Прошкин Евгений Александрович. Твоя половина мира

   Хаген поманил Элен к окну и поцеловал ее в щеку — как сестру, не более.
   — Ты самая лучшая. Прощай.
   — Будь ты проклят!
   Он молча кивнул и поднял стекло.

Демон

   — В Шереметьево не поедем, — предупредил Тиль.
   — Понимаю, — душевно произнес таксист. — Расставанье — маленькая смерть. Сильно сказано, да? Это не я, это классик...
   — К ближайшей аптеке. Как можно быстрее. Водитель хмыкнул, но комментировать поостерегся. Через минуту он остановил машину возле небольшого магазина. Тиль забежал внутрь и скользнул взглядом по витрине.
   — Гипнотиморол, пожалуйста.
   — Чем запивать будете? — Продавщица зевнула. — Пиво? Коктейль?
   — Гипнотиморол и бутылку воды. Вернувшись к машине, Тиль встряхнул в пузырьке мелкие, как икринки, капсулы. Отвинтив крышку, он сыпанул на ладонь без счета и проглотил.
   — Поздравляю, у тебя хорошая память на лица, — обратился он к таксисту. — Есть шанс получить грамоту и пластмассовые часы. И заслуженные пять минут славы — где-то между наводнением в Новой Зеландии и рекламой колготок. — Тиль достал карточку. — Проверь.
   Водитель вставил ее в сканер, и на табло выскочило пятизначное число — не круглое, но от этого не менее привлекательное.
   — Картой можно пользоваться неделю — если я буду на свободе. Как только я окажусь в полиции, счет заблокируют. Твой выбор...
   Таксист едва заметно склонил голову и убрал карточку в карман.
   — Куда вас везти?
   — Для начала узнай кое-что. Позавчера в одну из больниц был доставлен некий Полушин.
   Водитель вызвал справочную и назвал фамилию. Дождавшись ответа, он отключил трубку и нерешительно посмотрел на Тиля.
   — Приношу свои...
   — Да, он мертв. Так какая больница?
   — Двадцать девятая федеральная. Это рядом, рукой подать.
   — Подавай. Со стороны морга.
   Транквилизатор подействовал мгновенно: Тиль уже не видел, куда его везут, — к больнице или в полицейский участок. Рубежи обозримого будущего схлопнулись к точке настоящего, зато теперь, заглушив себя окончательно, Тиль избавился от присутствия Демона. Во всяком случае, на какое-то время.
   Мимо, совсем близко, проехал широкий “Мерседес”, и из открытого окна донеслись обрывки передачи:
   “...в московском небе... крупнейшая за последние семь лет...”
   Тиль вздрогнул.
   — Включи новости! — сказал он.
   — Какая программа?
   — Да не знаю, не знаю! Про катастрофу!..
   Водитель прикоснулся к экрану, и в салоне зазвучал голос:
   — ...два вертолета: аэротакси и частная машина, пока не опознанная. По неподтвержденным данным...
   — Где картинка? — взвился Тиль.
   — Это радиоканал. Минут через двадцать новости будут в сети, и там уже...
   — Тихо ты!
   — ...возможно, назовем имена погибших, — закончил ликтор.
   — Что за кретинизм! — пробормотал Тиль. — Так назовут или нет?!
   — Назовут. — Таксист пожал плечами. — Возможно. Или не назовут. Тоже возможно.
   — А если б ты умел заглядывать вперед... — неожиданно произнес Тиль.
   — Форвертс? — охотно отозвался шофер. — Слышал. Сейчас только об этом и трещат. Дело хорошее. Если не вранье, конечно.
   — Ты бы этим средством пользовался?
   — Само собой!
   — А вдруг оно себя не оправдает? Если потеряешь больше, чем найдешь...
   — В смысле, не окупится? — Водитель рассмеялся. — Так я же не ради прибыли. Я не бизнесмен.
   — При чем тут прибыль? Я о другом говорю, даже не о таблетке. Знание будущего может обойтись тебе слишком дорого.
   — Кто ж ее купит — дорого? Если они хотят наладить массовую торговлю, цену надо держать низкую, доступную.
   — Да, — проронил Тиль. — Тебе это действительно нестрашно.
   — А то! Я ведь нормальный человек.
   Тиль перестал спорить. Таксист был нормальный. Таких, нормальных, на Земле было большинство, в этом и заключалась сила Демона. Не теперешняя, а грядущая. Власть над теми, кто не поймет, что с ними происходит, кто не сможет даже задуматься об этом, поскольку мыслит иными категориями.
   — Больница, — объявил водитель, подъезжая к белым корпусам. — Мне вас подождать?
   — Все равно смоешься, зачем спрашивать?
   — Вы что... уже заглянули? В будущее-то...
   — Мне и прошлого достаточно.
   До морга нужно было пройти всего метров тридцать, но Тилю они дались нелегко. Он словно боролся с бегущей дорожкой: если каждый шаг и приближал его к зданию, то на какие-то миллиметры. Он подумал, что идет уже целую вечность... И в следующее мгновение наткнулся на стальную дверь.
   Голова кружилась, это мешало сосредоточиться. Тиль вдруг осознал, что вообще перестает понимать, где он находится. Дверь толкнула его в живот, открылась и снова толкнула — в плечо. Подняв глаза, он обнаружил, что высокие стальные ворота падают, и падают, и падают — прямо на него.
   — Что вам угодно? — донеслось откуда-то издалека.
   — А что вы можете предложить? — усмехнулся Тиль.
   — Конечно, горе есть горе... Но нельзя же так. Сколько вы сегодня выпили?
   Он нащупал взглядом стол и женщину в белом халате. За ее спиной тянулся длинный кафельный коридор. Перед столом была квадратная площадка. Тиль попытался сообразить, как ему попасть отсюда туда, и, ничего не придумав, достал комок мятых банкнот.
   — Не надо, не надо, — засуетилась женщина.
   Он молча залез на стол и, припечатав ботинком какую-то бумажку, спрыгнул по другую сторону.
   — Гос-споди!..
   — Вот... Вам... — Тиль вывернул карманы и рассыпал по полу деньги. Нечаянно. Но собрать их он уже не мог.
   — Это слишком много, — сказала женщина.
   — Много — никогда не слишком, — ответил Тиль. — Полушин. Федор. — Он пошатнулся. — Федор Полушин, пожалуйста.
   — Зачем?..
   — Я только посмотрю.
   — Здесь не театр, чтобы смотреть! Смотреть здесь не на что.
   — Кто опознавал труп?
   — Зачем его опознавать?.. А-а... Полушин, вы сказали? Это же его с огнестрельными привезли?..
   — В воскресенье, — уточнил Тиль.
   — Я и дежурила... в воскресенье, да.
   — Так опознание было?
   — При мне — нет.
   — А почему решили, что покойник — Полушин?
   — Вы такие вопросы задаете... Дурацкие вопросы! — разозлилась женщина.
   — И все же.
   — Опознают тех, у кого личность не установлена. А Полушина привезли... как Полушина! Полиция на месте разобралась.
   Тиль взъерошил волосы и так замер — крепко держа себя за макушку. Он был уверен, что Федора убили, но эта уверенность... ни на что не опиралась. В варианте, в том неимоверно подробном форвертс, Тиль застал в квартире только Ефимова и двоих экспертов. Тела там не было. В воскресенье, то есть в реальности, о смерти Полушина он услышал из выпуска новостей. И снова не видел тела. Точнее — лица.
   Тиль застонал. Вспомнить подробности оказалось даже легче, чем он думал.
   Они с Элен завтракали. Чуть северней это назвали бы обедом, но у славян ритуалы привязаны не ко времени суток, а к собственному распорядку дня. Они легли уже утром и спали не больше двух часов, но проснулись в Москве и поэтому — завтракали. Дрянной гостиничный монитор показывал какое-то старое кино на русском. Потом начались новости. Пара сюжетов прошла мимо: политика, то-се. Потом... Элен заметила психа из “Поросячьего визга” и прибавила громкость. Репортер сообщил, что псих действительно был психом, и... тут появилась комната, Тиль узнал ее сразу: книжные полки, громадный аквариум... Кровь. Кресло. Возле кресла — мертвый Полушин...
   Нет, не так.
   Возле кресла — мертвый мужчина. Камера движется от ног к голове, и у самого подбородка... Тиль опускает глаза.
   Он не мог на это смотреть.
   И еще... Еще кое-что поважнее.
   Он не захотел видеть мертвого Полушина второй раз. Прежде чем Федор появился, Тиль уже увидел его — секундой раньше. Не на экране — в своем форвертс. Которым в тот момент безраздельно владел Демон...
   — Вам плохо? — встревожилась женщина.
   — Хуже не бывало, — сказал Тиль.
   Он вдруг почувствовал себя так, будто нюхнул нашатыря — больше, чем полагается. Сознание прояснялось — резко, слишком резко. От этого Тиля снова качнуло, он попятился к столу и тут обнаружил, что в коридоре полно свободного места: стол занимал треть, максимум четверть ширины. Рядом оставался нормальный проход, шагать по бумагам нужды не было...
   Он ощутил, как в крови что-то горит, как форвертс — его родной, собственный дар — сжирает транквилизатор и, становясь неуправляемым, прорезается все дальше, множится безмозглой и непобедимой опухолью, подчиняет весь организм себе... и, не исключено — Демону.
   Тиль судорожно открыл пузырек и опрокинул его в рот. Бутылку он оставил в такси, запить было нечем. Слюна пропала, и капсулы слиплись в твердый ком.
   — Дайте воды, — пробормотал он.
   Женщина сунула ему в руки пластиковый стаканчик и лишь потом рассмотрела этикетку.
   — Да вы... с ума сошли! Гипнотиморол — это... Сколько вы приняли? Тоже в холодильник захотелось?!
   — Вот именно. В холодильник. Где Полушин?
   — Вы в таком состоянии...
   — Не беспокойтесь, мне уже лучше.
   Тиль подозревал, что и эта порция скоро нейтрализуется, а больше у него не было. Да и нельзя же глотать транквилизаторы бесконечно, нельзя кормить это, рождающееся внутри, — непонятное и агрессивное. Но сейчас он действительно как будто пришел в себя.
   Женщина, причитая, остановилась возле двойной двери — одной из многих в этом коридоре. Тиль не видел, чтобы она проверяла какие-то записи.
   — Вы их по именам помните? — спросил он.
   — Кого?
   — Покойников.
   — Перестаньте, я вас умоляю... Ваш Полушин здесь. Смотреть будете или нет? Может, не надо?..
   — Надо.
   Помещение, против ожиданий, оказалось маленьким и теплым. По стенам, от пола и до потолка, шли закрытые квадратные секции. Слева в углу стояли две сложенные каталки. Прямо напротив входа торчала ширма, обклеенная оранжевой пленкой.
   Створки сзади сомкнулись, одновременно лязгнул засов. Спустя мгновение оранжевая перегородка отъехала в сторону. Ефимов сдвинул ее ногой, руки у него были заняты автоматической винтовкой.
   Тиль вздохнул и, вытащив пистолет, бросил его на пол.
   — Форвертс тебя подвел, Хаген, — сказал следователь.
   — Нет, не подвел. Кто продал-то?
   — Есть доброжелатели, есть... — Ефимов медленно переместился в сторону, к тележкам. — Будь добр, отойди от двери.
   — Что ты волнуешься? Она заперта.
   — И все же отойди. Вот так, спасибо.
   — В полицию не поедем?
   — Поедем обязательно. Но сперва побеседуем. В частном порядке. — Ефимов опустился на тележки. — Я вспомнил... Вспомнил, Хаген! Многое из того, что... чего не должно быть. Чего и не было никогда.
   — Занятно. Врачу показывался?
   — Я не болен, — серьезно ответил следователь. — У меня такое впечатление, что это вообще не со мной происходит. Не со мной, а с кем-то другим. — Ефимов поправил винтовку. — Это происходит с тобой, Хаген. Или... Рихард Мэйн?
   — Неплохо. — Тиль присел на корточки.
   — Я... боюсь сойти с ума, Хаген. Очень боюсь.
   — Это не сумасшествие. Это и есть — форвертс.
   — Как он у меня? Откуда?!
   — Мы с тобой не родственники, часом?
   — Нет. Я наводил справки, копал до пятого колена. Точно — нет.
   — Тогда и объяснения нет. Слушай, Николай... а может, не надо тебе этого? Зачем?
   — Говори.
   — Рихардом Мэйном я тебе никогда не представлялся.
   — Я видел твою ИД-карту! Я держал ее в руках, и...
   — Ты мог бы держать ее в руках, Коля. Если бы я ее предъявил. Но ту карточку я тебе не предъявлял. Я мог бы — если бы мы встретились в квартире Полушина. Если бы я туда зашел. Но я не заходил. Понимаешь?
   — Нет, не понимаю! Я тебя видел! Вчера в торговом центре твое лицо показалось мне знакомым. Я начал вспоминать...
   — И что же ты, интересно, вспомнил?
   — Я с экспертной группой работал... в квартире Полушина, — с нажимом произнес Ефимов. — Потом появился ты. Рассказывал о горных лыжах, о том, как вы тащили на базу покалеченного пацана... Потом мы с тобой беседовали в гостинице. Ты... спас мою дочь. Жена собиралась везти ее в бассейн, а ты сказал, что там случится несчастье. Этого я тоже не забыл, Хаген. Нет, не забыл. Ну и ресторан, конечно!
   — “Поросячий визг”, — сказал Тиль.
   — Во-во! Совершенно безумная история! Ты мне пытался доказать про какие-то ракеты... бред!
   — Бред, — кивнул Тиль.
   Он .был ошарашен: Ефимов умудрился вспомнить несостоявшийся вариант, — по крайней мере те события, что касались лично его.
   — Все, что ты перечислил, — верно, — сказал Тиль. — Но... ничего этого не было, мы выбрали другое.
   — Вы — форварды?
   — Так мы живем: ищем среди вариантов лучший. Говоришь, ты помнишь, как мы ехали в ресторан?
   — Помню!
   — Когда это было?
   — Вот! — воскликнул Ефимов. — Вот это меня и убивает! Ведь мы... мы с тобой... — Он потерянно взглянул на часы.
   — Только что сидели в твоем “Вольво”, да? Недалеко от “Поросячьего визга”. Да, Николай? Нет. Мы могли бы там сидеть — если бы тот вариант реализовался.
   — Я наводил справки. Сравнивал. Сам знаю, что это невозможно. Я на себя и не рассчитывал. Провел небольшое расследование... В общем, я разыскал свидетелей. — Ефимов перешел на свистящий шепот. — Несколько человек видели меня в разных местах одновременно. То есть... конечно, в разных местах — разные люди. Видели, — повторил он. — Портье в отеле подтверждает, что я поднимался к тебе в номер. А домашние... Ира и Марта клянутся, что я в это время был с ними. Вахтер в гараже... консьержка... сосед... несколько продавцов... рабочие на заправке. — Ефимов устало махнул рукой. — Как будто у меня объявился близнец. Но ведь это был я! Я сам!
   — Иными словами, не ты один осознаешь... параллельность событий.
   — Да, можно и так сформулировать. Что ты на это скажешь?
   — Ничего. Где Полушин?
   — Прямо над тобой. Третий ряд.
   Тиль обернулся и увидел бирку: “Полушин Федор Илларионович”. Он потянул за холодную хромированную ручку, и из стены выехал длинный ящик.
   — Николай... Это он?
   — Полушин, — подтвердил Ефимов.
   — А теперь напрягись: чей труп вы забирали из квартиры перед тем, как я туда пришел?
   — В твоем так называемом варианте? Его же и забирали.
   Тиль втолкнул ящик обратно.
   — Полушин жив, — сказал он. — Это не Федор, это кто-то другой.
   — Посмотри как следует.
   — Коля! — Игнорируя винтовку, Тиль начал расхаживать взад и вперед. — Мы с Полушиным братья. Не родные, даже не двоюродные. Но — братья! Мне не нужно пялиться на него два часа, чтобы узнать или не узнать... — Он резко остановился. — Значит, в варианте тоже его привозили? Этого самого мужика?
   — Этого самого, — угрюмо произнес Ефимов.
   — Прокол... — Тиль сунул руки в карманы и некстати рассмеялся. — Федя многое учел, кроме одного. Вторую легенду он не заготовил. Полагаю, и с первой-то мороки немало было... И когда мы увидели тот странный форвертс, когда выяснили, к чему он ведет, Полушин запустил второй сценарий. Но второго тела у него на примете не оказалось. Он подложил того же бедолагу — еще раз. Естественно, откуда он мог знать, что ты, человек случайный, каким-то образом запомнишь... Этот мужчина — не Полушин. Просто похож. В этом его несчастье.
   — Ты заявляешь, что Федор Полушин жив и что убийца — он?
   Тиль очнулся и с интересом взглянул на Ефимова.
   — Ты его не найдешь. Даже не мечтай.
   — Разберемся.
   — Пока разберешься, он умрет от старости. Если только... — Тиль поперхнулся. — Если он вообще способен умереть.
   — Что-нибудь конкретное у тебя есть?
   — Натреплемся еще, времени навалом. “Пока стучу — питаюсь”, — как говорят в местах не столь отдаленных. Сотрудничать с правоохранительными органами не отказываюсь! — весело объявил Хаген. — Так что будем работать, Николай.
   — Вряд ли, — сказал Ефимов. — Ты... дочь мою спас.
   — О-о!.. Не беспокойся, дважды за одну услугу не платят.
   — Много я для тебя сделать не смогу, — печально проговорил следователь. — Свободным ты отсюда не выйдешь. Предоставляю тебе выбор, Хаген. Последний выбор. После ареста тебе уже ничто не поможет: приговор вынесен, и сроки обжалования прошли. Да и фикция это — обжаловать приговор Евротрибунала. На помилование тоже не рассчитывай. Я, старый фараон, и то мурашками покрывался, когда материалы твои читал. Исключительную меру кому попало не назначают. А в лаборатории “Юниверс”...
   — Коля, — Тиль скривился.
   — Не представляю, что они с тобой творить собираются. Про эти исследовательские центры всякое говорят. Но убивать им тебя не резон.
   — Я и в тюрьме поживу. Пока буду давать информацию — не повесят. А информация у меня не кончится никогда. Я же форвард.
   — Общественное мнение... Боюсь, что жить ты будешь лишь до следующих президентских выборов. Независимо от своей ценности. А в лаборатории...
   — Спасибо. Н-да... какая услуга, такая и благодарность. Ты ведь мне ничего не должен. Совсем ничего. Не собиралась твоя дочка тонуть в том бассейне, зря ты на жену орал. Поплавали бы и вернулись домой. Извини, Коля, мы этим приемом часто пользуемся... Если хочешь что-нибудь для меня сделать, выясни по своим каналам про одну аварию. Вроде вертолеты недавно столкнулись.
   — Хаген! Какие еще вертолеты? Мне тебя на улицу выводить пора! А на улице...
   — Я уже разглядел. Хорошо обложили, надежно. Но в этот раз меня отбивать не станут. Звони, Коля, звони.
   Тиль облокотился на ряд квадратных дверок и замер. Того, что для него было самым важным, он, как ни старался, увидеть почему-то не мог.
   — Катастрофа серьезная, — сообщил Ефимов. — Частный аппарат и аэротакси. Протаранили друг друга и рухнули на туристический автобус. Трупов много, но... проблема в том, что второй вертолет...
   — Принадлежит президентской службе, — закончил Тиль.
   — Там есть и выжившие, тебя ведь это интересует?
   Раненых отправили по больницам, списки будут позже. Кого искать? На чье имя документы?
   — Карт у нее куча. Кроме того, она не дружит с фараонами, а тебя и на километр не подпустит. Если только...
   — Верь, что она жива. Верь в это, Хаген.
   — Трудно верить, когда привыкаешь знать.
   — Может быть, может быть. — Ефимов помялся. — Что-нибудь еще?
   — Требую экстрадиции, — сказал Тиль.
   — Куда?
   — Я по всей Европе наследил. Куда угодно, лишь бы отсюда.
   — Веревка везде одинаковая, Хаген.
   — Там — точно веревка. А здесь... неизвестно, Коля.
   — Что ж, требование законное. — Ефимов бесцельно пощелкал предохранителем и включил терминал. — Это “Первый”. Общее внимание...
   Кандалы почти не мешали. Ефимов что-то кому-то шепнул, и Тиля приковали к полу гуманно, оставив пару сантиметров для вдоха-выдоха. Шоковый ошейник и вовсе не надели — наверняка нарушили кучу инструкций.
   — Дорога долгая будет, — сказал Ефимов. — В городе тебя содержать опасаются, даже временно. Куришь?
   Тиль покачал головой.
   — Молодец. — Ефимов хотел что-то добавить, но осекся. — По приезду еще раз свяжусь с нашим оперативным. Если будут новости о катастрофе...
   — Спасибо.
   — На месте я тебя передам, и... все. Там не Москва, там я уже никто.
   — Брось эти нежности. Зачем оно тебе?
   — Ты отличаешься, Хаген. Очень отличаешься от всех тех, кого я упек. А упек я многих. Под петлю, правда, подводить не приходилось еще. Ты у меня первый. Вот так...
   Ефимов кивнул, и тяжелая многослойная створка вошла в пазы. Тиль еще долго слышал, как снаружи грохочут и лязгают — кузов укрепляли стальным профилем. Тюрьма на колесах превращалась в мобильную крепость.
   Вентиляционное отверстие подавало пресный фильтрованный воздух. Оттуда же лился и свет — жидкий, как диетический супчик.
   Тиль пошевелил руками и оценил великодушие Ефимова: несильно затянутая цепь позволяла сесть. С другим сопровождающим он ехал бы лежа, как овощ.
   Минут через десять тронулись.
   “Ничего у тебя не вышло. Никаких таблеток “фор-вертс” не будет”.
   “Не будет, — мгновенно откликнулся голос, — потому что форвертс не связан с биохимией. Наш дар — следствие врожденной патологии, и он не передается. Нельзя вилять хвостом, если хвоста нет. Ученые раскопают это, но не сегодня. Даже не завтра”.
   Тиль прислонился затылком к мягкому борту и посмотрел в потолок. Он чувствовал невероятную ясность, какой не было уже давно — не двое суток и не месяц, а все два года, с того самого дня, когда он перешагнул через внутренний запрет и открыто предъявил человечеству свои способности. Впрочем... излишняя бодрость могла быть вызвана как раз усталостью и передозировкой.
   “Сидишь и не можешь понять, кто же из нас выиграл, а кто проиграл...”
   “Потому что не понимаю твоей цели. Я ее не вижу”.
   “Моя цель находится вне того, что ты считаешь реальностью”.
   “Сам-то ты где находишься?”
   “Меня не найдут, Тили. Это и не нужно, я не опасен. А если опасен, то... все же не так, как вы”.
   — Да, Федор, — сказал Хаген вслух. — Мы представляем жуткую угрозу. Алекс Насич, распотрошенный в лаборатории. Ульрих Козас, застреленный полицейским. Михаэль Ситцев, принявший смертельную дозу транков. Штальманн и Крафт, задавленные грузовиком. И Серж, погибший под обломками особняка. И еще Люгер... Иеремия Люгер, которого мы убили из-за тебя.
   “А еще тебе хочется назвать Элен и Альберта. В основном — сестрицу, конечно. Но ты боишься, так? Даже не стал ей звонить. Боишься, что ответить уже некому... Она жива, Тили. Альберту снесло череп, а Элен только поцарапалась. Но это не имеет никакого значения. Абсолютно никакого, поверь”.
   — Я все больше убеждаюсь в твоем безумии... брат. Что ты мне доказываешь? И главное — зачем ты мне что-то доказываешь? Меня везут в пересылку. Оттуда — на Запад. Там мне в скором времени срежут воротник... До виселицы мой путь — в кандалах, под усиленным конвоем. И никакой форвертс меня не вытащит. Но... все-таки зачем ты устроил всю эту бойню? Ты научился управлять форвардами и сам же их истреблял...
   “Мотыльки летят на свет. Даже Люгер прибыл спасать кого-то... Смех! Кого он мог спасти? Младенец с замашками престарелого мачо. По-немецки вообще не говорит, а по-русски говорит так, что и немцы не понимают”.
   — Говорил. Иеремия говорил. Раньше. Теперь — нет. Машина резко затормозила, и Тиля кинуло вперед.
   Он мог бы удариться о стену, но цепи удержали его на месте.
   “Не нужно надеяться. Просто яма. Ваша колонна выехала из Москвы”.
   “Я и не надеюсь, — мысленно ответил Тиль. — А если надеюсь, то совсем не на это”.
   “На то, что кто-нибудь из оставшихся братьев сумеет со мной расправиться? Вряд ли. Ты самый сильный форвард... после меня, конечно. Так вот скажи, самый сильный форвард: можно ли меня победить?”
   “Демона — нельзя, наверно. А Федора Полушина... все знали, что он полутруп. Что же случилось с нашим братом Федей? Почему ты стал Демоном?”
   “Это все Серж придумал. “Демон”!.. Пил бы он поменьше — глядишь, и из него вышел бы толк. А случилось-то... Случилось, да. Но это настолько просто, что ты и не догадаешься”.
   “И не собираюсь. Ты мне не интересен... Демон”.
   Будь Полушин рядом, Тиль от него отвернулся бы, но Полушин был внутри, поэтому он поднял голову. Демоны — они не в небе.
   — Ты старше! — внезапно осенило Тиля. — Ты просто старше, вот и все. Значит... форвертс прогрессирует? С возрастом он усиливается? Да, Альберт меня спрашивал... Он так и сказал: “Твой форвертс прогрессирует”.
   “Вот, Тили, очень правильное слово: “прогрессирует”. Как болезнь. Форвертс и есть болезнь. Неужели Альберт это понимал? Может, надо было на него ставку делать? Хотя... Он слабый, наш Советник. Слишком долго ждать”.
   “Ты... прогрессировал постепенно или это был скачок?”
   “Скачок. Возможно — первый и последний, возможно — будут и еще...”
   В голосе прозвучало что-то новое, Тиль это услышал сразу. Кажется... Полушин сожалел.
   “В этом действительно мало радости. А началось все с обыкновенной бытовой травмы. Сломался нож в кухонном комбайне, и я его стал разбирать. Он был бракованный, но я этого не увидел, потому что накануне принял транквилизаторы... я с таблеток не cлезал, это ни для кого не секрет. И еще я не отключил комбайн от сети — запамятовал... В общем, меня тряхануло. Подумаешь — током ударило... Ничего страшного, но я... сразу начал видеть дальше. Гораздо дальше. А вскоре обнаружил, что форвертс этим уже не исчерпывается. Мои способности стали шире, и настолько, что я... Я их испугался. Испугался самого себя. В доме всегда были запасы гипнотиморола. Я проглотил огромную дозу...”
   Что было потом, Тиль уже знал.
   “Правильно: дар стал еще сильнее”.
   — Когда это произошло? “Два года назад, в августе”.
   — Да... Было бы странно, если бы не совпало. Машину подбросило, и браслеты врезались в кожу.
   Зашипев, Тиль погладил руку... И наткнулся на чьи-то пальцы.
   — Ты ошибаешься!
   Элен упорно тащила его к двери.
   Тиль осоловело покрутил головой. Посетители “Поросячьего визга” в панике покидали бильярдную. Те, кого блондин успел загнать на крышу, спускались обратно. Спасения наверху не было, а был один лишь вертолет и стрелок, ожидающий Хагена.
   Сам блондин с простреленным горлом лежал возле открытой створки. Сбегая по служебной лестнице, люди натыкались на тело и цепенели.
   — Ты ошибаешься, — повторила Элен. — Никто не будет тебя резать, ты нужен им не для этого.
   — Подожди...
   — Мы не можем ждать! Залп... Ты же видишь его! У нас не осталось времени!
   Элен дернула Тиля за рукав, и он...
   Врезался во что-то спиной. Он попробовал выпрямиться, но цепь напомнила, что мера его свободы невелика.