Страница:
Прочтя впервые Открытое письмо в день рождения, Би-би-си читало его и на следующий день, причем несколько раз, в разное время, а также и 13 декабря.
12 декабря в связи с годовщиной статьи Ленина "О национальной гордости великороссов" и имея в виду все тот же пленум творческих союзов, проходящий в Доме Союзов, Би-би-си сказало: "...что сказал бы Ленин, выйдя из своего стеклянного ящика, пройдя в Колонный зал Дома Союзов и послушав речи, осуждающие писателя земли русской А. Солженицына, - речи, которые обеляют все преступления, совершенные Сталиным".
"Литературная газета" печатает 17 декабря выступление Сергея Михалкова. Михалков так высказывался о Солженицыне:
"Готовятся к ленинскому юбилею и в белоэмигрантских литературных вертепах типа американ-ского "Нового журнала", западногерманского "Посева", парижской "Русской мысли". В частности, эта антисоветская русская газета, издаваемая на жалкие подачки своих иностранных благодетелей и являющаяся прибежищем для всякого рода "идеологических фарцовщиков" и "литературных власовцев", не случайно сегодня рядом с подлыми пасквилями, статьями и гнусной клеветой на великого Ленина, на нашу Советскую Россию и Октябрьскую социалистическую революцию публикует на видном месте портреты А. Кузнецова и А. Солженицына.
Прискорбно, конечно, что этот в профессиональном смысле одаренный литератор не захотел понять своей жалкой роли "собственного корреспондента" многих зарубежных ведомств и организаций и сам поставил себя вне рядов Союза писателей СССР. Я применил по отношению к этому литератору слово "одаренный", но кто сказал, что в стане наших противников нет даже талантливых врагов социализма?"
Все эти "за" и "против", хотя Александр Исаевич и полагал, что мало обращает на них внимания, не могли не отвлекать его от главного дела. Роман пишется не в том темпе, в каком хотелось бы.
Чтобы дать мужу сосредоточиться на романе, я по многу часов провожу в большом доме. Там я не только играю на "Ямахе", еще просматриваю папки, извлекаю из них письма самого Александра Исаевича, которые буду, согласно его желанию, полностью перепечатывать, давая к ним небольшие комментарии.
Скоро у меня прибавится и еще одно очень интересное занятие. Дело в том, что Николай Иванович и Елена Александровна Зубовы, отгадав мое намерение, откликнулись на мою просьбу прислать мне все письма Александра Исаевича, адресованные им. Еще в октябре я получила ответ от Николая Ивановича: "У нас целы все письма Сани и отчасти Ваши. Я отыскал их, на днях Вы их получите. Конечно, они будут Вам очень полезны... Я вижу, что правильно понял Ваше намерение написать "Около С..."1.
Я очень рада их согласию. По этим письмам я смогу восстановить всю нашу жизнь в Рязани с 1957 и до 1962-го, то есть годы, предшествовавшие известности Александра Исаевича, годы, которые сам он называл "тихим житьем". И начну с того, что буду выборочно печатать отрывки из этих писем - так же, как я поступаю с письмами корреспондентов.
И вот я получаю эти обещанные мне письма, получаю в полную свою собственность!
"Милая Наташа - пишет мне Николай Иванович. - Очень рад, что эти письма давних лет Вам пригодились. Возвращать их не надо: мы перечли письма первых лет после его отъезда, вновь пережили ту большую близость, радость получения этих писем - пусть они хранятся у Вас. Как хорошо они написаны. Кажется, он сам встает, со своим стремительным темпом жизни - и в то же время с такими частыми и подробными письмами..."2.
1 Зубов Н. - Решетовской Н., 13.10.69.
2 Зубов Н. - Решетовской Н., 28.12.69.
Николай Иванович советует мне прочесть воспоминания Т. П. Пассек "Корчевской кузины" Герцена, как раньше советовал прочесть воспоминания С. С. Корчевской - жены академика И. П. Павлова. В этой связи пишет: "Но и у Пассек, как и у С. В. Корчевской (Павловой), было громадное преимущество перед Вами: они обе писали об умерших, стало быть, без их критики. (...Не напроро-чили ли Вы, Николай Иванович?... Не умер, нет, но от критики, повседневной критики того, что я пишу о нем, все же ушел... - Н. Р.). Обе полны пиетета, но давность времени и вот это отсутст-вие критики со стороны объекта позволяли им свободно вводить мелкие, но живописные эпизоды, рисующие живого (и нелегкого в жизни), человека, а не икону.
Но Вы, конечно, видели всю трудность своей задачи, и, коли взялись, значит, надеетесь преодолеть и эту трудность.
Жаль, что мне не удастся прочесть это. Думаю, что поездки мои кончились..."
Однажды Ростропович, неожиданно приехав и войдя в дом, услышал мою игру (я разучивала "Охоту" Листа). Сказал: "Да вы отлично играете!" Я сразу же закрыла рояль, помня наказ мужа не притрагиваться к роялю в присутствии Ростроповича и Вишневской, с коими у меня "дистанция огромного размера". Хотя если бы Мстислав Леопольдович застал меня за исполнением 6-го прелюда Шопена, я, пожалуй, и не прервала бы игры. Ибо за его исполнение меня недавно очень похвалила Ундина Михайловна, добавив при этом: "Можете его сыграть кому угодно, хоть и Ростроповичу!" (...Позже сыграю ему, но не прелюд, и тогда, когда жизнь моя переломится, когда мне уже нечего будет терять.)
Я с большим удовольствием занимаюсь на "Ямахе". Но все же меня несказанно обрадовало, когда муж вдруг сказал мне как-то: "Если к весне нам построят отапливаемую веранду - привезем пианино или даже рояль!" В самом деле, ведь это не только мне, это и ему нужно. Разве не говорил он мне, что никогда ему так хорошо не пишется, как под мою музыку?..
Этот разговор состоялся в присутствии Н. М. Аничковой - Мильевны, как мы ее за глаза называли. Некоторое время тому назад я устроила ее сторожем на дачу к Ростроповичу. Наталья Мильевна тут же подала реплику: "Вы бы уж лучше не мечтали!"
И действительно: в тот же вечер (это было 14 декабря) нам привезли "Ди цайт" от 5 декабря, в которой вместе с превосходной статьей Габриэля Ляубе "Совесть Советского Союза" (о моем муже, разумеется) был напечатан отрывок из поэмы Солженицына "Прусские ночи". Но ведь .он тщательнейшим образом скрывал эту поэму, считал, что она опаснее всех остальных его вещей! Как же она могла просочиться туда, на Запад? И что же теперь делать?..
К этому времени Александр Исаевич уже предпринял некоторые шаги к тому, чтобы иметь за границей своего адвоката, который бы защищал его писательские и другие права. И ему удалось добиться, чтобы было через некоторое время опубликовано его опровержение: он отказался от авторства напечатанного в "Ди цайт" отрывка.
Между тем до нас дошли слухи, что Александр Трифонович смягчился к мужу и в разговорах с писателями вновь стал хвалить главы "Августа". Ю. Трифонов сказал: "Один день Ивана Денисовича" - лучшая вещь Солженицына!" Твардовский же на это якобы ответил: "Что ты понимаешь? У него все лучшее!"
Твардовскому явно хотелось бы увидеться с Александром Исаевичем. Ищет предлог для встречи. Однажды к нему пришла Люша Чуковская. Принял Александр Трифонович внучку Корнея Ивановича очень хорошо, с сияющим лицом. Но как только выяснилось, что она пришла по поруче-нию Александра Исаевича за поздравительными письмами, пришедшими ему на "Новый мир", лицо Твардовского сделалось каменным. "За письмами он должен прийти сам!" - отчеканил он.
К счастью, мама моя не ставила столь жестких условий и при первой же оказии переправила нам всю поздравительную корреспонденцию, пришедшую ко дню 11 декабря: и телеграммы, и письма. Да и копии продолжавшихся и в декабре протестов против исключения моего мужа из СП. Я читала все это запоем. Александр Исаевич - без торопливости. Впрочем, телеграммы прочел сразу. Вот - некоторые из них:
"Поздравляю Вас с днем рождения. Ваше исключение из ССП - еще один позор для нашей страны. Ваш читатель и почитатель Ши-ханович".
"Поздравляю днем рождения также официальным признанием огромного литературного общественного значения ваших книг признанием которое выражено сейчас единственным несомненным способом = Ковалев".
"Глубокоуважаемый Александр Исаевич больно и радостно быть вашим современником и неверно будто нельзя телеграфировать на имя эпохи поздравляя с днем рождения вас я поздравляю ее = Владимир Лапин".
"Дорогой Александр Исаевич! Поздравляю Вас с днем рождения. Желаю Вам лучших времен. С глубоким уважением Ирина Кристи".
"Дорогой Александр Исаевич сердечно поздравляем началом вашего второго пятидесятилетия желаем нести людям добро правды еще пятьдесят с любовью и благодарностью = ваши Хохлушкины".
"Поздравляем гордимся верим победите = А. Бабенышева, М. Мановцев".
"Да будь и я негром преклонных годов и то без унынья и лени я русский бы выучил только за то, что им был написан круг первый". (Анонимно).
"Дорогой Александр Исаевич тем не менее да здравствует оптимизм и работа для большой литературы = Е. Э. Казакевич".
"День твоего рождения навсегда светлый день календаря русской словесности тчк доброго здоровья неизбывных душевных сил на долгие годы творческих всяких радостей желаем очень любя = Рая Лев Дети"1.
"Сердечно поздравляем с днем рождения желаем здоровья и бодрости еще увидим небо в алмазах нежный привет Наташе обнимаем = Вера и Левчик"2.
"Дорогой Александр Исаевич от всей души поздравляем Вас и Наталью Алексеевну со столь много для всех нас значащим днем вашего рождения = почитающая вас Тамара Иванова"3.
"Ваш день рождения всегда праздник честных, людей и великой литературы поздравляю вас сердечно = Владимир Глоцер".
1 Копелев Л., Орлова Р., их дочери.
2 Осповайт Л. и Кутейщикова В.
3 Иванова Т. В. (вдова писателя Всеволода Иванова).
Большая часть приведенных телеграмм была прислана из Москвы, а вот две телеграммы от киевлян, на украинском языке:
"Сто лет восклицательный знак = Корогодский".
"Солженицын хай живе много лита хай мае многая лита во здравие во спасэнийе многая лита - Надия Свитлычна".
Не обошлось и без юмора:
"Дорогой Александр Исаевич поздравляю днем рождения сочувствую невосполнимой утрате привилегии общения высокогражданственными бывшими товарищами по перу желаю мобилизовать душевные силы перенести этот удар = Юлиус Телесин".
"Неделю пью ваше благополучие = В. Гусаров".
"Желаю доброго здоровья на много лет всякого благополучия тчк именинный пирог послан = Бухарина".
Пирог и в самом деле был доставлен, только не помню через сколько времени и в каком состоянии добрался он до нас, ибо послан был в Рязань.
Бывало, что авторы телеграмм себя не называли или придумывали себе клички, например: "Поздравляю именинами помню люблю = племянница". Телеграмма эта пришла из Ленинграда, где никаких племянниц ни у Александра Исаевича, ни у меня не было.
Пришли телеграммы и от наших друзей Зубовых из Крыма, от Ильи Соломина из Одессы, от семьи Григоренко, от Галины Габай. Но среди всех остальных телеграмм мне хочется выделить телеграмму Лидии Чуковской и - особенно телеграмму от Юдиной:
"Праздную день вашего рождения праздничный день литературы -Лидия Чуковская". (Предельный лаконизм, а все сказано!)
"Всей душой с вами как всегда верю в торжество добра и силу терпения целую обоих = навечно ваш неизменный друг Мария Вениаминовна Юдина".
(А это поздравление в комментариях не нуждается).
Письма, как и телеграммы, шли и от незнакомых, и от малознакомых, и от друзей.
Ростропович не перестает радоваться:
"Я много делал добрых дел, и вот за это Бог послал мне такое счастье, что ты у меня живешь!"
Недавно он привез из Финляндии огромный фургон, нагруженный дверьми, оконными рамами, витражами и прочим. "Наташа, несите все, что у вас есть!" - воззвал он ко мне: ему нужно было накормить шофера - финна.
Запад не перестает откликаться на исключение Солженицына из СП. 18 декабря в газете "Тайме" опубликовано письмо, подписанное группой писателей в 31 человек. Среди них: Артур Миллер, Грэм Грин, председатель Пэн-клуба Пьер Эммануэль. Начиналось оно так:
"Сэр! Обращение с писателями в Советском Союзе стало международным скандалом. Известие об исключении из СП СССР Солженицына вызвало у нас чувство тревоги и ужаса. Он - единственный из живущих писателей России, которого единодушно считают классиком. Заставить замолчать писателя калибра Солженицына само по себе есть преступление против цивилизации". А в заключение говорилось: "Если этот призыв не даст никаких результатов, то мы обратимся ко всем писателям и деятелям искусств всего мира с призывом начать международный культурный бойкот страны, которая поставила себя за рамки цивилизованного мира, - до тех пор, пока варварское обращение с писателями и художниками в СССР не будет прекращено. Другого выхода нет".
Какая мощная поддержка со стороны Запада. С нею Солженицын тем более не пошатнется! Этого ли ожидали те, кто задумал его исключить?..
19 декабря Би-би-си начало серию передач, посвященных роману "В круге первом", которую составил Владимир Чугунов и которая продолжается несколько месяцев. В первую передачу знакомили слушателей с героями "Круга": Рубиным, Сологдиным, Нержиным. Причем герои вводятся через их отношение к народу. Эти передачи, посвященные "Кругу", начались ровно через год после того, как закончились передачи "Ракового корпуса". Все это очень здорово, но отбивает творческое настроение: трудно отойти от действительности и перенестись в другие годы, совсем в другую обстановку. Однако 21 и 22 декабря Александр Исаевич все-таки немного писал. Он начал трудную главу, к которой давно подбирался.
Жена Шостаковича принесла нам билеты на 14-ю симфонию. А буквально на следующее утро Александр Исаевич услышал, что Шостакович требует организации международного комитета в защиту Теодоракиса! Значит, его трогает то, что происходит в Греции, и оставляет равнодушным творящееся у нас? Александр Исаевич очень расстроен. Хочет с ним поговорить. Нельзя же бездумно подписывать все бумажки, которые ему предложат подписать!..
Все же 23 декабря - мы в Большом зале консерватории на концерте оркестра Баршая. Первое отделение - Гайдн, который воспринимался как торжество невинности, доброты, света. Второе - Шостакович. В его музыке чудится порок, зло, мрак!
Идя на концерт, мы спрашивали себя, будут ли узнавать Александра Исаевича знакомые? Ведь он стал одиозной личностью! Перед началом одна знакомая поздоровалась и, сказав что-то малозначительное, поспешила отойти. Знакомый студент остановился, познакомил Александра Исаевича со своей юной женой. Пока - будто выжидают.
Слушаем Гайдна. В антракте с моим мужем заговорила сидящая сзади него дама, потом - сидящая впереди: счастливы видеть! Первая из них предложила ему свои услуги в переводе с итальянского!.. Потом Александра Исаевича обступила семья Литвиновых. Затем - совсем незнакомые: "Вы - Солженицын? Я знаю вас по портрету. Впрочем, не только по портрету, и по произведениям". Еще одна (драматически): "Разрешите пожать вашу мужественную руку!" (И мне - тоже пожимает).
Когда шли к своим местам, то чувствовали на себе взгляды многих.
После 2-го отделения, когда отзвучала симфония Шостаковича, к моему мужу подошла М. Сабинина - автор аннотации к 14-й симфонии Шостаковича - и попросила у него автограф на программке. За ней потянулись еще и еще...
Тем временем мы постепенно двигались к боковому выходу из зала. В вестибюле оказался в углу столик. Александр Исаевич подошел к нему, чтобы легче было писать, и дал несколько десятков автографов.
Я села в стороне на диване. Подошла какая-то пожилая женщина: "Желаю вам много мужества!" Следом подошел солидный мужчина и поцеловал мне руку, благодарил, представился: профессор консерватории Борисовский.
Вернувшись после концерта в "Сеславино", мы еще успели послушать по Би-би-си вторую передачу по "Кругу первому".
Исключили из Союза... Казалось, надо бы огорчаться. Но как раз тут и проявилось истинное отношение к Солженицыну его почитателей среди творческой интеллигенции у нас и на Западе. Всюду его поддерживают!
Слух о том, что Солженицын был в консерватории, и о том, как реагировали на это его почитатели, очень быстро распространился по Москве. Кому ни позвоню, все сразу же заговаривали со мной об этом. Событие это найдет отражение даже в одном из новогодних поздравлений:
"Всем сердцем хотелось бы верить, что Вы действительно прошлый вторник были с Натальей Алексеевной в консерватории. Пусть и у того прибудет сил и здоровья написать еще 114 симфоний, чтоб можно было утишить тревогу за Вас".
На следующий же день после слушанья в консерватории 14-й симфонии Шостаковича Александр Исаевич пишет письмо ее автору:
"...впечатление от музыки: очень доступна, местами воспринимается даже как "давно знакомая, с детства" (вероятно - признак удавшейся простоты). Места взрывов энергии, которые в других Ваших вещах мне трудно давались, здесь воспринимаются замечательно, очень сильны и разделяются зрителями.
Но при моем пещерном уровне восприятия музыки я не посмел бы Вам всего этого и писать. Однако Ваша симфония ведется почти сплошь на СЛОВЕ, от этого она ЛИТЕРАТУРНА не менее, чем музыкальна. И вот об этой-то стороне я хочу Вам немного сказать.
Говорят, минувшей осенью Вы публично выразили, что в задаче 14-й симфонии: напомнить, что все мы будем умирать и поэтому не безразлично, как мы жили и какие дела делали. Если это верно мне передали, если Вы такую задачу ставили себе, то должен сказать: во второй части она не выполнена СОВСЕМ.
Стихи подобраны так, что выражают, констатируют разные случаи смерти и ТОЛЬКО. Много о том, что смерть пересекает любовь. Ничего о том, что к смерти нужна чистая или какая-нибудь вообще совесть.
...Тюремная тема взята крайне поверхностно (я говорю об Апполинере, музыка очень сильна!): ах, как тяжело и плохо попадать в тюрьму, ах, как хочется на волю!
...Это - первый день неопытного арестанта, еще ничего не понявшего, еще ни до чего не поднявшегося. В этом стихотворении нет ПРЕОДОЛЕНИЯ тюрьмы душою - пути, пройденного в наш век миллионами, и потому оно звучит как традиционный, не богатый содержанием мотив.
Подобно этому, говоря шире, нет и в Вашей симфонии ПРЕОДОЛЕНИЯ темы смерти, преодоления смерти душою, нет поднятия к НЕБУ - прямому или переносному (душевному небу). И этого ощутимо НЕДОСТАЕТ Вашей симфонии по сравнению с реквиемами прошлого столетия. По сути, и Вы тоже говорите нам только: ах, как не хочется умирать! Ну, не хочется, конечно. Но этого в конце XX века МАЛО.
...Все неудачи подбора стихов приносят ущерб также и самой симфонии...
А вот три последних стиха - прыжком выше восьми предыдущих, вот они выражают ВЫСОКИЕ мысли. Только они".
Созвонившись с женой Шостаковича, Александр Исаевич посетил его вечером 25 декабря. Жена просила не травмировать Дмитрия Дмитриевича. Одним словом, настоящего разговора у них не было. Не было и письменного ответа на письмо. Причина была, по-видимому, во взаимном непонимании, в различном видении, в разномыслии, в разночувствовании.
Идет последняя неделя 1969 года, кончаются 60-е годы нашего столетия. В связи с гастролями Большого театра в Париже Ростропович и Вишневская там. В этой же связи там и министр культуры Фурцева. Западные радиостанции говорят об интервью, которое Фурцева дала Французско-му информационному агентству: "Исключение Солженицына из СП - дело внутреннего характера, и Советский Союз не потерпит иностранного вмешательства. Солженицына много раз предупрежда-ли, но он продолжал нарушать устав СП. У Солженицына будет возможность печатать свои труды у себя на Родине. Все, что от него требуется, это писать хорошие романы. А клеветать на Советский Союз мы никому не позволим!"
Таково наше официальное кредо!
А в те же самые числа Би-би-си объявляет третью передачу по роману "В круге первом". При этом было сказано: "...роман Солженицына "В круге первом", получивший всемирную известность..."
И что нам до всемирной известности?..
Недавно состоялось партийное собрание Московского отделения прозы. В резолюции - пункт, осуждающий Солженицына. Поднялся Рудный: "Я - против. Мы ведь этот вопрос не обсуждали!" При голосовании из 90 голосов 22 было против. Конечно, Рудного уже куда-то вызывали...
28 декабря мы услышали по "Свободе": "Накануне Нового года страну лихорадит, она стоит на распутье: кто победит: догматизм, вдохновляемый именем Сталина, или дух обновления, символом которого является Солженицын?.."Все же наша жизнь постепенно входит в свою привычную колею. Мужу, наконец-то, хорошо работается. Бывает, продолжает писать и после обеда. А перед обедом мы бегаем на лыжах.
Дошла очередь и до новогодних поздравлений. Правда, Александр Исаевич грозится на поздравления вообще не отвечать и объяснять это так: до сих пор он слишком расточал время! Но сам кое-кому пишет поздравления. Например, Теушам:
Дорогие Сусанна Лазаревна и Вениамин Львович!
Поздравляю Вас с новым Десятилетием (по звучанию цифр все считают так, хотя правильней годик подождать). Ощущаю, что оно освещено зарей со своих первых же лет, если не месяцев. Желаю Вам здоровья, дожить до близкого (и трудного) восхода правды".
Прочтя это письмо, Сусанна Лазаревна воскликнет: "Неисправимый оптимист!" Вспоминается, что и, прочтя его Открытое письмо, многие спрашивали: "Где он увидел рассвет?.."
Сусанна Лазаревна тотчас же ответила Александру Исаевичу:
"Дорогой Александр Исаевич!
Очень радостно получить Ваше поздравление... Буду считать его счастливым предзнаменованием на все предстоящее десятилетие.
Поздравляю и Вас с наступающим Новым годом и желаю Вам увидеть "во плоти" то светлое, что видится Вашему духовному взору".
Муж готовит новогодние письма, которые я повезу на днях в Рязань. В письме к моей маме есть фраза: "...считаю, что вся ноябрьская история только УКРЕПИЛА мое положение".
А вот - из письма трем женщинам, у которых мы встречали в Рязани прошлый Новый год:
"Сердечно вспоминали Вас 31 декабря вечером - как мы славно в прошлом году встречали этот в общем не такой худой 69-й год. Все бенгальские искры на протяжении года, пожалуй, оправдались.
А теперь начинаются семидесятые, которые предчувствую, как светлые годы России, иначе не пророчествую больше никогда..."
Вот с каким настроением провожал Александр Исаевич 1969 год и встречал 1970-й!
В самый канун Нового года ему хорошо работалось. Закончил одну главу, начал другую.
В 10 вечера собрались тесным кружком в большом доме, на третьем этаже, в так называемой "таверне". На этот раз не было бенгальских огней и ананаса со свечечкой внутри, зато была маленькая елочка и две огромные свечи. Слушали по "Грундику" три записанные нами передачи "Круга первого". А Мильевна (что была сторожихой у Ростроповича) придумала каламбур:
Слава и иже
Пируют в Париже
Мы же,
Поднявшись в трактир
На свой микропир,
Пьем Славину славу,
Пьем Санину славу
И готовы в поход
В новый год!
В 12 часов ночи мой муж предложил тост за наступающие 70-е годы: "Я верю, что с 70-ми годами связан светлый день России даже с ближайшими годами.- И добавил: - Если этого не случится - больше я ничего не буду предсказывать!"
Глава X
НОВОЕ СТАТУС-КВО
В первый день наступившего 1970 года занимаюсь сборами. Решено, что какую-то часть января я проведу в Рязани. Моя поездка туда приурочена к школьным каникулам, чтобы я могла взять с собой в Рязань нашу с мужем любимицу Лилечку - младшую Вероникину дочку. Лильке обещано, что когда вырастет - станет помощницей своему дяде Сане. И я собираюсь уже начать ее по-серьезному к этому готовить.
Вечером я затеяла глаженку, а Александр Исаевич, тоже в "моей" комнате, печатает поздрави-тельное ответное письмо в "Новый мир", которое я повезу и брошу в Рязани, чтобы оно ушло с рязанским штампом: составляет, как обычно, длинный список дел для меня, пишет письма маме и Лильке.
Маме:
"Дорогая Мария Константиновна!
... шлем Вам сразу два веселых создания - Наташку и Лильку. К Натуське последнее время вернулась ее веселость и легкость... Она охотно и с большим вкусом хозяйничает, балует меня изысканными блюдами, много играет и только жалуется, что ей не хватает времени для "интеллектуальной жизни"... Мы здесь устроились уже основательно, особенно - после декабрьского авторейса, теперь почти все есть. И очень мило выглядит Ваш заполярный столик, здесь ему место.
Хочется, чтобы Вы отказались от унылых мыслей... Расставанье с нами Вам не грозит, только разлуки...
...Считаю, что вся ноябрьская история только УКРЕПИЛА мое положение".
Лиле:
"Дорогая Лилечка!
Поздравляю тебя с Новым годом!
Желаю тебе славно провести каникулы в Рязани! Но так как сплошной отдых очень утомителен, то не упусти из виду следующие занятия:
12 декабря в связи с годовщиной статьи Ленина "О национальной гордости великороссов" и имея в виду все тот же пленум творческих союзов, проходящий в Доме Союзов, Би-би-си сказало: "...что сказал бы Ленин, выйдя из своего стеклянного ящика, пройдя в Колонный зал Дома Союзов и послушав речи, осуждающие писателя земли русской А. Солженицына, - речи, которые обеляют все преступления, совершенные Сталиным".
"Литературная газета" печатает 17 декабря выступление Сергея Михалкова. Михалков так высказывался о Солженицыне:
"Готовятся к ленинскому юбилею и в белоэмигрантских литературных вертепах типа американ-ского "Нового журнала", западногерманского "Посева", парижской "Русской мысли". В частности, эта антисоветская русская газета, издаваемая на жалкие подачки своих иностранных благодетелей и являющаяся прибежищем для всякого рода "идеологических фарцовщиков" и "литературных власовцев", не случайно сегодня рядом с подлыми пасквилями, статьями и гнусной клеветой на великого Ленина, на нашу Советскую Россию и Октябрьскую социалистическую революцию публикует на видном месте портреты А. Кузнецова и А. Солженицына.
Прискорбно, конечно, что этот в профессиональном смысле одаренный литератор не захотел понять своей жалкой роли "собственного корреспондента" многих зарубежных ведомств и организаций и сам поставил себя вне рядов Союза писателей СССР. Я применил по отношению к этому литератору слово "одаренный", но кто сказал, что в стане наших противников нет даже талантливых врагов социализма?"
Все эти "за" и "против", хотя Александр Исаевич и полагал, что мало обращает на них внимания, не могли не отвлекать его от главного дела. Роман пишется не в том темпе, в каком хотелось бы.
Чтобы дать мужу сосредоточиться на романе, я по многу часов провожу в большом доме. Там я не только играю на "Ямахе", еще просматриваю папки, извлекаю из них письма самого Александра Исаевича, которые буду, согласно его желанию, полностью перепечатывать, давая к ним небольшие комментарии.
Скоро у меня прибавится и еще одно очень интересное занятие. Дело в том, что Николай Иванович и Елена Александровна Зубовы, отгадав мое намерение, откликнулись на мою просьбу прислать мне все письма Александра Исаевича, адресованные им. Еще в октябре я получила ответ от Николая Ивановича: "У нас целы все письма Сани и отчасти Ваши. Я отыскал их, на днях Вы их получите. Конечно, они будут Вам очень полезны... Я вижу, что правильно понял Ваше намерение написать "Около С..."1.
Я очень рада их согласию. По этим письмам я смогу восстановить всю нашу жизнь в Рязани с 1957 и до 1962-го, то есть годы, предшествовавшие известности Александра Исаевича, годы, которые сам он называл "тихим житьем". И начну с того, что буду выборочно печатать отрывки из этих писем - так же, как я поступаю с письмами корреспондентов.
И вот я получаю эти обещанные мне письма, получаю в полную свою собственность!
"Милая Наташа - пишет мне Николай Иванович. - Очень рад, что эти письма давних лет Вам пригодились. Возвращать их не надо: мы перечли письма первых лет после его отъезда, вновь пережили ту большую близость, радость получения этих писем - пусть они хранятся у Вас. Как хорошо они написаны. Кажется, он сам встает, со своим стремительным темпом жизни - и в то же время с такими частыми и подробными письмами..."2.
1 Зубов Н. - Решетовской Н., 13.10.69.
2 Зубов Н. - Решетовской Н., 28.12.69.
Николай Иванович советует мне прочесть воспоминания Т. П. Пассек "Корчевской кузины" Герцена, как раньше советовал прочесть воспоминания С. С. Корчевской - жены академика И. П. Павлова. В этой связи пишет: "Но и у Пассек, как и у С. В. Корчевской (Павловой), было громадное преимущество перед Вами: они обе писали об умерших, стало быть, без их критики. (...Не напроро-чили ли Вы, Николай Иванович?... Не умер, нет, но от критики, повседневной критики того, что я пишу о нем, все же ушел... - Н. Р.). Обе полны пиетета, но давность времени и вот это отсутст-вие критики со стороны объекта позволяли им свободно вводить мелкие, но живописные эпизоды, рисующие живого (и нелегкого в жизни), человека, а не икону.
Но Вы, конечно, видели всю трудность своей задачи, и, коли взялись, значит, надеетесь преодолеть и эту трудность.
Жаль, что мне не удастся прочесть это. Думаю, что поездки мои кончились..."
Однажды Ростропович, неожиданно приехав и войдя в дом, услышал мою игру (я разучивала "Охоту" Листа). Сказал: "Да вы отлично играете!" Я сразу же закрыла рояль, помня наказ мужа не притрагиваться к роялю в присутствии Ростроповича и Вишневской, с коими у меня "дистанция огромного размера". Хотя если бы Мстислав Леопольдович застал меня за исполнением 6-го прелюда Шопена, я, пожалуй, и не прервала бы игры. Ибо за его исполнение меня недавно очень похвалила Ундина Михайловна, добавив при этом: "Можете его сыграть кому угодно, хоть и Ростроповичу!" (...Позже сыграю ему, но не прелюд, и тогда, когда жизнь моя переломится, когда мне уже нечего будет терять.)
Я с большим удовольствием занимаюсь на "Ямахе". Но все же меня несказанно обрадовало, когда муж вдруг сказал мне как-то: "Если к весне нам построят отапливаемую веранду - привезем пианино или даже рояль!" В самом деле, ведь это не только мне, это и ему нужно. Разве не говорил он мне, что никогда ему так хорошо не пишется, как под мою музыку?..
Этот разговор состоялся в присутствии Н. М. Аничковой - Мильевны, как мы ее за глаза называли. Некоторое время тому назад я устроила ее сторожем на дачу к Ростроповичу. Наталья Мильевна тут же подала реплику: "Вы бы уж лучше не мечтали!"
И действительно: в тот же вечер (это было 14 декабря) нам привезли "Ди цайт" от 5 декабря, в которой вместе с превосходной статьей Габриэля Ляубе "Совесть Советского Союза" (о моем муже, разумеется) был напечатан отрывок из поэмы Солженицына "Прусские ночи". Но ведь .он тщательнейшим образом скрывал эту поэму, считал, что она опаснее всех остальных его вещей! Как же она могла просочиться туда, на Запад? И что же теперь делать?..
К этому времени Александр Исаевич уже предпринял некоторые шаги к тому, чтобы иметь за границей своего адвоката, который бы защищал его писательские и другие права. И ему удалось добиться, чтобы было через некоторое время опубликовано его опровержение: он отказался от авторства напечатанного в "Ди цайт" отрывка.
Между тем до нас дошли слухи, что Александр Трифонович смягчился к мужу и в разговорах с писателями вновь стал хвалить главы "Августа". Ю. Трифонов сказал: "Один день Ивана Денисовича" - лучшая вещь Солженицына!" Твардовский же на это якобы ответил: "Что ты понимаешь? У него все лучшее!"
Твардовскому явно хотелось бы увидеться с Александром Исаевичем. Ищет предлог для встречи. Однажды к нему пришла Люша Чуковская. Принял Александр Трифонович внучку Корнея Ивановича очень хорошо, с сияющим лицом. Но как только выяснилось, что она пришла по поруче-нию Александра Исаевича за поздравительными письмами, пришедшими ему на "Новый мир", лицо Твардовского сделалось каменным. "За письмами он должен прийти сам!" - отчеканил он.
К счастью, мама моя не ставила столь жестких условий и при первой же оказии переправила нам всю поздравительную корреспонденцию, пришедшую ко дню 11 декабря: и телеграммы, и письма. Да и копии продолжавшихся и в декабре протестов против исключения моего мужа из СП. Я читала все это запоем. Александр Исаевич - без торопливости. Впрочем, телеграммы прочел сразу. Вот - некоторые из них:
"Поздравляю Вас с днем рождения. Ваше исключение из ССП - еще один позор для нашей страны. Ваш читатель и почитатель Ши-ханович".
"Поздравляю днем рождения также официальным признанием огромного литературного общественного значения ваших книг признанием которое выражено сейчас единственным несомненным способом = Ковалев".
"Глубокоуважаемый Александр Исаевич больно и радостно быть вашим современником и неверно будто нельзя телеграфировать на имя эпохи поздравляя с днем рождения вас я поздравляю ее = Владимир Лапин".
"Дорогой Александр Исаевич! Поздравляю Вас с днем рождения. Желаю Вам лучших времен. С глубоким уважением Ирина Кристи".
"Дорогой Александр Исаевич сердечно поздравляем началом вашего второго пятидесятилетия желаем нести людям добро правды еще пятьдесят с любовью и благодарностью = ваши Хохлушкины".
"Поздравляем гордимся верим победите = А. Бабенышева, М. Мановцев".
"Да будь и я негром преклонных годов и то без унынья и лени я русский бы выучил только за то, что им был написан круг первый". (Анонимно).
"Дорогой Александр Исаевич тем не менее да здравствует оптимизм и работа для большой литературы = Е. Э. Казакевич".
"День твоего рождения навсегда светлый день календаря русской словесности тчк доброго здоровья неизбывных душевных сил на долгие годы творческих всяких радостей желаем очень любя = Рая Лев Дети"1.
"Сердечно поздравляем с днем рождения желаем здоровья и бодрости еще увидим небо в алмазах нежный привет Наташе обнимаем = Вера и Левчик"2.
"Дорогой Александр Исаевич от всей души поздравляем Вас и Наталью Алексеевну со столь много для всех нас значащим днем вашего рождения = почитающая вас Тамара Иванова"3.
"Ваш день рождения всегда праздник честных, людей и великой литературы поздравляю вас сердечно = Владимир Глоцер".
1 Копелев Л., Орлова Р., их дочери.
2 Осповайт Л. и Кутейщикова В.
3 Иванова Т. В. (вдова писателя Всеволода Иванова).
Большая часть приведенных телеграмм была прислана из Москвы, а вот две телеграммы от киевлян, на украинском языке:
"Сто лет восклицательный знак = Корогодский".
"Солженицын хай живе много лита хай мае многая лита во здравие во спасэнийе многая лита - Надия Свитлычна".
Не обошлось и без юмора:
"Дорогой Александр Исаевич поздравляю днем рождения сочувствую невосполнимой утрате привилегии общения высокогражданственными бывшими товарищами по перу желаю мобилизовать душевные силы перенести этот удар = Юлиус Телесин".
"Неделю пью ваше благополучие = В. Гусаров".
"Желаю доброго здоровья на много лет всякого благополучия тчк именинный пирог послан = Бухарина".
Пирог и в самом деле был доставлен, только не помню через сколько времени и в каком состоянии добрался он до нас, ибо послан был в Рязань.
Бывало, что авторы телеграмм себя не называли или придумывали себе клички, например: "Поздравляю именинами помню люблю = племянница". Телеграмма эта пришла из Ленинграда, где никаких племянниц ни у Александра Исаевича, ни у меня не было.
Пришли телеграммы и от наших друзей Зубовых из Крыма, от Ильи Соломина из Одессы, от семьи Григоренко, от Галины Габай. Но среди всех остальных телеграмм мне хочется выделить телеграмму Лидии Чуковской и - особенно телеграмму от Юдиной:
"Праздную день вашего рождения праздничный день литературы -Лидия Чуковская". (Предельный лаконизм, а все сказано!)
"Всей душой с вами как всегда верю в торжество добра и силу терпения целую обоих = навечно ваш неизменный друг Мария Вениаминовна Юдина".
(А это поздравление в комментариях не нуждается).
Письма, как и телеграммы, шли и от незнакомых, и от малознакомых, и от друзей.
Ростропович не перестает радоваться:
"Я много делал добрых дел, и вот за это Бог послал мне такое счастье, что ты у меня живешь!"
Недавно он привез из Финляндии огромный фургон, нагруженный дверьми, оконными рамами, витражами и прочим. "Наташа, несите все, что у вас есть!" - воззвал он ко мне: ему нужно было накормить шофера - финна.
Запад не перестает откликаться на исключение Солженицына из СП. 18 декабря в газете "Тайме" опубликовано письмо, подписанное группой писателей в 31 человек. Среди них: Артур Миллер, Грэм Грин, председатель Пэн-клуба Пьер Эммануэль. Начиналось оно так:
"Сэр! Обращение с писателями в Советском Союзе стало международным скандалом. Известие об исключении из СП СССР Солженицына вызвало у нас чувство тревоги и ужаса. Он - единственный из живущих писателей России, которого единодушно считают классиком. Заставить замолчать писателя калибра Солженицына само по себе есть преступление против цивилизации". А в заключение говорилось: "Если этот призыв не даст никаких результатов, то мы обратимся ко всем писателям и деятелям искусств всего мира с призывом начать международный культурный бойкот страны, которая поставила себя за рамки цивилизованного мира, - до тех пор, пока варварское обращение с писателями и художниками в СССР не будет прекращено. Другого выхода нет".
Какая мощная поддержка со стороны Запада. С нею Солженицын тем более не пошатнется! Этого ли ожидали те, кто задумал его исключить?..
19 декабря Би-би-си начало серию передач, посвященных роману "В круге первом", которую составил Владимир Чугунов и которая продолжается несколько месяцев. В первую передачу знакомили слушателей с героями "Круга": Рубиным, Сологдиным, Нержиным. Причем герои вводятся через их отношение к народу. Эти передачи, посвященные "Кругу", начались ровно через год после того, как закончились передачи "Ракового корпуса". Все это очень здорово, но отбивает творческое настроение: трудно отойти от действительности и перенестись в другие годы, совсем в другую обстановку. Однако 21 и 22 декабря Александр Исаевич все-таки немного писал. Он начал трудную главу, к которой давно подбирался.
Жена Шостаковича принесла нам билеты на 14-ю симфонию. А буквально на следующее утро Александр Исаевич услышал, что Шостакович требует организации международного комитета в защиту Теодоракиса! Значит, его трогает то, что происходит в Греции, и оставляет равнодушным творящееся у нас? Александр Исаевич очень расстроен. Хочет с ним поговорить. Нельзя же бездумно подписывать все бумажки, которые ему предложат подписать!..
Все же 23 декабря - мы в Большом зале консерватории на концерте оркестра Баршая. Первое отделение - Гайдн, который воспринимался как торжество невинности, доброты, света. Второе - Шостакович. В его музыке чудится порок, зло, мрак!
Идя на концерт, мы спрашивали себя, будут ли узнавать Александра Исаевича знакомые? Ведь он стал одиозной личностью! Перед началом одна знакомая поздоровалась и, сказав что-то малозначительное, поспешила отойти. Знакомый студент остановился, познакомил Александра Исаевича со своей юной женой. Пока - будто выжидают.
Слушаем Гайдна. В антракте с моим мужем заговорила сидящая сзади него дама, потом - сидящая впереди: счастливы видеть! Первая из них предложила ему свои услуги в переводе с итальянского!.. Потом Александра Исаевича обступила семья Литвиновых. Затем - совсем незнакомые: "Вы - Солженицын? Я знаю вас по портрету. Впрочем, не только по портрету, и по произведениям". Еще одна (драматически): "Разрешите пожать вашу мужественную руку!" (И мне - тоже пожимает).
Когда шли к своим местам, то чувствовали на себе взгляды многих.
После 2-го отделения, когда отзвучала симфония Шостаковича, к моему мужу подошла М. Сабинина - автор аннотации к 14-й симфонии Шостаковича - и попросила у него автограф на программке. За ней потянулись еще и еще...
Тем временем мы постепенно двигались к боковому выходу из зала. В вестибюле оказался в углу столик. Александр Исаевич подошел к нему, чтобы легче было писать, и дал несколько десятков автографов.
Я села в стороне на диване. Подошла какая-то пожилая женщина: "Желаю вам много мужества!" Следом подошел солидный мужчина и поцеловал мне руку, благодарил, представился: профессор консерватории Борисовский.
Вернувшись после концерта в "Сеславино", мы еще успели послушать по Би-би-си вторую передачу по "Кругу первому".
Исключили из Союза... Казалось, надо бы огорчаться. Но как раз тут и проявилось истинное отношение к Солженицыну его почитателей среди творческой интеллигенции у нас и на Западе. Всюду его поддерживают!
Слух о том, что Солженицын был в консерватории, и о том, как реагировали на это его почитатели, очень быстро распространился по Москве. Кому ни позвоню, все сразу же заговаривали со мной об этом. Событие это найдет отражение даже в одном из новогодних поздравлений:
"Всем сердцем хотелось бы верить, что Вы действительно прошлый вторник были с Натальей Алексеевной в консерватории. Пусть и у того прибудет сил и здоровья написать еще 114 симфоний, чтоб можно было утишить тревогу за Вас".
На следующий же день после слушанья в консерватории 14-й симфонии Шостаковича Александр Исаевич пишет письмо ее автору:
"...впечатление от музыки: очень доступна, местами воспринимается даже как "давно знакомая, с детства" (вероятно - признак удавшейся простоты). Места взрывов энергии, которые в других Ваших вещах мне трудно давались, здесь воспринимаются замечательно, очень сильны и разделяются зрителями.
Но при моем пещерном уровне восприятия музыки я не посмел бы Вам всего этого и писать. Однако Ваша симфония ведется почти сплошь на СЛОВЕ, от этого она ЛИТЕРАТУРНА не менее, чем музыкальна. И вот об этой-то стороне я хочу Вам немного сказать.
Говорят, минувшей осенью Вы публично выразили, что в задаче 14-й симфонии: напомнить, что все мы будем умирать и поэтому не безразлично, как мы жили и какие дела делали. Если это верно мне передали, если Вы такую задачу ставили себе, то должен сказать: во второй части она не выполнена СОВСЕМ.
Стихи подобраны так, что выражают, констатируют разные случаи смерти и ТОЛЬКО. Много о том, что смерть пересекает любовь. Ничего о том, что к смерти нужна чистая или какая-нибудь вообще совесть.
...Тюремная тема взята крайне поверхностно (я говорю об Апполинере, музыка очень сильна!): ах, как тяжело и плохо попадать в тюрьму, ах, как хочется на волю!
...Это - первый день неопытного арестанта, еще ничего не понявшего, еще ни до чего не поднявшегося. В этом стихотворении нет ПРЕОДОЛЕНИЯ тюрьмы душою - пути, пройденного в наш век миллионами, и потому оно звучит как традиционный, не богатый содержанием мотив.
Подобно этому, говоря шире, нет и в Вашей симфонии ПРЕОДОЛЕНИЯ темы смерти, преодоления смерти душою, нет поднятия к НЕБУ - прямому или переносному (душевному небу). И этого ощутимо НЕДОСТАЕТ Вашей симфонии по сравнению с реквиемами прошлого столетия. По сути, и Вы тоже говорите нам только: ах, как не хочется умирать! Ну, не хочется, конечно. Но этого в конце XX века МАЛО.
...Все неудачи подбора стихов приносят ущерб также и самой симфонии...
А вот три последних стиха - прыжком выше восьми предыдущих, вот они выражают ВЫСОКИЕ мысли. Только они".
Созвонившись с женой Шостаковича, Александр Исаевич посетил его вечером 25 декабря. Жена просила не травмировать Дмитрия Дмитриевича. Одним словом, настоящего разговора у них не было. Не было и письменного ответа на письмо. Причина была, по-видимому, во взаимном непонимании, в различном видении, в разномыслии, в разночувствовании.
Идет последняя неделя 1969 года, кончаются 60-е годы нашего столетия. В связи с гастролями Большого театра в Париже Ростропович и Вишневская там. В этой же связи там и министр культуры Фурцева. Западные радиостанции говорят об интервью, которое Фурцева дала Французско-му информационному агентству: "Исключение Солженицына из СП - дело внутреннего характера, и Советский Союз не потерпит иностранного вмешательства. Солженицына много раз предупрежда-ли, но он продолжал нарушать устав СП. У Солженицына будет возможность печатать свои труды у себя на Родине. Все, что от него требуется, это писать хорошие романы. А клеветать на Советский Союз мы никому не позволим!"
Таково наше официальное кредо!
А в те же самые числа Би-би-си объявляет третью передачу по роману "В круге первом". При этом было сказано: "...роман Солженицына "В круге первом", получивший всемирную известность..."
И что нам до всемирной известности?..
Недавно состоялось партийное собрание Московского отделения прозы. В резолюции - пункт, осуждающий Солженицына. Поднялся Рудный: "Я - против. Мы ведь этот вопрос не обсуждали!" При голосовании из 90 голосов 22 было против. Конечно, Рудного уже куда-то вызывали...
28 декабря мы услышали по "Свободе": "Накануне Нового года страну лихорадит, она стоит на распутье: кто победит: догматизм, вдохновляемый именем Сталина, или дух обновления, символом которого является Солженицын?.."Все же наша жизнь постепенно входит в свою привычную колею. Мужу, наконец-то, хорошо работается. Бывает, продолжает писать и после обеда. А перед обедом мы бегаем на лыжах.
Дошла очередь и до новогодних поздравлений. Правда, Александр Исаевич грозится на поздравления вообще не отвечать и объяснять это так: до сих пор он слишком расточал время! Но сам кое-кому пишет поздравления. Например, Теушам:
Дорогие Сусанна Лазаревна и Вениамин Львович!
Поздравляю Вас с новым Десятилетием (по звучанию цифр все считают так, хотя правильней годик подождать). Ощущаю, что оно освещено зарей со своих первых же лет, если не месяцев. Желаю Вам здоровья, дожить до близкого (и трудного) восхода правды".
Прочтя это письмо, Сусанна Лазаревна воскликнет: "Неисправимый оптимист!" Вспоминается, что и, прочтя его Открытое письмо, многие спрашивали: "Где он увидел рассвет?.."
Сусанна Лазаревна тотчас же ответила Александру Исаевичу:
"Дорогой Александр Исаевич!
Очень радостно получить Ваше поздравление... Буду считать его счастливым предзнаменованием на все предстоящее десятилетие.
Поздравляю и Вас с наступающим Новым годом и желаю Вам увидеть "во плоти" то светлое, что видится Вашему духовному взору".
Муж готовит новогодние письма, которые я повезу на днях в Рязань. В письме к моей маме есть фраза: "...считаю, что вся ноябрьская история только УКРЕПИЛА мое положение".
А вот - из письма трем женщинам, у которых мы встречали в Рязани прошлый Новый год:
"Сердечно вспоминали Вас 31 декабря вечером - как мы славно в прошлом году встречали этот в общем не такой худой 69-й год. Все бенгальские искры на протяжении года, пожалуй, оправдались.
А теперь начинаются семидесятые, которые предчувствую, как светлые годы России, иначе не пророчествую больше никогда..."
Вот с каким настроением провожал Александр Исаевич 1969 год и встречал 1970-й!
В самый канун Нового года ему хорошо работалось. Закончил одну главу, начал другую.
В 10 вечера собрались тесным кружком в большом доме, на третьем этаже, в так называемой "таверне". На этот раз не было бенгальских огней и ананаса со свечечкой внутри, зато была маленькая елочка и две огромные свечи. Слушали по "Грундику" три записанные нами передачи "Круга первого". А Мильевна (что была сторожихой у Ростроповича) придумала каламбур:
Слава и иже
Пируют в Париже
Мы же,
Поднявшись в трактир
На свой микропир,
Пьем Славину славу,
Пьем Санину славу
И готовы в поход
В новый год!
В 12 часов ночи мой муж предложил тост за наступающие 70-е годы: "Я верю, что с 70-ми годами связан светлый день России даже с ближайшими годами.- И добавил: - Если этого не случится - больше я ничего не буду предсказывать!"
Глава X
НОВОЕ СТАТУС-КВО
В первый день наступившего 1970 года занимаюсь сборами. Решено, что какую-то часть января я проведу в Рязани. Моя поездка туда приурочена к школьным каникулам, чтобы я могла взять с собой в Рязань нашу с мужем любимицу Лилечку - младшую Вероникину дочку. Лильке обещано, что когда вырастет - станет помощницей своему дяде Сане. И я собираюсь уже начать ее по-серьезному к этому готовить.
Вечером я затеяла глаженку, а Александр Исаевич, тоже в "моей" комнате, печатает поздрави-тельное ответное письмо в "Новый мир", которое я повезу и брошу в Рязани, чтобы оно ушло с рязанским штампом: составляет, как обычно, длинный список дел для меня, пишет письма маме и Лильке.
Маме:
"Дорогая Мария Константиновна!
... шлем Вам сразу два веселых создания - Наташку и Лильку. К Натуське последнее время вернулась ее веселость и легкость... Она охотно и с большим вкусом хозяйничает, балует меня изысканными блюдами, много играет и только жалуется, что ей не хватает времени для "интеллектуальной жизни"... Мы здесь устроились уже основательно, особенно - после декабрьского авторейса, теперь почти все есть. И очень мило выглядит Ваш заполярный столик, здесь ему место.
Хочется, чтобы Вы отказались от унылых мыслей... Расставанье с нами Вам не грозит, только разлуки...
...Считаю, что вся ноябрьская история только УКРЕПИЛА мое положение".
Лиле:
"Дорогая Лилечка!
Поздравляю тебя с Новым годом!
Желаю тебе славно провести каникулы в Рязани! Но так как сплошной отдых очень утомителен, то не упусти из виду следующие занятия: