Страница:
Эта мысль вызвала мрачную улыбку. Правила движения нарушаются, компьютеры отмечают это и выписывают штрафы, другие компьютеры платят штрафы, и ни один человек не обращает на это внимания. И только когда накапливается очень много штрафов и поступает предупреждение о возможном аннулировании водительских прав, налогоплательщик узнает обо всем этом – если, конечно, сам не заглядывает в свой банковский счет.
Впереди показался его дом – большое разбросанное строение начала двадцатого века на берегу бухты. У берега на приколе яхта, и Грант ощутил укол вины. Он не забыл о яхте, но она слишком часто остается в руках команды, слишком подолгу владелец не уделяет ей внимания.
Карвер, шофер, подбежал, чтобы помочь Гранту выйти из кадиллака. В большой библиотеке его ждал Хэпвуд со стаканом шерри. Князь Бисмарк, доберман, дрожа в присутствии своего божества, положил голову на колени Гранту, готовый по его приказу прыгнуть в огонь.
Какая ирония во всей этой ситуации, подумал Грант. Дома он обладает властью феодального владыки, но эта власть ограничена тем, насколько сильно его штат не хочет возвращения в Благотворительность. Однако стоит только поднять трубку телефона службы безопасности в углу, и начнет действовать его истинная, реальная власть, абсолютно невидимая и ограниченная только желаниями президента. Деньги дают ему видимую власть, наследственность – власть над собакой; но реальную власть ему дает телефон службы.
– Когда хотите обедать, сэр? – спросил Хэпвуд. – И здесь мисс Шарон с гостем.
– Гость?
– Да, сэр. Молодой человек. Мистер Аллан Торри, сэр.
– Хорошо, Хэпвуд. Сначала поем, а потом повидаюсь с мисс Грант и ее гостем.
– Очень хорошо, сэр. Я сообщу повару. – Хэпвуд незаметно покинул комнату.
Грант снова улыбнулся. Хэпвуд – еще одна фигура из Благотворительности, и вырос он, говоря на диалекте, которого Грант никогда не понимал. По какой-то причине на него произвели сильное впечатление английские дворецкие, которых он видел на триви. Он стал подражать их манерам – и теперь известен всей округе как превосходный управляющий.
Хэпвуд этого не знает, но Грант ведет учет каждого цента, полученного дворецким: взятки от бакалейщиков и мясников, выплаты садовников, а также доходы от поразительно выгодно размещаемых инвестиций. Хэпвуд вполне может уйти в отставку и жить в собственном доме жизнью налогоплательщика.
«Почему, – лениво думал Грант. – Почему он остается? Это, конечно, облегчает мне жизнь, но почему?» Это настолько заинтересовало Гранта, что он приказал своим агентам заняться Хэпвудом, однако этот человек не интересовался политикой и был ревностным сторонником Объединенной партии. Единственной подозрительной особенностью его контактов оставалась утонченность, с какой Хэпвуд извлекал прибыль из каждой выплаты, связанной с домом Гранта. У Хэпвуда нет детей, а свои сексуальные потребности он удовлетворяет во время нечастых посещений заведений, расположенных на окраине Благотворительности.
Грант ел механически, стараясь побыстрее покончить с этим и увидеть дочь, однако он опасался встречи с молодым человеком, которого она привела в дом. На мгновение он подумал о том, чтобы воспользоваться телефоном службы и узнать о нем побольше, но гневно покачал головой. Постоянно думать в терминах безопасности – это нехорошо. Сейчас он намерен быть отцом, собирающимся встретиться с женихом дочери, и больше ничего.
Он оставил обед недоеденным, не думая о том, сколько стоят остатки его бифштекса, или о том, что Хэпвуд кому-нибудь их продаст, и направился в библиотеку. Сел за массивный стол из древесины какого-то восточного фруктового дерева и выпил бренди.
По обеим сторонам от стола стены были покрыты книжными полками, безупречными, очищенными от пыли свидетельствами жизни империй прошлого. Уже несколько лет он не читал ни одной из них. Теперь все его чтение ограничивается отчетами в ярко-красных переплетах. В отчетах содержатся живые рассказы о живых людях, но иногда вечерами Гранту казалось, что его страна так же мертва, как эти погибшие империи.
Грант любил свою страну, но ненавидел ее жителей, ненавидел всех: Каринса и всю новую породу, одурманенных обитателей островов Благотворительности, самодовольных налогоплательщиков, мертвой хваткой державшихся за свои привилегии. «Что же тогда я люблю?» – спрашивал он себя. Только нашу историю, величие Соединенных Штатов в прошлом, а это можно найти в старинных домах и в старых книгах, и этого нет в отчетах службы.
Где патриоты? Теперь все стали патриотами, глупцами, идущими за своими предводителями в ничто. У них нет ничего, даже славы.
И тут вошла Шарон. Привлекательная девушка, гораздо красивей матери, но ей не хватает материнской уверенности и выдержки. Она привела с собой высокого молодого человека двадцати с небольшим лет.
Пока они подходили, Грант разглядывал юношу. Приятный мальчик. Длинные волосы, аккуратно подстриженные, консервативные для наших времен усики. Рубашка голубая с фиолетовым оттенком, красный шарф… немного кричащий, но даже Джон Младший ходит в кричащей одежде, когда сбрасывает мундир СВ.
Мальчик подходил неуверенно, почти робко, и Грант гадал, что это: страх перед ним и его положением в правительстве или естественная неуверенность молодого человека, который должен встретиться с отцом своей невесты. Крошечный бриллиант на руке Шарон вспыхнул от огня камина желтым, и она как-то неестественно протянула руку.
– Папа, я… я тебе о нем рассказывала, это Аллан. Он только что сделал мне предложение!
Она вся светится, заметил Грант, и говорит уверенно, не ожидая, что он может возразить. Грант думал: не единственный ли во всей стране человек Шарон, кто его не боится? За исключением Джона Младшего, которому нечего бояться. Джон вне пределов досягаемости телефона службы Гранта. Флот СВ заботится о своих людях.
По крайней мере юноша попросил ее руки. Мог и просто переселиться к ней. А может, уже переселился?
Грант встал и протянул руку.
– Здравствуйте, Аллан.
Рукопожатие у Торри крепкое, но он избегает взгляда Гранта.
– Значит, вы хотите жениться на моей дочери? – Грант многозначительно посмотрел на ее левую руку. – Кажется, она отнеслась к этой мысли одобрительно.
– Да, сэр. Сэр, она хотела подождать и спросить вас, но я настоял. Это моя вина, сэр. – И на этот раз Торри почти вызывающе поднял голову.
– Да. – Грант снова сел. – Что ж, Шарон, раз уж ты сегодня вечером оказалась дома, поговори с Хэпвудом о Князе Бисмарке. Мне кажется, его неправильно кормят.
– Прямо сейчас? – спросила она, недовольно поджимая губы. – Папа, это совсем по-викториански! Ты высылаешь меня из комнаты, чтобы поговорить с моим женихом!
– Да, ну и что? – Грант больше ничего не сказал, и Шарон наконец повернулась к двери.
Потом сказала:
– Не позволяй ему тебя запугать, Аллан. Он опасен не больше, чем… голова лося на стене, охотничий трофей! – И вышла, прежде чем ей смогли ответить.
IV
Они сидели в неловком молчании. Грант вышел из-за стола и сел у огня поближе к Торри. Выпивка, предложение сигареты – обычные любезности. Он все это проделал; наконец Хэпвуд принес закуску и закрыл за собой дверь.
– Ну, хорошо, Аллан, – начал Грант. – Будем банальны и покончим с этим. Как вы собираетесь содержать ее?
На этот раз Торри посмотрел прямо на него. Грант был уверен, что в глазах молодого человека светилась легкая насмешка.
– Я ожидаю хорошего назначения в Министерстве минеральных ресурсов. У меня хорошее инженерное образование.
– Министерство ресурсов? – Грант на несколько секунд задумался. Ответ его удивил: он не думал, что парень – из искателей должности.
– Полагаю, это можно устроить.
Торри улыбнулся. Улыбка у него заразительная и понравилась Гранту.
– Сэр, это уже устроено. Я не просил вас о работе.
– Да? – Грант пожал плечами. – Не слышал.
– Помощник секретаря министра. У меня магистерский диплом по экологии.
– Интересно, но мне казалось, я должен знать о предстоящем назначении.
– Пока это не официально, сэр. И не будет, пока мистер Бертрам не избран президентом. В данный момент я в его аппарате. – Он по-прежнему улыбается, и улыбка дружеская, не враждебная. Мальчику кажется, что политика – это игра. Он хочет победить, но всего лишь в игре.
«И он видел подлинные данные опросов», – подумал Грант.
– А что вы делаете у мистера Бертрама?
Аллан пожал плечами.
– Пишу речи, приношу почту, работаю на ксероксе – вы ведь сами участвовали в кампаниях. Я парень, выполняющий работу, за которую никто не хочет браться.
Грант рассмеялся.
– Я начинал мальчишкой, первым пролезающим на место кражи, но вскоре выкупил свой вклад в дела партии. И больше от меня этого не требовали. Не думаю, чтобы вас ждало то же самое.
– Нет, сэр. Мой отец налогоплательщик, хотя сейчас так трудно выплачивать налоги…
– Да.
По крайней мере парень не из семьи граждан. Подробности он узнает от Экридж завтра, а пока важнее познакомиться с мальчиком поближе.
Это оказалось нелегко. Аллан был откровенен, держался спокойно и (с удовольствием заметил Грант) отказался от третьей порции выпивки, но говорить с ним было почти не о чем. Торри не представлял себе реалий политики. Он был одним из детей-крес­тоносцев Бертрама и собирался спасти Соединенные Штаты от людей вроде Гранта, хотя был слишком вежлив, чтобы прямо сказать об этом.
«Когда-то я тоже был так молод, – подумал Грант. – Хотел спасти мир, но тогда все было иначе. В моей молодости никто не хотел развала СоВладения. Мы были счастливы оттого, что окончилась Вторая холодная война. Куда делось то огромное чувство облегчения, которое мы испытали, когда не нужно стало бояться атомной войны? В моей молодости мы только об этом и думали, нам казалось, что мы последнее поколение. А теперь вечный мир они считают чем-то само собой разумеющимся. Неужели мир – такая ничтожная вещь?»
– Столько нужно сделать, – говорил Торри. – Проект Байя, термальное заражение моря Кортеса. Они убивают там всю экологию, только чтобы создать поместья для налогоплательщиков. Я знаю, это не ваш департамент, сэр, и вы, вероятно, даже не подозреваете, что там делается. Но Липском слишком долго был президентом! Коррупция, частные интересы. Пора вернуться к настоящей двухпартийной системе, а не к выяснению отношений между двумя крыльями Объединенной партии. Пора что-то менять, и мистер Бертрам самый подходящий человек для этого. Я это знаю.
Грант улыбнулся – с трудом, но улыбнулся.
– Вряд ли вы ожидаете, что я с вами соглашусь, – сказал он.
– Нет, сэр.
Грант вздохнул.
– Возможно, вы правы. Должен сказать, что ничего не имею против своей отставки. Тогда я мог бы постоянно жить в этом доме, а не навещать его по уикэндам.
«Что толку», – подумал Грант. Ему не переубедить этого мальчика, а Шарон он нужен. Когда разразится скандал, Торри отречется от Бертрама.
А есть ли какие-нибудь объяснения? Проект Байя разработан в помощь синдикату налогоплательщиков шести штатов бывшей Мексиканской Республики. Эти налогоплательщики нужны правительству, а им все равно, что будет с китами и рыбой. Конечно, это недальновидно, и Грант пытался убедить изменить проект, но политика – это искусство возможного.
Наконец неприятный разговор закончился. Вошла Шарон. Она улыбалась: ведь она помолвлена с одним из людей Бертрама. Шарон понимает реальность не лучше Аллана Торри. Для них это всего лишь игра. Бертрам победит, Грант уйдет в отставку, и все будут довольны.
Как сказать им, что так теперь не получится? Объединенная партия не самая чистая в мире, но по крайней мере в ней нет фанатиков – а по всему миру снова поднимается волна фанатизма. Повсюду действуют Друзья Народа, и все идет к тому, что уже не раз случалось – и описано в безупречно асептических книгах на полках над моей головой.
ПОМОЩНИКИ БЕРТРАМА АРЕСТОВАНЫ МЕЖДУНАРОДНЫМ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ! МБР ОБНАРУЖИВАЕТ ТАЙНЫЙ СКЛАД ОРУЖИЯ В ШТАБ-КВАРТИРЕ БЕРТРАМА. НАМЕКАЮТ НА НАЛИЧИЕ ТАМ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ!!!
Чикаго, 15 мая (ЮПИ). Агенты МБР арестовали пять ближайших помощников сенатора Харви Бертрама за участие в том, что правительственные источники называют самым опасным из всех когда-либо обнаруженных заговоров…
Грант без удовлетворения читал сообщение на настольном экране. Все прошло согласно плану, ему ничего больше не нужно делать, но все равно ему это не нравилось.
По крайней мере получилось убедительно. Есть неопровержимые улики. Людей Бертрама будут судить, они смогут обратиться к присяжным и к судье. Правительство напомнит о Тридцать пятой поправке и потребует, чтобы суд шел по старым соревновательным правилам. Но все это уже неважно.
И тут он прочел то, что было набрано внизу мелкими буквами: «Арестованы Грегори Каламинтор, девятнадцати лет, пресс-секретарь Бертрама; Тимоти Джордано, двадцати двух лет, секретарь; Аллан Торри, двадцати двух лет, помощник…» Все расплылось перед глазами, и Грант закрыл лицо руками.
– Боже, что мы наделали?
Он не пошевелился, когда позвонила мисс Экридж.
– Ваша дочь на четвертой линии, сэр. Кажется, она взволнована.
– Да. – Грант свирепо вдавил кнопку. На экране появилось лицо Шарон. Ее косметика была размыта потоками слез. Выглядела она старше, точно как ее мать во время одной из их…
– Папа! Аллана арестовали! Я знаю, это неправда, он не может иметь ничего общего с атомным оружием! Люди Бертрама говорили, что в этой стране не может быть честных выборов. Об этом позаботится Грант. Я им отвечала, что они ошибаются. Но так ли это? Ты сделал это, чтобы остановить выборы?
Ему нечего было ответить, кроме того, что она права.
– Не знаю, о чем ты. Я сам только что увидел по триви сообщение об аресте Аллана, вот и все. Возвращайся домой, котенок, и мы поговорим об этом.
– Нет. Ты не заставишь меня прийти туда, где доктор Поллард сделает мне легкий укол и я забуду об Аллане! Нет! Я остаюсь со своими друзьями и не вернусь домой, папа. А когда я обращусь в газеты, думаю, там меня выслушают. Пока я не знаю, что им сказать, но уверена, что люди Бертрама что-нибудь придумают. Как тебе это понравится, мистер Бог?
– Все, что ты расскажешь прессе, будет ложью, Шарон. Ты ничего не знаешь. – Заглянул один из помощников и тут же исчез.
– Ложью? А где я научилась лгать?
Экран потемнел.
«Неужели все так непрочно, – подумал Грант. – Все доверие, вся любовь – все исчезает так быстро?»
– Сэр? – Хартманн, его помощник.
– Да?
– Она звонила из Шампейна, Иллинойс. Там штаб-квар­тира Бертрама. Они считают, что мы о ней не знаем. Телефон защищен от прослушивания.
– Недоверчивые типы, а? Отправьте лучших людей следить за этим домом, но ее не трогайте. – Он встал и попытался подавить приступ тошноты. Приступ такой сильный, что пришлось ухватиться за стол. – БУДЬТЕ АБСОЛЮТНО УВЕРЕНЫ, ЧТО ЕЕ НЕ ТРОНУТ. ПОНЯЛИ? – крикнул он.
Хартманн побледнел. Шеф уже пять лет не повышал голос ни на кого из своих.
– Да, сэр, понял.
– Тогда убирайтесь. – Теперь Грант говорил спокойно и негромко, и этот холодный механический голос был ужаснее крика.
Оставшись один, он посмотрел на телефон. Какая ему теперь польза от его власти?
Что же делать? О помолвке Шарон пока никому не известно. Он попросил детей никому об этом не рассказывать до официального объявления в Национальном кафедральном соборе, когда можно будет устроить большой прием. Надо что-то для них сделать, но…
Но что? Он не может освободить мальчишку. Не этого. Этот не станет хранить молчание в уплату за свою свободу. Как только его освободят, он через пять минут вместе с Шарон отправится к газетчикам, и газетные заголовки сметут Липскома, Объединенную партию, СоВладение – и мир. Газетчики прислушаются к дочери главы тайной полиции страны.
Грант нажал одну кнопку на своем коммуникаторе, потом другую. На экране появился адмирал Сергей Лермонтов.
– Да, мистер Грант.
– Вы одни?
– Да.
Разговор был трудным, и долгие задержки, пока сигналы достигали Лунной базы и возвращались обратно, не делали его легче.
– Когда следующий военный корабль СВ покидает систему? Не корабль с колонистами и не тюремный корабль. Боевой.
Еще одна долгая пауза, более долгая, чем задержка сигнала.
– Полагаю, это можно организовать, – сказал адмирал. – Чего вы хотите?
– Я хочу… – Грант колебался, однако нельзя было терять время. Времени вообще нет. – Я хочу места для двух очень важных политических заключенных. Супружеская пара. Экипаж не должен знать, кто они такие, и всякий, кто это узнает, должен по крайней мере в течение пяти лет оставаться за пределами системы. Я хочу, чтобы их поселили в хорошей колонии, в приличном месте. Может быть, на Спарте. Никто не возвращается со Спарты. Вы можете это организовать?
Грант видел, как менялось лицо Лермонтова по мере того, как до него долетали слова. Адмирал нахмурился.
– Можно сделать, если это достаточно важно. Но будет нелегко.
– Это достаточно важно. Мой брат Мартин позже объяснит все, что вам необходимо знать. Заключенных доставят сегодня вечером, Сергей. Пожалуйста, подготовьте корабль. И… лучше бы это была не «Саратога». На этом корабле мой сын, и он… он узнает одного из заключенных. – Грант с трудом глотнул. – На борту должен быть капеллан. Детей нужно будет поженить.
Лермонтов снова нахмурился, словно сомневался в здравом рассудке Гранта. Но ему нужны Гранты, нужны оба, и, конечно, Джон Грант не стал бы просить о такой услуге, не будь это жизненно важно.
– Будет сделано, – сказал Лермонтов.
– Спасибо. Я буду также благодарен, если вы позаботитесь, чтобы они получили хорошее поместье на Спарте. Они не должны знать, кто все это организовал. Позаботьтесь о них и пришлите мне счет.
Теперь все просто. Послать агентов арестовать Шарон и доставить ее в разведку СВ. Сначала он не захочет ее увидеть. Генеральный прокурор отошлет туда же Торри и объявит, что тому удалось бежать.
Конечно, лучше бы все они предстали перед открытым судом, но сойдет. То, что один из арестованных сбежал, может даже помочь. Это ведь признание вины.
Что-то внутри него снова и снова кричало: ведь это твоя маленькая девочка, единственный человек в мире, который тебя не боится, но Грант отказывался прислушиваться к этому голосу. Откинувшись в кресле, он почти спокойно принялся отдавать приказы.
«Хорошо, Мартин, – подумал он. – Хорошо. Я выиграл время, о котором просили вы с Лермонтовым. И что вы теперь с ним сделаете?»
V
2087 год от Р. Х.
Посадочная шлюпка отошла от висящего на орбите корабля. Когда она удалилась на безопасное расстояние, заработали ее хвостовые двигатели, а когда шлюпка достигла верхних слоев разреженной атмосферы, открылись щели на носу. Разреженный воздух втягивался внутрь, сжимался, пока температура в камере не поднялась достаточно для зажигания.
С ревом заработали основные двигатели. Выдвинулись крылья, создающие подъемную силу, и космоплан полетел над пустынным океаном к континенту в двух тысячах километров отсюда.
Корабль пролетел над горами высотой в двенадцать тысяч метров, потом опустился к лесистым равнинам. Он сбрасывал скорость, пока не перестал быть опасным для узкой полоски обитаемой земли на берегу океана. Большой океан планеты соединялся с меньшим по размерам морем проливом, достигавшим в самом широком месте пяти километров, не больше, и почти все колонисты жили вблизи соединения океана с морем.
Главный город Хедли располагался на длинном полуострове у устья канала, и две удобных гавани, одна океанская, другая морская, оправдывали название города – Рефьюдж, убежище. Название предполагало спокойствие, которым город больше не обладал.
Корабль выпустил крылья на всю длину и полетел над спокойной водой гавани. Коснулся поверхности и опустился на нее. По чистой голубой воде к нему устремились буксиры. Мокрые от пота моряки набросили швартовы, оттащили корабль к причалу и привязали его там.
Из шлюпки длинной цепочкой начали выходить морские пехотинцы СоВладения в мундирах гарнизонной службы. На сером бетонном пирсе они выстроились аккуратными ярко окрашенными рядами. Вслед за ними вышли два человека в гражданском.
Они замигали от непривычно яркого сине-белого солнца Хедли, такого далекого, что оно показалось бы крошечной точкой, если бы кому-нибудь из них хватило глупости посмотреть прямо на него. Но малый размер – лишь иллюзия, объясняемая большим расстоянием: Хедли получает от своей горячей звезды не меньше света, чем Земля от Солнца.
Оба штатских рослые и стоят прямо, как морские пехотинцы перед ними, так что, если бы не одежда, их можно было бы принять за часть высадившегося батальона. Тот, что пониже, несет две сумки – багаж обоих, и почтительно держится сзади; он старше по возрасту, но явно уступает по званию. Эти двое наблюдают за двумя молодыми людьми, неуверенно идущими по пирсу. Их синие мундиры без всяких наград резко контрастируют с красным и золотым толпящихся вокруг морских пехотинцев. Пехотинцы уже снова заходили в корабль, вынося мешки с оборудованием, оружие и все остальное, что полагается легкому батальону пехоты.
Более рослый из вновь прилетевших гражданских посмотрел на подходящих людей в мундирах.
– Полагаю, вы встречаете нас? – вежливо спросил он. Голос его перекрыл шум на причале и разнесся далеко, хотя человек не кричал. Акцент у него нейтральный, каким отличаются владеющие почти универсальным английским офицеры службы СоВладения нерусского происхождения; этот акцент почти так же определенно указывает на профессию, как командный тон и солдатская выправка.
Но встречающие еще сомневались. В последнее время здесь появлялось много бывших офицеров Космического Флота СоВладения. Бюджет СВ с каждым годом сокращается.
– Наверно, – сказал наконец один из них. – Вы Джон Кристиан Фалькенберг?
На самом деле его звали Джон Кристиан Фалькенберг III, и он подозревал, что дед стал бы настаивать на таком различии.
– Верно. Это главный старшина Кальвин.
– Рад познакомиться, сэр. Я лейтенант Баннерс, а это энсин Моурер. Мы из штата президента Будро. – Баннерс осмотрелся, как будто ожидал увидеть еще кого-то, но никого, кроме морских пехотинцев в форме, не увидел. Потом с легким удивлением взглянул на Фалькенберга и добавил:
– У нас есть для вас транспорт, но боюсь, вашим людям придется идти пешком. Это примерно одиннадцать миль.
– Миль. – Фалькенберг про себя улыбнулся. Действительно окраина. – Не вижу причин, почему бы здоровым наемникам не прошагать восемнадцать километров, лейтенант. – Он повернулся к темному входу в посадочную шлюпку и сказал кому-то внутри: – Капитан Фаст. Транспорта нет. Но вам покажут, куда идти. Пусть несут все оборудование.
– Нет, сэр, в этом нет необходимости, – возразил лейтенант, – мы можем… гм… предоставить вам гужевой транспорт для багажа. – И посмотрел на Фалькенберга так, словно ожидал, что тот рассмеется.
– Вряд ли это необычно для колониальной планеты, – ответил Фалькенберг. Лошадей и мулов можно перевозить в виде замороженных эмбрионов, и они не нуждаются в высокой технологии для воспроизводства; не нужна и индустриальная база, чтобы их прокормить.
– Этим займется энсин Моурер, – сказал лейтенант Баннерс. Он снова помолчал и неуверенно посмотрел на Фалькенберга, как будто не решаясь что-то добавить. Наконец покачал головой. – Думаю, будет разумно, если вы прикажете вашим людям взять с собой личное оружие, сэр. На пути до казармы не должно возникнуть никаких неприятностей, но… в любом случае у десяти вооруженных людей не будет никаких проблем.
– Понятно. Может, мне пойти с моими людьми, лейтенант? Я не знал, что положение на Хедли такое скверное. – Говорил Фалькенберг спокойно и негромко, но внимательно смотрел на младших офицеров.
– Нет, сэр. На самом деле это не так… Но не стоит рисковать. – Он жестом отправил энсина Моурера к шлюпке и снова повернулся к Фалькенбергу. Из-под воды рядом с кораблем поднялось что-то большое и черное. Плеснуло и исчезло. Баннерс как будто этого не заметил, но пехотинцы возбужденно загомонили. – Я уверен, энсин и ваши офицеры проведут высадку, а с вами президент хотел бы встретиться немедленно, сэр.
– Несомненно. Хорошо, Баннерс, показывайте дорогу. Главный старшина Кальвин отправится со мной. – И он вслед за Баннерсом пошел по порту.
«Нет смысла притворяться, – подумал Фалькенберг. – Всякий, кто увидит десять вооруженных человек в сопровождении офицера из свиты президента, поймет, что это наемники, даже если они будут в штатском. Еще один пример недостоверной информации».
Фалькенбергу сообщили, что статус его самого и его людей будет оставаться тайной, но ничего из этого не выйдет. И он подумал: не затруднит ли это сохранение его собственных тайн?
Баннерс быстро провел их через шумные казармы морских пехотинцев СоВладения, мимо скучающих часовых, которые небрежно приветствовали офицера в мундире президентской гвардии. В крепости морской пехоты кипела деятельность, все открытое пространство было забито тюками и оружием – признаками того, что военные собираются менять расположение.
Когда они выходили из здания, Фалькенберг увидел пожилого офицера Флота.
Впереди показался его дом – большое разбросанное строение начала двадцатого века на берегу бухты. У берега на приколе яхта, и Грант ощутил укол вины. Он не забыл о яхте, но она слишком часто остается в руках команды, слишком подолгу владелец не уделяет ей внимания.
Карвер, шофер, подбежал, чтобы помочь Гранту выйти из кадиллака. В большой библиотеке его ждал Хэпвуд со стаканом шерри. Князь Бисмарк, доберман, дрожа в присутствии своего божества, положил голову на колени Гранту, готовый по его приказу прыгнуть в огонь.
Какая ирония во всей этой ситуации, подумал Грант. Дома он обладает властью феодального владыки, но эта власть ограничена тем, насколько сильно его штат не хочет возвращения в Благотворительность. Однако стоит только поднять трубку телефона службы безопасности в углу, и начнет действовать его истинная, реальная власть, абсолютно невидимая и ограниченная только желаниями президента. Деньги дают ему видимую власть, наследственность – власть над собакой; но реальную власть ему дает телефон службы.
– Когда хотите обедать, сэр? – спросил Хэпвуд. – И здесь мисс Шарон с гостем.
– Гость?
– Да, сэр. Молодой человек. Мистер Аллан Торри, сэр.
– Хорошо, Хэпвуд. Сначала поем, а потом повидаюсь с мисс Грант и ее гостем.
– Очень хорошо, сэр. Я сообщу повару. – Хэпвуд незаметно покинул комнату.
Грант снова улыбнулся. Хэпвуд – еще одна фигура из Благотворительности, и вырос он, говоря на диалекте, которого Грант никогда не понимал. По какой-то причине на него произвели сильное впечатление английские дворецкие, которых он видел на триви. Он стал подражать их манерам – и теперь известен всей округе как превосходный управляющий.
Хэпвуд этого не знает, но Грант ведет учет каждого цента, полученного дворецким: взятки от бакалейщиков и мясников, выплаты садовников, а также доходы от поразительно выгодно размещаемых инвестиций. Хэпвуд вполне может уйти в отставку и жить в собственном доме жизнью налогоплательщика.
«Почему, – лениво думал Грант. – Почему он остается? Это, конечно, облегчает мне жизнь, но почему?» Это настолько заинтересовало Гранта, что он приказал своим агентам заняться Хэпвудом, однако этот человек не интересовался политикой и был ревностным сторонником Объединенной партии. Единственной подозрительной особенностью его контактов оставалась утонченность, с какой Хэпвуд извлекал прибыль из каждой выплаты, связанной с домом Гранта. У Хэпвуда нет детей, а свои сексуальные потребности он удовлетворяет во время нечастых посещений заведений, расположенных на окраине Благотворительности.
Грант ел механически, стараясь побыстрее покончить с этим и увидеть дочь, однако он опасался встречи с молодым человеком, которого она привела в дом. На мгновение он подумал о том, чтобы воспользоваться телефоном службы и узнать о нем побольше, но гневно покачал головой. Постоянно думать в терминах безопасности – это нехорошо. Сейчас он намерен быть отцом, собирающимся встретиться с женихом дочери, и больше ничего.
Он оставил обед недоеденным, не думая о том, сколько стоят остатки его бифштекса, или о том, что Хэпвуд кому-нибудь их продаст, и направился в библиотеку. Сел за массивный стол из древесины какого-то восточного фруктового дерева и выпил бренди.
По обеим сторонам от стола стены были покрыты книжными полками, безупречными, очищенными от пыли свидетельствами жизни империй прошлого. Уже несколько лет он не читал ни одной из них. Теперь все его чтение ограничивается отчетами в ярко-красных переплетах. В отчетах содержатся живые рассказы о живых людях, но иногда вечерами Гранту казалось, что его страна так же мертва, как эти погибшие империи.
Грант любил свою страну, но ненавидел ее жителей, ненавидел всех: Каринса и всю новую породу, одурманенных обитателей островов Благотворительности, самодовольных налогоплательщиков, мертвой хваткой державшихся за свои привилегии. «Что же тогда я люблю?» – спрашивал он себя. Только нашу историю, величие Соединенных Штатов в прошлом, а это можно найти в старинных домах и в старых книгах, и этого нет в отчетах службы.
Где патриоты? Теперь все стали патриотами, глупцами, идущими за своими предводителями в ничто. У них нет ничего, даже славы.
И тут вошла Шарон. Привлекательная девушка, гораздо красивей матери, но ей не хватает материнской уверенности и выдержки. Она привела с собой высокого молодого человека двадцати с небольшим лет.
Пока они подходили, Грант разглядывал юношу. Приятный мальчик. Длинные волосы, аккуратно подстриженные, консервативные для наших времен усики. Рубашка голубая с фиолетовым оттенком, красный шарф… немного кричащий, но даже Джон Младший ходит в кричащей одежде, когда сбрасывает мундир СВ.
Мальчик подходил неуверенно, почти робко, и Грант гадал, что это: страх перед ним и его положением в правительстве или естественная неуверенность молодого человека, который должен встретиться с отцом своей невесты. Крошечный бриллиант на руке Шарон вспыхнул от огня камина желтым, и она как-то неестественно протянула руку.
– Папа, я… я тебе о нем рассказывала, это Аллан. Он только что сделал мне предложение!
Она вся светится, заметил Грант, и говорит уверенно, не ожидая, что он может возразить. Грант думал: не единственный ли во всей стране человек Шарон, кто его не боится? За исключением Джона Младшего, которому нечего бояться. Джон вне пределов досягаемости телефона службы Гранта. Флот СВ заботится о своих людях.
По крайней мере юноша попросил ее руки. Мог и просто переселиться к ней. А может, уже переселился?
Грант встал и протянул руку.
– Здравствуйте, Аллан.
Рукопожатие у Торри крепкое, но он избегает взгляда Гранта.
– Значит, вы хотите жениться на моей дочери? – Грант многозначительно посмотрел на ее левую руку. – Кажется, она отнеслась к этой мысли одобрительно.
– Да, сэр. Сэр, она хотела подождать и спросить вас, но я настоял. Это моя вина, сэр. – И на этот раз Торри почти вызывающе поднял голову.
– Да. – Грант снова сел. – Что ж, Шарон, раз уж ты сегодня вечером оказалась дома, поговори с Хэпвудом о Князе Бисмарке. Мне кажется, его неправильно кормят.
– Прямо сейчас? – спросила она, недовольно поджимая губы. – Папа, это совсем по-викториански! Ты высылаешь меня из комнаты, чтобы поговорить с моим женихом!
– Да, ну и что? – Грант больше ничего не сказал, и Шарон наконец повернулась к двери.
Потом сказала:
– Не позволяй ему тебя запугать, Аллан. Он опасен не больше, чем… голова лося на стене, охотничий трофей! – И вышла, прежде чем ей смогли ответить.
IV
Они сидели в неловком молчании. Грант вышел из-за стола и сел у огня поближе к Торри. Выпивка, предложение сигареты – обычные любезности. Он все это проделал; наконец Хэпвуд принес закуску и закрыл за собой дверь.
– Ну, хорошо, Аллан, – начал Грант. – Будем банальны и покончим с этим. Как вы собираетесь содержать ее?
На этот раз Торри посмотрел прямо на него. Грант был уверен, что в глазах молодого человека светилась легкая насмешка.
– Я ожидаю хорошего назначения в Министерстве минеральных ресурсов. У меня хорошее инженерное образование.
– Министерство ресурсов? – Грант на несколько секунд задумался. Ответ его удивил: он не думал, что парень – из искателей должности.
– Полагаю, это можно устроить.
Торри улыбнулся. Улыбка у него заразительная и понравилась Гранту.
– Сэр, это уже устроено. Я не просил вас о работе.
– Да? – Грант пожал плечами. – Не слышал.
– Помощник секретаря министра. У меня магистерский диплом по экологии.
– Интересно, но мне казалось, я должен знать о предстоящем назначении.
– Пока это не официально, сэр. И не будет, пока мистер Бертрам не избран президентом. В данный момент я в его аппарате. – Он по-прежнему улыбается, и улыбка дружеская, не враждебная. Мальчику кажется, что политика – это игра. Он хочет победить, но всего лишь в игре.
«И он видел подлинные данные опросов», – подумал Грант.
– А что вы делаете у мистера Бертрама?
Аллан пожал плечами.
– Пишу речи, приношу почту, работаю на ксероксе – вы ведь сами участвовали в кампаниях. Я парень, выполняющий работу, за которую никто не хочет браться.
Грант рассмеялся.
– Я начинал мальчишкой, первым пролезающим на место кражи, но вскоре выкупил свой вклад в дела партии. И больше от меня этого не требовали. Не думаю, чтобы вас ждало то же самое.
– Нет, сэр. Мой отец налогоплательщик, хотя сейчас так трудно выплачивать налоги…
– Да.
По крайней мере парень не из семьи граждан. Подробности он узнает от Экридж завтра, а пока важнее познакомиться с мальчиком поближе.
Это оказалось нелегко. Аллан был откровенен, держался спокойно и (с удовольствием заметил Грант) отказался от третьей порции выпивки, но говорить с ним было почти не о чем. Торри не представлял себе реалий политики. Он был одним из детей-крес­тоносцев Бертрама и собирался спасти Соединенные Штаты от людей вроде Гранта, хотя был слишком вежлив, чтобы прямо сказать об этом.
«Когда-то я тоже был так молод, – подумал Грант. – Хотел спасти мир, но тогда все было иначе. В моей молодости никто не хотел развала СоВладения. Мы были счастливы оттого, что окончилась Вторая холодная война. Куда делось то огромное чувство облегчения, которое мы испытали, когда не нужно стало бояться атомной войны? В моей молодости мы только об этом и думали, нам казалось, что мы последнее поколение. А теперь вечный мир они считают чем-то само собой разумеющимся. Неужели мир – такая ничтожная вещь?»
– Столько нужно сделать, – говорил Торри. – Проект Байя, термальное заражение моря Кортеса. Они убивают там всю экологию, только чтобы создать поместья для налогоплательщиков. Я знаю, это не ваш департамент, сэр, и вы, вероятно, даже не подозреваете, что там делается. Но Липском слишком долго был президентом! Коррупция, частные интересы. Пора вернуться к настоящей двухпартийной системе, а не к выяснению отношений между двумя крыльями Объединенной партии. Пора что-то менять, и мистер Бертрам самый подходящий человек для этого. Я это знаю.
Грант улыбнулся – с трудом, но улыбнулся.
– Вряд ли вы ожидаете, что я с вами соглашусь, – сказал он.
– Нет, сэр.
Грант вздохнул.
– Возможно, вы правы. Должен сказать, что ничего не имею против своей отставки. Тогда я мог бы постоянно жить в этом доме, а не навещать его по уикэндам.
«Что толку», – подумал Грант. Ему не переубедить этого мальчика, а Шарон он нужен. Когда разразится скандал, Торри отречется от Бертрама.
А есть ли какие-нибудь объяснения? Проект Байя разработан в помощь синдикату налогоплательщиков шести штатов бывшей Мексиканской Республики. Эти налогоплательщики нужны правительству, а им все равно, что будет с китами и рыбой. Конечно, это недальновидно, и Грант пытался убедить изменить проект, но политика – это искусство возможного.
Наконец неприятный разговор закончился. Вошла Шарон. Она улыбалась: ведь она помолвлена с одним из людей Бертрама. Шарон понимает реальность не лучше Аллана Торри. Для них это всего лишь игра. Бертрам победит, Грант уйдет в отставку, и все будут довольны.
Как сказать им, что так теперь не получится? Объединенная партия не самая чистая в мире, но по крайней мере в ней нет фанатиков – а по всему миру снова поднимается волна фанатизма. Повсюду действуют Друзья Народа, и все идет к тому, что уже не раз случалось – и описано в безупречно асептических книгах на полках над моей головой.
ПОМОЩНИКИ БЕРТРАМА АРЕСТОВАНЫ МЕЖДУНАРОДНЫМ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ! МБР ОБНАРУЖИВАЕТ ТАЙНЫЙ СКЛАД ОРУЖИЯ В ШТАБ-КВАРТИРЕ БЕРТРАМА. НАМЕКАЮТ НА НАЛИЧИЕ ТАМ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ!!!
Чикаго, 15 мая (ЮПИ). Агенты МБР арестовали пять ближайших помощников сенатора Харви Бертрама за участие в том, что правительственные источники называют самым опасным из всех когда-либо обнаруженных заговоров…
Грант без удовлетворения читал сообщение на настольном экране. Все прошло согласно плану, ему ничего больше не нужно делать, но все равно ему это не нравилось.
По крайней мере получилось убедительно. Есть неопровержимые улики. Людей Бертрама будут судить, они смогут обратиться к присяжным и к судье. Правительство напомнит о Тридцать пятой поправке и потребует, чтобы суд шел по старым соревновательным правилам. Но все это уже неважно.
И тут он прочел то, что было набрано внизу мелкими буквами: «Арестованы Грегори Каламинтор, девятнадцати лет, пресс-секретарь Бертрама; Тимоти Джордано, двадцати двух лет, секретарь; Аллан Торри, двадцати двух лет, помощник…» Все расплылось перед глазами, и Грант закрыл лицо руками.
– Боже, что мы наделали?
Он не пошевелился, когда позвонила мисс Экридж.
– Ваша дочь на четвертой линии, сэр. Кажется, она взволнована.
– Да. – Грант свирепо вдавил кнопку. На экране появилось лицо Шарон. Ее косметика была размыта потоками слез. Выглядела она старше, точно как ее мать во время одной из их…
– Папа! Аллана арестовали! Я знаю, это неправда, он не может иметь ничего общего с атомным оружием! Люди Бертрама говорили, что в этой стране не может быть честных выборов. Об этом позаботится Грант. Я им отвечала, что они ошибаются. Но так ли это? Ты сделал это, чтобы остановить выборы?
Ему нечего было ответить, кроме того, что она права.
– Не знаю, о чем ты. Я сам только что увидел по триви сообщение об аресте Аллана, вот и все. Возвращайся домой, котенок, и мы поговорим об этом.
– Нет. Ты не заставишь меня прийти туда, где доктор Поллард сделает мне легкий укол и я забуду об Аллане! Нет! Я остаюсь со своими друзьями и не вернусь домой, папа. А когда я обращусь в газеты, думаю, там меня выслушают. Пока я не знаю, что им сказать, но уверена, что люди Бертрама что-нибудь придумают. Как тебе это понравится, мистер Бог?
– Все, что ты расскажешь прессе, будет ложью, Шарон. Ты ничего не знаешь. – Заглянул один из помощников и тут же исчез.
– Ложью? А где я научилась лгать?
Экран потемнел.
«Неужели все так непрочно, – подумал Грант. – Все доверие, вся любовь – все исчезает так быстро?»
– Сэр? – Хартманн, его помощник.
– Да?
– Она звонила из Шампейна, Иллинойс. Там штаб-квар­тира Бертрама. Они считают, что мы о ней не знаем. Телефон защищен от прослушивания.
– Недоверчивые типы, а? Отправьте лучших людей следить за этим домом, но ее не трогайте. – Он встал и попытался подавить приступ тошноты. Приступ такой сильный, что пришлось ухватиться за стол. – БУДЬТЕ АБСОЛЮТНО УВЕРЕНЫ, ЧТО ЕЕ НЕ ТРОНУТ. ПОНЯЛИ? – крикнул он.
Хартманн побледнел. Шеф уже пять лет не повышал голос ни на кого из своих.
– Да, сэр, понял.
– Тогда убирайтесь. – Теперь Грант говорил спокойно и негромко, и этот холодный механический голос был ужаснее крика.
Оставшись один, он посмотрел на телефон. Какая ему теперь польза от его власти?
Что же делать? О помолвке Шарон пока никому не известно. Он попросил детей никому об этом не рассказывать до официального объявления в Национальном кафедральном соборе, когда можно будет устроить большой прием. Надо что-то для них сделать, но…
Но что? Он не может освободить мальчишку. Не этого. Этот не станет хранить молчание в уплату за свою свободу. Как только его освободят, он через пять минут вместе с Шарон отправится к газетчикам, и газетные заголовки сметут Липскома, Объединенную партию, СоВладение – и мир. Газетчики прислушаются к дочери главы тайной полиции страны.
Грант нажал одну кнопку на своем коммуникаторе, потом другую. На экране появился адмирал Сергей Лермонтов.
– Да, мистер Грант.
– Вы одни?
– Да.
Разговор был трудным, и долгие задержки, пока сигналы достигали Лунной базы и возвращались обратно, не делали его легче.
– Когда следующий военный корабль СВ покидает систему? Не корабль с колонистами и не тюремный корабль. Боевой.
Еще одна долгая пауза, более долгая, чем задержка сигнала.
– Полагаю, это можно организовать, – сказал адмирал. – Чего вы хотите?
– Я хочу… – Грант колебался, однако нельзя было терять время. Времени вообще нет. – Я хочу места для двух очень важных политических заключенных. Супружеская пара. Экипаж не должен знать, кто они такие, и всякий, кто это узнает, должен по крайней мере в течение пяти лет оставаться за пределами системы. Я хочу, чтобы их поселили в хорошей колонии, в приличном месте. Может быть, на Спарте. Никто не возвращается со Спарты. Вы можете это организовать?
Грант видел, как менялось лицо Лермонтова по мере того, как до него долетали слова. Адмирал нахмурился.
– Можно сделать, если это достаточно важно. Но будет нелегко.
– Это достаточно важно. Мой брат Мартин позже объяснит все, что вам необходимо знать. Заключенных доставят сегодня вечером, Сергей. Пожалуйста, подготовьте корабль. И… лучше бы это была не «Саратога». На этом корабле мой сын, и он… он узнает одного из заключенных. – Грант с трудом глотнул. – На борту должен быть капеллан. Детей нужно будет поженить.
Лермонтов снова нахмурился, словно сомневался в здравом рассудке Гранта. Но ему нужны Гранты, нужны оба, и, конечно, Джон Грант не стал бы просить о такой услуге, не будь это жизненно важно.
– Будет сделано, – сказал Лермонтов.
– Спасибо. Я буду также благодарен, если вы позаботитесь, чтобы они получили хорошее поместье на Спарте. Они не должны знать, кто все это организовал. Позаботьтесь о них и пришлите мне счет.
Теперь все просто. Послать агентов арестовать Шарон и доставить ее в разведку СВ. Сначала он не захочет ее увидеть. Генеральный прокурор отошлет туда же Торри и объявит, что тому удалось бежать.
Конечно, лучше бы все они предстали перед открытым судом, но сойдет. То, что один из арестованных сбежал, может даже помочь. Это ведь признание вины.
Что-то внутри него снова и снова кричало: ведь это твоя маленькая девочка, единственный человек в мире, который тебя не боится, но Грант отказывался прислушиваться к этому голосу. Откинувшись в кресле, он почти спокойно принялся отдавать приказы.
«Хорошо, Мартин, – подумал он. – Хорошо. Я выиграл время, о котором просили вы с Лермонтовым. И что вы теперь с ним сделаете?»
V
2087 год от Р. Х.
Посадочная шлюпка отошла от висящего на орбите корабля. Когда она удалилась на безопасное расстояние, заработали ее хвостовые двигатели, а когда шлюпка достигла верхних слоев разреженной атмосферы, открылись щели на носу. Разреженный воздух втягивался внутрь, сжимался, пока температура в камере не поднялась достаточно для зажигания.С ревом заработали основные двигатели. Выдвинулись крылья, создающие подъемную силу, и космоплан полетел над пустынным океаном к континенту в двух тысячах километров отсюда.
Корабль пролетел над горами высотой в двенадцать тысяч метров, потом опустился к лесистым равнинам. Он сбрасывал скорость, пока не перестал быть опасным для узкой полоски обитаемой земли на берегу океана. Большой океан планеты соединялся с меньшим по размерам морем проливом, достигавшим в самом широком месте пяти километров, не больше, и почти все колонисты жили вблизи соединения океана с морем.
Главный город Хедли располагался на длинном полуострове у устья канала, и две удобных гавани, одна океанская, другая морская, оправдывали название города – Рефьюдж, убежище. Название предполагало спокойствие, которым город больше не обладал.
Корабль выпустил крылья на всю длину и полетел над спокойной водой гавани. Коснулся поверхности и опустился на нее. По чистой голубой воде к нему устремились буксиры. Мокрые от пота моряки набросили швартовы, оттащили корабль к причалу и привязали его там.
Из шлюпки длинной цепочкой начали выходить морские пехотинцы СоВладения в мундирах гарнизонной службы. На сером бетонном пирсе они выстроились аккуратными ярко окрашенными рядами. Вслед за ними вышли два человека в гражданском.
Они замигали от непривычно яркого сине-белого солнца Хедли, такого далекого, что оно показалось бы крошечной точкой, если бы кому-нибудь из них хватило глупости посмотреть прямо на него. Но малый размер – лишь иллюзия, объясняемая большим расстоянием: Хедли получает от своей горячей звезды не меньше света, чем Земля от Солнца.
Оба штатских рослые и стоят прямо, как морские пехотинцы перед ними, так что, если бы не одежда, их можно было бы принять за часть высадившегося батальона. Тот, что пониже, несет две сумки – багаж обоих, и почтительно держится сзади; он старше по возрасту, но явно уступает по званию. Эти двое наблюдают за двумя молодыми людьми, неуверенно идущими по пирсу. Их синие мундиры без всяких наград резко контрастируют с красным и золотым толпящихся вокруг морских пехотинцев. Пехотинцы уже снова заходили в корабль, вынося мешки с оборудованием, оружие и все остальное, что полагается легкому батальону пехоты.
Более рослый из вновь прилетевших гражданских посмотрел на подходящих людей в мундирах.
– Полагаю, вы встречаете нас? – вежливо спросил он. Голос его перекрыл шум на причале и разнесся далеко, хотя человек не кричал. Акцент у него нейтральный, каким отличаются владеющие почти универсальным английским офицеры службы СоВладения нерусского происхождения; этот акцент почти так же определенно указывает на профессию, как командный тон и солдатская выправка.
Но встречающие еще сомневались. В последнее время здесь появлялось много бывших офицеров Космического Флота СоВладения. Бюджет СВ с каждым годом сокращается.
– Наверно, – сказал наконец один из них. – Вы Джон Кристиан Фалькенберг?
На самом деле его звали Джон Кристиан Фалькенберг III, и он подозревал, что дед стал бы настаивать на таком различии.
– Верно. Это главный старшина Кальвин.
– Рад познакомиться, сэр. Я лейтенант Баннерс, а это энсин Моурер. Мы из штата президента Будро. – Баннерс осмотрелся, как будто ожидал увидеть еще кого-то, но никого, кроме морских пехотинцев в форме, не увидел. Потом с легким удивлением взглянул на Фалькенберга и добавил:
– У нас есть для вас транспорт, но боюсь, вашим людям придется идти пешком. Это примерно одиннадцать миль.
– Миль. – Фалькенберг про себя улыбнулся. Действительно окраина. – Не вижу причин, почему бы здоровым наемникам не прошагать восемнадцать километров, лейтенант. – Он повернулся к темному входу в посадочную шлюпку и сказал кому-то внутри: – Капитан Фаст. Транспорта нет. Но вам покажут, куда идти. Пусть несут все оборудование.
– Нет, сэр, в этом нет необходимости, – возразил лейтенант, – мы можем… гм… предоставить вам гужевой транспорт для багажа. – И посмотрел на Фалькенберга так, словно ожидал, что тот рассмеется.
– Вряд ли это необычно для колониальной планеты, – ответил Фалькенберг. Лошадей и мулов можно перевозить в виде замороженных эмбрионов, и они не нуждаются в высокой технологии для воспроизводства; не нужна и индустриальная база, чтобы их прокормить.
– Этим займется энсин Моурер, – сказал лейтенант Баннерс. Он снова помолчал и неуверенно посмотрел на Фалькенберга, как будто не решаясь что-то добавить. Наконец покачал головой. – Думаю, будет разумно, если вы прикажете вашим людям взять с собой личное оружие, сэр. На пути до казармы не должно возникнуть никаких неприятностей, но… в любом случае у десяти вооруженных людей не будет никаких проблем.
– Понятно. Может, мне пойти с моими людьми, лейтенант? Я не знал, что положение на Хедли такое скверное. – Говорил Фалькенберг спокойно и негромко, но внимательно смотрел на младших офицеров.
– Нет, сэр. На самом деле это не так… Но не стоит рисковать. – Он жестом отправил энсина Моурера к шлюпке и снова повернулся к Фалькенбергу. Из-под воды рядом с кораблем поднялось что-то большое и черное. Плеснуло и исчезло. Баннерс как будто этого не заметил, но пехотинцы возбужденно загомонили. – Я уверен, энсин и ваши офицеры проведут высадку, а с вами президент хотел бы встретиться немедленно, сэр.
– Несомненно. Хорошо, Баннерс, показывайте дорогу. Главный старшина Кальвин отправится со мной. – И он вслед за Баннерсом пошел по порту.
«Нет смысла притворяться, – подумал Фалькенберг. – Всякий, кто увидит десять вооруженных человек в сопровождении офицера из свиты президента, поймет, что это наемники, даже если они будут в штатском. Еще один пример недостоверной информации».
Фалькенбергу сообщили, что статус его самого и его людей будет оставаться тайной, но ничего из этого не выйдет. И он подумал: не затруднит ли это сохранение его собственных тайн?
Баннерс быстро провел их через шумные казармы морских пехотинцев СоВладения, мимо скучающих часовых, которые небрежно приветствовали офицера в мундире президентской гвардии. В крепости морской пехоты кипела деятельность, все открытое пространство было забито тюками и оружием – признаками того, что военные собираются менять расположение.
Когда они выходили из здания, Фалькенберг увидел пожилого офицера Флота.