Прашкевич Геннадий Мартович. Русская мечта

…

    Ставьте на лидера! По решению общего собрания акционеров дивиденд по акциям акционерного общества «Торгово-финансовая компания МММ» за четвертый квартал 1993 года выплачивается из расчета 1000 % годовых.
   Это впечатляло.

…

    Акции АО «МММ» свободно продаются и покупаются…Акции АО «МММ» абсолютно ликвидны… Сообщения о котировке акций каждые вторник и четверг…
   И тут же в красивой рамке:

…

    3 декабря 1993 года в Брюсселе ЧИФ «МММ»-Инвест» был удостоен приза Европейского центра рыночных исследований. Этой высокой международной наградой отмечены выдающиеся результаты предпринимательской деятельности фонда, его заслуги в развитии рыночных отношений в России, а также престиж фонда «МММ — Инвест» на европейском рынке.
   Мы были вчера.
   Мы есть сегодня.
   Мы будем завтра.
   Раскрывал «Известия».
   Жадно вчитывался в «Букварь российского акционера».

…

    Акционер должен быть умным, любознательным и по возможности непьющим.
 
    Акционер в России , в отличие от акционера в благополучных странах, обязан еще следить за поведением всех участников процесса акционирования, за соблюдением ими правил отношений, хотя они и определены конституцией. Акционеру в России мало найти надежное акционерное общество, надо еще смотреть, чтобы его никто не ограбил, то есть выполнять работу государства.
 
    Акция — документ, удостоверяющий долевое участие в предприятии. Но не в любом предприятии, а в действующем в форме акционерного общества.
 
    Акции бывают именные и предъявительские.
 
    Большинство акций в стране с рыночной экономикой предъявительские. Их владельцы свободны. Они сами решают, какие акции купить, а какие продать. Если дела у АО идут хорошо, то они покупают, то есть дают свои личные деньги на развитие такого АО, а если плохо, то продают, и тем самым заставляют дирекцию общества, а в целом всю исполнительную часть работать эффективно.
 
    Предъявительская акция это и есть механизм реализации многих прав человека, записанных в конституции. Владелец предъявительской акции, как правило, анонимен. На него не надавишь. Его и его деньги удержать можно только хорошей работой, о чем он судит по дивиденду и курсу акций. Влияя таким образом на рынок ценных бумаг, акционер влияет и на рынок товаров и услуг, поощряя рост качества и количества тех товаров и услуг, какие ему нужны, а не тех, которые нужны чужому дяде. У чужого дяди другой источник — налоги, уровень которых определяют наши избранники в Думе.
 
    Именные акции покупают только те, кто крепко связан с конкретным АО, работает там или на другом предприятии, куда идут деньги. Или имеет власть. Тут он покупает акции через подставных лиц, чем может повлиять на дело, выбить льготный кредит, имеет доступ к информации, пользуется льготами и тому подобное, иначе говоря, может вовремя спасти свои деньги.
 
    Именная акция связана с оформлением документов купли-продажи, а иногда с получением разрешений на куплю-продажу акций. А это снова обращение к бюрократам, и каждый знает, с чем это связано. Большинство акционеров, то есть народу, это не по силам. Наша власть поддерживает только именные акции. Это означает, что она боится рынка и не уверена, что способна работать эффективно. Говоря, что акции должны быть только именными, нас хотят заставить кормить не те предприятия, которые дают нам прибыль, а те, которые любит власть.
 
    По тем крохам информации, которые бросают пресса и ТВ (нестабильность финансовых позиций «МММ»), можно судить, что у Мавроди вымогают реестр, то есть список акционеров.
 
    А зачем он власти нужен?
 
    Чтобы властвовать над акциями или с их помощью?
 
    Да нет, конечно. Для этого просто нужно вести умную хозяйственную работу, оставаясь под защитой Конституции. Но наша власть на это не способна. Реестр ей нужен, чтобы властвовать над людьми. Это власти всегда сподручнее. Как можно требовать от президента АО реестр акционеров, если акционерное общество — предприятие, которое представляет собой безличное (анонимное) соединение капиталов!.».
   Сочинил «Букварь» некий практикующий юрист, а оплачивал его работу, наверное, Мавроди.

…

    Билет — это не акция.
 
    Билет — это высшая степень доверия, выражаемого акционером руководству конкретного АО. Билет не противоречит повелительным (императивным, безусловно обязательным) предписаниям закона. Билет — это джентльменское соглашение между акционером и АО.
 
    Почему же чиновники так хают билеты?
 
    Может быть, они о нас заботятся? Или, может быть, дело в ревности, и мы уже стали людьми, достойными любви, уважения и соперничества, а не технологической жидкостью?
 
    Да нет. Дело скорее в том, что билет — это прообраз предъявительской акции, дающей право свободного выбора населению. Пусть уродливый, но прообраз! «Не туда ведешь дело — продам свои билеты. А это уронит акции. Вот тогда держись. А посему — работай успешно». Появление снизу механизма реализации прав человека, записанных в Конституции — вот что больше всего смущает власть. Билет походит на избирательный бюллетень тем, что его содержание — доверие. Поняв это, люди поймут, как выбирать власть, чтобы там были только полезные работники и совсем не было вредных…

…

    Ваучер — это возможность сделать первый шаг к имуществу, которое нам же формально принадлежит. Нам дали возможность сделать этот шаг. Без этого шага пути не пройти, правда и одним шагом не одолеть всей дороги. Вот те, у кого нет больших денег или силы, и стали сбиваться в АО. В этом смысле все акционерные общества — наш трамвайчик. У ваучера было много противников, но политическая обстановка заставила их промолчать. А у народа именно в АО единственная возможность поучаствовать на равных в приобретении богатства страны.
 
    Что же это за равные возможности?
 
    Это планка, на высоте которой установлена цена на собственность. Планка эта установлена ниже реальной цены. Цена потом будет не расти, растут цены по другим экономическим законам, она будет восстанавливаться, а этот процесс круче.
 
    Мы с этим не спорили.
 
    Кто-то должен преодолевать планку.
 
    Кто ловок, властен и богат, преодолеет ее в одиночку. Будет очень богат. Мы и с этим согласились. Проголосовали за Конституцию. Надо ведь как-то менять собственника. Прежний нас совсем разорил. Мало того, мы теперь даже не знаем, чего у нас больше, бедности или позора. И мы, кто беден или без ноги, решили перебросить из последних сил через планку хотя бы Мавроди. Это наш последний шанс. Дали ему деньги «прожженной битой трепаной крестьянской ассигнацией». Дескать, не трогайте нас.
 
    Мы близки к поэзии. Это опасно. Ведь государство — это не машина. Государство — это гармония власти и общества. Это детально отражено в Конституции. Общество, то есть население, отвечает на вопрос «Что делать?» А власть отвечает только на вопрос: «Как сделать?» Например, как сделать так, чтобы претворить в жизнь ответ на вопрос: «Что делать?» Часть ответа на этот вопрос избиратели обычно отдают на время политикам: президенту с сенатом и Государственной Думе. Правительству, то есть набору министров, — никогда. Дело правительства решать: «Как сделать?» За это ему зарплата, почет и уважение.
 
    Общество решило построить рыночную экономику.
 
    Не по капризу решило, а убедившись, что от нерыночной экономики перестали рождаться дети, то есть она — геноцид. Общество выбрало в политическую часть власти тех, кто поклялся беречь людей через оберегание Конституции, а в ней — рынок. Президент, сенат и Государственная Дума еще могут поправить правительство и заставить уплатить каждому акционеру за моральный и материальный ущерб, нанесенный атакой на основной вид предприятия рыночной экономии — АО, и на ее единственного настоящего лидера — АО «МММ»…
   Ага, вот откуда ветер. Спасают Мавроди.
   Обрадовался, узнав, что автор «Букваря» живет в Томске.
   Вообще жадно осматривался, что происходит? Поражался бесхозности необозримой страны. Подружившись с Элимом Золотаревским, закатывал деловые поездки по области, летал в Москву, советовался с Элимом, как отнять у ювелиров благушинскую заправку. С помощью юриста вник, наконец, в поистине исторический смысл «Закона о кооперации», так поразившего его однажды.
   « Правительство — это не тот орган, где, как говорят, можно только языком». Премьер Черномырдин говорил кривоватую, но правду. « Мы продолжаем то, что уже много наделали». Новые ВАЗы, швейные и вязальные машины, конфеты, кассовые аппараты, холодильники, изюм, колготки ценой в два раза ниже рыночных (и качеством, конечно), доски, брус, вагонка, масла эфирные, нефтепродукты — все у Виталия с Павликом шло в ход. Однажды (с помощью Элима) по запарке загнали кому-то развалившийся лабаз в центре Томска, проходивший по их бумагам как модернизированный коттедж.
   Ах, какие солнечные зайчики прыгали в те годы по листве!
   Все только и успевали повторять блистательные афоризмы премьера Черномырдина. Так сказать, еще один «Букварь» рождался на глазах у всех. « Курс у нас один — правильный». И верилось ведь, верилось. Почему нет? « Этот призрак бродит где-то там в Европе, а у нас почему-то не останавливается. Да и хватит нам бродячих!» Все это хватали на лету.
   На старом причале в Рядновке дед Егор Чистяков установил самодельную табличку:
   Село Рядновка
   Благушинской волости Томского уезда
   мужеска пола — 489 душ женскага пола — 538 душ
   обоего пола — 1027 душ
   «Вот, — хмуро намекал, — сколько нас было до революции. Нас даже Советская власть не всех истребила». И настороженно следил за новоявленными капиталистами Мельниковым и Колотовкиным, облюбовавшими его дом.
   Катерина тоже не всегда улыбалась.
   При первой встрече спросила Виталия:
   — Ты кто?
   — Я учитель.
   — Врешь, наверное, — просто сказала Катерина. — Нам Калестинов родня. Его бабка у нас гостила, сказала, что на тебя уже казенную бумагу послали в район. А в бумаге сказано, что ты в гуманитарной области — жаба.
   — Точно, поперли его из школы! — с удовольствием подтвердил Павлик. Он дико, прямо не по-человечески ревновал Катерину. — Таких, как Виталька, у нас хоть на попа ставь — все равно нет с них толку. Он, Катька, как? — ревновал. — Он учил детей только плохому. Правда, хорошо. Сама посмотри. Типичный ворюга-кооператор. Видишь, как у него глазки бегают?
   Катерина удрученно кивала.
   — По правде говоря, я такой же, — чесал голову Павлик. — Зато мы людям заработок даем.
   — Ну и зря.
   — Почему?
   — Да потому что все заработанное люди несут в ваш же «Ветерок». Там и пропивают.
   — А как иначе? Это диалектика. У бизнеса свои законы.
   Павлик очень любил Катьку, но и посмеивался над нею.
   Сам рассказал Виталию, как подарил Катьке видеоплеер и пару порнушных видеокассет. «Через неделю спрашиваю: ну, как впечатление? — а Катька головой качает. Ой, говорит, Павлик, который раз смотрю, а все не пойму, поженятся они или нет?»
   10
   На дальние болота Виталий ходил с Колей Захаркиным и с Колей Шамсутдиновым — людьми опытными, знающими места. Обоим было под тридцать. Оба успели отсидеть, на свободу вышли честные, сильно интересовались политикой. Про Янаева, главного путчистского заговорщика, с большим знанием дела рассказывали, что в середине августа, в самые горячие дни, главный путчист оказывается запросто ночевал на даче под Москвой, даже не усилил охрану. «Вот голыми руками задавил бы курву!» — сердился Шамсутдинов. Он считал себя внуком Сталина. Густая имперская татуировка покрывала его крепкое тело. Хвастался: «Моя бабка на Курейке жила. Хороших татарских кровей бабка, и с якутской кровью. Муж белку бил из ружья точно в глаз. И внуки тоже бьют. И тоже в глаз. Правда, друг друга — пустой бутылкой. Измельчал народ. А вот бабке пруха шла: до революции подселили в ее домик рябого мужика, он даже по-русски говорил как не русский».
   Захаркин был проще.
   У Захаркина была мечта: заработать инвалидность второй группы. Деньги что? — объяснял. Деньги — ничто, дрянь. Днем они есть, а к вечеру пропил. А вот инвалидность второй группы не пропьешь, хоть запейся. Ради такой светлой мечты Захаркин в самую неприглядную погоду нырял в бездонные болотные «окна», босиком ходил по ледяным, как пол в мертвецкой, илистым топям, пил мутную воду, жевал псилобициновые поганки, пиявки на нем висели гирляндами, доводя до болезненной бледности, а все равно ничто не могло навредить мощному организму, только креп на глазах. Ну, кашлял с махорки, ну, с шумом отходили газы, так ведь в болотах лешего газами не удивишь.
   Павлик и Катерине предлагал оформиться в «Зимние витамины».
   — Кучу денег накопишь, — бледнел от напряжения. — А деду Егору выпишем из Томска грамотную старушку, пускай бедуют вдвоем на одной лежанке. Или «Кама сутру» читают вслух. Учти, Катерина, — пугал, — в стране вот-вот отпустят цены, тогда в Рядновке не выживешь. Если, конечно, не приучите водяных таскать вам бледную рыбу. Ну, хочешь, — спрашивал, страшно бледнея, — распашем сухую гривку под огород? Капитан Степа Карась на барже хорошей земли привезет, будете на картошечке перебиваться. Иди к нам, — звал страстно. — «Зимним витаминам» душа нужна.
   — А ты женат?
   — Был когда-то, — мрачнел Павлик. — Не получилось.
   — Вот видишь, — непонятно говорила Катерина и исчезала.
   Бродила где-то по дальним гривкам, жгла костры — на телогрейке чернели частые дырочки. Павлик, наезжая в Рядновку, пытался устроиться на ночевку непременно у Чистяковых, но его отправляли к соседям.
   «Что, съем вас?» — обижался.
   «Давай в другой раз».
   11
   В конце августа Виталий ночевал в Рядновке.
   Крыша сеновала частично разобрана, жерди торчали, как ребра кита. Под такой крышей не спасешься от комаров, но выдалась такая душная ночь, что и комары скисли. Вспомнил почему-то благушинскую Ляльку, вот ушла дура к Гоше Горину. Затосковал непонятно, пожалел, что не взял на сеновал бутылочку. Вот много теперь денег у меня, совсем новая жизнь, встал на ноги, поставил памятник на могиле деда и бабки, отремонтировал школу, а чего-то не хватает.
   Звезды.
   Не спится.
   Слабо скрипнула приставная лесенка.
   Виталий обрадовался: это точно лезет на сеновал внук Сталина, держит в зубах бутылку. Сильно обрадовался: хорошее это русское дело — тосковать вдвоем под бутылку при луне и на сеновале. Но звездный свет обозначил поднявшуюся в проеме дверей округлую фигуру и Виталия пробил озноб. В лохматом полушубке, наброшенном на плечи, голоногая фельдшерица Катерина легонько пискнула, как мышь, и присела волшебной попой на мягкое шуршащее сено. Виталий только ошеломленно вздрогнул, потягивая раздувающимися ноздрями нежное тепло женского тела.
   — Ты чего сюда?
   Катерина плотней (тоже дрожала) стянула полушубок на груди:
   — С тобой бы я в Томск поехала…
   — Так я же кровь пью. Я ворюга-кооператор. — Жаркая волна изнутри опалила Виталия, зажгла щеки: — Я в гуманитарной области — жаба. Начнут сажать, меня первого…
   — Тебя не посадят, — Катерина, взмахнув распущенными волосами, еще плотней стянула полушубок на груди. Ужас как сильно напоминала она Светлану Константиновну. Того и гляди крикнет снизу муж-механизатор: «Светка, сучка, где сапоги?»
   — А тебе откуда знать? — спросил.
   — У меня бабка далеко видела.
   — Какая бабка?
   — Знахарка.
   — А вчера ты где была? — попытался сменить тему Виталий. — Чего блудишь по болотам? Одной не страшно? — Почему-то не хотелось ему разговаривать про знахарство и про то, посадят его или нет. Скорее всего посадят, и все такое прочее. Чувствовал, что фельдшерица и сама умеет заглядывать в будущее, иначе бы не пришла.
   — А чего страшного? На болотах совсем не страшно, — ойкнула Катерина, еще крепче запахивая полушубок, а голые ноги прикрыла краем брошенной на сено простыни. — Я все хожу к озерцу, в котором Ниночка утонула.
   — Подружка?
   — Ага. Она тогда без крестика пошла купаться. Я говорила ей, что водяной утянет. Вот и утянул.
   — А ты видела?
   — Ну да.
   — А помочь не могла?
   — А как помочь? Он меня заморозил. Вижу, сорока орет, дергает хвостом, предает нас, а сама шевельнуться не могу, вскрикнуть не могу. Когда пузыри пошли по воде, тогда только и увидела — водяной плывет верхом на еловом чурбане, голый, противный, весь в тине, как этот ваш одноногий Карась. «Эй, на берегу, — дразнится. — Прыгай ко мне». А я не иду. Тогда он стал сердиться, хлопать ладонью по воде. Далеко слышно. А потом крикнул: «Иди домой, скажи, что Нинка утопла». И исчез. А Ниночку не нашли. Топи тут бездонные, темные. Подземными течениями могло унести. Так и думаю, что унесло Ниночку подводным течением, стала она русалкой. Сидит где-нибудь на ветвях, смешит прохожих.
   — А зачем ты в полушубке?
   — А я под ним голая.
   Медленно опустила руки и полушубок разошелся.
   Крупные груди, нежно молочные в лунном свете. Смутные жемчужные плечи, вся нежная, как молоко. Была Катерина совсем такая, как в самых бесстыдных снах Колотовкина.
   — Мне бабка объявляла, что однажды объявится богатый человек…
   — Это она про Павлика, наверное, — ни к селу, ни к городу ляпнул Виталий.
   — Нет, о тебе, — возразила Катерина. — Так все и получается. Бабка так и говорила: дескать, чем дольше терпишь, тем сладьше любовь. Думаю, что пришло время. — В звездном свете вся так и светилась. Шепнула загадочно: — Шла баба из-за морья, несла кусочек здоровья… Тому, сему кусочек, а тебе весь кузовочек… Ты не бойся, — шепнула, — я сама пришла…
   — А если аист прилетит? — нервничал Колотовкин.
   — Ну, так я ж не лягушка. Видишь, луна какая полная? А на ней как бы два мужика. Один с вилами, грозный. Это Павлик. Ты бойся Павлика, он скоро обманет тебя. — Вдруг смело сбросила полушубок. — Я ведь ничего такого не умею… Никогда, ни разу… И Павлик говорил, что ты только плохому учишь… Мы с Ниночкой только немножко баловалась, а так ничего…
   И спросила:
   — А не будет больно?
   12
   Однажды сказала:
   «Хочешь, покажу потаенное место».
   «Где Ниночка утонула?»
   «Ага».
   «Там сыро, наверное?»
   «Да нет, там камни… И очень тихо…»
   С тишиной, впрочем, не получилось. Сперва все испортил анекдот, рассказанный Виталием. Дескать приплыла русалка к водяному, спрашивает: «Чего люди такие жестокие?» — «А ты с чего взяла?» — «А вот видела, как связали человека веревкой, опустили его на дно омута и давай таскать». — «А ты чего?» — «Ну, я перерезала веревку. Человек теперь спокойно лежит на дне, не мучается». — «Ну, ты молодцом! Только так больше не делай. Водолаз это был». А за полверсты до нужного места услышали вдали хрип гармоники, и голос хриплый: «Наверх вы, товарищи, все по местам…»
   — Чего это?
   Неприметная тропка терялась в мокрых разливах.
   Кривые хилые сосенки тянулись по краю неширокой сухой гривки.
   Кругом, правда, растрескавшиеся камни, на них сизые пятна лишайников, а из-за сосенок все тот же хриплый голос. Будто не пел человек, а спасал душу. И правда. Расходясь, открыли чахлые болотные сосенки вид на север, на совсем уже темные непроходимые болота — скучная острая осока, кочкарники, необозримо застилающие серую перспективу, а на берегу плоского озерца на сухом камне (одну ногу неудобно откинул в сторону, другую наоборот согнул в колене, видно, в такой позе его застигли) увиделся плечистый мужичонка в резиновых болотниках до бедер, в брезентовых штанах и в штормовке, из под которой синели полоски матросского тельника. Уставясь в прищуренные глазки огромной медведицы, нависшей над ним, как замшелая ель, мужичонка не халтурил, от души растягивал меха: «Пощады никто не желает…»
   А медведица кивала.
   Как бы смахивала лапой слезу.
   На сердце лег ей последний бой «Варяга».
   Но строгости не теряла. Стоило мужичонке сбиться с мотива, повторить куплет, как медведица нехорошо взметывала в воздух кривые когтистые лапы. «Ну, совсем не терпит фальши», — одобрил Виталий.
   И рявкнул на весь лес:
   — А вот твою мать!
   Когда прыгающий бурый тяжелый зад затерялся среди кочек, Виталий и Катерина осторожно приблизились к неизвестному. Он торопливо оттер грязным платком лоб и выдернул из кармана початую бутылку.
   — У меня репертуар кончился, — прохрипел.
   Бросил Виталию горсть презервативов, выдернутых из того же кармана:
   — Держи гондоны, братишка!
   — А чего медведице не предложил?
   — Не успел, — нервно признался мужичонка.
   И заорал:
   — Катька, дура! Я тебя материться учил, когда ты была совсем девчонкой. Помнишь? Это же я, капитан Шишкин!
   — Ой, дядя Миша! — всплеснула Катерина руками.
   — Я как в восемьдесят четвертом вышел из дому, так только сейчас вернулся, — похвастался капитан. — Мир посмотрел, сражался под Белым домом. У вас, гляжу, жизнь тоже стала беспощадная. Насилие со стороны сексуально озабоченных медведиц, беспредел. Я в Благушино попика отца Бориса на всякий случай зарядил гондоном. Мало ли…
   Заторопился:
   — Слышь, Катька, ты у нас умная…
   Жадно хлебнул из бутылки, весело выпятил толстую губу:
   — Попик и попойка, это от одного корня, да? Мне попик предлагал сжечь церквушку в Благушино или Ельцина отлучить от церкви. — Шишкин с величайшим удовольствием отхлебнул из бутылки и вытер ладонью круглую, потную, коротко стриженную голову. Глаза у него по-доброму выпучились. — Второй час глотку деру, хорошо, воздух влажный. Этой дуре, — кивнул он в сторону сбежавшей медведицы, — советский гимн страшно понравился. Из прежних, видно. Может, позовем обратно, грянем хором? А? — Восхитился: — Патриотка русских лесов! А ты бери, бери гондоны, — весело кивнул Виталию. — Качественный товар.
   И вдруг нахмурился:
   — Ты случаем не Колотовкин?
   — А чего?
   Капитан Мишка Шишкин вскочил и одним ударом разнес хромку о камень:
   — Детей обираешь, паразит!
   — О чем это вы?
   — Да я, считай, в вашу Рядновку из-за тебя приперся! Мне дочка Элка сказала, что ты раньше был прикольный учитель, а теперь скурвился. Говорит, у тебя теперь денег до жопы, потому и скурвился вконец. Дети собирают грибы да ягоду, а ты гундишь: несите ко мне, мол, у меня, как в банке. И дерешь проценты с детей. Я специально приперся сюда, чтобы увидеть твои поганые глаза, ублюдок, сволота, шиш поганый, меня твои коммунистические медведицы не остановят, — наезжал капитан на Колотовкина. — И в паре с тобой Золотые Яйца, да? Ну так вот, учтите, я — гнев народа! Не знаю, как другим, — захрипел он, — но Элке вернешь все взятое до копейки! К ней родной отец вернулся! Не дам обижать дитя! — ущербной походкой кавалериста, только что соскочившего с седла, капитан снова двинулся на Виталия.
   — Да о чем это вы?
   — Нет, ты только посмотри, Катька! Он будто не знает!
   — Да он и не знает, — спокойно заметила Катерина. — Это не он, это Мельников крутит детские деньги.
   — Какие деньги? — заорал Виталий.
   — Ага, значит, Золотые Яйца? — Шишкин несколько успокоился и закурил. — А ты что, не знаешь, сволота, дурик, что твой гад детей подмял под себя. Элка вчера пошла к Золотым Яйцам, говорит, нам деньги нужны до жопы, любимый папка приехал, а Золотые Яйца ей: нет у меня денег, возьми водки в долг, пусть папик нажрется. Вот к какому большому одичанию привела людей перестройка!
   Шишкин протянул Катерине бутылку:
   — Будешь?
   — Не буду, дядя Миша.
   — А чего связалась с таким хмырем?
   — Его медведи не трогают, — уклончиво объяснила Катерина.
   — Ну, ладно, — как бы нехотя согласился капитан. — Гондонами я вас снабдил, теперь можете не бояться.
   И снова завелся:
   — Вот к какому большому одичанию привела людей перестройка. Я в Томске зашел к Нехаевым. Давно знаю их. Раньше была зажиточная семья, а теперь на одном фортепьяно вдвоем играют!

Глава IV Тени и будни Июль, 1999

   1
   В кабинете директора регистрационной компании стоял аквариум.
   Правда, не такой громадный, как у Липецкого. И рыбки в нем плавали поменьше. И секретарша (в отличие от Оксаны) не отличалась длиной ног. Волосы по плечи — да, но без особой прелести.
   — Знаете Кузнецова?
   О встрече Семина с Кузнецовым Шерману явно уже донесли.
   Из-за сильного астигматизма Шерман смотрел одновременно и на Золотаревского, и на Семина.
   — Учились вместе.
   Семин чувствовал, что лучше все объяснить самому.
   К тому же, Шерман — директор регистрационной компании имел право интересоваться, почему это люди, работающие на «Бассейн», пусть в неофициальной (а может, как раз поэтому) обстановке, встречаются с оппонентами.
   — Пытался предостеречь Кузнецова.
   — Как это предостеречь? — Шерман озадаченно уставился на Семина.
   Генеральская фамилия шла директору, хотя рыхлый нос требовал чего-то другого.
   — Приятель прежний, так что ли? — он явно многое знал. — И ты тоже. Чего возишься с этим Колотовкиным? — переключился директор на юриста. — Сколько там у него акций? Что они решают?
   — Не скажите, Израиль Юрьевич, — возразил Элим. — Иногда одна доверенность может решить дело. Как юрист говорю. У Колотовкина реальное влияние. Он фактический хозяин болотного края, а новый перевалочный пункт где собираются ставить? Вот то-то! На территории Колотовкина. Вообще, Израиль Юрьевич, все хорошее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению.