— Ничего не надо преподносить. Его вся страна знает. Пленки магнитофонные повсюду бродят. Я справки наводил. Он для провинции — почти как Владимир Семенович, царство ему небесное. Ты его только на большую сцену выпусти. Афишу сделай, чтобы народ прочитал — увидишь сам, что будет.
   — Сумлеваюсь я, однако, — протянул Бирман, но решение уже было принято.
   — Давай, знаешь, как сделаем? Возьму его в солянку, без афиши. Если реакция будет — будем думать.
   — Реакция будет. Так когда?
   — Ну давай тогда, завтра привози. Через пару дней у меня выезд. Воткну его в какой-нибудь концертик. Поглядим, что за гений.
   — Заметано, — хмыкнул Сулим и повесил трубку.
***
   Толику было за пятьдесят. В силу возраста и количества денег, которые давали ему возможность общаться с людьми значительными и проводить досуг в местах дорогих, красивых и для широкой публики недоступных, он очень придирчиво оценивал каждого своего нового знакомого.
   Утром, когда раздался звонок в дверь и Толик, перед тем, как открыть ее, привычно заглянул в глазок, он был слегка разочарован. На площадке стоял Андрей Сулим, как всегда, одетый с иголочки, в новехоньких джинсах, белых кроссовках, только начавших входить в моду и цветастой, «гавайской» рубахе, а рядом с ним — совершенно заурядного облика молодой парнишка неуловимо провинциального вида.
   Длинные темные волосы, небритый подбородок — и борода-то на нем не росла, а так — кусты редкие и неопрятные, несвежая даже в глазок футболка, штаны — «самосторок» защитного цвета и китайские стоптанные кеды.
   «С ним, конечно, нужно будет повозиться, — подумал Толик, не открывая дверь. — Если, вообще, из такого чучела что-то путное можно сделать».
   — Это я, — сказал Сулим, глядя в глазок. — Открывай давай.
   — Да вижу я. — проворчал Бирман и не спеша скинул цепочку, повозился с замками и, наконец, распахнул дверь.
   — Заходите. Кофе будете?
   — Будем, — угрюмо буркнул парнишка, которого никто не спрашивал. Множественное число, в котором был поставлен вопрос являлось данью привычной деловой вежливости. Мнение волосатого юноши интересовало Бирмана в последнюю очередь, а сам вопрос адресовался исключительно Сулиму.
   «Да он еще и хам к тому же», — подумал Толик, аккуратно посторонившись, чтобы не прикоснуться паче чаяния к вонявшей потом футболке молодого гостя. Гость, между тем, втащил с площадки гитару в синем матерчатом чехле и, не снимая кед, двинулся на кухню с таким видом, словно бывал в квартире Бирмана уже много раз.
   — Ну, здорово.
   Суля протянул Бирману руку.
   — Кофе растворимый? — донесся из кухни голос юного дарования. — Если есть молотый, то, давайте, я сварю. Я умею как надо.
   — Сейчас, — буркнул Толик себе под нос. — Разбежался… Это и есть твой гений?
   — А что? — загадочно улыбнулся Сулим. — Ты погоди, ты его послушай…
   — Если бы я всех, с кем работаю, слушал, я бы давно уже в психушке сидел, а не кофе с твоими приятелями распивал. Мне важно, как на него народ пойдет. А я в музыке вообще ничего не понимаю, мне-то что… Пусть хоть «Князя Игоря» поет. Лишь бы бабки шли.
   — Кстати, насчет бабок, — заметил Суля, придержав Толика за локоть. — Давай сразу этот вопрос решим. Сколько ты за него хочешь получить?
   — Сейчас ничего сказать тебе не могу. — Толик неприязненно посмотрел в сторону кухни, откуда доносилось позвякивание передвигаемой на столе посуды.
   — Сейчас сделаем пробу. Ну, понятно, что-то он заработает… А потом уже решим.
   — Хорошо. После конкретизируем. — улыбнулся Сулим. — Ну, пойдем на кухню, что ли? А то там он у тебя беспорядок устроит. Ты же не любишь, когда у тебя беспорядок?
   На кухне остро пахло подгоревшим кофе.
   Леков сидел на высоком табурете и смотрел в окно. Квартира толика смотрела прямо на Мосфильмовскую набережную, молодой гость был поглощен созерцанием серых вод Москва-реки и до вошедших на кухню ему явно не было никакого дела. Во всяком случае, он ни взглядом, ни жестом не выказал ни малейшего интереса ни к хозяину, ни к Андрею Сулиму.
   В руках у Лекова была дымящаяся чайная, двухсотпятидесятиграммовая кружка с дымящимся кофе, который он и прихлебывал, шумно втягивая в себя напиток и, время от времени, жмурясь.
   Бирман посмотрел на стол. Так и есть. Этот хам сварил кофе только себе. Кстати, он же сварил…
   Ну конечно. Толик смолол себе с утра последние зерна Того Самого, настоящего, что приятель Вовка Вавилов аж из Мозамбика привез и Бирману подарил как-то. Толик никогда гостям этот кофе не предлагал, сам только пил. Совершено ядерный напиток. В Москве такого даже со всеми связями — и его, Бирмана, и, даже, самого Вавилова днем с огнем не сыщешь. Не поставляется. Только если привезет кто из друзей…
   Начиная внутренне закипать, Толик полез в настенный шкафчик, молча достал банку с растворимым, совковым, светло-коричневым порошком без вкуса и запаха, бухнул в чашку сразу две ложки, плеснул кипятку и начал остервенело размешивать чайной ложечкой упорно не желающую растворяться пыль.
   Хорошее начало. Если этот артист так называемый, с первых секунд знакомства умудрился ему, Толику Бирману, собаку съевшему на общении с самыми амбициозными артистами, так настроение испортить, что же будет на выезде, когда они в одной гостинице будут сутками сидеть, в одном автобусе трястись, в одном, упаси Господь, самолете с ним…
   О том, что он окажется с наглым парнем в одном самолете, да еще в соседних креслах, Толику даже думать не хотелось. Пора заканчивать этот балаган. Нужно поставить наглеца на место. Показать ему, кто здесь есть кто.
   — Программа какая у тебя? — сухо спросил Бирман.
   Парень продолжал молча смотреть на Москва-реку.
   — Слышишь, артист, я к тебе обращаюсь.
   — У дружка своего спроси, садюги, — не оборачиваясь прошипел сквозь горячий кофе Леков. — Мне без разницы.
   Бирман покачал головой и посмотрел на Сулима.
   — Пойдем-как в кабинет, — сказал Суля. — Поговорим. Пусть он здесь…
   Толик опасливо посмотрел на стенные шкафчики, на новенький холодильник, на цветы, горшки с которыми стояли на подоконнике в опасной близости от ленинградского артиста.
   — Не бойся, он ручной у меня, — хмыкнул Суля.
***
   — Так бы и сказал, что он тебе денег должен.
   Толик заходил по кабинету из угла в угол.
   — Он тебе должен, а я с ним ебись по полям и лесам родной страны. Ты считаешь, что это правильно?
   — Толя, да ты на нем сам заработаешь немеряно. Давай сразу так — если проба твоя не проканает — разбежались. Я другого администратора для парня найду. А если пойдет — мои пятьдесят процентов. Ему вообще ничего не платишь. Я из своих пятидесяти отстегну, чтобы с голоду не сдох. Да ты же его видел — ему и не надо ни черта. На водку только, на дурь…
   — Так, значит, тут еще и дурь у нас будет? — сморщился Бирман. — Мало мне проблем.
   — Ну, я не знаю, — пожал плечами Сулим. — Это, как уж ты себя с ним на гастролях поставишь. Ну, приставь к нему кого-нибудь…
   — Делать мне больше нечего, как нянчится с твоими недоумками.
   — Ну так как? Договоримся пятьдесят на пятьдесят?
   Толик Бирман отдавал себе отчет в том, что эмоции при обсуждении финансовых проблем лучше исключить.
   — Давай таким образом решим проблему, — сказал он, с отвращением допив остатки растворимого кофе. — Сейчас, по пробе — все пополам. А там — как пойдет. В общем, я оставляю за собой право пересмотреть свой процент.
   — Толя…
   Сулим подошел к товарищу вплотную и положил ему руки на плечи. — Ты что меня, — он ласково улыбнулся. — за лоха держишь? Я же знаю твои гонорары. Неужели мы с тобой не договоримся? Я знаю про тебя, ты знаешь про меня. Скажи, я похож на лоха? Я когда-нибудь туфту гнал?
   — Ну, пока что нет, — хмуро ответил Толик.
   — Вот и работай спокойно. Я же сказал — проба не проканает — отправляй его в Ленинград со спокойным сердцем.
   — А ты откуда узнаешь — проканает проба или не проканает?
   — Мы же взрослые люди, Толя, к чему такие детские вопросы. Когда дело касается моих денег, я всегда знаю все.
   Бирман задумчиво посмотрел на старого знакомого. Впрочем, не такой уж он и старый. Едва за тридцать. А бабки метет такие, которые Бирман начал только после сорока зарабатывать. На крутежке билетной в Москонцерте. Сейчас-то, разумеется, много больше у него, у Толика Бирмана в обороте, но и годы, годы… Еще немного покочевряжится по кабакам столичным с крутыми телками, а там, глядишь, и телки уже отпадут. А у Сули — у него еще все впереди. Можно только позавидовать. Впрочем, это уж как судьба решит.
   — Грека ты, кстати, давно не видел? — спросил Суля как бы невзначай, но Андрей мгновенно напрягся, глаза его, секунду назад сверкавшие обычным для Сулима веселым азартом потухли.
   — Давно. Мы с ним разными дорожками ходим, — соврал он и увидел отчетливо, что Толик понял, что он соврал. Но, в неписанном кодексе делового общения, которому следовали и Толик и Сулим и тот же Грек был специальный пункт, который в народе именуют «Слово не воробей, вылетит не поймаешь», а в узком кругу деловых людей — «За базар ответишь».
   Уточнять Толик не стал. Если Суля говорит — «нет», значит есть у него на то свои причины. И проблемы, как следствие этих причин. А у Бирмана своих проблем хватает. Ох, да еще как хватает.
   — Ну что, — снова обретя спокойствие, уточнил Суля. — Договорились?
   — По рукам, — улыбнулся Толик Бирман. — Пойдем, с объектом нашим пообщаемся. Ты меня с ним, все-таки, поближе познакомь. И расскажи, кстати, как ты его из запоя выводил. Авось, пригодится.
***
   Через два дня уже в Ленинграде Суля встретился с Греком.
   Они не ходили разными дорожками, как сказал Андрей Сулим Толику Бирману. Хотя ему, Сулиму, порой очень хотелось, чтобы дорожки эти не пересекались никогда. Чтобы он вообще не знал, кто такой этот Грек, как он выглядит и чем занимается.
   Но когда он начинал об этом думать, то неожиданно понимал, что, на самом деле и не знает толком, кто такой Грек и, уж, тем более, чем он на самом деле занимается.
   Однако, последнее время выходило так, что в какую бы сторону Сулим не пошел, куда бы не сунулся, в какое бы русло не направил свою деятельность, рано или поздно и деятельность его и сам он лично упирались в загадочную фигуру Грека. Все, что было известно из его биографии это то, что в прошлом он был инженером-турбиностроителем.
   — Ну что? — спросил бывший турбиностроитель нынешнего фарцовщика. — Как живет столица?
   — Как обычно, — уклончиво ответил Сулим. — Что ей сделается?
   — Н-нда. Что ей сделается, — пробормотал Грек, почесывая подбородок. — Пока ей не сделается ничего. А там видно будет.
   Он хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, в котором сидел, закинув ногу на ногу, словно сознательно прерывая давние размышления, которые могли завести его слишком далеко от дел насущных и неотложных.
   — Так, конкретней, Андрей. Что Толик? Взял пацана?
   — Взял, — коротко ответил Сулим.
   — И на каких условиях?
   Андрей вкратце описал беседу, произошедшую между ним и Бирманом, описал вполне достоверно, за одним небольшим исключением — по его словам выходило, что Бирман хотел получать с Лековских гонораров не пятьдесят процентов, а семьдесят. А Суля на него наехал, уболтал и опустил планку до шестидесяти.
   Сказавши это, он посмотрел на Грека с довольным видом, словно ожидая благодарности за отлично выполненную работу.
   Грек помолчал, покачал головой, сощурился и сказал:
   — Молодец. Отлично.
   Суля с облегчением сел в кресло напротив Грека. До этого он стоял, только что не вытянувшись во фрунт. Так уж получилось, так всегда получалось вне зависимости от желания и внутреннего состояния Сулима. Грек чертовски здорово умел выстраивать мизансцены.
   — Молодец, — повторил Грек. — Только про семьдесят процентов ты заливай где-нибудь в другом месте. Я вижу, что, в лучшем случае, пополам вы сговорились Ты свой табаш сюда, пожалуйста, не вбивай, Андрей. Ты на другом должен зарабатывать, а не крысятничать, не рвать куски у своих. Нехорошо. Впрочем, я проверю, как вы там договорились.
   Грек встал с кресла, прошелся по комнате, остановился перед картиной, висевшей на стене.
   На картине были изображены два варвара на фоне горящего города. Один из варваров стоял у другого на плечах. Лицо нижнего было напряжено и сосредоточенно, тот, что находился наверху, наоборот — вид имел вдохновенный, одухотворенный, лицо его выражало подлинный восторг. Длинные светлые волосы растрепались, борода спуталась, глаза сверкали. Оскалив зубы варвар старательно отбивал небольшим кузнечным молотом нос у беломраморной статуи.
   — М-мда, — снова сказал Грек. — так, говоришь, в столице все хорошо?
   Не дав Суле ответить на риторический вопрос он резко повернулся и спросил:
   — Так, а с этими-то двумя, с этими-то, как их там бишь?…
   Грек пошевелил в воздухе пальцами.
   «Играет, гад, — подумал Сулим. — Никогда ведь не забывает ничего. Ни одной фамилии или имени. Если ему хоть один раз кого-то назовешь — кликуху ли, или натуральные имя-отчество, запомнит на всю жизнь. Чего прицепился?».
   — Куйбышев…
   — Да-да. Куйбышев, это, который Ихтиандр. И второй — Царев. Так?
   — Да, — ответил Суля.
   — С ними-то как быть? Они же тебе должны? Точнее, нам. Точнее — мне… Но, в данном случае, это не суть важно. Товар-то ты им сдал? А Леков этот — он вообще здесь не при делах. Это их проблемы — кому что они там отдали, кто кому у них там должен. Так что они нам деньги возвращать должны, а не Леков. Так я думаю? Это же не их идея — парня доить. Моя идея. Они, что же, считают, что артист этот им теперь деньги принесет, они тебе их отдадут и все — взятки гладки? Правильно ли это?
   — Ну-у…
   — Да что тут нукать, что тут нукать, Андрюша? Неправильно это, не по-людски. Они сами должны нам долг отдать. Думай, бизнесмен, думай…
   — Так они, вроде, при мне и договорились. Прижали этого Лекова к стенке и сказали — деньги доставай где хочешь. Он им пообещал, что достанет. То ли за травой собирался в Киргизию съездить, то ли еще что…
   Грек устало отмахнулся.
   — Ладно, ладно… Собирался — не собирался, какое это имеет значение. Меня там не было, я не знаю, кто там куда собирался. Но ни в какую Киргизию он не поехал — факт?
   — Факт, — согласился Сулим.
   — А поехал он по моей наколке в Москву. С тобой вместе. Факт?
   — Ну, — кивнул Андрей.
   — Я всю жизнь работал, — сказал Грек. — Я считаю, что мужчина должен работать. Обязательно. Иначе он — не мужчина. И ни жалости, ни сострадания не достоин. Эти ребятки палец о палец не ударили, чтобы себя как-то реабилитировать в наших с тобой глазах. Так что же, пусть им все с рук сойдет? Так дела не делают. Тунеядцев воспитывать надо. Так нас Советская власть учит. В общем — артист — артистом, он у нас по особой статье будет проходить. А бабки я бы хотел с них получить. С Ихтиандра этого, с Царева. Ихтиандр… Надо же. Кличка, тоже мне, романтики… Вот и пусть поплавает, поныряет, сокровища поищет. Глядишь, найдет. Крути их, Андрюша, крути по полной.
   — Так, может, того, — неопределенно пробормотал Суля. — Как бы… Ну, акцию устрашения… А?
   Грек развел руками.
   — Меня это не касается. Впрочем, — он подошел к окну, встал к Сулиму спиной и проговорил устало, как делал всегда, когда хотел дать понять об окончании аудиенции, — впрочем, летальных исходов мне не нужно. Делай что хочешь, а если ничего не получится, веди ко мне. Но только, подчеркиваю, если исчерпаешь все свои возможности. Я проверю.
***
   Сулим исчерпал свои возможности на редкость быстро. На самом деле, ему вовсе не хотелось заниматься запугиванием Царева с Ихтиандром. А еще больше не хотелось портить с ними отношения. Не то, чтобы он их побаивался — кроме Грека он не побаивался в городе практически никого. Были, конечно, люди очень опасные и серьезные, были просто воры в законе, авторитетные товарищи, были наконец, органы охраны правопорядка, КГБ и разные оперотряды, но… С опасными и серьезными людьми Сулиму было нечего делить — его бизнес стоял особняком, а конкурирующие фарцовщики по своему масштабу были значительно мельче Сулима и его товарищей. С законными ворами он иногда выпивал в ресторанах, но, тоже — бизнес Сули и бизнес «законных» практически не имел точек соприкосновения. При всем при этом, Сулим знал, что, случись какая неприятность, он даже может рассчитывать если не на прямую помощь, то, хотя бы, на полезный совет со стороны некоторых личностей, особо приближенных к «законным». Что до органов охраны правопорядка в самых разных их формах и видах, то Сулим прекрасно отдавал себе отчет в роде своей деятельности и часто говорил себе, что под дулом пистолета его никто не заставлял заниматься тем, чем он занимался уже почти десять лет — органы являлись необходимым злом и, одновременно, достойным противником. Что может желать себе настоящий мужчина? Деньги, любовь красавиц и достойного противника для рыцарского турнира. А какой противник в Советском Союзе может быть более достойным, чем Органы?
   Много кого знал Суля в Органах, много с кем даже выпивал-закусывал, доставал кое-что из одежды или аппаратуры. Конечно, были там и подонки, и много — не то, чтобы совсем уж неподкупные, а не понимающие собственной выгоды, принципиальные и зашоренные. При этом они и взятку могли принять, но смотрели такими волками, что выпивать с ними Суля никогда бы вместе не стал. Зато те, кто походил на людей — например, вот, хоть тот же капитан Буров и еще несколько человек — те вполне были приятны в общении. Разбирались в современной музыке и фасонах одежды, находил с ними Суля общие темы для разговоров и даже девочек для них снимал. Везде люди работают, всегда можно договориться.
   Царев с Ихтиандром не входили в число людей опасных — обыкновенные мелкие мажоры. Правда, последнее время размах их операций несколько вырос, но до Сулиного уровня им было еще далеко. Однако, они были людьми, если не считать последнего случая, надежными и покупателями постоянными. Через них товар шел уже в мелкую розницу, деньги эти ребята платили сразу и почти не торгуясь — Суле невыгодно было терять отлаженный канал сбыта. Последнему же проколу Сулим на самом деле не придавал большого значения. Он в своей жизни терял уже столько денег и вещей — иногда милиция отнимала, иногда «кидали» недобросовестные партнеры, несколько раз просто квартира Сулина была обворована в его отсутствие. Ясное дело, по наводке работали воры, но кто ее найдет, эту наводку. И в милицию не заявишь — спросят — а откуда у тебя, парень, восемь видеомагнитофонов, упаковки с блоками американских сигарет и склад джинсов? Не говоря уже о валюте.
   Он знал по опыту, что материальные потери, особенно при общем характере его работы — дело более чем поправимое и не расстраивался из-за временных неудач. Неудачи эти покрывались с лихвой и довольно быстро. В случае Ихтиандра с Царевым он уже давно ждал чего-то подобного — не бывает так, что люди работают годами и ни разу никто их не опускает. Даже с авторитетными людьми такого не случается, а уж с начинающими мажорами — и подавно. Жаль, конечно, товара, но это не повод для того, чтобы рвать с надежными ребятами отношения окончательно и бесповоротно. Проучить их, конечно, стоит, но пусть лучше это сделает Грек. А когда все успокоится, Суля опять начнет вести с ними дела, но уже на других условиях. Да и парни после грековой науки, которую он им задаст непременно, станут аккуратней и тише, можно и табаш их немного понизить — ничего, они свое возьмут. Дело молодое, у них еще все впереди. А проучить их как следует, конечно, нужно.
   Он встретился с Царевым через несколько дней после беседы с Греком и сообщил ему, что ему вместе с Куйбышевым необходимо встретиться с одним человеком для важной беседы.
   — Это зачем еще? — спросил Царев. — И с каким человеком?
   — Увидишь. Но сделать это нужно. В ваших интересах. Все понятно?
   — Понятно, — хмуро кивнул головой Царев. — Только, если насчет бабок, сам знаешь…
   — Я знаю больше, чем ты предполагаешь, — важно ответил Суля. — Так что, короче. звони другану своему и подъезжайте вечером, часикам к семи в «Пулю». Я вас там найду.
   — Ладно, — мрачно сказал Царев. Судя по тону Сули неприятности не кончились, а только грозили начаться.
***
   — Меня зовут Георгий Георгиевич, — сказал Грек, не вставая из-за стола. Стол, как заметили одновременно искушенные в ресторанных посиделках Царев и Ихтиандр, был накрыт на одного и то достаточно скромно. Ну, пара бутербродов с икрой, бутылка коньяка, ну, салатик, шашлычок. Судя по всему, будет еще кофе или что-то вроде этого. Может быть, мороженое. Не гуляет человек, сразу видно.
   Царев хотел было представиться, но Георгий Георгиевич махнул рукой.
   — Знаю, знаю.
   Он ткнул пальцем в сторону Ихтиандра.
   — Ты — Куйбышев. Игорь. По прозвищу…
   Грек поморщился.
   — …Ихтиандр. Ты, — он указал на Царева, — Царев. Давайте, ребята, не будем терять времени.
   Грек отодвинул тарелку с остатками шашлыка, махнул рукой официанту.
   — Коля, кофе принеси пожалуйста…
   — Сейчас сделаем.
   — Я не знаю, что вам про меня Сулим наговорил…
   — Ничего, — честно ответил Ихтиандр.
   — М-да? — с сомнением в голосе спросил Грек. — Ну что же… Это неправильно с его стороны. Мог бы и сказать, что товар, который вы просрали, это товар мой. И что Сулим работает на меня. В числе прочих.
   — Мы догадались, — скромно ответил Царев. — Но мы вели дела с Сулимом…
   — Да, — подтвердил Куйбышев. — И мы с ним все обговорили. Деньги вернутся. Нас там кинул один парень…
   — Я знаю, как и о чем вы договорились. Этот музыкант ваш… Короче говоря, это я его пристраиваю сейчас… На заработки отправляю. Если бы не я, ничего бы у вас не вышло. Понимаете, что я имею в виду?
   — Но… — начал Ихтиандр.
   — Понимаем, — оборвал его Царев. — Вам нужны отступные…
   — Не отступные, — поправил его Грек.
   — Что, еще раз всю сумму, что ли, нам платить? — поднял брови Куйбышев.
   — Это не обязательно, — сказал Георгий Георгиевич.
   — Так что же вам тогда нужно, — вежливо, как только мог, спросил Царев. Он чувствовал опасность, исходящую от скромного господина, допивающего свой коньяк и пытался не накалять атмосферу.
   — Что мне нужно?…
   Грек кивнул официанту, поставившему перед ним чашечку кофе.
   — Вы знаете, парни…
   Он начал размешивать сахар — две ложечки на маленькую чашку. Царев внимательно следил за действиями Георгия Георгиевича и отметил, что сахару он кладет в кофе довольно много. Впрочем, на вкус и на цвет товарищей нет.
   — Знаете ли… Я, отчасти, хочу вам помочь. Ну это, конечно, не исключает наших чисто деловых отношений и вашего мне долга. Само собой, это проходит отдельной статьей.
   — Помочь? — спросил Куйбышев.
   — Да, Ихтиандр, — спокойно ответил Грек. — Именно помочь. А то пропадете вы.
   — В смысле? — попытался уточнить Царев. — Мы с деньгами решим вопрос, Георгий Георгиевич. Можете не сомневаться. Вам если Суля… То есть, Сулим, если вам не говорил, то я скажу — мы никогда никого не подставляли. Прошляпили бабки — сами вопрос решим.
   — Это само собой, — сухо сказал Грек. — Я за это вообще не волнуюсь. Я о другом. Вот вы чем занимаетесь?
   — В смысле? — снова спросил Куйбышев.
   — В смысле — чем деньги зарабатываете?
   — Так, вы знаете, неверное, — ответил Царев.
   — Знаю. Перепродажей джинсов и видео. И прочего барахла.
   Грек отхлебнул кофе. Одобрительно покачал головой.
   Царев с Куйбыщевым молчали, ожидая продолжения.
   — А что вы будете делать, когда будут в нашей стране продаваться и джинсы и видео? В любом магазине? В любых количествах?
   — Это, если и будет, то очень не скоро, — сказал Царев. — На наш век хватит.
   — Ну да, конечно. Только, я вас уверяю, что очень скоро само понятие «фарцовка» отомрет.
   — Да? — спросил Куйбышев. — Может быть…
   — Так и что вы будете делать? — я задал вопрос.
   — Деловой человек всегда найдет, чем ему заняться. — сказал Куйбышев. — Вы не волнуйтесь, Георгий Георгиевич, мы деньги…
   — Я не волнуюсь, — отрезал Грек. — Если кто не понял, я повторяю еще раз — не волнуюсь.
   Царев и Куйбышев опустили глаза. Злить этого странного Георгиевича, пожалуй, не стоило.
   — Вы не понимаете, парни, что сейчас происходит. Не понимаете. Не дальновидны вы. Все в вас хорошо, только, вот, перспективы не чувствуете.
   — А вы думаете, что-то изменится? — спросил Царев.
   — Изменится? Это не то слово. У нас в России время течет странным образом. По другим законам. Не так, как ему положено, а как-то…
   Он сделал еще глоток кофе.
   — Оно, знаете ли, морщинится. Вот и сейчас мы находимся в такой своеобразной морщине времени. Как перескочим через нее — сразу окажемся в другой эпохе. Понимаете меня?
   — Не совсем, — честно признался Куйбышев.
   «Да он наркоман просто. Или псих», — подумал Царев.
   — В этих морщинах проваливаются десятилетия, а то и столетия… Другие страны переходят из одной экономической формации в другую плавно, долго, постепенно, так? А у нас — время морщинится, в морщину эту проваливаются те самые десятилетия, которые нужны для акклиматизации народа, для того, чтобы более или менее безболезненно перейти к новым экономическим и социальным отношениям. И получается так — бац! — просыпаешься утром, и ты уже в другой стране…