– Я давно утверждал, что орденские братья не совершают необдуманных поступков. – Рик Без Исповеди поправил манжет из мехельнских кружев. Если он не купил их в Тримейне, то здесь они могли попасть к нему только через контрабандистов.
– А союз с орденом полезен еще и потому, что капитанства и приораты расположены не только в герцогстве Эрдском, но по всей империи… («Теперь же, когда орден ослаблен, он должен осмотрительно распределять свою благосклонность», – таков был конец фразы, который я благоразумно проглотила. )
– В Эрденоне, помнится, вы декларировали свою непрязнь к политике. – Хотя Альдрик по-прежнему старался клюнуть меня, во взгляде его не было враждебности.
– Это не политика, а география… Я не изменила своего мнения. Что не помешает мне исполнить то, что от меня требует долг.
– Долг? Как это скучно…
– Может, хватит состязаться в остроумии? – проворчал Тальви. – Вам следовало познакомиться раньше, тогда бы вы успели утомиться, пуская пыль друг другу в глаза… Вернемся к делу. Не найдя поддержки у ордена, Дагнальд способен обратиться к другим источникам.
– Ты имеешь в виду подкуп герцогских полков? – небрежно осведомился Альдрик.
– Я имею в виду его императорское величество.
– Думаю, это вряд ли возможно, – осторожно произнес Ларком. – Дагнальд не дипломат. Такая личность вряд ли сумеет завоевать расположение двора, ведь это труднее, чем вызвать доверие братьев. Скорее уж император способен даровать власть над Эрдом одному из своих фаворитов.
– Если он хоть немного дорожит относительным равновесием сил в империи, он этого не сделает. Тайная полиция, как бы к ней ни относиться, работает неплохо, и в столице наверняка осведомлены о настроениях в герцогстве. Вирс-Вердер со своим глупейшим «Эрденон для эрдов», вызванным тем, что южные купцы снижают цены и тем подрывают его жалкие попытки заняться коммерцией, сыграл нам на руку. При победе одного из эрдских претендентов смута может закончиться довольно быстро. Но если власть получит ставленник Тримейна, начнется мятеж. Чтобы подавить его, придется перебрасывать войска с Юга, тратить немалые деньги, когда казна и так пуста…
Вот, значит, кому мы обязаны погромом в Эрденоне и, возможно, свежей могилой на кладбище Камби. А ведь этот конкурент, если верить Ларкому, еще не из самых худших. А Тальви, выходит, считает, что подобное – ему на руку?
Какому дьяволу я заложила душу, чтобы выполнить свой долг?
Нет, Тальви – не дьявол. Он просто человек, в котором человеческого очень мало.
– Не разыгрывай Катилину, мой друг, – произнес Альдрик. – Конечно, это привлекательный образ, и я нахожу между вами некоторое сходство, но не забывай, что он крайне плохо кончил.
Для меня эта фраза была совершенно непонятна, и учтивый Ларком это угадал.
– Катилина, – объяснил он, повернувшись ко мне, – это древний заговорщик. Он был порядочным негодяем, и я решительно не понимаю, что Альдрик нашел в нем привлекательного.
Рик пожал плечами.
– «Был знатного происхождения, обладал могучей силой, и душевной, и телесной… «
– «… но нравом скверным и порочным, – перебил его Ларком. – Ему с малолетства междоусобные войны, убийства, грабежи, гражданские смуты были…
– «Тело его сверх всякого вероятия терпело голод, холод, бодрствование, – улыбаясь, продолжил Рик. – Душа его – смелая, хитрая, непостоянная… «
Юный Ларком явно не замечал, что его подначивают.
– «В любом деле он лицемер и притворщик, домогающийся чужого, расточающий свое, сгорающий в страстях, в меру красноречивый, недостаточно разумный… «
– «Душа его ненасытная постоянно испытывала страсть к непомерному, чрезмерно высокому», – завершил цитату Рик. – Кто-нибудь считает это непривлекательным?
– Я считаю, что слова о том, будто излишняя образованность вредит делу, не лишены оснований, – ответил Тальви.
Рик поклонился в мою сторону, Ларком, ничего не понявший, моргнул.
Уверена, что Тальви сослался на меня, чтобы, как всегда, унизить остальных. Более того, это наверняка понял и Альдрик. Если он считает Тальви именно таким, каким изображен был человек, о котором они говорили, и все же признает его первенство… Хотя по части сходства кое в чем он ошибался. Это Тальви-то – «сгорающий в страстях»? А может, ошибаюсь я. Потому что одна страсть у него определенно есть. Властолюбие. И она сжигает все остальные.
Тальви, однако, своим замечанием удалось вернуть соратников к действительности. Но мое сознание как бы раздвоилось. Я внимательно слушала, как Тальви дотошно выспрашивает Ларкома о положении дел в императорском военном флоте и как они обсуждают, можно ли будет в случае необходимости быстро переформировать торговые флотилии купеческих компаний Эрда в военные, и одновременно следила в окно (занавеску вновь отбросило ветром), как проходит мимо Большого пирса тридцатипушечный линейный корабль под всеми парусами. Он двигался на запад, туда же, где располагалась имперская столица, и по иронии судьбы носил имя «Герцог».
В военно-морскую беседу Тальви и Ларкома вклинился Альдрик. Он повел речь о переговорах с семействами Кельсмайер и Олленше, при этом успев покосить глазом на меня, как будто считал само собой разумеющимся, будто мне об этом известно. Тут он ошибся. Но мое неведение могло сойти за хладнокровие.
Продолжалось это долго, особенно если учитывать, что посреди своих логических умозаключений Рик вдруг заявил, что проголодался и желает узнать, какова здесь кухня, и принялся пытать меня по кулинарной части не хуже, чем Тальви Ларкома по морской. Удостоверившись, что готовят здесь в расчете не только на грубые желудки шкиперов. Без Исповеди заказал обед и пару бутылок сладкого кипрского вина (которое я терпеть не могу), после чего вернулся к обсуждению своих прожектов. Ей-богу, своими капризами он превзошел бы любую придворную жеманницу. И все же мне было легче понять его, чем Тальви.
Вообще друзья (за неимением лучшего слова придется употреблять это) моего работодателя уделяли мне больше внимания, чем он сам, – один как новой интересной игрушке, которая к тому же еще и разговаривает, другой, по его собственному выражению, как «женщине благородного происхождения». Но я бы не поклялась, что сегодня Тальви притащил меня сюда им на погляденье. Вполне могло быть и наоборот.
Совещание становилось все менее вразумительным. Упоминался какой-то Каллист, с которым необходимо было увидеться Рику, снова возник Нантгалимский Бык. Черт побери, неужели нужно, чтобы я добывала сведения, которые мне вдобавок совершенно ни к чему, по намекам, по крохам?
Когда встреча великих сил подошла к концу, Рик Без Исповеди воскликнул:
– Клянусь спасением души! Я впервые вижу женщину, которая смогла по собственной воле промолчать несколько часов подряд. Нужно очень не любить политику, чтобы пойти на подобную жертву. А может, жертва приносится чему-либо другому… – он посмотрел на Тальви, – или кому-либо?
Я в ответ лишь развела руками.
– Вы правы, сударь. Не женское это дело – политика.
– А драться с восемью вооруженными противниками – это женское дело? – заметил Тальви.
– Разве их было восемь? По-моему, это явное преувеличение, – ответила я тоном, каким мадам Рагнхильд говорила о количестве оборок на нижней юбке или глубине декольте какой-нибудь модной дамы. – И что это было за оружие, право…
Если ему угодно хвалиться мной перед своими дружками («вот я какой орел, какую злыдню обломал»), что ж, я ему подыграю. А он с самого начала знал, что так будет. Я вспомнила, как после драки в Эрденоне он пожалел, что меня не видел Рик. И последний тут же промяукал:
– Знаете, когда вы попадете в очередную переделку, я бы хотел оказаться рядом с вами. Желательно посмотреть на ваш стиль…
Накличешь, подумала я, и была права, как впоследствии оказалось.
Но пока что заверила, что доставлю ему такое удовольствие, буде представится случай. После чего мы раскланялись не хуже самых лучших ученых обезьян на ярмарке в день святого Михаила. Первыми ушли Ларком и Рик, мы с Тальви задержались.
– Ты, как я погляжу, вытянула из молодого Ларкома все, что он знает.
– Разве из него что-то надо тянуть? Не знаю, как другие твои друзья, а эти двое – на редкость разговорчивы. Впрочем, ты сам поставил их в дурацкое положение, уверив в моей ложной осведомленности.
– Теперь она уже не ложная. Есть разные знания по степени важности…
– И только тебе дано определить, что мне положено знать.
– И как ты догадалась? – Он взял плащ, висевший на спинке стула. – Расплатись с хозяином.
– Здесь хозяйка.
– Не важно. Уходим отсюда.
Он подождал, пока я рассчитаюсь и перемолвлюсь с владелицей «Ландскнетта» парой слов, и мы вышли на улицу. Темнело. Долго же продолжалась эта болтовня!
Тальви свистнул, и кто-то появился из-за угла. Я цапнула было оружие, но пришельцем оказался Малхира. Ну, естественно, не станет же знатный господин шляться ночью по портовым улицам в одиночку.
– Где ты остановилась?
– В «Коронованной треске». Надеюсь, ты не собираешься следовать за мной туда?
– Почему?
– Здесь, – как маленькому, пояснила я ему, – Новая гавань, а там – уже границы Старой.
Кое-что про Старую гавань, очевидно, слышали и знатные господа.
– Приятно слышать, что ты опасаешься за мою жизнь, – сказал он.
– Скорее, за свою репутацию. На сильных мужчин при оружии нападают не так уж часто, а ночи сейчас светлые. И «Треска» еще не на худших улицах. Так что вряд ли тебе грозит что-либо страшное. Но вот чужака там отличат сразу, и, если свяжут его со мной…
– Выходит, я тебя компрометирую.
– В определенных кругах – да. Если я появлюсь с тобой в «Коронованной треске», это будет гораздо худшим оскорблением местных нравов, чем наш приход на ужин к Ларкому. – Я не хотела, чтобы в моих словах прозвучало злорадство, но оно прозвучало Однако не заметно было, чтоб оно сколько-нибудь задело Тальви.
– Бедняга Альдрик И ведь ты сказала ему, что даже не посещала приходской школы.
– Эта чистая правда И у меня такое чувство, что никто из вас подобной школы тоже не посещал.
– Мы возвращаемся к одному и тому же. Знания можно получить из самых разных источников.
– Просто читая книги, например.
– Согласен. И поскольку мое общество на сегодняшний вечер тебе нежелательно, могу предложить книгу. Если изысканное общество в «Коронованной треске» вытерпит такое зрелище, как Золотая Голова с книгой.
– В «Треске», ежели чужих не водить, от меня много чего вытерпят.
Нет, сегодня не удавалось мне так хорошо его уесть, как тем вечером в Эрденоне. И все равно не буду я рассказывать подробностей о перстне и книге.
– Жалко тебе будет расставаться с таким приятным жилищем. Но завтра, в десять утра, ты должна быть у церкви Марфы и Марии, что за Епископской. Мы покидаем Свантер.
Это уже другой разговор. Как научил меня опыт общения с Тальви, за отъездом должно было следовать новое поручение.
– Тогда – до завтра.
– Постой, а книга?
Я думала, что он шутит насчет книги, совершенно забыв, что с шутками у него туго. Оказалось – нет.
– Спасибо, эту книгу я уже… – начала было я и осеклась. Манускрипт, который он протягивал мне, был вовсе не «Истинными сокровищами Севера». Эта была «Хроника утерянных лет».
Руари дурил так, что я пожалела о своем согласии взять его взамен старушки Керли с ее кротким нравом. Ведь после скачки из замка Тальви до Свантера мне не приходилось никуда спешить. Более того, я, как и в Камби, всюду ходила пешком. А конь стоял в конюшне. Ну и застоялся, конечно. Правда, в последние дни, когда дела были улажены, я выбирала время, чтобы поводить его по двору, но это мало помогло, поскольку конюшенный двор в «Коронованной треске» тесный.
Руари пытался укусить меня, когда я его седлала, то и дело начинал бить задом, а стоило осадить его, норовил вырваться в голову кавалькады. Я же, напротив, придерживала его, пропуская вперед всех остальных. Пусть побесится, как-нибудь справлюсь.
Настроение у меня было, не в пример погожему дню, самое гнусное, и я была на грани того, чтобы начать дурить не хуже Руари. Теперь я уже не сомневалась, что «Хронику… « еще в замке Тальви подсунул мне нарочно, так же, как в Эрденоне велел Ренхиду привести меня на площадь Розы перед Торговой палатой. Что, между прочим, означало, что в замке следили за каждым моим передвижением – иначе откуда бы он знал, по каким полкам я шарила? Но не только это разозлило меня. Сама книга была тому виной, и в большей мере. Я не понимала, как можно потратить столько времени, чтобы записать подобный бред и предполагать притом, что в него поверят. В конце концов, мне все равно, что лепят о событиях тысячелетней давности и около того, но когда говорят о временах почти нынешних, подобных кундштюков я не переношу, и мне наплевать, что Блаженный Августин утвержал, будто времени не существует. «Это яснее ясного, обычнее обычного, – цитировал хронист епископа Гиппонского, – и это так темно, что понять это – открытие». Сами бы и занимались своими открытиями, чем дурить нас, сирых. Совершенно правильно, что женщин не допускают в университеты. Полностью одобряю. Нечего забивать мозги всякой чушью. Еще сказки про множество миров, подобных друг другу либо вовсе отличных, как-то укладывались в моей золотой голове, но уж фокусы со временем – ни в какую. А чертов хронист добавлял от себя, что некоторые вещи следует знать, но не пытаться их понять, ибо смысл их для человека слишком страшен. «Перечитайте Книгу Иова, дабы уразуметь то, о чем я говорю», – замечал он и тут же, прикинувшись в очередной раз добрым христианином, снова нырял в дебри языческих ересей. Что он плел, помилуй меня, грешную, Пресвятая Дева Мария! Ладно бы, он утихомирился на том, что в старину многострадальная страна наша пережила нашествие из тех миров, что под иными звездами. Так нет же! Якобы после спасения страны совместными усилиями эрдов и карнионцев (тут бы порядочный человек и поставил точку, и все были бы довольны) не все проходы между мирами были закрыты и не все страхолюдные твари исчезли. Жалость, с которой повествовал хронист о сих последних, не помешала тому оправдать их дальнейшее истребление. «Так и егерь, лес стеречь приставленный, раненого волка добьет или медведя, впавшего в бешенство, застрелит, ибо, обезумев от боли и ярости, много и много вреда несчастная тварь способна принести». И где, по наглости хрониста, якобы все это происходило! Умереть – не встать! Иномирные твари в Открытых землях! А в фонтанах в Эрденоне плещутся русалки, жернова на кинкарской городской мукомольне вращают тролли, а покойного Буна Фризбю, да будет ему земля пухом, посещали зеленые черти, о чем он мне сам неоднократно повествовал. Правда, то, о чем говорил хронист, по большей части происходило с южной стороны Вала. Тут снова шли бесчисленные ссылки на карнионскую поэзию и предания. Хороши же мы будем, если начнем искать правду в домыслах поэтов, особенно южных! У них там виноградников много, выжрал кувшин, скажем, скельского, тут тебе и миров всяческих привидится, и тварей каких угодно и сколько угодно, и время исчезнет, как вырубишься. И опять у автора получалось, будто южане умнее всех. Хотя, может, и не самые храбрые. То есть, кроме них, имеются и другие храбрецы. Однако якобы не храбрость решает дело.
«В древности карнионцы твердо верили, что успешно противостоять Темному Воинству и его порождениям может союз двух сил – мужской и женской. Ибо и мужчине и женщине Богом или природою изначально дарованы великие силы, по сути своей различные, даже противоположные, но равные. Благое начало приобретают они лишь в гармонии, действуя же разно, ведут к разрушению. Особенно касается это мужчин, ибо у них к разрушению возможностей больше, женщины же сильно преуспели в том, чтобы разрушать себя. Это было ведомо карнионцам, это знали и знают некоторые другие народы, от седой древности до наших дней. Но те, кто извлекает выгоду из розни мужчин и женщин, а таковых великое множество, делают все, чтобы знание это оставалось тайным».
Изложив подобные измышления, не вполне лишенные здравого смысла, автор тут же делал крутой поворот и, не переводя дыхания, сообщал: «Но, исходя из того, что нам известно о связи между мирами, и того, что оттуда извергается, сокрытие этих знаний, возможно, и к лучшему».
Приехали! Стоило огород городить!
«Автор сих строк, опираясь на собственный опыт и наблюдения, полагает: в тех краях, что были поражены Нашествием Темного Воинства, проходов в иные миры более не осталось. Прорехи в ткани Вселенной постепенно затянулись, как зарастают наши раны, ежели они не смертельны, оставляя уродливые шрамы и рубцы. Однако автору достоверно известно, что не оставляются попытки вновь открыть то, что закрыто. Предпринимаются они людьми невежественными, влекомыми корыстными интересами либо низменными страстями. Нам ведомо, что живой человек не может во плоти пройти между мирами. Известно также, какие губительные силы могут вырваться оттуда. Поэтому лучше, чтобы человек, который ломится в запертую дверь, был слишком слаб, дабы ее сломать. Но если тот, кто рвется в запредельные сферы, окажется достаточно искушен в древних знаниях, дай-то Бог, чтобы он причинил вред только себе и своим близким, как уже случалось. Но может совершиться и по-иному. Мы также не должны забывать, что всякая дверь не с одной стороны открываема. И никто не поручится, что наше прошлое не станет нашим будущим, и никому не дано угадать, когда это произойдет, ибо там, где нет времени, не бывает, по слову Блаженного Августина, и «когда».
Ради предостережения, а также в память о людях, душевно близких автору и коим не совсем чужды были изложенные здесь мысли, написана эта книга».
На этом рукопись кончалась. Дальше шла приписка, как меня и предупреждал Тальви: «Одна из копий. Оригинал хранится в семействе Брекинг, близ Гормунда».
Наконец-то надо мной прекратили издеваться. Ругаясь про себя на чем свет стоит, я заползла под одеяло – ночи были все еще прохладные – с твердым решением заснуть. И до утра меня мучили кошмары – меня, меня, спокойно дрыхнувшую накануне собственной казни! Вот до чего довела проклятая книжонка! Руна «анзус» стучала по моему черепу, как дверной молоток, и под этот грохот я лезла, зацепившись кошкой, по отвесной стене, а стена никак не кончалась, потому что будущее сразу же менялось местами с прошлым, и эрдская ладья с драконьей мордой прошла сквозь линейный корабль «Герцог». На веслах сидели эрды и карннонцы, мужчины и женщины попарно. Я стояла на вершине горы Фену – Скьольд, но они проплыли мимо, прямо к Валу. Один из них, что-то крича, указал назад. Я обернулась туда и увидела старика в коричневой рясе. Он рисовал на земле прутиком какие-то знаки. «Что это? « – спросила я. «Правая линия, – ответил он мне, как неразумному младенцу, – и левая линия, и средняя линия». «Это я и так вижу, я спрашиваю, что ты чертишь? « «Ты не понимаешь? – удивленно произнес он. – Совсем не понимаешь? Это знали и знают разные народы… Хорошо, вот тебе Четверо врат». Из каждых врат вышло по чудовищу, подобных тем, что обитают в морских глубинах и пропастях земли, никогда не видя света, и все они ринулись на меня, но не смогли убить – ведь у меня в груди не было сердца, мое сердце было камнем, вставленным в серебряный перстень, и красно-белый орнамент сплетался в венок, Арне же Арнарсон, крыса канцелярская, все твердил, что он посланник, но тьма не рассеется, потому что Брекинги ушли в Дальние Колонии Дорогой Висельников по проходу между мирами, дабы не сгореть в огне страстей, вместе с людьми, душевно близкими автору… Когда я проснулась, то готова была убить Тальви. Мало ему было издеваться надо мной, мало было придумывать задания одно дурней другого, все равно как капризный какой великан в нянькиных сказках, мало ему хватать меня за руку – синяки до сих пор остались, так он еще оказался сумасшедшим… С сумасшедшими никогда дел не вела. С дураками, пьяницами, припадочными – приходилось. И так уж по его намекам следовало, что он предназначает меня для каких-то иных целей, помимо участия в заговоре на правах девочки на побегушках. Но это можно было понимать по – разному. Однако из «Хроники… « выходило, что при связях с запредельными сферами без бабы – никуда. Как сказал древний поэт, правда не карнионский: «Без бабы все равно немощны и слабы», то есть он, конечно, сказал «без дамы», но смысл не меняется. «Со мной ты узнаешь нечто иное», – сказал Тальви, когда мы говорили о личных амбициях. Стало быть, речь шла о пресловутом «союзе мужчины и женщины». Между прочим, любезный автор «Хроники… « везде умудрился обойти вопрос, как сей союз должен осуществляться и должен ли он быть чисто духовным или таким, как заповедано Адаму и Еве? Или… ведь там было сказано, что живому человеку между мирами не пройти… Нет уж! До размягчения мозгов я еще не дошла. Конечно, я не верю, что Дорога Висельников есть благородное братство, бескорыстно спасающее людей от смерти. Но в богатых владельцев замков, которые ради связи с демонами приносят человеческие жертвы, я тоже не верю. Но чтобы с такими воззрениями, как у него, еще и в заговоры лезть, да к тому возглавлять их, похоже… А ведь они там явно считают его самым здравомыслящим…
Одним словом, выводя Руари из конюшни, я уже вполне созрела для того, чтобы высказать Тальви все, что о нем думаю, с применением многоразличных средств своего лексикона, из которых, без ложной скромности, скажу, могли бы обогатиться не только приходские школы, но и университеты, и даже коллегии августинцев. Но не тут-то было. На условленном месте, помимо Тальви с Малхирой, присутствовал молодой Гормундинг – вот уж кого давно не видела. И еще один человек из тех, что мне приходилось видеть в замке, имени его я, правда, не знала. А главное – там был Рик Без Исповеди (при всем безобразии его прозвища, оно было благозвучней фамилии) со свитой аж восемь человек. Красавчика Хрофта почему-то не было. Очевидно, они с Гормундингом несли службу при господине поочередно.
– Вообразите, – с места заявил Альдрик, – я только что обратил внимание, что нас собралось тринадцать путников. И не успел я огорчиться несчастливой примете, как появляетесь вы. Четырнадцатая! Решительно нам сопутствует удача!
И эти люди собираются вершить судьбы герцогства. Впрочем, верить в число тринадцать, в пятницу и в черных кошек ничуть не зазорнее, чем во множественность миров и Нашествие Темного Воинства.
Тем не менее при таком скоплении публики ругаться с Тальви я не стала, на что он, безусловно, и рассчитывал. Что поделаешь – он опять переиграл меня, и теперь, трясясь в хвосте кавалькады, я молча кипела от злости. Слава Богу, глупости Руари давали ей какой – то выход. Так что напрасно я обругала несчастного коня взамен его владельца. Но если Руари еще можно было научить умуразуму, то Гейрреда Тальви – никогда.
Правда, Альдрик его сегодня затмевал. Он всех затмевал. Из аметистового скельского бархата, пошедшего на его плащ, могла бы пошить платья пара воспитанниц мадам Рагнхильд, или даже три, если девочки не слишком толстые. Камзол был распахнут – а как же иначе, пояснил он, не то могут подумать, что у него рубашка несвежа. Пряжка на шляпе была немногим меньше моего кулака, оттого что другая столько перьев разом не удержала бы. По отворотам сафьяновых сапог волнами пущены кружева. Он был свежезавит, и, судя по виду его локонов, золотая пудра была знакома ему не по чужому опыту. Ехал он картинно избоченясь, буланый жеребец под расшитым седлом плясал, как цыган на ярмарке, а Рик время от времени принимался декламировать какие-нибудь рондели. А может, и не рондели – я в нынешней поэзии не смыслю. Свита его – молодые люди шлюховатой наружности – всячески делала вид, что по мановению господина мгновенно растерзает все и вся. Вот так. Будь я в ином настроении, меня бы это зрелище разозлило или рассмешило – смотря по обстоятельствам. А сейчас даже оно было милее, чем бредовые картины, вызванные к жизни Тальви.
Впереди меня ехал Эгир Гормундинг вместе со слугой из замка. Потомок славных эрдов то и дело оглядывался в мою сторону. Неудивительно – мы не виделись с тех пор, как я впервые приехала в замок. Много он успел наслушаться… Я, глядя на него в свою очередь, вспомнила старинную балладу.
Раненный в сече жаркой, Старый ярл умирает Меч родовой булатный Первенцу он вручает
«Сын мой, Вместе с оружьем Власть отдаю над родом Ибо настало время Мне обрести свободу
Вместо меня блюсти ты Будешь законы чести, Верности слову клятвы Кровной священной мести»
Что-то он там еще ему припоминает – чистоту сестер, почтение к старшим и прочее в том же духе.
«Пуще всего, наследник, Я тебе завещаю Ненависть до могилы К недругов злобной стае.
Гормундовы потомки В серых скалах гнездятся И на наши угодья Долгие годы льстятся
Да не угаснет пламя Нашей вражды вовеки, В этом клянись богами И на мече, мой Бреки»
Дальше пелось о том, что Бреки все же заключил с врагами мир, и в отместку за клятвопреступление собственный меч повернулся против него и отрубил ему ноги. И оставшуюся жизнь Бреки-ярл коротал калекой. Что противоречило рассказу о том, будто калеки у эрдов якобы сами обрекали себя на смерть. Впрочем, не исключено, что вообще все в балладе было выдумкой, как это обычно в балладах и бывает, единственно верным было, что «Гормундовых потомков» не уничтожили, и они со временем перестали «гнездиться в серых скалах» и построили город, что не помешало роду оскудеть, потерять свое владение, и… Бог с ними, разве их одних постигла такая судьба?