Страница:
Спустя шесть недель лагерь посетил вице-президент Брэдфорд. Приехав, он увидел, что весь отряд выстроен на плацу: новобранцы с одной стороны, ветераны – с другой.
Главный старшина Кальвин обращался к строю:
– Сегодня на Земле 30 апреля. – Голос его гремел, не нуждаясь в усилителе. – Это День Камерона. 30 апреля 1863 года капитан Жан Данжу из Иностранного легиона с двумя офицерами и шестьюдесятью двумя легионерами противостоял двум тысячам мексиканцев в бою под Камероном.
Бой продолжался весь день. У легионеров не было ни еды, ни воды и очень мало боеприпасов. Капитан Данжу был убит. Его место занял лейтенант Вийан. Он тоже был убит.
К пяти часам вечера в живых оставались только лейтенант Клеман Маде и четыре солдата. У них было по одной обойме на каждого. Истратив патроны, они пошли в штыковую атаку.
Никто из них не выжил.
Солдаты молчали. Кальвин посмотрел на новобранцев. Те стояли навытяжку под горячим солнцем. Наконец Кальвин снова заговорил:
– Не хочу, чтобы кому-нибудь из вас выпало такое. Но, может быть, кто-нибудь из вас понял, что такое Камерон.
Сегодня вечером каждый получит дополнительную порцию вина. Ветераны получат также по пол-литра бренди. Внимание. Слушать приказ.
Фалькенберг отвел Брэдфорда в свой дом на ранчо, теперь превращенный в офицерскую столовую, и они сели в углу. Официант принес напитки.
– И к чему все это было? – спросил Брэдфорд. – Это не Иностранный легион! Вы должны подготовить полицию для планеты.
– Полицию, которой предстоит много воевать, – напомнил Фалькенберг. – Конечно, у этой части нет преемственности с Иностранным легионом, но не забывайте, что основные кадры – это морские пехотинцы СВ. Вернее, бывшие морские пехотинцы. Если мы не отметим День Камерона, получим мятеж.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – фыркнул Брэдфорд. Он почти утратил свою постоянную полуулыбку. – Полковник, мне жалуются люди, которых мы назначили офицерами. Люди моей Прогрессивной партии совершенно отделены от других войск, и им это не нравится. И мне тоже.
Фалькенберг пожал плечами.
– Вы назначили их еще до подготовки, мистер Брэдфорд. Это делает их офицерами по званию, но они еще ничего не знают. И будут выглядеть нелепо, если смешаются с ветеранами или даже с новобранцами, не изучив основы военной жизни.
– К тому же вы от многих из них избавились…
– По той же причине, сэр. Вы даете нам трудное поручение. Нас намного превосходят по численности, и у нас нет никакой надежды на поддержку извне. Через несколько недель нам предстоит противостоять сорока тысячам человек из партии Свободы, и я не отвечаю за последствия, если войска возглавят некомпетентные офицеры.
– Хорошо. Я этого ожидал. Но дело не только в офицерах, полковник. Новобранцы из числа прогрессистов тоже изгоняются. Ваша подготовка слишком тяжела. Это верные люди, а верность важнее!
Фалькенберг слегка улыбнулся.
– Согласен. Но я предпочел бы батальон солдат, которым могу доверять, целому полку таких, которые дрогнут под огнем. Получив минимум первоклассных солдат, я подумаю о привлечении остальных к гарнизонной службе. А пока мне нужны только люди, умеющие сражаться.
– А у вас их нет? Эти морские пехотинцы кажутся очень дисциплинированными.
– В строю – несомненно. Но неужели вы думаете, что СВ будет распускать надежные части?
– Пожалуй, нет, – признал Брэдфорд. – Ну, хорошо. Вы специалист. Но откуда вы набираете остальных новобранцев? Тюремные завсегдатаи, мальчишки с толстыми полицейскими досье. И держите их у себя, в то же время позволяя моим прогрессистам разбегаться.
– Да, сэр. – Фалькенберг сделал знак, чтобы принесли еще выпить. – Господин вице-президент…
– С каких пор мы стали такими формальными? – спросил Брэдфорд. Его улыбка вернулась.
– Простите. Мне показалось, вы собираетесь меня уволить.
– Нет, конечно, нет. Но вы понимаете, мне приходится отчитываться перед президентом Будро. И перед Хамнером. Я добился того, чтобы ваш отряд находился в моем ведении, но это совсем не значит, что кабинет о нем забыл.
– Ну, хорошо, – сказал Фалькенберг. – Теперь о новобранцах. Мы берем тех, кого можем. Требуется время, чтобы превратить зеленого новичка в опытного солдата. И если уличные бойцы переносят муштру легче, чем члены вашей партии, я ничем не могу помочь. Можете сообщить кабинету, что когда у нас появятся надежные, достойные доверия кадры, мы будем мягче с новобранцами. Можем даже создать что-нибудь вроде временной милиции. Но пока нам нужны люди, способные выиграть предстоящую битву, и я не знаю лучшего способа достичь этого.
После этой встречи Фалькенберга стали еженедельно вызывать во дворец для отчета. Обычно он встречался только с Брэдфордом или Хамнером; президент Будро ясно дал понять, что считает военное решение неизбежным злом и только настойчивость Брэдфорда заставила его согласиться на создание отряда.
На одном совещании Фалькенберг познакомился с Хорганом, начальником полиции Рефьюджа.
– Начальник полиции жалуется, полковник, – сказал президент Будро.
– На что, сэр? – спросил Фалькенберг.
– На этих проклятых морских пехотинцев, – ответил Хорган. Он потер подбородок. – Они по ночам устраивают в городе ад. Мы их не задерживаем, мистер Брэдфорд не разрешает, но положение становится тяжелым.
– А что они делают? – спросил Фалькенберг.
– Все, что угодно. Занимают на всю ночь таверны и никого в них не впускают. И каждую ночь дерутся с уличными бандами.
С этим мы могли бы смириться, но они заходят и в другие районы города. Во все. И в рестораны. Пьют, а потом говорят, что им нечем заплатить. А если владелец не отстает, разносят его заведение…
– И уходят, раньше чем подоспеют ваши патрули, – закончил за него Фалькенберг. – Это старая традиция. Она называется «система Д», и на подготовку такой операции уходит больше сил и планирования, чем я могу от них добиться перед боем. Но попытаюсь их остановить.
– Это не помешало бы. Еще одно. Ваши парни заходят в самые опасные районы города и начинают драки со всеми, с кем могут поссориться.
– И как у них это получается? – с интересом спросил Фалькенберг.
Хорган улыбнулся, но, поймав на себе строгий взгляд Будро, снова стал серьезным.
– Очень хорошо. Насколько мне известно, никому еще не удавалось их побить. Но горожане очень недовольны, полковник. И еще одним они сводят людей с ума. По пятьдесят человек маршируют ночами по улицам и играют на волынках! Волынки ночью, полковник, страшное дело.
Фалькенбергу показалось, что начальник полиции с трудом сдерживает улыбку.
– Я как раз собирался вас спросить, полковник, – сказал второй вице-президент Хамнер. – Ведь у вас не шотландская часть. Откуда в ней волынки?
Фалькенберг пожал плечами.
– Волынки обычны во многих полках морской пехоты. Поскольку русские части СВ начали перенимать традиции казаков, полки западного блока завели свои. Ведь морская пехота формировалась на основе многих старых частей. Иностранный легион, горные стрелки… и многим нравятся волынки. Признаюсь, мне они тоже нравятся.
– Конечно, но не в моем городе посреди ночи, – сказал Хорган.
Джон открыто улыбнулся шефу полиции.
– Я постараюсь убрать волынщиков на ночь с улиц. Могу представить, что они не улучшают настроение горожан. А что касается удержания морских пехотинцев в расположении части, то как мне это сделать? Нам нужны они все, и они добровольцы. Они имею право выходить из лагеря в личное время, и тут уж ничего не попишешь.
– Осталось меньше месяца до спуска флага СоВладения, – довольно сказал Брэдфорд. И посмотрел на висящий снаружи флаг СВ. На красном щите орел с серпом и молотом на груди; вокруг красные и белые звезды. Брэдфорд удовлетворенно кивнул. Уже скоро.
Этот флаг мало что означает для жителей Хедли. На Земле он способен вызвать мятежи в националистических городах и США, и Советского Союза, но в остальных странах он символ союза, который препятствует любому государству расстаться со своим статусом страны второго сорта. Для Земли Союз СоВладения символизирует мир по дорогой цене, слишком дорогой для многих.
Для Фалькенберга он означает почти тридцать лет службы, закончившейся трибуналом.
Еще две недели. Губернатор СоВладения улетит, а Хедли официально обретет независимость. Вице-президент Брэдфорд посетил лагерь, чтобы обратиться к новобранцам.
Он говорил им о верности правительству и о наградах, которые они получат, как только Прогрессивная партия возьмет власть. Лучшая оплата, больше свобод, большие возможности продвижения в увеличивающейся армии; премии и необременительная служба. Его речь была полна обещаний, и Брэдфорд очень гордился ею.
Когда он закончил, Фалькенберг отвел вице-президента в отдельное помещение офицерской столовой и захлопнул дверь.
– Черт возьми, не смейте ничего обещать моим солдатам без моего разрешения. – Лицо Фалькенберга исказилось от гнева.
– Со своей армией я поступаю, как хочу, полковник, – самоуверенно ответил Брэдфорд. Теперь в его улыбке не осталось ни следа тепла. – И не кричите на меня, полковник Фалькенберг. Без моего влияния Будро давно бы вас вышвырнул.
Потом его настроение изменилось, и он достал из кармана фляжку с бренди.
– Послушайте, полковник, давайте выпьем. – Улыбка стала чуть более искренней. – Нам придется работать вместе, Джон. Работы невпроворот, и даже если мы будем действовать заодно, все не успеем. Простите, в будущем стану спрашивать вашего совета, но разве вам не кажется, что солдаты должны меня знать? Я ведь скоро стану президентом. – И он посмотрел на Фалькенберга, ожидая подтверждения.
– Да, сэр. – Фалькенберг взял фляжку и поднял ее, собираясь произнести тост. – За нового президента Хедли. Мне не следовало на вас кричать, но больше ничего не обещайте солдатам без моего согласия. Если вы даете людям повод думать, что они лучше, чем на самом деле, у вас никогда не будет армии, за которую стоит платить.
– Но ведь они хорошо готовились. Вы сами сказали.
– Конечно, но им этого говорить не следует. Заставляйте их работать с полной отдачей и дайте им понять, что это всего лишь удовлетворительно. И тогда однажды они выдадут такой результат, что сами изумятся. Вот в этот день можете раздавать обещания и награды. Но тогда они уже не понадобятся.
Брэдфорд неохотно кивнул.
– Если вы так считаете. Но я полагал бы…
– Слушайте, – перебил Фалькенберг.
Снаружи проходила группа новобранцев во главе с инструктором. Они пели, и в открытое окно хорошо были слышны слова:
Брэдфорд отвернулся от окна.
– Такой подход годится для тюремных пташек, полковник, но я настаиваю на том, чтобы с моими сторонниками обращались хорошо. В будущем вы не уволите ни одного прогрессиста без моего согласия. Понятно?
Фалькенберг кивнул. Он уже какое-то время чувствовал, что от него потребуют и такое.
– В таком случае, сэр, может быть, лучше сформировать отдельный батальон. Я переведу ваших людей в четвертый батальон и поставлю офицерами тех, кого вы назначите. Это вас устроит?
– Если вы будете руководить обучением, да.
– Конечно, – сказал Фалькенберг.
– Хорошо. – Улыбка Брэдфорда стала шире, но предназначалась она не Фалькенбергу. – Я также надеюсь воспользоваться вашим советом при назначении офицеров в этот батальон. Вы, конечно, согласны?
– Да, сэр. Возможны проблемы при подыскании местных на все должности старших унтер-офицеров. У вас есть потенциальные мониторы и капралы, но они недостаточно опытны, чтобы стать сержантами и центурионами.
– Я уверен, вы найдете выход, – сдержанно сказал Брэдфорд. – У меня есть некоторые… гм… специальные задания для четвертого батальона, полковник. Я предпочел бы, чтобы он был полностью сформирован из назначенных мной людей нашей партии. Ваши люди должны проводить тренировки, но не могут быть в нем командирами. Согласны?
– Да, сэр.
Покидая лагерь, Брэдфорд довольно улыбался.
День за днем солдаты потели под ярким голубоватым солнцем. Подавление мятежей, штыковая атака, использование брони при обороне и нападение на людей в броне – и еще более сложные упражнения. Форсированные броски под безжалостным командованием майора Севеджа, под крики сержантов и центурионов, под язвительные насмешки капитана Эймоса Фаста с его офицерским стеком…
Однако количество беглецов из числа новобранцев заметно упало, а из ночных экспедиций морские пехотинцы приводили все новых желающих. Удавалось даже отбирать офицеров, хотя и редко. Морские пехотинцы, подобно Иностранному легиону, брали всех, кто хочет сражаться; а все офицеры Фалькенберга прошли подготовку в морской пехоте.
Каждый вечер группы морских пехотинцев проходили мимо часовых и отправлялись на соседние ранчо пьянствовать с наемными работниками. Они играли и скандалили в местных тавернах и не обращали внимания на своих офицеров. Жалобы сыпались градом, и Брэдфорд протестовал все энергичнее.
Фалькенберг неизменно отвечал одно:
– Они всегда возвращаются, а сидеть здесь они не обязаны. Как, по-вашему, мне их образумить? Пороть?
В готовящейся полицейской армии к новобранцам подходили строже, чем к ветеранам. А четвертый батальон с каждым днем разрастался.
VIII
Джордж Хамнер старался ежевечерне вырываться домой, сколько бы ночной работы это потом ни означало. Он считал, что хотя бы это для семьи он должен делать.
Его обнесенное стеной поместье располагалось сразу за границей района дворца. Построил его дед Хамнера на деньги, занятые у «Американ экспресс». Старик гордился тем, что вовремя выплатил все до последнего цента. В большом удобном доме хитроумно сочетались местные материалы и привозная роскошь, и Джордж всегда радовался возвращению сюда.
Дома он чувствовал себя хозяином: хоть что-то в его власти. Единственное место в Рефьюдже, где он испытывал такое чувство.
Меньше чем через неделю уйдет губернатор СоВладения. Независимость близка, и полагалось бы прийти времени надежд, но Джордж Хамнер испытывал только страх. Проблемы общественного порядка официально не относятся к его ведомству. Он министр технологии, но невозможно игнорировать упадок закона и порядка. И так уже половина Рефьюджа не контролируется правительством.
Есть большие районы, куда полиция заходит только взводом, если вообще заходит, а команды ремонтников приходится защищать, иначе им не пройти. Сейчас людей Джорджа защищают морские пехотинцы СоВладения, но что будет, когда они уйдут?
Джордж сидел в кабинете со стенами, забранными панелями, и смотрел, как снаружи удлиняются тени, тени танцуют на деревьях и аккуратно подстриженных газонах. Наружная стена не дает увидеть отводной канал внизу, и Хамнер проклинал ее:
«Почему у нас должны быть стены? Стены и десятки вооруженных людей, которые их патрулируют? Я помню время – мне было тогда не больше шести, – когда мы сидели с отцом в этой комнате и могли смотреть на проплывающие по каналу лодки. А позже мы так мечтали о замечательном будущем Хедли. Дедушка рассказывал, почему покинул Землю и что мы можем получить здесь. Свободу и изобилие. У нас был рай, но Боже, что мы с ним сотворили?»
Он поработал с час, но мало что сделал. Решений нет, только цепи взаимосвязанных проблем. Реши одну, и все встанет на свои места, но ни одно решение не совместимо с остальными проблемами.
«И все же, – подумал он, – будь у нас несколько лет… Всего несколько, но и их у нас нет.
Через несколько лет фермы были бы способны прокормить городское население, и мы могли бы переместить людей в сельскохозяйственный сектор и дать им работу. Но они не хотят покидать Рефьюдж, а мы не можем заставить их это сделать.
Но если бы смогли, если бы удалось сократить городское население, энергия, которая идет на производство продуктов, могла бы использоваться для развития транспортной сети. Тогда мы могли бы поселяться дальше в глубине континента и поставлять больше продовольствия городу. Могли бы производить вещи, которые делали бы сельскую жизнь приятной и вызывали у людей желание покинуть Рефьюдж. Но у нас нет возможности сделать первый шаг. Люди не хотят переселяться, а партия Свободы обещает, что им не придется это делать».
Джордж покачал головой. «Может ли армия Фалькенберга заставить их переселиться? Если у него будет достаточно солдат, сможет ли он насильственно эвакуировать часть населения? – Хамнер содрогнулся при этой мысли. – Вспыхнет сопротивление, начнутся убийства, гражданская война. Независимость Хедли нельзя строить на крови. Нет.
Другие проблемы аналогичны. Правительство перевязывает раны Хедли, но не больше. Лечит симптомы. Потому что не обладает властью, чтобы лечить причины болезни».
Он взял отчет о работе атомных генераторов. Им нужны запасные части, и он подумал: «Сколько еще продержится такое положение? Несколько лет, вряд ли больше, даже если все пойдет гладко. Несколько лет, а потом голод, потому что невозможно так быстро построить транспортную сеть. А когда выйдут из строя генераторы, в городе исчезнет продовольствие, выйдут из строя системы жизнеобеспечения… начнутся мор и голод. Лучше ли эти всадники, чем покорение и война?»
Он вспомнил о своей встрече с руководителями партии Свободы. Они не думают о генераторах, потому что уверены: Земля не допустит голода на Хедли. Им кажется, что Хедли может сыграть на своей беспомощности, чтобы получить помощь от СоВладения.
Джордж негромко выругался: «Они ошибаются. Земле все равно, Хедли слишком далеко, чтобы заинтересовать кого-нибудь. Но даже если они правы, то предают независимость Хедли, а за что? Разве для них истинная независимость ничего не значит?»
С оравой крикливых детей вошла Лора.
– Уже пора в постель? – спросил он.
Четырехлетний сын отобрал у Джорджа карманный калькулятор и сел отцу на колени, нажимая кнопки и глядя на мелькающие цифры и огоньки.
Джордж поцеловал их всех и отправил спать, гадая, какое их ждет будущее.
«Мне следовало бы уйти из политики, – сказал он себе. – Ничего хорошего это не принесет, Лора и дети погибнут вместе со мной. Но что произойдет, если мы уйдем? Какое тогда у них будущее?»
– Ты выглядишь встревоженным. – Уложив детей, вернулась Лора. – Всего несколько дней…
– Да.
– А действительно, что тогда произойдет? – спросила она. – Если забыть об обещаниях, которые мы слышим. Что произойдет, когда уйдет СВ? Будет плохо, верно?
Он притянул ее к себе, ощущая ее тепло, и попытался найти утешение в этой близости. Лора на мгновение прижалась к нему, потом отстранилась.
– Джордж, разве нельзя взять все, что можно, и уйти на восток? У нас будет немного, но мы останемся живы.
– Ну, так плохо не будет, – ответил он. Попытался засмеяться, словно она пошутила, но не получилось. Лора не поддержала его.
– Это можно будет сделать позже, – сказал он. – Если тут не получится. Но вначале все должно идти хорошо. У нас есть своя полиция. Она поддержит правительство, но вас всех я на несколько дней переселю во дворец.
– Армия, – презрительно сказала она. – Та еще армия, Джордж. Добровольцы Брэдфорда, которые убьют тебя, – и не думай, что Брэдфорду это не понравится. И эти морские пехотинцы! Ты сам говорил, что это отбросы космоса.
– Да, говорил. Но теперь сомневаюсь. Здесь происходит что-то странное, Лора. Что-то такое, чего я не понимаю.
Она села на диван возле его стола, подобрав под себя ноги. Ему всегда нравилась эта поза. Лора с интересом посмотрела на него. Так она никогда ни на кого другого не смотрела.
– Сегодня я встретился с майором Карантовым, – сказал Джордж. – Подумал, что старый друг что-нибудь расскажет мне об этом Фалькенберге. Бориса на месте не было, но один из его лейтенантов, парень по имени Клейст…
– Я с ним знакома, – сказала Лора. – Славный мальчик. Правда, слишком молод.
– Да. Мы говорили о том, что принесет с собой независимость. О драках на улицах, о бунтах толпы, ну, знаешь, и я сказал, что хотел бы иметь надежных морских пехотинцев. А не ту демобилизованную часть, которая остается с нами. Он как-то странно посмотрел на меня и спросил, кого же я хочу – самого командующего адмирала?
– Да, это странно.
– Да, а когда пришел Борис и я спросил у него: что парень имел в виду? Борис ответил, что тот еще новичок и сам не знает, что плетет.
– И ты поверил? – спросила Лора. – Борис не стал бы тебе лгать. Перестань! – торопливо добавила она. – У тебя встреча.
– Подождет.
– На планете всего несколько десятков машин, и одна придет за тобой. Нельзя заставлять ее ждать, занимаясь любовью с женой, Джордж Хамнер! – Глаза ее сверкнули, но не гневно. – К тому же я хочу знать, что сказал тебе Борис. – Она отпрянула от него, и он вернулся к столу.
– Дело не только в этом, – сказал Джордж. – В последнее время я об этом думаю. Мне эти солдаты не кажутся плохими. В личное время они пьют, и работникам на фермах приходится прятать от них жен и дочерей, но знаешь: каждое утро парни выходят на плац. И Фалькенберг не кажется мне человеком, который стал бы командовать недисциплинированными людьми.
– Но…
Он кивнул.
– Но это не имеет смысла. И еще эти офицеры. Их у него слишком много, и они все не с Хедли. Вот почему я собираюсь туда вечером без Брэдфорда.
– Ты спрашивал об этом Эрни?
– Конечно. Он говорит, что некоторые его партийцы проходят подготовку в качестве офицеров. Я туговато соображаю, Лора, но я не глуп. Я, возможно, не все замечаю, но будь хоть пятьдесят прогрессистов с военной подготовкой, я бы заметил. Брэдфорд лжет, но почему?
Лора задумалась и потянула себя за нижнюю губу – жест, который Хамнер сейчас едва заметил, хотя часто прохаживался на этот счет до того, как они с Лорой поженились.
– Он лжет, чтобы не терять навыка, – сказала она. – Но его жена говорила о независимости и проболталась, что, когда Эрни станет президентом, она многое изменит.
– Что ж, Эрни и должен идти вслед за Будро.
– Нет, – ответила Лора. – Она вела себя так, словно это будет скоро. Очень скоро.
Джордж Хамнер покачал массивной головой.
– У него духа не хватит для государственного переворота, – уверенно сказал он. – Техники бросят его в два счета. Они терпеть его не могут, и ему это известно.
– Эрнст Брэдфорд никогда не признавал никаких ограничений, – сказала Лора. – Он искренне верит, что может понравиться кому угодно, стоит только постараться. И сколько раз он ни пнул бы человека, он полагает, что улыбнется, извинится и все будет забыто. Но что сказал тебе Борис о Фалькенберге?
– Сказал, что лучшего мы бы не могли найти. Один из лучших старших офицеров морской пехоты, начинал как флотский офицер и перешел в морскую пехоту, потому что во Флоте недостаточно быстро получал повышения.
– Честолюбивый человек. Насколько он честолюбив?
– Не знаю.
– Он женат?
– Кажется, был один раз, но недолго. Я просмотрел отчет о трибунале. Для повышения не было вакансий. И когда Фалькенберга представили к повышению, а адмирал не смог его повысить, Фалькенберг поднял такой шум, что был уволен за несоблюдение субординации.
– Но тогда, разве ему можно верить? – спросила Лора. – Ведь его люди – единственное, что, возможно, сохранит тебе жизнь…
– Знаю. И тебе, и Джимми, и Кристи, и Питеру… Я спросил Бориса, и он ответил, что лучшего человека найти невозможно. Нельзя нанимать офицеров СВ, которые состоят на действительной службе. Борис очень его рекомендовал. Говорит, в войсках его любят, он великолепный тактик, имеет большой опыт и в руководстве войсками, и в штабной работе…
– Похоже, удачная находка.
– Да. Но, Лора, если он так ценен, почему его выставили? Боже, причина кажется такой тривиальной…
Прозвенел интерком, и Хамнер с отсутствующим видом ответил. Дворецкий сообщал, что машина и шофер ждут у входа.
– Я приеду поздно, милая. Не жди меня. Но можешь подумать о нашем разговоре… Готов поклясться, что Фалькенберг – ключ к чему-то, и хотел бы знать, к чему.
– Он тебе нравится? – спросила Лора.
– Он не из тех, кто пытается понравиться.
– Я спросила, нравится ли он тебе?
– Да. Непонятно почему. Он мне нравится, но могу ли я ему доверять?
Выходя, он продолжал размышлять. «Можно ли верить Фалькенбергу? Доверить ему жизнь Лоры… и детей… и вообще всей планеты, которая, похоже, летит в тартарары».
Войска стояли лагерем на квадратной площадке. По периметру были воздвигнуты земляные укрепления, а палатки размещались такими ровными рядами, словно линии для этого прочерчивали специально.
Оборудование начищено и надраено, одеяла аккуратно скатаны, каждый предмет в каждой двухместной палатке на одном и том же месте… но люди толпились вокруг, кричали, открыто играли в азартные игры при свете лагерных костров. И даже от внешних ворот в глаза бросалось множество бутылок.
Главный старшина Кальвин обращался к строю:
– Сегодня на Земле 30 апреля. – Голос его гремел, не нуждаясь в усилителе. – Это День Камерона. 30 апреля 1863 года капитан Жан Данжу из Иностранного легиона с двумя офицерами и шестьюдесятью двумя легионерами противостоял двум тысячам мексиканцев в бою под Камероном.
Бой продолжался весь день. У легионеров не было ни еды, ни воды и очень мало боеприпасов. Капитан Данжу был убит. Его место занял лейтенант Вийан. Он тоже был убит.
К пяти часам вечера в живых оставались только лейтенант Клеман Маде и четыре солдата. У них было по одной обойме на каждого. Истратив патроны, они пошли в штыковую атаку.
Никто из них не выжил.
Солдаты молчали. Кальвин посмотрел на новобранцев. Те стояли навытяжку под горячим солнцем. Наконец Кальвин снова заговорил:
– Не хочу, чтобы кому-нибудь из вас выпало такое. Но, может быть, кто-нибудь из вас понял, что такое Камерон.
Сегодня вечером каждый получит дополнительную порцию вина. Ветераны получат также по пол-литра бренди. Внимание. Слушать приказ.
Фалькенберг отвел Брэдфорда в свой дом на ранчо, теперь превращенный в офицерскую столовую, и они сели в углу. Официант принес напитки.
– И к чему все это было? – спросил Брэдфорд. – Это не Иностранный легион! Вы должны подготовить полицию для планеты.
– Полицию, которой предстоит много воевать, – напомнил Фалькенберг. – Конечно, у этой части нет преемственности с Иностранным легионом, но не забывайте, что основные кадры – это морские пехотинцы СВ. Вернее, бывшие морские пехотинцы. Если мы не отметим День Камерона, получим мятеж.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – фыркнул Брэдфорд. Он почти утратил свою постоянную полуулыбку. – Полковник, мне жалуются люди, которых мы назначили офицерами. Люди моей Прогрессивной партии совершенно отделены от других войск, и им это не нравится. И мне тоже.
Фалькенберг пожал плечами.
– Вы назначили их еще до подготовки, мистер Брэдфорд. Это делает их офицерами по званию, но они еще ничего не знают. И будут выглядеть нелепо, если смешаются с ветеранами или даже с новобранцами, не изучив основы военной жизни.
– К тому же вы от многих из них избавились…
– По той же причине, сэр. Вы даете нам трудное поручение. Нас намного превосходят по численности, и у нас нет никакой надежды на поддержку извне. Через несколько недель нам предстоит противостоять сорока тысячам человек из партии Свободы, и я не отвечаю за последствия, если войска возглавят некомпетентные офицеры.
– Хорошо. Я этого ожидал. Но дело не только в офицерах, полковник. Новобранцы из числа прогрессистов тоже изгоняются. Ваша подготовка слишком тяжела. Это верные люди, а верность важнее!
Фалькенберг слегка улыбнулся.
– Согласен. Но я предпочел бы батальон солдат, которым могу доверять, целому полку таких, которые дрогнут под огнем. Получив минимум первоклассных солдат, я подумаю о привлечении остальных к гарнизонной службе. А пока мне нужны только люди, умеющие сражаться.
– А у вас их нет? Эти морские пехотинцы кажутся очень дисциплинированными.
– В строю – несомненно. Но неужели вы думаете, что СВ будет распускать надежные части?
– Пожалуй, нет, – признал Брэдфорд. – Ну, хорошо. Вы специалист. Но откуда вы набираете остальных новобранцев? Тюремные завсегдатаи, мальчишки с толстыми полицейскими досье. И держите их у себя, в то же время позволяя моим прогрессистам разбегаться.
– Да, сэр. – Фалькенберг сделал знак, чтобы принесли еще выпить. – Господин вице-президент…
– С каких пор мы стали такими формальными? – спросил Брэдфорд. Его улыбка вернулась.
– Простите. Мне показалось, вы собираетесь меня уволить.
– Нет, конечно, нет. Но вы понимаете, мне приходится отчитываться перед президентом Будро. И перед Хамнером. Я добился того, чтобы ваш отряд находился в моем ведении, но это совсем не значит, что кабинет о нем забыл.
– Ну, хорошо, – сказал Фалькенберг. – Теперь о новобранцах. Мы берем тех, кого можем. Требуется время, чтобы превратить зеленого новичка в опытного солдата. И если уличные бойцы переносят муштру легче, чем члены вашей партии, я ничем не могу помочь. Можете сообщить кабинету, что когда у нас появятся надежные, достойные доверия кадры, мы будем мягче с новобранцами. Можем даже создать что-нибудь вроде временной милиции. Но пока нам нужны люди, способные выиграть предстоящую битву, и я не знаю лучшего способа достичь этого.
После этой встречи Фалькенберга стали еженедельно вызывать во дворец для отчета. Обычно он встречался только с Брэдфордом или Хамнером; президент Будро ясно дал понять, что считает военное решение неизбежным злом и только настойчивость Брэдфорда заставила его согласиться на создание отряда.
На одном совещании Фалькенберг познакомился с Хорганом, начальником полиции Рефьюджа.
– Начальник полиции жалуется, полковник, – сказал президент Будро.
– На что, сэр? – спросил Фалькенберг.
– На этих проклятых морских пехотинцев, – ответил Хорган. Он потер подбородок. – Они по ночам устраивают в городе ад. Мы их не задерживаем, мистер Брэдфорд не разрешает, но положение становится тяжелым.
– А что они делают? – спросил Фалькенберг.
– Все, что угодно. Занимают на всю ночь таверны и никого в них не впускают. И каждую ночь дерутся с уличными бандами.
С этим мы могли бы смириться, но они заходят и в другие районы города. Во все. И в рестораны. Пьют, а потом говорят, что им нечем заплатить. А если владелец не отстает, разносят его заведение…
– И уходят, раньше чем подоспеют ваши патрули, – закончил за него Фалькенберг. – Это старая традиция. Она называется «система Д», и на подготовку такой операции уходит больше сил и планирования, чем я могу от них добиться перед боем. Но попытаюсь их остановить.
– Это не помешало бы. Еще одно. Ваши парни заходят в самые опасные районы города и начинают драки со всеми, с кем могут поссориться.
– И как у них это получается? – с интересом спросил Фалькенберг.
Хорган улыбнулся, но, поймав на себе строгий взгляд Будро, снова стал серьезным.
– Очень хорошо. Насколько мне известно, никому еще не удавалось их побить. Но горожане очень недовольны, полковник. И еще одним они сводят людей с ума. По пятьдесят человек маршируют ночами по улицам и играют на волынках! Волынки ночью, полковник, страшное дело.
Фалькенбергу показалось, что начальник полиции с трудом сдерживает улыбку.
– Я как раз собирался вас спросить, полковник, – сказал второй вице-президент Хамнер. – Ведь у вас не шотландская часть. Откуда в ней волынки?
Фалькенберг пожал плечами.
– Волынки обычны во многих полках морской пехоты. Поскольку русские части СВ начали перенимать традиции казаков, полки западного блока завели свои. Ведь морская пехота формировалась на основе многих старых частей. Иностранный легион, горные стрелки… и многим нравятся волынки. Признаюсь, мне они тоже нравятся.
– Конечно, но не в моем городе посреди ночи, – сказал Хорган.
Джон открыто улыбнулся шефу полиции.
– Я постараюсь убрать волынщиков на ночь с улиц. Могу представить, что они не улучшают настроение горожан. А что касается удержания морских пехотинцев в расположении части, то как мне это сделать? Нам нужны они все, и они добровольцы. Они имею право выходить из лагеря в личное время, и тут уж ничего не попишешь.
– Осталось меньше месяца до спуска флага СоВладения, – довольно сказал Брэдфорд. И посмотрел на висящий снаружи флаг СВ. На красном щите орел с серпом и молотом на груди; вокруг красные и белые звезды. Брэдфорд удовлетворенно кивнул. Уже скоро.
Этот флаг мало что означает для жителей Хедли. На Земле он способен вызвать мятежи в националистических городах и США, и Советского Союза, но в остальных странах он символ союза, который препятствует любому государству расстаться со своим статусом страны второго сорта. Для Земли Союз СоВладения символизирует мир по дорогой цене, слишком дорогой для многих.
Для Фалькенберга он означает почти тридцать лет службы, закончившейся трибуналом.
Еще две недели. Губернатор СоВладения улетит, а Хедли официально обретет независимость. Вице-президент Брэдфорд посетил лагерь, чтобы обратиться к новобранцам.
Он говорил им о верности правительству и о наградах, которые они получат, как только Прогрессивная партия возьмет власть. Лучшая оплата, больше свобод, большие возможности продвижения в увеличивающейся армии; премии и необременительная служба. Его речь была полна обещаний, и Брэдфорд очень гордился ею.
Когда он закончил, Фалькенберг отвел вице-президента в отдельное помещение офицерской столовой и захлопнул дверь.
– Черт возьми, не смейте ничего обещать моим солдатам без моего разрешения. – Лицо Фалькенберга исказилось от гнева.
– Со своей армией я поступаю, как хочу, полковник, – самоуверенно ответил Брэдфорд. Теперь в его улыбке не осталось ни следа тепла. – И не кричите на меня, полковник Фалькенберг. Без моего влияния Будро давно бы вас вышвырнул.
Потом его настроение изменилось, и он достал из кармана фляжку с бренди.
– Послушайте, полковник, давайте выпьем. – Улыбка стала чуть более искренней. – Нам придется работать вместе, Джон. Работы невпроворот, и даже если мы будем действовать заодно, все не успеем. Простите, в будущем стану спрашивать вашего совета, но разве вам не кажется, что солдаты должны меня знать? Я ведь скоро стану президентом. – И он посмотрел на Фалькенберга, ожидая подтверждения.
– Да, сэр. – Фалькенберг взял фляжку и поднял ее, собираясь произнести тост. – За нового президента Хедли. Мне не следовало на вас кричать, но больше ничего не обещайте солдатам без моего согласия. Если вы даете людям повод думать, что они лучше, чем на самом деле, у вас никогда не будет армии, за которую стоит платить.
– Но ведь они хорошо готовились. Вы сами сказали.
– Конечно, но им этого говорить не следует. Заставляйте их работать с полной отдачей и дайте им понять, что это всего лишь удовлетворительно. И тогда однажды они выдадут такой результат, что сами изумятся. Вот в этот день можете раздавать обещания и награды. Но тогда они уже не понадобятся.
Брэдфорд неохотно кивнул.
– Если вы так считаете. Но я полагал бы…
– Слушайте, – перебил Фалькенберг.
Снаружи проходила группа новобранцев во главе с инструктором. Они пели, и в открытое окно хорошо были слышны слова:
Когда потратишь последнюю монету– Бегом марш! – Песня оборвалась: солдаты побежали по плацу.
На шлюх и выпивку
И окажешься без гроша, швыряй свой ранец
И говори сержанту, какой ты крутой
И что покажешь ему, каков ты.
Он будет кричать, он будет орать,
Он проклянет свою неудачу,
Он пожалеет, что родился на свет.
Если тебе повезет, он возьмется за тебя
И постарается сломать,
А потом накормит тебя солониной с ножа.
Брэдфорд отвернулся от окна.
– Такой подход годится для тюремных пташек, полковник, но я настаиваю на том, чтобы с моими сторонниками обращались хорошо. В будущем вы не уволите ни одного прогрессиста без моего согласия. Понятно?
Фалькенберг кивнул. Он уже какое-то время чувствовал, что от него потребуют и такое.
– В таком случае, сэр, может быть, лучше сформировать отдельный батальон. Я переведу ваших людей в четвертый батальон и поставлю офицерами тех, кого вы назначите. Это вас устроит?
– Если вы будете руководить обучением, да.
– Конечно, – сказал Фалькенберг.
– Хорошо. – Улыбка Брэдфорда стала шире, но предназначалась она не Фалькенбергу. – Я также надеюсь воспользоваться вашим советом при назначении офицеров в этот батальон. Вы, конечно, согласны?
– Да, сэр. Возможны проблемы при подыскании местных на все должности старших унтер-офицеров. У вас есть потенциальные мониторы и капралы, но они недостаточно опытны, чтобы стать сержантами и центурионами.
– Я уверен, вы найдете выход, – сдержанно сказал Брэдфорд. – У меня есть некоторые… гм… специальные задания для четвертого батальона, полковник. Я предпочел бы, чтобы он был полностью сформирован из назначенных мной людей нашей партии. Ваши люди должны проводить тренировки, но не могут быть в нем командирами. Согласны?
– Да, сэр.
Покидая лагерь, Брэдфорд довольно улыбался.
День за днем солдаты потели под ярким голубоватым солнцем. Подавление мятежей, штыковая атака, использование брони при обороне и нападение на людей в броне – и еще более сложные упражнения. Форсированные броски под безжалостным командованием майора Севеджа, под крики сержантов и центурионов, под язвительные насмешки капитана Эймоса Фаста с его офицерским стеком…
Однако количество беглецов из числа новобранцев заметно упало, а из ночных экспедиций морские пехотинцы приводили все новых желающих. Удавалось даже отбирать офицеров, хотя и редко. Морские пехотинцы, подобно Иностранному легиону, брали всех, кто хочет сражаться; а все офицеры Фалькенберга прошли подготовку в морской пехоте.
Каждый вечер группы морских пехотинцев проходили мимо часовых и отправлялись на соседние ранчо пьянствовать с наемными работниками. Они играли и скандалили в местных тавернах и не обращали внимания на своих офицеров. Жалобы сыпались градом, и Брэдфорд протестовал все энергичнее.
Фалькенберг неизменно отвечал одно:
– Они всегда возвращаются, а сидеть здесь они не обязаны. Как, по-вашему, мне их образумить? Пороть?
В готовящейся полицейской армии к новобранцам подходили строже, чем к ветеранам. А четвертый батальон с каждым днем разрастался.
VIII
Джордж Хамнер старался ежевечерне вырываться домой, сколько бы ночной работы это потом ни означало. Он считал, что хотя бы это для семьи он должен делать.
Его обнесенное стеной поместье располагалось сразу за границей района дворца. Построил его дед Хамнера на деньги, занятые у «Американ экспресс». Старик гордился тем, что вовремя выплатил все до последнего цента. В большом удобном доме хитроумно сочетались местные материалы и привозная роскошь, и Джордж всегда радовался возвращению сюда.
Дома он чувствовал себя хозяином: хоть что-то в его власти. Единственное место в Рефьюдже, где он испытывал такое чувство.
Меньше чем через неделю уйдет губернатор СоВладения. Независимость близка, и полагалось бы прийти времени надежд, но Джордж Хамнер испытывал только страх. Проблемы общественного порядка официально не относятся к его ведомству. Он министр технологии, но невозможно игнорировать упадок закона и порядка. И так уже половина Рефьюджа не контролируется правительством.
Есть большие районы, куда полиция заходит только взводом, если вообще заходит, а команды ремонтников приходится защищать, иначе им не пройти. Сейчас людей Джорджа защищают морские пехотинцы СоВладения, но что будет, когда они уйдут?
Джордж сидел в кабинете со стенами, забранными панелями, и смотрел, как снаружи удлиняются тени, тени танцуют на деревьях и аккуратно подстриженных газонах. Наружная стена не дает увидеть отводной канал внизу, и Хамнер проклинал ее:
«Почему у нас должны быть стены? Стены и десятки вооруженных людей, которые их патрулируют? Я помню время – мне было тогда не больше шести, – когда мы сидели с отцом в этой комнате и могли смотреть на проплывающие по каналу лодки. А позже мы так мечтали о замечательном будущем Хедли. Дедушка рассказывал, почему покинул Землю и что мы можем получить здесь. Свободу и изобилие. У нас был рай, но Боже, что мы с ним сотворили?»
Он поработал с час, но мало что сделал. Решений нет, только цепи взаимосвязанных проблем. Реши одну, и все встанет на свои места, но ни одно решение не совместимо с остальными проблемами.
«И все же, – подумал он, – будь у нас несколько лет… Всего несколько, но и их у нас нет.
Через несколько лет фермы были бы способны прокормить городское население, и мы могли бы переместить людей в сельскохозяйственный сектор и дать им работу. Но они не хотят покидать Рефьюдж, а мы не можем заставить их это сделать.
Но если бы смогли, если бы удалось сократить городское население, энергия, которая идет на производство продуктов, могла бы использоваться для развития транспортной сети. Тогда мы могли бы поселяться дальше в глубине континента и поставлять больше продовольствия городу. Могли бы производить вещи, которые делали бы сельскую жизнь приятной и вызывали у людей желание покинуть Рефьюдж. Но у нас нет возможности сделать первый шаг. Люди не хотят переселяться, а партия Свободы обещает, что им не придется это делать».
Джордж покачал головой. «Может ли армия Фалькенберга заставить их переселиться? Если у него будет достаточно солдат, сможет ли он насильственно эвакуировать часть населения? – Хамнер содрогнулся при этой мысли. – Вспыхнет сопротивление, начнутся убийства, гражданская война. Независимость Хедли нельзя строить на крови. Нет.
Другие проблемы аналогичны. Правительство перевязывает раны Хедли, но не больше. Лечит симптомы. Потому что не обладает властью, чтобы лечить причины болезни».
Он взял отчет о работе атомных генераторов. Им нужны запасные части, и он подумал: «Сколько еще продержится такое положение? Несколько лет, вряд ли больше, даже если все пойдет гладко. Несколько лет, а потом голод, потому что невозможно так быстро построить транспортную сеть. А когда выйдут из строя генераторы, в городе исчезнет продовольствие, выйдут из строя системы жизнеобеспечения… начнутся мор и голод. Лучше ли эти всадники, чем покорение и война?»
Он вспомнил о своей встрече с руководителями партии Свободы. Они не думают о генераторах, потому что уверены: Земля не допустит голода на Хедли. Им кажется, что Хедли может сыграть на своей беспомощности, чтобы получить помощь от СоВладения.
Джордж негромко выругался: «Они ошибаются. Земле все равно, Хедли слишком далеко, чтобы заинтересовать кого-нибудь. Но даже если они правы, то предают независимость Хедли, а за что? Разве для них истинная независимость ничего не значит?»
С оравой крикливых детей вошла Лора.
– Уже пора в постель? – спросил он.
Четырехлетний сын отобрал у Джорджа карманный калькулятор и сел отцу на колени, нажимая кнопки и глядя на мелькающие цифры и огоньки.
Джордж поцеловал их всех и отправил спать, гадая, какое их ждет будущее.
«Мне следовало бы уйти из политики, – сказал он себе. – Ничего хорошего это не принесет, Лора и дети погибнут вместе со мной. Но что произойдет, если мы уйдем? Какое тогда у них будущее?»
– Ты выглядишь встревоженным. – Уложив детей, вернулась Лора. – Всего несколько дней…
– Да.
– А действительно, что тогда произойдет? – спросила она. – Если забыть об обещаниях, которые мы слышим. Что произойдет, когда уйдет СВ? Будет плохо, верно?
Он притянул ее к себе, ощущая ее тепло, и попытался найти утешение в этой близости. Лора на мгновение прижалась к нему, потом отстранилась.
– Джордж, разве нельзя взять все, что можно, и уйти на восток? У нас будет немного, но мы останемся живы.
– Ну, так плохо не будет, – ответил он. Попытался засмеяться, словно она пошутила, но не получилось. Лора не поддержала его.
– Это можно будет сделать позже, – сказал он. – Если тут не получится. Но вначале все должно идти хорошо. У нас есть своя полиция. Она поддержит правительство, но вас всех я на несколько дней переселю во дворец.
– Армия, – презрительно сказала она. – Та еще армия, Джордж. Добровольцы Брэдфорда, которые убьют тебя, – и не думай, что Брэдфорду это не понравится. И эти морские пехотинцы! Ты сам говорил, что это отбросы космоса.
– Да, говорил. Но теперь сомневаюсь. Здесь происходит что-то странное, Лора. Что-то такое, чего я не понимаю.
Она села на диван возле его стола, подобрав под себя ноги. Ему всегда нравилась эта поза. Лора с интересом посмотрела на него. Так она никогда ни на кого другого не смотрела.
– Сегодня я встретился с майором Карантовым, – сказал Джордж. – Подумал, что старый друг что-нибудь расскажет мне об этом Фалькенберге. Бориса на месте не было, но один из его лейтенантов, парень по имени Клейст…
– Я с ним знакома, – сказала Лора. – Славный мальчик. Правда, слишком молод.
– Да. Мы говорили о том, что принесет с собой независимость. О драках на улицах, о бунтах толпы, ну, знаешь, и я сказал, что хотел бы иметь надежных морских пехотинцев. А не ту демобилизованную часть, которая остается с нами. Он как-то странно посмотрел на меня и спросил, кого же я хочу – самого командующего адмирала?
– Да, это странно.
– Да, а когда пришел Борис и я спросил у него: что парень имел в виду? Борис ответил, что тот еще новичок и сам не знает, что плетет.
– И ты поверил? – спросила Лора. – Борис не стал бы тебе лгать. Перестань! – торопливо добавила она. – У тебя встреча.
– Подождет.
– На планете всего несколько десятков машин, и одна придет за тобой. Нельзя заставлять ее ждать, занимаясь любовью с женой, Джордж Хамнер! – Глаза ее сверкнули, но не гневно. – К тому же я хочу знать, что сказал тебе Борис. – Она отпрянула от него, и он вернулся к столу.
– Дело не только в этом, – сказал Джордж. – В последнее время я об этом думаю. Мне эти солдаты не кажутся плохими. В личное время они пьют, и работникам на фермах приходится прятать от них жен и дочерей, но знаешь: каждое утро парни выходят на плац. И Фалькенберг не кажется мне человеком, который стал бы командовать недисциплинированными людьми.
– Но…
Он кивнул.
– Но это не имеет смысла. И еще эти офицеры. Их у него слишком много, и они все не с Хедли. Вот почему я собираюсь туда вечером без Брэдфорда.
– Ты спрашивал об этом Эрни?
– Конечно. Он говорит, что некоторые его партийцы проходят подготовку в качестве офицеров. Я туговато соображаю, Лора, но я не глуп. Я, возможно, не все замечаю, но будь хоть пятьдесят прогрессистов с военной подготовкой, я бы заметил. Брэдфорд лжет, но почему?
Лора задумалась и потянула себя за нижнюю губу – жест, который Хамнер сейчас едва заметил, хотя часто прохаживался на этот счет до того, как они с Лорой поженились.
– Он лжет, чтобы не терять навыка, – сказала она. – Но его жена говорила о независимости и проболталась, что, когда Эрни станет президентом, она многое изменит.
– Что ж, Эрни и должен идти вслед за Будро.
– Нет, – ответила Лора. – Она вела себя так, словно это будет скоро. Очень скоро.
Джордж Хамнер покачал массивной головой.
– У него духа не хватит для государственного переворота, – уверенно сказал он. – Техники бросят его в два счета. Они терпеть его не могут, и ему это известно.
– Эрнст Брэдфорд никогда не признавал никаких ограничений, – сказала Лора. – Он искренне верит, что может понравиться кому угодно, стоит только постараться. И сколько раз он ни пнул бы человека, он полагает, что улыбнется, извинится и все будет забыто. Но что сказал тебе Борис о Фалькенберге?
– Сказал, что лучшего мы бы не могли найти. Один из лучших старших офицеров морской пехоты, начинал как флотский офицер и перешел в морскую пехоту, потому что во Флоте недостаточно быстро получал повышения.
– Честолюбивый человек. Насколько он честолюбив?
– Не знаю.
– Он женат?
– Кажется, был один раз, но недолго. Я просмотрел отчет о трибунале. Для повышения не было вакансий. И когда Фалькенберга представили к повышению, а адмирал не смог его повысить, Фалькенберг поднял такой шум, что был уволен за несоблюдение субординации.
– Но тогда, разве ему можно верить? – спросила Лора. – Ведь его люди – единственное, что, возможно, сохранит тебе жизнь…
– Знаю. И тебе, и Джимми, и Кристи, и Питеру… Я спросил Бориса, и он ответил, что лучшего человека найти невозможно. Нельзя нанимать офицеров СВ, которые состоят на действительной службе. Борис очень его рекомендовал. Говорит, в войсках его любят, он великолепный тактик, имеет большой опыт и в руководстве войсками, и в штабной работе…
– Похоже, удачная находка.
– Да. Но, Лора, если он так ценен, почему его выставили? Боже, причина кажется такой тривиальной…
Прозвенел интерком, и Хамнер с отсутствующим видом ответил. Дворецкий сообщал, что машина и шофер ждут у входа.
– Я приеду поздно, милая. Не жди меня. Но можешь подумать о нашем разговоре… Готов поклясться, что Фалькенберг – ключ к чему-то, и хотел бы знать, к чему.
– Он тебе нравится? – спросила Лора.
– Он не из тех, кто пытается понравиться.
– Я спросила, нравится ли он тебе?
– Да. Непонятно почему. Он мне нравится, но могу ли я ему доверять?
Выходя, он продолжал размышлять. «Можно ли верить Фалькенбергу? Доверить ему жизнь Лоры… и детей… и вообще всей планеты, которая, похоже, летит в тартарары».
Войска стояли лагерем на квадратной площадке. По периметру были воздвигнуты земляные укрепления, а палатки размещались такими ровными рядами, словно линии для этого прочерчивали специально.
Оборудование начищено и надраено, одеяла аккуратно скатаны, каждый предмет в каждой двухместной палатке на одном и том же месте… но люди толпились вокруг, кричали, открыто играли в азартные игры при свете лагерных костров. И даже от внешних ворот в глаза бросалось множество бутылок.