Решетовская Наталья. Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

   Поэтому вопрос о продолжительности отпуска без сохранения заработной платы должен решаться в каждом конкретном случае администрацией предприятия, учреждения или организации с учетом имеющихся возможностей и степени нуждаемости работника в отпуске1.
   1 Рязанский областной комитет профессионального союза рабочих и служащих сельского хозяйства и заготовок, 14.08.68.
   Но теперь и этого ректору оказалось недостаточно.
   - Я свяжусь с Николаем Ивановичем, - говорит он мне.
   Тот - в отпуске, но не в отъезде. Ему позвонили, и он пришел сначала на кафедру. Я объяснила ему ситуацию. Говоря с ним, немного задыхалась.
   - Дышите ровнее! - успокаивал он меня.
   Зато когда Давыдов вернулся от ректора, то мне впору было его успокаивать. Он явно перенервничал... Вместо 6 просимых недель, мне дали три недели. Хорошо хоть так... Но с каким неприятным осадком я еду! Так явно пришлось ощутить исходящую от ректора ненависть ко мне - отражение его ненависти к моему мужу...
   Получив наконец отпуск, не хочу терять ни минуты! А потому еду в Борзовку даже на два дня раньше, о чем мне удается сообщить Александру Исаевичу.
   В пятницу, 16 августа, еду условленной электричкой в Нару. Встретив меня, муж объявил, что мы немедленно едем к Твардовскому. (Это вместо намечавшихся продовольственных закупок перед тем, как ехать на дачу!)
   Я попыталась была пожаловаться на то, как трудно, даже унизительно было мне на этот раз вырваться из Рязани. Но муж прервал меня, сказав, что все это (институт! ректор!..) поблекнет перед событиями, связанными с ним.
   Когда мы оказались в машине, стал мне рассказывать. Накануне вечером к нему приехали сказать, что его вызывает Александр Трифонович. При этом рвет и мечет: "Где Солженицын? Когда кончится эта конспирация?!.." Просил передать Александру Исаевичу, что ждет его у себя на даче. Удалось и выведать причину вызова... Оказалось, что Лакшин и Кондратович были в ЦК у Мелентьева, попытались заговорить о "Раковом корпусе". Но Мелентьев им сказал в том смысле, что скоро Солженицыну конец, так как "Мондадори" печатает "Пир победителей". Присутствующий тут же Беляев проронил:
   "Его растерзают!" Но Мелентьев возразил: "Ну, зачем уж так растерзают..." Александр Исаевич попросил передать Твардовскому, что будет у него в субботу или воскресенье. Но позже передумал и решил ехать на следующий же день.
   Я все же, отвлекаясь от главного, говорю мужу, что привезла ему письмо от Эрнста Сафонова, где тот пишет, что с Александром Исаевичем хотел бы встретиться и побеседовать о его творческих планах заведующий отделом пропаганды и агитации Рязанского обкома Шестопалов. ("Не могли бы Вы сообщить о возможности такой встречи и приемлемом для Вас времени"1.) Меня, разумеется, это волнует. Но моему мужу кажется не столь уж важным. Из-за этого он, во всяком случае, в Рязань не поедет. А когда будет там осенью видно будет...
   1 Сафонов Э. 02.08.68.
   Итак, мы едем на дачу к Твардовскому почти через три года после той памятной поездки, когда узналось, что органами госбезопасности на квартире Теушей взят "Круг первый". Одновременно был взят и "Пир победителей", но мы в тот день об этом еще не знали. Вот оттуда и потянулась эта злосчастная ниточка с "Пиром победителей"...
   После небольших блужданий дача найдена. Александр Трифонович дома и, как выяснилось, был занят чтением последней работы Жореса Медведева "Об иностранных связях". Его дочь Оля подня-лась к нему наверх сказать, что приехал Солженицын. Александр Трифонович сразу же спустился по лестнице и радостно заключил Александра Исаевича в объятия. Он не ждал его так скоро, очень был рад.
   Поздоровавшись с Александром Трифоновичем, я оставила их одних. У меня ото всего страшно разболелась голова. Мария Илларионовна, посочувствовав ("Довел жену! Довел!"), дала мне таблетку и уложила в отдельной комнате.
   Твардовский и Солженицын расположились для беседы в холле, как и три года назад. Закурили. Александр Трифонович спросил, был ли Александр Исаевич в редакции, знает ли он об обстоятельст-вах дела. Ответ последовал отрицательный. Когда Твардовский привел слова Мелентьева о "Пире победителей" и "Мондадори", Александр Исаевич сказал, что Лакшин с Коидратовичем должны были тотчас же выяснить, откуда исходит сообщение? В случае, если оно подтвердится, Александр Исаевич обязательно пошлет Мондадори гневную телеграмму. Это - единственное, против чего он вообще будет протестовать. Только против печатанья "Пира победителей". Ни по какому другому поводу не будет: статьей в "Литературке" его слишком хорошо научили, как протестовать!
   Александр Трифонович к статье в "Литературке" сам относится с гадливостью, не хочет ничего общего иметь с ее авторами: Озеровым и Рюриковым.
   Александр Исаевич напомнил Александру Трифоновичу, что существует всего лишь единственный экземпляр "Пира победителей", который был изъят госбезопасностью. Слова же Мелентьева можно объяснить двояко: он просто сболтнул, чтобы уйти от разговора о "Раковом корпусе", или это провокация, то есть "Пир победителей" продан на Запад!
   Твардовский и Солженицын наметили программу действий: Лакшин должен попытаться выяснить у Мелентьева источник этих слухов; если слухи подтвердятся, Александр Трифонович вызовет Александра Исаевича и они напишут Мондадори письмо.
   Разговор между Твардовским и Солженицыным был очень дружелюбным, перемежался другими темами: о горе-приключениях с 5-м номером "Нового мира", о самиздате - ведь это целая литерату-ра: художественная, публицистическая, научная!.. И даже послушали Би-би-си. Расстались очень довольные друг другом. Лишь Мария Илларионовна осталась недовольна Солженицыным, который на этот раз наотрез отказался остаться обедать.
   Рассказывая мне по дороге в Борзовку о встрече с Твардовским, муж сказал, что никогда еще Александр Трифонович не был ему так близок! И тем, что оценил работу Медведева и вообще самиздат, и тем, что оценил передачу Би-би-си. Это было так похоже на него самого, когда Александр Трифонович вдруг воскликнул: "Уже три минуты пропустили!" - кинулся наверх к приемнику. Похоже, Александр Трифонович заслужил прочесть "Архипелаг". Но как это сделать? Для этого надо оторвать его от всего на целых пять дней! И прочесть его он сможет только на нашей дачке! Вот когда придется ему рассекретить ее...
   В то мое пребывание в Борзовке много было всего. О многом уже написано. Тут и наши переживания в связи с чешскими событиями, и приемы гостей, и поиски места для храма Троицы. Ну и, конечно же, обычные дачные дела. Я писала в Рязань:
   "Дорогая мамочка! Дорогие тети!
   У нас все хорошо. Погода чудесная, Рябины черноплодной тьма! Перемалываю ее с сахаром. И хозяйничаю, и отдыхаю. Множество цветов радует глаз. Из черноплодки все время варю компот - вкусно! (...) Всех целуем.
   Наташа"1.
   Как началось то мое пребывание в Борзовке с чрезвычайного происшествия, так и кончилось тоже чрезвычайным происшествием.
   1 Решетовская Н. - Решетовской М. К., 25.08.68.
   7 сентября, накануне моего отъезда в Рязань, Александр Исаевич решил немного заняться машиной. Даже прервал для этого среди дня свою обычную работу. ("Круг-96" к тому времени еще не был закончен). Как всегда, когда возился с машиной, он надел свои старые брюки, старую-престарую спецовку и такую же фуражку. Он был в гараже, а я - с ним рядом, когда заметили направляющихся к нам двух молодых людей. Я вышла навстречу.
   - Нам бы Александра Исаевича...
   - Кто вы? Мнутся.
   - Откуда вы узнали этот адрес? (Твардовский мог бы им позавидовать!)
   - От общих знакомых.
   Александр Исаевич как был в своей невообразимой одежде и с грязными руками, так и вышел. Один представился: Виктор Луи. Стал говорить. Претензии к Солженицыну смешивались с комплиментами. Солженицын "смешал его с дерьмом"! Иные (например, Евтушенко) бросают ему обвинения: "Ты распял Солженицына. Как тебе не стыдно!" (Это - после письма Солженицына в Союз писателей, последовавшего за телеграммой из "Граней".) А западная пресса (при этом Луи вытащил из портфеля и разложил на багажнике машины множество иностранных газет) указывает на него как на продающего рукописи Солженицына. Луи опасается за свою карьеру журналиста. Он в прошлом - тоже зэк.
   Даже последнее обстоятельство на этот раз не смягчило мужа. Крайне нелюбезно он разъясняет Луи, что ничего сделать не может. Пусть обратится в "Новый мир" и в Союз писателей.
   Тогда Луи все же спросил:
   - Разрешите дать репортаж о встрече с вами?
   - Нет.
   - Разрешите вас сфотографировать?
   - Нет.
   А Луи хотел было даже, чтоб второй тип (высокий, черный, в черных очках, с сумкой на длинной ручке) сфотографировал их вместе.
   Слушая жалобы Луи на его положение, в которое он попал из-за письма Солженицына, Александр Исаевич сравнил положение их двоих: один - вполне благополучный, другой - неблагополучный, который тонет, который готов к смерти. В конце концов он все же чуть-чуть сдался и продиктовал примерно следующее: "Солженицын не утверждал, что Виктор Луи продал на Запад его произведения. Он только спрашивал "Литературную газету" и Союз писателей об этом". И еще раз предложил обратиться в "Новый мир" и Союз писателей.
   Пришедшие стали открывать какие-то бутылки, которые были в сумке. Я предложила и вынесла им воды. Мне хотелось как-то сгладить предельную нелюбезность своего мужа.
   Впоследствии новые друзья говорили мужу, что он был к Луи слишком снисходительным, что нужно было сразу же выставить и вообще отказаться с ним разговаривать... Высказали предположе-ние, что у второго лица в сумке был включенный магнитофон и что все записывалось.
   Был ли магнитофон - не знаю. Но что удастся Александра Исаевича издали сфотографировать, когда он прямо с веранды мыл под умывальником руки, - то удастся. Не в тот раз, позже. Дорога была уже проторена.
   Когда нежданные гости ушли, муж сказал мне:
   - Это - первая ласточка! Чехословакия кончена. Теперь начнется кампания против Солженицына.
   Как ни странно, но новую "кампанию против Солженицына" сначала испытала я. Уже давно я просила заведующего кафедрой, Николая Ивановича Давыдова, о переводе на полставки, чтобы быть посвободней, чтобы не быть так прочно связанной с институтом, с Рязанью... И вот вскоре после моего возвращения в Рязань, 18 сентября, у меня с ним произошел следующий разговор:
   - Наталья Алексеевна, вы не передумали насчет полставки?
   - Нет.
   - Но вы должны говорить, если спросят, что передумали.
   - Николай Иванович, мне это очень затруднит жизнь. Это вам очень нужно?
   - Очень. И вам, и мне.
   - Понимаю. Значит, или полная ставка, или ноль?
   - Уволить вас после 1 сентября никто не имеет права...
   Через день Давыдов говорит мне:
   - Новостей пока нет. Ректор все болеет.
   - А новости обязательно должны быть?
   - А как же!
   В чем же все-таки дело? Зашла к Давыдову в кабинет, чтобы поговорить без свидетелей. Он и в самом деле поделился со мной: ему стало неофициально известно, что приехал какой-то тип с направлением от министерства на нашу кафедру и вот уже несколько дней ждет приема у ректора, который болеет.
   Где же это видано? На нашей кафедре нет свободных штатных единиц. Как можно направлять на нашу кафедру?..
   Прошло еще два дня. Ректор выздоровел, принял этого типа, но на направлении написал отказ. И тот тип уехал.
   Однако в тот же день во время заседания парткома института телефонный звонок прямо туда из министерства. (Одна наша преподавательница была членом парткома, а потому была всему этому свидетельницей.) Звонил начальник главка Красота. Он настаивает на том, чтобы Миткевича (фамилия того типа!) приняли. Ректор ему возражает: нет штатной единицы. Красота отвечает: "Даем единицу!"
   На следующий день у нас идет заседание кафедры. Неожиданно Давыдова вызывают к ректору. Он отсутствует полтора часа! Пришел мрачным.
   Сначала мы продолжили составление плана кафедры. После чего Николай Иванович сказал:
   - Нам на кафедру назначен еще один доцент.
   - А какая у него специальность? - спросила секретарь кафедры.
   - Физическая и коллоидная химия.
   Эти дисциплины вела одна я. Становилось тем более ясно, что это самый настоящий подкоп под меня. Что делать на кафедре двум физико-химикам, когда и одному, то есть мне, для выполнения полной нагрузки нужно было вести еще и другие дисциплины?!
   Через день Миткевич появился у нас на кафедре. Однако Давыдов говорит, что он к нам еще не назначен. А через неделю информировал нас, что Миткевича зачислили не на нашу кафедру, а на кафедру молочного дела (?!).
   Браво, Николай Иванович! Сумел победить!
   Теперь мне уже не перейти на полставки! Наступит весна и снова с нею вместе нервность, снова буду поглощена одной лишь мыслью: как вырваться в Борзовку?! Какой выход? До пенсии еще больше пяти лет. Может, все-таки уговорить мужа разрешить мне уйти с работы? Мы так экономно живем, у нас есть сбережения, пять лет как-нибудь протянем... Подожду подходящего момента и поговорю, решаю я.
   Постепенно я все больше утверждаюсь в своем, намерении уйти из института. В частности, этому способствовал рассказ моей сотрудницы Ираиды Гавриловны об одном телефонном звонке ей в ноябре месяце. Ей позвонил ее бывший соученик, а ныне рязанский деятель. После малозначащих вопросов он стал спрашивать ее обо мне: она не уходит из института? она делится своими настрое-ниями? а какой она работник?.. Ираида Гавриловна дала мне отличную характеристику: блестящий лектор, хороший специалист, культурный человек, общественник (устраивает "химические" вечера, участвует в самодеятельности...).
   ...Одну ли Ираиду Гавриловну обо мне расспрашивали? Расспросят? Да уж во всяком случае вряд ли кто-либо еще решится так меня хвалить! Жену Солженицына!!!
   Что же касается истории с Виктором Луи, то она имела свое продолжение. Об этом сначала я узнала из письма своего мужа, написанного мне примерно в середине октября: "На даче нашей жить, вероятно, опасно: через полчаса после нашего отъезда 24 сентября1 явился Луи с двумя спутниками, из которых один военный в высоких сапогах с большим портфелем и, как уверяет сосед, с пистолетом в кармане (может быть, и нет) перешел два брода, и со стороны купальни по оврагу крадучись подбирался к нашему дому - но за ним кинулась собака (Суслова) - и спугнула его с нашего участка. Луи же со спутником шли по главной дорожке, обвешанные фотоаппаратами и опять с теми же сумками. Вероятно, в первый раз у них что-то не получилось. Спрашивали, нельзя ли снять дачу в нашем поселке. Потом все трое уехали на одной машине".
   Если это действительно можно отнести к "кампании против Солженицына", то она, как оказалось, имела не только описанное выше продолжение, но и пролог.
   У меня сохранилась моя расшифровка с магнитной ленты, на которую Александр Исаевич наговорил, что рассказал ему один из наших дачных соседей. Где-то в начале лета, возможно, сразу после статьи в "Литературке", к нашему сторожу приехала нарофоминская милиция и просила его рассказать, кто бывает у Солженицына. Александр Исаевич пересказывает: "Сторож - парень не промах, он сказал: я 15 рублей в месяц получаю за то, чтобы эти 15 домов стояли, а больше ни за что не отвечаю. Что дом стоит это я вижу, а все остальное - кто ходит, куда ходит - не знаю... Одним словом, с конца июня они уже вокруг меня плетут сети"2.
   Как об этом приезде к сторожу нарофоминской милиции, так и о вторичном приезде Луи Александру Исаевичу рассказал ныне покойный Михал Михалыч Суслов. Однако о стороже он рассказал не со слов самого сторожа, а со слов другого нашего соседа (Александр Исаевич называет его "хорошим соседом"), который почему-то сам рассказать об этом мужу не отважился, объяснив это тем, что "постеснялся". А теперь, когда уже все стало Александру Исаеьичу известно, этот "хороший сосед" ему и говорит: "...вы тому соседу3 не очень доверяйте! Я к ним зашел, а они про вас рассказывают такую вещь: странно, к нему вот приезжает друг какой-то, наверно, немец по виду4; Вот они сразу пойдут в лес. Тот руками размахивает, руками размахивает, а Александр Исаевич так потупленно себя держит, обвинение, как будто в чем-то виноват. И, наверно, у них там в лесу радиостанция, они что-нибудь передают... А этот сосед им: "Какая там радиостанция! Если радиостанция, то можно и без леса, а с балкона передавать, зачем в лес ходить? А где они держат ее там?" - "Да, наверно, закапывают..."5
   1 С 21 по 24 сентября я пробыла тоже в Борзовке.
   2 С магнитной ленты № 8.
   3 Имеется в виду Суслов М. М.
   4 Имеется в виду, по-видимому, Панин.
   5 С магнитной ленты № 8.
   Это совершенно серьезно говорят соседи. Это меня привело в самое большое отчаяние. Потому что это говорят люди, которые только что меня предупреждали о приходе Луи. У них остается весь этот ужас тридцатых годов. Если я просто слушаю, наклонив голову, и не размахиваю руками - значит, я слушаю указания какого-то заграничного резидента и виноват в своей деятельности. Радиостанция... Нет, это совершенно немыслимо!!!"
   И недаром это привело Александра Исаевича в отчаяние. Что там малокультурные Сусловы! Когда профессор-историк Н. Н. Яковлев в книге "ЦРУ против СССР", изданной в 1978 году "Молодой гвардией", приписывает Солженицыну, что он решительно все делал по указке ЦРУ. И что прикажете возразить на эту высосанную из пальца нелепицу, доказывать которую Яковлев пытается ничего не доказывающим совпадением нескольких положений программы НТС с мыслями Солженицына?
   Глава V
   К ЮБИЛЕЮ
   12 сентября, живя в Рязани, услышала по "Голосу Америки" в вечерней передаче, начинающей-ся в 22.00, что на следующий день, то есть 13 сентября, в Соединенных Штатах "большим тиражом выходит роман Солженицына "В круге первом"1. Вечером 13-го на имя Александра Исаевича пришла срочная телеграмма на бланке с желтыми розами от одного из его почитателей из Мозыря: "Поздравляю горжусь вами дерзайте впредь".
   Александр Исаевич узнал о том же событии в Борзовке, где он заканчивал свой "Круг-96". Позже он напишет в "Теленке": "...совпадение сроков, какого не спланируешь в человеческой черепной коробке: в сентябре я закончил и, значит, спас "Круг-96". И в тех же неделях подмененный, куцый "Круг-87" стал выходить на европейских языках"2.
   1 Первые экземпляры "Круга" поступили в продажу в США 11 сентября.
   2 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 243.
   Во всем можно согласиться здесь с автором "Теленка", кроме, пожалуй, только этого: "подмененный, куцый "Круг-87". Именно таким его впервые узнали как читатели на Западе, так и читатели в России. Таким они его приняли, таким оценили. И еще не известно, как отнесутся они к "Кругу-96"!..
   Не прошло и недели со дня выхода в США "Круга первого", как в Англии вышел "Раковый корпус". И в те же дни "Раковый корпус" вышел также в ФРГ.
   21 сентября рано утром по радиостанции "Свобода" я услышала, что в газете "Нью-Йорк таймс" помещен блестящий отзыв на "Круг".
   С тем я и выехала в тот день из Рязани в Борзовку, высвободив себе в институте четыре дня. А вечером того же дня радиостанция "Голос Америки" уже читала одну из глав романа: Абакумов у Сталина1, комментируя ее как "образец психологического анализа". Кроме того, было сказано, что в нескольких американских газетах и журналах помещены рецензии на "Круг".
   1 Глава 20 "Верните нам казнь, Иосиф Виссарионович".
   На этот раз я поехала в Борзовку не одна. Со мной ехали еще Наташа Радугина, бывшая моя ученица, очень преданный нам человечек, и ее сын Вова. Они помогут в работах на участке. С нами в машине - необычный груз. Задний багажник представляет собой настоящий цветник. Он заполнен выкопанной на Наташином участке китайской гвоздикой, а также белыми лилиями и диким виногра-дом - дар нам от Анны и Татьяны Михайловны, пожилых наших друзей, дом которых предназначен на снос, а значит, им придется расстаться и со своим садом...
   Погода изумительная: тепло и солнечно. "Бог тебя любит!" - говорит мне мама, провожая нас.
   Ехали хорошо. По дороге много фотографировались. В распоряжении - два фотоаппарата; Вова - тоже фотограф. Делали снимки возле моего любимого Семеновского, у высоких сосен; Вова снимал машину на ходу; а потом - и юмористический снимок Наташа возле машины с пол-литровой бутылкой водки в вытянутой руке, будто взывает о помощи нашему "Денису".
   Муж мой огорчен, что я приехала всего на три дня. Подумал и принял решение, что поедет вместе со мной в Рязань, тем более что работа его над "Кругом-96" окончена, что определенный этап завершен. Наташу с Вовой мы проводим на станцию за день до нашего отъезда, они поедут поездом, Наташе нужно быть на работе раньше меня.
   Погода в те дни стояла приятная, хотя солнце и скрылось. Работали вовсю: сажали цветы, перетаскивали навоз, а Александр Исаевич возился с машиной. Под ореховым деревом ирисы пересажены строго по кругу, отчего площадка расширилась. Снимки, где мы сняли друг друга на этой площадке, получили название: "В круге втором". Наработавшись, гуляли по нашей поляне, снова фотографировались. Еще очень удачный снимок Вова сделал во время обеда: Александр Исаевич настраивает "Спидолу". Я назвала этот снимок: "17 часов 45 минут". То было время нашего обеда, совпадающее с началом передачи Би-би-си.
   Еще находясь в Борзовке, 23 сентября, мы прослушали передачу радиостанции "Свобода", посвященную выходу на Западе "Круга первого". Передача эта началась с горьких слов: "Скажем о событии, которое должно было произойти в Советском Союзе, а произошло на Западе - в США вышел роман "В круге первом" Солженицына, о котором Евтушенко как-то сказал, что он единственный в СССР живой классик".
   Дальше пересказывалась статья из "Нью-Йорк таймс". Вот отдельные мысли оттуда, которые удалось записать: "Роман "В круге первом" - современный эквивалент "Мертвого дома" Достоев-ского... Террор будничен... Каждая строка - сущая правда... Духи первого круга у Данте, как и здесь, не были ни в чем виноваты... Острая речь как клинок... Тюрьма, террор очищают и облагораживают тех, против кого они направлены. Морально погибают не заключенные, а тюремщики".
   Конечно, горько, что "Круг" вышел не на Родине его автора! И если слова радиостанции "Свобода", с которых началась ее передача ("Скажем о событии, которое должно было произойти в Советском Союзе, а произошло на Западе"), справедливы по отношению к "Кругу первому", они тем более справедливы по отношению к "Раковому корпусу", напечатанье которого у нас было так близко к осуществлению, первые восемь глав которого уже готовились прочесть читатели "Нового мира" в первом номере журнала за 1968 год!
   Погода так хороша, что особенно обидно уезжать. Но ничего не поделаешь! Я несказанно рада, что еду домой вместе с Александром Исаевичем. Вся поездка (это было 24 сентября) в каком-то идиллическом настроении. Когда остановились уже вблизи Рязани, в дубраве, я насобирала упавших дубовых листьев. Они простоят всю зиму и будут напоминать мне об этом дне.
   Вечером гуляли в нашем скверике, смотрели через проектор цветные диапозитивы: зима в Давыдове, начало лета в Борзовке...
   И хотя уже на следующий день муж принялся за работу (на этот раз это было "Читают "Ивана Денисовича"), окончив "Круг-96", он чувствует себя раскрепощенным, настроение у него хорошее. Даже идем в кино на чешскую комедию "Конец агента". Александр Исаевич очень смеялся, а потом еще несколько дней все вспоминал, оценивая остроты, снова смеялся.
   27 сентября радио Би-би-си объявило, что начинает восемь чтений из глав "Ракового корпуса", который неделю назад вышел в Англии. И вот в тот же день впервые по западному радио читается "Раковый корпус" (я исключаю "Свободу", которую слушать очень трудно). "Раковый корпус" в восемь чтений уложить не так легко! Поэтому читается он не полностью. Текст, с промежутками, читает мужской голос, а женский - пересказывает те места, которые не читаются. Каждое чтение будет даваться три дня в неделю, в разное время. Значит, чтение рассчитано на два месяца, почти до конца года. Так появился еще один путь, после самиздатовского, каким наши соотечественники могли знакомиться с "Раковым корпусом" ходя бы в неполном виде. Мы тоже постараемся эти чтения не пропускать!
   А на следующий день, 28 сентября, "Голос Америки" напомнил радиослушателям, что в США вышел роман Солженицына "В круге первом", и оповестил их, что скоро этот роман выйдет и в других странах. Было сказано, что в Югославии в газете "Борба" роман выходит отдельными главами. "Голос" рассказывает слушателям, что действие романа происходит в Маврино, под Москвой. Зэки называют учреждение, где они работают, шарашкой. Они здесь не голодают, мучения у них здесь другого рода. Это мучения совести в связи с тем, над какими проблемами они работают, какие приборы и для чего создают (например, клиппированная речь!).
   В западных странах голос отдельного писателя не может, говорит радиостанция, иметь такой силы, как в СССР. (В тех странах имеют силу и выступают учреждения...)
   "Голос" сообщает, что только что вышел журнал "Тайм" со статьей о "Круге" и о его авторе. Приводят высказывания оттуда, являющиеся выводом из романа: "Человек становится полностью свободен, когда он теряет все".
   Буквально каждый день "Голос Америки" говорит о "Круге". 29-го вечером прямо начали с цитаты: Иннокентий Володин говорит писателю Галахову, что большой писатель в стране - это второе правительство. Любопытно заметить, что к этому времени, работая над "Кругом-96", Александр Исаевич эту реплику убрал! А между тем эта цитата послужила эпиграфом к той большой статье в журнале "Тайм", которую я уже упоминала. Рассказав кратко об этой статье, "Голос" передал несколько "филейных кусочков", как выразился муж. Выразившись так, Александр Исаевич подражал Твардовскому, который еще раньше применил это выражение - "филейный кусочек" - по отношению к одной из глав "Ракового корпуса". (Такими "филейными кусочками" в данном случае были: подслушанный в начале романа телефонный звонок Володина и тот же Володин, но уже на Лубянке в конце романа.) Та же передача была повторена 30-го утром.