Страница:
-- Я твой должник, Люра Белаква.
Не говоря ни слова более, он вперевалочку потрусил к воротам и вдруг
помчался вперед, да так быстро, что Люре было за ним и не угнаться. Она,
правда, все равно пустилась в погоню, но позорно отстала. Верный
Пантелеймон-чистик взмыл в воздух и командовал девочке сверху, куда бежать.
Без него она бы мгновенно потеряла медведя из виду.
Йорек в два прыжка промахнул узкий проулочек и вырвался на главную
улицу Тролльзунда. Вот позади осталась резиденция бургомистра, где под
флагштоком с уныло обвисшим флагом маршировал часовой: ать-два, ать-два, как
заведенная механическая игрушка. Увидев мчащегося медведя, часовой понял,
что надо действовать, но пока он соображал, как именно действовать, медведь
уже скрылся за поворотом, миновал домик консула лапландских ведуний и
понесся к гавани.
Прохожие прижимались к стенам домов и испуганно смотрели ему вслед.
Часовой дал два предупредительных выстрела в воздух и припустил за медведем,
но, как на грех, улица шла под горку, ноги у бедолаги разъехались на
обледеневших булыжниках, и он чуть не полетел вверх тормашками, так что
эффектной погони не получилось. Тут как раз подоспела Люра. Когда она
пробегала мимо резиденции бургомистра, то краем глаза заметила, что из дома
во двор высыпали люди, явно привлеченные шумом. Девочка увидела среди них
Фардера Корама, но больше ей ничего разглядеть не удалось. Надо было
спешить, ведь горемыка-часовой уже поворачивал за угол.
Дом священника считался, наверное, самым старинным в городе, да и
сложен он был не из бревен, а из дорогостоящего кирпича. Лестница в три
ступеньки вела к парадной двери, вернее, к тому, что раньше было парадной
дверью, поскольку медведь уже успел разнести ее в щепки. Дом ходил ходуном,
из окон раздавались отчаянные вопли, крики, треск и грохот. Часовой в
нерешительности помедлил перед входом, держа ружье на изготовку, но, когда
вокруг начала собираться толпа и из каждого окна на противоположной стороне
улицы высовывались любопытные, чувство долга возобладало над минутной
слабостью, и, дав еще один предупредительный выстрел в воздух, страж порядка
ринулся внутрь дома.
В эту секунду, казалось, даже стены задрожали. В трех окнах вылетели
стекла, с крыши градом посыпалась черепица, из дверей в панике выскочил
лакей, а за ним с заполошным кудахтаньем мчалась курица-альм.
Внутри послышался еще один выстрел, а потом раздался леденящий душу
рев. Лакей затрясся, как осиновый лист. Из дома пулей вылетели священник и
его альм-пеликаниха, оба в пуху, перьях и растрепанных чувствах. Откуда-то
из-за угла рявкнула команда, и, словно из-под земли, во дворе появился взвод
вооруженных полицейских. Люра увидела могучую фигуру Джона Фаа, рядом с ним
пыхтел и отдувался толстяк бургомистр.
Страшный треск и скрежет заставили всех присутствующих в ужасе
посмотреть на подвальное оконце. Кто-то с бешеной силой налегал на раму
изнутри, так что стекла звенели и во все стороны летели щепки.
Давешний часовой кубарем скатился со ступенек, вскинул винтовку и
прицелился. В это мгновение оконце распахнулось и наружу протиснулся Йорек
Бьернисон, панцербьорн в полном боевом облачении.
Спору нет, он и раньше, без панциря, выглядел внушительно. В панцире же
медведь являл собой зрелище поистине устрашающее -- огромное чудовище, с
головы до пят покрытое ржавыми металлическими пластинами, грубо подогнанными
друг к другу. Толстенные листы железа, навсегда потерявшие свой изначальный
цвет, были испещрены бесчисленными вмятинами и зазубринами, а каждое
движение медведя сопровождалось лязганьем и скрежетом металла. На морде
красовалась конусообразная маска-шлем со щелями-прорезями для глаз.
Свободной оставалась лишь нижняя челюсть, чтобы можно было беспрепятственно
рвать зубами врага и добычу.
Часовой выстрелил и передернул затвор винтовки, потом еще и еще раз.
Полицейские тоже палили из ружей, но град пуль отскакивал от панциря Йорека
Бьернисона словно горох. Отряхнувшись от них, как собака под дождем, медведь
с лязгом и грохотом прыгнул вперед, и не успел часовой даже глазом моргнуть,
как гигантская туша подмяла его под себя. Альм-овчарка с бешеным лаем
пыталась вцепиться медведю в глотку, но куда там! Йорек отмахнулся от нее,
как от надоедливой мухи. Огромная когтистая лапища сгребла
бедолагу-солдатика за грудки, подтянула к себе, и вот уже страшные челюсти
сомкнулись на шее страдальца. Люра в ужасе зажмурилась: еще мгновение, и
раздастся хруст костей, а потом снова кровь, смерть, целая череда смертей,
бессмысленная борьба, и им уже не уйти отсюда, а дети в Больвангаре ждут
спасения.
Не отдавая себе отчета в том, что она делает, девочка рванулась вперед
и вцепилась медведю в холку. Это было единственное назащищенное место на его
теле, там, где кончался шлем и начиналась пластина, прикрывавшая спину,
между ржавыми металлическими краями вздыбился желтовато-белый мех.
Пантелеймон обернулся диким котом и угрожающе выгнул спину, готовый
броситься на защиту девочки. Но Йорек Бьернисон стоял не шелохнувшись.
Полицейские прекратили огонь.
-- Йорек, за тобой должок, забыл? -- зло зашипела Люра. -- Ты будешь
делать то, что я скажу. Не смей драться с этими людьми. Ты сейчас
повернешься и пойдешь за мной. Ты нам нужен. Здесь тебе оставаться нельзя.
Мы идем в гавань. Пусть Фардер Корам и Джон Фаа все объяснят этим людям
сами. У них это лучше получится. Йорек, миленький, отпусти этого человека и
пойдем. Только не оглядывайся.
Медведь послушно разжал челюсти. Вот показалась голова часового, кровь
заливала посеревшее от ужаса лицо. Человек обмяк и лишился чувств.
Альм-овчарка скулила рядом, зализывая шершавым языком его раны. Панцербьорн
медленно двинулся за девочкой.
Никто не двигался. В это невозможно было поверить! Панцирный медведь
отпустил свою жертву, повинуясь приказу какой-то пигалицы. Люди молча
расступались, давая им дорогу. Медведь и Люра удалялись по направлению к
гавани.
Все мысли девочки до такой степени были сосредоточены на медведе, что
она даже не заметила, какая волна ненависти и страха взметнулась за их
спинами. Она смотрела только вперед, рядом тяжело переваливался медведь, а
впереди мчался Пантелеймон, словно герольд, возвещающий: "Дорогу! Дорогу!".
Дойдя до гавани, Йорек Бьернисон нагнул голову, подцепил когтем
застежку, и его железный шлем с грохотом покатился по обледенелой земле.
Цагане высыпали из кофейни, вмиг учуяв, что происходит что-то невероятное. В
неверном свете яндарических палубных огней они увидели, как могучий медведь
стащил с себя доспехи и, свалив их кучей на берегу, вперевалочку побрел к
морю. Без единого всплеска он нырнул и исчез под водой.
-- Что за шум, а драки нет? -- спросил Тони Коста, заслышав гомон с
улицы. В гавань валила толпа горожан и полицейских.
Люра, как смогла, рассказала ему, что произошло.
-- А сейчас-то он куда подевался? -- поднял брови цаган. -- Что же это
он, добывал-добывал свой панцирь, а потом бросил его тут, бери -- не хочу?
Сейчас у него мигом ноги вырастут.
Люра испуганно следила за приближающейся процессией. Мамочки!
Полицейские, да как много, и какие-то люди, человек двадцать, а может,
тридцать, и жирный бургомистр, и священник, и в самой гуще толпы Фардер
Корам и Джон Фаа, которые пытаются им что-то объяснить.
И они шли, шли и вдруг остановились, потому что внезапно в игру вступил
новый персонаж. На панцире медведя, беспечно закинув ногу на ногу, удобно
устроился долговязый аэронавт Ли Скорсби. Он сидел, поигрывая внушительных
размеров пистолетом, ствол которого был весьма выразительно направлен на
объемистый живот бургомистра.
-- Да, господа, -- проговорил он самым дружелюбным тоном, --
подзапустили вы панцирь дружка моего, подзапустили. Смотрите, ржавчина-то
какая! Хорошо, хоть грибы на нем не выросли. Так что сейчас тихо-мирно стоим
и не двигаемся, ждем, господа, пока медведь смазку не раздобудет. А если кто
ждать не хочет, то милости просим домой. Посидите в креслице, газетку
почитайте. Я здесь никого не держу.
-- Смотрите! -- закричал Тони, показывая на дальний конец мола. -- Это
он!
Это действительно был Йорек Бьернисон, который тащил за собой какой-то
темный предмет. Вот он вылез из воды и принялся отряхиваться, так что во все
стороны полетели бешеные фонтаны брызг. Мокрый слипшийся мех расправился и
вновь стал густым и пушистым. Медведь опять поднял зубами загадочный темный
предмет и потащил его к тому месту, где сбросил свой панцирь.
Теперь Люра ясно видела, что он несет. Это был убитый тюлень.
-- Ба! -- протянул Ли Скорсби, лениво поднимаясь медведю навстречу.
Пистолет его был по-прежнему точно нацелен на пузо бургомистра. -- Йорек!
Какая встреча!
Медведь вскинул голову и что-то коротко пробурчал. Острый коготь
вспорол тюленю брюхо, и Йорек принялся за работу. Люра, затаив дыхание,
следила, как ловко эти гигантские лапищи свежуют тушу, отделяют шкуру,
вырывают полоски нутряного сала и круговыми движениями смазывают тюленьим
жиром панцирь. С особым тщанием Йорек проходил стыки пластин, там, где они
нахлестывались друг на друга. Не прекращая работать, он пробурчал, обращаясь
к Ли Скорсби:
-- С ними идешь?
-- Куда я денусь? -- беспечно отозвался аэронавт. -- Наше дело простое,
дружище. Нам платят -- мы идем. Точно?
-- А где ваш воздушный шар? -- подергала его за рукав Люра.
-- Уже упаковали. Видишь карты? И вон те еще. А вот и начальство наше.
К ним приближались Фардер Корам и Джон Фаа в сопровождении бургомистра
и четырех вооруженных полицейских.
-- Слушай внимательно, медведь! -- провозгласил бургомистр резким
хриплым голосом. -- Тебе позволено уйти в сопровождении этих людей. Но
запомни: если ты еще хоть раз появишься в окрестностях города, мы поступим с
тобой безо всякой пощады.
Йорек Бьернисон даже головы не повернул. Он был целиком поглощен
смазкой своего панциря. Люра вдруг подумала, что трепетное отношение медведя
к этим железякам удивительно похоже на ее самозабвенную любовь к
Пантелеймону. Ведь Йорек же говорил ей: "Панцирь для медведя -- то же самое,
что для тебя альм. Это его душа".
Тем временем бургомистр и полицейские ушли восвояси, да и толпа зевак
изрядно поредела, хотя несколько человек остались поглазеть.
Джон Фаа поднес ладони рупором ко рту и зычно крикнул:
-- Братья цагане!
Они лишь ждали команды: "Вперед!" Они ждали ее с того момента, как
ступили с корабля на берег. Нарты были готовы, вещи увязаны, и ездовые
собаки нетерпеливо грызли постромки.
-- Пора в дорогу, друзья мои. Все в сборе, путь открыт. В добрый час.
Мистер Скорсби, у вас все готово?
-- Все в ажуре, господин Фаа, можем ехать.
-- А ты, Йорек? Готов?
-- Только панцирь надену, -- отозвался медведь.
Он покончил со смазкой, поднял тушу тюленя и забросил ее на нарты, где
сидел Ли Скорсби, -- пригодится на ужин. Потом началась процедура облачения.
С удивительным проворством Йорек застегивал на себе тяжелые металлические
пластины, чуть ли не в дюйм толщиной. В его лапах они казались легче
перышка. Раз -- и готово.
Минуту спустя медведь уже стоял в полной боевой готовности, и на этот
раз не было слышно ни лязганья, ни металлического скрежета.
Не прошло и получаса, как экспедиция выступила в путь. В ночном небе,
усеянном мириадами звезд, ярко светила луна. Нарты подпрыгивали на
колдобинах, полозья взвизгивали, натыкаясь на случайные камни, пока,
наконец, не кончился город. Теперь перед ними расстилалось ровное белое
поле. Собаки радостно рванули вперед, и скоро сани уже летели легко и
быстро, только снег скрипел!
Люра сидела на нартах позади Фардера Корама, закутанная в шубу до самых
глаз.
-- Тебе Йорека видно? -- шепнула она Пантелеймону.
Верный альм-горностай выпростал мордочку и, цепляясь за край Люриного
мехового капюшона, оглянулся назад.
-- Теперь видно. Вон он, бежит за нартами Ли Скорсби.
Впереди, над грядой полуночных гор, в небе задрожали призрачные арки и
изгибы северного сияния. Люра слипающимися глазами смотрела, как они
мерцают, и даже сквозь сон сердце ее замирало от восторга. Какое же это было
счастье, лететь на санях вперед, на север, под сполохами Авроры.
Пантелеймон пытался растолкать девочку, но тщетно. Ему ничего не
оставалось, как приткнуться мышонком внутри ее капюшона и тоже заснуть.
Надо только не забыть утром рассказать ей... Хотя, может быть, и
рассказывать-то не о чем... Может, это просто куница... Или ему
почудилось... А может, это дух какой лесной никак не угомонится. Пантелеймон
чувствовал, что кто-то следует за санным поездом, кто-то неслышно перелетает
с ветки на ветку, хоронясь в вершинах сосен. А вдруг этот "кто-то" --
золотистый тамарин, не к ночи будь помянут?
Они мчались вперед уже несколько часов и наконец остановились, чтобы
сделать привал. Пока цагане разводили костры да растапливали снег в
котелках, пока Ли Скорсби под недреманным оком Йорека Бьернисона жарил в
сторонке тюленье мясо, Джон Фаа с озабоченным лицом подошел к Люре.
-- Где у тебя этот твой прибор, далеко? Сможешь при таком свете знаки
разобрать?
Света и в самом деле было маловато. Луна давно зашла. Свет от северного
сияния был даже ярче, чем лунный, но уж очень неровный, сполохами.
Но зорким глазам Люры все было ни по чем, и она с готовностью вытащила
из недр своей шубы замотанный в черную тряпицу веритометр.
-- Вы не волнуйтесь, я все вижу. И вообще, я все знаки уже давно
наизусть выучила, где какой находится. Что вы хотите у него спросить, лорд
Фаа?
-- Спроси, как охраняется эта станция, Больвангар то есть.
Он еще не успел договорить до конца, как Люрины пальцы уже
устанавливали стрелки веритометра на нужные символы: шлем, грифон,
плавильный тигель. Словно повинуясь чьей-то воле, разум девочки мгновенно
выбрал три нужных значения и совместил их воедино, так что получилось своего
рода трехмерное изображение. Тонкая стрелка-иголочка мгновенно пришла в
движение: поворот, шаг назад, опять поворот -- ни дать, ни взять танец
пчелы, когда она рассказывает товаркам по улью, куда лететь за нектаром.
Люра с удивительным спокойствием следила за движениями стрелки, понимая, что
если сначала смысл этого танца от нее сокрыт, то рано или поздно он все
равно ей откроется, вот он уже совсем рядом. Нужно просто дать иголочке
танцевать до тех пор, пока все не станет совершенно ясным.
-- Он говорит то же самое, что и альм ведуньи. Больвангар охраняет
целая рота северных тартар, а сама станция со всех сторон обнесена
проволокой. Никакого нападения они не ждут. Только, знаете что, лорд Фаа...
-- Что? -- нетерпеливо спросил старый цаган.
-- Он мне еще кое-что сказал. Он сказал, что в соседней долине, возле
озера, лежит деревня, где людям является какой-то дух, а они его боятся.
Джон Фаа досадливо отмахнулся:
-- Не время сейчас об этом. Мало ли по этим лесам бродит всякой
нечисти. Самое место для них. Давай-ка лучше про тартар спросим. Сколько их,
чем вооружены, а?
Люра послушно завертела стрелками.
-- Там шестьдесят человек с ружьями, а еще у них две таких, ну, вроде
как пушки. Потом у них огнеметы. И... ах, да! Еще он сказал, что у тартар
все альмы -- волки.
По спинам старых вояк-цаган пробежал холодок. Они мгновенно поняли, что
означают последние Люрины слова.
-- Это тартары из Сибирского полка. У них у всех альмы -- волки, --
промолвил кто-то из стариков.
-- И в бою они такие же, -- добавил Джон Фаа. -- Я не встречал врагов
опаснее. Ну что ж, значит, будем драться, как львы. Да и с Йореком
посоветоваться не мешает, он ведь воин опытный.
-- Лорд Фаа, а как же этот дух? -- взмолилась девочка. -- А вдруг это
дух кого-нибудь из детишек?
-- Послушай меня, Люра, даже если это так, что мы можем сделать?
Значит, шестьдесят стрелков из Сибирского полка, да еще и огнеметы в
придачу. Мистер Скорсби, -- позвал Джон Фаа, -- можно вас на пару слов?
Пока они беседовали, Люре удалось пошептаться с медведем.
-- Йорек, миленький, ты знаешь эти места?
-- Немного, -- равнодушно бросил медведь.
-- Это правда, что где-то здесь рядом есть деревня?
-- За перевалом. -- Он мотнул головой в сторону редколесья.
-- А далеко это?
-- Для тебя или для меня?
-- Для меня, -- осторожно спросила девочка.
-- Для тебя -- очень, для меня -- не очень.
-- А сколько туда твоего ходу?
-- Я могу трижды обернуться туда и обратно до того, как луна взойдет.
-- Слушай-ка, Йорек, я уже тебе говорила, что у меня есть один такой
прибор, он может предсказывать будущее. Так вот он говорит, что мне
непременно нужно попасть в эту деревню. А Джон Фаа меня ни за что не
отпустит, ведь задерживаться-то нельзя, я же не маленькая, все понимаю.
Только в деревню все равно надо, иначе как же мы узнаем, что эти мертвяки
творят с детьми?
Медведь молчал. Он сидел совсем как человек, сложив передние лапы на
животе и опустив голову на грудь. Маленькие глазки выжидательно смотрели на
девочку. Она замялась.
Пантелеймон не выдержал:
-- А ты смог бы отвести нас в деревню, а потом нагнать сонный поезд, а?
-- Смог бы. Но только я дал слово Джону Фаа. Поэтому я повинуюсь ему, и
никому другому.
-- А если он позволит?
-- Тогда я согласен.
Люра, не разбирая дороги, прямо через сугробы рванулась к Джону Фаа.
-- Лорд Фаа, -- задыхалась она, -- Йорек, он может меня отвести через
перевал в эту деревню, а потом, когда мы все узнаем, мы вас нагоним. Он...
он знает дорогу.
Голос девочки звучал все настойчивее:
-- Я же не зря прошу. Это как в тот раз было, с хамелеоном, можете у
Фардера Корама спросить. Я тогда тоже не могла понять, что он показывал, ну,
веритометр, только он все правильно показывал, мы это потом узнали, а было
уже поздно. Вот и сейчас я все то же самое чувствую. Я не могу точно
объяснить, что он говорит, но только это что-то очень важное. И Йорек, он
знает дорогу, он сам сказал, что до восхода луны может целых три раза
туда-назад обернуться, и меня с ним никто не тронет, ведь правда же? Но
только, -- тут голос девочки упал, -- он и шагу не сделает, пока вы, лорд
Фаа, ему не разрешите.
В напряженной тишине слышно было, как тяжело вздохнул старый Фардер
Корам. Джон Фаа нахмурился, губы его плотно сжались.
Но тут совершенно неожиданно в разговор вступил аэронавт Ли Скорсби:
-- Не мне вам советовать, лорд Фаа, но только если ваша барышня пойдет
с Йореком Бьернисоном, она будет в полной безопасности, поверьте.
Панцербьорны слов на ветер не бросают, а уж старину Йорека я знаю много лет.
Нет такой силы, которая заставила бы его нарушить клятву. Вы ему только
скажите, что барышню нужно оберегать. Он костьми ляжет, но сделает, будьте
благонадежны. Домчит в лучшем виде, тем более что бежать он может несколько
часов кряду без роздыху.
-- Но почему именно медведь? -- резко спросил Джон Фаа. -- В конце
концов, может пойти кто-нибудь из нас!
-- Так ведь вам же придется идти пешком! -- затараторила Люра. -- На
собаках через перевал не проедешь, там горы. Так что Йорек туда все равно
доберется быстрее всех, а я легкая, он меня на спину посадит и не устанет.
Лорд Фаа, честное слово, мы быстро, только узнаем все -- и назад. И очень
осторожно, правда, комар носа не подточит! И ни во что ввязываться не будем.
Ну, пожалуйста!
-- Но почему ты так уверена, что тебе нужно куда-то ехать? А вдруг этот
твой прибор шутки с тобой шутит, тогда как? -- В голосе Джона Фаа все еще
звучало сомнение.
-- Какие еще шутки? -- обиделась Люра. -- Он, между прочим, никогда не
врет. Всегда правду говорит.
Старый цаган в задумчивости поскреб подбородок.
-- Ладно, была не была. Если повезет, так, может, узнаем хоть
что-нибудь. Йорек Бьернисон! -- позвал он медведя. -- Согласен ты выполнить
просьбу девочки?
-- Я согласен выполнить ТВОЮ просьбу, Джон Фаа, -- с нажимом ответил
медведь. -- Прикажешь мне отвезти девочку -- я отвезу.
-- Значит, так тому и быть. Отвезешь ее, куда она скажет, и сделаешь
все, как она велит. А теперь, Люра, слушай и запоминай. Ты идешь за старшую.
Люра послушно кивнула головой.
-- Значит, поедешь, посмотришь, узнаешь, что надо, и вихрем назад. Нам
здесь задерживаться нельзя, так что, Йорек, придется тебе нас догонять,
дорогу ты знаешь.
Медведь повернул к Люре свою огромную косматую голову:
-- В деревне есть солдаты? Если их там нет, панцирь можно не надевать.
Тогда мы будем двигаться быстрее.
-- Там нет солдат, -- быстро ответила девочка. -- Я это знаю точно.
Спасибо вам, лорд Фаа, я сделаю все, как вы говорите, честное слово.
Тони Коста выдал ей полоску вяленого тюленьего мяса, и, захватив с
собой этот немудреный провиант и верного Пантелеймона, который мышонком
свернулся у нее в капюшоне, Люра вскарабкалась на могучую спину медведя. Ее
маленькие руки в варежках цепко держались за густой белый мех, а коленки
сжимали мускулистые бока зверя. Шуба Йорека была на удивление пышной. Всем
своим существом девочка ощущала дыхание могучей силы, исходившей от
панцербьорна. Для него она была легче перышка. Словно и не замечая своей
ноши, медведь рванулся вперед. Он бежал длинными скользящими скачками, чуть
вперевалочку, бежал туда, где кончалась тундра и начинался горный кряж.
Сперва Люре было немножко не по себе, но когда она привыкла к ритму, ее
захлестнуло чувство пьянящей радости. Подумать только, она едет верхом на
медведе, над их головами качаются в небе золотые арки и изгибы северного
сияния, и дышит леденящим холодом молчаливая неприступная Арктика.
Они почти достигли края тундры.
Йорек Бьернисен бесшумно и мягко ступал по снегу. То здесь, то там
виднелись чахлые, низкорослые деревца, путь преграждали заросли куманики и
цепкие колючие ветви кустарника, но медведь шел напролом, словно весь этот
спотыкач был жалкой паутиной.
Петляя между валунами, они взобрались на гребень невысокого хребта,
перевалили через него и совсем скрылись из вида тех, кто остался далеко
внизу. Люре ужасно хотелось поговорить с медведем. Будь на ее месте человек,
они бы уже давно сошлись накоротке, но от Йорека веяло чем-то непонятным,
отчужденно холодным, и в присутствии этой первозданной силы Люра впервые в
жизни растерялась и прикусила язык. Так что всю дорогу, пока мощный зверь
без устали мчался вперед, она тихонечко сидела у него на спине и молчала.
"Ну и ладно, -- думала она про себя. -- Захотел бы -- сам бы заговорил.
Кто я для него? Мелочь пузатая, сосунок. Он-то во-он какой большой, медведь
панцирный".
Раньше ей как-то не приходилось оценивать себя со стороны. Оказалось,
что это совсем как езда верхом на медведе: в равной степени занимательно и
неприятно. Йорек мчался вперед мощной иноходью, переваливаясь с боку на бок,
и Люра довольно скоро поняла, что просто сидеть на месте невозможно. Ей
нужно попасть в ритм этого движения, слиться с ним -- только тогда они
смогут ехать дальше.
Они мчались уже около часа. Тело девочки немилосердно ломило, но душу
ее переполнял восторг. Внезапно Йорек Бьернисен замер на месте.
-- Смотри вверх, -- приказал он.
Люра попыталась поднять глаза. Они слезились от холода, так что
пришлось потереть их тыльной стороной запястья, чтобы увидеть хоть
что-нибудь. Проморгавшись, девочка взглянула вверх и негромко вскрикнула.
Северное сияние словно бы устало полыхать, оно сменилось бледным трепещущим
светом, зато теперь ярче проступили звезды. По усеянному алмазами небосводу
двигались крошечные темные силуэты. Много, сотня за сотней, с востока и с
юга они упрямо стремились в одном направлении -- на север.
-- Это что, птицы? -- спросила Люра.
-- Это ведуньи, -- отозвался Йорек.
-- Ведуньи? А что они здесь делают?
-- Не знаю. Может, готовятся к войне. Я никогда не видел их так много
сразу.
-- А ты что, знаком с ведуньями?
-- Одним служил, с другими сражался. Лорд Фаа, я думаю, испугался бы,
повстречай он их сейчас. Если они летят на подмогу вашим врагам, я вам не
завидую.
-- Лорд Фаа ни за что бы не испугался, -- возмущенно возразила Люра и
хитренько спросила: -- Ты же не боишься?
-- Пока нет. А если и забоюсь, то знаю, как сладить со страхом. В
лагере их наверняка не видели, надо бы сказать про ведуний лорду Фаа.
Он снова двинулся вперед, но на этот раз чуть помедленнее. Люра до рези
в глазах все всматривалась и всматривалась в небо, в бесчисленные полчища
ведуний, летящих на север.
Наконец Йорек Бьернисон остановился и произнес:
-- Приехали. Вот деревня.
Они стояли над крутым обрывом. Внизу несколько деревянных домишек
жались по краям ровной, засыпанной снегом ледяной глади.
-- Наверное, замерзшее озеро, -- мелькнуло у Люры в голове. -- Точно,
вон и причал. До деревни было каких-нибудь пять минут ходу.
-- Что ты собираешься делать? -- спросил медведь.
Люра сползла у него со спины. Ноги затекли и были как чужие, кожа на
лице задубела от холода. Вцепившись негнущимися пальцами в густой медвежий
мех, она потопталась на месте, пока ноги от коленок вниз не закололо, как
иголками. Ну вот, кажется, полегчало.
-- Там, в деревне или в окрестностях, кто-то бродит. Может, ребенок, а
может, дух какой, я точно не знаю. Я должна его разыскать и, если получится,
отвезти к господину Фаа. Знаешь, Йорек, я все-таки думаю, что это не
человек, но вдруг мой прибор мне все совсем другое сказал, а я просто
неправильно поняла.
-- В такой холод без крыши над головой долго не протянешь, -- негромко
Не говоря ни слова более, он вперевалочку потрусил к воротам и вдруг
помчался вперед, да так быстро, что Люре было за ним и не угнаться. Она,
правда, все равно пустилась в погоню, но позорно отстала. Верный
Пантелеймон-чистик взмыл в воздух и командовал девочке сверху, куда бежать.
Без него она бы мгновенно потеряла медведя из виду.
Йорек в два прыжка промахнул узкий проулочек и вырвался на главную
улицу Тролльзунда. Вот позади осталась резиденция бургомистра, где под
флагштоком с уныло обвисшим флагом маршировал часовой: ать-два, ать-два, как
заведенная механическая игрушка. Увидев мчащегося медведя, часовой понял,
что надо действовать, но пока он соображал, как именно действовать, медведь
уже скрылся за поворотом, миновал домик консула лапландских ведуний и
понесся к гавани.
Прохожие прижимались к стенам домов и испуганно смотрели ему вслед.
Часовой дал два предупредительных выстрела в воздух и припустил за медведем,
но, как на грех, улица шла под горку, ноги у бедолаги разъехались на
обледеневших булыжниках, и он чуть не полетел вверх тормашками, так что
эффектной погони не получилось. Тут как раз подоспела Люра. Когда она
пробегала мимо резиденции бургомистра, то краем глаза заметила, что из дома
во двор высыпали люди, явно привлеченные шумом. Девочка увидела среди них
Фардера Корама, но больше ей ничего разглядеть не удалось. Надо было
спешить, ведь горемыка-часовой уже поворачивал за угол.
Дом священника считался, наверное, самым старинным в городе, да и
сложен он был не из бревен, а из дорогостоящего кирпича. Лестница в три
ступеньки вела к парадной двери, вернее, к тому, что раньше было парадной
дверью, поскольку медведь уже успел разнести ее в щепки. Дом ходил ходуном,
из окон раздавались отчаянные вопли, крики, треск и грохот. Часовой в
нерешительности помедлил перед входом, держа ружье на изготовку, но, когда
вокруг начала собираться толпа и из каждого окна на противоположной стороне
улицы высовывались любопытные, чувство долга возобладало над минутной
слабостью, и, дав еще один предупредительный выстрел в воздух, страж порядка
ринулся внутрь дома.
В эту секунду, казалось, даже стены задрожали. В трех окнах вылетели
стекла, с крыши градом посыпалась черепица, из дверей в панике выскочил
лакей, а за ним с заполошным кудахтаньем мчалась курица-альм.
Внутри послышался еще один выстрел, а потом раздался леденящий душу
рев. Лакей затрясся, как осиновый лист. Из дома пулей вылетели священник и
его альм-пеликаниха, оба в пуху, перьях и растрепанных чувствах. Откуда-то
из-за угла рявкнула команда, и, словно из-под земли, во дворе появился взвод
вооруженных полицейских. Люра увидела могучую фигуру Джона Фаа, рядом с ним
пыхтел и отдувался толстяк бургомистр.
Страшный треск и скрежет заставили всех присутствующих в ужасе
посмотреть на подвальное оконце. Кто-то с бешеной силой налегал на раму
изнутри, так что стекла звенели и во все стороны летели щепки.
Давешний часовой кубарем скатился со ступенек, вскинул винтовку и
прицелился. В это мгновение оконце распахнулось и наружу протиснулся Йорек
Бьернисон, панцербьорн в полном боевом облачении.
Спору нет, он и раньше, без панциря, выглядел внушительно. В панцире же
медведь являл собой зрелище поистине устрашающее -- огромное чудовище, с
головы до пят покрытое ржавыми металлическими пластинами, грубо подогнанными
друг к другу. Толстенные листы железа, навсегда потерявшие свой изначальный
цвет, были испещрены бесчисленными вмятинами и зазубринами, а каждое
движение медведя сопровождалось лязганьем и скрежетом металла. На морде
красовалась конусообразная маска-шлем со щелями-прорезями для глаз.
Свободной оставалась лишь нижняя челюсть, чтобы можно было беспрепятственно
рвать зубами врага и добычу.
Часовой выстрелил и передернул затвор винтовки, потом еще и еще раз.
Полицейские тоже палили из ружей, но град пуль отскакивал от панциря Йорека
Бьернисона словно горох. Отряхнувшись от них, как собака под дождем, медведь
с лязгом и грохотом прыгнул вперед, и не успел часовой даже глазом моргнуть,
как гигантская туша подмяла его под себя. Альм-овчарка с бешеным лаем
пыталась вцепиться медведю в глотку, но куда там! Йорек отмахнулся от нее,
как от надоедливой мухи. Огромная когтистая лапища сгребла
бедолагу-солдатика за грудки, подтянула к себе, и вот уже страшные челюсти
сомкнулись на шее страдальца. Люра в ужасе зажмурилась: еще мгновение, и
раздастся хруст костей, а потом снова кровь, смерть, целая череда смертей,
бессмысленная борьба, и им уже не уйти отсюда, а дети в Больвангаре ждут
спасения.
Не отдавая себе отчета в том, что она делает, девочка рванулась вперед
и вцепилась медведю в холку. Это было единственное назащищенное место на его
теле, там, где кончался шлем и начиналась пластина, прикрывавшая спину,
между ржавыми металлическими краями вздыбился желтовато-белый мех.
Пантелеймон обернулся диким котом и угрожающе выгнул спину, готовый
броситься на защиту девочки. Но Йорек Бьернисон стоял не шелохнувшись.
Полицейские прекратили огонь.
-- Йорек, за тобой должок, забыл? -- зло зашипела Люра. -- Ты будешь
делать то, что я скажу. Не смей драться с этими людьми. Ты сейчас
повернешься и пойдешь за мной. Ты нам нужен. Здесь тебе оставаться нельзя.
Мы идем в гавань. Пусть Фардер Корам и Джон Фаа все объяснят этим людям
сами. У них это лучше получится. Йорек, миленький, отпусти этого человека и
пойдем. Только не оглядывайся.
Медведь послушно разжал челюсти. Вот показалась голова часового, кровь
заливала посеревшее от ужаса лицо. Человек обмяк и лишился чувств.
Альм-овчарка скулила рядом, зализывая шершавым языком его раны. Панцербьорн
медленно двинулся за девочкой.
Никто не двигался. В это невозможно было поверить! Панцирный медведь
отпустил свою жертву, повинуясь приказу какой-то пигалицы. Люди молча
расступались, давая им дорогу. Медведь и Люра удалялись по направлению к
гавани.
Все мысли девочки до такой степени были сосредоточены на медведе, что
она даже не заметила, какая волна ненависти и страха взметнулась за их
спинами. Она смотрела только вперед, рядом тяжело переваливался медведь, а
впереди мчался Пантелеймон, словно герольд, возвещающий: "Дорогу! Дорогу!".
Дойдя до гавани, Йорек Бьернисон нагнул голову, подцепил когтем
застежку, и его железный шлем с грохотом покатился по обледенелой земле.
Цагане высыпали из кофейни, вмиг учуяв, что происходит что-то невероятное. В
неверном свете яндарических палубных огней они увидели, как могучий медведь
стащил с себя доспехи и, свалив их кучей на берегу, вперевалочку побрел к
морю. Без единого всплеска он нырнул и исчез под водой.
-- Что за шум, а драки нет? -- спросил Тони Коста, заслышав гомон с
улицы. В гавань валила толпа горожан и полицейских.
Люра, как смогла, рассказала ему, что произошло.
-- А сейчас-то он куда подевался? -- поднял брови цаган. -- Что же это
он, добывал-добывал свой панцирь, а потом бросил его тут, бери -- не хочу?
Сейчас у него мигом ноги вырастут.
Люра испуганно следила за приближающейся процессией. Мамочки!
Полицейские, да как много, и какие-то люди, человек двадцать, а может,
тридцать, и жирный бургомистр, и священник, и в самой гуще толпы Фардер
Корам и Джон Фаа, которые пытаются им что-то объяснить.
И они шли, шли и вдруг остановились, потому что внезапно в игру вступил
новый персонаж. На панцире медведя, беспечно закинув ногу на ногу, удобно
устроился долговязый аэронавт Ли Скорсби. Он сидел, поигрывая внушительных
размеров пистолетом, ствол которого был весьма выразительно направлен на
объемистый живот бургомистра.
-- Да, господа, -- проговорил он самым дружелюбным тоном, --
подзапустили вы панцирь дружка моего, подзапустили. Смотрите, ржавчина-то
какая! Хорошо, хоть грибы на нем не выросли. Так что сейчас тихо-мирно стоим
и не двигаемся, ждем, господа, пока медведь смазку не раздобудет. А если кто
ждать не хочет, то милости просим домой. Посидите в креслице, газетку
почитайте. Я здесь никого не держу.
-- Смотрите! -- закричал Тони, показывая на дальний конец мола. -- Это
он!
Это действительно был Йорек Бьернисон, который тащил за собой какой-то
темный предмет. Вот он вылез из воды и принялся отряхиваться, так что во все
стороны полетели бешеные фонтаны брызг. Мокрый слипшийся мех расправился и
вновь стал густым и пушистым. Медведь опять поднял зубами загадочный темный
предмет и потащил его к тому месту, где сбросил свой панцирь.
Теперь Люра ясно видела, что он несет. Это был убитый тюлень.
-- Ба! -- протянул Ли Скорсби, лениво поднимаясь медведю навстречу.
Пистолет его был по-прежнему точно нацелен на пузо бургомистра. -- Йорек!
Какая встреча!
Медведь вскинул голову и что-то коротко пробурчал. Острый коготь
вспорол тюленю брюхо, и Йорек принялся за работу. Люра, затаив дыхание,
следила, как ловко эти гигантские лапищи свежуют тушу, отделяют шкуру,
вырывают полоски нутряного сала и круговыми движениями смазывают тюленьим
жиром панцирь. С особым тщанием Йорек проходил стыки пластин, там, где они
нахлестывались друг на друга. Не прекращая работать, он пробурчал, обращаясь
к Ли Скорсби:
-- С ними идешь?
-- Куда я денусь? -- беспечно отозвался аэронавт. -- Наше дело простое,
дружище. Нам платят -- мы идем. Точно?
-- А где ваш воздушный шар? -- подергала его за рукав Люра.
-- Уже упаковали. Видишь карты? И вон те еще. А вот и начальство наше.
К ним приближались Фардер Корам и Джон Фаа в сопровождении бургомистра
и четырех вооруженных полицейских.
-- Слушай внимательно, медведь! -- провозгласил бургомистр резким
хриплым голосом. -- Тебе позволено уйти в сопровождении этих людей. Но
запомни: если ты еще хоть раз появишься в окрестностях города, мы поступим с
тобой безо всякой пощады.
Йорек Бьернисон даже головы не повернул. Он был целиком поглощен
смазкой своего панциря. Люра вдруг подумала, что трепетное отношение медведя
к этим железякам удивительно похоже на ее самозабвенную любовь к
Пантелеймону. Ведь Йорек же говорил ей: "Панцирь для медведя -- то же самое,
что для тебя альм. Это его душа".
Тем временем бургомистр и полицейские ушли восвояси, да и толпа зевак
изрядно поредела, хотя несколько человек остались поглазеть.
Джон Фаа поднес ладони рупором ко рту и зычно крикнул:
-- Братья цагане!
Они лишь ждали команды: "Вперед!" Они ждали ее с того момента, как
ступили с корабля на берег. Нарты были готовы, вещи увязаны, и ездовые
собаки нетерпеливо грызли постромки.
-- Пора в дорогу, друзья мои. Все в сборе, путь открыт. В добрый час.
Мистер Скорсби, у вас все готово?
-- Все в ажуре, господин Фаа, можем ехать.
-- А ты, Йорек? Готов?
-- Только панцирь надену, -- отозвался медведь.
Он покончил со смазкой, поднял тушу тюленя и забросил ее на нарты, где
сидел Ли Скорсби, -- пригодится на ужин. Потом началась процедура облачения.
С удивительным проворством Йорек застегивал на себе тяжелые металлические
пластины, чуть ли не в дюйм толщиной. В его лапах они казались легче
перышка. Раз -- и готово.
Минуту спустя медведь уже стоял в полной боевой готовности, и на этот
раз не было слышно ни лязганья, ни металлического скрежета.
Не прошло и получаса, как экспедиция выступила в путь. В ночном небе,
усеянном мириадами звезд, ярко светила луна. Нарты подпрыгивали на
колдобинах, полозья взвизгивали, натыкаясь на случайные камни, пока,
наконец, не кончился город. Теперь перед ними расстилалось ровное белое
поле. Собаки радостно рванули вперед, и скоро сани уже летели легко и
быстро, только снег скрипел!
Люра сидела на нартах позади Фардера Корама, закутанная в шубу до самых
глаз.
-- Тебе Йорека видно? -- шепнула она Пантелеймону.
Верный альм-горностай выпростал мордочку и, цепляясь за край Люриного
мехового капюшона, оглянулся назад.
-- Теперь видно. Вон он, бежит за нартами Ли Скорсби.
Впереди, над грядой полуночных гор, в небе задрожали призрачные арки и
изгибы северного сияния. Люра слипающимися глазами смотрела, как они
мерцают, и даже сквозь сон сердце ее замирало от восторга. Какое же это было
счастье, лететь на санях вперед, на север, под сполохами Авроры.
Пантелеймон пытался растолкать девочку, но тщетно. Ему ничего не
оставалось, как приткнуться мышонком внутри ее капюшона и тоже заснуть.
Надо только не забыть утром рассказать ей... Хотя, может быть, и
рассказывать-то не о чем... Может, это просто куница... Или ему
почудилось... А может, это дух какой лесной никак не угомонится. Пантелеймон
чувствовал, что кто-то следует за санным поездом, кто-то неслышно перелетает
с ветки на ветку, хоронясь в вершинах сосен. А вдруг этот "кто-то" --
золотистый тамарин, не к ночи будь помянут?
Они мчались вперед уже несколько часов и наконец остановились, чтобы
сделать привал. Пока цагане разводили костры да растапливали снег в
котелках, пока Ли Скорсби под недреманным оком Йорека Бьернисона жарил в
сторонке тюленье мясо, Джон Фаа с озабоченным лицом подошел к Люре.
-- Где у тебя этот твой прибор, далеко? Сможешь при таком свете знаки
разобрать?
Света и в самом деле было маловато. Луна давно зашла. Свет от северного
сияния был даже ярче, чем лунный, но уж очень неровный, сполохами.
Но зорким глазам Люры все было ни по чем, и она с готовностью вытащила
из недр своей шубы замотанный в черную тряпицу веритометр.
-- Вы не волнуйтесь, я все вижу. И вообще, я все знаки уже давно
наизусть выучила, где какой находится. Что вы хотите у него спросить, лорд
Фаа?
-- Спроси, как охраняется эта станция, Больвангар то есть.
Он еще не успел договорить до конца, как Люрины пальцы уже
устанавливали стрелки веритометра на нужные символы: шлем, грифон,
плавильный тигель. Словно повинуясь чьей-то воле, разум девочки мгновенно
выбрал три нужных значения и совместил их воедино, так что получилось своего
рода трехмерное изображение. Тонкая стрелка-иголочка мгновенно пришла в
движение: поворот, шаг назад, опять поворот -- ни дать, ни взять танец
пчелы, когда она рассказывает товаркам по улью, куда лететь за нектаром.
Люра с удивительным спокойствием следила за движениями стрелки, понимая, что
если сначала смысл этого танца от нее сокрыт, то рано или поздно он все
равно ей откроется, вот он уже совсем рядом. Нужно просто дать иголочке
танцевать до тех пор, пока все не станет совершенно ясным.
-- Он говорит то же самое, что и альм ведуньи. Больвангар охраняет
целая рота северных тартар, а сама станция со всех сторон обнесена
проволокой. Никакого нападения они не ждут. Только, знаете что, лорд Фаа...
-- Что? -- нетерпеливо спросил старый цаган.
-- Он мне еще кое-что сказал. Он сказал, что в соседней долине, возле
озера, лежит деревня, где людям является какой-то дух, а они его боятся.
Джон Фаа досадливо отмахнулся:
-- Не время сейчас об этом. Мало ли по этим лесам бродит всякой
нечисти. Самое место для них. Давай-ка лучше про тартар спросим. Сколько их,
чем вооружены, а?
Люра послушно завертела стрелками.
-- Там шестьдесят человек с ружьями, а еще у них две таких, ну, вроде
как пушки. Потом у них огнеметы. И... ах, да! Еще он сказал, что у тартар
все альмы -- волки.
По спинам старых вояк-цаган пробежал холодок. Они мгновенно поняли, что
означают последние Люрины слова.
-- Это тартары из Сибирского полка. У них у всех альмы -- волки, --
промолвил кто-то из стариков.
-- И в бою они такие же, -- добавил Джон Фаа. -- Я не встречал врагов
опаснее. Ну что ж, значит, будем драться, как львы. Да и с Йореком
посоветоваться не мешает, он ведь воин опытный.
-- Лорд Фаа, а как же этот дух? -- взмолилась девочка. -- А вдруг это
дух кого-нибудь из детишек?
-- Послушай меня, Люра, даже если это так, что мы можем сделать?
Значит, шестьдесят стрелков из Сибирского полка, да еще и огнеметы в
придачу. Мистер Скорсби, -- позвал Джон Фаа, -- можно вас на пару слов?
Пока они беседовали, Люре удалось пошептаться с медведем.
-- Йорек, миленький, ты знаешь эти места?
-- Немного, -- равнодушно бросил медведь.
-- Это правда, что где-то здесь рядом есть деревня?
-- За перевалом. -- Он мотнул головой в сторону редколесья.
-- А далеко это?
-- Для тебя или для меня?
-- Для меня, -- осторожно спросила девочка.
-- Для тебя -- очень, для меня -- не очень.
-- А сколько туда твоего ходу?
-- Я могу трижды обернуться туда и обратно до того, как луна взойдет.
-- Слушай-ка, Йорек, я уже тебе говорила, что у меня есть один такой
прибор, он может предсказывать будущее. Так вот он говорит, что мне
непременно нужно попасть в эту деревню. А Джон Фаа меня ни за что не
отпустит, ведь задерживаться-то нельзя, я же не маленькая, все понимаю.
Только в деревню все равно надо, иначе как же мы узнаем, что эти мертвяки
творят с детьми?
Медведь молчал. Он сидел совсем как человек, сложив передние лапы на
животе и опустив голову на грудь. Маленькие глазки выжидательно смотрели на
девочку. Она замялась.
Пантелеймон не выдержал:
-- А ты смог бы отвести нас в деревню, а потом нагнать сонный поезд, а?
-- Смог бы. Но только я дал слово Джону Фаа. Поэтому я повинуюсь ему, и
никому другому.
-- А если он позволит?
-- Тогда я согласен.
Люра, не разбирая дороги, прямо через сугробы рванулась к Джону Фаа.
-- Лорд Фаа, -- задыхалась она, -- Йорек, он может меня отвести через
перевал в эту деревню, а потом, когда мы все узнаем, мы вас нагоним. Он...
он знает дорогу.
Голос девочки звучал все настойчивее:
-- Я же не зря прошу. Это как в тот раз было, с хамелеоном, можете у
Фардера Корама спросить. Я тогда тоже не могла понять, что он показывал, ну,
веритометр, только он все правильно показывал, мы это потом узнали, а было
уже поздно. Вот и сейчас я все то же самое чувствую. Я не могу точно
объяснить, что он говорит, но только это что-то очень важное. И Йорек, он
знает дорогу, он сам сказал, что до восхода луны может целых три раза
туда-назад обернуться, и меня с ним никто не тронет, ведь правда же? Но
только, -- тут голос девочки упал, -- он и шагу не сделает, пока вы, лорд
Фаа, ему не разрешите.
В напряженной тишине слышно было, как тяжело вздохнул старый Фардер
Корам. Джон Фаа нахмурился, губы его плотно сжались.
Но тут совершенно неожиданно в разговор вступил аэронавт Ли Скорсби:
-- Не мне вам советовать, лорд Фаа, но только если ваша барышня пойдет
с Йореком Бьернисоном, она будет в полной безопасности, поверьте.
Панцербьорны слов на ветер не бросают, а уж старину Йорека я знаю много лет.
Нет такой силы, которая заставила бы его нарушить клятву. Вы ему только
скажите, что барышню нужно оберегать. Он костьми ляжет, но сделает, будьте
благонадежны. Домчит в лучшем виде, тем более что бежать он может несколько
часов кряду без роздыху.
-- Но почему именно медведь? -- резко спросил Джон Фаа. -- В конце
концов, может пойти кто-нибудь из нас!
-- Так ведь вам же придется идти пешком! -- затараторила Люра. -- На
собаках через перевал не проедешь, там горы. Так что Йорек туда все равно
доберется быстрее всех, а я легкая, он меня на спину посадит и не устанет.
Лорд Фаа, честное слово, мы быстро, только узнаем все -- и назад. И очень
осторожно, правда, комар носа не подточит! И ни во что ввязываться не будем.
Ну, пожалуйста!
-- Но почему ты так уверена, что тебе нужно куда-то ехать? А вдруг этот
твой прибор шутки с тобой шутит, тогда как? -- В голосе Джона Фаа все еще
звучало сомнение.
-- Какие еще шутки? -- обиделась Люра. -- Он, между прочим, никогда не
врет. Всегда правду говорит.
Старый цаган в задумчивости поскреб подбородок.
-- Ладно, была не была. Если повезет, так, может, узнаем хоть
что-нибудь. Йорек Бьернисон! -- позвал он медведя. -- Согласен ты выполнить
просьбу девочки?
-- Я согласен выполнить ТВОЮ просьбу, Джон Фаа, -- с нажимом ответил
медведь. -- Прикажешь мне отвезти девочку -- я отвезу.
-- Значит, так тому и быть. Отвезешь ее, куда она скажет, и сделаешь
все, как она велит. А теперь, Люра, слушай и запоминай. Ты идешь за старшую.
Люра послушно кивнула головой.
-- Значит, поедешь, посмотришь, узнаешь, что надо, и вихрем назад. Нам
здесь задерживаться нельзя, так что, Йорек, придется тебе нас догонять,
дорогу ты знаешь.
Медведь повернул к Люре свою огромную косматую голову:
-- В деревне есть солдаты? Если их там нет, панцирь можно не надевать.
Тогда мы будем двигаться быстрее.
-- Там нет солдат, -- быстро ответила девочка. -- Я это знаю точно.
Спасибо вам, лорд Фаа, я сделаю все, как вы говорите, честное слово.
Тони Коста выдал ей полоску вяленого тюленьего мяса, и, захватив с
собой этот немудреный провиант и верного Пантелеймона, который мышонком
свернулся у нее в капюшоне, Люра вскарабкалась на могучую спину медведя. Ее
маленькие руки в варежках цепко держались за густой белый мех, а коленки
сжимали мускулистые бока зверя. Шуба Йорека была на удивление пышной. Всем
своим существом девочка ощущала дыхание могучей силы, исходившей от
панцербьорна. Для него она была легче перышка. Словно и не замечая своей
ноши, медведь рванулся вперед. Он бежал длинными скользящими скачками, чуть
вперевалочку, бежал туда, где кончалась тундра и начинался горный кряж.
Сперва Люре было немножко не по себе, но когда она привыкла к ритму, ее
захлестнуло чувство пьянящей радости. Подумать только, она едет верхом на
медведе, над их головами качаются в небе золотые арки и изгибы северного
сияния, и дышит леденящим холодом молчаливая неприступная Арктика.
Они почти достигли края тундры.
Йорек Бьернисен бесшумно и мягко ступал по снегу. То здесь, то там
виднелись чахлые, низкорослые деревца, путь преграждали заросли куманики и
цепкие колючие ветви кустарника, но медведь шел напролом, словно весь этот
спотыкач был жалкой паутиной.
Петляя между валунами, они взобрались на гребень невысокого хребта,
перевалили через него и совсем скрылись из вида тех, кто остался далеко
внизу. Люре ужасно хотелось поговорить с медведем. Будь на ее месте человек,
они бы уже давно сошлись накоротке, но от Йорека веяло чем-то непонятным,
отчужденно холодным, и в присутствии этой первозданной силы Люра впервые в
жизни растерялась и прикусила язык. Так что всю дорогу, пока мощный зверь
без устали мчался вперед, она тихонечко сидела у него на спине и молчала.
"Ну и ладно, -- думала она про себя. -- Захотел бы -- сам бы заговорил.
Кто я для него? Мелочь пузатая, сосунок. Он-то во-он какой большой, медведь
панцирный".
Раньше ей как-то не приходилось оценивать себя со стороны. Оказалось,
что это совсем как езда верхом на медведе: в равной степени занимательно и
неприятно. Йорек мчался вперед мощной иноходью, переваливаясь с боку на бок,
и Люра довольно скоро поняла, что просто сидеть на месте невозможно. Ей
нужно попасть в ритм этого движения, слиться с ним -- только тогда они
смогут ехать дальше.
Они мчались уже около часа. Тело девочки немилосердно ломило, но душу
ее переполнял восторг. Внезапно Йорек Бьернисен замер на месте.
-- Смотри вверх, -- приказал он.
Люра попыталась поднять глаза. Они слезились от холода, так что
пришлось потереть их тыльной стороной запястья, чтобы увидеть хоть
что-нибудь. Проморгавшись, девочка взглянула вверх и негромко вскрикнула.
Северное сияние словно бы устало полыхать, оно сменилось бледным трепещущим
светом, зато теперь ярче проступили звезды. По усеянному алмазами небосводу
двигались крошечные темные силуэты. Много, сотня за сотней, с востока и с
юга они упрямо стремились в одном направлении -- на север.
-- Это что, птицы? -- спросила Люра.
-- Это ведуньи, -- отозвался Йорек.
-- Ведуньи? А что они здесь делают?
-- Не знаю. Может, готовятся к войне. Я никогда не видел их так много
сразу.
-- А ты что, знаком с ведуньями?
-- Одним служил, с другими сражался. Лорд Фаа, я думаю, испугался бы,
повстречай он их сейчас. Если они летят на подмогу вашим врагам, я вам не
завидую.
-- Лорд Фаа ни за что бы не испугался, -- возмущенно возразила Люра и
хитренько спросила: -- Ты же не боишься?
-- Пока нет. А если и забоюсь, то знаю, как сладить со страхом. В
лагере их наверняка не видели, надо бы сказать про ведуний лорду Фаа.
Он снова двинулся вперед, но на этот раз чуть помедленнее. Люра до рези
в глазах все всматривалась и всматривалась в небо, в бесчисленные полчища
ведуний, летящих на север.
Наконец Йорек Бьернисон остановился и произнес:
-- Приехали. Вот деревня.
Они стояли над крутым обрывом. Внизу несколько деревянных домишек
жались по краям ровной, засыпанной снегом ледяной глади.
-- Наверное, замерзшее озеро, -- мелькнуло у Люры в голове. -- Точно,
вон и причал. До деревни было каких-нибудь пять минут ходу.
-- Что ты собираешься делать? -- спросил медведь.
Люра сползла у него со спины. Ноги затекли и были как чужие, кожа на
лице задубела от холода. Вцепившись негнущимися пальцами в густой медвежий
мех, она потопталась на месте, пока ноги от коленок вниз не закололо, как
иголками. Ну вот, кажется, полегчало.
-- Там, в деревне или в окрестностях, кто-то бродит. Может, ребенок, а
может, дух какой, я точно не знаю. Я должна его разыскать и, если получится,
отвезти к господину Фаа. Знаешь, Йорек, я все-таки думаю, что это не
человек, но вдруг мой прибор мне все совсем другое сказал, а я просто
неправильно поняла.
-- В такой холод без крыши над головой долго не протянешь, -- негромко