Поттер Патриция. Непокорный

   — Я вас не понимаю, — сказал он.
   — В таком случае, скажем, я питаю слабость к бродягам, а вы, похоже, не в том состоянии, чтобы навредить мне или моему сыну.
   — Мое пребывание здесь может навредить вам.
   — Нет, если никто не узнает.
   — До вас что, ничего не доходит, мэм?
   — Если считаете, что вы в состоянии уйти, — вперед, — спокойно сказала она.
   Он злился, и это было хорошим знаком. Злость все же лучше, чем смирение.
   Он попытался двинуться, простыни начали спадать. Он подхватил их и злобно посмотрел на нее. Она так и стояла с протянутой кружкой молока.
   — Если не возьмете, — сказала она, — я отберу простыни. Сейчас я сильнее.
   — Проклятие! Вы никогда не отступаете от своего? — Обычно нет, — сказала она.
   — Давайте сюда это чертово молоко.
   Она сунула ему кружку, из которой он начал пить сначала мелкими глотками, а потом жадно прикончил. Поставив кружку на тумбочку, он медленно опустился на подушки.
   — Вы говорили о каких-то брюках?
   Она кивнула.
   — Чуть позже я осмотрю рану на ноге. Если кровотечение остановилось, сделаю повязку потоньше, и вы сможете надеть веши моего мужа.
   — Вашего мужа? — переспросил он.
   — Я сохранила кое-какие вещи после его смерти, — тихо произнесла она.
   Он взглянул на украшение с орлом, лежавшее на тумбочке. Все остальные вещи он сжег вместе с хижиной. Ему не нужны были воспоминания. Даже хорошие, потому что их заслонила собой последняя кровавая сцена. Она окутала все красным туманом. Он и ожерелье уничтожил бы, если бы его не украли старатели. Он нашел его у первою, которого силой заставил назвать имена остальных двух. Ожерелье стало для него тогда талисманом мести, а не защиты.
   Женщина смотрела на него с пониманием, и это поставило его в тупик.
   — Мне не нужны вещи мертвеца, — грубо сказал он. — Мне нужны мои собственные.
   — Теперь от них остались лишь лохмотья. Если только у вас не было с собой багажа.
   Он покачал головой. Отправляясь в дорогу, он брал только еду. Думать мог только об одном — как найти тех старателей.
   — А на лошади что-нибудь осталось, что может навести на ваш след?
   Уэйд вновь был огорошен. Ей впору самой служить блюстителем закона, язвительно подумал он.
   — Уздечка. Она украшена бусами. Не хочу, чтобы обвинили ютов.
   Господи, как же он сам об этом не подумал!
   — Мне придется поехать…
   Фостер снова попытался сесть. Это удалось ему с огромным трудом. Затем он поборол свою гордость.
   — Я… возьму… вещи.
   Мэри Джо показалось, что этот человек состоит из одних противоречий. Только что он признался в хладнокровном убийстве и туг же готов поставить на кон жизнь и гордость, которая для него важнее, чтобы в его преступлении не обвинили кого-то другого. Всем, кого она до сих пор знала, было абсолютно наплевать на индейцев.
   — И как вы думаете, сколько шагов вы пройдете? — спросила она.
   — Столько, сколько понадобится, — ответил он. — И могу пойти голым, если придется.
   А ведь он пойдет, решила она. Не доберется дальше дверей, но все-таки пойдет. А ей с Джеффом придется тащить его обратно.
   — Пойду я, — сказала Мэри Джо. — Отряд шерифа скорее всего не нашел вашу лошадь. Далеко она лежит от убитого?
   Убитого. Как легко она произнесла это слово. Прости, меня, Джефф.
   — В паре миль. После того, как меня ранили… после того, как я убил его, я не заметил, что мой конь тоже сильно пострадал. Он продолжал идти, истекая кровью, а я даже не подозревал… — Морщины на лице раненого, казалось, стали глубже — Он был… таким благородным. А теперь он мертв. Но я не собираюсь отвечать еще за чью-то смерть, будь оно все проклято!
   Фостер поднялся с кровати, теперь уже не думая, одет он или нет, и, качнувшись, сделал шаг.
   Все-таки он великолепен. Гораздо выше, чем она думала, с гибкой грацией наездника и крепкими мускулами.
   — Ну хорошо, — сказала она. — Я принесу вам брюки. Надевая их, он лишится последних сил. Она не станет ему помогать, и тогда он сам придет к выводу, что ему никогда не добраться до лошади. Даже если он сумеет это сделать, то раненая рука не позволит ему справиться со сбруей.
   Он не слушал никаких доводов. Шел напролом только благодаря силе воли и решимости, но долго это продолжаться не могло. Он потерял слишком много крови, был слишком серьезно ранен.
   У Мэри Джо болела за него душа. Ей не хотелось, чтобы он потерпел поражение. Он назвал своего коня благородным, но теперь она видела, что у этого человека тоже было благородство.
   Она не хотела, чтобы он умер. Все мысли о том, чтобы послать за отрядом, исчезли. Его заботы стали ее заботами.
   Лишь на один короткий миг она задумалась, почему так происходит. Ответ нашелся еще быстрее. Он нуждался в ней. До сих пор ни один мужчина никогда в ней не нуждался. Ни Джефф, Ни Тай. Они желали ее, но никогда не нуждались. Даже ее сын теперь меньше нуждался в ней.
   До последнего времени она не понимала, как ей хотелось быть кому-то нужной.
   Мэри Джо тут же отбросила эту мысль. Она не могла себе позволить так думать.
   Она принесла брюки и швырнула раненому. Уэйд Фостер поймал их здоровой рукой, и она еще раз вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Ему самому придется удостовериться в собственной слабости. Она не станет еще больше унижать его, наблюдая за беспомощными движениями.
   Сын с беспокойством взглянул на нее.
   — Как он? Он что-нибудь сказал об отряде? Он ведь не убивал того человека, правда?
   Мэри Джо на секунду закрыла глаза, пытаясь решить, что ответить. Один раз она уже солгала ему. Нельзя было снова так поступить.
   — Да, — сказала она, — но тот мужчина стрелял в него, и у мистера Фостера… в общем, была веская причина.
   Джефф перестал хмуриться.
   — Точно так, как папа, когда ему приходилось в кого-то стрелять?
   — Что-то вроде этого, — сказала Мэри Джо, надеясь, что не далека от истины.
   Я так и знал, — воскликнул Джефф, расплываясь в улыбке. — Но почему он не объяснит им?
   — Он еще слишком болен, — мягко произнесла она. — Они бы забрали его в тюрьму на время проверки, а я сомневаюсь, что он выдержал бы переезд.
   Джефф принял объяснение, потому что очень хотел верить в него, и Мэри Джо это знала.
   — Прошу тебя, оседлай мне лошадь, — сказала она.
   — Зачем?
   — Мне нужно забрать кое-что из его вещей. Я хочу, чтобы ты оставался здесь и приглядывал за ним.
   Сын кивнул и выскочил за дверь, позвав с собой Джейка. Пес бросил печальный взгляд на закрытые двери спальни и последовал за мальчиком. В этом доме у раненого было два защитника. И оба хорошие, по ее мнению.
 
   Уэйд проклял все на свете, пытаясь надеть чужие брюки. Они никак не налезали на больную ногу. Он выругался и секунду просто смотрел на них. Затем вновь попробовал втиснуться в штанину, машинально схватившись за нее простреленной рукой. Боль чуть не лишила его сознания. Он принялся медленно дышать, делая один глубокий вдох за другим.
   Когда в последний раз он ел? Четыре, пять дней назад, если не считать кружки молока. Теперь он расплачивался за такое пренебрежение к самому себе.
   Левой рукой он начал развязывать порыжевшую повязку на ноге. Это заняло довольно много времени, но наконец бинты ослабли и он размотал их. На незатянувшуюся рану было страшно смотреть, из нее сочился гной. Кожа вокруг припухла и покраснела.
   Нужно было оставить часть бинтов. Если бы только ему удалось разрезать бинт. Нож. Куда подевался его нож? Он нигде не мог его найти, а звать на помощь хозяйку не собирался. Хватит с него того, что в ее глазах читалось сомнение, словно она заранее знала, что он потерпит неудачу.
   Черт с ней. Он зубами разорвал бинты, затем кое-как завязал рану меньшим куском. Наконец он спустил ногу на пол и сунул ее в штанину. Поднялся, натянув левой рукой. Покачнулся. Сильно кружилась голова.
   Надев брюки, он столкнулся с другой проблемой — как их застегнуть. Снова сел, но когда взялся за первую пуговицу, его охватило отчаяние. Что если он никогда не сможет владеть правой рукой?
   В конце концов ему удалось втиснуть последнюю пуговицу в петлю. Брюки немного жали. Одежда покойника. Кое-как сгодится.
   Уэйд поднялся. Опять накатило головокружение. Все завертелось вокруг него, или это он сам завертелся? Уэйд не знал. Попытался сделать еще один шаг. Ему нужно было забрать украшенную бусами уздечку — подарок жены.
   Головокружение усилилось. Он рухнул на пол, упав на правую руку. Мучительная боль пронзила все тело. Проклятие, он все-таки сделает это. Должен сделать.
   Но когда Уэйд попытался подняться, он вынужден был признать поражение. В очередной раз он не мог защитить, которые были ему дороги.
 
   Джефф еще не успел вернуться, когда Мэри Джо услышала шум в спальне. Она открыла дверь и сразу увидела его на полу. Он пытался сесть. Хрипло, с трудом дышал, но не сдавался. Не оставлял своих попыток, даже когда поднял на нее полные боли глаза.
   — Ну скажите же что-нибудь, черт возьми, — прохрипел он. Почему она так хорошо его понимает? Мэри Джо опустилась на колени и протянула ему руку.
   — Вы должны были сами убедиться, — сказала она, стараясь изгнать из голоса сочувствие.
   Он уставился на ее руку, словно на ядовитую змею. Она далее засомневалась, принял ли он за свою жизнь хоть раз чью-то помощь.
   — Беритесь, — скомандовала она. — Если не хотите ждать возвращения Джеффа.
   Во взгляде Уэйда ясно читалась досада. Он протянул руку Мэри Джо и с трудом поднялся на колени. Из его груди вырвался стон, но он тут же заглушил его. Подставив ему плечо для опоры, женщина сумела довести его до кровати.
   — За сбруей поеду я, — сказала она. Он отвернулся.
   — Немного погодя Джефф принесет вам бульон, — мягко проговорила она. — Съешьте сколько сможете.
   Он не подал виду, что воспринял ее слова.
   Мэри Джо вернулась на кухню, закончила жарить окорок и, поставив тарелку перед Джеффом, смотрела, как он ест. Ей абсолютно не хотелось спешить. Предстоявшее дело было не из приятных.
   — Не знаю, как долго задержусь, — сказала она, не обращая внимания на то, что сын потихоньку спускает кусочки под стол довольному псу.
   Ей бы следовало сделать мальчику внушение по поводу еды для людей и еды для собак, но Джефф последние несколько дней вел себя так безукоризненно, так по-взрослому пытался помочь ей ухаживать за раненым, что она промолчала.
   С одной стороны, она гордилась сыном. С другой стороны, ей было мучительно видеть, как он растет, и понимать, что однажды он уйдет от нее. Она проглотила замечание и отвернулась, словно ничего не заметила.
   — Отнесешь мистеру Фостеру чашку бульона, — сказала она, — примерно через час. К тому времени бульон уже сварится. Сначала проверишь, как там больной. Если спит, не буди. Ему нужен отдых.
   Мальчик спросил:
   — Ты уверена, что я не могу тебе помочь? Она покачала головой.
   — Присмотришь за больным. Ладно? А если кто-нибудь придет…
   — Знаю, — нетерпеливо отмахнулся мальчик, глаза его возбужденно горели.
   Ему пришло в голову, что у него с матерью появился маленький секрет. Но такой ли маленький? Сын стал свидетелем того, как она лжет блюстителю закона, защищая человека, признавшегося в убийстве. Должно быть, она сошла с ума.
   У Мэри Джо появилось дурное предчувствие. Господи, молча взмолилась она, не позволь мне ошибиться.
   Она надела длинный плащ и шляпу с широкими полями. Дождь так и не прекратился, и она уже подумала, что он зарядил навсегда. По крайней мере, в такую погоду ей никто не встретится, разве что шериф с добровольцами, но они уехали. Она надеялась на это.
   Мертвую лошадь Мэри Джо отыскала без труда. Как она и думала, все следы смыло дождем. Хоть она и храбрилась перед Джеффом и Уэйдом Фостером, но ей пришлось заставить себя спешиться и подойти к трупу животного.
   Птицы уже здесь потрудились, и зловоние было сильным, даже несмотря на дождь. Мэри Джо сразу заметила уздечку. Цветная, яркая, украшенная незатейливым узором из бус. Такие бывают только у индейцев. На Мэри Джо были перчатки, но она обернула вокруг них еще тонкий лоскут, прежде чем дотронуться до сбруи.
   Она понимала, что не сумеет снять седло, раз лошадь лежит на нем, но, по крайней мере, можно было завладеть одной седельной сумкой. Воспользовавшись захваченным из дому ножом, Мэри Джо разрезала кожаный ремень, соединявший сумки, и взяла ту, которая лежала сверху. Затем она еще раз оглядела мертвое животное — не осталось ли на нем чего-нибудь индейского. Уэйда Фостера, по-видимому, больше всего беспокоило именно это. Попона была обычной и довольно поношенной. Седло и стремена тоже ничего примечательного собой не представляли. Убедившись, что ни одну из вещей нельзя было связать с ютами, Мэри Джо вернулась к своей лошади. Она надеялась, что холодный дождь смоет с нее запах смерти.
   Интересно, подумала она, а избавится ли когда-нибудь от него ее пациент, или ему это совершенно не нужно?
   Она взглянула на уздечку. Почему Уэйд Фостер так печется, чтобы в его деяниях не обвинили индейцев?
   Команчи украли ее сестру, убили лучшую подругу со всей семьей. Здесь, в Колорадо, ютов обвиняли в таких же зверствах, включая многочисленные лесные пожары, в которых гибли поселенцы. Недовольство индейцами здесь было не меньше, чем в Техасе.
   Что связывало Уэйда Фостера с индейцами?
   Чивита. Похоже на мексиканское имя. Во всяком случае, точно не индейское. Она слышала о белых мужчинах, которые брали себе в жены индейских женщин, но ни разу не видела ни одного такого. К тому же он говорил, что его сына звали Дру.
   Загадки. Вокруг него одни загадки.
 
   Джефф налил чашку бульона и намазал кусочек хлеба маслом, аккуратно расположил все это на подносе, добавил стакан молока и ложку.
   Подойдя к двери спальни, он легонько постучал, чтобы не разбудить больного, если тот спит. В ответ послышалось короткое ворчание.
   Джефф осторожно приоткрыл дверь. Последние несколько дней он почти не видел незнакомца, а слова шерифа накрепко засели у него в голове, несмотря на то, что он храбрился перед матерью.
   Раненый лежал на кровати, на нем были брюки. Лицо у него погрубело от щетины, и выглядел он усталым. Но увидев, что вошел Джефф, он как-то сразу обмяк.
   — Я принес вам поесть, — робко произнес Джефф. — Ма уехала за вашими вещами. — Мальчик помолчал. — На вас папины брюки.
   Веки незнакомца слегка вздрогнули. Он попытался улыбнуться, но безуспешно. Джефф поставил поднос на тумбочку рядом с кроватью.
   — Бульон отличный, мистер Фостер, — сказал он, не скрывая гордости. — Моя мама была лучшей поварихой Техаса. Когда-то она готовила для целого отряда рейнджеров.
   Морщясь от боли, раненый приподнялся и вновь откинулся на подушку. Он не сводил глаз с Джеффа, и тому стало немного неловко. Казалось, взгляд больного что-то ищет, и Джефф не понимал, что именно.
   Мальчик взял чашку с ложкой и присел на край кровати.
   — Разрешите помочь вам, мистер Фостер. Я представляю, как у вас болит рука.
   Во взгляде больного внезапно появилась суровость, но тут же прошла. Грудь колыхнулась от тихого вздоха.
   — Буду тебе очень благодарен, мой мальчик, — сказал он. — Боюсь, что сам я испачкаю прекрасные брюки твоего отца.
   Несмотря на мягкость тона, пальцы на здоровой руке незнакомца сжались в твердый кулак. Джефф все понял. Он ведь тоже мужчина, а мужчины терпеть не могут беспомощности. Он сам едва смирился с этим, когда в прошлом году заболел.
   Поэтому он ничего не сказал, просто зачерпнул немного бульона и твердой рукой поднес ложку ко рту больного. С бульоном было покончено в полном молчании, потом незнакомец сомкнул веки. Джефф хотел было уйти, но замешкался.
   — Там еще осталось молоко и хлеб, если хотите. Незнакомец открыл глаза.
   — Расскажи мне о своем отце, — внезапно попросил он. Джефф не знал, что делать. Больше всего на свете он любил говорить об отце, но мама просила его не утомлять больного. К кровати подошел Джейк и положил на нее голову, явно ожидая, что незнакомец обратит на него внимание.
   — Джейк любит вас, — сказал Джефф. — Ему не многие нравятся. Он ведь наполовину волк, знаете ли. Мне кажется, он считает, будто вы принадлежите ему, раз он вас спас, как это бывает у китайцев. — Мальчик нервничал, и от этого тараторил. Он разволновался, потому что говорил с мужчиной, да еще с тем, кого помог спасти. — Мама мне рассказывала о китайцах. Прочитала в какой-то книжке. Она всегда читает, когда есть время.
   Незнакомец, казалось, был смущен быстрым потоком слов, но губы его чуть скривились в улыбке, и Джефф почувствовал, как раздувается от удовольствия. Он припомнил вопрос, с которого качался разговор.
   — Отец был рейнджером, одним из лучших. Тай тоже. — Внезапно его гордость испарилась, уступив чувству потери, которое не покидало его со дня смерти Тайлера.
   — Кто такой Тай? — поинтересовался незнакомец.
   — Он ухаживал за мамой. В прошлом году его убили. Это ранчо нам досталось от него. Мне его очень не хватает, совсем как отца. Я тоже когда-нибудь стану рейнджером, как они. Ма не хочет, но…
   — Но мистеру Фостеру нужен отдых. Джефф испуганно обернулся на голос матери.
   — Ма, он спросил о…
   — Знаю, — сказала она. — Я все слышала.
   На ней все еще был плащ, с которого стекала вода. Шляпу она сняла, и волосы разметались по ее спине. Она вытерла одной рукой мокрое от дождя лицо, в другой руке у нее были плетеная уздечка и седельная сумка. Вместе с ней в комнату проник сильный неприятный запах.
   Джефф уставился на уздечку, затем посмотрел на раненого.
   — Никогда такой не видел.
   Незнакомец встретился взглядом с Мэри Джо. Джефф ощутил в комнате какое-то странное напряжение, какое бывает в воздухе перед грозой. На лицах взрослых не было и тени улыбки.
   — Ее сделала моя жена, — просто пояснил раненый, но в его глазах мелькнул вызов.
   Потом он повернулся лицом к стене, отгородившись от Джеффа и его матери так, словно захлопнул дверь перед их носом.
   Мальчик взглянул на мать. Она покусывала губу, как иногда делала, когда не была в чем-то уверена. Потом она обняла его рукой за плечи и вывела из комнаты, мято закрыв за собой дверь.

Глава 5

   Прошло несколько часов, а Уэйд все еще размышлял, что нужно бы поблагодарить хозяйку, по слова не шли с языка. В глазах ее читался и укор, и вопрос, когда она вертела в руке уздечку. Что бы она сказала, если бы узнала, что его жена индианка? Что брак с нежной женщиной из племени ютов — это еще ужаснее, чем хладнокровное убийство человека? Вот тогда бы она, наверное, выставила его за дверь, хотя не выставила убийцу.
   Но какое у него право обвинять ее? Почти все в Колорадо ненавидели индейцев. Да что там почти, скорее всего все, тем более, что газеты не переставая вопили о зверствах индейцев и необходимости переселить их в штат Юта, где их ждала голодная смерть.
   Ему становилось тошно, стоило об этом подумать. Особенно активничали денверские газеты, обвинявшие ютов во всех грехах, от поджогов лесов до массовых убийств, которых на самом деле никогда не было. Уэйд слышал все эти обвинения от старателей и охотников, проезжавших по землям индейцев. Еще одно оправдание расширения территории.
   А юты, несмотря на нарушения правительственных обещаний и договоров, надеялись на мир и постоянно пытались ублажить белых, отдавая им все больше и больше земель. Белым все было мало, особенно их привлекали минералы сверкающих гор. А потом они присваивали и то, что им не принадлежало, как, например, женщин из племени ютов.
   Даже его сын не считался человеческим детенышем из-за примеси индейской крови. Такого убить пара пустяков. Гниды порождают вшей. Так любили поговаривать солдаты.
   Уэйд не смог сдержать печальный стон. Дру был единственным светлым пятном в его жизни, единственное, что имело смысл в последние семнадцать лет.
   Он любил Чивиту. Она была доброй и нежной, она подарила ему сына, но он не испытывал к ней страсти, только благодарность за то, что она усмиряла яростный гнев, который он обратил против самого себя.
   Она была такой покладистой, всегда готовой поделиться с ним простой радостью от зрелища восхода солнца в горах или распустившегося цветка. Она почти ничего не просила взамен того, что по-своему мягко и ненавязчиво учила его, как вернуться к жизни. А теперь он отверг все ее уроки.
   Уэйд потянулся за ожерельем, лежавшем на тумбочке. Оно принадлежало его сыну — подарок к именинам. Чивита кропотливо вырезала бусины из бычьего рога, а Уэйд выменял серебряного орла, которого изготовил мастер из племени навахо. Дру очень дорожил этой вещью.
   На ожерелье до сих пор сохранились следы крови. Кровь сынишки, предположил он. Превозмогая боль, Уэйд надел ожерелье. Ему было все равно, что подумает хозяйка или ее сын. Он даже решил специально бросить им вызов.
   Он злился, что обязан женщине, которая, подобно многим другим, презирает индейцев. Но еще больше его злило, что он оказался здесь пленником из-за собственной слабости.
   Не в силах заснуть, он попытался сесть. Керосиновая лампа рядом с кроватью по-прежнему горела, он задул ее и бросил взгляд на занавешенное окно.
   Ему захотелось открыть его. Захотелось сделать глоток свежего воздуха. Может быть, тогда он перестанет чувствовать себя, как в клетке.
   Уэйду удалось подняться с кровати и добраться до окна.
   Он отдернул занавески и попробовал приоткрыть окно. Оно поддалось только наполовину, он прислонился к раме и глубоко задышал.
   Дождь прекратился, но небо было темным, без звезд и луны. Гор разглядеть он не смог. Они назывались Черные горы.
   Но они не были и вполовину так черны, как его душа.
 
   Мэри Джо не знала, когда перестал идти дождь. Она проснулась посреди ночи в полной тишине. После непрерывного грома и стука тяжелых капель о крышу это была зловещая тишина.
   Теперь уже можно встать и чем-то заняться. Стоило ей проснуться ночью, вновь заснуть не удавалось. Наверное, сказывались годы ожидания, что вот-вот откроется дверь и послышатся шаги у ее двери. Почти всю свою замужнюю жизнь она провела в ожидании.
   А теперь ей казалось, что она снова ждет, но в этот раз не знает, чего именно.
   Мэри Джо постояла в ночной сорочке, которая так нравилась мужу. Она сама ее сшила за несколько лет до его смерти. Потратила многие часы, пришивая кружево к тонкому батисту. Роскошная получилась сорочка, но после смерти мужа она ни разу не доставала эту вещь из сундука. Непонятно, почему сейчас она ее надела? Возникла потребность вновь почувствовать себя женщиной?
   Она принялась покусывать губу, пытаясь сделать вид, что внутри не проснулось желание. Оно все время напоминало о себе, как бы она ни старалась заглушить его. Тот факт, что оно возникло с появлением незнакомца, приводил ее в ужас. Он был воплощением всего того, от чего следовало бежать без оглядки, и сыну нельзя было позволять с ним видеться.
   Воздух. Свежий воздух вернет ей благоразумие. Мэри Джо на цыпочках вышла из комнаты, чтобы не разбудить сына. Осторожно приблизилась к входной двери, открыла ее и осталась у входа.
   Прохладный ветерок развеял душный зной, висевший над домом много дней. Как приятно было подставить навстречу ветру разгоряченное лицо.
   Она с удовольствием понаблюдала за облаками, мчавшимися по темному небу. Спешат в другие края, чтобы досадить кому-то бесконечными дождями.
   И все же она была благодарна дождю. Дождь помог незнакомцу. Смыл все его следы.
   Незнакомец.
   Ее мысли все время возвращались к нему. Она без конца ломала голову, как его защитить, пусть он и груб. и неблагодарен.
   На крыльцо вышел Джейк и уселся рядом с ней, склонив голову набок. Он поскулил, чтобы привлечь ее внимание, а когда она наклонилась и рассеянно провела рукой по его ушам, заурчал от удовольствия.
   — Джейк, — прошептала она, — и чем он мог тебе так понравиться?
   Пес снова заурчал.
   — От тебя столько же бед, сколько и от него, — сказала она собаке.
   Джейк завилял хвостом, а затем, словно в подтверждение ее слов, бросился вниз по ступеням и выбежал во двор, который почти весь развезло от грязи.
   Не обращая внимания на сырые ступеньки, она села и прислонилась спиной к столбику крыльца — идти в дом не хотелось. Темнота вокруг как-то успокаивала.
   Почему она не боялась Уэйда Фостера? Потому что многое довелось испытать в жизни? В детстве она прошла через голод, когда погиб урожай, пряталась с матерью во время набегов команчей, со страхом ждала, вернется ли домой отец, а годами позже с таким же страхом ждала возвращения Джеффа.
   Теперь она снова боялась, но не Уэйда Фостера, а саму себя, своих чувств и одиночества. До его появления она с этим справлялась.
   Ее сделала моя жена. Она знала, что не сумела скрыть в тот момент потрясения. Ей до сих пор не верилось. Индейская уздечка. И ожерелье тоже индейское. То самое, которое он отчаянно искал, когда очнулся.
   Вернулся Джейк, начал отряхиваться и забрызгал грязью Мэри Джо. Как приятно не думать о мелочах. Как приятно, когда есть одна забота — как бы хорошенько вываляться в грязи. Правда, теперь ему придется провести остаток ночи во дворе.
   Наконец Мэри Джо поднялась.
   — Побудешь сегодня сторожевым псом, — сказала она Джейку.
   Вид у него был обиженный.
   — На сей раз тебе это не поможет, — сурово продолжила она.
   Пес заскулил, и Мэри Джо почти сдалась.
   — Нет, — повторила она и, чтобы не передумать, ушла в дом, закрыв за собой дверь.