Прошкин Евгений Александрович. Твоя половина мира

   — Мы с Козасом не были друзьями. — Тиль поймал на себе внимательный взгляд и неохотно пояснил: — Мы с ним враги. Были...
   — Зачем же вы к нему приехали? Надеюсь, не для мести?
   — Мне не за что мстить Ульриху. У нас... идейные расхождения.
   — М-м-м... — Следователь, развернувшись, направился обратно. — Идейные расхождения... Звучит интригующе и в то же время трогательно. Как будто мы с вами беседуем о подпольной организации... Нет, герр Мэйн, речь идет об уголовном преступлении. О циничном, — он поднял указательный палец, — убийстве. Из пистолета марки “ангус”. Пулю мы извлечем и исследуем, но... основную информацию мы получаем от гильзы. “Ангус” гильз не оставляет. Вам, полагаю, это известно.
   Ефимов явно говорил лишнее, и Тиль уже понял, почему. Полицейский наряд, оттеснявший зевак, незаметно блокировал площадку возле дома. В маленьком садике появилось подкрепление в штатском. Все было сделано быстро и культурно.
   — Рихард Мэйн погиб в автокатастрофе, — рассеянно промолвил Ефимов. — Еще в начале весны. Для полугодовалого трупа вы на удивление свежи, герр... э-э...
   Тиль оставил его “э-э” без ответа, лишь сказал:
   — Я не убивал Козаса.
   — Я тоже так думаю. И Полушина убили не вы. Но вы с этим как-то связаны. Хочу разобраться... И у меня будет такая возможность. Чужие документы — достаточный повод для ареста. Надеюсь, вы проявите благоразумие и...
   — Мне не стоило сюда приезжать.
   — Да, это была ваша ошибка.
   — Ошибка, — согласился Тиль. — То самое слово... Карточка Рихарда Мэйна догорела и рассыпалась в пепельнице черным прахом.
   Ошибка. К Ульриху Козасу ходить нельзя: во-первых, без толку, во-вторых, там снова будет вертеться Ефимов.
   Тиль и не собирался. Вернее, не рассматривал этот вариант всерьез. Просто представил. И неожиданно для себя выудил из теоретической проработки нечто важное.
   Следователь шутил про какую-то тайную организацию... Нет, все гораздо проще: Ульрих был неприятен Тилю как человек.
   Козас открыл букмекерскую контору. Принимал ставки на все, вплоть до погоды и статистики по бытовому травматизму. Сам Козас никогда не играл, достаточно было того, что он корректировал проценты по ставкам — с учетом реальных прогнозов. В этом и заключалась его игра. Все форварды нарушали какие-то правила, но большинство делало это по необходимости, а Ульрих превратил свой дар в бизнес.
   Тиль, не глядя, протянул руку и открыл вторую бутылку. Вернувшись от Максимова, он заперся в номере, сел перед монитором и... до вечера так и не поднимался. Не было необходимости: водка и тоник стояли двумя шеренгами возле кресла. Тоник пился значительно медленней.
   Взяв пульт, Тиль подержал его в ладони и бросил обратно. Ничего интересного. В целом мире — ничего... кроме того, что кто-то начал истреблять форвардов. Но миру это... Правильно: неинтересно.
   Тиль глотнул из низкого стакана и, скривившись, потер лоб. Надо же, он ведь этого и в мыслях не держал. Ульрих Козас был последним человеком на Земле, к которому он мог бы обратиться.
   Когда-то свое дело было и у Тиля. Два года назад, совсем недавно. Все шло нормально, даже более чем, но ему хватало мужества не вырываться слишком далеко.
   Он выбрал средний уровень — торговал дешевой сборной мебелью — и периодически подводил свою фирму под убытки, чтобы годовая прибыль не превышала разумных пределов.
   Возможно, и это диктовал ему форвертс. Тиль не сопротивлялся. Он с детства знал, что афишировать такие способности опасно. Самолюбие не болело. Ему достаточно было собственного понимания, а доказывать что-то посторонним людям... Ради чего?
   Время от времени окружающие начинали подозревать его в ясновидении, но он научился ошибаться — сам, задолго до встречи с Полушиным. И все-таки он опасался, что однажды сорвется — именно благодаря форвертс. Так и вышло. Форвертс опять не подвел, но это было...
   Это было в позапрошлом году, в августе.
   Рабочий день заканчивался, Тиль попивал кофеек и собирался домой, когда в мозгу вдруг что-то заскреблось — слабенькое, но невыносимо тоскливое. Он прислушался и почувствовал тревогу. Смутное что-то выросло в подлинный ужас, но так и осталось неопределенным. Тиль смотрел в окно и силился увидеть. А, увидев, дал охране “экстренный вызов”.
   В кабинет ввалился белобрысый новичок Гундарс. Остальные телохранители, свыкшиеся с отсутствием какой-либо угрозы, бродили по этажам и любезничали с девушками.
   Собирать их не было времени, форвертс проявился слишком поздно. Тиль приказал Гундарсу мчаться вниз и разгонять детей. Охранник выглянул в окно, но никаких детей там не было. То есть в принципе они были — кто с отцом, кто с матерью, но как их разогнать и, главное, зачем... Вот этими сомнениями Гундарс и поделился, за что немедленно получил под дых — вряд ли больно, однако обидно — и отправился к лифтам.
   Пока он спускался, подоспели и дети — целая группа, человек пятьдесят, экскурсия откуда-то из Центральной Африки. Если б они были вооружены, Гундарс мог бы следовать инструкции. Но они просто шли по тротуару — полсотни гомонящих детишек. Воспитатели остановили их у светофора, и тот мгновенно переключился на “зеленый”.
   Тиль схватил терминал и вызвал Гундарса. Охранник задал тривиальный вопрос: “Что делать?” — и он ответил:
   — Все, что угодно! Раздевайся! Бей стекла в машинах! Я все оплачу. Все, что угодно!!!
   Форвертс под черепной коробкой бесился и рвался наружу — Тиль думал, что сойдет с ума. Он столько раз проклял себя и свой дар, что хватило бы на весь род. Гундарс был бессилен. И он тоже. Они не успевали.
   — Стреляй, — сказал Тиль.
   — В кого?..
   — В воздух, идиот!
   — Но, шеф... Простите, но...
   — Восемь секунд!!! — заорал Тиль. — Стреляй, колода! Выгони их с дороги!!!
   Сирена в голове тут же умолкла.
   Теперь все будет иначе. Совсем не так, как раньше.
   То, что он принял за облегчение, оказалось пустотой, и в этой пустоте зазвучал второй голос, чистый и ясный.
   Эту историю замять не удастся. Тиль Хаген станет героем. Ненадолго. Потом его возьмут в оборот.
   Да, для Тиля Хагена, свободного человека, это конец...
   Еще не поздно отменить. Сказать охраннику, что это розыгрыш, выплатить премию, отправить в отпуск и тихонько уволить.
   Да, пожалуй...
   Если он все же начнет трепаться, можно подставить его под несчастный случай. Это пара пустяков.
   Да, это легко. Неплохой вариант.
   Пока Гундарс не достал пистолет, это всего лишь чудачество.
   Гундарс достал пистолет и задрал голову к непроницаемым окнам офиса.
   И даже сейчас еще не поздно. Можно отменить. И спокойно жить дальше. Как все нормальные люди.
   — Да... — прошептал Тиль. — Жить, как все. Спокойно.
   Перед глазами запрыгали ломаные линии. Вот о чем предупреждал форвертс. С самого начала он твердил только об этом: о крупной ошибке. Возможно, о самой крупной из всех, которые Тилю приходилось совершать.
   Он стиснул в руке терминал.
   — Гундарс, я приказываю. Стреляй.
   Ты погубил себя.
   — Стреляй, — повторил он.
   Охранник отчаянно выругался и нажал на спуск. Мощная “беретта ПП” грохнула так, что в радиусе ста метров оцепенели все. Гундарс выстрелил еще раз, и народ бросился врассыпную — подальше от психа с пистолетом, прочь с перекрестка, на который спустя мгновение рухнуло спикировавшее из-за дома аэротакси.
   Тиль с печалью смотрел на улицу. Внизу мелькали вспышки — в каждом кадре оставались обломки вертолета, перепуганные дети и белобрысый мужик с черной “береттой”, завороженно глядящий на окна своего шефа.
   Что ж, выбор сделан. Теперь — уходить. Быстро.
   — Заткнись! — крикнул Тиль.
   В кабинет влетела ошарашенная секретарша.
   — Герр Хаген, вы видели?.. Там, снаружи. Это кошмар!.. И наш Гундарс, он... мне показалось, у него...
   — Прощальный поцелуй, — выдавил Тиль.
   — Что?..
   — Прощальный поцелуй, так они называют эту модель “беретты”. Ступай, ты мне пока не нужна. Да!.. — Он распахнул дверцы бара и пригладил затылок. — Если кто-нибудь спросит... Несколько дней меня не будет, я собираюсь в Дюссельдорф.
   Ее, конечно, спросят. В два часа ночи поднимут с постели и спросят — когда убедятся, что Гундарс действовал не сам. А завтра в мэрии Дюссельдорфа зафиксируют рекордный наплыв туристов. Вскоре охотники за сенсациями остынут и разъедутся. Но в Дюссельдорфе окажутся и те, кому сенсации как раз не нужны. Они будут его искать. Всегда и везде.
   И когда-нибудь обязательно найдут.
   Выпроводив секретаршу, он открыл бутылку коллекционного армянского коньяка и налил до краев. Проглотил махом, как это делали в Восточной Европе, и налил еще.
   Домой он не поехал. Гнал машину, пока не сели батареи. Рядом была станция зарядки, но автомат принимал только карточки, и дальше Тиль шел пешком. Потом ему попалось такси, потом вертолет, потом снова автомобиль. Платил наличными. А потом... наличные кончились, да и с документами надо было как-то выкручиваться. Свою ИД-карту он сунул в кузов случайного грузовика. Удостоверение выпало лишь на окраине Гамбурга, но эта хитрость помогла ненадолго.
   В Варшаву Тиль прибыл уже с пустыми карманами. Он мог бы сдаться — например, снять номер в отеле на свое имя. Максимум через сутки к нему постучался бы незнакомец и сделал бы такое предложение, от которого здравомыслящие люди не отказываются. Тем более что на нем пока ничего не висело...
   Тиль все-таки поселился в гостинице, предъявив документы Михаила Ташкова — тридцатилетнего туриста из Воронежа, умершего от инфаркта прямо на улице. Чтобы установить его личность, полиции потребовался целый день — Тиль успел отоспаться и снова тронулся в путь с карточкой Вацлава Шайновски.
   С тех пор он не останавливался. И часто задавал себе один и тот же вопрос...
   Тиль долил в стакан тоника и посмотрел на монитор. У него возникло желание снова зайти на свою страничку и проверить, не вернулись ли туда старые фотографии.
   Тили, прекрати смешивать, ты же генетически русский. Умение пить у тебя в крови.
   Нет, Федя, в крови у меня сейчас только водка и тоник.
   Утром Полушин, а теперь и Козас. Когда?.. Неизвестно. Возможно, в эту секунду его уже нет. А еще ведь и Максимов...
   Тиль нахмурился и отставил стакан. Он как будто поймал какую-то важную мысль, но не мог сосредоточиться. Водка... И что они в ней находят? Наверно, то же, что он искал в водке с тоником, — забвение. А вместо этого вспомнил — как всегда, вспомнил тот день и тех детей. И снова задал себе проклятый вопрос...
   Не слишком ли дорого он платит за чужую жизнь? Узнав, что он и есть тот самый Тиль Хаген, каждый из них без колебаний вызовет полицию. Сколько им сейчас? Лет по семь или по восемь. С терминалом они уже справятся.
   Но они не узнают, возразил себе Тиль. И никто не узнает, потому что его фотки в блоге заменили на чужие, а портреты в сети показывают какие угодно, только не реальные. Кто-то не хочет, чтобы Тиля Хагена схватили прямо на улице. А чего же он хочет, этот кто-то?..
   Тиль суеверно обернулся — не блестит ли в стене бусинка объектива.
   Не надо, не расшатывай себе нервы. У тебя их и так не осталось.
   — Федя, что бы ты сделал на моем месте?
   Это зависит от того, к чему ты стремишься.
   — Как любой нормальный человек. Выжить.
   Ты — нормальный?! Не смеши, Тили. А выжить и остаться живым — это не всегда совпадает.
   — Я собирался уехать. Заскочить к тебе на пару часов и сразу уехать. Теперь не могу...
   Думай сам, Тили.
   — А?! — Он дернулся и выронил бутылку. Кое-как поднявшись, Тиль пошел в ванную, но по дороге свернул к дивану.
   И чем он лучше Сергея Максимова? И почему он взял на себя право выбирать за него, как жить?
   — Завтра я буду трезвый, — заявил он куда-то в потолок.
   Тиль накрыл ухо подушкой, но от этого сделалось еще паршивей. Сквозь тошноту пробилась ненужная, крайне несвоевременная догадка: кто-то знал, что он убьет Максимова, и кто-то позволил ему убить. Потому что смерть еще одного форварда как нельзя кстати укладывается в чей-то план.
   — Хватит параноить, — пробормотал он. — Или блевать, или спать. Третьего не дано.
   Через минуту он уснул, и его старый вопрос в который раз остался без ответа.
   Ты не жалеешь, что заплатил самим собой? Если все вернуть назад, ты уверен, что и сейчас поступил бы так же?
   Некоторые задачи не имеют хорошего решения. Беда в том, что их все равно надо решать.

Минус 28 часов

   Элен сдвинула панель подвесного потолка, и сверху посыпалась тяжелая пыль.
   — Вот же черт... Так хорошо, нет?.. — прошептала она.
   — Левее, мисс Лаур, — ответили в динамике.
   — Почему левее? Только что было “правее”.
   — А теперь левее, — невозмутимо произнес абонент. — Фикус нас не интересует.
   Элен обернулась в конец коридора — там маячила кадка с каким-то невнятным растением. В мертвой зоне под тремя погасшими плафонами. И как они разглядели? ..
   Она снова приподняла панель и шевельнула камеру.
   — Так лучше?
   — Превосходно. Чуть правее. Элен тихо рассмеялась.
   — Давайте я исполню стриптиз, и вы от меня отвяжетесь...
   — Продолжайте работать, пожалуйста.
   — Почему бы вам не кинуть картинку на мой терминал? Я сама все настрою, без ваших “лево-право”.
   — Не отвлекайтесь, мисс Лаур. Фикус мы уже не видим, и это хорошо. Но у нас пропала часть коридора. Это, как вы понимаете, плохо.
   Она длинно вздохнула и задрала голову к потолку. Кадка под ногами — пара к той, что стояла в тени, — раскачивалась и грозилась усыпать пол землей.
   За ближней дверью бормотал монитор — жильцы смотрели ночной выпуск новостей. Из соседней квартиры тоже неслись какие-то звуки, — Элен не прислушивалась. Эти не выйдут, она чувствовала. Вот лифты ее смущали больше. Народ возвращался домой с воскресных гулянок, и вероятность того, что кто-нибудь появится на этаже, была достаточно высокой. Элен могла бы ее просчитать, но голос в микродинамике все время сбивал с толку.
   А еще, конечно, отвлекали собственные мысли.
   Элен с ее способностями была идеальным консультантом-аналитиком. На эту должность она и устраивалась. Этим она и занималась. Однако в Компании быстро выяснили, что ей можно дать любое поручение — и оно будет выполнено. С двадцать пятой попытки или со сто двадцать пятой — какая разница, если все осечки, сколько бы их ни случилось, останутся у Элен в воображении. Методом простого перебора она найдет идеальный вариант.
   Она никогда еще не проваливала заданий.
   — Замечательно, — сказали в динамике. — Можете уходить.
   Пристроив панель на место, Элен отогнула планку так, чтобы та держала пенотиловый квадрат хорошо, но недолго.
   Около пяти минут. Потом панель провиснет, и камера, свалившись, откатится в тень, за фикус. Утром ее найдет уборщик, лохматый верзила в джинсовом комбинезоне. Он кинет черный карандаш в ведро, но прежде — понюхает, хмыкнет и сломает пополам. Загадочная славянская натура...
   Элен не боялась Альберта, не боялась она и местной полиции. Она это сделала, исходя из других соображений. Так будет лучше — шепнул ей форвертс, а с ним она никогда не спорила.
   Над лифтом раздалось мелодичное “ку-ку”, и на площадке появился какой-то мужчина.
   Проворонила... Упустила самое очевидное.
   Жилец, в меру нетрезвый, остановился на пересечении двух длинных проходов и направился в ее сторону. Если что-то и совпадет, то настолько некстати, что хуже не придумаешь.
   Элен глянула на кадку посреди коридора, затем на щель в потолке и погладила в кармане “ангус”.
   — Мисс Лаур, — задребезжало в ухе, — слушайте наши инструкции...
   Тот, кто получал изображение с камеры, увидел мужчину и отчего-то занервничал. Мужик между тем был неопасен. Пьяненький, но опрятный. Рвань в этот дом не пустили бы.
   — Ваша основная задача — ни в коем случае не использовать форвертс, — тараторил абонент. — Воспринимайте события только... реально. Вы меня понимаете, мисс Лаур. Я надеюсь. Ведите себя адекватно.
   Элен отмахнулась, словно собеседник находился за спиной, и, присев на кадку, достала сигареты.
   — Мал-лдой ч-чиловек!..
   — Д-да?.. — с готовностью отозвался мужчина.
   — Огоньку...
   — О!.. — Он осклабился и зашарил по карманам. — Тут не курят. Н-но... для вас, ба-арышня...
   Она закинула ногу на ногу. Ему это явно понравилось.
   — А я вас раньше не... н-не... — Он щелкнул зажигалкой. — Забл-лудились? Тож-ж с праздника?
   — С похорон.
   — О-о-о... И кого провожали?
   Камера скоро упадет. В коридоре темновато, но он заметит. Пользы от этого не будет. Значит, уводить.
   Элен затянулась и, откинув со лба волосы, посмотрела на него снизу вверх.
   — Юность.
   Мужчина пошевелил бровями. До него не сразу дошло. Но когда все же дошло, понравилось еще больше.
   — И-и-и... к-как?
   — Проводила. Уже не вернется.
   — Жалеешь?
   Она цыкнула и медленно покачала головой.
   Какого черта он тормозит? Ни жены, ни любовницы — квартира свободна. А камера сейчас свалится.
   Незнакомец убрал зажигалку и оперся о стену. Ему было тридцать с небольшим, но прическа опережала возраст: пробор уже превратился в залысину. Через три года — либо имплантация, либо парик, либо плешь. Интересно, что он выберет...
   — Все нормально, мисс Лаур, — невпопад произнес динамик.
   Элен в этом сомневалась. У нее было хорошее обоняние, но запаха спиртного она не улавливала. От жильца веяло лишь дорогим одеколоном. Не парфюм же он пил...
   — Такие с-с-сабытия нада отмечать се... рьезно, — заявил мужчина.
   Элен опустила глаза.
   Ну?.. Дальше?.. Я что, сама тебе на шею повешусь?
   — И не в одиноч-чстве, канеш-шна, — добавил он глубокомысленно.
   — Ага... — обронила она, чтобы предотвратить новую паузу.
   — А я тут, кстать... Во... — он кивнул на одну из дверей. — Пр-рыглашаю!
   — Я... извиняюсь... с первыми встречными не привыкла... — Элен поняла, что времени уже нет. — Ладно, пошли.
   В конце концов, его можно и пристрелить.
   “Стейджер” она выбросила сразу после разговора с Альбертом, а пару свободных часов посвятила новому пистолету. “Ангус” оказался весьма удобен. Пока незнакомец мудрил с замком, Элен несколько раз притронулась к рукоятке.
   С потолка свалился первый винтик, и угол панели начал медленно провисать. Когда дверь открылась, карандаш уже летел вниз. Элен громко чихнула и переступила через порог.
   — Да, пра-ахладно наулицс-с... — брякнул мужчина ей вслед. — Надо беречься... — Обогнав ее, он призывно махнул рукой. — Бар-рдак, сама понимаш-ш... Без женского... этта... внимания... и ваще. Тепла.
   — Мисс Лаур, в чем дело? — встрепенулся динамик. — Мы потеряли картинку!
   — Айн момент! — Жилец скинул плащ и скрылся в ванной.
   Не рановато?..
   Элен вошла в гостиную и расположилась на диване, покрытом натуральной оленьей шкурой. Безумные деньги.
   — Мисс Лаур! — требовательно повторил абонент.
   — Заткнитесь там, — прошипела она. — Связь в ближайшее время. Картинка — тоже.
   В принципе она уже могла уйти. Камера благополучно откатилась к стене — без свидетелей. Приладить ее обратно, снова ненадолго, отчитаться перед начальством и смыться.
   Уходить, однако, не хотелось. Что-то в нем было, в этом неправдоподобно пьяном мужике, совершенно не умеющем притворяться и... кажется, притворяющемся всю жизнь. Элен увидела его сразу, как только он вышел из лифта. Он обнаружил ее позже, но заранее пошатывался, будто ожидал кого-то встретить.
   Элен оглядела комнату. Помещение нарочито неправильной формы, без параллельных плоскостей, было и уютным, и просторным одновременно. У косого окна стоял автомат-бар из свежего каталога: голосовой интерфейс, неограниченная обучаемость и прочие штучки-дрючки. Деньги в этом доме не переводились.
   Выйти, что ли, замуж? Послать все к черту — Компанию, козлиный голосок в трубке или в наушнике, туманные поручения, после которых случаются летальные исходы... Послать всю эту жизнь. Нарожать от него карапузов. Завязывать ему по утрам галстук, верить, что не изменяет, самой изменять нечасто и осмотрительно. По совести.
   — Заскучала? — Мужчина, неожиданно возникнув сзади, облокотился на спинку.
   Если бы Элен следила за окном, то увидела бы его отражение, но некоторые вещи кажутся слишком простыми.
   Теперь от незнакомца разило так, будто он полоскал рот портвейном. Интересно, между прочим...
   — ...между прочим, как тебя зовут?
   — Вячеслав. Но для близких людей — Славик.
   И еще интересней, насколько это соответствует действительности.
   — Слушай, а как тебя зовут?
   — Владимир. Для близких — Вовик.
   Дальше можно было не копать. Элен твердо решила, что поступит умнее. При любом раскладе представится... Ну, Леной, хотя бы.
   Лена. Лена. Лена. И никаких вариантов.
   Славик-Вовик направился к бару.
   — Мы же еще не познакомились... — сказал он.
   — Лена.
   — Я так и подумал. Это имя тебе идет. А я Евгений.
   Но близкие люди зовут меня Женей... Мы ведь с тобой близкие, Леночка?
   “Леночка”... Боже, он говорит, как тот ублюдок из “Хаммера”.
   — Что ты будешь пить, Леночка?
   — А это обязательно?
   — Ну-у... нет, конечно. Или:
   — Что ты будешь пить, Леночка?
   — На сегодня мне хватит, пожалуй.
   — А я выпью, если не возражаешь. Или даже так:
   — Что ты будешь пить, Леночка?
   — Женя, алкоголь не всегда полезен. Давай после, а?
   Он повернулся и пристально посмотрел ей в лицо.
   — Минералки не хочешь? Вот так номер.
   — Да, пожалуй...
   — Или пф-фива? — спросил Женя сам у себя. — Н-нет, пфива не полезет...
   Покачнувшись, он схватился за глянцевый бок автомата, с точки зрения Элен — совершенно немотивированно. Если бы перед ней стоял форвард, она бы решила, что он пытается компенсировать свой просчет. Но она пока не была уверена.
   — Я тош-ш в-вадички... Дерш-ши. — Он протянул ей высокий стакан и опустился рядом. — Ну, Леночка?.. Рассказывай.
   — О чем?
   — О том, что ты сегодня потеряла.
   — Тебе с подробностями или как?
   — Разумеется.
   Элен ожидала, что Женя полезет обниматься, — подсядет ближе, положит руку якобы куда-то назад, потом она окажется у нее на плече, и так далее. Однако ничего подобного он не делал. Никаких “далее”.
   — Мисс Лаур, что у вас происходит? — прошелестел динамик.
   — Сама не знаю...
   — Что ты не знаешь? — спросил Женя.
   — Почему я к тебе зашла.
   — Потому, что ты хочешь замуж. Мы будем хорошей парой.
   Неужели она это вслух сказала? Да нет же...
   — А если изменять, то нечасто и осмотрительно. По совести, — уточнил он с улыбкой. — Хватит прикидываться, Лена. Ты не пила.
   — И это повод сделать мне предложение?
   — Я не могу тебе объяснить... но у меня чутье... на будущее. На все, что со мной и вокруг меня случится. Подожди!.. — Он уловил перемену в ее настроении, но истолковал это по-своему. — Не торопись, Лена, я серьезно. Мы можем быть вместе. Звучит не слишком романтично, правда?.. — Он вернулся к бару и налил еще воды. — Я не романтик, я прагматик. Предпочитаю не страсть, а доверие. Это дороже.
   — Какое доверие, Женечка?! Ты мне даже имя свое не назвал.
   — Ты, допустим, тоже... не совсем Лена.
   — Действительно прагматик... Но мы же с тобой родственники.
   — Дальние. Очень дальние.
   — И что, вариант, где мы женились... он, правда, симпатичный?
   — А ты сама его не видишь?
   — Реально — нет. Для меня это не вариант. Извини, конечно.
   — Жалко, — тихо произнес он. — Ну что ж...
   У Славы-Вовы-Жени, оказывается, были серьезные намерения... Они возникли сразу: еще не встретив девушку, он уже знал, что их брак будет удачным. И настроился на результат, забыв, что до финиша нужно добираться пешком.
   Элен вдруг подумала, что со временем станет такой же. Почти мертвой.
   — Счастливо, — проронила она.
   — Если тебе потребуется помощь... какая-нибудь помощь, мало ли... Обращайся ко мне. Пожалуйста.
   Элен задержалась у двери, ожидая, когда мужчина скажет ей это, но он проводил ее молча.
   — Половину мы слышали, мисс Лаур, — сообщили в ухе.
   Нет, ребята. Гораздо меньше.
   — Мисс Лаур, какова вероятность того, что он выйдет из квартиры?
   Вероятность нулевая, к сожалению.
   — Девять из десяти, — ответила Элен.
   — Покиньте здание. По возможности быстро.
   — А в чем дело?
   — Немедленно уходите, мисс Лаур. Вы ничего не чувствуете?
   — Опасность... Да, есть опасность. Не очень определенная...
   — Слушайте свой форвертс. Теперь он вам пригодится.
   Это она уже знала. Все лифты были заняты, один из них поднимался сюда. А внутри...
   Молодой, спортивный. Блондин. Года двадцать два — двадцать четыре, ее ровесник. И, похоже, опять родственник. Не многовато?..
   Пока кабина двигалась, у него не было выбора, — любые варианты, за исключением безумных, сводились к стоянию на месте.
   Элен бросила взгляд на темное окно. Если она что-нибудь изменит, то тем самым обозначит присутствие второго форварда. А если не изменит... Она уже чувствовала.
   Блондин выходит на площадку с пистолетом в руке. Он знает, что здесь кто-то есть. Два выстрела. Перешагнув через тело, он направляется по тому же коридору, к фикусу.
   Элен не впервые видела, что произойдет после ее вероятной смерти, и это слегка утешало. Приготовив “ангус”, она отступила влево, так, чтобы ее заметили не сразу.
   Наивно. Прежде чем покинуть лифт, блондин выносит из-за створок пистолет. Странное совпадение: у него тоже “ангус”... “Ствол” коротко взвывает, и ей достается двенадцать пуль из пятнадцати.