Раткевич Элеонора. Таэ эккейр!

   – Насчет горожан я уже понял, – суховато перебил его король, – и насчет собаки тоже. Но я не о них спрашивал. Те трусы, что бросили твоего отца умирать в огне – с ними он что сделал?
   Ухмылка Лерметта просияла невыразимым наслаждением.
   – Наградил, – подчеркнуто спокойно ответил он.
   – Как?! – На сей раз удивление эльфийского короля было не только непритворным, но и почти неприкрытым. Арьен, напротив, затаил дыхание, ожидая подвоха, несомненно скрытого под будничным тоном Лерметта.
   – Как?! – снова взмолился Ренган.
   – Весьма своеобразно, – ответствовал Лерметт. – Каждый получает то, что заслужил. Именно так. Те, кто в Битве Береговых Огней струсил, получили выложенные золотом ножны, уйму умопомрачительных побрякушек – и полное забвение. Навсегда. Ни слова укора, ничего… просто и война, и мирная жизнь теперь обходятся без них. Такая вот опала – не тяжкая, позолоченная, зато пожизненная.
   – А-а! – выдохнул Ренган. – Понимаю. А… тот, кто крикнул: «Король убит»?
   – Тоже, – пожал плечами Лерметт. – Зачем его среди прочих выделять? Остальные тоже хороши. Им эти ножны золотые поперек жизни встали. Позор самый настоящий, оглушительный. Кто не дурак, тот понял… а кто дурак, тому объяснили. У нас теперь в Найлиссе если кому желают заслуженного позора, так с тех пор и говорят: «Чтоб тебе золотые ножны навесили!» Ну, а кто не струсил и головы не потерял, кто без всякой надежды жизнь сохранить бросился врагов преследовать… с них, собственно, и начался Орден Собаки.
   – Какой-какой орден? – опешил эльфийский король, едва было успевший прийти в себя.
   Лерметт улыбнулся – гордо и немного печально.
   – Ошейник золотой с самоцветами нацепить, за стол усадить – это собака понимает, верно? – мягко произнес он. – А только за такое самоотвержение, за такой подвиг маловато выходит. Ведь если бы не Дичок, отец бы и в самом деле погиб – а что бы тогда было с королевством? И вообще с Правобережьем? Когда бы еще тех степняков остановили да в степь выкинули? И с какими потерями? Как ни смотри, а одного только места за королевским столом мало. Вот тут и думай – чем собаку наградить? Землей не оделишь – собака ведь, не человек, управлять наделом не может… хотя я вот и посейчас думаю, что он бы получше многих людей хозяйствовать сумел. Титул без земли – звук пустой. Одно только и оставалось: рыцарский орден учредить в песью честь. Орден Собаки. И принимают в него не за всякий даже подвиг, а только за такой, когда рыцарь жизни своей не жалел. За великую верность и самоотверженность. За меньшее орденское кольцо на средний палец не надевают.
   И тут неугомонный Арьен выказал исключительно несвоевременную наблюдательность.
   – А почему ты свое кольцо на мизинце носишь? – встрял он.
   Принц Лерметт, Его Высочество наследник престола, многоопытный дипломат, покраснел так, как не краснеют ни послы, ни принцы – мучительно, глубоко и тяжко.
   – Потому что оно мне стало мало, – сорванным голосом сообщил он, отворотясь.
   Король Ренган устремил на него очень и очень странный взгляд, но Лерметт, весь во власти смущения, ничего даже не заметил. Воспоминание нахлынуло на него и, словно неудержимая волна, накрыло с головой…

Глава 27

   …Игрушечный Форт, вопреки своему названию, вовсе не был игрушечным. Форт как форт, самый что ни на есть настоящий, маленький только. А вот местность вокруг него – та, действительно, здорово напоминала возведенное мальчишкой на столе поле боя, где будут сражаться его обожаемые деревянные латники, искусно вырезанные конники и лучники ростом в целый палец. Много ли радости разыгрывать однообразную битву на однообразной равнине? Нет уж: если хочешь получить захватывающее дух сражение, на столе нужно устроить решительно все, что только можно – и горы, прорезанные ущельями, и непроходимые леса, и реку, чтобы можно было форсировать переправу… ну, или удерживать ее, не давая проходу гнусным врагам. В общем, чем разнообразнее окажется то, что удалось наворотить на столе, тем правдоподобнее получится сражение. Тогда оно будет совсем как всамделишное. С таким же точно непредсказуемым исходом. Жизнь, она ведь определенностью никого не балует, а в особенности полководцев, верно?
   Местность вокруг Игрушечного Форта была именно такой, настольной. Все совсем как настоящее, почти всамделишное, только маленькое. Конечно, холмы – не горы, а овраги – не ущелья, но деревянные латники не станут возражать… живые, впрочем, тоже. Соседний лес, хотя и изобиловал дичью, также не мог похвастаться размерами. Была поблизости и река – пусть неширокая и не слишком глубокая, зато капризная и норовистая, со множеством небольших порогов и перекатов. И даже степь… конечно, в настоящем степном просторе этот лоскуток земли затерялся бы так, что вовек не сыскать – но ведь похоже… а что еще надо деревянным солдатикам?
   Нет, решительно сама природа предназначила эти места для того, чтобы там стоял Игрушечный Форт. Выстроил его пра-пра-пра… в общем, жутко дальний предок Лерметта, едва ли не основатель династии, дабы обучить наследника престола тактике и стратегии. Как осаждать крепость – и как сидеть в осаде, как прорываться сквозь вражеские позиции – и как не пропустить врага, как совершать хитроумные обходные маневры – и как предвидеть их. Возведен Игрушечный Форт был на совесть. Повзрослев, он сделался бы грозной крепостью… вот только строения не взрослеют. Однако даже и маленький Форт успешно мог задержать в узкой теснине вражеский отряд, спешащий на соединение с основными силами. Кто же мог знать, что задерживать придется на самом деле…
   Строго говоря, Лерметту в Игрушечном Форте делать было покуда нечего. Вот когда ему сровняется двенадцать – милости просим. Именно в этом возрасте принцев начинают учить не только сражаться, но и командовать сражениями. Однако Лерметту, как всегда, не терпелось, и способ побывать в Форте раньше предписанного традицией возраста он все-таки нашел. А ведь и правда – ну почему бы его высочеству не справить свой девятый день рождения именно там? Нет, в самом деле – а почему? Это даже интереснее, чем Ланнский турнир, честное слово!
   Со стороны Лерметта отказаться от поездки на турнир было проявлением редкостного великодушия. В прошлом году на турнир ему попасть не удалось: Дичок обнюхал все мешки со съестными припасами и обнаружил принца среди капустных кочанов. Убедившись, что хитростью здесь не возьмешь, Лерметт собрался с силами после вынужденного отступления и дальнейшую кампанию повел по всем правилам. Он настаивал, умолял, канючил, затихал в скорбном молчании и вообще проделывал все, с его точки зрения, сулящие успех маневры. Он даже согласился безропотно пить на завтрак теплое молоко… брр! Однако, разведав территорию, как и полагается истинному полководцу, Лерметт нашел иной путь к желанной цели. Несмотря на отлично продуманную стратегию, в этом году его могут на турнир и не взять. А вот если он уже побывает в Игрушечном Форте… разве можно отказать в такой мелочи, как поездка на турнир, опытному вояке из Форта?
   Отец, который опасался, и не без оснований, что в этом году он может и не успеть вовремя обнаружить не по годам прыткого мальчишку среди дорожных припасов, согласие дал охотно и едва ли не с облегчением. Игрушечный Форт больше подходит ребенку таких лет, нежели настоящий турнир. А чтобы дражайший отпрыск не передумал ненароком, пусть не ожидает возвращения отца с турнира, а отправляется в дорогу прямо сейчас. Да, прямо сейчас. Чтобы и сам он, и Илмерран, и Дичок успели убедиться наверняка: его шкодливое высочество действительно отправился в Форт. И только тогда можно будет утереть пот со лба и начать собираться в Ланн… впрочем, сумки и мешки все едино следует проверить – на всякий случай. Пускай медвежонок-шатуненок под присмотром отряда лучников блаженствует в Форте, дожидаясь дня своего рождения. Да и обратная дорога из Ланна в Игрушечный Форт не в пример короче, нежели в столицу. Жаль, правда, что Илмерран прихворнул и не сможет выехать в Игрушечный Форт вместе со своим воспитанником. Впрочем, хворости гнома никогда долго не длятся. Наверняка он явится в Форт даже прежде, чем сам король вернется с турнира. А до той поры мальчику только полезно побыть немного без пристальной опеки излишне добросовестного гнома.
   Игрушечный Форт очаровал Лерметта с первой же минуты. Принц никогда ничего подобного не видел. Не прошло и суток, как лелеемый в его душе образ Ланнского турнира поблек, потускнел, а потом истаял и вовсе. Ведь если вдуматься как следует – турниров Лерметт не видывал, что ли? Сплошное толпище рыцарей, все лязгают… ничего интересного. Ланнский турнир наверняка точно такой же, только рыцарей там больше и лязгают они громче… скукотища. А вот форт… самый настоящий Игрушечный Форт – это… это… да нет, разве можно и сравнивать! И не беда, что постоянного гарнизона в Игрушечном Форте не было – да и зачем нужны люди в этом тихом и безопасном местечке, которое оживает по случаю двенадцатилетия очередного принца на несколько лет, а затем вновь погружается в очарованный сон? Съестных припасов в Игрушечном Форте не было по той же причине: чары, сохраняющие нетленной говядину, слишком трудны, чтобы растрачивать их на кладовые, куда по два, а то и по три десятилетия не ступит нога человека. Именно это обстоятельство и понравилось Лерметту больше всего. Разбудить спящий форт, как заколдованную принцессу – что может быть завлекательнее? Лерметт обживал старинный форт, обследовал все его закоулки, даже и те, о которых лучники не имели ни малейшего понятия – они взрослые, им не пролезть. А кроме самого форта есть еще и лес, который тоже надо облазить сверху донизу. И холмы, и степь, и река… до чего же здорово залечь в высокой траве и озирать сверху местность, словно расстеленную на столе карту, мысленно выстраивая воображаемые армии… нет, лучше пусть это будут не армии, а небольшие отряды конных разведчиков… ладно, лучники пускай тоже будут – нехорошо их обижать. Лучники будут до поры до времени скрываться за стенами форта, а потом ка-ак появятся! Главное, чтобы их не обнаружили раньше времени. Бедняги – до чего же тяжело сидеть, ничего не делая, и просто ждать. Уж кому-кому, а принцу известно, что ничего противнее и не бывает. Ну, ничего, Лерметт о своих воинах позаботится. И первым делом наберет для них съестного припаса, чтобы не проголодались, сидя в засаде. Илмерран всегда говорил, что на войне самое главное – стратегические запасы. Правда, Илмерран зануда, каких мало, но зато он все знает. А еще он говорил, что противник не должен проведать, где спрятаны стратегические припасы. Ну, это как раз плевое дело. Набрать и насушить побольше грибов, яблок, нарвать орехов, а потом затащить все это добро в форт так, чтобы ни одна живая душа не прознала – вот это Лерметту по плечу. Его ни один враг не выследит, нипочем и никогда. А он, между прочим, видел в лесу пчелиные дупла. Обязательно надо будет лучников медком побаловать. А что, и правильно – армия не должна голодать.
   Веселая игра обернулась пугающей реальностью через полторы недели. Игрушечный Форт впервые изведал тяготы настоящей войны. Лерметту еще повезло, что он замешкался, перепрятывая свои припасы – иначе он уже с рассветом улизнул бы в лес… и как пить дать попался бы степнякам. Лучники хотя и не знали, что именно задержало его вездесущее высочество в форте, но были рады уже и тому, что он никуда не делся – рады настолько, что размышлять о причине им не хотелось.
   А вот Лерметт размышлял, и очень напряженно. От косули, подстреленной вчера, осталось… ладно, не будем уточнять. Мало от нее осталось. Обитатели форта собирались отправиться спозаранку на охоту. Теперь из форта и захочешь, а не выйдешь. А ведь им надо продержаться, покуда не подоспеет помощь. Конечно, помощь всегда приходит… но ведь она когда еще придет! А им обязательно нужно продержаться.
   Илмерран, конечно, зануда, но он был прав. Он всегда бывает прав.
   Когда до командира лучников, жилистого парня по имени Вейлар дошло, что его отряду предстоит сдерживать степняков невесть как долго без малейшей надежды пополнить практически несуществующий запас продовольствия, принц незаметно подобрался к нему и дернул за рукав.
   – Я тут кладовушку нашел подземную, – глядя себе под ноги, сообщил Лерметт. – Там еда… немного, правда…
   Лучше немного, чем ничего. Похлебка из сушеных грибов, горсть сушеных яблок, несколько орехов, капля меду… от какой малости зависит иногда не только жизнь, но и победа. Ни Вейлар, и никто другой не догадались об истинном происхождении этих припасов. И уж тем более никто не заметил, что Лерметт только притворяется, будто ест.
   Еще одна горсть – это еще один день для кого-то из лучников. Для того, кто может стоять на стене. И Лерметт украдкой присоединял нетронутую еду к остальному запасу. Это было не так трудно, как он опасался. По-настоящему есть хотелось только в самый первый день… да еще почему-то на пятый. А потом грибной отвар и сушеные яблоки перестали казаться съедобными. Они были просто предметами, точно такими же, как стрелы или гребень. Нет, Лерметта мучил не столько голод, сколько бессонница. Впервые в жизни ему не спалось – не так, как прежде, когда он каждый вечер поднимал скандал, уверяя, что совсем-совсем не хочет спать, а на самом деле. Вылеживать ночь за ночью в постели, когда сна ни в одном глазу, было неимоверно тяжко, и Лерметт повадился ходить на стену в дозор: ведь если враги начнут пускать зажигательные стрелы, надо быть начеку. Лерметт жадно высматривал с гребня стены всамделишных, непридуманных врагов: темные тени на фоне мрачной синевы почти беззвездных ночей. Поскольку вражеские воины не сидели сиднем вокруг костров, опасаясь подставить себя под стрелы защитников форта, большего по ночному времени было не разглядеть. Потом Вейлар отловил его на стене и нести караул строго-настрого запретил, но принц особо не протестовал: недавняя бессонница сменилась непривычной сонливостью. Дрема наваливалась внезапно, и Лерметт засыпал прямо на ходу, едва успев привалиться к бревенчатому срубу. А потом дни стали одинаковыми, как ореховые скорлупки, и Лерметт перестал их считать. Он даже не смог бы сказать с уверенностью, на который день за стенами форта послышался лязг стали, вопли ужаса и победные крики.
   – Все, – отрешенно произнес Вейлар, садясь прямо на пол. – Мы продержались. Конец степнякам.
   Потом победные крики раздались уже во дворе, ворвались в форт – а следом за ними ворвались и его спасители, уже не чаявшие свидеться с друзьями, которых они в своих мыслях наверняка уже схоронили.
   – Живые, шельмы! – ревел здоровенный бугай, осторожно тиская в медвежьих объятиях исхудалых, но действительно никак уж не мертвых друзей. – Живые! Дьявольщина, Вейлар – как же ты отощал, зараза! Вот ей-же-ей – вздумай ты спрятаться за своим луком, я бы тебя и не нашел!
   – Еще денек-другой, я и за тетивой схоронился бы, – ухмыльнулся лучник. – Хотя грех жаловаться, могло быть и хуже. Вот не будь его высочество таким шкодником, нам бы точно всем крышка. Это же везение какое, что он кладовушку подземную нашел!
   – Какую кладовушку? – скрипуче осведомился Илмерран.
   – Ну… ухоронку такую… растерянно сообщил Вейлар. – С припасами… а что?
   Лерметт почти не слушал – точнее, почти не прислушивался. Воздух был необыкновенно чистым и прозрачным, словно его кто-то отмыл до блеска. Звуки и краски проступали сквозь эту прозрачность непривычно отчетливо и ярко. Лерметту нужды не было прислушиваться или приглядываться. Скорей уж наоборот – он предпочел бы, чтобы тревожная отчетливость утихла, сменилась чем-то не столь явственным.
   – В Игрушечном Форте нет никаких подземных кладовых, – сухо сообщил гном.
   Тишина, наступившая после его слов, была такой же яркой, как и любой звук… нет, ярче. Гораздо ярче. Она была очень отчетливой и разноцветной, эта растерянная тишина. Никому ведь и в голову не пришло усомниться в правоте Илмеррана. Всему королевству не хуже Лерметта известно: гном знает все. И если гном говорит, что где-то чего-то нету, значит, его и в самом деле нету. Потому что если Илмерран о чем-то не знает, такого предмета не существует и не может существовать.
   Ну, сейчас начнется! И ведь не удерешь никак. Стоит только попытаться улизнуть незаметно – и тогда уж заметят наверняка, это точно. Илмерран первый и заметит. От него ничего не укроется. Нет, лучше стоять спокойно и делать вид, что ты здесь и вовсе ни при чем. Может, обойдется как-нибудь… хотя с Илмерраном ничего и никогда не обходится.
   – Как так – нету? – ошарашенно спросил Вейлар. – А что же мы тогда ели?
   – Вот и мне интересно, – ядовито заметил гном, – что же вы ели?
   Эх, просчитался Лерметт! Драпать надо было, и сразу… а теперь поздно.
   – Что за припасы были в этой вашей кладовушке? – уточнил гном, нетерпеливо притопнув ногой.
   – Орехи, – послушно пробасил лучник. – Яблоки сушеные… грибов немного, тоже сушеных… мед… – Голос его пресекся от внезапного понимания. – Мед… свежий… – закончил Вейлар упавшим голосом.
   Гном развернулся на каблуках, и его пронзительные гляделки безошибочно уставились на Лерметта. Принц даже не попытался отвернуться – а какой смысл? Как ни вертись, а от воспитателя Илмеррана ничего не скроешь – ни обметанных потрескавшихся губ, ни даже языка, обложенного белесой дрянью.
   – Лериме, налаион, – неожиданно сипло спросил гном, – ты когда в последний раз жрал?
   Лерметт не удивился ничему – ни уменьшительному «Лериме», столь редкому в устах гнома, ни словечку «жрать», которого он от воспитателя прежде не слыхивал и вовсе. В промытом насквозь воздухе звенели прозрачные звезды, и этот звон отчего-то делал всякое удивление невозможным… или, по крайней мере, ничего не значащим.
   – Так было надо, – очень, как ему думалось, доходчиво разъяснил Лерметт. – Надо было продержаться. Я не могу натягивать лук. Есть должен тот, кто может.
   Прозрачный звон становился все сильнее. Он мешал понять – что же это за чувство такое, с которым лучники уставились на них с Илмерраном? Наверное, это ужас. Наверное.
   – Лериме, – совершенно севшим голосом повторил гном, – я задал тебе вопрос. Когда ты в последний раз жрал?
   Ну почему Илмерран не понимает? Он же всегда все понимал… наверное, Лерметт сказал как-то не так… непонятно сказал… а может, ему только показалось, что он ответил? Это из-за звездочек… они так громко звенят, что Лерметту самого себя не слышно… а ну их совсем!
   Лерметт попытался пренебрежительно мотнуть головой. Это оказалось ошибкой. Воздух ударил его ладонями по ушам, и звон призрачным эхом отдался в мозгу.
   – Так было надо, – упрямо повторил Лерметт одними губами. А больше он ничего не сказал. Его кости и мышцы словно растаяли, обернувшись жаркой водой, и он рухнул, закатив глаза, под ноги лучникам.
   Но сознания он не потерял! Вот кто бы что ни говорил, а это не было обмороком. Еще чего! Не терял он сознания, и все тут… а иначе разве он смог бы услышать, как Илмерран, стоя рядом с ним на коленях, с педантичной гномьей добросовестностью все повторяет и повторяет тихим монотонным голосом те самые нехорошие слова, которые принцу произносить запрещено – повторяет раз за разом, словно плохо затверженный урок, который нужно заучить намертво, чтобы и вправду до смерти не забыть.
   Ничего не скажешь, занятный у Лерметта выдался день рождения. Зато следующий был ярким и праздничным вдвойне – и за нынешний раз, и за тот, предыдущий, затерявшийся в голодных буднях Игрушечного Форта. Следующий день своего рождения Лерметт встретил самым настоящим взаправдашним взрослым рыцарем – при поясе и при мече. А на левой его руке полыхало веселым золотом новехонькое кольцо – первое в его жизни. Знак Ордена Собаки. Нипочем бы отец не стал посвящать его в рыцари прежде установленного возраста, и уж тем более оделять таким неимоверным знаком отличия. Король Риенн всегда считал, что принцы должны начинать свой путь если и не со службы кухонным мальчиком на побегушках, то уж пажом наверняка. И когда происходит раздача наград, принцы должны пропускать пажей и кухонных мальчишек вперед. Только тогда из принцев еще может получиться хоть какой-нибудь толк. Никаких привилегий, ничего положенного по праву рождения, ничего на дармовщину! Но на сей раз королю Риенну пришлось поступиться привычной требовательностью. За Лерметта просил весь гарнизон Игрушечного Форта. Все, кто стоял на его стенах, утоляя голод горстью орехов и скудной плошкой грибного отвара. Все, кто стоял насмерть. Они и сейчас стояли насмерть за Его шкодливое Высочество. Отцу пришлось отступить. Орденское кольцо для Лерметта отлили честь по чести. Вот только оно оказалось велико для среднего пальца, и Лерметт носил его на большом, подвязывая шелковой ниточкой для верности, потому что оно все равно то и дело норовило свалиться с руки. Теперь Лерметт мог с полным правом поехать на Ланнский турнир – равно как и на любой другой – как и подобает настоящему взаправдашнему взрослому рыцарю: не в корзине с капустой и не в мешке из-под муки, а верхом на собственном боевом коне. Но, странное дело, ему отчего-то уже не хотелось тащиться за тридевять земель, чтобы послушать, как лязгают чужие доспехи…

Глава 28

   … Лерметт едва сумел вынырнуть из глубины непрошенных воспоминаний и только тут заметил, что не он один молчит. Арьен глядел на него серьезно и безмолвно. А что означал пугающе неподвижный взгляд Ренгана, Лерметт не смог бы угадать при самом большом желании.
   – Ну что ж, – раздумчиво произнес эльфийский король за миг до того, как общее молчание сделалось окончательно тягостным, и опустил голову. – Если Его Высочество господин полномочный посол не откажет в любезности…
   Лерметт даже мимолетно не успел удивиться, хотя слова короля звучали по меньшей мере странно. С чего бы это вдруг он таким языком заговорил? Хотя… мало ли какая блажь может в голову вскочить ни с того ни с сего! Пусть бы даже и эльфу – а так ли уж сильно они от людей отличаются?
   – … И если он согласится принести клятву в том, что не питает ни зла, ни обиды, – Ренган говорил монотонно, словно по заученному; он даже глаз не подымал, будто на коленях у него лежал незримый огрызок пергамента с наспех накарябанным текстом, с которым король на всякий случай время от времени сверялся. – Равно как и в том, что наш народ не вызывает у него неприязни…
   – Конечно, – улыбнулся Лерметт.
   – Нет!!! – вскричал Арьен одновременно с ним.
   – Почему? – удивился Лерметт. От Эннеари он подобного подвоха не ожидал. Что отец его не намерен пускать непрошенного гостя в свои владения, Лерметт понял мгновенно и выходкам его не дивился. Но теперь, когда его эльфийское величество сдается, Эннеари почему-то взялся протестовать – да еще так ожесточенно!
   – Потому! – рявкнул Арьен. – Ты хоть узнай сначала, на что соглашаешься, а уж потом кивай. Или ты, как младенец, всякую дрянь в рот тащишь, не спросясь?
   Лерметт остолбенел. До сих пор он Эннеари видал во всяких видах – и рассерженным, и негодующим, и гневным, и яростным. А вот теперь Арьен самым простецким образом освирепел. Конечно, свирепый эльф – зрелище не только поучительное, но и на свой лад забавное, и любуясь им вчуже, со стороны, Лерметт бы не преминул тайком улыбнуться. Но сейчас при виде того, как Арьен катает тяжелые желваки по каменно-белому лицу, у Лерметта враз пропала охота улыбаться.
   – В чем дело? – тихо спросил он.
   – В чем? – Арьен медленно, со злостью выдохнул. – Как бы тебе так объяснить, чтобы ты действительно понял… – Он говорил нарочито отчетливо и резко, будто не слова, а гвозди изо рта выплевывал по одному за миг до того, как ударить по ним молотком. – Разве вот… говорят, у вас, у людей, есть одно такое мерзкое обыкновение – пытка называется.
   И снова кровь бросилась Лерметту в лицо, только на сей раз уже не от смущения. Он даже приотвернулся, чтобы скрыть вспышку гнева, с которой не сумел совладать. Такого он от Арьена тем более не ожидал. Вот так, внезапно, прямо под дых… Да еще так несправедливо! Конечно, Арьену неоткуда и знать… но вот уж кого-кого а потомка Илента, Клейменого Короля, в приверженности к подобному обыкновению упрекнуть нельзя.
   – А ты от меня лицо не отворачивай! – Еще несколько слов-гвоздей, зло блестя новехонькими шляпками, легли под неумолимый молоток. – Нечего тебе со стыда глаза прятать. Да и стыдиться нечего. Мы вас ничем не лучше – слышишь, ничем! У нас, у эльфов, знаешь ли, есть точно такое же мерзкое обыкновение. Именно его тебе сейчас и предложили.
   Лерметт аж задохнулся от изумления.
   – Этой клятве от роду лет триста с лишним, – продолжал взбешенный Эннеари. – И за все это время ее не сумел произнести никто. Ни одна живая душа. Эта клятва на то и придумана была, чтобы людей в Долину не допустить!
   – Не людей, – уточнил король, по-прежнему не подымая взгляда, – а человека. – Голос Ренгана был таким усталым, словно эльфийский король за всю свою долгую, долгую жизнь не изведал ни мгновения отдыха и покоя, и совершенно бесцветным – и об эту бесцветность, об эту воплощенную пустоту, будто о стену, разбилось и возмущенное удивление Лерметта, и неистовое негодование Эннеари.
   – Да что с этой клятвой такое… неладное? – негромко спросил Лерметт не то у Арьена, не то у короля.
   – Все. – Арьен обессиленно опустился на широкий плоский камень. – Думаешь, произнес несколько слов, и на том делу конец? Если бы. Чтоб ты знал, это неземное удовольствие длится не один час подряд – пол-дня, не меньше – так что слов не просто несколько, а куда как много.