Пшимановский Януш. Четыре танкиста и собака

   — Им уже ничем не поможешь.
   Из того же окна, откуда выпал автомат, вывалился человек и повис на подоконнике вниз головой. Фельдшер посмотрел на него, потом на оружие у своих ног, колени у него подогнулись, и он стал медленно оседать.
   К нему подбежала Огонек, поддержала его и подала недопитую кружку с пивом, стоявшую на бровке тротуара. Фельдшер жадно глотнул.
   — Нечего тут больше делать, — сказал сержант — Нас слишком мало, чтобы овладеть городом…
   Маруся подняла немецкий автомат и сунула его в руки хорунжему.
   С большими предосторожностями они двинулись назад. Вновь прошли мимо фургончика с трехцветным флагом, который въехал в витрину, полную банок искусственного меда и украшенную четырьмя огромными пчелами, похожими на гитлеровских орлов со свастикой. Между пчелами, видимо, недавно висел портрет, потому что на стене белело четырехугольное пятно.
   — А их, наверное, дома ждут, — вздохнула Маруся.
   — Неспокойное время, — ответил Юзек.
   — На велосипедах сподручнее будет, чем пешком, — заметил Константин.
   Из разрушенного магазина они взяли по велосипеду. Юзек нашел для Маруси дамский и прикрепил рядом со звонком помятый букетик анютиных глазок. Потом выкатил еще один, юношеский, для Зубрыка.
   — А этот, сверху, в меня метил, а? — Фельдшер при одном воспоминании об этом вытер пот со лба.
   Быстро крутя педали, он помчался следом за обоими Шавелло и Марусей, которые съезжали вниз по главной улице, внимательно наблюдая за подозрительно поблескивающими окнами.

22. Между фронтами

   Некоторое время они ехали по шоссе, затем свернули на проселочную дорогу и углубились в лес. Это не был Бескидский или Тухольский бор, он ничем не напоминал и Уссурийскую тайгу, но все же это был лес.
   Дорога, прикрытая тенью, была едва ли на один-два метра шире просеки. Низкое солнце освещало вершины, румянило стволы сосен, а внизу царил сумрак. Два мотоцикла из головного охранения все чаще терялись в зелени и все реже мелькали на солнечных пятнах.
   На «Рыжем» все люки были открыты, но на башне дежурил только Янек. Остальной экипаж находился внутри, и оттуда доносились слова песни и звук гармошки.
   — Кончайте петь! — крикнул Кос.
   Пение смолкло, и из соседнего люка показалась голова Вихуры.
   — Тебе не нравится?
   — Вы так орете, что не слышно выстрелов, а бой близко.
   Действительно, гул орудий и сухая барабанная дробь станковых пулеметов теперь стали слышны более отчетливо.
   — Близко бьют, — забеспокоился капрал.
   — Как на войне, — буркнул командир танка.
   Он взглянул на Марусино колечко, и внезапно такая тоска охватила его, что он даже почувствовал как бы укол иглой в сердце.
   — Янек, — вспомнил Вихура, — правда, ты тогда в Сельцах выхлопную трубу шарфом заткнул?
   — Экипаж, по местам! — скомандовал Кос, заметив знак Лажевского, и соскользнул вниз.
   Люк захлопнулся, внутри потемнело и стало тихо. Густлик смотрел через прицел, конец ствола описывал плоскую восьмерку.
   Янек внимательно наблюдал через перископ, как мотоцикл подхорунжего форсирует канал, а Затем скрывается за насыпью.
   — Механик, тише ход… Осколочным заряжай!
   — Готово, — ответил Томаш.
   Щелкнул затвор.
   — Готово, — доложил Густлик.
   По карте Кос помнил, что где-то здесь канал Хафель резко поворачивает на запад и, продвигаясь на юг, они должны будут его пересечь. Если у противника здесь есть участки обороны, если он блокирует подходы к Шпандау, то именно здесь он должен организовать заслоны или хотя бы засады. Но, по всей вероятности, путь был свободен, так как с той стороны — ни ракеты, ни выстрела.
   Мотоциклы, ехавшие слева и справа от танка, задержались среди кустов. «Рыжий», не ожидая их, легко тронулся в гору, преодолел канал и без команды резко затормозил на каменной насыпи. Впереди, не более чем в двадцати метрах, стояли Лажевский и два разведчика с поднятыми руками. Их охраняли пятеро советских солдат, направив на них винтовки с примкнутыми штыками. К танку шел молоденький младший лейтенант с пистолетом в руке и кричал:
   — Стой! Стой!
   — Смотри, Густлик, — приказал Янек и, соскользнув с танка, подошел к офицеру. — Прикажите, товарищ лейтенант, своим опустить оружие.
   — Вы кто?
   — Мы из Первой польской армии.
   — Куда направляетесь?
   — На огневые позиции нашей артиллерии. К Шпандау.
   — Впереди наших войск нет.
   — Если мы пройдем, то будут. Прикажите опустить оружие.
   — У меня приказ никого не пропускать.
   — Но у вас приказ задерживать всех, кто направляется на север, а не на юг. — Кос догадался, что эта группа является частью войск, завершающих окружение.
   — Останьтесь здесь. — Офицер не имел намерения продолжать спор. — Сдайте оружие, а я доложу своему начальству…
   Обстановка становилась все более нервозной. Янек бросил взгляд в сторону танка. На другом берегу он заметил хорошо замаскированную семидесятишестимиллиметровую пушку, ствол которой был грозно направлен на «Рыжего». Итак, они попали в ситуацию не только нелепую, но и опасную. В глазах лейтенанта, который был ровесником Коса и, наверное, всего лишь месяц назад окончил училище, казалось, можно было прочесть заученные на память пункты устава.
   — Меня зовут Янек, то есть Иван. — Кос переменил тон. — А тебя? — Он протянул руку лейтенанту.
   — Александр, — опешил лейтенант и тоже подал ему руку.
   — Значит, Сашка. А откуда родом?
   — С Дальнего Востока.
   — Земляки! А я с Уссури. Охотился там на тигров. Вот смотри… — Янек вытащил из кармана завернутое в тряпочку мохнатое ухо.
   — Ото! — удивился дальневосточник.
   — Долго ты собираешься держать нас на мушке?
   — А почему вы вперед лезете, если там наших войск нет? — спросил лейтенант, но все-таки подал знак своим опустить винтовки.
   — По той же причине, по которой ты сидишь со своими пушками в засаде. Таков приказ.
   Лажевский подошел ближе, осмотрелся и свистнул. Из кустов на другом берегу выехали мотоциклисты. Лейтенант удивился и высоко поднял бровь.
   — Вот так, — сказал Кос. — Нашла коса на камень…
   — Честно говоря, — признался русский, — я не очень хорошо знаю, что это за армия. Всего неделю на фронте.
   — Я так и думал, Саша. Знаешь, нам пора ехать.
   — Поезжай, Ваня. А в случае чего поворачивай назад под прикрытие моих пушек.
   Чтобы наверстать потерянное время, поехали быстрее. Через лес проскочили, не меняя строя. Переправились вброд через небольшую речушку. Не встретили ни одной живой души, только время от времени попадались на глаза примятые груды брошенных мундиров, оружие да разбросанные среди кустов каски.
   Вихура снова вылез на башню и болтал:
   — После демобилизации жена нужна. Девушку выберу дома, а вот как быть с профессией? Хорошо бы раздобыть трофейную машину и — крутить баранку. Но мне это уже порядком надоело. Стихи сочинять учусь… Вот слушай: на поле взметаются взрывов столбы…
   — Чего?
   — Взрывов столбы. Слушай дальше… взметаются взрывов столбы, пули звенят, как склянки, наша бригада идет на штурм, идет на Студзянки. Хорошо?
   — Неплохо. А теперь давай к пулемету.
   Редеющий лес внезапно кончился, и Кос увидел панораму большого города. Над ним, закрывая полгоризонта, висела завеса дыма и кирпичной пыли, оттеняемая снизу заревом пожаров и лучами заходящего солнца. Выше, расположившись в несколько этажей, бомбардировщики сбрасывали поблескивающие в лучах солнца бомбы.
   Несколько брошенных, мрачного вида, с сорванными крышами зданий из красного кирпича и неуклюжих дачных домиков стояли на окраине леса. Дальше тянулся пустырь, перепаханный бомбами, какие-то заводские здания, разрушенные артиллерией.
   Все как будто вымерло: ни людей, ни движения. А ведь это уже Берлин.
   — Экипаж, по местам! — приказал Кос, а сам под заслоном открытой крышки люка наблюдал за местностью.
   С тех пор как кончился лес, Янек кроме свиста тяжелых снарядов все время слышал пулеметную стрельбу впереди, по сторонам и даже как будто сзади. Внезапно, не далее чем в трехстах метрах впереди раздались очереди. Янек увидел, как мотоциклы резко увеличили скорость и повернули в сторону заводской стены, откуда велся огонь. Стреляя из ручных пулеметов, разведчики стремительно приближались к цели.
   — Вправо… влево… — командовал Кос и, когда танк, совершив маневр, вышел во фланг, так что можно было видеть противника, приказал: — По пехоте — прямой наводкой…
   Он не успел даже сообщить расстояние, а Густлик уже поймал их в прицел. Из спаренного с пушкой пулемета он дал длинную очередь, но, увидев разведчиков, которые, забросав противника гранатами, бросились врукопашную, прекратил огонь.
   Кос захлопнул люк и прильнул к перископу, но в это время танк сильно тряхнуло и все исчезло из поля зрения.
   Густлик, внимательно наблюдая через прицел за боем, еще успел скосить пулеметной очередью двух вражеских солдат, которые убегали, прячась среди развалин. Бой утих так же внезапно, как и вспыхнул.
   Навстречу танку выбежал Лажевский и указал место, прикрытое со всех сторон развалинами.
   — Верхний не открывай! — крикнул он, заметив, как приподнялся люк, и застучал прикладом по лобовой броне. Щелкнул замок, люк механика открылся, и в нем рядом с возбужденным Саакашвили появился Кос. Шарик тоже пытался высунуть свою любопытную морду. — Могут быть снайперы на крышах.
   — После лейтенанта, который хотел нас разоружить, никаких следов фронта, — вслух рассуждал Янек, — и сразу…
   — Город хуже, чем лес.
   — Как твои?
   — Только одного зацепило.
   Подхорунжий показал на солдата, который стащил куртку и, придерживая зубами конец бинта, помогал перевязывать свое плечо.
   — Вы быстро атаковали, здорово помогли, поэтому без потерь, — добавил он после секундной паузы.
   — Засада?
   — Скорее всего нет. Просто понадеялись на себя. Что дальше?
   — Будем искать артиллеристов. Они, видно, где-нибудь недалеко здесь. Может, левее.
   — Хорошо. Только теперь осторожно.
   Янек кивнул головой, и в тот же миг они услышали, как впереди, не более чем в километре, вспыхнула ожесточенная стрельба; частые очереди и взрывы снарядов сливались в один гул, а на их фоне басом с десятисекундной паузой било орудие.
   — Может, поляки?
   Кос выскользнул из танка и в сопровождении Лажевского по расшатанным ступенькам пожарной лестницы, которая едва была прикреплена к стене, взбежал на балкон второго этажа.
   — Рванем на помощь? — предложил он.
   — Давай! — поддержал Даниель.
   Они сбежали вниз, громыхая по металлическим ступенькам.
   — Как будто гаубица! — успел еще крикнуть Кос, влезая в танк. — Может, и правда наши артиллеристы? — добавил он, подключая шлемофон к радиостанции, но подхорунжий уже не слышал его.
   От улицы остались лишь два дома напротив друг друга, соединенные развалинами и баррикадой. Под прикрытием баррикады, широко раскинув станины, стояла стодвадцатидвухмиллиметровая гаубица, которая вела частый огонь. По предполью ползли три танка и два транспортера, ведущие огонь из всех видов оружия. Снаряды буравили стены домов, по баррикаде прыгали черно-красные клубы разрывов.
   Немного сзади, под стеной, стоял сожженный остов грузовика и поврежденная снарядом, сильно наклоненная агитмашина с динамиком над кабиной водителя. В редкие секунды тишины между выстрелами и разрывами из динамика слышны были обрывки медленного танго.
   От дыма и пыли становилось все темнее, все ближе ревели двигатели вражеских машин. Худенький сержант, вжавшись между обломками на вершине баррикады и стеной дома с пылающей кровлей, кричал охрипшим голосом:
   — Заряжай! По правому! Огонь!
   Один фашистский танк запылал, но транспортеры, преодолев развалины, высадили пехоту. Немцы, горланя, двинулись в атаку.
   — Осколочным под ноги! — крикнул сержант.
   Струйки пота, стекая по его лицу, оставляли бороздки, как узоры жука-короеда. Он вскинул автомат и начал стрелять очередями по противнику, хотя уже было ясно, что позиции он не удержит. Гимнастерка, свободно висящая на узких плечах, все больше темнела от пота.
   Как раз в этот момент, подпрыгивая на ухабах и развалинах, подъехали три мотоцикла. Их экипажи в мгновение ока исчезли внутри домов, и через несколько секунд с обеих сторон из окон посыпались гранаты, затрещали автоматы и пулеметы, выплевывая пули прямо в лица атакующих вражеских солдат.
   Сержант, обрадованный неожиданной помощью, оглянулся и — оцепенел от страха: сзади, из-за тучи дыма и пыли, выскочил танк и на полном ходу двинулся к орудию.
   — Холера ясна!
   Он соскочил с баррикады и с автоматом, стреляя на ходу, бросился навстречу стальному колоссу, как будто мог ему противоборствовать.
   Артиллеристы тоже испугались и бросились в стороны, чтобы не попасть под гусеницы. Но танк свернул влево, где баррикада была ниже, втиснулся в пролом стены и, опустив ствол, открыл огонь по фашистам.
   — Наш! — Артиллеристы вернулись на свои места, и гаубица опять загремела.
   Жестокий бой длился не более минуты, но противник был сломлен и вынужден был беспорядочно отступить. Орудие било все реже, а затем и совсем умолкло. Облака взрывов постепенно рассеивались. Из динамика слышалась песня о любимой Варшаве.
   Отблеск заходящего солнца сливался с заревом пожара на крыше правого дома. Два подбитых танка и транспортер освещали предполье, как факелы. Пластинка кончилась, динамик издал металлический щелчок и замолк.
   — Пушку раздобыли, черт возьми! — громко радовался Густлик.
   — Каждый снаряд — в лад, — срифмовал Вихура.
   — Привет, — сказал Кос, приближаясь к артиллеристам с протянутой для приветствия рукой.
   — В самый раз подоспели, — радовался незнакомый, размазывая рукавом по лицу грязный пот.
   — Вы из гаубичной бригады?
   — Нет, из агитационной. Сержант Стасько.
   — Лажевский, — выдвинулся вперед Даниель и похвалил: — Крепкая оборона.
   — Крепкая, — подтвердил сержант и пояснил: — Другой не могло быть. Командир расчета погиб. Агитмашина разбита, артиллерийский тягач сожжен. Как мы могли уйти?
   К ним подошел Черешняк.
   — Гаубица с агитмашиной, — произнес Кос и затем с усмешкой спросил: — Кто кого должен был поддерживать?
   — Садитесь, расскажу. Курите? — спросил Стасько и начал вытаскивать из кармана одну книжку за другой, чтобы наконец достать папиросы.
   — Бросил. Отцу обещал, — ответил Кос.
   — Спасибо. — Лажевский взял папиросы, расстегнул комбинезон и сел на ящик. — Целую библиотеку в карманах таскаешь?
   — Я прямо из офицерского училища. А так как я иногда пописываю, то политотдел поручил мне эту играющую шкатулку. Сказали: «Орудие из ремонта догоняет бригаду, они тебя доведут до места».
   — И не довели, — вмешался Кос.
   — Попали под огонь. Смотрите. — Он фуражкой смахнул с тротуара песок и куском кирпича и штукатурки начал старательно рисовать цветную схему.
   — Этот разбитый патефон возьмем? — спросил все время молчавший Черешняк.
   — Как ты его возьмешь? На плечи? — возмутился Лажевский.
   — Можно и на плечи, — пробормотал Томаш.
   — Два фронта — внутренний и внешний фронт окружения, — объяснял Стасько. — Красная Армия сжимает кольцо и одновременно продвигается на запад. Мы находимся в середине, между двумя фронтами.
   — Огневые позиции бригады, по-видимому, недалеко, сразу за шоссе, — сказал Лажевский.
   — Знаю. Но шоссе занято войсками, которые вырвались из берлинского котла. Можете убедиться собственными глазами.
   Стасько взобрался на баррикаду, через окно пролез в дом и далее по разбитым ступенькам провел их на верхний этаж.
   — Отсюда видно, — показал он на еле заметную в наступающих сумерках ленту шоссе, по которой ползли машины, передвигались войска.
   — Если прорвут внешний фронт, выйдут к Лабе, — заметил Кос.
   — Там их американцы накроют, и все равно крышка, — решил Магнето.
   — Накроют, но им-то не все равно, — возразил Стасько и опять стал искать в карманах папиросы, перекладывая какие-то томики.
   — Выбрось, — посоветовал Лажевский. — После войны будем читать. Сейчас нужнее хорошая карта, план города.
   — План тоже есть. Даже два. Возьми. — Он подал Косу довольно большую, сложенную в восемь раз карту.
   Наступило долгое молчание. Внизу слышны были разговор и возгласы артиллеристов, скрежет металла и гармонь Черешняка, который разучивал песню на слова Вихуры.
   Грозно выглядели войска, движущиеся по шоссе между разрушенными зданиями. У них было достаточно оружия, были танки, самоходные артиллерийские установки и бронетранспортеры.
   — Фашисты наткнулись на меня, когда проверяли, куда ведет эта дорога, — говорил вполголоса Стасько. — Получили по зубам и успокоились. Однако выходить на главную магистраль не советую… В любую минуту наши подбросят какую-нибудь часть из резерва, и тогда другое дело. А пока нужно сидеть тихо.
   — Нам каждая минута дорога, — заметил Лажевский.
   — Надо в темноте подойти, без огня, без выстрела, — вслух размышлял Кос, — а когда заметят — полный газ…
   — Вы хотите меня с гаубицей здесь оставить?
   — Да нет. Чтобы прорвать эту цепь, нужно крепко ударить. Каждый ствол, каждый штык дорог. Но приказывать тебе не будем. Как хочешь.

23. Вознаграждение

   Чем ближе к шоссе, тем больше улица была разрушена бомбами и артиллерийским огнем. Пустыми глазницами смотрели прошитые снарядами стены домов, лишенные рам прямоугольники окон. На дороге и на тротуарах, среди густо рассыпанных воронок, как оглоданные волками скелеты, чернели остовы машин. Искалеченные орудия загораживали путь. Никто и не пытался убрать трупы. Они лежали в том месте, где их застигла пуля или осколок. Темнота не позволяла различить покрой и цвет мундиров.
   Примерно на километр впереди улицу замыкало небольшое возвышение, поперек которого проходило шоссе. По нему слева направо проскальзывали темные силуэты грузовиков, пушек, отдельные группы солдат. Время от времени там рвались снаряды крупного калибра (какой-то дивизион с большого расстояния вел беспокоящий огонь), освещая людей и технику мгновенными вспышками, а вблизи домов, похожих на выщербленные зубы, царила тишина и темень.
   Быстрые шаги зашуршали у калитки, но, даже находясь рядом, нельзя было увидеть укрытых в тени людей.
   — Пустой, — сказал кто-то вполголоса.
   — Проверьте следующий.
   Две пригнувшиеся фигуры выскользнули из калитки, пробежали несколько метров вдоль стены и исчезли в темных проемах первого этажа. Долгая минута ожидания, а затем мигание фонарика, которое означало, что путь свободен.
   Разведчики вытолкнули мотоцикл из калитки и по тротуару перетащили его в другое укрытие, в тень от продырявленного щита объявлений. Остановившись, они жадно глотали воздух, вздрагивая от напряжения.
   Лажевский осмотрелся и наконец подал фонариком сигнал — длинное и два коротких мигания.
   Из-за домов медленно выполз странный силуэт, нечто, покрытое погнутой жестью и досками; оно издавало низкий звук, однако характерного для танка лязга металла не было слышно. И только когда это сооружение остановилось за скелетами сожженных грузовиков у наклоненного электрического столба, можно было различить, что это все же Т—34. Вблизи хорошо были видны обмотанные тряпками катки и на буксире — неуклюжий горбатый силуэт гаубицы, на которой сидело несколько артиллеристов.
   — Пусто? — спросил Кос, высунувшись из люка.
   — Пока никого, — ответил Лажевский, взбираясь на броню. — Некому прикрывать, каждый хочет удрать побыстрее.
   Через передний люк Шарик пытался высунуть морду и тихонько повизгивал, выпрашивал что-то.
   — Не смей, — погрозил ему пальцем Григорий. — Марш на свое место! — Отпихивая пса, он в темноте ударился рукой о большой угловатый ящик, ощупал его и пробурчал: — Какого черта?..
   — Не ругайся, — попросил Черешняк, который устроился рядом. — Это музыка.
   Впереди трижды коротко блеснул сигнальный фонарик.
   — Охранение предупреждает, — шепнул Даниель Косу. — Подожди.
   Он соскочил на землю, перебежал к стенке дома, где было совсем темно, и побежал вдоль нее к разведчикам, которые находились в передовом дозоре.
   В темноте забелел платок и описал полукруг. Лажевский остановился как вкопанный.
   — Где? — спросил он шепотом у притаившегося солдата.
   — Прямо — сломанный столб, слева, вторая калитка.
   — Сколько?
   — Четверо на велосипедах.
   — Взять без шума, — приказал Магнето.
   Приказ, передаваемый из уст в уста, тихо поплыл в темноту все слабеющим эхом.
   — Без шума… шума… ма…
   Тишину прервал разрыв снаряда крупного калибра вблизи шоссе. Яркая вспышка — и темнота стала еще гуще. Никто из разведчиков не дрогнул — все внимание было направлено на калитку, в которой исчезли те четверо.
   Наконец, что-то зашевелилось в темноте, зашуршало. Одна за другой появились четыре фигуры, вывели велосипеды за развалины, затем вскочили на седла и нажали на педали.
   Из окон первого этажа, как ястребы на стайку куропаток, налетели на них разведчики. Схватка продолжалась в полной тишине. Только иногда слышны были сдавленные стоны да шуршание колеса перевернутого велосипеда.
   — Бей его, Юзек! — выкрикнул кто-то громким шепотом.
   — Встать! — тихо приказал Лажевский и спросил: — Поляки?
   — С ними девушка? — удивился один разведчик.
   — А ты что думал?
   — Не сердись, отец. От немцев убегали?
   — Через шоссе не получится. Их там как муравьев.
   — Вчетвером не получится, но нас больше, и танк с нами. Пойдете?
   — Танк? Какой?
   — Обыкновенный.
   — Да мы… — начал старик, но девушка дернула его за рукав и решительно сказала:
   — Пойдем.
   Даниель хотел спросить, почему эта девчонка командует сержантом, но промолчал. Нужно было поскорее занять исходную позицию. В любой момент немцы могла обнаружить их группу.
   Группа, задержавшаяся на несколько минут, тихо двинулась вперед — вначале несколько разведчиков, затем мотоциклы, которые перетаскивались от укрытия к укрытию.
   — Маруся, почему ты не дала мне спросить? Может, это они?
   — Нет, — решительно ответила Огонек. — Пошли.
   — Вы что, ошалели? — с беспокойством спросил хорунжий Зубрык. — Ведь сами видели, что там немцы. Несколько минут назад едва…
   — Эх вы, пехота! — Лажевский подошел ближе. — Держитесь поближе к мотоциклам, а дальше я объясню, что и как.
   Он подождал минуту, наблюдая, как новенькие помогают перетаскивать мотоциклы, и вернулся к танку.
   — Что случилось? — спросил Кос.
   — Ничего особенного. Подобрал четырех пехотинцев. Если и дальше так пойдет, приведем к артиллеристам батальон.
   — Двинем?
   — Может, тебе лучше подождать, а затем сразу на место?
   — Хорошо.
   — Я вернусь за вами.
   Когда подхорунжий исчез, Кос, не доверяя артиллеристам, которых встретил час назад, послал дополнительно в дозор Вихуру и Томаша, а сам устроился в башне и внимательно прислушивался. Обстрел шоссе вели две или три батареи. Огневые позиции наверняка находились южнее шоссе. Калибр снарядов трудно было определить на слух: звук выстрелов терялся среди каменных стен. Поручник, конечно, сумел бы это сделать. Он не только погоду мог предсказывать, а все. Несправедливо, когда такие люди погибают.
   Решение преодолеть шоссе ночью было принято Янеком после совещания с Лажевским, Густликом и Григорием, но исходило это предложение от Янека. Он понимал: если они нарвутся на замаскированные орудия или танки, если не сумеют опередить противника, то потеряют и технику и людей, не выполнят задание.
   Может, действительно было бы лучше притаиться, подождать, пока подойдет какая-нибудь советская или польская часть? Немцы прорвали котел, сыплются как горох из мешка. Не может быть, чтобы им долго позволили улепетывать. Наверное, штаб фронта уже привел в движение резервы, и еще до рассвета…
   Вернулся Лажевский, подал рукой знак и повел «Рыжего» между развалинами, переулком и дальше через дворы, через чахлый скверик с поломанными деревьями к толстой стене из бетонных плит, продырявленных, как швейцарский сыр.
   — Янек, — позвал он тихо. — Иди сюда.
   Кос вылез через люк механика-водителя. За ним, попискивая от обиды, старался выскочить Шарик, но Янек приказал Саакашвили:
   — Держи его. Рвется, глупый.
   — Дальше никакого прикрытия, — тихо сказал подхорунжий. — Нужно решаться на бросок.

 

 
   Они осторожно вышли за стену на рекогносцировку.
   В нескольких метрах от танка в тени стояли Маруся-Огонек, оба Шавелло и фельдшер. Отсюда были видны белые цифры и орел на башне и даже можно было прочесть надпись на борту.
   — Я — сержант, а понять этого не могу, — ворчал Константин. — Ведь панна Маруся все время…
   — Что же здесь понимать? — шепнула она, приложив палец к губам.

 

 
   Стасько оставил свою гаубицу и подошел к танку. Через открытый передний люк выглянул Вихура:
   — Командир сказал, что вы, пан подхорунжий, стихи пишете…