Страница:
— Наши люди… — пробовал объяснить хромой офицер-артиллерист, показывая на солдат.
— Огонь! — приказал эсэсовец.
Немецкий капитан все это время не отрывал глаз от бинокля. Он видел, как танк завершил полукруг, разогнался до предельной скорости и достиг гряды цветущего терновника, который рос по обочинам дороги, ведущей к лесу. Башня танка то показывалась, то исчезала в неровном ритме движения. Одно за другим били орудия. Заряжающие вошли в ритм, наводчики ввели поправки. На броне появились первые следы попаданий.
Вернулся запыхавшийся эсэсовец и припал к окулярам бинокля.
— Достали их! — заметил капитан и за его спиной поднял вверх большой палец.
Никто из экипажа танка не видел этого пальца, поднятого в пожелании удачи. Томаш и Густлик лежали на дне танка, стонавшего от ударов снарядов. Кос подполз к своему постоянному месту и прилип к прицелу снятого пулемета. Широкая грунтовая дорога полигона поднималась на вершину небольшого холма.
— Близко! — крикнул Янек, увидев прямо перед собой деревья.
Григорий, сжимая рычаги, прильнул к перископу и уже не пел. В ответ на слова Коса он отрицательно покачал головой к процедил сквозь зубы:
— Нет. Теперь они запляшут.
Высоко вверху пропели два снаряда, и огонь неожиданно прекратился. Янек поднялся в башню, припал к перископу и сразу все понял: немецкие артиллеристы, направляя стволы орудий вслед за танком, передвигали их влево. Правая пушка уже не могла вести огонь, и офицер дал команду развернуть орудие.
Артиллеристы быстро вытащили сошники, и расчет второго орудия стал перетаскивать пушку на новую позицию.
В это время танк замедлил ход, покачнулся, замер на минуту, выбираясь из выемки. Вот он перевалил через насыпь, накренился вперед и ринулся на врага. Артиллеристы еще вбивали сошники орудий. Хромой офицер отдавал приказания, солдаты подносили снаряды из ящиков, но им уже не суждено было выстрелить. Танк обрушился на орудия и раздавил их. Тех, кто не успел отскочить, он вмял гусеницами в землю и, не задерживаясь ни на секунду, помчался дальше.
Из бункера вышел капитан Клосс с пистолетом в руке и с улыбкой посмотрел на удаляющийся, едва заметный за деревьями силуэт танка. Возле бункера сидел офицер-артиллерист и отстегивал сломавшийся протез, напевая себе под нос старую фронтовую песенку об убитом товарище, лучше которого не найти.
— Верт! — позвал бригаденфюрер своего верного адъютанта. — Сообщите в соседние части и на позиции зенитных орудий об этом взбесившемся пустом ящике. Пусть целятся спокойно. В танке нет ни одного снаряда.
В то время когда звонили телефоны и радиостанции передавали тревожные сигналы, в середину ползущей через лес вражеской колонны автомашин с боеприпасами с боковой дороги врезался танк, похожий на привидение. Башня была в пробоинах, подкрылки болтались и дребезжали, к броне передней части корпуса прицепились неизвестно где сорванные обломки металлических предметов.
Прежде чем водители успели заметить орла на броне, танк столкнул одну из машин в кювет, набрал скорость и, ударив сзади очередную жертву, свалил и ее с насыпи. Бензин из разбитого карбюратора вылился на коллектор, вспыхнуло пламя, начали взрываться снаряды.
Грузовики, идущие в голове колонны, увеличили скорость и у въезда на мост разнесли пост службы регулирования движения. Солдаты охраны выстрелили вверх, но водители уже загнали машины на мост и остановились, воткнувшись в колонну артиллерийских орудий, двигавшуюся с противоположной стороны.
В образовавшуюся на мосту пробку с ходу врезался «Рыжий» — затрещали перила, посыпались в воду раздавленные машины.
Танк заметили на немецких позициях зенитных орудий, расположенных на ближайшей высоте. Сверкнул огонь выстрела, и на мосту разорвался первый снаряд. Командир батареи в бинокль наблюдал за пробкой на мосту, видел темный силуэт танка, показавшийся из груды разбитых машин. Шесть мощных стволов 88-мм калибра уверенно удерживали танк в прицеле. Дорога за мостом опускалась и насыпь закрывала танк, поэтому офицер, не медля, скомандовал:
— Огонь!
Снаряды попали в цель. Их мощный удар сорвал башню и, перевернув ее, отбросил на насыпь. Похожая на пустую скорлупу огромного ореха, она слегка дымилась. Офицер усмехнулся и спрятал бинокль в футляр.
«Рыжий», неторопливо передвигая гусеницы, сполз с шоссе по крутой насыпи, преодолел мелкий ручей в низине и выкатился на поросший кустарником пологий берег. Движение это напоминало бесплодные усилия перерезанного пополам дождевого червя.
Металлическая прямоугольная коробка с черным кругом вместо башни выползла на вспаханное поле, зацепила прошлогоднюю скирду и повалила ее на себя. Сталь погрузилась в сырую землю, корпус осел, гусеницы вхолостую перемешивали грязь. Двигатель захлебнулся, потом вновь взревел, опять захлебнулся и, наконец, заглох.
Наступила мертвая тишина, тишина, которая обычно предшествует буре. Из-под бесформенной копны гнилой соломы виднелись только часть гусеницы и угол передней части танка.
Медленно двинулась заслонка перископа механика и упала — так закрываются веки смертельно раненного человека.
— Огонь! — приказал эсэсовец.
Немецкий капитан все это время не отрывал глаз от бинокля. Он видел, как танк завершил полукруг, разогнался до предельной скорости и достиг гряды цветущего терновника, который рос по обочинам дороги, ведущей к лесу. Башня танка то показывалась, то исчезала в неровном ритме движения. Одно за другим били орудия. Заряжающие вошли в ритм, наводчики ввели поправки. На броне появились первые следы попаданий.
Вернулся запыхавшийся эсэсовец и припал к окулярам бинокля.
— Достали их! — заметил капитан и за его спиной поднял вверх большой палец.
Никто из экипажа танка не видел этого пальца, поднятого в пожелании удачи. Томаш и Густлик лежали на дне танка, стонавшего от ударов снарядов. Кос подполз к своему постоянному месту и прилип к прицелу снятого пулемета. Широкая грунтовая дорога полигона поднималась на вершину небольшого холма.
— Близко! — крикнул Янек, увидев прямо перед собой деревья.
Григорий, сжимая рычаги, прильнул к перископу и уже не пел. В ответ на слова Коса он отрицательно покачал головой к процедил сквозь зубы:
— Нет. Теперь они запляшут.
Высоко вверху пропели два снаряда, и огонь неожиданно прекратился. Янек поднялся в башню, припал к перископу и сразу все понял: немецкие артиллеристы, направляя стволы орудий вслед за танком, передвигали их влево. Правая пушка уже не могла вести огонь, и офицер дал команду развернуть орудие.
Артиллеристы быстро вытащили сошники, и расчет второго орудия стал перетаскивать пушку на новую позицию.
В это время танк замедлил ход, покачнулся, замер на минуту, выбираясь из выемки. Вот он перевалил через насыпь, накренился вперед и ринулся на врага. Артиллеристы еще вбивали сошники орудий. Хромой офицер отдавал приказания, солдаты подносили снаряды из ящиков, но им уже не суждено было выстрелить. Танк обрушился на орудия и раздавил их. Тех, кто не успел отскочить, он вмял гусеницами в землю и, не задерживаясь ни на секунду, помчался дальше.
Из бункера вышел капитан Клосс с пистолетом в руке и с улыбкой посмотрел на удаляющийся, едва заметный за деревьями силуэт танка. Возле бункера сидел офицер-артиллерист и отстегивал сломавшийся протез, напевая себе под нос старую фронтовую песенку об убитом товарище, лучше которого не найти.
— Верт! — позвал бригаденфюрер своего верного адъютанта. — Сообщите в соседние части и на позиции зенитных орудий об этом взбесившемся пустом ящике. Пусть целятся спокойно. В танке нет ни одного снаряда.
В то время когда звонили телефоны и радиостанции передавали тревожные сигналы, в середину ползущей через лес вражеской колонны автомашин с боеприпасами с боковой дороги врезался танк, похожий на привидение. Башня была в пробоинах, подкрылки болтались и дребезжали, к броне передней части корпуса прицепились неизвестно где сорванные обломки металлических предметов.
Прежде чем водители успели заметить орла на броне, танк столкнул одну из машин в кювет, набрал скорость и, ударив сзади очередную жертву, свалил и ее с насыпи. Бензин из разбитого карбюратора вылился на коллектор, вспыхнуло пламя, начали взрываться снаряды.
Грузовики, идущие в голове колонны, увеличили скорость и у въезда на мост разнесли пост службы регулирования движения. Солдаты охраны выстрелили вверх, но водители уже загнали машины на мост и остановились, воткнувшись в колонну артиллерийских орудий, двигавшуюся с противоположной стороны.
В образовавшуюся на мосту пробку с ходу врезался «Рыжий» — затрещали перила, посыпались в воду раздавленные машины.
Танк заметили на немецких позициях зенитных орудий, расположенных на ближайшей высоте. Сверкнул огонь выстрела, и на мосту разорвался первый снаряд. Командир батареи в бинокль наблюдал за пробкой на мосту, видел темный силуэт танка, показавшийся из груды разбитых машин. Шесть мощных стволов 88-мм калибра уверенно удерживали танк в прицеле. Дорога за мостом опускалась и насыпь закрывала танк, поэтому офицер, не медля, скомандовал:
— Огонь!
Снаряды попали в цель. Их мощный удар сорвал башню и, перевернув ее, отбросил на насыпь. Похожая на пустую скорлупу огромного ореха, она слегка дымилась. Офицер усмехнулся и спрятал бинокль в футляр.
«Рыжий», неторопливо передвигая гусеницы, сполз с шоссе по крутой насыпи, преодолел мелкий ручей в низине и выкатился на поросший кустарником пологий берег. Движение это напоминало бесплодные усилия перерезанного пополам дождевого червя.
Металлическая прямоугольная коробка с черным кругом вместо башни выползла на вспаханное поле, зацепила прошлогоднюю скирду и повалила ее на себя. Сталь погрузилась в сырую землю, корпус осел, гусеницы вхолостую перемешивали грязь. Двигатель захлебнулся, потом вновь взревел, опять захлебнулся и, наконец, заглох.
Наступила мертвая тишина, тишина, которая обычно предшествует буре. Из-под бесформенной копны гнилой соломы виднелись только часть гусеницы и угол передней части танка.
Медленно двинулась заслонка перископа механика и упала — так закрываются веки смертельно раненного человека.
4. Подрывная команда
Юго-западный ветер развеивал дым над бомбардируемым Берлином и все больше прижимал к земле грозовую тучу, в центре которой время от времени сверкали молнии. Когда по радиосети, соединяющей батареи противовоздушной обороны, передавали тревожное сообщение об уничтожении танка западнее Ритцена, в наушниках уже стоял сплошной треск.
— Прорвана оборона на Альте-Одер? — запрашивали друг друга радиотелефонисты, прикрывая ладонями микрофоны.
— Нет. Один танк. С первого же выстрела ему «шляпу» сняли, — хвалились зенитчики. — От нас видно.
— Что видно?
— Башню этого танка…
Никому и в голову не пришло пойти по следам гусениц и найти сам танк, который, как слепой, смертельно раненный зверь, переполз через высотку и, придавленный стогом прошлогодней соломы, завяз во вспаханном поле.
Налетел резкий, порывистый ветер — предвестник грозы — и принес с собой первые крупные капли дождя, расплескал их по скирде, спрятал в соломе. Те, что упали на металл, оставили темные пятна, превращаясь в пар на теплой броне. Сверкнула яркая молния, загрохотал гром, начался ливень. Потоки воды быстро заполнили борозды, смывая следы гусениц. Сверкало и грохотало так часто, словно природа хотела показать, что она способна сравниться с мощью артиллерийской подготовки.
Свет молний, проникая в танк, вырывал из мрака неподвижные фигуры членов экипажа.
Григорий еще не пришел в себя после лихой езды: лежал на спине, раскинув руки, и хватал воздух короткими глотками, как будто с трудом отгрызал кусок за куском. Томаш, втиснутый в излом брони, левой рукой придерживал вещевой мешок, а в правой инстинктивно сжимал топорик. Густлик сидел на корточках за спиной Янека, который находился на месте механика, осматривая местность.
— Далеко до этого дома? — тихо спросил Елень.
— Близко.
— А до леса?
— Метров двести по открытому полю.
— В дождь, может быть, проскочим?
— С вышки увидят.
— А когда ехали, что же они — не видели?!
Черешняк молча прислушивался и, потеряв самообладание, резко заявил:
— Они нас видели и придут. Придут и подожгут. Я в этом гробу не останусь.
— Сиди, не бойся. — Густлик положил тяжелую ладонь на его колено. — Солома после дождя мокрая…
— Тише, вы! — прервал их Кос, с минуту прислушиваясь к глухому шуму, который доносился сквозь свист ветра, и опять уткнулся в объектив перископа.
За редеющими косыми полосами дождя он увидел выезжающую из леса полевую кухню, которую тянул небольшой старый трактор. На сиденье под брезентовой крышей сидел солдат, одетый в резиновый плащ с капюшоном. Он ехал в направлении двухэтажного дома в виде башни, вмурованного в высокую стену. Под самой крышей сверкали умытые дождем форточки.
Трактор подъехал к воротам, которые, однако, оставались закрытыми. Только после того как солдат ударил колотушкой по рельсу — один раз и после этого еще три, — кто-то внутри открыл небольшое окошечко в стене. Приехавший с кухней подал термос, получил назад пустой и одну за другой просунул три буханки хлеба. Потом уселся на свое место под брезентовой крышей и поехал, покачиваясь на выбоинах грунтовой дороги.
— Привезли обед, — объяснил Кос.
— Много? — спросил Густлик, который, избежав смерти, ничего не имел против того, чтобы перекусить.
— Термос и три буханки хлеба.
— Шесть человек. Что там может быть?
— Не знаю. Даже повару не открыли, он постучал и просунул все через окошко в стене.
— Это опять какой-нибудь испытательный полигон… Как бы нам здесь снова не перепало.
— И то правда. Надо удирать. — Он повернулся и озабоченно посмотрел на механика. — Григорий… Гжесь, сможешь?
Грузин молча кивнул.
— Я попробую, — предложил Елень. — Пока идет дождь…
Он развернул свое мощное тело и начал осторожно раздвигать солому в задней части танка, прокладывая себе узкий тоннель. Сначала двигался медленно, потом добрался до менее плотных слоев и наконец почувствовал дождь на ладонях, прохладу ветра на лице. Сдвинул шлемофон с головы и через паутину соломы внимательно осмотрел залитое водой поле. Вокруг никого. Как барсук, выполз он из поры и, повернув голову, тихо позвал:
— Вылезайте.
Первым, извиваясь как уж, выполз Янек, и вдвоем они помогли выбраться Саакашвили, вытягивая его за левую руку. В правой грузин судорожно сжимал саблю.
— Единственное оружие, — как бы оправдываясь, шептал он.
Минута молчания тянулась бесконечно.
— Вот дьявол.
Вместо головы Черешняка они увидели в соломенном коридоре туго набитый вещмешок.
— Тьфу! — Елень махнул рукой. — Смерти боится, но еще больше боится за свой мешок. Такого быстрее пуля найдет.
— Ну нет, — заверил Томаш, вычесывая пальцами стебельки из волос.
Все четверо прокрались на другую сторону стога. Дальше начиналось чистое поле, на которое слева смотрели узкие, как бойницы, окна из-под крыши белого дома, а с башни — часовой с пулеметом.
— Он был там? — спросил Густлик.
— Нет. Сейчас только вылез.
— Чтоб ему пусто было!
Елень не мог прийти в себя от холода. Тело сотрясала нервная дрожь. А дождь все шел, и тиковый мундир начал темнеть от влаги. Грузина колотило от холода, и он с нетерпением подгонял остальных:
— Ну идемте же. Я могу первым.
Кос внимательно изучал поле. Единственная возможность спастись — это по глубокой ложбине, описывающей едва заметный полукруг, пробраться в сторону леса. Под прикрытием стога нужно было пробежать два метра в сторону, упасть в ложбину и в дождевой воде, по жидкой грязи, ползти не поднимая головы.
— Ребята, застегните шлемофоны, чтобы вода в уши не попадала, — приказал Кос и согнулся, чтобы прыгнуть первым.
За Косом с большим трудом последовал Григорий, которому очень мешала сабля.
— Дай-ка этот ножичек, — остановил его Густлик и, выждав немного, как заяц, прыгнул в ложбину.
Ливень забрызгал грязью лица и гребенчатые шлемы так, что головы стали похожими на глыбы глины, которые неизвестно почему медленно передвигаются по полю.
Последним полз Томаш. Через каждые три-четыре метра он останавливался на минуту и подтягивал веревку, на которой был привязан его вещмешок.
Никем не замеченные, они добрались до первых деревьев, петляя среди пней и высматривая наиболее надежное укрытие. Наконец Янек нашел небольшую ложбинку, поросшую кустами орешника и ольхи, которые успели уже одеться листвой. Они забрались в самую густую чащу, накрылись брезентом, что раздобыли еще на подземном заводе, и прижались друг к другу, как волчата в логове.
— Пригодился и чехольчик, хоть на голову не капает, — стуча зубами, проговорил Густлик.
— Весь в дырках… Ни к черту… — вставил Томаш.
И он сразу, же подумал о том, что дырявый или целый — все равно домой этот брезент не потащишь. Коня отец получил от генерала в Гданьске, корову пригонит плютоновый, что на левом берегу Вислы живет, а вот дождутся ли они сына своего — это еще не известно.
Долго молчали. Боялись двинуть онемевшими ногами, чтобы не растерять тепло, которое собралось под брезентом. Только когда где-то высоко, покрывая шум ливня, просвистел тяжелый снаряд, все вздрогнули и переглянулись. Кос промолвил лишь одно слово, но таким тоном, будто произносил имя любимой девушки:
— Дальнобойная… Останемся живы, Томек, — я тебе целую палатку найду. Наши денька через два могут быть здесь.
Черешняк не ответил. Все прислушивались к тишине, которую нарушали барабанящие по брезенту капли затихающего дождя.
— Хоть бы немного солнца, — вздохнул Григорий. — Все промокло. У нас в Грузии даже зима теплее…
Янек достал из кармана гимнастерки фотографию командира и его ордена, старую фотографию отца, все это тщательно завернул еще раз и спрятал вместе с ухом тигра.
— Придут по следам и сожгут танк, — огорчился Томаш.
Снизу потянуло холодом, и Еленя передернуло.
— Все равно его теперь не отремонтируешь.
— И гармонь там осталась.
— Остались мы без крыши над головой, — сокрушался грузин.
— И с пустым брюхом, — добавил Густлик.
— Ты думаешь, их точно шестеро? — тронул его за плечо Янек.
— Кого шестеро? — не понял Густлик.
— Ну там, за стеной.
— Раз три буханки хлеба, значит, шестеро.
— А нас четверо.
— Но если с саблей и топориком… — без энтузиазма добавил Елень. — Вот если бы винтовку… Не сидели бы здесь… — оживился он. — За стеной и суше, и безопаснее…
— Хватит разговоров, — оборвал Кос. — Внимание, экипаж! — Он повернулся, встал на колени, и, будто очнувшись от сна, все окружили командира.
— Когда повезут ужин… — Он заговорил так тихо, что пришлось наклонить головы, чтобы лучше слышать.
Дождь вскоре прекратился, и они вылезли из-под брезента. Янек приказал размяться, произвести рекогносцировку местности в радиусе полукилометра и одновременно поискать оружие. К сожалению, ничего не нашли. Обнаружили лишь лесной завал и минное поле на просеке…
Грязь на гимнастерках начала подсыхать и кусочками крошиться, когда последовала команда занять выжидательную позицию. С этой минуты никто не должен был проронить ни слова. Сменялись по два человека. Слушали внимательно: с востока доносились непрерывные глухие раскаты канонады, но в лесу было тихо.
Григорий первым уловил далекое урчание двигателя и поднял руку. Молча заняли уже установленные места в засаде.
Шум мотора был слышен все яснее. По дороге пробежал заяц, и Янек решил, что это хороший признак, потому что зверь ничего не учуял.
По лесной дороге громыхал старый трактор, за ним на прицепе — полевая кухня. Под брезентовой крышей сидел тот же широкоплечий солдат, рядом с ним на перекладине сушился плащ с капюшоном. Дорога шла по широкой просеке через редкий лес, стволы деревьев были далеко друг от друга. Еще сверкали лужи и блестела мокрая трава.
Там, где были большие выбоины, трактор замедлял ход, тарахтел на первой скорости, осторожно карабкаясь, чтобы не расплескать ужин. Металлические колеса шли по выдавленным колеям, между которыми на неровной дороге торчали корни, старая трава и кое-где бурел замшелый камень.
Когда задние, высокие колеса поравнялись с незаметным на первый взгляд холмиком посреди дороги, из-под вымазанного грязью брезента появились руки и схватились за тракторный прицеп. Кос поднялся с земли, вскочил на трактор и, оказавшись за спиной немца, свистнул.
Изумленный солдат сорвался с сиденья, выхватил плоский штык из ножен на поясе, но сильный удар в подбородок свалил его на землю. Солдат сразу же, как хороший боксер, вскочил на ноги, не выпуская из рук оружия. Он уже хотел броситься на Янека, но в эту минуту подоспели Густлик и Томаш. Елень едва успел уклониться от удара; Черешняк огрел солдата по голове, тот потерял сознание. Сильные руки потащили его в лес.
Янек остановил трактор, отрегулировал двигатель на малые обороты и проверил захваченную винтовку. Не выпуская ее из рук, он соскочил на землю, заглянул в боковые контейнеры в поисках чего-нибудь, чем можно было бы подкрепиться, нашел буханку хлеба и круг колбасы.
— Гжесь! — закричал он и, когда Григорий прибежал, показал ему найденные продукты: — На четверых!
Саакашвили разрезал хлеб и колбасу саблей. Кос взял свою порцию, но едва успел откусить, как из леса появился Черешняк со своим вещмешком и топориком в руках. За ним шел Густлик, переодетый в немецкий мундир, на ходу надевая ремень с подсумком.
— Ну как? — спросил Кос.
— Завернули, забросали травой, — ответил Густлик.
— Палатка-то пропала, — с сожалением заметил Томаш.
— Тебе же новую обещали…
Янек раздал хлеб и колбасу, а затем вместе с Григорием и Томашем улегся на металлическом полу кабины трактора. Густлик посмотрел сбоку, не видно ли кого, стукнул по чьей-то высунувшейся ноге, сел за руль, прибавил газу и резко рванул с места.
— Не дергай, — поучал его из-под сиденья Григорий, — сцепление спокойнее выжимай.
Елень с набитым ртом не мог ответить и только, опустив вниз руку, успокаивающе похлопал механика.
Дальше события развивались быстро; они дожевывали последние куски, когда трактор подвез их к воротам в высокой стене. Густлик затормозил и, не заглушая двигателя, сошел с трактора; посмотрел вверх, проверяя еще раз, нет ли кого на вышке. Взял термос и поставил его на край узкой полки. Затем решительно стукнул колотушкой один раз, немного погодя — еще три раза. С минуту подождал, хотел постучать снова, но тут засов заскрипел, и ставня отворилась. Показалась фигура немца, рука потянулась к термосу.
— Ну, давай наконец, — буркнул он.
Густлик отодвинул немного термос, чтобы труднее было достать. Солдат, потянувшись за термосом, наклонился и всунул голову в отверстие. Елень левой рукой притянул его за плечо к себе, а правой изо всех сил ударил кулаком по шее.
— Готов, — произнес он.
Кос подскочил сбоку и помог ему вытащить немца.
— Не пролезет, черт! Толстый очень, — шепнул Густлик.
— Отпустите его, — приказал Янек, ставя винтовку к стене. — Я попробую.
Немец скатился обратно, а Кос, сложив руки над головой, просунулся в отверстие. Елень схватил его за бедра и втиснул, как буханку в печь.
Кос упал на руки, сделал кульбит, окинул быстрым взглядом двор, зеленую клумбу с разноцветными анютиными глазками, плоский бункер, шлюз, противоположную стену. Взяв автомат оглушенного немца, Янек подскочил к воротам и рванул огромный висячий замок на толстых скобах. На счастье, соседняя с воротами калитка была закрыта только на засов. Достаточно было его отодвинуть, чтобы она без звука открылась. Во двор один за другим ворвались Густлик в немецком мундире, Саакашвили с саблей в руке и Томаш со своим топориком.
— Останься здесь, — приказал Кос Черешняку. — Отвечаешь головой, — добавил он, показывая на немца, лежащего без сознания.
Все это происходило здесь, у ворот, около будки часового, в тени, под аккомпанемент работающего на малых оборотах двигателя. Но, несмотря на это, наверху услышали шум, кто-то поднимался на вышку к пулемету. Чтобы увидеть, что делается под самой вышкой, немец перегнулся через поручни и, прикрыв глаза от лучей заходящего солнца, спросил:
— Вилли, зачем ты открыл ворота?
Кос молниеносно поднял автомат к плечу и, откинувшись назад, сделал почти вертикально только один выстрел. Немец дернулся, голова и плечи перевесили, и он начал сползать вниз.
Немец сползал все быстрее, но, прежде чем он оказался на земле, танкисты отскочили, и Кос скомандовал:
— Вперед! Еще четверо!
Они забежали за угол дома и прижались к стене. Саакашвили притаился под окном. Янек бросился в открытые двери, за ним Густлик.
В больших высоких сенях у стен стояли деревянные ящики, на толстых крюках лежали весла, в углу виднелись спасательный круг, свернутые канаты и две пары резиновых рыбацких сапог выше колен. В глубине винтовая лестница вела на второй этаж.
Кос толкнул дверь направо и вбежал в пустую комнату, в которой стояла одна табуретка и телефон на небольшом столике.
В это время из левой комнаты в сени вышел уже пожилой обер-лейтенант с противогазом, полевой сумкой и биноклем на груди. Он с удивлением посмотрел на Еленя и спросил, возмущенный выстрелом:
— Это ты стрелял?!
За его спиной в открытых дверях появились две головы в касках. С минуту все молчали, разглядывая странного солдата в немецком мундире, с лицом, вымазанным грязью. Вдруг обер-лейтенант принял строевую стойку. Густлик тоже встал по стойке «смирно» и покорно выслушал нотацию сапера.
— Здесь специальная подрывная команда. Ни один человек…
За спинами немцев появился Григорий со своей саблей в поднятой руке.
— Правого, — приказал ему Густлик.
— Вас?[29]
— Капуста и квас, — буркнул Елень, «угощая» офицера прикладом.
— Ваша, — заревел грузин, ударяя рукоятью сабли в прикрытый каской лоб немца справа.
Третий вывернулся, отскочил в сторону и скрылся в сенях направо. Густлик бросился за ним, но не успел и сильно ударился о захлопнувшуюся дверь.
Немец бросился к телефону, схватил трубку:
— Алло, говорит подрывная команда… «Хохвассер»… Подрывная команда…
Янек вернулся из дальней комнаты, подскочил и упер ствол автомата ему под ребра.
— У нас все в порядке, — подсказал он шепотом.
— У нас все в порядке, — послушно повторил тот, положил трубку и поднял вверх руки.
Всех троих пленных связали веревками, которых было достаточно в сенях, и посадили у стен под веслами. Обер-лейтенант понемногу начал приходить в себя, а тот, которого Саакашвили ударил рукоятью сабли, прикладывал связанные ладони ко лбу, на котором выросла здоровенная шишка цвета спелой сливы.
Елень и Саакашвили присели на ящиках. Кос встал у приоткрытых дверей и крутил в руках бинокль обер-лейтенанта, изредка поглядывая во двор. Немного посовещались.
— Бункер пустой? — спросил Кос.
— Я проверял, — кивнул головой Густлик.
— Одного не хватает. Может быть, их пятеро было?..
— Раз, два, три. — Елень подсчитал сначала автоматы, которые были у них в руках, а потом показал на оружие, лежащее на полу. — Один еще где-то должен быть.
— Гжесь, — приказал Янек, — найди этого последнего. Он без оружия и не уйдет незамеченным. Он где-то здесь, в доме. А мы приведем в порядок трактор, прежде чем начнут искать повара.
Саакашвили кивнул головой и с автоматом наизготовку, с саблей на ремне пошел на поиски немца.
Кос поддел штыком крышку одного из ящиков. Елень вскрыл другой.
— Где взрыватели? — спросил он пленных.
— Не надо. — Кос махнул рукой и показал внутрь ящика, в котором лежали мины разных калибров. — Обойдемся без взрывателей. У них не хватает взрывчатых материалов, берут что под руку попадется.
— Они все лучшее израсходовали в Варшаве. Но что они тут хотели взорвать? — Густлик поплевал на ладонь.
— Потом. Сначала кухня, — оборвал Кос и осторожно взял две мины.
Густлик еще раз проверил, хорошо ли связаны пленные, закрутил конец веревки на вбитый в стену крюк, который служил подпоркой для весел. Большой моток тонкого шнура он засунул в карман. Осторожно, без особых усилий взвалил себе на плечи ящик с минами и вышел вслед за Янеком.
Тем временем Томаш работал у ворот, чтобы не томиться в бездеятельном ожидании: убитого он подтащил к стене и уложил в дровяном сарайчике, где стояли лопаты, вилы, старые цветочные горшки и другой огородный инвентарь. Нашел большую банку с немецкими надписями, открыл ее и, понюхав, спрятал в карман: при прививке фруктовых дичков весьма необходимая вещь. Затем вышел во двор и, ткнув ногой немца, которого оглушил Густлик, решил про себя, что тот очнется не скоро.
Томаш посмотрел через калитку, не идет ли кто, на поле со сваленным стогом, под которым после дождя уже не видно было танка, — везде тихо и пустынно, только рядом неторопливо тарахтит трактор.
Вздохнув, он начал опустошать контейнеры полевой кухни. На вытянутую левую руку одну за другой уложил три буханки, прижав их подбородком.
— Вот так набрал, — неожиданно услышал он за спиной голос Густлика.
— Один черный, белого и в помине нету, — буркнул он, делая вид, что ему все безразлично.
— Неси в дом, а мы здесь сами, — приказал Кос.
— Давай быстрей, — поторапливал его Густлик, видя, что Томаш собирается что-то сказать. — Потом скажешь.
Оставшись вдвоем, они действовали быстро, без лишних слов. Сначала посадили и привязали к рулю трактора убитого на вышке немца, а потом принялись за мины.
Работа была рискованная, требовала выдержки и умения; неразорвавшаяся мина очень опасна: порой едва ее коснешься — и конец. А здесь трактор не только трясется, но то и дело вздрагивает, дергает прицеп и чуть дымящуюся кухню.
— Готово?
— Порядок.
— Иди за стену.
— Я?
— Ты.
— Ты же командир!
— Вот именно. Проваливай.
Недовольный тем, что ему досталось, как минуту назад Черешняку, Елень отступил и смотрел, как, стоя на тракторе, Янек сильно выжимает сцепление, включает передачу и очень осторожно трогается с места, понемногу прибавляя газ. Когда трактор рванулся. Кос перешел на прицеп, соскочил с него и двумя огромными прыжками достиг рва у дороги.
— Прорвана оборона на Альте-Одер? — запрашивали друг друга радиотелефонисты, прикрывая ладонями микрофоны.
— Нет. Один танк. С первого же выстрела ему «шляпу» сняли, — хвалились зенитчики. — От нас видно.
— Что видно?
— Башню этого танка…
Никому и в голову не пришло пойти по следам гусениц и найти сам танк, который, как слепой, смертельно раненный зверь, переполз через высотку и, придавленный стогом прошлогодней соломы, завяз во вспаханном поле.
Налетел резкий, порывистый ветер — предвестник грозы — и принес с собой первые крупные капли дождя, расплескал их по скирде, спрятал в соломе. Те, что упали на металл, оставили темные пятна, превращаясь в пар на теплой броне. Сверкнула яркая молния, загрохотал гром, начался ливень. Потоки воды быстро заполнили борозды, смывая следы гусениц. Сверкало и грохотало так часто, словно природа хотела показать, что она способна сравниться с мощью артиллерийской подготовки.
Свет молний, проникая в танк, вырывал из мрака неподвижные фигуры членов экипажа.
Григорий еще не пришел в себя после лихой езды: лежал на спине, раскинув руки, и хватал воздух короткими глотками, как будто с трудом отгрызал кусок за куском. Томаш, втиснутый в излом брони, левой рукой придерживал вещевой мешок, а в правой инстинктивно сжимал топорик. Густлик сидел на корточках за спиной Янека, который находился на месте механика, осматривая местность.
— Далеко до этого дома? — тихо спросил Елень.
— Близко.
— А до леса?
— Метров двести по открытому полю.
— В дождь, может быть, проскочим?
— С вышки увидят.
— А когда ехали, что же они — не видели?!
Черешняк молча прислушивался и, потеряв самообладание, резко заявил:
— Они нас видели и придут. Придут и подожгут. Я в этом гробу не останусь.
— Сиди, не бойся. — Густлик положил тяжелую ладонь на его колено. — Солома после дождя мокрая…
— Тише, вы! — прервал их Кос, с минуту прислушиваясь к глухому шуму, который доносился сквозь свист ветра, и опять уткнулся в объектив перископа.
За редеющими косыми полосами дождя он увидел выезжающую из леса полевую кухню, которую тянул небольшой старый трактор. На сиденье под брезентовой крышей сидел солдат, одетый в резиновый плащ с капюшоном. Он ехал в направлении двухэтажного дома в виде башни, вмурованного в высокую стену. Под самой крышей сверкали умытые дождем форточки.
Трактор подъехал к воротам, которые, однако, оставались закрытыми. Только после того как солдат ударил колотушкой по рельсу — один раз и после этого еще три, — кто-то внутри открыл небольшое окошечко в стене. Приехавший с кухней подал термос, получил назад пустой и одну за другой просунул три буханки хлеба. Потом уселся на свое место под брезентовой крышей и поехал, покачиваясь на выбоинах грунтовой дороги.
— Привезли обед, — объяснил Кос.
— Много? — спросил Густлик, который, избежав смерти, ничего не имел против того, чтобы перекусить.
— Термос и три буханки хлеба.
— Шесть человек. Что там может быть?
— Не знаю. Даже повару не открыли, он постучал и просунул все через окошко в стене.
— Это опять какой-нибудь испытательный полигон… Как бы нам здесь снова не перепало.
— И то правда. Надо удирать. — Он повернулся и озабоченно посмотрел на механика. — Григорий… Гжесь, сможешь?
Грузин молча кивнул.
— Я попробую, — предложил Елень. — Пока идет дождь…
Он развернул свое мощное тело и начал осторожно раздвигать солому в задней части танка, прокладывая себе узкий тоннель. Сначала двигался медленно, потом добрался до менее плотных слоев и наконец почувствовал дождь на ладонях, прохладу ветра на лице. Сдвинул шлемофон с головы и через паутину соломы внимательно осмотрел залитое водой поле. Вокруг никого. Как барсук, выполз он из поры и, повернув голову, тихо позвал:
— Вылезайте.
Первым, извиваясь как уж, выполз Янек, и вдвоем они помогли выбраться Саакашвили, вытягивая его за левую руку. В правой грузин судорожно сжимал саблю.
— Единственное оружие, — как бы оправдываясь, шептал он.
Минута молчания тянулась бесконечно.
— Вот дьявол.
Вместо головы Черешняка они увидели в соломенном коридоре туго набитый вещмешок.
— Тьфу! — Елень махнул рукой. — Смерти боится, но еще больше боится за свой мешок. Такого быстрее пуля найдет.
— Ну нет, — заверил Томаш, вычесывая пальцами стебельки из волос.
Все четверо прокрались на другую сторону стога. Дальше начиналось чистое поле, на которое слева смотрели узкие, как бойницы, окна из-под крыши белого дома, а с башни — часовой с пулеметом.
— Он был там? — спросил Густлик.
— Нет. Сейчас только вылез.
— Чтоб ему пусто было!
Елень не мог прийти в себя от холода. Тело сотрясала нервная дрожь. А дождь все шел, и тиковый мундир начал темнеть от влаги. Грузина колотило от холода, и он с нетерпением подгонял остальных:
— Ну идемте же. Я могу первым.
Кос внимательно изучал поле. Единственная возможность спастись — это по глубокой ложбине, описывающей едва заметный полукруг, пробраться в сторону леса. Под прикрытием стога нужно было пробежать два метра в сторону, упасть в ложбину и в дождевой воде, по жидкой грязи, ползти не поднимая головы.
— Ребята, застегните шлемофоны, чтобы вода в уши не попадала, — приказал Кос и согнулся, чтобы прыгнуть первым.
За Косом с большим трудом последовал Григорий, которому очень мешала сабля.
— Дай-ка этот ножичек, — остановил его Густлик и, выждав немного, как заяц, прыгнул в ложбину.
Ливень забрызгал грязью лица и гребенчатые шлемы так, что головы стали похожими на глыбы глины, которые неизвестно почему медленно передвигаются по полю.
Последним полз Томаш. Через каждые три-четыре метра он останавливался на минуту и подтягивал веревку, на которой был привязан его вещмешок.
Никем не замеченные, они добрались до первых деревьев, петляя среди пней и высматривая наиболее надежное укрытие. Наконец Янек нашел небольшую ложбинку, поросшую кустами орешника и ольхи, которые успели уже одеться листвой. Они забрались в самую густую чащу, накрылись брезентом, что раздобыли еще на подземном заводе, и прижались друг к другу, как волчата в логове.
— Пригодился и чехольчик, хоть на голову не капает, — стуча зубами, проговорил Густлик.
— Весь в дырках… Ни к черту… — вставил Томаш.
И он сразу, же подумал о том, что дырявый или целый — все равно домой этот брезент не потащишь. Коня отец получил от генерала в Гданьске, корову пригонит плютоновый, что на левом берегу Вислы живет, а вот дождутся ли они сына своего — это еще не известно.
Долго молчали. Боялись двинуть онемевшими ногами, чтобы не растерять тепло, которое собралось под брезентом. Только когда где-то высоко, покрывая шум ливня, просвистел тяжелый снаряд, все вздрогнули и переглянулись. Кос промолвил лишь одно слово, но таким тоном, будто произносил имя любимой девушки:
— Дальнобойная… Останемся живы, Томек, — я тебе целую палатку найду. Наши денька через два могут быть здесь.
Черешняк не ответил. Все прислушивались к тишине, которую нарушали барабанящие по брезенту капли затихающего дождя.
— Хоть бы немного солнца, — вздохнул Григорий. — Все промокло. У нас в Грузии даже зима теплее…
Янек достал из кармана гимнастерки фотографию командира и его ордена, старую фотографию отца, все это тщательно завернул еще раз и спрятал вместе с ухом тигра.
— Придут по следам и сожгут танк, — огорчился Томаш.
Снизу потянуло холодом, и Еленя передернуло.
— Все равно его теперь не отремонтируешь.
— И гармонь там осталась.
— Остались мы без крыши над головой, — сокрушался грузин.
— И с пустым брюхом, — добавил Густлик.
— Ты думаешь, их точно шестеро? — тронул его за плечо Янек.
— Кого шестеро? — не понял Густлик.
— Ну там, за стеной.
— Раз три буханки хлеба, значит, шестеро.
— А нас четверо.
— Но если с саблей и топориком… — без энтузиазма добавил Елень. — Вот если бы винтовку… Не сидели бы здесь… — оживился он. — За стеной и суше, и безопаснее…
— Хватит разговоров, — оборвал Кос. — Внимание, экипаж! — Он повернулся, встал на колени, и, будто очнувшись от сна, все окружили командира.
— Когда повезут ужин… — Он заговорил так тихо, что пришлось наклонить головы, чтобы лучше слышать.
Дождь вскоре прекратился, и они вылезли из-под брезента. Янек приказал размяться, произвести рекогносцировку местности в радиусе полукилометра и одновременно поискать оружие. К сожалению, ничего не нашли. Обнаружили лишь лесной завал и минное поле на просеке…
Грязь на гимнастерках начала подсыхать и кусочками крошиться, когда последовала команда занять выжидательную позицию. С этой минуты никто не должен был проронить ни слова. Сменялись по два человека. Слушали внимательно: с востока доносились непрерывные глухие раскаты канонады, но в лесу было тихо.
Григорий первым уловил далекое урчание двигателя и поднял руку. Молча заняли уже установленные места в засаде.
Шум мотора был слышен все яснее. По дороге пробежал заяц, и Янек решил, что это хороший признак, потому что зверь ничего не учуял.
По лесной дороге громыхал старый трактор, за ним на прицепе — полевая кухня. Под брезентовой крышей сидел тот же широкоплечий солдат, рядом с ним на перекладине сушился плащ с капюшоном. Дорога шла по широкой просеке через редкий лес, стволы деревьев были далеко друг от друга. Еще сверкали лужи и блестела мокрая трава.
Там, где были большие выбоины, трактор замедлял ход, тарахтел на первой скорости, осторожно карабкаясь, чтобы не расплескать ужин. Металлические колеса шли по выдавленным колеям, между которыми на неровной дороге торчали корни, старая трава и кое-где бурел замшелый камень.
Когда задние, высокие колеса поравнялись с незаметным на первый взгляд холмиком посреди дороги, из-под вымазанного грязью брезента появились руки и схватились за тракторный прицеп. Кос поднялся с земли, вскочил на трактор и, оказавшись за спиной немца, свистнул.
Изумленный солдат сорвался с сиденья, выхватил плоский штык из ножен на поясе, но сильный удар в подбородок свалил его на землю. Солдат сразу же, как хороший боксер, вскочил на ноги, не выпуская из рук оружия. Он уже хотел броситься на Янека, но в эту минуту подоспели Густлик и Томаш. Елень едва успел уклониться от удара; Черешняк огрел солдата по голове, тот потерял сознание. Сильные руки потащили его в лес.
Янек остановил трактор, отрегулировал двигатель на малые обороты и проверил захваченную винтовку. Не выпуская ее из рук, он соскочил на землю, заглянул в боковые контейнеры в поисках чего-нибудь, чем можно было бы подкрепиться, нашел буханку хлеба и круг колбасы.
— Гжесь! — закричал он и, когда Григорий прибежал, показал ему найденные продукты: — На четверых!
Саакашвили разрезал хлеб и колбасу саблей. Кос взял свою порцию, но едва успел откусить, как из леса появился Черешняк со своим вещмешком и топориком в руках. За ним шел Густлик, переодетый в немецкий мундир, на ходу надевая ремень с подсумком.
— Ну как? — спросил Кос.
— Завернули, забросали травой, — ответил Густлик.
— Палатка-то пропала, — с сожалением заметил Томаш.
— Тебе же новую обещали…
Янек раздал хлеб и колбасу, а затем вместе с Григорием и Томашем улегся на металлическом полу кабины трактора. Густлик посмотрел сбоку, не видно ли кого, стукнул по чьей-то высунувшейся ноге, сел за руль, прибавил газу и резко рванул с места.
— Не дергай, — поучал его из-под сиденья Григорий, — сцепление спокойнее выжимай.
Елень с набитым ртом не мог ответить и только, опустив вниз руку, успокаивающе похлопал механика.
Дальше события развивались быстро; они дожевывали последние куски, когда трактор подвез их к воротам в высокой стене. Густлик затормозил и, не заглушая двигателя, сошел с трактора; посмотрел вверх, проверяя еще раз, нет ли кого на вышке. Взял термос и поставил его на край узкой полки. Затем решительно стукнул колотушкой один раз, немного погодя — еще три раза. С минуту подождал, хотел постучать снова, но тут засов заскрипел, и ставня отворилась. Показалась фигура немца, рука потянулась к термосу.
— Ну, давай наконец, — буркнул он.
Густлик отодвинул немного термос, чтобы труднее было достать. Солдат, потянувшись за термосом, наклонился и всунул голову в отверстие. Елень левой рукой притянул его за плечо к себе, а правой изо всех сил ударил кулаком по шее.
— Готов, — произнес он.
Кос подскочил сбоку и помог ему вытащить немца.
— Не пролезет, черт! Толстый очень, — шепнул Густлик.
— Отпустите его, — приказал Янек, ставя винтовку к стене. — Я попробую.
Немец скатился обратно, а Кос, сложив руки над головой, просунулся в отверстие. Елень схватил его за бедра и втиснул, как буханку в печь.
Кос упал на руки, сделал кульбит, окинул быстрым взглядом двор, зеленую клумбу с разноцветными анютиными глазками, плоский бункер, шлюз, противоположную стену. Взяв автомат оглушенного немца, Янек подскочил к воротам и рванул огромный висячий замок на толстых скобах. На счастье, соседняя с воротами калитка была закрыта только на засов. Достаточно было его отодвинуть, чтобы она без звука открылась. Во двор один за другим ворвались Густлик в немецком мундире, Саакашвили с саблей в руке и Томаш со своим топориком.
— Останься здесь, — приказал Кос Черешняку. — Отвечаешь головой, — добавил он, показывая на немца, лежащего без сознания.
Все это происходило здесь, у ворот, около будки часового, в тени, под аккомпанемент работающего на малых оборотах двигателя. Но, несмотря на это, наверху услышали шум, кто-то поднимался на вышку к пулемету. Чтобы увидеть, что делается под самой вышкой, немец перегнулся через поручни и, прикрыв глаза от лучей заходящего солнца, спросил:
— Вилли, зачем ты открыл ворота?
Кос молниеносно поднял автомат к плечу и, откинувшись назад, сделал почти вертикально только один выстрел. Немец дернулся, голова и плечи перевесили, и он начал сползать вниз.
Немец сползал все быстрее, но, прежде чем он оказался на земле, танкисты отскочили, и Кос скомандовал:
— Вперед! Еще четверо!
Они забежали за угол дома и прижались к стене. Саакашвили притаился под окном. Янек бросился в открытые двери, за ним Густлик.
В больших высоких сенях у стен стояли деревянные ящики, на толстых крюках лежали весла, в углу виднелись спасательный круг, свернутые канаты и две пары резиновых рыбацких сапог выше колен. В глубине винтовая лестница вела на второй этаж.
Кос толкнул дверь направо и вбежал в пустую комнату, в которой стояла одна табуретка и телефон на небольшом столике.
В это время из левой комнаты в сени вышел уже пожилой обер-лейтенант с противогазом, полевой сумкой и биноклем на груди. Он с удивлением посмотрел на Еленя и спросил, возмущенный выстрелом:
— Это ты стрелял?!
За его спиной в открытых дверях появились две головы в касках. С минуту все молчали, разглядывая странного солдата в немецком мундире, с лицом, вымазанным грязью. Вдруг обер-лейтенант принял строевую стойку. Густлик тоже встал по стойке «смирно» и покорно выслушал нотацию сапера.
— Здесь специальная подрывная команда. Ни один человек…
За спинами немцев появился Григорий со своей саблей в поднятой руке.
— Правого, — приказал ему Густлик.
— Вас?[29]
— Капуста и квас, — буркнул Елень, «угощая» офицера прикладом.
— Ваша, — заревел грузин, ударяя рукоятью сабли в прикрытый каской лоб немца справа.
Третий вывернулся, отскочил в сторону и скрылся в сенях направо. Густлик бросился за ним, но не успел и сильно ударился о захлопнувшуюся дверь.
Немец бросился к телефону, схватил трубку:
— Алло, говорит подрывная команда… «Хохвассер»… Подрывная команда…
Янек вернулся из дальней комнаты, подскочил и упер ствол автомата ему под ребра.
— У нас все в порядке, — подсказал он шепотом.
— У нас все в порядке, — послушно повторил тот, положил трубку и поднял вверх руки.
Всех троих пленных связали веревками, которых было достаточно в сенях, и посадили у стен под веслами. Обер-лейтенант понемногу начал приходить в себя, а тот, которого Саакашвили ударил рукоятью сабли, прикладывал связанные ладони ко лбу, на котором выросла здоровенная шишка цвета спелой сливы.
Елень и Саакашвили присели на ящиках. Кос встал у приоткрытых дверей и крутил в руках бинокль обер-лейтенанта, изредка поглядывая во двор. Немного посовещались.
— Бункер пустой? — спросил Кос.
— Я проверял, — кивнул головой Густлик.
— Одного не хватает. Может быть, их пятеро было?..
— Раз, два, три. — Елень подсчитал сначала автоматы, которые были у них в руках, а потом показал на оружие, лежащее на полу. — Один еще где-то должен быть.
— Гжесь, — приказал Янек, — найди этого последнего. Он без оружия и не уйдет незамеченным. Он где-то здесь, в доме. А мы приведем в порядок трактор, прежде чем начнут искать повара.
Саакашвили кивнул головой и с автоматом наизготовку, с саблей на ремне пошел на поиски немца.
Кос поддел штыком крышку одного из ящиков. Елень вскрыл другой.
— Где взрыватели? — спросил он пленных.
— Не надо. — Кос махнул рукой и показал внутрь ящика, в котором лежали мины разных калибров. — Обойдемся без взрывателей. У них не хватает взрывчатых материалов, берут что под руку попадется.
— Они все лучшее израсходовали в Варшаве. Но что они тут хотели взорвать? — Густлик поплевал на ладонь.
— Потом. Сначала кухня, — оборвал Кос и осторожно взял две мины.
Густлик еще раз проверил, хорошо ли связаны пленные, закрутил конец веревки на вбитый в стену крюк, который служил подпоркой для весел. Большой моток тонкого шнура он засунул в карман. Осторожно, без особых усилий взвалил себе на плечи ящик с минами и вышел вслед за Янеком.
Тем временем Томаш работал у ворот, чтобы не томиться в бездеятельном ожидании: убитого он подтащил к стене и уложил в дровяном сарайчике, где стояли лопаты, вилы, старые цветочные горшки и другой огородный инвентарь. Нашел большую банку с немецкими надписями, открыл ее и, понюхав, спрятал в карман: при прививке фруктовых дичков весьма необходимая вещь. Затем вышел во двор и, ткнув ногой немца, которого оглушил Густлик, решил про себя, что тот очнется не скоро.
Томаш посмотрел через калитку, не идет ли кто, на поле со сваленным стогом, под которым после дождя уже не видно было танка, — везде тихо и пустынно, только рядом неторопливо тарахтит трактор.
Вздохнув, он начал опустошать контейнеры полевой кухни. На вытянутую левую руку одну за другой уложил три буханки, прижав их подбородком.
— Вот так набрал, — неожиданно услышал он за спиной голос Густлика.
— Один черный, белого и в помине нету, — буркнул он, делая вид, что ему все безразлично.
— Неси в дом, а мы здесь сами, — приказал Кос.
— Давай быстрей, — поторапливал его Густлик, видя, что Томаш собирается что-то сказать. — Потом скажешь.
Оставшись вдвоем, они действовали быстро, без лишних слов. Сначала посадили и привязали к рулю трактора убитого на вышке немца, а потом принялись за мины.
Работа была рискованная, требовала выдержки и умения; неразорвавшаяся мина очень опасна: порой едва ее коснешься — и конец. А здесь трактор не только трясется, но то и дело вздрагивает, дергает прицеп и чуть дымящуюся кухню.
— Готово?
— Порядок.
— Иди за стену.
— Я?
— Ты.
— Ты же командир!
— Вот именно. Проваливай.
Недовольный тем, что ему досталось, как минуту назад Черешняку, Елень отступил и смотрел, как, стоя на тракторе, Янек сильно выжимает сцепление, включает передачу и очень осторожно трогается с места, понемногу прибавляя газ. Когда трактор рванулся. Кос перешел на прицеп, соскочил с него и двумя огромными прыжками достиг рва у дороги.