Раткевич Элеонора. Деревянный меч (Деревянный меч - 1)

   Памятуя о предстоящей ему встрече с драконом, Кенет не воспользовался даровым угощением. Он наскоро ополоснулся из ведра, оделся, расчесал свои влажные темные волосы, скрепил их заколкой, взял котомку и меч и отправился за расчетом.
   Пока он собирался, вечер сменился ночью. Вокруг замелькали факелы и костры. Кенет шагал из света в тьму, из тьмы на свет, то и дело заслоняя глаза ладонью. Не он один бродил вдоль дороги в поисках распорядителя, но Кенету повезло больше других - он столкнулся с распорядителем, что называется, нос к носу.
   - Расчет хотите получить, господин воин? - блаженно улыбаясь, спросил распорядитель. - Извольте. Сейчас вот и сосчитаем.
   Он повлек Кенета за собой. Кенет шел и посмеивался в душе: вот он уже опять и "господин воин".
   - Милости прошу, господин воин. - Распорядитель сноровисто отсчитал положенную Кенету долю, а затем прибавил еще столько же. - А это господину вашему родственнику. Поет он, ничего не скажешь, просто замечательно. Без его песен нам бы в срок не управиться. Так уж вы передайте ему... как его, кстати, по имени?
   Кенет замялся: он ведь не успел спросить драконова сына, как его зовут.
   - Аори, - ответил распорядителю вместо Кенета человек-дракон. - Его зовут Аори. Премного вам благодарен, господин распорядитель, но плату вы моему остолопу выделили не по справедливости большую. Ему полагается расчет только за полдня работы и ни на грош больше.
   Он взял из второй доли две крупные серебряные монеты и одну мелкую, первую долю пододвинул Кенету.
   - Пойдем, - сказал он.
   Кенет ссыпал свои деньги в кошелек, раскланялся с распорядителем и пошел за драконом. Вослед ему неслось неистовое: "Счастливого пути, господин во-о-ин!"
   Дракон негромко засмеялся, и перед глазами Кенета золотые колеса засияли ярче факелов.
   - Почему вы... почему? - начал Кенет.
   - Вы? - улыбнулся дракон. - Какой между нами может быть этикет, Повелитель Молний? Среди равных это не принято.
   Кенет жарко покраснел.
   - Почему вы... ты... заговорил со мной?
   - Ты сделал добро одному из нас, - ответил дракон. - Мы добра не забываем. Собственно говоря, мы вообще ничего не забываем.
   Тропинка свернула к лесу. Позади горели и чадили факелы, раздавались восторженные крики. Впереди была влажная спокойная темная тишина. Ветер почти не колыхал листья над головой. По мере того как ветви все тесней смыкались, закрывая собой лунный диск и мерцание звезд, Кенету становилось все легче разговаривать со своим собеседником. Днем, на дороге, все чувства говорили ему, что перед ним дракон, а зрение властно лгало: нет, человек! В обступившей Кенета лесной тьме зрение больше не мешало ему. Он почти не видел своего спутника, но тем более ясно ощущал, что рядом с ним идет дракон.
   - Разве он тебе рассказывал? - спросил Кенет.
   - Он? Ах, ты о моем сородиче? Нет, я его не встречал.
   - А откуда ты тогда знаешь? - удивился Кенет.
   - Драконий дар просто так не дается, - прошелестел в лесной траве невидимый дождь.
   - Но я не получал никакого дара, - еще больше удивился Кенет.
   - Ты его всего лишь не видел, - ответила влажная темнота, - а это совсем другое дело. Драконий дар невидим для людей. Его можем видеть только мы. И маги - кроме тех, кому он предназначен. Обладатель драконьего дара не может увидеть его никогда, будь он хоть самым великим волшебником.
   - А какой у меня дар? - с любопытством спросил Кенет.
   - Тот, который тебе нужнее всего, - усмехнулся в проеме листвы звездный свет. - Драконы не делают бесполезных подарков.
   - А все-таки? - упорствовал Кенет.
   Огромное золотое колесо вобрало в себя весь ночной лес, дрогнуло и угасло.
   - Почаще переступай через текучую воду. Лучше всего по нескольку раз в день. Пусть это войдет у тебя в привычку. Стоит тебе перешагнуть через воду, и ты невидим для любого мага, который вознамерится за тобой понаблюдать. Я потому и заставил тебя переступить через ручей хитростью, что за тобой присматривали. Теперь тебя не видят и не слышат, и я могу сказать тебе о твоем даре.
   Присматривали! Конечно, Кенет не мог всерьез надеяться, что могущественный маг оставит его в покое. Но он и не предполагал, что слежка окажется столь настойчивой.
   - Инсанна! - невольно воскликнул он.
   - Тебе лучше знать, кто за тобой присматривает, - пожал плечами лес, и листья тихо зашелестели.
   - Так, значит, тот волшебник на дороге, - понял Кенет, - это человек Инсанны?
   - Вполне возможно.
   - Да... похоже на то, очень похоже, - вслух размышлял Кенет. Разговоры у него... странные такие. Вроде он меня обманул... а вроде и нет. Я так и не понял, где же он сказал неправду.
   Дракон ответил не сразу.
   - Собственно, нигде, - вздохнула листва. - В его словах не было лжи. Но ты прав, Повелитель Молний. Он тебя действительно обманул.
   - Каким образом?
   Лес шумно пригнулся и выпрямился.
   - Самая гнусная ложь - это ложь с помощью правды. Ложь была не в том, что он сказал, а в том, как он это сказал, кому, а главное - зачем.
   - Не понимаю, - признался Кенет.
   - Потом поймешь.
   Некоторое время они шли молча. Кенет не слышал шагов своего спутника да и можно ли расслышать, как движется туча? - но постоянно ощущал его присутствие. Шум листвы становился все явственней, все громче.
   - Куда ты теперь собираешься направиться? - после долгого молчания спросил дракон.
   - Не знаю, - ответил Кенет. - В столицу мне идти неохота. В горы, наверное, подамся.
   - В горы, - задумчиво промурлыкал гром. - Послушайся старого дракона, Повелитель Молний. Не ходи в горы. Не время еще. Иди в Каэн. Тебя там ждут.
   - Кто? - изумился Кенет. - Я же там никого не знаю.
   - Понятия не имею, - ответил дракон. - Новые друзья. Неприятности. Добрые дела. Ты там нужен.
   - Но кому? - не отставал Кенет.
   - Точнее сказать не могу, - отрезала короткая сизая молния. - Я дракон, а не гадальщик.
   - Не обижайся, - засмеялся Кенет. - Я ведь так, к слову спросил. Ладно. Каэн - так Каэн.
   - Хорошо, - прошелестела трава. - Тогда идем. В Каэн ты войдешь с другой стороны. Сначала я тебе хочу кое-что показать.
   Кенет покладисто последовал за драконом. Шум листвы становился все громче и громче.
   - Ночи сейчас короткие, - невпопад сказал дракон. - Это хорошо.
   Кенет не стал спрашивать, что такого хорошего увидел дракон в коротких ночах. Он шел, смутно начиная различать темные стволы на фоне светлеющего неба и тропинку под ногами. А потом, разом, лес оборвался. Но шелест листвы не затих. Он заполнил собой все небо - или то, что представилось Кенету небом.
   Сначала Кенету показалось, что рассвет начинается у самых его ног. Огромный рассвет - синий, яблочно-зеленый, белесый, розовый и бледно-золотой, и больше ничего, кроме рассвета. Потом Кенет различил линию, рассекавшую рассвет пополам. Потом понял, что линия эта - горизонт, и ниже горизонта - не небо, а вода. Кенет никогда не видел столько воды сразу и вдобавок без берегов. Ему показалось, что вся эта чудовищная масса воды стоит стеной, даже нависает над ним, и он невольно отшатнулся и вскинул руки, чтобы защитить голову, когда стена воды обрушится на него. Но тут среди синевы мелькнула темным пятном лодка, и наваждение рассеялось. С беззвучным грохотом водяная стена легла наземь и растянулась до горизонта.
   - Вот это и называется море, - довольно засмеялся дракон. Золотые колеса дрогнули и обрушились в рассвет. Кенет прерывисто вздохнул.
   - Тебе понравился рассвет на дюнах? - улыбнулся дракон и поправил складки на шелковом рукаве.
   - Ты тут живешь? - хрипло спросил Кенет. Глаза юноши сияли, щеки пылали от восторга.
   - Нет. Только когда хочу вспомнить юность, - снова улыбнулся дракон. Люди не могут жить в воде, а я ведь женат. У меня и имя есть, как у человека, - Хараи. Пойдем ко мне. Отдохнешь, переночуешь. А уже потом можно и в Каэн.
   - Странное дело, - сказал Кенет, спускаясь вслед за драконом по мягкому песку, - в уставе для магов сказано, что зверь-дракон - это что-то очень нехорошее...
   - Так ведь не дракон, Повелитель Молний, - ответил ему Хараи, - а "зверь-дракон". Это не одно и то же.
   - А какая разница?
   - Зверь-дракон - это тот, кто перестал быть драконом. Так же, как Инсанна перестал быть человеком.
   Глава 11
   ТРИБУНАЛ
   В Каэн Кенет вступил отдохнувшим, сытым, веселым и полным сил. Сутки, проведенные им в гостях у Хараи, вспоминались с удовольствием.
   Кто его знает, какой дом держит дракон в своем истинном облике на дне морском, но в его человеческом жилище хозяйство было поставлено на широкую ногу. Не будь жена Хараи ведьмой, нипочем бы ей не управиться. Да и то сказать - может ли обычная женщина быть женой дракона?
   У дверей Кенета встретил Аори и двое его младших братьев. Самый младший сын Хараи туманным облачком парил над колыбелькой.
   - Обычно я не разрешаю детям принимать свой второй облик при гостях, извинился Хараи, заметив изумление Кенета, - но у малыша режутся зубки. Отчего-то у вас, людей, это происходит очень болезненно.
   Кенет вполне понимал беднягу дракона. Он вспомнил, как истошно орал Бикки, когда у него резались зубы. Мачеха ходила с опухшими от слез и недосыпания глазами. Кенет бегал по вечерам собирать тягучий млечный сок беломордника и соцветия мышкиных слезок, варил их с медом и мазал этой смесью десны Бикки. На несколько часов в доме воцарялась тишина, и все его обитатели засыпали мгновенно: если успел добраться до кровати - считай, повезло. Как же хорошо, как мирно жилось тогда Кенету!
   Ему не впервой было вспоминать оставленный им дом, но на сей раз заглушить причиненную воспоминаниями боль оказалось не так-то просто. Лишь когда дракон и ведьма позвали его к столу, боль начала затихать. А потом и вовсе забылась.
   Слишком уж хорошо было в этом доме. Здесь не было места ни боли, ни даже памяти о ней.
   "Когда найду свое место средоточия... а все-таки что это за место такое?.. - думал Кенет, прихлебывая густой горячий сладкий напиток из меда и ягод. - Когда я это самое место средоточия найду, непременно выстрою себе такой дом. И женюсь. Нашел ведь Хараи ведьму себе по силе. Если уж дракону удалось, у меня тем более получится".
   Еда и застольная беседа настолько подкрепили тело и дух Кенета, что спать ему не хотелось. День он провел в приятнейшем общении с сыновьями дракона, дивясь их двойственной природе и наслаждаясь ее созерцанием. Вечер прошел в неторопливой беседе с драконом. Потом Кенета отвели в чудесную жарко натопленную баню. Потом чистенького разомлевшего Кенета отвели в спальную комнату для гостей, и он заснул, едва коснувшись щекой изголовья.
   Наутро он проснулся таким бодрым и отдохнувшим, что готов был в три прыжка преодолеть расстояние до Каэнских ворот.
   Дракон простился с Кенетом сдержанно. Лишь на прощание он приобнял юношу за плечи, словно желая оградить его от чего-то.
   - И не забудь побывать у каэнского массаоны! - крикнул он Кенету вслед.
   Как будто об этом можно забыть! Аканэ столько раз говорил об этом Кенету, что и счет потерян. Каждый воин или его ученик, прибывая в город, перво-наперво должен доложить о своем прибытии местному массаоне начальнику имперских воинов. До сих пор у Кенета такой необходимости не возникало: главой имперских воинов Сада Мостов был господин наместник Акейро собственной персоной. Довольно и того с князя Юкайгина, что он терпел в своей вотчине какого бы то ни было наместника. Еще одна важная особа из столицы переполнила бы чашу его терпения. А когда его отношения с молодым наместником сложились столь необычно, он разорвал бы на куски любого столичного заправилу, вздумай тот совать палки в колеса его обожаемому Акейро.
   Теперь же Кенету впервые предстояло увидеть массаону, и он немного робел. Но не идти нельзя. Аканэ ему не единожды втолковывал: "Пренебречь подобным посещением мог бы я, но не ты. Это даже не дерзость, но прямое нарушение воинского устава". Так что робей не робей, а идти все едино придется.
   И снова Кенет вступал в чужой, незнакомый город, не глядя по сторонам. Только теперь он искал не еду и ночлег - успеется еще, - а казармы императорской гвардии.
   Он еще в воротах спросил у взимавшего пошлину стражника, куда ему идти. Стражник, спокойный седоусый воин со шрамом через все лицо, не был удивлен его вопросом и не затруднился с ответом.
   - Направо вдоль городской стены, - сказал он, поправляя рукав своего безупречно чистого форменного хайю. - Там и будет казарма. Не заблудитесь. Если, конечно, пойдете прямиком в казарму, а не в веселый квартал к девицам.
   Кенет вовсе не собирался идти к девицам, но покраснел так, словно пожилой стражник угадал его самые заветные чаяния.
   - Вот она, молодость, - вздохнул стражник. - А идите-ка вы прямо в казармы. Господин массаона сегодня сильно не в духе. И если вы полдня проваландаетесь по трактирам да девицам, а с докладом явитесь под вечер, я даже не знаю, что господин массаона с вами сделает.
   Он еще раз вздохнул и удалился, слегка припадая на левую ногу.
   Господин массаона Рокай с самого утра был не то чтобы не в духе, как деликатно определил его состояние стражник. Господин массаона рвал и метал. Проявлялось это не очень явственно для посторонних, но более чем понятно для вверенных ему воинов. Он был спокоен. Он был так спокоен, что воины, завидев его неподвижное от гнева лицо, невольно прикрывали руками рот, словно сдерживая вопль ужаса, и спешили убраться с глаз долой. Особенно те, кому довелось быть свидетелями вчерашнего происшествия. Ибо прогневил массаону на сей раз не кто-нибудь, а его всегдашний любимец.
   Наоки единственный среди имперских гвардейцев не был потомственным воином. Бытовали слухи, что происходит он из какого-то очень знатного рода. Настолько знатного, что ни одному его представителю нужды не было обременять себя мечом или луком: их знатность была превыше даже воинской службы. По всей вероятности, в этих слухах содержалась изрядная доля правды: замашки юного Наоки обличали в нем человека, с малолетства привыкшего к богатству, холе и полному повиновению. Служилые люди охотнее терпели бы в своей среде сына купца или даже крестьянина. Глядя на аккуратного до щегольства тонкостанного изящного Наоки, каждый воин словно спрашивал себя: "И какого рожна горячего ему здесь надо?" Впрочем, службу Наоки нес исправно. Юношу в гарнизоне не столько ненавидели, сколько тихо недолюбливали. Никто не понимал, отчего господин массаона так благоволит к нему, и каждый был бы только рад, если бы Наоки- ухитрился подать повод для малейшей выволочки. И вот Наоки подал долгожданный повод - повод настолько ужасный, что ни одна живая душа не позлорадствовала. Скорей уж сидящий под арестом в ожидании трибунала Наоки возбуждал нечто, весьма похожее на сочувствие. Воины обсуждали, что же теперь сделает господин массаона со своим любимцем: поставит его в караул на трое суток без сна и смены, а то и попросту позовет гарнизонного палача и прикажет всыпать парню горячих до бесчувствия. Никак уж не меньше. Слишком уж благосклонно относился массаона Рокай к этому юнцу - и слишком уж тяжким был его проступок.
   А все эти горцы, чтоб им в луже утонуть! Сидели бы в своих горах да резали друг друга, не вмешивая в свои непонятные склоки посторонних людей. Но нет, горцы не забыли разгрома, учиненного им в древности ордами кочевников. Давно уже осели кочевники у Каэнского залива, давно сменили седло на гребную банку, давно уже их потомки бороздят не степь, а моря. Но до сих пор улаживать свои разногласия горцы приходят в Каэн, и третейским судьей в их спорах выступает каэнский массаона. Такова традиция.
   Конечно же, массаону должен был сопровождать эскорт - чем больше народу идет за ним, тем больше почета треклятым горцам. Конечно же, Рокай одним из сопровождающих назначил Наоки - а как же иначе? И конечно же, Наоки, впервые получивший столь ответственное назначение, был озабочен, как он выглядит, - опять-таки, а как иначе? Ему бы, дураку, спросить тихонько у своих товарищей, не сбилась ли на сторону головная повязка с гербом. А он выдернул наполовину меч из ножен и посмотрел, как в зеркало, в свой клинок. Ну словно затмение на парня нашло!
   Устав, конечно, гласит, что меч из ножен вынимается только для боя. Но соблюдают устав либо зеленые новички, которые собственный сапог могут в темноте принять за вражеского лазутчика, либо закаленные воины, на своей шкуре убедившиеся, что устав написан вовсе не потому, что у начальства руки зачесались. Все остальные устав по мелочам нарушают - если, конечно, уверены, что не попадутся. А уж использовать меч вместо зеркала - да сколько угодно! Особенно если перед девушками покрасоваться охота. И при других обстоятельствах подобная мелочь сошла бы Наоки с рук. Самое большее - лишили бы права пользоваться мечом на месяц-другой, чтобы впредь неповадно.
   Так ведь горцы эти, одно слово, ненормальные. У них в горах если чуть зазевался - считай, сиротами твои дети останутся. Им стоит только блеск обнаженной стали увидеть, как мечи из ножен сами выскакивают, а уж потом поди разбери, кого зарезали и за что. Руки у этих горцев вперед головы думают. У них в горах иначе и нельзя.
   Вот и тут едва до резни не дошло. И добро бы эти горцы только друг друга резали! Да ведь по такому случаю они живо позабудут все свои былые распри, и все до одного горные кланы, пылая жаждой мести, нагрянут на ни в чем не повинный Каэн. Они ведь только и могут объединиться, чтобы прирезать кого-нибудь еще.
   Спасибо, господин Рокай не растерялся. Доказал, что недаром он уже тридцать лет без малого каэнский массаона. Не успели горцы с мечами наголо повскакать со своих мест, как он схватил Наоки за волосы и окунул его головой в зеленый соус со сладкими бататами - любимое кушанье горцев в Каэне. Когда Наоки поднял голову из миски с соусом, кровожадность горцев не устояла. Они разразились таким хохотом, что несчастный Наоки наверняка не забудет его до конца своих дней. Один за другим обнаженные мечи возвращались в ножны. Зеленая жижа текла по лицу Наоки, тяжелыми медленными каплями падая на его хайю.
   - Вон с глаз моих! - рявкнул Рокай.
   Наоки прекрасно знал, что это значит. Он снял с себя меч, положил его у ног господина массаоны и побрел в казарму.
   До утра гнев Рокая не утих - скорей наоборот. Никто не мог сказать, что гнев этот несправедлив. Но он был настолько ужасающим, что бывалые воины, которым доводилось видывать Рокая в подобном гневе, даже и не сомневались, что наказание юного Наоки ждет суровое, а возможно, и чрезмерное.
   Вот уж кого массаоне Рокаю только не хватало, так это незнакомого новичка, явившегося с докладом о прибытии. Рокай изо всех сил старался не сорваться, не расплескать свой гнев на первого встречного, ибо сознавал: меньшим его гнев от этого не станет. Стоит кому-нибудь попасться ему ненароком под горячую руку, и массаона не сможет себя сдержать. Он был готов молиться о том, чтобы до окончания трибунала ему не пришлось улаживать никаких дел. Но его безмолвная молитва не была услышана.
   Увидев ладного подтянутого новичка, массаона сперва только стиснул зубы. Так, все в порядке, все по уставу: меч, темно-синий хайю, узкий черный пояс; волосы собраны сзади, как носят на западе, но это вполне допустимо...
   И тут глаза массаоны, уже готового проворчать: "Свободен", сузились. Он узнал новичка. Он видел его в толпе совсем недавно.
   - Ты был на Каэнской дороге третьего дня? - спросил он на тот случай, если все же ошибся. Но массаона знал, что ошибки быть не может. Как и всякого опытного воина, зрительная память его не подводила.
   - Да, - ответил новичок, явно недоумевая.
   - Ступай во двор, - тихим бесцветным голосом произнес массаона, - сдай меч начальнику караула и жди. Трибунал начнется через полчаса.
   Массаона был уверен, что новичок начнет возражать или спрашивать, в чем он провинился, едва успев прибыть в Каэн. Но новичок молча отдал ему поклон и вышел, так и не сказав ни слова.
   Даже если бы Аканэ и не объяснил Кенету, как следует рядовому воину разговаривать с массаоной, у Кенета хватило бы ума не вступать в пререкания с человеком, когда он не в духе - да так не в духе, что об этом даже стражнику у городских ворот известно. Он не мог себе представить, что же такого он натворил, и от неожиданности даже не пытался гадать, в чем же состояла его вина. У него противно тягуче заныло под ложечкой - впрочем, не так чтобы слишком. Раз он не знает за собой никакой вины, проступок его может быть только случайным, а значит, не очень серьезным. А даже если и нет никакого проступка... что ж, благодаря мачехе Кенет уже знает, что такое быть без вины виноватым.
   Посреди большого мощеного двора стояло неуклюжее квадратное возвышение. Возле возвышения маялись на солнцепеке пятеро воинов. Кенет сообразил, что это и есть караул, и не ошибся.
   - Давно в городе? - спросил начальник караула, принимая из его рук меч. - Что-то он у тебя легкий.
   - Деревянный, - пояснил Кенет. - А в город я только войти успел.
   Начальник караула на деревянный меч взглянул с интересом, а на Кенета - с сочувствием.
   - Угораздило же тебя явиться в Каэн именно сегодня, - вздохнул он. Авось дешево отделаешься. Хотя... вряд ли. За что тебя? Кенет пожал плечами.
   - Ладно, - смилостивился начальник караула. - Посиди пока вон там, в тени. Будем считать, что я тебя не вижу. Вообще-то не положено. Но как только кто-нибудь появится, чтоб стоял вот у этой стены навытяжку.
   Время тянулось медленно. Кенет сидел, закрыв глаза, но то и дело открывал их: ему все казалось, что солнце вот-вот закатится. А оно почти не двигалось по раскаленному небу.
   Наконец раздался барабанный бой. Кенет оказался возле стены даже раньше, чем его настиг предупреждающий окрик начальника караула. Внутренние двери казармы, ведущие во двор, распахнулись, и из них медленно вышли имперские воины и встали в строй. Затем раскрылись со скрипом главные ворота, и через них промаршировали воины из других казарм. Сердце Кенета затрепетало: неужели это все из-за него? Да нет, не может быть! Что бы он ни натворил, но ведь не настолько серьезное, чтобы почти весь каэнский гарнизон собрался смотреть, как его судить будут!
   Кенет и знать не знал, что угодил как раз к рутинной общегарнизонной поверке. К ней и бывал приурочен трибунал, если возникала надобность, а возникала она не часто: проступков во вверенном ему гарнизоне массаона Рокай не допускал.
   Внутри у Кенета вдруг ощутилось нечто холодное и угловатое: пожалуй, впервые в жизни он по-настоящему испугался. До сих пор у него для такого страха и повода не было. До сих пор, будь то в передряге с разбойниками, в стычке с неизвестными за раненого Аканэ или в бою с драконом, от него хоть что-то зависело. Сейчас от него не зависит ничего. Бог весть, что сейчас случится, но случится оно неотвратимо, и бежать от этой неотвратимости некуда, и сопротивляться ей невозможно. Кенет изо всех сил старался если и не подавить, то хотя бы скрыть свой страх, а не то обратил бы внимание, как мрачнеют лица воинов при виде квадратного возвышения: возвышение-то было на самом деле походным эшафотом, и вытаскивали его на свет никак уж не ради мелкого проступка зеленого новичка, а только для серьезного наказания за серьезную вину, когда исход трибунала в общем-то предрешен. А заметил бы, так сообразил, что не ради него этот эшафот стоит, и перестал бы бояться.
   Потом взгляды воинов стали задерживаться на Кенете, и время от времени в них читалось откровенное недоумение. Если бы Кенет мог испугаться сильнее, он бы так и сделал, но сильнее не получалось - все-таки парень он был не из боязливых. А недоумение воинов объяснялось просто: они уже знали, для кого подготовлен эшафот, и ожидали увидеть у стены никак не Кенета, а совсем другого человека.
   Когда Кенет кое-как управился со страхом и вновь обрел способность воспринимать окружающее как следует, оказалось, что о начале трибунала уже объявлено. Он только успел услышать, что вначале будут разбирать проступок новоприбывшего воина как менее значительный, и слегка приободрился.
   - Имя? - рявкнул начальник караула.
   - Кенет, - ответил Кенет как можно более твердым голосом.
   - Ну и имена у вас в провинции, - пробурчал под нос начальник караула и громогласно продолжил: - Рассматривается обвинение воина Кенета, прибывшего в каэнский гарнизон сегодня утром.
   - С опозданием прибывшего, - уточнил господин массаона. Перед выходом к строю он вытер пот; лицо его было сухим, но капельки пота еще поблескивали на ресницах.
   - Это ученику воина дозволяется задержаться на строительстве дороги, а уж потом докладывать. А воину положено сначала явиться с докладом о прибытии, а потом только заниматься чем ему заблагорассудится.
   Лица молодых воинов выражали растерянность и скуку: проступок воина Кенета мельче мелкого, не сразу и углядишь. Зачем вытаскивать такую ерунду на общевойсковой трибунал? Более опытные понимали, что не стал бы массаона Рокай срамиться, срывая гнев на ком попало по мелочам, и ждали продолжения.
   - Притом же во время проверки дороги воин Кенет был мною замечен в неподобающем виде, а именно - без меча, хайю и пояса.
   Над строем пронесся судорожный вздох.
   Не будь массаона так разгневан, он объявил бы обвинение и тем ограничился. Но в такой безоглядно мутной ярости на него накатывало: если уж начинал говорить, то не мог остановиться.
   - Воин может показываться на людях без упомянутых предметов воинского достоинства в тех только случаях, когда он состоит под трибуналом по обвинению в измене долгу либо находится в разведке. Ты, случаем, не в разведке находился на дорожных работах? - ядовито поинтересовался массаона.