   Богатейший золотоносный рудник? Эльдорадо всегда искали южнее, в бассейне реки Ориноко, и не находили, потому что на самом деле эта легендарная страна располагалась где-то поблизости от того места, где испанцы построили город под названием Гватемала.
   Воклен, как и всякий житель Нового Света, наслушался за свою жизнь индейских историй о золотых долинах и алмазных пещерах и относился к ним (к историям) со справедливым отвращением. Но, с другой стороны, дыма без огня не бывает. Просто когда слишком много вокруг дыма, трудно сообразить, где именно находится источник огня. Олоннэ открыл способ ориентироваться почти в абсолютном дыму?
   А может быть, не рудник?
   Может быть, сокровищница индейских царей? В тех местах жили в свое время богатые индейские племена. При приближении испанцев они могли собрать все свое золото и спрятать в недоступной горной местности.
   Нет! Надо выбросить из головы эти бесполезные мысли.
   Воклен постучал себя кулаком по лбу. Тот, у кого в руках кошелек с золотом, не лезет в зубы к дьяволу, чтобы добыть мешок. Мечта — враг счастья. И возраст уже не тот. Никакого индейского клада не существует. Олоннэ обыкновенный безумец.
   Именно безумец!
   Достаточно вспомнить его поведение на протяжении прошедших лет.
   Воклен вспомнил и понял, что абсолютно прав. Достаточно рассмотреть его взаимоотношения с женским полом. Почему умирали все женщины, с которыми он делил ложе? Для бывшего надсмотрщика эта тема давно перестала быть животрепещущей, редкие позывы плоти он укрощал с помощью какой-нибудь случайной шлюхи, поэтому баснословные любовные подвиги синеглазого изувера были ему особенно удивительны и представлялись пределом ненормальности.
   Прежде чем отправить Лупо к его хозяину, он велел привести урода к себе. Безрукий жил вместе с матросами на коечной палубе, во избежание каких-то его выходок (каких именно, никто не знал) он был прикован к вертикальному столбу железной цепочкой. Впрочем, достаточно длинной для того, чтобы он мог самостоятельно посещать гальюн.
   Меры предосторожности против этого искалеченного человека были столь велики, что это невольно вызывало к нему определенное уважение. Он молча, без единой жалобы переносил тяготы путешествия, хотя ему приходилось много тяжелее, чем остальным. В те времена на кораблях царила страшная теснота. Канониры часто спали прямо возле орудий, если судно несло на себе отряд для десантирования, что в корсарских походах бывало почти всегда. На каждого члена экипажа приходилось места вряд ли более квадратного ярда. Стоило подняться небольшому волнению, как задраивались орудийные порты, и нижние палубы превращались в настоящий ад. За глотком чистого воздуха приходилось подниматься на верхнюю палубу, скользя каблуками по лестницам, обильно политым извержениями человеческого желудка. Морская болезнь не щадит даже бывалых мореходов. Длина цепочки, приковывавшей Лупо к столбу, не позволяла ему подняться наверх. Он сидел в дальнем углу каземата, обхватив голову обрубками рук, и целыми днями молчал.
   Когда урода ввели к Воклену, последний, не удержавшись, поморщился — столь густой вонью обдал его вошедший. Капитан «Венеры» велел дать ему вина.
   — Да, видать, недаром корабль, где ты находился, называется «Месть».
   — Не понимаю, о чем ты говоришь.
   — Олоннэ так измывается над тобой, будто за что-то мстит, я угадал?
   — Нет, я не сделал капитану ничего плохого.
   — Но можешь сделать?
   — Не понимаю, о чем ты говоришь.
   — Что тут понимать, он отрубил тебе руки, посадил на цепь, наверное, потому что думал, что ты хочешь его убить. Я даже не буду спрашивать, угадал ли я, ибо уверен, что дело обстоит именно так.
   Лупо ухмыльнулся, и жуткие шрамы на его лице затанцевали:
   — Как бы ты сам поступил с человеком, который хочет тебя убить?
   Воклен тоже ухмыльнулся:
   — Да, ты прав, урод, такого человека я бы убил, и так бы поступил всякий. А ты жив.
   — Жив, — нехотя согласился Лупо; было видно, что он не вполне в этом уверен.
   — Значит, — бодро продолжил допрос командир «Венеры», — ты ему нужен, настолько нужен, что он пошел даже на то, чтобы оставить тебя в живых. Для чего ты ему нужен, урод?
   Улыбка снова нарушила мозаику на лице Лупо:
   — Даже если бы я знал, то побоялся бы сказать.
   Воклен налил вина в высокий бокал и собственноручно поднес его ко рту безрукого:
   — Пей.
   — У тебя какое-то предложение ко мне, лысый капитан, и ты желаешь меня для начала задобрить?
   — Пусть так, пей.
   Лупо медленно, с удовольствием выпил.
   Воклен улыбнулся и налил еще.
   Урод выпил и сказал, облизав усы длинным подвижным языком (язык, кстати, тоже нес на себе следы каких-то пыток):
   — Спрашивай.
   — Он вызывает тебя к себе. Он начинает поход в Гватемалу. Уж не знаю, как ему удалось убедить своих людей, что это необходимо. Чтобы бросить их на штурм Сан-Педро, ему пришлось спалить целую набережную товара и город Пуэрто-Морено в придачу. Интересно, что он сжег на этот раз?!
   — Я не слышу вопроса.
   — Услышишь.
   Воклен налил себе вина в другой бокал, не в тот, из которого пил Лупо.
   — Почему Олоннэ тебя изувечил, я понимаю, но для чего ты ему нужен — нет. Что он хочет найти в Гватемале? В чем ты ему должен помочь?
   Урод опустил голову на грудь, задумался. Собеседник молча наблюдал за ним, вращая в пальцах ножку бокала.
   Так продолжалось довольно долго.
   Наконец голова поднялась. На губах играла характерная улыбка, на которую невозможно было смотреть без омерзения.
   — Не знаю.
   Воклен медленно, но густо покраснел.
   — Ты издеваешься надо мной. Несмотря на то что я не Олоннэ, я найду способ сделать так, чтобы ты очень пожалел о том…
   — Я и не думал издеваться. А смеялся над собой, над своей судьбой.
   — Мне плевать на твою судьбу! Говори, что Олоннэ нужно в Гватемале? Говори, иначе по дороге в Сан-Педро… Короче говоря, ты не доберешься до Сан-Педро.
   — Можешь верить мне, можешь не верить, но интересует его только одно — индейский поселок по дороге в Гватемалу. Город ему взять не под силу.
   — Это я знаю.
   — Этот поход он придумал с одной целью, чтобы не выглядеть безумцем в глазах своих людей. Так мне кажется. Никто не станет рисковать жизнью ради какой-то нищей индейской деревни. Олоннэ это понимает.
   — Но может быть, деревня не нищая?
   — Я хорошо знаю эти места. Здесь не только нет золота, но даже слухов о нем. Вдоль реки Святого Иоанна живут только дикари, которые даже не понимают, что такое деньги. Обо всем этом я рассказал Олоннэ еще в Маракаибо. Он чуть с ума не сошел от волнения. Как будто я поведал ему, как проникнуть в подвалы Лондонского королевского казначейства. Олоннэ несколько раз заводил со мной разговоры на эту тему. Он был уверен, что я подослан убить его, но оставил в живых, чтобы использовать в качестве проводника.
   Воклен хлопнул себя пухлыми ладонями по ляжкам:
   — Куда?! Куда ты его должен отвести?!
   Лупо развел руками:
   — Больше мне сказать нечего.
   Толстяк прошелся из угла в угол каюты.
   — Хочешь еще вина?
   — Я хочу дать тебе совет.
   — Мне? Совет? Не слишком ли ты много на себя берешь?! Впрочем, говори.
   Воклен уселся в кресло и попробовал положить ногу на ногу. Это ему удалось, но не с первого раза.
   — Выслушай мою историю, капитан. Я не тот, кем меня считают здесь. Я обманул Олоннэ там, в Маракаибо.
   — Судя по тому, как он с тобой обошелся, не очень-то он поверил тебе.
   — Это правда. Олоннэ подозрителен, как сам дьявол. Клянусь душой своей дочери, клянусь спасением души своей, я еще не встречал человека более страшного.
   Капитан «Венеры» сделал нетерпеливое движение рукой. Он не любил, когда при нем восхваляли удачливого Олоннэ.
   — Тогда слушай.
   Лупо рассказал заинтригованному французу историю испанского разбойника по имени Горацио де Молина. История получилась довольно длинной и, само собой разумеется, впечатляющей. Он привел такие подробности, которые придумать было невозможно, как бывалый человек Воклен это понимал. В его рассказе не было противоречий и различимого поверхностным взглядом вранья.
   — Как, ты говоришь, тебя зовут?
   — Горацио де Молина.
   — Я что-то слышал о тебе.
   Воклен не добавил, что слышанное не находится в противоречии с только что изложенным.
   — Это неудивительно, обо мне наслышаны и по ту сторону океана, и по эту.
   — Замечательно, осталось только узнать, для чего ты мне рассказал все это?
   — Ты производишь впечатление умного человека. По крайней мере, практичного. Ты, наверное, уже мысленно взвесил, сколько золота прошло через мои руки.
   — Продолжай.
   — Согласись, одному человеку трудно потратить столько.
   — Если постараться, можно потратить любые деньги.
   — Остроумно, но неумно.
   Воклен поморщился:
   — Ты все время дерзишь мне. Я не столь вспыльчив, как Олоннэ…
   Лупо-Горацио махнул на него правым обрубком:
   — Большую часть денег я спрятал.
   — Клад? — насмешливо спросил толстяк.
   — Клад, — серьезно ответил урод.
   — И где же он?
   — Это я тебе скажу в свое время.
   — Знаешь, почему я тебе не верю? Потому что человек, у которого имеется столько денег, сколько, по твоим рассказам, было у тебя, старается не рисковать более своей шкурой, он ищет способ вернуться к нормальной жизни, купить себе место под солнцем закона.
   Де Молина насмешливо вздохнул:
   — Это зависит от характера. Ты рассказывал о том, как бы ты поступил; ты — толстый, хитрый, основательный. Я совсем другой человек. Я разбойник по натуре.
   — Но разбойник — любой, даже такой, как ты, — по натуре не обязан быть дураком. Зачем тебе со всеми деньгами, уже тобой добытыми, нужно было пускаться в столь рискованное дело, в которое ты пустился? Неужели ты рассчитывал обмануть Олоннэ? Ты только что сам говорил, что это невозможно.
   — Почему невозможно! Тебе-то вот удается.
   Воклен вспотел от нахлынувшего ужаса:
   — О чем ты?
   — Так, к слову пришлось. Призываю Матерь Божью в свидетели. А что касается моего вояжа в Маракаибо… Я это делал по приказу дона Антонио, губернатора Эспаньолы.
   — Дона Антонио, — со странной интонацией произнес капитан «Венеры».
   — Да. В руки этого человека попала моя дочь.
   — При чем здесь дочь? Впрочем, что я спрашиваю, очень даже при чем.
   — Теперь, можно сказать, я рассказал все.
   — И?..
   — На мой взгляд, все очевидно. Зачем тебе связывать свою жизнь с безумцем, который ради своих непонятных прихотей готов сотни людей загнать в джунгли? Ему все равно, что там с ними случится.
   — Что же делать? — Судя по тону, Воклен спрашивал скорее себя, чем собеседника, но тот счел возможным ответить.
   — Насколько я мог рассмотреть, команда твоего корабля относится к тебе с уважением. Собери сходку, объясни им, чего от них хочет Олоннэ, и спроси, желают ли они участвовать в самоубийственном походе на Гватемалу. Что они ответят, предугадать нетрудно. Ведь от штурма Сан-Педро они отказались, значит, они уже на полпути к тому, чтобы окончательно порвать с сумасшедшим дьяволом Олоннэ.
   — Одно дело — уклониться от участия в малопонятной операции, другое — полностью дезертировать. Само собой разумеется, если мы сейчас оставим его, то станем его врагами. А как он обходится со своими врагами, особенно с теми, кто перешел в этот разряд из разряда друзей, слишком хорошо известно. Вспомни Баддока и Шарпа.
   — Мстить будет некому. Олоннэ не вернется из похода на Гватемалу.
   — Откуда ты можешь это знать?
   — Я это чувствую.
   Воклен презрительно усмехнулся:
   — Сильный аргумент.
   — Других нет, но и его достаточно.
   — Тебе легко говорить, ты же просто хочешь спасти свою шкуру.
   — Как будто ты хочешь чего-то другого! Кроме того, заметь, у тебя есть возможность неплохо заработать при этом.
   — Ты думаешь, я поверил в твою сказку о кладе?
   — Думаю, да. Кроме того, чтобы сильнее тебя заинтересовать, я пообещаю тебе в разговоре с другими корсарами молчать об истинной цели нашего плавания.
   Воклен насупился. Он взвешивал все «за» и «против». Против был только один аргумент — страх перед Олоннэ. Но зато сильный страх.
   — Решайся, Воклен. Если судьба будет к нам хотя бы отчасти милостива, ты уедешь в Европу задолго до того, как синеглазый безумец выберется из малярийных болот Гватемалы. Если ему суждено выбраться. А ему не суждено этого сделать.

Глава пятая

   — Предатели! — мрачно сказал Олоннэ, услышав о том, что корабли Воклена и ле Пикара вышли из гавани Пуэрто-Морено и удалились в неизвестном направлении. Капитан был зол, но не удивлен. К самому худшему он был готов уже после отказа большей части корсаров штурмовать Сан-Педро. Исчезновение лукавого урода Лупо его тоже не лишило дара речи. Он нашел ему замену в лице двоих местных индейцев. Они брались привести экспедицию корсаров в «редукцию» — так между собой они называли поселок, интересующий капитана. Они неплохо понимали по-испански, и когда Олоннэ подробно изложил им все, что ему было известно со слов Лупо и дона Каминеро о таинственном поселении, индейцы понимающе закивали и всячески подтверждали, что все то, о чем идет речь, они знают. Да, говорили они, там живут индейцы, совсем не похожие на дикарей-людоедов, они одеваются чисто, работают в поле. У них есть два вождя, но сами эти вожди (или жрецы, понять было трудно) не индейцы. Люди они очень уважаемые, каждое их слово — закон. У каждого отдельный дом. Ходят в одежде до пят и зимой и летом. Один — старый, другой — молодой.
   В этой ситуации переживать по поводу исчезновения безрукого бандита смысла не было.
   Капитан Олоннэ развил бурную деятельность. Он не собирался откладывать экспедицию на долгий срок. Одной недели для отдыха измученным людям вполне достаточно. Этого же срока всем легкораненым должно было хватить для выздоровления. Тем, кому не суждено выздороветь через неделю, не суждено было выздороветь вообще. Раны гноились во влажном климате, и скоротечная лихорадка пожирала пиратов одного за другим.
   Была и еще одна причина спешки. О ней капитан предпочитал не распространяться, но сам в уме держал ее непрерывно. Дело в том, что Сан-Педро оказался городом совсем не богатым. Осмотрев все склады, и королевские и частные, Олоннэ пришел к выводу, что продуктов едва-едва хватит на то, чтобы обеспечить экспедицию. Ни о каком роскошестве не могло быть и речи. Каждый мешок муки, каждый бочонок масла был на учете. Каждый мул и носильщик-индеец — тоже. Большинство разбежалось, последовав за своими хозяевами, испанцами. Негры же были плохо приспособлены для переноски тяжестей в местных джунглях.
   Накануне выступления Олоннэ публично, даже, если так можно выразиться, с помпой казнил троих корсаров. Изрубил собственноручно. Негодяи пробовали склонять колеблющихся к бунту против Олоннэ.
   Куда мы идем?
   Зачем?
   Нет там никакого золота, и мы все там сдохнем. Посмотрите на Сан-Педро, ради взятия которого положено столько жизней! Это ведь нищий город. Нищий город на окраине нищей страны.
   В Гватемале четырехтысячный гарнизон, они перестреляют нас как куропаток. Даже с людьми Воклена и ле Пикара у нас не было шансов. Что же говорить теперь!
   Многие думали так же, но предпочитали отмалчиваться. Не поддерживали бунтовщиков, но и не спорили с ними. Вероятность погибнуть от клинка Олоннэ казалась пока больше вероятности нарваться на испанскую пулю или индейское копье.
   Беттега прознал о заговоре.
   Олоннэ велел схватить говорунов и привести к нему.
   Они вели себя нагло и своей вины не отрицали. Это больше всего разозлило капитана. Преступник должен трепетать, лгать, изворачиваться.
   Ибервиль советовал капитану казнить их тихо. Не устраивать из казни представление. Как бы не получилось хуже.
   Ибервиль оказался прав.
   Пока безжалостная рука Олоннэ расчленяла первого заговорщика, остальные обращались со смелыми речами к собравшимся вокруг корсарам. Завидуйте нам, говорили они, ибо такая смерть, что обрушилась на нас, может считаться благом по сравнению с тем, что предстоит вам. Куда вы стремитесь, несчастные? Вы стремитесь в место, по сравнению с которым ад не так уж страшен.
   И прочее в том же духе.
   Много наговорить им не удалось. Поняв всю вредоносность этих речей, Олоннэ мгновенно прикончил всех троих.
   — Те, кто согласен с этими трусами, могут выйти сюда, и я мгновенно избавлю их от страхов перед грядущими опасностями.
   Произнеся эти слова, Олоннэ обвел тяжелым взглядом собравшихся. Все, на кого попадал этот взгляд, опускали глаза. Более желающих протестовать и умереть не нашлось.
   На рассвете следующего дня отряд из трехсот двадцати корсаров, сотни носильщиков и пятидесяти мулов вышел из развалил Сан-Педро и взял курс на север.
   Впереди рядом с проводниками шагал Олоннэ. Одет он был в обычный, груботканый сюртук, а на теле под рубашкой, в специально сшитом из тонкой кожи футляре, хранилась рукопись, найденная на борту «Сантандера». За поясом капитана торчали два пистолета и кинжал. Шпага ритмично ударяла по боку. Каблуки новых сапог из мягкой, хорошо выделанной козлиной кожи отбивали ритм безнадежного, по общему мнению, путешествия.
   Стояла хотя и сухая, но душная и тяжелая жара. Несмотря на раннюю пору, солнце уже начинало свою испепеляющую работу. Пройдя миль около четырех, пришлось останавливаться на привал. Избрали место на берегу неширокого ручья под сенью пышных тропических деревьев: цизальпиний, маншинелл и пальмито. Впрочем, может быть, растения, давшие укрытие корсарам, назывались и как-то иначе.
   Олоннэ не скрывал своего раздражения:
   — Такими темпами мы будем добираться до Гватемалы месяц.
   — Что делать, — усмехнулся Ибервиль, вытирая мокрый лоб, — удобнее, конечно, было бы плыть на корабле, а не топтать эту раскаленную сковородку.
   Один из проводников, седой, но еще крепкий старик, наклонился над ручьем, зачерпнул воду и замер в непонятной задумчивости.
   — Что там еще? — недовольно спросил Олоннэ.
   — Скажи своим людям, что воду из этого ручья пить нельзя.
   — Почему это?!
   — Внутри будет огонь, сначала в животе, потом везде.
   — Откуда ты знаешь?
   — Знаю, — пожал плечами индеец, — всегда знал.
   — Так это что, мы и воду должны на себе тащить?! — восхитился Ибервиль.
   — Скажи, старик, а есть там дальше хорошая вода? Которую можно пить?
   — Такая вода есть. Я покажу.
   — Беттега! — позвал капитан.
   — Я слушаю.
   — Слышал?
   — Да.
   — Объясни нашим людям, что если они не хотят подхватить лихорадку, пусть воду из этого ручья не пьют.
   Когда жара стала спадать, двинулись дальше вдоль берега того же «плохого» ручья. Места были пустынны. Слишком пустынны. Олоннэ поинтересовался у проводника, живет ли здесь кто-нибудь.
   — Да, здесь есть лесные жители. Они следят за нами сейчас.
   — Да-а?
   — Но это неопасно.
   — Надеюсь, когда станет опасно, ты нам скажешь?
   — Скажу. Если будет опасно, то и для меня, а не только для вас.
   Олоннэ ответ не понравился, но он решил не вдаваться в детали.
   Еще перед началом путешествия проводник на вопрос, сколько дней займет путешествие до редукции, ответил, что сам бы он дошел за неделю. С бледнолицыми людьми придется затратить десять. Он показал растопыренные пальцы двух рук.
   Проводникам было строго-настрого приказано скрывать истинную цель путешествия, чтобы они ненароком не проговорились. Олоннэ старался, чтобы они держались в стороне от корсаров. Да они и сами не горели жаждой общения. Во время отдыха сидели на земле спиной к спине, опершись руками на длинные палки, поставленные между ногами, и, казалось, дремали.
   На рассвете второго дня миновали заброшенный поселок. Вернее, даже не поселок, а что-то вроде загородного дома с большим количеством мелких построек вокруг главного здания, выстроенного в классическом испанском колониальном стиле. Белые стены домов заметно потрескались, дворы захвачены буйно растущей зеленью.
   — Чей это дом?
   — Ничей.
   Олоннэ поморщился.
   — Ты можешь отвечать нормально? Кто здесь жил?
   — Сеньор. И его дети. Потом сеньор умер. Дети уехали. Рабы разбежались.
   Капитан махнул рукой, поняв, что ничего большего он не добьется. Но тут сам проводник сказал нечто любопытное:
   — Старый сеньор был другом белого человека из редукции. Старого белого человека.
   Дальнейшие расспросы, с которыми не замедлил навалиться на индейца Олоннэ, ничего не дали.
   На третий день пути местность сделалось более холмистой, появились нагромождения камней, двигаться стало тяжелей. Над головами орали бесчисленные тропические птицы, проплывали кроны громадных деревьев, сыпались за шиворот и безобидные и опасные насекомые. Пятнистые спины косуль мелькали за стволами.
   — Из этого родника можно пить? — непрерывно спрашивали у проводников измученные духотой корсары.
   Мулы одуревали от слепней и прочих кровососущих тварей. Определить пройденное расстояние было трудно: путь оказался извилист, и временами Олоннэ казалось, что они просто топчутся на месте.