Решетовская Наталья. Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

   Прозанимавшись три дня рецензиями, Александр Исаевич под конец почувствовал пустоту и даже скуку. Ведь все это время он ничего не писал, отставил "Р-17". И теперь уж не скоро возьмется за него. Дело в том, что он должен как раз ехать в Рязань на встречу с писателем Борисом Можаевым, чтобы вместе с ним отправиться по Рязанщине - по тем местам, которые примыкают к Тамбовской области. Присмотреться к типам мужиков, прислушаться к их речи, записать рассказы о годах гражданской войны...
   То было его первое в то лето путешествие. Еще у него намечено "северное" путешествие совместно с одним из его корреспондентов - на Пинегу, и наше с ним - "южное" - в конце лета.
   26 июня муж уехал. Оставшись одна, я, конечно, грушу и беспокоюсь. Немного работаю на участке, но больше занимаюсь другим. То хронологией своего мужа, которая нужна мне для моей собственной работы, то клею фотоальбом 68-го года, то привожу в порядок 55-ю папку с иностранными отзывами на романы своего мужа, почитываю отзывы...
   Я не берусь пересказывать здесь все рецензии. За 1969 год их было не меньше, чем за 1968 год. Но не могу удержаться, чтобы немного не процитировать...
   О "Круге первом".
   "В "Круге первом" он устремился к целостности и вместе с тем задерживается самозабвенно на бесчисленных подробностях, будто каждая из них является главной... Воистину энциклопедический размах, эпический мир, поражающий наглядностью и в себе замкнутый... Нет, не психологический анализ составляет силу его таланта, а описание социальных порядков и отношений, характерной среды, многозначительных ситуаций - в этом центр тяжести его произведений. Образы героев, может, и будут забыты, но никогда не будет забыт институт в Маврино. Институт - прозаическая реальность и политический символ... Сталкивает с бытом за стенами в 1949 году. Заключенные более свободны.
   Ошибкой было бы рассматривать "Круг" как политический роман... Убежденность Солженицына в неразрушимости человека ничего не имеет общего с политическими категориями. Толстовская художественная искренность, непосредственность убеждающе величественны... Предан традиции классического романа"1.
   "...Картина была бы удручающей, если бы страницы романа не осветились глубоким раздумьем об условиях жизни и духовной высоте людей. "Круг" вовсе не фантасмагорический плод больного воображения и даже не политическая сатира. Он - верное зеркало пережитых трагических лет. Лагерь - место, где падают маски и рушатся привычные представления, но где открываются истины..."2.
   "Сейчас большой возникающей темой в русской литературе оказалось страдание...
   Это - не "просто" художественное произведение. Это - сама жизнь. Эффект усиливается, как и во всех произведениях Солженицына, обыкновенностью его персонажей, отсутствием героев в общепринятом смысле"3.
   1 Марсель Райх-Раницкий. В первом круге ада//Цайт. 1969.3 января.
   2 Элен Замойска. Солженицын и права писателя. Нисхождение в ад//Монд де ливр. 1969. 18 января.
   3 К. Фтэлийон. В круге первом//Лондон мэгэзин.
   "Круг" - одно из лучших произведений XX века.
   Солженицын подходит к основным моральным вопросам человеческого существования, которые в этой обстановке приобретают трагические размеры, и то, как он решает их, свидетельствует об огромном таланте, об искусстве психологической миниатюры.
   ...Загнанная жертва оказывается сильнее, чем ее мучители. Так рисует Солженицын абсурдность всей системы, бессильной перед человеческим интеллектом и достоинством. Больше, чем в других романах, вырисовывается кредо автора: только любовь, честность делают человека человеком... Богатство русского языка и психологическая глубина"1.
   "Людей чистых и благородных надо искать только среди политических заключенных.
   Количество вопросов и действующих лиц повредило роману. Какая галерея образов! Какой зверинец!..
   Один из важнейших элементов романа - отношение отдельного человека к государству и государства - к отдельному человеку.
   Действие происходит в стране, где нет свободы - этим следует объяснять драму героев. Герои этого произведения - целая историческая эпоха вместе с ее действием на человеческое поведение.
   ...Ставит вопросы о ценности человеческой жизни, куда девалось понятие совести и... допустимо ли сотрудничать с палачами...
   На свободе человек не может чувствовать себя свободно, потому что лагерь - внутри него самого"2.
   1 Иван Соботко. "Первый круг" Солженицына//Репортер. 1969. апрель.
   2 Станислав Выгодский. В круге первом//Ди голдене кейт. 1969.31 декабря.
   "Это - собор среди романов...
   Запутанность напряжений становится здесь архитектурным понятием...
   В искусстве Солженицына не навязывается порядок и, несмотря на это, создается порядок... Трезвость его достигается тем, что на собственном опыте он испытал сталинизм.
   У нас, на Западе, утрачено понимание сокровенных страданий, а его единственное применение к элементу сексуальной страстности представляет величайшее кощунство.
   В произведении Солженицына я вижу характер откровения об истории страданий человечества. Сталинизм здесь только повод. Роман выходит далеко за эти пределы.
   Советский Союз мог бы гордиться Солженицыным, если бы не отрицал его, не объявлял его еретиком. Ведь критически он идет не дальше, чем пошел Хрущев в своей знаменитой речи. Те, которых называют очернителями, как раз стремятся очистить свое гнездо.
   Книга Солженицына объединяет Толстого и Достоевского, которых считают антагонистами. Это и есть Солженицын... В книге много измерений. В двух главах (вечер у Макарыгиных) сводятся воедино судьбы... Эти задержки, запинания определяются долгим дыханием, а не тем коротким, которое создает обаяние западного романа... Зримо представлен мир ничего не сознающих, мир сокровенно страдающих в наших запутанных обстоятельствах"1.
   "Круг" - нечто большее, чем политическая сатира. Это - выражение самой жизни: и злобность, и духовное величие. Солженицын не рассматривает действительность сквозь призму своих чувств и .политической позиции, а стремится как можно более точно передать то, что есть... Трезво расценивает поступки людей, вникает во внутренние побудительные причины их... Внутренней динамикой своих героев Солженицын интересуется еще больше, чем психологическим наблюдением различных темпераментов. Нержин все же сознает, что душевный мир, которого он достиг, избирая такой выход из положения, могущественнее ожидающих его ужасов"2.
   О "Раковом корпусе".
   "Роман - блистательное произведение жизни и правды... Литературная сила Солженицына такова, что Русанов, анти-Костоглотов, изображен с той же силой. Он так же силен и так же человечен, как и его антипод. У Русанова есть ощущение, что он все потерял, когда входит в палату. Но ему нечего терять, потому что все, что у него есть, - ложь... Женщины-врачи... Более чем где-либо на этих "женских страницах" выявляется умная человечность автора"3.
   "Такую книгу надо держать на столе, под рукой"4.
   "Боль - физическая, моральная и психологическая - основная тема Солженицына, и он пишет о ней с остротой и проникновением, недоступным ни одному советскому писателю.
   ...Только больные по-настоящему свободны и зэки. А за пределами ада люди - рабы политического режима. Раковый корпус - символ болезней советского общества. Для излечения этих социальных недугов Солженицын применяет свою терапию - пишет о вещах, которые нормально запрещено обсуждать"5.
   "Раковый корпус и сама болезнь - символы вопреки всему"6.
   1 Генрих Белль. Мир заключенных//Рейнский Меркурий.
   2 Элен Замойска. Солженицын//Новель обсерватер.
   3 Резин Лэвен. Раковый корпус// Драпо руж. 1969. 24 января.
   4 Пьер Дюмайе. "Раковый корпус" Солженицына// Лектюр пур ту. 1969. 29 января.
   5 Роберт Литтел. "Раковый корпус" Солженицына// Уик-энд. 1969. 17 марта.
   6 Марсель Райх-Раницкий. В первом круге ада// Цайт. 1969.3 января.
   "Солженицына обвиняют в клевете на советскую действительность. Но если темные стороны есть - стоит ли их скрывать? Кого рассказ писателя задевает до глубины души - должен найти в открытой им ране доброе, а не злое, знак доверия, а не безнадежность... В сознание читателя закрадываются вопросы: "Что такое человек?
   Что требовать от человека? Как принять смерть? Каковы пределы человеческих сил?"
   "Костоглотов прошел школу, такую же тяжелую, как болезнь. Этим объясняется смесь грубости и нежности, резкости и доброты. Он хочет знать правду обо всем...
   Показ народного облика - одна из сильнейших сторон таланта Солженицына. Всегда присутствие народа, любовь и доверие к нему"1.
   "Солженицын подчеркивает, что добро доступно каждому человеку... Близость смерти кристаллизует поединок человека с самим собой"2.
   "Надо прочесть этот длинный роман, чтобы узнать сегодняшнюю Россию, с ее бедствиями, с ее порывами надежды. Автору удалось написать роман о раке, полный нежности и оптимизма. Вот что больше всего поражает нас у Солженицына"3.
   Об обоих романах сразу и о Солженицыне вообще.
   "Обе книги обнажают самые корни души... Страх перед смертью заставляет задуматься: что же в жизни самое главное?..
   Благодаря Солженицыну образ России выступает из мрака лжи и немоты, в которых она так долго была погребена при Сталине. (...) ...Выразил незримую трагедию своего народа и героизм тех русских, кто незримо в темноте сопротивлялся лагерному аду, у которых и сегодня есть замечательные последователи - они верили в духовную свободу человека и истину"4.
   "Солженицын стал легендой не столько по политическому и художественному значению своего творчества, сколько по поразительному поведению этого человека - его решимости и его мужеству, с которыми он отстаивает свою писательскую работу и продолжает ее, не давая ввести себя в заблуждение"5.
   "Поскольку Советский Союз стремится быть образцом социализма, то и поведение Союза писателей становится примером для других. Молчание в этом вопросе нам кажется недопустимым. Творчество Солженицына заставило нас глубоко вдуматься в эти противоречия, которые ставят под угрозу будущее социалистической культуры"6.
   К сожалению, эти слова Пьера Дэкса не были услышаны Союзом писателей СССР, не послужили ему подсказкой. Союз продолжал ломать голову над тем, что ему делать со строптивым писателем Солженицыным...
   1 Андре Стиль. Вступление к "Раковому корпусу"//Новель критик.
   2 Элен Замойска. Солженицын//Новель обсерватер.
   3 Клодин Жорден. Александр Солженицын: по ту сторону рака, гимн жизни.
   4 Элен Замойска. Солженицын//Новель обсерватер.
   5 Марсель Райх-Раницкий. В первом круге ада//Цайт. 1969.3 января.
   6 Пьер Дэкс. Дело Солженицына//Леттр франсез. 1969.15 января.
   Александр Исаевич путешествовал с Можаевым с 27 июня по 3 июля. Можно было бы и больше, но уж больно плохи дороги на Рязанщине. Сделали в общей сложности около тысячи километров. Из путешествия муж привез заснятые фотопленки. В одну из своих поездок в Рязань я отпечатала ему с них фотографии. Среди типов мужиков был и тот, с которого Можаев писал своего Федора Кузькина.
   Из Рязани (к его возвращению я тоже туда приехала) мы вернулись в Борзовку вместе с моей мамой. Сам переезд этот памятен. По дороге мы свернули с Рязанского шоссе в сторону и посетили старинный городок Зарайск, в котором Александр Исаевич когда-то в одну из своих велосипедных поездок побывал и о котором много интересного рассказывал. Кремль, Никольская церковь, собор Иоанна Предтечи, обрыв над рекой Осетр...
   Из путешествия Александр Исаевич вернулся не совсем здоровым. И, хотя по приезде нашем на дачку стояли очень жаркие дни, я должна была не один раз ставить мужу то банки, то горчичники. Чтобы на это уходило меньше времени, он порой ложился на бок и получал банки, вопреки всем правилам медицины, сразу на грудь и спину...
   Но это не мешает Александру Исаевичу почти тотчас идти к своему столику над Истьей. Наконец-то снова вернулся к писанию романа! Когда спрашиваю, говорит, что работается ничего.
   В моем дневнике и раньше проскальзывали упоминания о работе моего мужа над романом. Они будут встречаться и дальше.
   21 м а я - С. пишет главу о дяде Ромаше.
   6 и ю н я - С. один в Борзовке, работает.
   8 и ю н я - С. написал главу сегодня, устал.
   9 июня - С. работает наверху, потом за своим столиком под ивами. Похоже, у него впервые начались "муки творчества". А тут еще он потерял (вероятно, в музее) одну важную бумажку. В общем, второй день у него очень скверное настроение.
   17 июня - утром С., как все последние дни, много косил. Потом - пишет.
   9 июля - С. занимается, пишет. Говорит, что работается ничего.
   10 и ю л я - С. снова неплохо работает.
   18 и ю л я - С. работает над Лениным.
   19 и ю л я - С., работая над Лениным, продолжает находить общее с ним - Ленин не мог слышать балалайки за стеной!
   7-8-9 августа- ...работает над "Самсоновской катастрофой".
   17 августа - от соседского громкоговорителя защищается 3-й Героической симфонией Бетховена. Говорит, что под нее "Самсоновская катастрофа" хорошо пишется. Вспомнил, как под нее же писал сталинские главы!..
   С. говорит, что ему сейчас хорошо работается.
   22 августа- С. говорит, что "Самсоновская катастрофа" неожиданно очень разрастается.
   30 августа - слушали на "Гру" две главы из "Самсоновской катастрофы", которые С. наговорил.
   Наряду с писанием романа, работой в архивах и библиотеках, с просмотром старых журналов и газет Александр Исаевич все время стремится отыскивать очевидцев тех событий, которые должен описать. Однажды в премерзкую погоду мы ездили в Малоярославец, где он интервьюировал одного рекомендованного ему старичка и был разочарован, что тот не участвовал в первой мировой войне. А в Москве познакомился с другим старичком - кажется, Шпаковым. Хотя тот был участником первой мировой войны, но был не артиллеристом, как ожидалось, а кавалеристом Нарвского полка. Зато он оказался уроженцем Тамбова, геральдистом, да еще генеалогом! С ним муж увидится еще не один раз...
   В то лето у нас довольно много перебывало гостей. Были среди них наши гости, которые чаще всего приезжали по делу, и... мои гости, приезжавшие обычно в отсутствие моего мужа, чтобы его не отвлекать.
   Самого желанного гостя мы ждали еще весной, в начале мая. Им был Александр Трифонович Твардовский. Примерно за год до того моего мужа потянуло дать прочесть Твардовскому "Архипе-лаг". Не называя вещь, он как-то предложил Александру Трифоновичу ее почитать, пока только часть. Договорились на ноябрь месяц 1968 года. Но встреча не состоялась. Однако Твардовский не забыл об обещании Солженицына, и в новогоднем поздравлении к 1969 году он писал: "С огромным интересом жду обещанной Вами части некоего целого".
   И вот договорились, что Александр Трифонович приедет к нам на несколько майских дней. Но теперь уже не в Рязань, как было шесть лет назад, когда Твардовский читал у нас дома "Круг первый", а... в Борзовку. И читать "Архипелаг", один из экземпляров которого Александр Исаевич специально приготовил для него (у нас дома "Архипелаг" не хранился). Я с большим волнением ждала этого события. Муж должен был привезти Александра Трифоновича 8 мая. Среди дня он приехал, увы, один...
   Твардовский и позже будет стремиться прочесть то, чему не знал даже названия. Скажет мужу об этом в середине июля.
   - Что же в мае? - спросит у него Солженицын.
   - Был болен, - будет ответ. Сейчас он готов ехать на два дня к нам на дачу. Однако Александр Исаевич охладил, сказал, что будто скоро уезжает. (Не мог же он сказать ему, что уже снова далеко запрятал "Архипа".) Пообещал дать рукопись осенью.
   Но и следующей осенью Твардовский не прочтет "Архипелаг" и вообще никогда...
   Кстати, та встреча их в июле была очень теплой. Солженицын подарил Твардовскому маленькое издание "Круга" (в издательстве "Посев"), сделав надпись:
   "С любовью и благодарностью Александру Твардовскому издание, которое нам с ним, увы, не удалось осуществить".
   Кроме знакомых, к которым я уже привыкла и которым неизменно радовалась, приезжали в то лето иногда и мало, и даже вовсе мне до того не знакомые. Однажды неожиданно приехало трое. Александр Исаевич с одним из них ушел в лес (важные разговоры велись только там), а меня оставил с двумя незнакомыми людьми. Я было запротестовала, но муж бросил: "Привыкай!" Обошлось...
   За обедом в тот день речь зашла о том, каким должно быть государство. Александр Исаевич высказался в том смысле, что государство. не должно мешать духовному, нравственному совершенствованию человека. Он также против существования партий вообще.
   ...Моего мужа всегда интересовала политика, но теперь она явно начинает перетягивать его у литературы. Это - уже во второй раз в жизни. Первый раз так произошло с ним во время войны, в 43-м - 44-м годах. Тогда это сквозило в его письмах. А теперь он на моих глазах будет все больше изменяться в смысле соотношения литературной и политической сторон его жизни. А ведь еще в марте 1968 года он сделал мне наброски для ответа Л. Власову. Там было: "Литература - не газета. Ее нельзя рассматривать в плоскости друзья - враги. Она пишет о человеческом духе, который никогда ни 2 тысячи лет назад, ни при Шекспире, ни теперь - не исчерпывается политикой".
   В то лето к нам продолжала приезжать на своей "Волге" Е. Ф. Светлова. (За это время выяснилось, что мы с ней одного и того же года рождения. Это невольно сближает.) Я охотно с ней беседовала, угощала ее, неизменно провожала с цветами.
   Александр Исаевич настолько проникся к Екатерине Фердинандовне доверием, что хочет переписать на нее наш дачный участок. Мало ли что нас ждет впереди! Союз писателей явно точит когти. И не только Союзу становится тесно жить с ним на одной земле. А тут еще начали ходить слухи, что Солженицыну хотят дать Нобелевскую премию. Если он станет лауреатом - что тогда будет?.. Пока существенных перемен не произойдет, мы будем жить в Борзовке, но официально дача станет принадлежать Светловой. Она как бы купит ее. Если же наша жизнь изменится и мы будем вынуждены расстаться с Борзовкой - Екатерина Фердинандовна обязуется дачу сохранить. 30 августа она приедет к нам вместе с мужем, чтобы принять окончательное решение, и я сфотографи-рую их вдвоем - "покупателей нашей Борзовки" - на большой дубовой скамье, на фоне кустов смородины.
   Я особенно ценила гостей, которые и мне в чем-то помогали по участку. Это были по большей части знакомые и друзья из Рязани. Но никто не помогал так, как Н. П. Иванов, которого Александр Исаевич прочил в будущие сотрудники своего будущего журнала. Худой, непомерно длинный, он обладал тем не менее недюжинной силой. С успехом вырывал старые кусты крыжовника, засохшие яблони, выкорчевывал слишком разросшиеся одичавшие вишни. Просто горы мне свернул.
   А то из Рязани приехала Лена Ф-ва, обеспокоенная слухами, будто подожгли наш дом.
   Бывало, являлись в наше отсутствие. Вернувшись однажды из Москвы, муж обнаружил на столе террасы пластинку - 27-ю сонату Бетховена. На карточке-листке - надпись: "Александру Исаевичу Солженицыну". Почерк женский. Чей?.. Несколько лет спустя я узнаю эту женщину и ту побудительную причину, которая заставила ее подарить моему мужу одно из поздних творений Бетховена. При прочтении "Ракового корпуса" ее резанула злободневность, пробивающаяся порой публицистичность. Даря Бетховена, она хотела сказать своему пошатнувшемуся кумиру: "Вот как надо писать!"
   Мои гости разве что лишь на несколько часов иногда пересекались с мужем. Так, в день маминых именин, 4 августа, приехала к нам моя старшая двоюродная сестра Таня, с мужем, из Ростова. Именины отпраздновали вместе, после чего Александр Исаевич уехал в Москву. Дальше было спланировано так, чтобы, отвозя гостей на станцию Нара, я тут же встретила мужа, возвращающегося из Москвы.
   В другой раз я, напротив, встретила на станции гостей сразу после того, как проводила мужа в "северную" поездку. На этот раз это были: другая моя двоюродная сестра Надя и Шура Попова, которая пробыла у нас неделю.
   Собираясь в поездку, муж, как обычно, прежде всего стал составлять список необходимых в дорогу вещей. С горечью сказал, что на этот раз начинает его с лекарств: то голова болит, то нога, то спина...
   Накануне отъезда муж, пошелушивая прямо с грядки зеленый горошек, сказал: "Жалочко уезжать из Борзовочки. Потерял я охоту к путешествиям". На это я ему ответила: "Это потому, что перестал путешествовать с женой".
   - Посмотрим! Вот поедем в сентябре...
   Конечно, мне грустно, что он едет на Север без меня. Муж объясняет это тем, что ему предстоит много бродить пешком. К тому же чудесный легонький, из гагачьего пуха, спальный мешок, который Ростропович привез из-за границы, на одного, а не на двоих. Да ведь ему предложил себя в компаньоны один из его читателей - некий Шесминцев, с которым они должны встретиться в Архангельске.
   Перед тем как Александр Исаевич уедет, мне захотелось с ним вместе сфотографироваться. Этот сделанный нами с автоспуском снимок на фоне1;вы вблизи его "писательского" столика позже широко разойдется по свету, чему положит начало западногерманский журнал "Штерн"1.
   1 Штерн. № 48. 21.11.71.
   Хотя наступила полоса дождей, но мы с Шурой все же гуляем по лесу. Нет-нет да и встретятся ягоды земляники, а из грибов - все больше лисички. А на участке собираем смородину. Кроме того, я читаю Шуре свои записки. Ей очень нравится. Даже сказала мне как-то: "Просто великолепно!"
   В Москву мы поехали с ней вместе. В электричке разговорились по душам. Я сказала Шуре, что не дорожу жизнью. И объяснила это так: "Дорожить жизнью можно до тех пор, пока ты для любимого человека остаешься незаменимым".
   - Что ты такое говоришь?! - возмущенно отрезвляла меня Шура. А на следующий день убеждала по телефону:
   - По поводу разговора в поезде хочу тебе сказать: ты делаешь очень нужное дело. Ты нужна человечеству!
   Увы, меня это не утешило. Мне нужно быть нужной не человечеству, а всего лишь одному-единственному человечку!..
   1 августа мы с мамой утром поехали в Наро-Фоминск за продуктами: смородина и клубника съели весь запас сахара! Когда вернулись, я еще не успела завести машину в гараж, как приехал... мой муж, которого мы еще совсем не ждали. Вид у него был такой, что я тут же кинулась за фотоаппаратом: заросший (говорит, что ни разу не брился), с рюкзаком за спиной и с вернувшимся радикулитом, что видно было по его походке. Я рада безмерно. В дневнике запись: "Жизнь сразу преобразилась!!! С радостью принялась хлопотать!"
   Свое преждевременное возвращение (отбыл полсрока) Александр Исаевич объяснил так...
   В Архангельске его, как договорились, встретил Шесминцев. Однако его неприятно огорошило то, что у Шесминцева - общее упадочное состояние, ощущение бессмыслицы бытия и все в таком роде. Шесминцев предложил ехать к нему в Савинское. Но после его рассказов Александру Исаевичу стало ясно, что он с ним не поедет. Вместо того он составил свой маршрут и один даже полетел самолетом, чего недолюбливал (правда, всего час перелету), дальше. А то впору было ехать назад. Но пересилил себя: нельзя давать погибать характеру. Ведь с юга-то уже два раза бежал. А теперь и... с Севера?
   Заснятую на Севере фотопленку я позже проявила. Оказалась превосходная. Следом и снимки отпечатала. Многим особенно нравился, и я даже специально для некоторых отпечатала снимок: Солженицын на фоне церковного купола-луковки. Муж говорил, что это его случайный встречный сфотографировал...
   Северное путешествие мужа совпало с двумя событиями. В день его отъезда американские космонавты гуляли по поверхности Луны, на Море Спокойствия. Предсказание Солженицына, высказанное в "Круге", что первыми на Луну полетят американцы, сбылось. А второе - писатель Анатолий Кузнецов, автор "Бабьего яра", оказался невозвращенцем - остался в Англии, объяснив, что основная причина его поступка - оккупация Советским Союзом Чехословакии.
   Вскоре Кузнецов напишет статью "Русский писатель и КГБ". Ее будет передавать Би-би-си. Муж запишет на "Грундик". Американский писатель Артур Миллер заявит, что на предстоящем осенью заседании Пэн-клуба поставит вопрос об условиях работы писателей в СССР, коли они вынудили Кузнецова оттуда уехать. Еще ранее Грем Грин призовет английских писателей не публиковать в СССР своих произведений, пока не публикуются произведения Солженицына и пока томятся в тюрьме Синявский и Даниэль...
   Под влиянием передач об Анатолии Кузнецове, который в интервью с Анатолием Максимови-чем Гольдбергом говорил о своих новых вещах ("Шоколадный пир", "Пять"), что писал их, не думая о форме, муж однажды сказал мне, что его направление полностью противоположно западному1.
   - Там писатели дают волю фантазии, описывают не мир, а то, как писатель его воспринимает. Я строю здание, даю мир, как он есть, а не как я его воспринимаю: чем точнее, тем лучше.
   1 Запись в дневнике от 04.09.69.
   Иногда, во время бессонницы, Александр Исаевич слушает ночью "Свободу". Дочитав "Раковый корпус", "Свобода" читает теперь "Круг". Так, например, 20 августа он услышал... 19-ю передачу "Круга": Никита Морозов читал 33-ю главу ("Фоноскопия"). "Свобода" читает также "Свечу на ветру" (напечатана в № 71 "Граней"), комментируя при этом, что со времен Чехова в русской драматургии не было таких пьес.
   Из того же источника узнаем, что кинорежиссер А. Форд (польский еврей), выехавший в этом году в Израиль, заключил там контракт на экранизацию "Круга" и уже к ней приступил. А в Америке, кажется, скоро выйдет "Олень и шалашовка".