Страница:
прошло и минуты, как он искусно отогнул вверх края металлического кругляшка,
так что получились боковые стенки и донце. Теперь оставалось только вытянуть
крышку. По Люриной просьбе он изготовил таких коробочек две: одну точно в
размер старой жестянки из-под табака, а другую побольше. В нее-то и положили
коробочку с жуком-шпионом, а образовавшийся зазор заполнили клочками шерсти,
мхом, лишайниками и утрамбовали все это получше, чтобы зудящее жужжание было
меньше слышно. Потом отогнули крышку, плотно обжали края -- и готово дело.
Получился аккуратный невысокий цилиндрик, по размеру и форме в точности как
Люрин веритометр.
Теперь можно было и отдохнуть. Йорек обгладывал мороженую оленью ногу,
твердую как камень. Люра сидела рядом.
-- Йорек, -- нерешительно начала девочка. -- Наверное, очень плохо,
когда у тебя нет альма, правда? Тебе ведь одиноко так жить.
-- Одиноко? -- недоуменно произнес Йорек. -- Откуда мне знать? Вон мне
говорят, что здесь холодно. А мне и невдомек, что такое холод, я-то не
мерзну никогда. И про одиночество не ведаю. Медведям компания ни к чему.
Заведено так.
-- А как же медведи из Свальбарда? Ведь их там целые тысячи, я сама
слышала.
Йорек ничего не ответил, только рванул зубами задубевший кусок мяса
так, что треск пошел, будто кто-то сучья ломает.
-- Ты прости меня, пожалуйста. -- Люра неловко заерзала на своем месте.
-- Я же не хотела тебя обидеть. Просто мне ужасно интересно. А уж к
Свальбарду и к тамошним медведям у меня интерес особый. Там ведь мой папа.
-- Кто такой?
-- Его зовут лорд Азриел. Его держат в Свальбарде пленником. А выдали
его медведям мертвяки. Заплатили им, наверное, чтобы стерегли его получше.
-- Не знаю. Я не свальбардский медведь.
-- Я думала, что раньше...
-- Нет. Меня изгнали. В наказание. За то, что я убил другого медведя.
Лишили славы, богатства, лишили панциря и сослали сюда, на задворки вашего
мира. Так что теперь я обречен либо быть наемным воином, когда есть
наниматель, либо работать, как вьючная скотина, и хлестать спирт, чтобы
навсегда забыть, кто я.
-- А как же ты убил другого медведя?
-- В гневе. У панцербьорнов не принято изливать гнев друг на друга. А я
вот со своим не совладал. Убил, за что и получил по заслугам.
-- Подумать только, -- в голосе Люры звенело нескрываемое восхищение,
-- ты был богат, знатен, ну прямо как мой папа! С ним ведь все то же самое
случилось, когда я родилась. Правда-правда, он тоже убил одного человека в
гневе, а его за это лишили всех прав и состояния. Только это давно было, а
пленником Свальбарда он уже потом стал. Жалко только, что я про этот
Свальбард ничегошеньки не знаю. Знаю только, что это Крайний Север. Там что,
всюду лед? А море замерзает? Вдруг по замерзшему морю туда дойти можно?
-- Отсюда не дойдешь. Мы южнее, а к югу от Свальбарда море когда
замерзает, когда нет. Год на год не приходится. Лодка нужна. Корабль.
-- Или шар воздушный.
-- Или шар воздушный, да еще попутный ветер в придачу.
Медведь снова принялся за мороженую оленью ногу, а у Люры в голове
мелькнула безумная идея. Перед глазами у нее снова пронеслась вереница
летящих меж звездами ведуний, которых она видела той ночью. Но Йореку она
пока ничего не сказала, а вместо этого начала расспрашивать его про
Свальбард и, замирая от восторга, слушала о вековых льдах, о голых скалах и
торосах, среди которых переваливаются с боку на бок сотни моржей, о холодном
море, где кишат тюлени, где нарвалы, взмывая над ледяной свинцовой водой,
бьются друг с другом длинными бивнями, о суровом неприступном береге, о
скалистых утесах высотой чуть не до самого неба, в которых гнездятся и
поджидают свои жертвы целые полчища отвратительных скальных упырей, об
огненных шахтах и угольных ямах, где искусные кузнецы-панцербьорны
выковывают из метеоритного железа толстенные пластины, прочней которых не
сыщешь, а потом превращают их в панцири.
-- Но, Йорек, если они лишили тебя панциря, то откуда же у тебя вот
этот?
-- Сам делал. Заново. На Новой Земле. Из небесного железа. А без
панциря я был не я, а так, серединка наполовинку.
-- Получается, медведь может сам сотворить свою душу, -- изумленно
прошептала Люра. -- Ну и ну! А кто правит Свальбардом? -- снова спросила
девочка. -- У медведей есть король?
-- Его зовут Йофур Ракнисон.
Странно. Она ведь уже слышала это имя. Но где, когда? Кто же его
произносил? Не медведь, не цаган... Кто же тогда? Она вдруг отчетливо
услышала этот голос: сухой, бесстрастный, чуть высокомерно растягивающий
слова. Так говорили в колледже Вод Иорданских. Ну же, Люра, вспоминай, ведь
ты же так хорошо знала этот голос... Но где ты его слышала?
Господи, ну конечно же! Как она могла забыть? В рекреации, в тот
памятный вечер, когда лорд Азриел выступал перед профессорами колледжа Вод
Иорданских. И один из них, профессор-паломник, помянул этого Йофура
Ракнисона. Тогда Люра впервые услышала непонятное слово "панцербьорн", а ей
и невдомек было, что Йофур Ракнисон -- медведь. Но ведь он же еще что-то про
него говорил... Что он опасен, но к нему можно найти подход, если... Если
что? Вспомнить бы... С того времени столько воды утекло.
-- Если твой отец действительно в плену у медведей Свальбарда, --
словно подслушав ее мысли, продолжал Йорек, -- то оттуда не убежишь. Вплавь
не получится, лодку не построить, ведь деревья там не растут. Правда, если
он хорошего роду-племени, то с ним будут обращаться учтиво. Разрешат иметь
дом, лакея и о пище с топливом позаботятся.
-- Значит, получается, панцирных медведей не одолеть?
-- Нет.
-- И перехитрить тоже не получится?
Йорек оторвался от своей трапезы. Он поднял голову и в упор посмотрел
на девочку.
-- Никто и никогда не сможет одолеть панцербьорна. Панцирь мой ты уже
видела. А теперь посмотри на мое оружие.
С этими словами медведь протянул вперед лапу. С внутренней стороны ее
покрывала черная ороговевшая кожа толщиной сантиметра три, а то и более.
Каждый палец заканчивался длинным и острым как бритва когтем.
Люра с благоговейным трепетом дотронулась до них. Вот это да! Когти
длиннее, чем ее ладонь!
-- Одного удара достаточно, чтобы тюленю череп проломить. Или человеку
шею свернуть. Или руки-ноги оторвать. И про зубы мои не забывай. Не удержи
ты меня тогда в Тролльзунде, я бы этому часовому голову расколол, как орех
гнилой. А теперь про хитрости. Запомни, панцербьорна не проведешь. Не
веришь? Ну, давай попробуем. Бери в руки палку и нападай.
Два раза Люру уговаривать не пришлось. Она мгновенно выломала себе
длинную толстую ветку, очистила ее от боковых побегов, так что получилось
что-то вроде шпаги или копья. Йорек Бьернисон сидел, сложив передние лапы на
животе, и терпеливо ждал. У него был до того спокойный и невозмутимый вид,
что девочке даже совестно стало. Ну, как на такого бросаться, да еще с
палкой! Ветка со свистом рассекала воздух: выпад вправо, выпад влево, но
самого Йорека Люра старалась не задевать. Медведь сидел, не шелохнувшись.
Наконец она решилась атаковать, но легонько. Просто чуть-чуть ткнуть
его в живот. В ту же секунду могучая лапа неуловимым движением отбила ветку
в сторону.
Ничего не понимая, девочка попробовала еще раз, потом еще раз. Тщетно!
Медведь двигался куда быстрее и точнее, чем она. Раззадорившаяся Люра
старалась изо всех сил, но ни разу ей не удалось даже дотронуться до Йорека.
Казалось, медведь еще прежде нее самой знал, что она сделает в каждую
следующую секунду. Бросок вперед, выпад в голову -- и огромная лапища
отбрасывает ветку в сторону, а на медведе ни царапины. На все Люрины потуги
он просто не реагировал.
Очертя голову Люра ринулась в атаку. Она пробовала то пырнуть Йорека,
то хлестнуть, то пихнуть, то уколоть. Но лапы были тут как тут. Казалось,
они всюду. В нужную секунду они то отражали удар, то перехватывали ветку и
отшвыривали ее в сторону.
Люра испугалась не на шутку. Она вся взмокла, едва стояла на ногах от
усталости и жадно ловила ртом воздух. Медведь продолжал сидеть, не дрогнув
ни единой мышцей. Окажись у девочки в руках настоящий клинок со смертоносным
лезвием, проку от него было бы ровно столько же. Йорек Бьернисон был
неуязвим.
-- Ты, наверное, и пули на лету ловишь, да? -- спросила Люра, с досадой
отшвырнув в сторону бесполезную палку. -- Но как тебе это удается? В чем
твой секрет?
-- В том, что я не человек. Медведя перехитрить нельзя. Мы видим уловки
и хитрости так же ясно, как, скажем, руки противника или его ноги. Это
древнее знание, люди его забыли. Но тебе, девочка, оно открыто. Не зря же ты
умеешь читать значения символов.
-- Ну, при чем тут это? -- неловко пробормотала Люра. Даже в гневе
медведь внушал ей куда меньший трепет, чем сейчас, когда он был так странно
спокоен.
-- А при том. Взрослые-то их читать не умеют. Вот и получается, что мы
с тобой умеем то, что взрослым не дано: я -- сражаться, ты -- по прибору
своему читать.
-- Н-наверное, ты прав, -- неуверенно кивнула Люра. Внезапно ей пришла
в голову еще одна мыль: -- Что же я тогда, разучусь читать по веритометру,
когда вырасту?
-- Кто же знает? -- пожал плечами медведь. -- Честно говоря, мне не
приходилось раньше ни прибор этот видеть, ни тех, кто по нему читать умеет.
Может, ты какая-нибудь особенная.
Он снова опустился на четвереньки и принялся терзать оленью ногу. Люра,
разгорячившись во время схватки, распахнула было свою шубейку, но ледяной
ветер вмиг пробрал ее до костей, так что она опять закуталась в мех
поплотнее. Ее грызли какие-то странные сомнения. Эх, спросить бы обо всем
веритометр прямо сейчас! Но, во-первых, было жутко холодно, во-вторых,
пришло время трогаться в путь. Люра подхватила коробочки, которые сделал
Йорек. Одну, пустую, она засунула в вещевой мешок Фардера Корама. Другую
побольше, в которой томился жук-шпион, она осторожно положила в сумочку на
поясе, рядом с веритометром. Ну, вот и все. Теперь можно ехать.
Главы шести цаганских кланов условились, что на следующей стоянке Ли
Скорсби надует свой шар и произведет разведку с воздуха. Люра, разумеется,
тут же вызвалась лететь с ним, и ей, разумеется, это строго-настрого
запретили. Тогда она решила, что поедет на его нартах, и всю дорогу донимала
аэронавта расспросами.
-- Господин Скорсби, а до Свальбарда можно долететь?
-- Долететь-то можно, но понадобится специальный дирижабль, наподобие
цеппелина, с газовым двигателем. Или хороший ветер с юга. Но честно тебе
скажу, я бы ни в жисть туда не сунулся. Знаешь, что такое твой Свальбард?
Голое, мрачное, всем ветрам открытое, всеми богами забытое место на
задворках мироздания.
-- Да я просто подумала, может, Йорек Бьернисон хочет домой вернуться,
и тогда...
-- И тогда его сразу же убьют. Йорек ссыльный. Как только он ступит на
землю Свальбарда, они его в клочья разорвут. Мокрого места не оставят.
-- А чем вы будете надувать шар?
-- Есть два способа. Можно водородом. Понимаешь, берут железные опилки,
заливают их серной кислотой, а газ, который начинает выделяться, собирают и
отводят в шар, так он и наполняется. А можно и природным газом, подземным,
если найдешь отдушину рядом с огненной шахтой. Здесь этого добра хватает: и
газа, и масла каменного. Да на самом деле газ получить -- дело нехитрое. Я
могу его и из нефти добыть, и из угля. Возни, правда, много. С отдушиной-то
быстрее всего. Если повезет, без хлопот наполнишь шар подземным газом всего
за час.
-- А сколько человек он может поднять?
-- Ну, шестерых, если нужно.
-- А Йорека может поднять, если на нем панцирь?
-- Почему же нет? Поднимал, приходилось. В Тунгусскую-то кампанию я его
только на шаре от тартар и вызволил. Так получилось, что они его от основных
сил отрезали. Он уже с голоду помирал. Я тогда прорвался на шаре да забрал
его. Ну, дельце было, доложу я тебе. Так кажется -- ерунда, но на самом деле
-- адова работенка. Во-первых, вес его мне пришлось на глазок рассчитывать.
Во-вторых, чтоб спуститься, газ из шара надо выпустить, а как потом
подниматься? Я, конечно, на авось понадеялся, что под его крепостью ледовой,
где он оборону держал, что-нибудь да накопаю. У меня уже на это дело глаз
наметанный, я с воздуха могу землю оценить. Вниз посмотрел -- понял, что газ
там наверняка есть. Так что справились мы: и старину Йорека на борт взяли, и
панцирь его.
-- Господин Скорсби, а правду говорят, будто бы тартары у людей в
головах дырки пробивают?
-- Конечно правду. Так уж у них заведено. Не вчера придумано. Да вот в
Тунгусскую кампанию мы пятерых тартар живьем захватили, так у троих дыры в
башке, а у одного целых две, представляешь?
-- То есть как это у тартар? Они это сами себе делают, так что ли?
-- То-то и оно. Я ж говорю, заведено так. Обычай древний, уж сколько
тысяч лет ему. Сперва кожу на черепе надрезают, но не до конца, а так, чтоб
лоскут-то приподнять да кость обнажить. Потом аккуратненько так в кости
отверстие делают, но очень осторожно, чтоб мозг не повредить, а в конце
лоскут кожи на место пришивают.
-- А я-то думала, что это пытка такая. Что они так только с врагами
поступают.
-- Что ты, что ты, какая пытка, это честь великая! Так они открывают
себя для беседы с богами.
-- А про такого ученого, Станислауса Груммана, вам не приходилось
слышать?
-- Грумман... Грумман... Помнится, я встречал одного парня из его
экспедиции года два назад. Я тогда как раз через Енисей летел. Так он мне
рассказал, что Грумман вроде собирается куда-то в верховья Енисея, чтобы
жить там в тартарском племени. К слову сказать, ему, по-моему, как раз такую
дырку в голове пробили. Это что-то вроде обряда посвящения. Врать не буду, я
точнее ничего не знаю. Да и парень, который мне обо всем рассказал, тоже
мало что знал.
-- Но если Грумман для них все равно что знатный тартарин, значит, они
не должны были его убивать?
-- Как то есть убивать? Он что, умер?
-- Умер. Я своими глазами его голову видела, -- похвасталась Люра. --
Ее мой папа нашел, а потом отвез в Оксфорд, в колледж Вод Иорданских, чтобы
профессорам показать. И я тоже видела. Они с нее скальп сняли. Страшно так!
-- Кто с кого скальп снял?
-- Ну, кто, тартары, конечно, с Груммана. Так один профессор сказал...
Хотя...
-- Нет, -- скептически покачал головой Ли. -- Тартары тут ни при чем.
Или это был не Грумман. Папаша твой, видать, темнил чего-то.
-- Может, и темнил, -- согласилась Люра. -- Он ведь у колледжа денег
просил.
-- Значит, голову им показал, а они ему сразу денег дали, так что ли?
-- Так.
-- Ну, молодец парень! Лихо он их! Ясное дело, как тебе такое покажут,
сердце в пятки уйдет. Тут уж не до подробностей, верно?
-- Верно. Особенно если ты профессор из колледжа.
-- Ну, тут уж тебе видней. Так вот, даже если допустить, что это
действительно была голова Груммана, то тут не тартары руку приложили, чем
угодно клянусь. Тартары снимают скальпы только с врагов, своих они не
трогают, а Грумман стал им свой, все равно что тартарин, даже если не по
крови.
Люра пыталась хоть как-то осмыслить все услышанное. Собаки резво бежали
вперед. Девочка чувствовала, что навстречу ей несутся могучие потоки и все в
них имеет смысл: мертвяки, их жестокость, их панический страх перед
Серебристой Пылью, город за завесой северного сияния, ее отец, томящийся в
Свальбарде, ее мать... Она же совсем о ней забыла! Где она? А еще
веритометр, ведуньи, летящие на север. И бедный маленький Тони Макариос. И
механический жук-шпион, и Йорек Бьернисон с его пугающей неуязвимостью в
схватке...
Веки девочки тяжелели, ее сморил сон. А собаки все бежали и бежали
вперед, с каждым часом неумолимо приближаясь к Больвангару.
На самом деле, что бы там ни думала Люра, но и Джон Фаа, и старый
Фардер Корам ни на минуту не забывали о миссис Кольтер, и это временное
затишье их весьма тревожило. Однако они и представить себе не могли, что
творится в душе у девочки. Люра часто возвращалась мыслями к миссис Кольтер,
но если она уже почти научилась считать лорда Азриела папой, то ей и в
голову не приходило думать об этой женщине как о маме. Миссис Кольтер
внушала ей почти суеверный ужас. Всему виной был ее альм, золотистый
тамарин. У Пана он не вызывал ничего, кроме всепоглощающей ненависти. Кроме
того, Люра чувствовала, что от него ничего не скроешь. Мерзкая тварь
наверняка прознала про веритометр.
Нет, в покое они ее не оставят. Найдут и под землей. И жук-шпион
наверняка их рук дело.
Однако первый удар пришел откуда не ждали. Цагане собирались сделать
большой привал. Нужно было дать собакам передохнуть, починить парочку нарт и
приготовить оружие к бою, ведь штурм Больвангара уже не за горами. Джон Фаа
надеялся, что Ли Скорсби сможет найти выход подземного газа и наполнить свой
воздушный шар. К слову сказать, у бесстрашного аэронавта таких шаров было
два, так вот, на том, что поменьше, и предполагалось провести разведку
воздуха. Однако ничего не вышло. Ли, который чувствовал малейшие изменения в
погоде не хуже заправского морского волка, сказал, что будет туман. И точно,
не успели они сделать привал, как начала сгущаться мутная наволочь.
Подниматься в воздух было бесполезно, все равно ни зги не видать, вот Ли и
пришлось довольствоваться тем, что он в очередной раз проверил готовность
своего оборудования, хотя все и так находилось в идеальном порядке. И вдруг
из темноты на лагерь обрушился град стрел.
Трое цаган рухнули наземь, как подкошенные, и в мгновение ока испустили
дух. Никто не услышал ни звука, просто кто-то вдруг заметил, что стоявший
только что рядом с ним человек как-то неловко оседает на снег и больше не
встает. Но когда, почуяв недоброе, цагане начали бить тревогу, было уже
слишком поздно. Все новые и новые стрелы летели в них из тумана, рассекая
воздух со свистом, пронзая насквозь задубевшую от холода парусину кибиток,
впиваясь в деревянные части нарт. Люди, не понимая, что творится, испуганно
озирались вокруг.
Первым опомнился Джон Фаа, по лагерю зычно раскатился его приказ.
Застывшие на морозе руки, занемевшие ноги задвигались быстрее, но все новые
и новые стрелы смертоносным дождем сыпались с небес.
Люра даже не сообразила, что нужно прятаться, когда смерть витает у
тебя над головой. Пантелеймон, обернувшийся снежным барсом, оказался куда
догадливее и, ни слова не говоря, швырнул девочку в снег, чтобы не маячила
на виду, как живая мишень. Протирая запорошенные глаза и отплевываясь, она
пыталась хоть что-нибудь разобрать в общем шуме и хаосе. Вот послышался
мощный рык и металлический лязг панциря, а вслед за этим Йорек Бьернисон в
полном боевом облачении перемахнул одним прыжком через нарты и исчез в серой
туманной мгле. Раздались чьи-то отчаянные вопли, злобный рев, хруст костей,
грохот, звук богатырских ударов, истошные крики ужаса и все перекрывающий
яростный медвежий рык, рык зверя, сеющего в стане врагов смерть и
разрушение.
Но кто они, эти враги? Пока что Люра не заметила ни единой, даже самой
неверной тени. Цагане, сбившись в кучки возле нарт, пытались защитить обоз,
но это явно было ошибкой. Даже Люра понимала, что теперь они как на ладони.
Стрелять из ружей, когда на руках у тебя перчатки или меховые рукавицы,
оказалось делом нелегким, раздалось лишь три-четыре неуверенных выстрела, и
все это под непрекращающимся ливнем стрел, который косил цаган одного за
другим, и они падали и падали замертво.
-- Простите меня, простите, -- шептала Люра в отчаянии. -- Вы же не
знали, а я не предупредила.
Внезапно она услышала рычание Пантелеймона, перешедшее в хрип, потому
что кто-то впился ему в горло. У Люры потемнело в глазах от удушья... Она
почувствовала, как чьи-то цепкие руки хватают ее. Вонючая рукавица зажимает
ей рот. Девочка отчаянно бьется, но ее безжалостно вздергивают в воздух и,
словно куль с мукой, перешвыривают кому-то другому, потом снова толкают в
снег, лицом вниз. Перед глазами все плывет, к горлу подкатывает дурнота,
заломленные назад руки безумно болят. Ей кажется, что она слышит хруст
собственных лопаток. Кто-то сноровисто связывает ей запястья за спиной и
нахлобучивает капюшон пониже, чтобы заглушить рвущиеся из ее горла вопли,
ведь все это время она что есть силы зовет:
-- Йорек! Йорек Бьернисон! На помощь!
Но слышит ли он? Этого девочка не знает. Она чувствует, что ее вновь
поднимают, куда-то тащат и швыряют лицом вниз на какую-то жесткую
поверхность, которая вдруг начинает подпрыгивать, как на ухабах. Значит, это
нарты, и они стремительно мчатся... Но куда? До ее слуха доносятся отголоски
всеобщего хаоса и смятения. Ей чудится, что она слышит могучий рык Йорека,
но ездовые собаки рвутся вперед. Ее подбрасывает, как тряпичную куклу, руки
скручены за спиной, рот забит грязным снегом, слезы ярости и страха
неудержимо бегут по щекам. Она ничего не видит, только слышит чужую
непонятную речь.
-- Пан, -- хрипит Люра.
-- Ш-ш-ш, -- шелестит в ответ мышонок Пантелеймон. -- Тихо, тихо, я с
тобой. Сейчас вздохнешь, сейчас. Я помогу...
Крошечные лапки отчаянно пытаются расправить капюшон, чтобы дать
девочке возможность дышать. Люра отплевывается и жадно хватает ртом ледяной
воздух. Теперь она может шевелить губами.
-- Кто эти люди?
-- Похоже, тартары. И Джона Фаа они...
-- Нет!
-- Что "нет", я сам видел, как он упал. Но как же он так попался, как
мальчишка, врасплох!
-- Это мы виноваты. Ведь надо было, надо было взглянуть на веритометр!
Я же хотела! Надо было предупредить...
-- Ч-ш-ш, не двигайся. Пусть думают, что ты без сознания.
В холодном воздухе разносилось лишь щелканье кнута да повизгивание
ездовых собак. По тому, как сильно ее швыряло и подбрасывало, Люра
сообразила, что разогнались они не на шутку. Она изо всех сил
прислушивалась, пытаясь разобрать в отдалении шум битвы, но тщетно. Лишь
несколько приглушенных залпов, а потом стихли и они, и вновь ничего, кроме
скрипа полозьев, свиста ветра да собачьего визга.
-- Они нас везут к мертвякам.
Слова застывали у нее на губах, и самое страшное из них --
"рассечение", наполняло все ее существо леденящим ужасом. Пан, дрожа,
прильнул к ее щеке.
-- Я им не дамся, -- прошептал он девочке.
-- Я тоже. Мы им еще всем покажем.
-- И Йорек, он уж точно покажет. Он от них мокрого места не оставит.
-- Где этот Больвангар, далеко?
Этого Пан не знал. Может, день пути, может, меньше. Они мчались все
дальше и дальше. Немилосердная тряска причиняла девочке чудовищные
страдания. Внезапно нарты чуть замедлили ход, и чья-то рука грубо сдернула с
Люриной головы капюшон, перевернув девочку на спину.
Прямо над собой в тусклом свете фонаря она увидела широкоскулое лицо с
раскосыми щелками глаз, в которых блеснул жадный огонек, особенно когда
Пантелеймон белым горностаем выскользнул из-под опушки капюшона и угрожающе
зашипел, оскалив острые мелкие зубы. Альм незнакомца, крупная неуклюжая
росомаха, ощерилась в ответ, но Пан не дрогнул.
Человек резко рванул Люру на себя и посадил ее, так что спиной девочка
упиралась в борт саней. Но из-за того, что руки у нее по-прежнему были
связаны сзади, она не могла сохранять равновесие и все время неловко
заваливалась на бок. Что-то бормоча, человек распустил ей веревку на
запястьях, но зато крепко привязал одну щиколотку к другой.
Несмотря на густой снег и туман, Люра хорошо разглядела незнакомца. И
он, и каюр, правивший упряжкой собак, обладали, судя по всему, недюжинной
силой; в санях сидели цепко, совсем не так, как цагане. Чувствовалось, что
они здесь в своей стихии.
Человек заговорил, но Люра не поняла ни слова. Он произнес еще что-то,
на другом наречии, но, догадавшись, что девочка его тоже не знает, перешел
на ломаный английский.
-- Твоя звать?
Пантелеймон вздыбил шерсть на холке и предостерегающе выгнул спину.
Люра мгновенно догадалась, что он хочет ей сказать. Эти люди не знают, кто
она такая! Значит, их послала не миссис Кольтер! Господи, а может, они вовсе
не на службе у мертвяков, а так, сами по себе?
-- Лиззи Брукс, -- выпалила Люра и ткнула себя пальцем в грудь.
-- Лиззи Брукс, -- радостно закивал человек, -- моя везет тебя хорошая
места. Хорошая люди.
-- Кто вы такие?
-- Моя охотник. Моя самоед, Север живем.
-- Куда вы меня везете?
-- Хорошая места. Хорошая люди. Зачем твоя панцербьорн?
-- Чтобы охранять нас.
Человек радостно захохотал:
-- Твоя плохо охранять! Моя твоя поймал!
Люра чуть не до крови прикусила губу, чтобы не отвечать.
-- Кто твоя люди? Там? -- вновь принялся за расспросы самоед, показывая
рукой в ту сторону, откуда они ехали.
-- Купцы. Продают, покупают.
-- Продавай -- покупай... Чего продавай -- покупай?
-- Меха, спирт... Табак, разное.
-- Табак продавай, мех покупай?
-- Правильно.
Самоед залопотал, обращаясь к каюру, тот, не оборачиваясь, прокричал
ему что-то в ответ. Нарты тем временем мчались и мчались дальше. Люра изо
всех сил тянула шею, стараясь разглядеть, что там впереди, но снег повалил
густыми хлопьями, в темном небе не видно было ни зги, и вскоре девочка
совсем окоченела на ледяном ветру. Лучше уж лежать ничком, все-таки меньше
продувает. Человек и его альм без слов понимали друг друга, так что Люра и
Пантелеймон изо всех сил старались не трусить, но стоило им хоть на секунду
представить себе, что Джона Фаа больше нет... А как же Фардер Корам, что с
ним сейчас? И Йорек, могучий Йорек Бьернисон? А вдруг он разметал этих
самоедов и уже мчится за ней вдогонку! Только как же они теперь найдут ее?
От всех этих мыслей Люре впервые в жизни стало себя жалко.
так что получились боковые стенки и донце. Теперь оставалось только вытянуть
крышку. По Люриной просьбе он изготовил таких коробочек две: одну точно в
размер старой жестянки из-под табака, а другую побольше. В нее-то и положили
коробочку с жуком-шпионом, а образовавшийся зазор заполнили клочками шерсти,
мхом, лишайниками и утрамбовали все это получше, чтобы зудящее жужжание было
меньше слышно. Потом отогнули крышку, плотно обжали края -- и готово дело.
Получился аккуратный невысокий цилиндрик, по размеру и форме в точности как
Люрин веритометр.
Теперь можно было и отдохнуть. Йорек обгладывал мороженую оленью ногу,
твердую как камень. Люра сидела рядом.
-- Йорек, -- нерешительно начала девочка. -- Наверное, очень плохо,
когда у тебя нет альма, правда? Тебе ведь одиноко так жить.
-- Одиноко? -- недоуменно произнес Йорек. -- Откуда мне знать? Вон мне
говорят, что здесь холодно. А мне и невдомек, что такое холод, я-то не
мерзну никогда. И про одиночество не ведаю. Медведям компания ни к чему.
Заведено так.
-- А как же медведи из Свальбарда? Ведь их там целые тысячи, я сама
слышала.
Йорек ничего не ответил, только рванул зубами задубевший кусок мяса
так, что треск пошел, будто кто-то сучья ломает.
-- Ты прости меня, пожалуйста. -- Люра неловко заерзала на своем месте.
-- Я же не хотела тебя обидеть. Просто мне ужасно интересно. А уж к
Свальбарду и к тамошним медведям у меня интерес особый. Там ведь мой папа.
-- Кто такой?
-- Его зовут лорд Азриел. Его держат в Свальбарде пленником. А выдали
его медведям мертвяки. Заплатили им, наверное, чтобы стерегли его получше.
-- Не знаю. Я не свальбардский медведь.
-- Я думала, что раньше...
-- Нет. Меня изгнали. В наказание. За то, что я убил другого медведя.
Лишили славы, богатства, лишили панциря и сослали сюда, на задворки вашего
мира. Так что теперь я обречен либо быть наемным воином, когда есть
наниматель, либо работать, как вьючная скотина, и хлестать спирт, чтобы
навсегда забыть, кто я.
-- А как же ты убил другого медведя?
-- В гневе. У панцербьорнов не принято изливать гнев друг на друга. А я
вот со своим не совладал. Убил, за что и получил по заслугам.
-- Подумать только, -- в голосе Люры звенело нескрываемое восхищение,
-- ты был богат, знатен, ну прямо как мой папа! С ним ведь все то же самое
случилось, когда я родилась. Правда-правда, он тоже убил одного человека в
гневе, а его за это лишили всех прав и состояния. Только это давно было, а
пленником Свальбарда он уже потом стал. Жалко только, что я про этот
Свальбард ничегошеньки не знаю. Знаю только, что это Крайний Север. Там что,
всюду лед? А море замерзает? Вдруг по замерзшему морю туда дойти можно?
-- Отсюда не дойдешь. Мы южнее, а к югу от Свальбарда море когда
замерзает, когда нет. Год на год не приходится. Лодка нужна. Корабль.
-- Или шар воздушный.
-- Или шар воздушный, да еще попутный ветер в придачу.
Медведь снова принялся за мороженую оленью ногу, а у Люры в голове
мелькнула безумная идея. Перед глазами у нее снова пронеслась вереница
летящих меж звездами ведуний, которых она видела той ночью. Но Йореку она
пока ничего не сказала, а вместо этого начала расспрашивать его про
Свальбард и, замирая от восторга, слушала о вековых льдах, о голых скалах и
торосах, среди которых переваливаются с боку на бок сотни моржей, о холодном
море, где кишат тюлени, где нарвалы, взмывая над ледяной свинцовой водой,
бьются друг с другом длинными бивнями, о суровом неприступном береге, о
скалистых утесах высотой чуть не до самого неба, в которых гнездятся и
поджидают свои жертвы целые полчища отвратительных скальных упырей, об
огненных шахтах и угольных ямах, где искусные кузнецы-панцербьорны
выковывают из метеоритного железа толстенные пластины, прочней которых не
сыщешь, а потом превращают их в панцири.
-- Но, Йорек, если они лишили тебя панциря, то откуда же у тебя вот
этот?
-- Сам делал. Заново. На Новой Земле. Из небесного железа. А без
панциря я был не я, а так, серединка наполовинку.
-- Получается, медведь может сам сотворить свою душу, -- изумленно
прошептала Люра. -- Ну и ну! А кто правит Свальбардом? -- снова спросила
девочка. -- У медведей есть король?
-- Его зовут Йофур Ракнисон.
Странно. Она ведь уже слышала это имя. Но где, когда? Кто же его
произносил? Не медведь, не цаган... Кто же тогда? Она вдруг отчетливо
услышала этот голос: сухой, бесстрастный, чуть высокомерно растягивающий
слова. Так говорили в колледже Вод Иорданских. Ну же, Люра, вспоминай, ведь
ты же так хорошо знала этот голос... Но где ты его слышала?
Господи, ну конечно же! Как она могла забыть? В рекреации, в тот
памятный вечер, когда лорд Азриел выступал перед профессорами колледжа Вод
Иорданских. И один из них, профессор-паломник, помянул этого Йофура
Ракнисона. Тогда Люра впервые услышала непонятное слово "панцербьорн", а ей
и невдомек было, что Йофур Ракнисон -- медведь. Но ведь он же еще что-то про
него говорил... Что он опасен, но к нему можно найти подход, если... Если
что? Вспомнить бы... С того времени столько воды утекло.
-- Если твой отец действительно в плену у медведей Свальбарда, --
словно подслушав ее мысли, продолжал Йорек, -- то оттуда не убежишь. Вплавь
не получится, лодку не построить, ведь деревья там не растут. Правда, если
он хорошего роду-племени, то с ним будут обращаться учтиво. Разрешат иметь
дом, лакея и о пище с топливом позаботятся.
-- Значит, получается, панцирных медведей не одолеть?
-- Нет.
-- И перехитрить тоже не получится?
Йорек оторвался от своей трапезы. Он поднял голову и в упор посмотрел
на девочку.
-- Никто и никогда не сможет одолеть панцербьорна. Панцирь мой ты уже
видела. А теперь посмотри на мое оружие.
С этими словами медведь протянул вперед лапу. С внутренней стороны ее
покрывала черная ороговевшая кожа толщиной сантиметра три, а то и более.
Каждый палец заканчивался длинным и острым как бритва когтем.
Люра с благоговейным трепетом дотронулась до них. Вот это да! Когти
длиннее, чем ее ладонь!
-- Одного удара достаточно, чтобы тюленю череп проломить. Или человеку
шею свернуть. Или руки-ноги оторвать. И про зубы мои не забывай. Не удержи
ты меня тогда в Тролльзунде, я бы этому часовому голову расколол, как орех
гнилой. А теперь про хитрости. Запомни, панцербьорна не проведешь. Не
веришь? Ну, давай попробуем. Бери в руки палку и нападай.
Два раза Люру уговаривать не пришлось. Она мгновенно выломала себе
длинную толстую ветку, очистила ее от боковых побегов, так что получилось
что-то вроде шпаги или копья. Йорек Бьернисон сидел, сложив передние лапы на
животе, и терпеливо ждал. У него был до того спокойный и невозмутимый вид,
что девочке даже совестно стало. Ну, как на такого бросаться, да еще с
палкой! Ветка со свистом рассекала воздух: выпад вправо, выпад влево, но
самого Йорека Люра старалась не задевать. Медведь сидел, не шелохнувшись.
Наконец она решилась атаковать, но легонько. Просто чуть-чуть ткнуть
его в живот. В ту же секунду могучая лапа неуловимым движением отбила ветку
в сторону.
Ничего не понимая, девочка попробовала еще раз, потом еще раз. Тщетно!
Медведь двигался куда быстрее и точнее, чем она. Раззадорившаяся Люра
старалась изо всех сил, но ни разу ей не удалось даже дотронуться до Йорека.
Казалось, медведь еще прежде нее самой знал, что она сделает в каждую
следующую секунду. Бросок вперед, выпад в голову -- и огромная лапища
отбрасывает ветку в сторону, а на медведе ни царапины. На все Люрины потуги
он просто не реагировал.
Очертя голову Люра ринулась в атаку. Она пробовала то пырнуть Йорека,
то хлестнуть, то пихнуть, то уколоть. Но лапы были тут как тут. Казалось,
они всюду. В нужную секунду они то отражали удар, то перехватывали ветку и
отшвыривали ее в сторону.
Люра испугалась не на шутку. Она вся взмокла, едва стояла на ногах от
усталости и жадно ловила ртом воздух. Медведь продолжал сидеть, не дрогнув
ни единой мышцей. Окажись у девочки в руках настоящий клинок со смертоносным
лезвием, проку от него было бы ровно столько же. Йорек Бьернисон был
неуязвим.
-- Ты, наверное, и пули на лету ловишь, да? -- спросила Люра, с досадой
отшвырнув в сторону бесполезную палку. -- Но как тебе это удается? В чем
твой секрет?
-- В том, что я не человек. Медведя перехитрить нельзя. Мы видим уловки
и хитрости так же ясно, как, скажем, руки противника или его ноги. Это
древнее знание, люди его забыли. Но тебе, девочка, оно открыто. Не зря же ты
умеешь читать значения символов.
-- Ну, при чем тут это? -- неловко пробормотала Люра. Даже в гневе
медведь внушал ей куда меньший трепет, чем сейчас, когда он был так странно
спокоен.
-- А при том. Взрослые-то их читать не умеют. Вот и получается, что мы
с тобой умеем то, что взрослым не дано: я -- сражаться, ты -- по прибору
своему читать.
-- Н-наверное, ты прав, -- неуверенно кивнула Люра. Внезапно ей пришла
в голову еще одна мыль: -- Что же я тогда, разучусь читать по веритометру,
когда вырасту?
-- Кто же знает? -- пожал плечами медведь. -- Честно говоря, мне не
приходилось раньше ни прибор этот видеть, ни тех, кто по нему читать умеет.
Может, ты какая-нибудь особенная.
Он снова опустился на четвереньки и принялся терзать оленью ногу. Люра,
разгорячившись во время схватки, распахнула было свою шубейку, но ледяной
ветер вмиг пробрал ее до костей, так что она опять закуталась в мех
поплотнее. Ее грызли какие-то странные сомнения. Эх, спросить бы обо всем
веритометр прямо сейчас! Но, во-первых, было жутко холодно, во-вторых,
пришло время трогаться в путь. Люра подхватила коробочки, которые сделал
Йорек. Одну, пустую, она засунула в вещевой мешок Фардера Корама. Другую
побольше, в которой томился жук-шпион, она осторожно положила в сумочку на
поясе, рядом с веритометром. Ну, вот и все. Теперь можно ехать.
Главы шести цаганских кланов условились, что на следующей стоянке Ли
Скорсби надует свой шар и произведет разведку с воздуха. Люра, разумеется,
тут же вызвалась лететь с ним, и ей, разумеется, это строго-настрого
запретили. Тогда она решила, что поедет на его нартах, и всю дорогу донимала
аэронавта расспросами.
-- Господин Скорсби, а до Свальбарда можно долететь?
-- Долететь-то можно, но понадобится специальный дирижабль, наподобие
цеппелина, с газовым двигателем. Или хороший ветер с юга. Но честно тебе
скажу, я бы ни в жисть туда не сунулся. Знаешь, что такое твой Свальбард?
Голое, мрачное, всем ветрам открытое, всеми богами забытое место на
задворках мироздания.
-- Да я просто подумала, может, Йорек Бьернисон хочет домой вернуться,
и тогда...
-- И тогда его сразу же убьют. Йорек ссыльный. Как только он ступит на
землю Свальбарда, они его в клочья разорвут. Мокрого места не оставят.
-- А чем вы будете надувать шар?
-- Есть два способа. Можно водородом. Понимаешь, берут железные опилки,
заливают их серной кислотой, а газ, который начинает выделяться, собирают и
отводят в шар, так он и наполняется. А можно и природным газом, подземным,
если найдешь отдушину рядом с огненной шахтой. Здесь этого добра хватает: и
газа, и масла каменного. Да на самом деле газ получить -- дело нехитрое. Я
могу его и из нефти добыть, и из угля. Возни, правда, много. С отдушиной-то
быстрее всего. Если повезет, без хлопот наполнишь шар подземным газом всего
за час.
-- А сколько человек он может поднять?
-- Ну, шестерых, если нужно.
-- А Йорека может поднять, если на нем панцирь?
-- Почему же нет? Поднимал, приходилось. В Тунгусскую-то кампанию я его
только на шаре от тартар и вызволил. Так получилось, что они его от основных
сил отрезали. Он уже с голоду помирал. Я тогда прорвался на шаре да забрал
его. Ну, дельце было, доложу я тебе. Так кажется -- ерунда, но на самом деле
-- адова работенка. Во-первых, вес его мне пришлось на глазок рассчитывать.
Во-вторых, чтоб спуститься, газ из шара надо выпустить, а как потом
подниматься? Я, конечно, на авось понадеялся, что под его крепостью ледовой,
где он оборону держал, что-нибудь да накопаю. У меня уже на это дело глаз
наметанный, я с воздуха могу землю оценить. Вниз посмотрел -- понял, что газ
там наверняка есть. Так что справились мы: и старину Йорека на борт взяли, и
панцирь его.
-- Господин Скорсби, а правду говорят, будто бы тартары у людей в
головах дырки пробивают?
-- Конечно правду. Так уж у них заведено. Не вчера придумано. Да вот в
Тунгусскую кампанию мы пятерых тартар живьем захватили, так у троих дыры в
башке, а у одного целых две, представляешь?
-- То есть как это у тартар? Они это сами себе делают, так что ли?
-- То-то и оно. Я ж говорю, заведено так. Обычай древний, уж сколько
тысяч лет ему. Сперва кожу на черепе надрезают, но не до конца, а так, чтоб
лоскут-то приподнять да кость обнажить. Потом аккуратненько так в кости
отверстие делают, но очень осторожно, чтоб мозг не повредить, а в конце
лоскут кожи на место пришивают.
-- А я-то думала, что это пытка такая. Что они так только с врагами
поступают.
-- Что ты, что ты, какая пытка, это честь великая! Так они открывают
себя для беседы с богами.
-- А про такого ученого, Станислауса Груммана, вам не приходилось
слышать?
-- Грумман... Грумман... Помнится, я встречал одного парня из его
экспедиции года два назад. Я тогда как раз через Енисей летел. Так он мне
рассказал, что Грумман вроде собирается куда-то в верховья Енисея, чтобы
жить там в тартарском племени. К слову сказать, ему, по-моему, как раз такую
дырку в голове пробили. Это что-то вроде обряда посвящения. Врать не буду, я
точнее ничего не знаю. Да и парень, который мне обо всем рассказал, тоже
мало что знал.
-- Но если Грумман для них все равно что знатный тартарин, значит, они
не должны были его убивать?
-- Как то есть убивать? Он что, умер?
-- Умер. Я своими глазами его голову видела, -- похвасталась Люра. --
Ее мой папа нашел, а потом отвез в Оксфорд, в колледж Вод Иорданских, чтобы
профессорам показать. И я тоже видела. Они с нее скальп сняли. Страшно так!
-- Кто с кого скальп снял?
-- Ну, кто, тартары, конечно, с Груммана. Так один профессор сказал...
Хотя...
-- Нет, -- скептически покачал головой Ли. -- Тартары тут ни при чем.
Или это был не Грумман. Папаша твой, видать, темнил чего-то.
-- Может, и темнил, -- согласилась Люра. -- Он ведь у колледжа денег
просил.
-- Значит, голову им показал, а они ему сразу денег дали, так что ли?
-- Так.
-- Ну, молодец парень! Лихо он их! Ясное дело, как тебе такое покажут,
сердце в пятки уйдет. Тут уж не до подробностей, верно?
-- Верно. Особенно если ты профессор из колледжа.
-- Ну, тут уж тебе видней. Так вот, даже если допустить, что это
действительно была голова Груммана, то тут не тартары руку приложили, чем
угодно клянусь. Тартары снимают скальпы только с врагов, своих они не
трогают, а Грумман стал им свой, все равно что тартарин, даже если не по
крови.
Люра пыталась хоть как-то осмыслить все услышанное. Собаки резво бежали
вперед. Девочка чувствовала, что навстречу ей несутся могучие потоки и все в
них имеет смысл: мертвяки, их жестокость, их панический страх перед
Серебристой Пылью, город за завесой северного сияния, ее отец, томящийся в
Свальбарде, ее мать... Она же совсем о ней забыла! Где она? А еще
веритометр, ведуньи, летящие на север. И бедный маленький Тони Макариос. И
механический жук-шпион, и Йорек Бьернисон с его пугающей неуязвимостью в
схватке...
Веки девочки тяжелели, ее сморил сон. А собаки все бежали и бежали
вперед, с каждым часом неумолимо приближаясь к Больвангару.
На самом деле, что бы там ни думала Люра, но и Джон Фаа, и старый
Фардер Корам ни на минуту не забывали о миссис Кольтер, и это временное
затишье их весьма тревожило. Однако они и представить себе не могли, что
творится в душе у девочки. Люра часто возвращалась мыслями к миссис Кольтер,
но если она уже почти научилась считать лорда Азриела папой, то ей и в
голову не приходило думать об этой женщине как о маме. Миссис Кольтер
внушала ей почти суеверный ужас. Всему виной был ее альм, золотистый
тамарин. У Пана он не вызывал ничего, кроме всепоглощающей ненависти. Кроме
того, Люра чувствовала, что от него ничего не скроешь. Мерзкая тварь
наверняка прознала про веритометр.
Нет, в покое они ее не оставят. Найдут и под землей. И жук-шпион
наверняка их рук дело.
Однако первый удар пришел откуда не ждали. Цагане собирались сделать
большой привал. Нужно было дать собакам передохнуть, починить парочку нарт и
приготовить оружие к бою, ведь штурм Больвангара уже не за горами. Джон Фаа
надеялся, что Ли Скорсби сможет найти выход подземного газа и наполнить свой
воздушный шар. К слову сказать, у бесстрашного аэронавта таких шаров было
два, так вот, на том, что поменьше, и предполагалось провести разведку
воздуха. Однако ничего не вышло. Ли, который чувствовал малейшие изменения в
погоде не хуже заправского морского волка, сказал, что будет туман. И точно,
не успели они сделать привал, как начала сгущаться мутная наволочь.
Подниматься в воздух было бесполезно, все равно ни зги не видать, вот Ли и
пришлось довольствоваться тем, что он в очередной раз проверил готовность
своего оборудования, хотя все и так находилось в идеальном порядке. И вдруг
из темноты на лагерь обрушился град стрел.
Трое цаган рухнули наземь, как подкошенные, и в мгновение ока испустили
дух. Никто не услышал ни звука, просто кто-то вдруг заметил, что стоявший
только что рядом с ним человек как-то неловко оседает на снег и больше не
встает. Но когда, почуяв недоброе, цагане начали бить тревогу, было уже
слишком поздно. Все новые и новые стрелы летели в них из тумана, рассекая
воздух со свистом, пронзая насквозь задубевшую от холода парусину кибиток,
впиваясь в деревянные части нарт. Люди, не понимая, что творится, испуганно
озирались вокруг.
Первым опомнился Джон Фаа, по лагерю зычно раскатился его приказ.
Застывшие на морозе руки, занемевшие ноги задвигались быстрее, но все новые
и новые стрелы смертоносным дождем сыпались с небес.
Люра даже не сообразила, что нужно прятаться, когда смерть витает у
тебя над головой. Пантелеймон, обернувшийся снежным барсом, оказался куда
догадливее и, ни слова не говоря, швырнул девочку в снег, чтобы не маячила
на виду, как живая мишень. Протирая запорошенные глаза и отплевываясь, она
пыталась хоть что-нибудь разобрать в общем шуме и хаосе. Вот послышался
мощный рык и металлический лязг панциря, а вслед за этим Йорек Бьернисон в
полном боевом облачении перемахнул одним прыжком через нарты и исчез в серой
туманной мгле. Раздались чьи-то отчаянные вопли, злобный рев, хруст костей,
грохот, звук богатырских ударов, истошные крики ужаса и все перекрывающий
яростный медвежий рык, рык зверя, сеющего в стане врагов смерть и
разрушение.
Но кто они, эти враги? Пока что Люра не заметила ни единой, даже самой
неверной тени. Цагане, сбившись в кучки возле нарт, пытались защитить обоз,
но это явно было ошибкой. Даже Люра понимала, что теперь они как на ладони.
Стрелять из ружей, когда на руках у тебя перчатки или меховые рукавицы,
оказалось делом нелегким, раздалось лишь три-четыре неуверенных выстрела, и
все это под непрекращающимся ливнем стрел, который косил цаган одного за
другим, и они падали и падали замертво.
-- Простите меня, простите, -- шептала Люра в отчаянии. -- Вы же не
знали, а я не предупредила.
Внезапно она услышала рычание Пантелеймона, перешедшее в хрип, потому
что кто-то впился ему в горло. У Люры потемнело в глазах от удушья... Она
почувствовала, как чьи-то цепкие руки хватают ее. Вонючая рукавица зажимает
ей рот. Девочка отчаянно бьется, но ее безжалостно вздергивают в воздух и,
словно куль с мукой, перешвыривают кому-то другому, потом снова толкают в
снег, лицом вниз. Перед глазами все плывет, к горлу подкатывает дурнота,
заломленные назад руки безумно болят. Ей кажется, что она слышит хруст
собственных лопаток. Кто-то сноровисто связывает ей запястья за спиной и
нахлобучивает капюшон пониже, чтобы заглушить рвущиеся из ее горла вопли,
ведь все это время она что есть силы зовет:
-- Йорек! Йорек Бьернисон! На помощь!
Но слышит ли он? Этого девочка не знает. Она чувствует, что ее вновь
поднимают, куда-то тащат и швыряют лицом вниз на какую-то жесткую
поверхность, которая вдруг начинает подпрыгивать, как на ухабах. Значит, это
нарты, и они стремительно мчатся... Но куда? До ее слуха доносятся отголоски
всеобщего хаоса и смятения. Ей чудится, что она слышит могучий рык Йорека,
но ездовые собаки рвутся вперед. Ее подбрасывает, как тряпичную куклу, руки
скручены за спиной, рот забит грязным снегом, слезы ярости и страха
неудержимо бегут по щекам. Она ничего не видит, только слышит чужую
непонятную речь.
-- Пан, -- хрипит Люра.
-- Ш-ш-ш, -- шелестит в ответ мышонок Пантелеймон. -- Тихо, тихо, я с
тобой. Сейчас вздохнешь, сейчас. Я помогу...
Крошечные лапки отчаянно пытаются расправить капюшон, чтобы дать
девочке возможность дышать. Люра отплевывается и жадно хватает ртом ледяной
воздух. Теперь она может шевелить губами.
-- Кто эти люди?
-- Похоже, тартары. И Джона Фаа они...
-- Нет!
-- Что "нет", я сам видел, как он упал. Но как же он так попался, как
мальчишка, врасплох!
-- Это мы виноваты. Ведь надо было, надо было взглянуть на веритометр!
Я же хотела! Надо было предупредить...
-- Ч-ш-ш, не двигайся. Пусть думают, что ты без сознания.
В холодном воздухе разносилось лишь щелканье кнута да повизгивание
ездовых собак. По тому, как сильно ее швыряло и подбрасывало, Люра
сообразила, что разогнались они не на шутку. Она изо всех сил
прислушивалась, пытаясь разобрать в отдалении шум битвы, но тщетно. Лишь
несколько приглушенных залпов, а потом стихли и они, и вновь ничего, кроме
скрипа полозьев, свиста ветра да собачьего визга.
-- Они нас везут к мертвякам.
Слова застывали у нее на губах, и самое страшное из них --
"рассечение", наполняло все ее существо леденящим ужасом. Пан, дрожа,
прильнул к ее щеке.
-- Я им не дамся, -- прошептал он девочке.
-- Я тоже. Мы им еще всем покажем.
-- И Йорек, он уж точно покажет. Он от них мокрого места не оставит.
-- Где этот Больвангар, далеко?
Этого Пан не знал. Может, день пути, может, меньше. Они мчались все
дальше и дальше. Немилосердная тряска причиняла девочке чудовищные
страдания. Внезапно нарты чуть замедлили ход, и чья-то рука грубо сдернула с
Люриной головы капюшон, перевернув девочку на спину.
Прямо над собой в тусклом свете фонаря она увидела широкоскулое лицо с
раскосыми щелками глаз, в которых блеснул жадный огонек, особенно когда
Пантелеймон белым горностаем выскользнул из-под опушки капюшона и угрожающе
зашипел, оскалив острые мелкие зубы. Альм незнакомца, крупная неуклюжая
росомаха, ощерилась в ответ, но Пан не дрогнул.
Человек резко рванул Люру на себя и посадил ее, так что спиной девочка
упиралась в борт саней. Но из-за того, что руки у нее по-прежнему были
связаны сзади, она не могла сохранять равновесие и все время неловко
заваливалась на бок. Что-то бормоча, человек распустил ей веревку на
запястьях, но зато крепко привязал одну щиколотку к другой.
Несмотря на густой снег и туман, Люра хорошо разглядела незнакомца. И
он, и каюр, правивший упряжкой собак, обладали, судя по всему, недюжинной
силой; в санях сидели цепко, совсем не так, как цагане. Чувствовалось, что
они здесь в своей стихии.
Человек заговорил, но Люра не поняла ни слова. Он произнес еще что-то,
на другом наречии, но, догадавшись, что девочка его тоже не знает, перешел
на ломаный английский.
-- Твоя звать?
Пантелеймон вздыбил шерсть на холке и предостерегающе выгнул спину.
Люра мгновенно догадалась, что он хочет ей сказать. Эти люди не знают, кто
она такая! Значит, их послала не миссис Кольтер! Господи, а может, они вовсе
не на службе у мертвяков, а так, сами по себе?
-- Лиззи Брукс, -- выпалила Люра и ткнула себя пальцем в грудь.
-- Лиззи Брукс, -- радостно закивал человек, -- моя везет тебя хорошая
места. Хорошая люди.
-- Кто вы такие?
-- Моя охотник. Моя самоед, Север живем.
-- Куда вы меня везете?
-- Хорошая места. Хорошая люди. Зачем твоя панцербьорн?
-- Чтобы охранять нас.
Человек радостно захохотал:
-- Твоя плохо охранять! Моя твоя поймал!
Люра чуть не до крови прикусила губу, чтобы не отвечать.
-- Кто твоя люди? Там? -- вновь принялся за расспросы самоед, показывая
рукой в ту сторону, откуда они ехали.
-- Купцы. Продают, покупают.
-- Продавай -- покупай... Чего продавай -- покупай?
-- Меха, спирт... Табак, разное.
-- Табак продавай, мех покупай?
-- Правильно.
Самоед залопотал, обращаясь к каюру, тот, не оборачиваясь, прокричал
ему что-то в ответ. Нарты тем временем мчались и мчались дальше. Люра изо
всех сил тянула шею, стараясь разглядеть, что там впереди, но снег повалил
густыми хлопьями, в темном небе не видно было ни зги, и вскоре девочка
совсем окоченела на ледяном ветру. Лучше уж лежать ничком, все-таки меньше
продувает. Человек и его альм без слов понимали друг друга, так что Люра и
Пантелеймон изо всех сил старались не трусить, но стоило им хоть на секунду
представить себе, что Джона Фаа больше нет... А как же Фардер Корам, что с
ним сейчас? И Йорек, могучий Йорек Бьернисон? А вдруг он разметал этих
самоедов и уже мчится за ней вдогонку! Только как же они теперь найдут ее?
От всех этих мыслей Люре впервые в жизни стало себя жалко.