Страница:
сделай так, чтоб они были живы!
Пантелеймон мышонком скользнул ей по рукаву шубы, юркнул внутрь
капюшона и притаился там. Внезапно Люра услышала какой-то шорох или
царапанье и рывком обернулась на звук.
-- Йорек!
Голос ее упал, и слово словно бы примерзло к губам. Перед ней стоял не
Йорек, а незнакомый медведь в сверкающем панцире, покрытом серебристой
изморозью. Блестящий шлем его был увенчан пышным султаном. Он стоял не
двигаясь в какой-нибудь паре шагов от Люры, и в этот момент она с
поразительной отчетливостью поняла, что конец неотвратим.
Панцербьорн вскинул голову и зарычал. Эхо прокатилось по скалистым
утесам, и с неба ему ответили омерзительные вопли.. А из туманной мглы тем
временем выступил еще один панцирный медведь, а за ним еще один. Люра
приросла к своему месту, стиснув руки в кулачки.
Медведи стояли не шелохнувшись. Наконец первый спросил:
-- Имя?
-- Люра.
-- Как ты сюда попала?
-- По небу.
-- На воздушном шаре?
-- Да.
-- Ты арестована. Пойдешь с нами. Пошевеливайся.
На подкашивающихся от страха и усталости ногах, оскальзываясь на каждом
шагу, девочка покорно побрела следом за медведями, спотыкаясь на камнях и
мучительно ломая голову над тем, как же ей теперь выпутываться.
Панцербьорны вели Люру вдоль узкой лощины, где туман был еще гуще, чем
внизу, на берегу. Вопли скальных упырей и шум прибоя становились все глуше и
наконец смолкли совсем, уступив место галдежу обитателей птичьих базаров.
Медведи и девочка поднимались по лощине вверх, петляя меж скалистых уступов
и снежных сугробов, но как ни всматривалась девочка в мглистую серую муть,
как ни вслушивалась в каждый шорох, нигде не было и следа ее друзей. Похоже,
она осталась единственной живой пленницей Свальбарда, а Йорек, ее верный
друг, погиб.
Пока дорога шла в гору, медведь - начальник караула не проронил ни
слова. Наконец они остановились. Где-то далеко внизу бились о прибрежные
камни волны. Люра поняла, что стоит на самой вершине утеса. Значит, о
немедленном бегстве не может быть и речи, иначе она рискует сорваться в
пропасть.
-- Смотреть вверх! -- прорычал медведь, и словно повинуясь его приказу,
порыв ветра на мгновение отдернул плотную завесу тумана.
При скупом свете дня Люра увидела, что стоит перед гигантским
сооружением из камня. По высоте здание могло бы поспорить с башнями и
колокольнями колледжа Вод Иорданских, но оно было куда массивнее, а фасад
его сверху донизу украшали барельефы с изображением батальных сцен. Вот
панцербьорны наголову разбивают племена скраелингов, вот закованные в цепи
рабы-тартары гнут спины в огненных шахтах, вот грузовые дирижабли со всех
концов земли несут щедрые дары и обильную дань королю панцирных медведей,
великому Йофуру Ракнисону.
Именно в этих словах начальник караула разъяснил девочке сюжеты
изображенных сцен, и ей не оставалось ничего другого, как поверить ему на
слово, поскольку сама она ровным счетом ничего не увидела. Дело в том, что
каждый выступ, каждое углубление на барельефах оккупировали колонии
поморников и бакланов. Издавая пронзительные вопли, они непрерывно кружили в
небе, и все вокруг было щедро залеплено густыми грязно-белыми брызгами
птичьего помета.
Однако панцербьорнов это, судя по всему, нимало не смущало. Ступая по
обледеневшему гуано, толстым слоем устилавшему землю, они прошествовали под
величественную арку и вошли во внутренний двор. Здесь начиналась парадная
лестница, и на каждом углу гвардейцы-медведи останавливали всех входящих и
требовали назвать пароль. Люра дивилась их блестящим панцирям и пышным
султанам.
Мысленно она все время сравнивала обитателей Свальбарда с Йореком
Бьернисоном, и каждый раз сравнение оказывалось в пользу ее друга. В нем
было столько силы, столько могучей грации, да и панцирь его поразительным
образом отличался от всех этих изукрашенных чеканкой и позолотой доспехов.
Его ржавые пластины были заляпаны кровью врагов и испещрены зазубринами от
ударов, это был настоящий боевой панцирь, не чета всяким там блестящим
побрякушкам.
Чем дальше они шли, тем теплее становилось вокруг, Люре даже захотелось
снять капюшон, но тут же в нос ей ударила смрадная волна. Дворец короля
Йофуса Ракнисона насквозь пропах протухшим тюленьим жиром, кровью,
испражнениями и гнилью. Девочка невольно скривилась и опустила голову
пониже, надеясь, что панцербьорны не заметят ее гримасы. Через каждые
несколько метров в стене торчала железная консоль, на которой был укреплен
горящий светильник с ворванью, но бешеная пляска теней не давала разглядеть,
что у тебя под ногами.
Наконец они остановились перед тяжелой железной дверью.
Медведь-стражник отодвинул тугой засов, и тут панцербьорн - начальник
караула рывком повернулся к Люре. Девочка даже не успела опомниться, как ее,
словно щепку, швырнули внутрь, на каменный пол. Дверь за ней тут же
захлопнулась, и снова лязгнул засов.
Вокруг было темно, хоть глаз коли, но Пан, обернувшийся светлячком,
зажег свой слабенький голубой фонарик, и они увидели, что оказались в узкой
камере. По глухим стенам сочилась вода, а единственным предметом мебели
служила голая каменная скамья. В самом дальнем углу валялась какая-то груда
тряпья, очевидно постель. Все остальное тонуло в непроглядном мраке.
Люра опустилась на сиденье и нащупала сумочку с веритометром. Верный
Пантелеймон примостился у девочки на плече.
-- Как ты думаешь, он работает? Все-таки такая страшная встряска.
Пантелеймон спустился пониже и, устроившись на ее правом запястье,
старался светить изо всех сил.
Люра молчала, собираясь с мыслями. Какая-то часть ее сознания не
уставала удивляться тому, что даже перед лицом такой чудовищной опасности
она способна привести себя в состояние сосредоточенного покоя, которое
необходимо, чтобы читать по веритометру. Однако у нее это получалось
совершенно естественно. Самые сложные вопросы будто бы сами собой
преломлялись в значки -- символы веритометра, и девочка ни на секунду не
задумывалась над тем, как это происходит, как не думает человек, сгибая руку
или ногу, какие мышцы приводят в движение тот или иной сустав.
Установив стрелки, она мысленно задала вопрос:
"Где сейчас Йорек?"
Ответ не заставил себя ждать:
"Он жив. После того, как вас выбросило из корзины, его протащило
дальше. До Свальбарда ему день пути. Он спешит сюда".
"Где Роджер?"
"С Йореком".
"Что они собираются делать?"
"Йорек, несмотря на все препоны, хочет ворваться во дворец и освободить
вас".
Девочка опустила веритометр на колени. Сердце ее учащенно билось. Ей
было страшно.
-- Они же его схватят. Их тут слишком много. Ну почему я не ведунья! Я
бы тебя отправила к Йореку, и мы бы вместе что-нибудь придумали. Что же
делать-то?
И тут впервые в жизни Люра почувствовала, что от ужаса у нее
зашевелились волосы на голове. В темном углу камеры послышалось какое-то
движение и старческий голос произнес:
-- Кто здесь?
Дико вскрикнув, девочка вскочила ногами на скамью и затравленно
прижалась спиной к стене. Пантелеймон летучей мышью вился перед ее лицом и
что-то отчаянно верещал.
-- Кто здесь? -- снова воззвал из темноты мужской голос. -- Отвечай же!
Я ничего не слышу!
-- Пан, миленький, -- трясущимися губами шепнула Люра, -- стань опять
светлячком, только близко к нему не подлетай.
Трепещущая искорка прочертила темноту и выхватила из мрака голову
говорящего. То, что Люра ошибочно приняла за груду тряпья, оказалось
седобородым старцем, цепями прикованным к стене камеры. Бледный огонек
светлячка отразился в дико блеснувших глазах старика. Его всклокоченные
волосы седыми космами разметались по плечам. Полуживая змея-альм свернулась
у него на коленях и с усилием задвигала раздвоенным языком, стоило Пану
подлететь поближе.
-- К-к-кто вы? -- заикаясь от страха, выдавила из себя Люра. -- Как вас
зовут?
-- Иофам Сантелия, профессор королевской кафедры космологии
Глостерского университета, к вашим услугам. С кем имею честь?
-- Я Люра... Люра Белаква. Зачем они вас сюда посадили?
-- Злоба и зависть недоброжелателей. Откуда вы?
-- Из колледжа Вод Иорданских.
-- Что? Из Оксфорда? -- Профессор поперхнулся.
-- Да.
-- Что этот каналья, Трелони, до сих пор там, у вас?
-- Вы имеете в виду профессора-паломника, да? Он до сих пор в колледже.
-- Ах вот как? Отрадно слышать! -- зашипел старик, брызгая слюной. --
Им давно следовало бы лишить его мантии. Ничтожество! Фигляр! Плагиатор!
Продажная душонка!
Люра дипломатично молчала.
Старец всем телом подался навстречу девочке:
-- Ну, и как его труд о фотонах гамма-лучей? Довел он его до ума?
Люра инстинктивно сделала шаг назад.
-- Я н-не знаю, -- начала было она, но вдруг всегдашняя привычка взяла
верх. -- Нет. Он его еще не опубликовал. Говорит, цифры какие-то нужно
уточнить. А, вспоминаю, вспоминаю. Он еще, кажется, говорил, что будет
писать работу о природе Серебристой Пыли.
-- Что вы сказали? -- возопил профессор. -- Мошенник! Вор! Мерзавец!
Каналья!
Брызги слюны летели во все стороны. Старик трясся так, что Люра не на
шутку перепугалась, как бы с ним что не случилось. Утомленная жизнью
змея-альм невозмутимо соскользнула с колен старца на пол, чтобы он мог без
помех лупить себя кулаками по ляжкам.
-- Совершенно с вами согласна, -- почтительно вставила девочка. -- Я
тоже всегда считала, что он вор и каналья, и все другое, что вы сказали,
тоже.
Потерявшему рассудок старику даже в голову не пришло удивиться тому,
что волею судеб в его камере оказалась маленькая чумазая девчонка, каким-то
образом знакомая с человеком, мысль о котором его неотвязно преследовала. Он
действительно был безумен, бедолага, но в безумии своем мог сообщить Люре
нечто ценное.
Девочка опасливо присела перед ним на корточки. Сидеть надо было
достаточно далеко, чтобы старик не сумел до нее дотянуться, но в то же время
достаточно близко, чтобы слабый огонек светлячка-Пантелеймона мог ясно
осветить его лицо.
-- Этот профессор Трелони, он, знаете ли, все время хвалится, что очень
хорошо знает короля панцербьорнов...
-- Скажите пожалуйста! Он хвалится! -- снова задергался профессор. --
Кто бы говорил! Хлыщ! Фитюлька! Прощелыга! Ворует то, что плохо лежит! Во
всех его трудах нет даже тени самостоятельной научной мысли! Все же украдено
у других, у тех, кто неизмеримо выше, чем он!
-- Точно, -- серьезно поддакнула Люра. -- А уж если он что свое и
напишет, так все переврет.
-- Именно! Именно что переврет, коллега! Ни таланта, ни широты
мышления, ни полета. Шулер с головы до пят! Ничтожество!
-- А еще хвалится, -- гнула свое Люра. -- Вот, скажем, про того же
короля панцербьорнов вы наверняка раз в сто больше знаете. Просто вы не
хвастаетесь.
-- Панцербьорны! -- презрительно хмыкнул бедный сумасшедший. -- Да я
мог бы написать о них трактат! Да что трактат, монографию! Именно по этой
причине они и держат меня в заточении.
-- По какой еще причине?
-- А по такой, мой юный друг, что я слишком много знаю о них. Они
просто не решаются меня убить. Может, и хотели бы, да руки коротки. Я же все
понимаю. У меня, знаете ли, есть весьма влиятельные друзья. Да-с.
-- Какой же вы умный, -- с почтительным восхищением протянула девочка.
-- С вашим опытом, с вашими знаниями вы бы столькому смогли научить
других...
Судя по всему, в беспросветном мраке безумия у профессора чуть брезжила
искра здравого смысла, потому что, услышав последние Люрины слова, он бросил
на нее недоверчивый взгляд, словно бы уловив в них скрытый сарказм. Но наша
Люра не зря провела всю свою жизнь в обществе желчных ученых мужей, которые
вечно ждут какого-нибудь подвоха. Уж она-то знала, как с ними нужно
общаться. В ее широко распахнутых глазах светилось такое безмерное наивное
восхищение, что старик растаял.
-- Хм... Учить других, говорите вы. Ну что ж, возможно, дитя мое,
возможно. Если б я нашел достойного ученика, я бы возжег в его душе
священный пламень.
-- Вот-вот, -- с готовностью поддакнула наша хитрая лисичка. -- Ведь
если вы никому не передадите свои знания, они будут погребены здесь, в этой
камере. Нужно, чтобы люди вас помнили.
-- Именно! -- произнес старец, торжественно воздевая перст. -- А вы
знаете, у вас на удивление светлый ум, дитя мое. Как, вы сказали, вас зовут?
-- Люра. Давайте вы меня будете учить всяким вещам про панцирных
медведей.
-- Как то есть про панцирных медведей? -- повторил он в замешательстве.
-- Я бы с удовольствием поучилась космологии, -- поспешила успокоить
профессора девочка. -- Или, например, Пыль бы изучала Серебристую. Но я для
этого слишком мало знаю. Вы этому научите других своих учеников, более
достойных. А с меня будет довольно и медведей. Вы мне все про них
расскажете, я все пойму, мы закрепим пройденное, а потом перейдем к вещам
посложнее, например к той же Серебристой Пыли. Идет?
Старик утвердительно кивнул головой.
-- Вы правы. Вы совершенно правы. Видите ли, дитя мое, между
микрокосмом и макрокосмом существует некая неразрывная связь. Звезды, они
ведь живые. Да-да, разве вы об этом никогда не задумывались? Ведь все вокруг
нас живое, и свыше ему предуготованы великие цели. Вселенная исполнена
предначертаний. Вдумайтесь в это, дитя мое. Все имеет свою цель, свое
предназначение. Например, ваше предназначение -- напомнить мне об этой
высшей цели. Замечательно, это просто замечательно! Ведь я, в своем
отчаянии, упустил ее из виду. Очень хорошо! Просто великолепно!
Люра подошла к нему поближе.
-- Расскажите мне про короля, про Йофура Ракнисона. Вы его видели?
-- Ну разумеется! Ведь я прибыл в Свальбард по его личному приглашению.
Надеюсь, вы меня понимаете. Он же мечтал основать здесь университет. А я,
как предполагалось, должен был его возглавлять. Представляете, какая это
была бы шпилька в бок Королевскому Арктическому Обществу, а? -- Старец в
восторге потирал грязные ладони. -- Уж я не говорю про эту бездарь, про
Трелони. Ха-ха!
-- Что же вам помешало?
-- Интриги. Меня предали эти ничтожества. И Трелони, разумеется,
первый. Он же приезжал сюда, в Свальбард. Вам это, вероятно, известно.
Распространял здесь самые чудовищные слухи и клеветнические измышления о
моей якобы некомпетентности. Наглая, беззастенчивая ложь! Клевета! Кто,
скажите на милость, нашел окончательное доказательство гипотезы Барнарда -
Стокса? А? Молчите? Нечем крыть? Потому что это я нашел, профессор Сантелия,
собственно персоной. Трелони с этим смириться не мог. И лгал, беззастенчиво
лгал. По его оговору Йофур Ракнисон заточил меня в эту камеру. Но это отнюдь
не навсегда. В один прекрасный день я отсюда выйду. Я стану главой
университета в Свальбарде. И этот Трелони... приползет ко мне на коленях. И
я еще припомню, как все эти умники из издательского отдела Королевского
Арктического Общества швыряли мне в лицо мои рукописи. Дескать, не научно.
Кто теперь посмеет? Я их... всех... выведу на чистую воду. Я им...
-- Наверное, когда Йорек Бьернисон вернется, он вам поможет, --
участливо вставила Люра.
-- Йорек Бьернисон? Нет. Он никогда не вернется, слышите вы? Ни-ко-гда.
Ждите хоть до Судного дня.
-- А я слышала, что он уже совсем близко.
-- Ничего не выйдет. Они его убьют. Да и вообще. Ну посудите сами,
какой он панцирный медведь? Он же изгой. Вроде меня. Унижен. Всеми предан.
Лишен всех личных привилегий панцербьорна. Он теперь никто.
-- Ну, а если он все-таки вернется? -- не сдавалась Люра. -- Вот
возьмет и вызовет Йофура Ракнисона на поединок. Что тогда?
-- Этого никто не допустит, -- авторитетно заявил несостоявшийся глава
университета. -- Разве может Йофур Ракнисон, король, забыть себя настолько,
чтобы признать за Йореком право на поединок? Он же лишен этого права,
понимаете вы, лишен. Он теперь не панцирный медведь, а так... Он с тем же
успехом мог бы быть, ну, я не знаю, моржом, тюленем или еще кем-нибудь
похуже, вроде тартар или скраелингов. И биться с ним честь по чести, как с
равным, никто не будет. Просто пальнут из огнемета, как только он покажется,
и все. Безо всякой пощады.
Люра почувствовала, как холодная рука сжимает ей сердце.
-- А как же все их другие пленники? -- спросила она дрожащим от
отчаяния голосом.
-- Какие еще пленники? -- подозрительно спросил старик.
-- Ну... лорд Азриел, например. Где они его держат?
Внезапно профессора словно подменили. Он съежился, как побитая собака,
затравленно посмотрел на девочку и в ужасе отпрянул к стене.
-- Тише, тише, ради всего святого! Они услышат! -- зашептал он,
предостерегающе тряся головой.
-- А что такого? Получается, что даже имя лорда Азриела нельзя
произносить? А почему?
-- Это опасно! Вы очень рискуете! Йофур Ракнисон строжайше запретил
упоминать его.
-- Но почему? -- прошептала Люра. Чтобы зря не волновать несчастного
безумца, она тоже понизила голос и подползла к старику поближе.
-- Министерство Единых Решений по Делам Посвященных возложило на Йофура
Ракнисона особую миссию, -- еле слышно произнес профессор, лихорадочно
блестя глазами. -- Миссис Кольтер лично приезжала в Свальбард и уговаривала
короля взять лорда Азриела под стражу, обещая за это любое вознаграждение.
Мне это достоверно известно, поскольку я в это время являлся доверенным
лицом Йофура Ракнисона. Я даже встречался с миссис Кольтер. Да, представьте
себе, и имел с ней весьма продолжительную беседу. Йофур, к слову сказать,
совершенно потерял от нее голову. Ни о ком другом буквально ни говорить, ни
думать не мог. Ради нее он был готов абсолютно на все. Стоило ей только
захотеть, чтобы лорда Азриела держали в плену за сотни и сотни миль --
пожалуйста! Однако ее слова было достаточно. Йофур же воск в ее руках! Он
ведь даже столицу Свальбарда собирался назвать в ее честь, представляете?
-- Значит, получается, что лорда Азриела держат за сотни миль под
стражей и никто-никто не может его повидать?
-- Разумеется! Но тут есть одна тонкость. Йофур до смерти боится лорда
Азриела. О, он затеял опасную игру, наш Йофур. Но он ведь умен, как бес, и
сумел сделать так, что и волки сыты, и овцы целы. Лорд Азриел под стражей,
так что миссис Кольтер получила то, что хотела, но, с другой стороны, к
услугам лорда Азриела любые инструменты, какие только могут понадобиться для
его научных изысканий, так что и ему грех жаловаться. Все довольны. Жаль,
ненадолго. Это называется, "момент неустойчивого равновесия". Туда-сюда,
туда-сюда. Вы меня понимаете? Равномерные колебательные движения системы
вызывают ее разрушение, причем очень быстрое. Заявляю как специалист.
-- Очень интересно, -- пробормотала Люра, но мысли ее были куда как
далеки от сложных научных аналогий. Она лихорадочно думала о том, что узнала
от старика профессора.
-- Конечно. Мой альм уже ощущает вкус грядущих событий, -- торжественно
произнес узник.
-- И мой. А кстати, когда нас покормят?
-- В каком смысле "покормят"? -- недоумевающе переспросил старик.
-- В самом прямом. Время от времени они должны приносить сюда какую-то
пищу, иначе мы помрем с голоду. Вон на полу кости какие-то валяются. Это
что, тюлень?
-- Возможно. Я не знаю. Может быть, и в самом деле тюлень.
Люра встала и, вытянув перед собой руки, ощупью пошла к двери.
Разумеется, ни ручки, ни тем более замочной скважины она не нашла. Дверь
закрывала проем так плотно, что ни сверху, ни снизу не оставалось даже
крошечной щелочки. Напрасно, приникнув к ней ухом, девочка пыталась
расслышать хоть что-нибудь. Снаружи не доносилось ни звука. За ее спиной
старик что-то невнятно залопотал, говоря сам с собой.
Вот звякнула цепь; это он завозился, пытаясь устроиться поудобнее, а
потом раздалось похрапывание.
Так же ощупью Люра вернулась назад, на жесткую каменную скамью у стены.
Пантелеймон, которому надоело быть лучом света, обернулся крыланом и с тихим
писком носился на своих кожаных крыльях по камере, а Люра сидела и задумчиво
грызла ногти.
И тут совершенно неожиданно, без каких-либо подсказок, она ясно
вспомнила, что же именно сказал профессор-паломник в тот роковой вечер,
когда она спряталась в рекреации. С того самого дня, как Люра впервые
услышала от Йорека имя владыки Свальбарда, ей все время не давала покоя одна
вскользь брошенная профессором Трелони фраза, и вдруг она словно бы услышала
его слова: "Есть то, чего Йофур Ракнисон жаждет более всего на свете. Ему
нужен альм."
Ясное дело, тогда, сидя в рекреации, Люра мало что поняла.
Во-первых, профессор все время говорил о каких-то панцербьорнах. Назови
он их по-человечески, "панцирные медведи", она бы мигом сообразила, о чем
идет речь. Но она-то решила, что Йофур Ракнисон -- человек, а раз он
человек, у него должен быть альм, иначе просто невозможно. Но тогда зачем
ему чего-то "жаждать"?
Теперь все встало на свои места. Могущественный владыка Свальбарда
более всего на свете жаждал стать человеком. Поэтому-то ему нужен альм,
собственный альм. Это же ясно как Божий день.
А что, если... Внезапно в Люрушкиной голове созрел гениальный план. Она
придумала, как заставить Йофура Ракнисона совершить шаг, который он не стал
бы делать ни при каких обстоятельствах. Она придумала, как вернуть опальному
Йореку Бьернисону трон, который принадлежит ему по праву. И как, в конечном
итоге, добраться до места, где томится в плену лорд Азриел, и передать ему
веритометр.
Для этого нужно было только... Фантастическая мысль возникла как бы
сама собой; эфемерная, словно мыльный пузырь, переливающаяся всеми цветами
радуги, и у Люры не хватило духу рассмотреть ее повнимательнее -- вдруг
лопнет! Нет уж, лучше пока подумаем о чем-нибудь другом, а она пусть себе
попереливается, поблестит еще немножко.
х х х
Она начала клевать носом, когда лязгнул засов. Дверь распахнулась, и в
камеру хлынул свет. Люра мигом вскочила на ноги. Невидимка-Пан успел юркнуть
в карман ее шубы.
Медведь-охранник, замаячивший в дверях, нагнул шею, поднял зубами с
пола кусок тюленьей туши и уже собрался было швырнуть его внутрь камеры, но
не успел он выпрямиться, как перед ним уже стояла Люра:
-- Я должна немедленно видеть Йофура Ракнисона, -- отчеканила девочка.
-- Отведи меня к нему. Не сделаешь -- тебе же хуже будет.
Кусок тюленьего мяса глухо стукнулся об пол. Медведь вскинул голову.
Панцербьорны -- не люди, мимика у них не богатая, но тут любой бы догадался,
что этот зверь разгневан не на шутку.
-- Я кое-что знаю о Йореке Бьернисоне, -- выпалила Люра, -- и хочу
сообщить это вашему королю. Сведения очень важные.
-- Скажи какие. Я передам, -- взревел охранник.
-- Король должен узнать все первым. Так полагается. -- Люра старалась
говорить как можно вежливее. -- Я правда не могу никому ничего рассказать,
пока он меня не выслушает. Порядок есть порядок.
Медведь помедлил с ответом. Может, ей попался панцербьорн-тугодум?
Зашвырнув мясо в камеру, он наконец повернулся к девочке и сказал:
-- Ладно. Иди за мной.
Под его конвоем Люра вышла на свежий воздух. Какое же это было
наслаждение! Туман рассеялся, и небо в квадрате внутреннего двора мерцало
звездами.
Медведь посовещался о чем-то с другим панцербьорном, который и
обратился к девочке.
-- С Йофуром Ракнисоном нельзя говорить, когда кому вздумается.
Надлежит ждать, пока он сам не призовет тебя, -- назидательно поднял лапу ее
новый собеседник.
-- Конечно, конечно, -- бойко затараторила Люра, -- но ведь дело-то не
терпит отлагательства. Мне надо ему кое-что рассказать. Про Йорека
Бьернисона. Его величество должен все узнать как можно скорее. Ой, ну как же
вы не понимаете! Если я кому-то расскажу вперед него, это же будет дерзость!
Представляете, как он прогневается на нас за такую дерзость, а?
На панцербьорна ее доводы явно произвели впечатление, и он погрузился в
сосредоточенное молчание. Расчет девочки был безошибочно прост и верен: за
последнее время Йофур Рахнисен ввел при своем дворе такое количество новых
порядков, что сбитые с толку медведи так до сих пор и не научились вести
себя так, как подобает. Именно на этом общем замешательстве и решила сыграть
Люра. Ей во что бы то ни стало нужно было добиться аудиенции у владыки
Свальбарда.
Ее новый знакомый пошел советоваться с вышестоящим начальством, и
вскорости Люру вновь завели во дворец, но на этот раз ее ждали не застенки,
а коридоры власти. Они, правда, были отнюдь не чище застенков, а дышалось в
них труднее, чем в каземате, потому что к смраду и вони звериного логова
добавилась густая тяжелая волна духов. Сперва девочка долго скучала на
лестнице, потом в секретарской, потом под дверями какой-то большой парадной
залы, а панцербьорны все это время о чем-то озабоченно шушукались и спорили.
В общей суете и неразберихе о Люре словно бы забыли, и она без помех смогла
разглядеть карикатурное убранство парадной половины дворца. Стены были щедро
украшены золоченой лепниной, но сырость уже делала свое дело: позолота
пооблупилась, гипс крошился и отваливался кусками. Некогда кричаще-яркие
ковры так затоптали грязными лапами, что они превратились в
серо-буро-малиновые.
Вот наконец высокие двери распахнулись, и в нос девочке ударила еще
более удушливая волна благовоний. С потолка залы спускались вычурные тяжелые
люстры -- их было с полдюжины, а то и больше.
Яркий алый ковер устилал пол. Множество медведей, стоявших вдоль стен,
Пантелеймон мышонком скользнул ей по рукаву шубы, юркнул внутрь
капюшона и притаился там. Внезапно Люра услышала какой-то шорох или
царапанье и рывком обернулась на звук.
-- Йорек!
Голос ее упал, и слово словно бы примерзло к губам. Перед ней стоял не
Йорек, а незнакомый медведь в сверкающем панцире, покрытом серебристой
изморозью. Блестящий шлем его был увенчан пышным султаном. Он стоял не
двигаясь в какой-нибудь паре шагов от Люры, и в этот момент она с
поразительной отчетливостью поняла, что конец неотвратим.
Панцербьорн вскинул голову и зарычал. Эхо прокатилось по скалистым
утесам, и с неба ему ответили омерзительные вопли.. А из туманной мглы тем
временем выступил еще один панцирный медведь, а за ним еще один. Люра
приросла к своему месту, стиснув руки в кулачки.
Медведи стояли не шелохнувшись. Наконец первый спросил:
-- Имя?
-- Люра.
-- Как ты сюда попала?
-- По небу.
-- На воздушном шаре?
-- Да.
-- Ты арестована. Пойдешь с нами. Пошевеливайся.
На подкашивающихся от страха и усталости ногах, оскальзываясь на каждом
шагу, девочка покорно побрела следом за медведями, спотыкаясь на камнях и
мучительно ломая голову над тем, как же ей теперь выпутываться.
Панцербьорны вели Люру вдоль узкой лощины, где туман был еще гуще, чем
внизу, на берегу. Вопли скальных упырей и шум прибоя становились все глуше и
наконец смолкли совсем, уступив место галдежу обитателей птичьих базаров.
Медведи и девочка поднимались по лощине вверх, петляя меж скалистых уступов
и снежных сугробов, но как ни всматривалась девочка в мглистую серую муть,
как ни вслушивалась в каждый шорох, нигде не было и следа ее друзей. Похоже,
она осталась единственной живой пленницей Свальбарда, а Йорек, ее верный
друг, погиб.
Пока дорога шла в гору, медведь - начальник караула не проронил ни
слова. Наконец они остановились. Где-то далеко внизу бились о прибрежные
камни волны. Люра поняла, что стоит на самой вершине утеса. Значит, о
немедленном бегстве не может быть и речи, иначе она рискует сорваться в
пропасть.
-- Смотреть вверх! -- прорычал медведь, и словно повинуясь его приказу,
порыв ветра на мгновение отдернул плотную завесу тумана.
При скупом свете дня Люра увидела, что стоит перед гигантским
сооружением из камня. По высоте здание могло бы поспорить с башнями и
колокольнями колледжа Вод Иорданских, но оно было куда массивнее, а фасад
его сверху донизу украшали барельефы с изображением батальных сцен. Вот
панцербьорны наголову разбивают племена скраелингов, вот закованные в цепи
рабы-тартары гнут спины в огненных шахтах, вот грузовые дирижабли со всех
концов земли несут щедрые дары и обильную дань королю панцирных медведей,
великому Йофуру Ракнисону.
Именно в этих словах начальник караула разъяснил девочке сюжеты
изображенных сцен, и ей не оставалось ничего другого, как поверить ему на
слово, поскольку сама она ровным счетом ничего не увидела. Дело в том, что
каждый выступ, каждое углубление на барельефах оккупировали колонии
поморников и бакланов. Издавая пронзительные вопли, они непрерывно кружили в
небе, и все вокруг было щедро залеплено густыми грязно-белыми брызгами
птичьего помета.
Однако панцербьорнов это, судя по всему, нимало не смущало. Ступая по
обледеневшему гуано, толстым слоем устилавшему землю, они прошествовали под
величественную арку и вошли во внутренний двор. Здесь начиналась парадная
лестница, и на каждом углу гвардейцы-медведи останавливали всех входящих и
требовали назвать пароль. Люра дивилась их блестящим панцирям и пышным
султанам.
Мысленно она все время сравнивала обитателей Свальбарда с Йореком
Бьернисоном, и каждый раз сравнение оказывалось в пользу ее друга. В нем
было столько силы, столько могучей грации, да и панцирь его поразительным
образом отличался от всех этих изукрашенных чеканкой и позолотой доспехов.
Его ржавые пластины были заляпаны кровью врагов и испещрены зазубринами от
ударов, это был настоящий боевой панцирь, не чета всяким там блестящим
побрякушкам.
Чем дальше они шли, тем теплее становилось вокруг, Люре даже захотелось
снять капюшон, но тут же в нос ей ударила смрадная волна. Дворец короля
Йофуса Ракнисона насквозь пропах протухшим тюленьим жиром, кровью,
испражнениями и гнилью. Девочка невольно скривилась и опустила голову
пониже, надеясь, что панцербьорны не заметят ее гримасы. Через каждые
несколько метров в стене торчала железная консоль, на которой был укреплен
горящий светильник с ворванью, но бешеная пляска теней не давала разглядеть,
что у тебя под ногами.
Наконец они остановились перед тяжелой железной дверью.
Медведь-стражник отодвинул тугой засов, и тут панцербьорн - начальник
караула рывком повернулся к Люре. Девочка даже не успела опомниться, как ее,
словно щепку, швырнули внутрь, на каменный пол. Дверь за ней тут же
захлопнулась, и снова лязгнул засов.
Вокруг было темно, хоть глаз коли, но Пан, обернувшийся светлячком,
зажег свой слабенький голубой фонарик, и они увидели, что оказались в узкой
камере. По глухим стенам сочилась вода, а единственным предметом мебели
служила голая каменная скамья. В самом дальнем углу валялась какая-то груда
тряпья, очевидно постель. Все остальное тонуло в непроглядном мраке.
Люра опустилась на сиденье и нащупала сумочку с веритометром. Верный
Пантелеймон примостился у девочки на плече.
-- Как ты думаешь, он работает? Все-таки такая страшная встряска.
Пантелеймон спустился пониже и, устроившись на ее правом запястье,
старался светить изо всех сил.
Люра молчала, собираясь с мыслями. Какая-то часть ее сознания не
уставала удивляться тому, что даже перед лицом такой чудовищной опасности
она способна привести себя в состояние сосредоточенного покоя, которое
необходимо, чтобы читать по веритометру. Однако у нее это получалось
совершенно естественно. Самые сложные вопросы будто бы сами собой
преломлялись в значки -- символы веритометра, и девочка ни на секунду не
задумывалась над тем, как это происходит, как не думает человек, сгибая руку
или ногу, какие мышцы приводят в движение тот или иной сустав.
Установив стрелки, она мысленно задала вопрос:
"Где сейчас Йорек?"
Ответ не заставил себя ждать:
"Он жив. После того, как вас выбросило из корзины, его протащило
дальше. До Свальбарда ему день пути. Он спешит сюда".
"Где Роджер?"
"С Йореком".
"Что они собираются делать?"
"Йорек, несмотря на все препоны, хочет ворваться во дворец и освободить
вас".
Девочка опустила веритометр на колени. Сердце ее учащенно билось. Ей
было страшно.
-- Они же его схватят. Их тут слишком много. Ну почему я не ведунья! Я
бы тебя отправила к Йореку, и мы бы вместе что-нибудь придумали. Что же
делать-то?
И тут впервые в жизни Люра почувствовала, что от ужаса у нее
зашевелились волосы на голове. В темном углу камеры послышалось какое-то
движение и старческий голос произнес:
-- Кто здесь?
Дико вскрикнув, девочка вскочила ногами на скамью и затравленно
прижалась спиной к стене. Пантелеймон летучей мышью вился перед ее лицом и
что-то отчаянно верещал.
-- Кто здесь? -- снова воззвал из темноты мужской голос. -- Отвечай же!
Я ничего не слышу!
-- Пан, миленький, -- трясущимися губами шепнула Люра, -- стань опять
светлячком, только близко к нему не подлетай.
Трепещущая искорка прочертила темноту и выхватила из мрака голову
говорящего. То, что Люра ошибочно приняла за груду тряпья, оказалось
седобородым старцем, цепями прикованным к стене камеры. Бледный огонек
светлячка отразился в дико блеснувших глазах старика. Его всклокоченные
волосы седыми космами разметались по плечам. Полуживая змея-альм свернулась
у него на коленях и с усилием задвигала раздвоенным языком, стоило Пану
подлететь поближе.
-- К-к-кто вы? -- заикаясь от страха, выдавила из себя Люра. -- Как вас
зовут?
-- Иофам Сантелия, профессор королевской кафедры космологии
Глостерского университета, к вашим услугам. С кем имею честь?
-- Я Люра... Люра Белаква. Зачем они вас сюда посадили?
-- Злоба и зависть недоброжелателей. Откуда вы?
-- Из колледжа Вод Иорданских.
-- Что? Из Оксфорда? -- Профессор поперхнулся.
-- Да.
-- Что этот каналья, Трелони, до сих пор там, у вас?
-- Вы имеете в виду профессора-паломника, да? Он до сих пор в колледже.
-- Ах вот как? Отрадно слышать! -- зашипел старик, брызгая слюной. --
Им давно следовало бы лишить его мантии. Ничтожество! Фигляр! Плагиатор!
Продажная душонка!
Люра дипломатично молчала.
Старец всем телом подался навстречу девочке:
-- Ну, и как его труд о фотонах гамма-лучей? Довел он его до ума?
Люра инстинктивно сделала шаг назад.
-- Я н-не знаю, -- начала было она, но вдруг всегдашняя привычка взяла
верх. -- Нет. Он его еще не опубликовал. Говорит, цифры какие-то нужно
уточнить. А, вспоминаю, вспоминаю. Он еще, кажется, говорил, что будет
писать работу о природе Серебристой Пыли.
-- Что вы сказали? -- возопил профессор. -- Мошенник! Вор! Мерзавец!
Каналья!
Брызги слюны летели во все стороны. Старик трясся так, что Люра не на
шутку перепугалась, как бы с ним что не случилось. Утомленная жизнью
змея-альм невозмутимо соскользнула с колен старца на пол, чтобы он мог без
помех лупить себя кулаками по ляжкам.
-- Совершенно с вами согласна, -- почтительно вставила девочка. -- Я
тоже всегда считала, что он вор и каналья, и все другое, что вы сказали,
тоже.
Потерявшему рассудок старику даже в голову не пришло удивиться тому,
что волею судеб в его камере оказалась маленькая чумазая девчонка, каким-то
образом знакомая с человеком, мысль о котором его неотвязно преследовала. Он
действительно был безумен, бедолага, но в безумии своем мог сообщить Люре
нечто ценное.
Девочка опасливо присела перед ним на корточки. Сидеть надо было
достаточно далеко, чтобы старик не сумел до нее дотянуться, но в то же время
достаточно близко, чтобы слабый огонек светлячка-Пантелеймона мог ясно
осветить его лицо.
-- Этот профессор Трелони, он, знаете ли, все время хвалится, что очень
хорошо знает короля панцербьорнов...
-- Скажите пожалуйста! Он хвалится! -- снова задергался профессор. --
Кто бы говорил! Хлыщ! Фитюлька! Прощелыга! Ворует то, что плохо лежит! Во
всех его трудах нет даже тени самостоятельной научной мысли! Все же украдено
у других, у тех, кто неизмеримо выше, чем он!
-- Точно, -- серьезно поддакнула Люра. -- А уж если он что свое и
напишет, так все переврет.
-- Именно! Именно что переврет, коллега! Ни таланта, ни широты
мышления, ни полета. Шулер с головы до пят! Ничтожество!
-- А еще хвалится, -- гнула свое Люра. -- Вот, скажем, про того же
короля панцербьорнов вы наверняка раз в сто больше знаете. Просто вы не
хвастаетесь.
-- Панцербьорны! -- презрительно хмыкнул бедный сумасшедший. -- Да я
мог бы написать о них трактат! Да что трактат, монографию! Именно по этой
причине они и держат меня в заточении.
-- По какой еще причине?
-- А по такой, мой юный друг, что я слишком много знаю о них. Они
просто не решаются меня убить. Может, и хотели бы, да руки коротки. Я же все
понимаю. У меня, знаете ли, есть весьма влиятельные друзья. Да-с.
-- Какой же вы умный, -- с почтительным восхищением протянула девочка.
-- С вашим опытом, с вашими знаниями вы бы столькому смогли научить
других...
Судя по всему, в беспросветном мраке безумия у профессора чуть брезжила
искра здравого смысла, потому что, услышав последние Люрины слова, он бросил
на нее недоверчивый взгляд, словно бы уловив в них скрытый сарказм. Но наша
Люра не зря провела всю свою жизнь в обществе желчных ученых мужей, которые
вечно ждут какого-нибудь подвоха. Уж она-то знала, как с ними нужно
общаться. В ее широко распахнутых глазах светилось такое безмерное наивное
восхищение, что старик растаял.
-- Хм... Учить других, говорите вы. Ну что ж, возможно, дитя мое,
возможно. Если б я нашел достойного ученика, я бы возжег в его душе
священный пламень.
-- Вот-вот, -- с готовностью поддакнула наша хитрая лисичка. -- Ведь
если вы никому не передадите свои знания, они будут погребены здесь, в этой
камере. Нужно, чтобы люди вас помнили.
-- Именно! -- произнес старец, торжественно воздевая перст. -- А вы
знаете, у вас на удивление светлый ум, дитя мое. Как, вы сказали, вас зовут?
-- Люра. Давайте вы меня будете учить всяким вещам про панцирных
медведей.
-- Как то есть про панцирных медведей? -- повторил он в замешательстве.
-- Я бы с удовольствием поучилась космологии, -- поспешила успокоить
профессора девочка. -- Или, например, Пыль бы изучала Серебристую. Но я для
этого слишком мало знаю. Вы этому научите других своих учеников, более
достойных. А с меня будет довольно и медведей. Вы мне все про них
расскажете, я все пойму, мы закрепим пройденное, а потом перейдем к вещам
посложнее, например к той же Серебристой Пыли. Идет?
Старик утвердительно кивнул головой.
-- Вы правы. Вы совершенно правы. Видите ли, дитя мое, между
микрокосмом и макрокосмом существует некая неразрывная связь. Звезды, они
ведь живые. Да-да, разве вы об этом никогда не задумывались? Ведь все вокруг
нас живое, и свыше ему предуготованы великие цели. Вселенная исполнена
предначертаний. Вдумайтесь в это, дитя мое. Все имеет свою цель, свое
предназначение. Например, ваше предназначение -- напомнить мне об этой
высшей цели. Замечательно, это просто замечательно! Ведь я, в своем
отчаянии, упустил ее из виду. Очень хорошо! Просто великолепно!
Люра подошла к нему поближе.
-- Расскажите мне про короля, про Йофура Ракнисона. Вы его видели?
-- Ну разумеется! Ведь я прибыл в Свальбард по его личному приглашению.
Надеюсь, вы меня понимаете. Он же мечтал основать здесь университет. А я,
как предполагалось, должен был его возглавлять. Представляете, какая это
была бы шпилька в бок Королевскому Арктическому Обществу, а? -- Старец в
восторге потирал грязные ладони. -- Уж я не говорю про эту бездарь, про
Трелони. Ха-ха!
-- Что же вам помешало?
-- Интриги. Меня предали эти ничтожества. И Трелони, разумеется,
первый. Он же приезжал сюда, в Свальбард. Вам это, вероятно, известно.
Распространял здесь самые чудовищные слухи и клеветнические измышления о
моей якобы некомпетентности. Наглая, беззастенчивая ложь! Клевета! Кто,
скажите на милость, нашел окончательное доказательство гипотезы Барнарда -
Стокса? А? Молчите? Нечем крыть? Потому что это я нашел, профессор Сантелия,
собственно персоной. Трелони с этим смириться не мог. И лгал, беззастенчиво
лгал. По его оговору Йофур Ракнисон заточил меня в эту камеру. Но это отнюдь
не навсегда. В один прекрасный день я отсюда выйду. Я стану главой
университета в Свальбарде. И этот Трелони... приползет ко мне на коленях. И
я еще припомню, как все эти умники из издательского отдела Королевского
Арктического Общества швыряли мне в лицо мои рукописи. Дескать, не научно.
Кто теперь посмеет? Я их... всех... выведу на чистую воду. Я им...
-- Наверное, когда Йорек Бьернисон вернется, он вам поможет, --
участливо вставила Люра.
-- Йорек Бьернисон? Нет. Он никогда не вернется, слышите вы? Ни-ко-гда.
Ждите хоть до Судного дня.
-- А я слышала, что он уже совсем близко.
-- Ничего не выйдет. Они его убьют. Да и вообще. Ну посудите сами,
какой он панцирный медведь? Он же изгой. Вроде меня. Унижен. Всеми предан.
Лишен всех личных привилегий панцербьорна. Он теперь никто.
-- Ну, а если он все-таки вернется? -- не сдавалась Люра. -- Вот
возьмет и вызовет Йофура Ракнисона на поединок. Что тогда?
-- Этого никто не допустит, -- авторитетно заявил несостоявшийся глава
университета. -- Разве может Йофур Ракнисон, король, забыть себя настолько,
чтобы признать за Йореком право на поединок? Он же лишен этого права,
понимаете вы, лишен. Он теперь не панцирный медведь, а так... Он с тем же
успехом мог бы быть, ну, я не знаю, моржом, тюленем или еще кем-нибудь
похуже, вроде тартар или скраелингов. И биться с ним честь по чести, как с
равным, никто не будет. Просто пальнут из огнемета, как только он покажется,
и все. Безо всякой пощады.
Люра почувствовала, как холодная рука сжимает ей сердце.
-- А как же все их другие пленники? -- спросила она дрожащим от
отчаяния голосом.
-- Какие еще пленники? -- подозрительно спросил старик.
-- Ну... лорд Азриел, например. Где они его держат?
Внезапно профессора словно подменили. Он съежился, как побитая собака,
затравленно посмотрел на девочку и в ужасе отпрянул к стене.
-- Тише, тише, ради всего святого! Они услышат! -- зашептал он,
предостерегающе тряся головой.
-- А что такого? Получается, что даже имя лорда Азриела нельзя
произносить? А почему?
-- Это опасно! Вы очень рискуете! Йофур Ракнисон строжайше запретил
упоминать его.
-- Но почему? -- прошептала Люра. Чтобы зря не волновать несчастного
безумца, она тоже понизила голос и подползла к старику поближе.
-- Министерство Единых Решений по Делам Посвященных возложило на Йофура
Ракнисона особую миссию, -- еле слышно произнес профессор, лихорадочно
блестя глазами. -- Миссис Кольтер лично приезжала в Свальбард и уговаривала
короля взять лорда Азриела под стражу, обещая за это любое вознаграждение.
Мне это достоверно известно, поскольку я в это время являлся доверенным
лицом Йофура Ракнисона. Я даже встречался с миссис Кольтер. Да, представьте
себе, и имел с ней весьма продолжительную беседу. Йофур, к слову сказать,
совершенно потерял от нее голову. Ни о ком другом буквально ни говорить, ни
думать не мог. Ради нее он был готов абсолютно на все. Стоило ей только
захотеть, чтобы лорда Азриела держали в плену за сотни и сотни миль --
пожалуйста! Однако ее слова было достаточно. Йофур же воск в ее руках! Он
ведь даже столицу Свальбарда собирался назвать в ее честь, представляете?
-- Значит, получается, что лорда Азриела держат за сотни миль под
стражей и никто-никто не может его повидать?
-- Разумеется! Но тут есть одна тонкость. Йофур до смерти боится лорда
Азриела. О, он затеял опасную игру, наш Йофур. Но он ведь умен, как бес, и
сумел сделать так, что и волки сыты, и овцы целы. Лорд Азриел под стражей,
так что миссис Кольтер получила то, что хотела, но, с другой стороны, к
услугам лорда Азриела любые инструменты, какие только могут понадобиться для
его научных изысканий, так что и ему грех жаловаться. Все довольны. Жаль,
ненадолго. Это называется, "момент неустойчивого равновесия". Туда-сюда,
туда-сюда. Вы меня понимаете? Равномерные колебательные движения системы
вызывают ее разрушение, причем очень быстрое. Заявляю как специалист.
-- Очень интересно, -- пробормотала Люра, но мысли ее были куда как
далеки от сложных научных аналогий. Она лихорадочно думала о том, что узнала
от старика профессора.
-- Конечно. Мой альм уже ощущает вкус грядущих событий, -- торжественно
произнес узник.
-- И мой. А кстати, когда нас покормят?
-- В каком смысле "покормят"? -- недоумевающе переспросил старик.
-- В самом прямом. Время от времени они должны приносить сюда какую-то
пищу, иначе мы помрем с голоду. Вон на полу кости какие-то валяются. Это
что, тюлень?
-- Возможно. Я не знаю. Может быть, и в самом деле тюлень.
Люра встала и, вытянув перед собой руки, ощупью пошла к двери.
Разумеется, ни ручки, ни тем более замочной скважины она не нашла. Дверь
закрывала проем так плотно, что ни сверху, ни снизу не оставалось даже
крошечной щелочки. Напрасно, приникнув к ней ухом, девочка пыталась
расслышать хоть что-нибудь. Снаружи не доносилось ни звука. За ее спиной
старик что-то невнятно залопотал, говоря сам с собой.
Вот звякнула цепь; это он завозился, пытаясь устроиться поудобнее, а
потом раздалось похрапывание.
Так же ощупью Люра вернулась назад, на жесткую каменную скамью у стены.
Пантелеймон, которому надоело быть лучом света, обернулся крыланом и с тихим
писком носился на своих кожаных крыльях по камере, а Люра сидела и задумчиво
грызла ногти.
И тут совершенно неожиданно, без каких-либо подсказок, она ясно
вспомнила, что же именно сказал профессор-паломник в тот роковой вечер,
когда она спряталась в рекреации. С того самого дня, как Люра впервые
услышала от Йорека имя владыки Свальбарда, ей все время не давала покоя одна
вскользь брошенная профессором Трелони фраза, и вдруг она словно бы услышала
его слова: "Есть то, чего Йофур Ракнисон жаждет более всего на свете. Ему
нужен альм."
Ясное дело, тогда, сидя в рекреации, Люра мало что поняла.
Во-первых, профессор все время говорил о каких-то панцербьорнах. Назови
он их по-человечески, "панцирные медведи", она бы мигом сообразила, о чем
идет речь. Но она-то решила, что Йофур Ракнисон -- человек, а раз он
человек, у него должен быть альм, иначе просто невозможно. Но тогда зачем
ему чего-то "жаждать"?
Теперь все встало на свои места. Могущественный владыка Свальбарда
более всего на свете жаждал стать человеком. Поэтому-то ему нужен альм,
собственный альм. Это же ясно как Божий день.
А что, если... Внезапно в Люрушкиной голове созрел гениальный план. Она
придумала, как заставить Йофура Ракнисона совершить шаг, который он не стал
бы делать ни при каких обстоятельствах. Она придумала, как вернуть опальному
Йореку Бьернисону трон, который принадлежит ему по праву. И как, в конечном
итоге, добраться до места, где томится в плену лорд Азриел, и передать ему
веритометр.
Для этого нужно было только... Фантастическая мысль возникла как бы
сама собой; эфемерная, словно мыльный пузырь, переливающаяся всеми цветами
радуги, и у Люры не хватило духу рассмотреть ее повнимательнее -- вдруг
лопнет! Нет уж, лучше пока подумаем о чем-нибудь другом, а она пусть себе
попереливается, поблестит еще немножко.
х х х
Она начала клевать носом, когда лязгнул засов. Дверь распахнулась, и в
камеру хлынул свет. Люра мигом вскочила на ноги. Невидимка-Пан успел юркнуть
в карман ее шубы.
Медведь-охранник, замаячивший в дверях, нагнул шею, поднял зубами с
пола кусок тюленьей туши и уже собрался было швырнуть его внутрь камеры, но
не успел он выпрямиться, как перед ним уже стояла Люра:
-- Я должна немедленно видеть Йофура Ракнисона, -- отчеканила девочка.
-- Отведи меня к нему. Не сделаешь -- тебе же хуже будет.
Кусок тюленьего мяса глухо стукнулся об пол. Медведь вскинул голову.
Панцербьорны -- не люди, мимика у них не богатая, но тут любой бы догадался,
что этот зверь разгневан не на шутку.
-- Я кое-что знаю о Йореке Бьернисоне, -- выпалила Люра, -- и хочу
сообщить это вашему королю. Сведения очень важные.
-- Скажи какие. Я передам, -- взревел охранник.
-- Король должен узнать все первым. Так полагается. -- Люра старалась
говорить как можно вежливее. -- Я правда не могу никому ничего рассказать,
пока он меня не выслушает. Порядок есть порядок.
Медведь помедлил с ответом. Может, ей попался панцербьорн-тугодум?
Зашвырнув мясо в камеру, он наконец повернулся к девочке и сказал:
-- Ладно. Иди за мной.
Под его конвоем Люра вышла на свежий воздух. Какое же это было
наслаждение! Туман рассеялся, и небо в квадрате внутреннего двора мерцало
звездами.
Медведь посовещался о чем-то с другим панцербьорном, который и
обратился к девочке.
-- С Йофуром Ракнисоном нельзя говорить, когда кому вздумается.
Надлежит ждать, пока он сам не призовет тебя, -- назидательно поднял лапу ее
новый собеседник.
-- Конечно, конечно, -- бойко затараторила Люра, -- но ведь дело-то не
терпит отлагательства. Мне надо ему кое-что рассказать. Про Йорека
Бьернисона. Его величество должен все узнать как можно скорее. Ой, ну как же
вы не понимаете! Если я кому-то расскажу вперед него, это же будет дерзость!
Представляете, как он прогневается на нас за такую дерзость, а?
На панцербьорна ее доводы явно произвели впечатление, и он погрузился в
сосредоточенное молчание. Расчет девочки был безошибочно прост и верен: за
последнее время Йофур Рахнисен ввел при своем дворе такое количество новых
порядков, что сбитые с толку медведи так до сих пор и не научились вести
себя так, как подобает. Именно на этом общем замешательстве и решила сыграть
Люра. Ей во что бы то ни стало нужно было добиться аудиенции у владыки
Свальбарда.
Ее новый знакомый пошел советоваться с вышестоящим начальством, и
вскорости Люру вновь завели во дворец, но на этот раз ее ждали не застенки,
а коридоры власти. Они, правда, были отнюдь не чище застенков, а дышалось в
них труднее, чем в каземате, потому что к смраду и вони звериного логова
добавилась густая тяжелая волна духов. Сперва девочка долго скучала на
лестнице, потом в секретарской, потом под дверями какой-то большой парадной
залы, а панцербьорны все это время о чем-то озабоченно шушукались и спорили.
В общей суете и неразберихе о Люре словно бы забыли, и она без помех смогла
разглядеть карикатурное убранство парадной половины дворца. Стены были щедро
украшены золоченой лепниной, но сырость уже делала свое дело: позолота
пооблупилась, гипс крошился и отваливался кусками. Некогда кричаще-яркие
ковры так затоптали грязными лапами, что они превратились в
серо-буро-малиновые.
Вот наконец высокие двери распахнулись, и в нос девочке ударила еще
более удушливая волна благовоний. С потолка залы спускались вычурные тяжелые
люстры -- их было с полдюжины, а то и больше.
Яркий алый ковер устилал пол. Множество медведей, стоявших вдоль стен,