Страница:
Так вот, похоже, что Грег, Эд и я угадали. Результаты моей сделки по купле-продаже двухлетних и десятилетних облигаций только-только начинали сказываться, но и они придавали мне уверенности. Приобретенные Грегом восьмипроцентные облигации со сроком погашения в ноябре 2021 года пошли вверх, или, во всяком случае, их цена падала заметно медленнее, нежели на те бумаги, что он уже продал. Тем не менее до полного благополучия нам было пока далеко. Боб не скрывал своей озабоченности, однако, судя по всему, решил дать нам еще какое-то время.
Карен обхаживала клиентов. С одним она уже ужинала в четверг, с несколькими другими должна была встретиться в понедельник в Париже. Поэтому она решила провести там выходные, погостить у подруги, с которой познакомилась еще в детстве, когда та по обмену проходила у нас обучение. Английским ее подружка так и не овладела, я по-французски говорил еще хуже, так что меня в Париж не пригласили. Теннис пришлось отменить. Я особо не огорчился, в Ньюмаркете проходили интересные скачки, на которых мне очень хотелось побывать.
Вернулась Карен вечерним рейсом в понедельник и домой добралась лишь около десяти часов. Я налил ей бокал вина, и мы устроились на софе в гостиной.
– Как съездила?
– Отлично!
– Как Николь?
– Прекрасно. Пришла наконец к выводу, что Жак как раз тот, кто ей нужен.
– А ты что думаешь по этому поводу?
Карен хмыкнула и показала оттопыренным большим пальцем в пол.
– Зануда!
– Да ты что! Но не занудливее меня, надеюсь?
– О нет, милый. С тобой никому не сравниться! А ты как съездил в Ньюмаркет?
– Можно сказать, неплохо. Просадил всего двадцать фунтов. Слушай, в субботу я пригласил Грега в Эскот. Поедешь с нами?
– Прости, я бы с удовольствием, но в эти выходные мне нужно навестить маму. Она так просила. Поедешь со мной? – Карен закинула голову и от души расхохоталась.
Ответ на этот вопрос был заранее известен нам обоим. Мамаша у Карен – особа весьма властная и нервная, все ей не так, а уж над дочерью кудахчет как наседка. Она по-прежнему жила в собственном особнячке на окраине Годэлминга, в том самом, где выросла Карен. Отец бросил их, когда Карен было всего двенадцать, и ее мать так и не смогла его простить. Как, впрочем, и Карен. По этой причине я отношусь к ее мамаше с полным пониманием и сочувствием, однако это отнюдь не означает, что я должен проводить свои выходные в ее обществе.
– Но ведь тебе не обязательно уезжать прямо в пятницу?
– Думаю, нет. А что? У тебя какие-то планы? – Карен хитро улыбнулась – в пятницу у нее день рождения.
– Я заказал столик в «Кафе дю марше». Ты должна его помнить.
Она, задумчиво улыбаясь, кивнула. Последний раз, когда мы посетили это заведение полтора года назад, был ознаменован переходом наших отношений из дружеских в любовные. Конечно, она запомнила.
– Блестящая идея, – одобрила Карен и благодарно поцеловала меня в щеку.
После перелета Карен чувствовала себя утомленной, и мы решили ложиться спать. Настроение у нее было прекрасное, я слышал, как она напевала под душем. Однако когда мы улеглись в постель, и я прижался к ней, поглаживая атласную кожу бедра, она чмокнула меня в нос и отодвинулась.
– Не надо, Марк. Я жутко устала, честное слово.
Я лежал и смотрел, как она засыпает с полуоткрытыми в улыбке губами.
– Извини, что так поздно, – начал он.
– Да нет, ничего, – промямлил я, приподнимаясь на локте.
Молчание. Я ждал, когда брат заговорит, но наконец не вытерпел:
– Эй, Ричард, я слушаю!
– Марк, не сможешь ли ты приехать на выходные в Шотландию? Мне надо кое-что с тобой обсудить.
– Так, значит... Ага, минутку, – я тянул время, до Шотландии ведь не рукой подать. – А мы не можем обсудить это по телефону?
– Her, никак нельзя, только при личной встрече. У меня возникли трудности. И очень серьезные, на самом деле.
Да уж куда серьезнее, если Ричард решился позвонить мне. На протяжении его недолгой карьеры предпринимателя брату приходилось попадать во всевозможные критические ситуации, но за исключением того, единственного, раза, когда в прошлом году ему понадобилась наличность, он никогда не обращался ко мне за помощью.
Я с тоской подумал о толчее в аэропортах и вечной неразберихе с рейсами. Потом вспомнил о «Кафе дю марше» и о скачках в Эскоте. Вылететь к Ричарду я смогу только в субботу вечером после последнего заезда.
– В субботу вечером тебе подойдет?
– А в пятницу никак не получится?
Отменить свидание с Карен? Но ведь это же ее день рождения! Дата для нее особенная, да что там для нее, для нас обоих! Нет, не пойдет.
– Никак, только в субботу вечером.
– Ладно, – согласился он, в голосе его слышалось разочарование. – Вылетай восьмичасовым рейсом, в Эдинбургском аэропорту я тебя встречу.
– Договорились. Пока. – Я положил трубку.
– Кто это? – сонно шевельнулась Карен.
– Ричард. Просит приехать на выходные.
– А что случилось? – села в постели встревоженная Карен, сна уже ни в одном глазу.
– Не знаю. Мне показалось, он очень взволнован.
– Поедешь?
– Только не в пятницу, – успокоил я ее, погладив по волосам. – Полечу в субботу после Эскота.
– Спасибо тебе. – Ее губы скользнули по моей щеке легким поцелуем. – Интересно, что там у него стряслось. Он не захотел говорить по телефону?
– Нет.
– Знаешь, иногда вся эта таинственность твоему брату только во вред.
Одолевшие меня мысли не давали заснуть целый час. Карен неподвижно лежала рядом, я был уверен, что она тоже не спала. Не знаю, кого из нас сморило первым.
Карен должна была прийти прямо из офиса. Работая на американских рынках акций, она задерживалась там частенько и подолгу, поскольку ее самые активные клиенты в Европе нередко заключали сделки вплоть до времени закрытия Нью-йоркской фондовой биржи.
Она опоздала на полчаса. На ней был костюм от Армани, короткая юбка, тончайшая черная ткань. На самом деле Армани к этому наряду никакого отношения не имел, костюм был пошит портным-китайцем, которого она нашла в Гонконге, где побывала три года назад. Однако предполагалось, что я единственный человек на свете, которому это обстоятельство известно. Выглядела она потрясающе, и сама чувствовала это, шествуя между покрытыми белыми скатертями столиками и провожаемая взглядами всех без исключения мужчин и большинства женщин в зале.
– Извини за опоздание. – Виновато улыбнувшись, Карен чмокнула меня в щеку. – Мартин все пытался решить, покупать ему акции Диснея или нет. Так ничего и не придумал и в конечном итоге просто отправился домой.
– А он вообще-то когда-нибудь сделки заключает?
– Бывает. Надо только запастись терпением. – Она протянула руку через стол и сжала мою ладонь. – Не сердись, что в последнее время мне приходится столько работать. Из-за этих слухов о реорганизации мы все вынуждены демонстрировать необыкновенное усердие. К тому же они хотят, чтобы я почаще встречалась с клиентами.
– Да ты что! И уже планируешь какие-нибудь поездки?
– Да. На будущей неделе в Голландию, а где-то через полмесяца должна опять лететь в Париж.
Я расстроился, хотя и понимал, что раз начальство и клиенты требуют, тут ничего не поделаешь. Мы заказали вишневку.
– Ну, не злись, – попросила Карен, заметив, наверное, на моем лице огорченное выражение. – Да, знаешь, сегодня мы с Салли вместо обеда ходили за туфлями. Девочка просто места себе не находит.
– Помогло?
Когда у Карен на душе тяжело, она обычно отправляется покупать обувь. Дома у нее стоят дюжины и дюжины пар туфель, многие из которых приобретены в прошлом году. В последние несколько месяцев она в обувные магазины не наведывалась, что меня, сами понимаете, только радовало.
– Не знаю. По-моему, мне удалось ее немножко взбодрить. Джек Тенко ее действительно достал.
– Бедняжка. Как же важно иметь пристойного босса, правда? Особенно когда только начинаешь.
– Согласна, – усмехнулась Карен. – Вот Эд тобой просто нахвалиться не может.
– Эти юнцы так впечатлительны! – небрежно пожал я плечами, хотя слышать подобные отзывы было весьма приятно.
– Ну и как у тебя прошел день?
– Неплохо. По некоторым из сделок начинает наблюдаться отдача. Правда, до конца месяца осталась всего неделя, и по его итогам я, видимо, пролечу на полтора миллиона.
Терпеть не могу завершать месяц с убытками, да еще в таких крупных размерах, однако сейчас это было неизбежным.
– Не повезло. Вот видишь, даже у тебя не всякий месяц получается прибыльным.
Подошел официант, и мы сделали заказ. Карен пригубила вишневку.
– Как ты думаешь, о чем Ричард хочет с тобой поговорить?
– Понятия не имею. Должно быть, что-то крайне важное... Иначе он не стал бы тащить меня в такую даль. К тому же так срочно. – Тут мне в голову пришла неожиданная мысль. – Готов спорить, что у «Фэрсистемс» уже кончилась вся наличность!
– Не может быть! – вырвалось у Карен. – Ты думаешь?
– А почему нет? Он просто не умеет управляться с финансами. Глупец, надо немедленно продавать компанию! Я ему так и скажу.
– Скажи обязательно. Обидно ведь после стольких трудов взять и все потерять.
– Возможно, причина в падении цен на акции. Тебе удалось что-нибудь разузнать?
– Абсолютно ничего. Компания-то крошечная, большинство о ней даже не слышало. Позвонила одному приятелю, который работает в «Вагнер – Филлипс». Он тоже ничего не знает, сказал только, что акции «Фэрсистемс» неуклонно дешевеют.
– Даже если ценами эти акции и манипулируют, не могу представить, с чего вдруг такая срочность. – Я тяжело вздохнул. – Нет, боюсь, речь идет о банкротстве.
Официант принес и расставил блюда. Да, кухня здесь все же отменная. Я попросил открыть бутылку дорогого вина. Поднял свой бокал.
– С днем рождения!
– Спасибо. Тридцать. – Карен передернула плечами. – Не уверена, что такую дату стоит праздновать.
Я дипломатично промолчал, упоминаний о ее возрасте я старательно избегал.
– Как вкусно! – Карен глотнула вина.
– Так когда ты едешь к маме?
– Завтра вечером. Еще раз отметим мой день рождения. Странно как-то, праздничный ужин вдвоем, только она и я.
– Ты уж прости, что не смогу тебя сопровождать. Мне действительно нужно встретиться с Ричардом.
– Все в порядке. Так даже лучше. А то вы с ней, не дай Бог, еще поцапались бы. Просто как-то чудно все это...
– Без отца, имеешь в виду?
– Да, – ответила она внезапно севшим голосом.
Мы оба выросли в распавшихся семьях, и тема эта была для нас одинаково болезненной. Поэтому затрагивали мы ее не часто, но сейчас меня вдруг охватило неодолимое желание расспросить Карен поподробнее.
– Ты не пробовала с ним повидаться?
– А как мне его найти? Мама, по-моему, знает, где он, но не говорит.
– Даже тебе?
– Даже мне. – На глаза у нее начали наворачиваться слезы. – Она, конечно, отпирается, утверждает, что он исчез бесследно.
– Но ты ей не веришь?
– Ты же знаешь мою мать, – презрительно бросила Карен. – Она считает, что таким образом печется о моем благе.
Мы молча ели, почти не ощущая вкуса. Карен, пошмыгивая носом, кое-как сумела сдержать уже готовые хлынуть слезы. Однако настроение у нее испортилось. С вытянувшимся лицом она ковыряла вилкой в тарелке с уткой. Мне уже доводилось видеть ее в таком состоянии, и я пожалел, что коснулся больного вопроса. Все-таки правильно, что прежде я старался его никогда не поднимать.
– Я ведь так любила отца, – вдруг призналась Карен.
Слезы ей удавалось сдерживать, но голос звучал хрипло и сдавленно, словно она пыталась подавить рвущиеся наружу чувства. Горечь или гнев. Или и то и другое.
– Он для меня был всем. Каждый вечер я не могла дождаться, когда он придет домой, какие игры мы с ним только не придумывали! Даже когда мне было уже двенадцать, я старалась не отходить от него ни на шаг. Помню, однажды он взял меня на прием в свой офис. Я им так гордилась! И он гордился мною. Просто не могла поверить, когда он нас оставил. Как он мог меня бросить, Марк? Как он только смог?
На секунду она остановила на мне страдающий ищущий взгляд. Ищущий что-то, чего я ей дать был не в силах. Карен быстро отвела глаза, уставившись в свою тарелку. Лицо ее окаменело, она молча сидела, медленно покачиваясь взад-вперед. Казалось, вот-вот из ее горла вырвется жуткий дикий вопль, а вместе с ним и глубоко спрятанные внутри боль и ярость. Нечто подобное я уже наблюдал и раньше, когда ее бросил тот тип, – картина, надо сказать, пугающая.
Еще девчонкой, после того, как отец ушел от ее матери, Карен побывала у множества психиатров. Не знаю, что они там у нее нашли и насколько смогли ей помочь. Сама Карен подробностей не рассказывала, а я расспрашивать не решался. Потом, когда тот тип с ней порвал, она оказалась на грани нервного срыва. Я считал, что ей просто необходимо кому-то выговориться, и так ей прямо и сказал. В конечном итоге получилось, что этим кем-то стал я, и со временем Карен удалось прийти в себя. Втайне я этим немало гордился, однако теперь начал сомневаться, что одних задушевных бесед со мной было достаточно. Недавняя встреча с бывшим возлюбленным и сегодняшний разговор о ее отце, похоже, вернули нас к тому, с чего мы начинали.
Я молча сидел, моля Бога, чтобы Карен сумела взять себя в руки. Минут через пять она стала успокаиваться.
– Извини, – вскинула она на меня глаза.
– Все нормально? – осторожно спросил я.
– Да.
Ужин мы закончили в тягостном молчании, расплатились и поехали домой.
Этим утром я заехал за Грегом к нему на квартиру в Кенсингтоне на Черч-стрит. На ипподром Грег попал впервые, и ему не терпелось понять, что же я мог там найти интересного. Добрались мы туда как раз к обеду, за которым я и познакомил его с программой скачек. Все мое внимание было приковано к третьему заезду и участвовавшему в нем шестилетнему жеребцу по кличке Баскерс Бой. В марте я уже видел, как он бежал в «Фонтуэлл-парк». Тогда он пришел четвертым, отстав от победителя всего на четыре корпуса. Это было его первое выступление после длительного отсутствия на дорожке, и жокей жеребца явно щадил, у финишного столба он был таким свеженьким, будто и не проскакал только что более двух миль.
Сегодня я связывал с ним большие надежды. Во-первых, он ведь происходил от жеребца по кличке Дип Ран, которому в свое время на мягкой дорожке не было равных, во-вторых, сегодня им управлял новый жокей, некто А. П. Маккой, уже успевший, несмотря на свою молодость, выиграть несколько скачек. Поэтому, потолкавшись в толпе букмекеров, я отыскал среди них двоих, принимавших ставки из расчета восемь к одному, и рискнул двумя сотнями фунтов. Грег всеми силами попытался склонить к таким же условиям букмекера, предлагавшего семь к одному, но тот оказался несговорчивым, и Грег решил ставок вообще не делать, как он заявил, «из принципа».
Дистанция заезда составляла две с половиной мили, и первые полторы из них Баскерс Бой преодолел с удивительной легкостью. Когда же до финиша оставалось всего три четверти мили, жеребец на полном скаку неожиданно свернул с дорожки, наездник дернулся, взмахнул руками и соскользнул на правый бок лошади. Сердце у меня чуть не остановилось... Однако жокей сумел вскарабкаться в седло, выправить жеребца, и они благополучно пришли к финишному столбу, оставив далеко позади остальных.
Ипподром я покидал, с наслаждением ощущая, как тугая пачка банкнот оттопыривает задний карман брюк. А Грег был вне себя от злости. Мой крупный выигрыш побудил его бездумно рассовать букмекерам около двух сотен фунтов, однако ему не повезло. Грег стал на двести фунтов беднее.
– Господи, какой же, на хрен, это спорт, чистый грабеж и только! – кипятился он. – Нет, сюда я больше ни ногой! Никогда и ни за что!
Но я-то знал, что на ипподром он обязательно еще придет. Несмотря на убытки, скачки его увлекли, к тому же мой пример убедил Грега, что выигрыш здесь вполне возможен. И теперь он будет возвращаться и возвращаться сюда до тех пор, пока не выиграет сам.
К скачкам я пристрастился еще со школьной скамьи. Отец одного из моих приятелей был тренером, и он не только научил меня разбираться в тайнах программ заездов, но и заразил своей страстью к скаковым лошадям. Мне полюбилось играть на скачках, хотя больших ставок я не делал. Я понимал, что другие располагают куда большей информацией и потому получают куда больше денег. По сравнению с ними шансов на удачу у таких, как я, было немного. Однако я стремился к выигрышу, анализировал программы заездов, на протяжении всего сезона следил за результатами выступлений нескольких приглянувшихся мне лошадей, изучал их родословные, показатели на различных дистанциях, сопоставлял множество прочих факторов, которые каким-то загадочным образом обусловливают победу той или иной лошади. Окупались такие усилия крайне редко, однако когда это случалось, я был по-настоящему счастлив.
Тот факт, что Карен обычно ставила на жокеев, носящих самые яркие цвета, и часто при этом выигрывала, я высокомерно списывал на затянувшееся везение, которое обычно сопутствует новичкам.
Стюардесса протянула мне голубой пластиковый подносик и кивком указала на мой пустой бокал.
– Желаете еще шампанского, сэр?
– Да, пожалуйста, – согласился я. А почему бы и нет, сегодня я его заслужил.
Мысли мои вновь вернулись к Ричарду и к тому, что мне предстояло услышать по прибытии в Шотландию. Я был абсолютно уверен, что он попросит меня придумать какой-нибудь способ выпутаться из финансовых затруднений. Мне очень хотелось надеяться, что предложение клиента «Вагнер – Филлипс» все еще остается в силе. В теперешней ситуации мое решение вложить не только свои деньги в «Фэрсистемс», но и позволить сделать это Карен стало представляться ошибочным. С другой стороны, если бы мы тогда не выручили Ричарда наличностью, «Фэрсистемс» уже потерпела бы крах, а вместе с ней такая же участь постигла бы и все достижения и мечты брата.
Самое худшее во всем этом было то, что происходящее с компанией начало отражаться на моем отношении к Ричарду. Несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте, мы всегда были с ним очень близки, всегда доверяли и помогали друг другу.
Теперь я чувствовал, что не могу полностью положиться на Ричарда, и это ощущение было весьма неприятным.
В десять я начал беспокоиться. В четверть одиннадцатого в голову мне стали приходить разные мысли. Может, он попал в аварию? Или забыл о нашей встрече и задержался на заводе? В том, что субботним вечером он пропадает на работе, для него нет ничего необычного. Я позвонил на завод в Гленротс. В конце концов трубку сняла какая-то женщина, которая была уверена, что Ричард должен быть у себя дома в Керкхейвене. Она также сообщила, что он предупредил, что в воскресенье, возможно, заскочит на завод немного поработать.
Торчать в аэропорту больше не имело смысла. На мое счастье, одно из агентств проката автомобилей было еще открыто, я арендовал «форд» и отправился в сорокапятимильное путешествие в Керкхейвен. Из-за усталости поездка показалась мне невероятно долгой. Путь мой лежал к северу от моста Форт к Файфу, затем на восток к Ист-Ньюк, как называют вдающийся в Северное море полуостров, где рассеяны прелестные рыбацкие деревушки. Одна из них и есть Керкхейвен. Туда я добрался только к полуночи.
Я осторожно рулил по крутым узким улочкам, сейчас абсолютно безлюдным, если не считать трех-четырех пьянчуг, которые, спотыкаясь и пошатываясь, возвращались домой. Подъехав к причалу, разглядел в конце мола приземистый маяк, резко очерченный черный силуэт на более светлом фоне сероватого неба и моря. В самом устье речушки Инч, впадающей в море в окрестностях Керкхейвена, на невысоком утесе виднелся Инч-Лодж, дом моего брата. Одной стороной он выходил на море, на другом берегу, напротив, высилась пресвитерианская церковь. К стене дома прилепился небольшой лодочный сарай, который Ричард переоборудовал в мастерскую, где он с паяльником в руках проводил иной раз ночи напролет.
Я остановил машину у сарая и вышел. После долгого сидения за рулем ночной холодный и солоноватый воздух приятно бодрил. Дом стоял темный и безмолвный. Я нажал на кнопку звонка. Никакого ответа. Нажал еще несколько раз, подергал дверную ручку. Дверь была заперта. Я стал мерзнуть. Огляделся по сторонам. Набережная словно вымерла, лишь в домах на склонах холма кое-где светились редкие огоньки. В ночной тьме тихо ворчал морской прибой. Где-то на берегу раздался взрыв пьяного смеха, и тут же вновь наступила полная тишина. Я посмотрел на дом, неясно желтеющий в свете полумесяца. Тревога охватила меня уже по-настоящему. Похоже, брат по дороге в аэропорт действительно попал в аварию. Надо только точно удостовериться, что его здесь нет. Я обошел дом и направился к сараю. Ага! Дверь в мастерскую открыта, но внутри темно.
Когда я подошел поближе к двери, понял, что ошибся. В мастерской мерцал неяркий голубоватый свет. Наверное, брат просто выключил верхнее освещение.
– Ричард! – позвал я, но он не откликнулся, тогда я распахнул дверь пошире и заглянул в сарай. – Рича...
Глава 5
Карен обхаживала клиентов. С одним она уже ужинала в четверг, с несколькими другими должна была встретиться в понедельник в Париже. Поэтому она решила провести там выходные, погостить у подруги, с которой познакомилась еще в детстве, когда та по обмену проходила у нас обучение. Английским ее подружка так и не овладела, я по-французски говорил еще хуже, так что меня в Париж не пригласили. Теннис пришлось отменить. Я особо не огорчился, в Ньюмаркете проходили интересные скачки, на которых мне очень хотелось побывать.
Вернулась Карен вечерним рейсом в понедельник и домой добралась лишь около десяти часов. Я налил ей бокал вина, и мы устроились на софе в гостиной.
– Как съездила?
– Отлично!
– Как Николь?
– Прекрасно. Пришла наконец к выводу, что Жак как раз тот, кто ей нужен.
– А ты что думаешь по этому поводу?
Карен хмыкнула и показала оттопыренным большим пальцем в пол.
– Зануда!
– Да ты что! Но не занудливее меня, надеюсь?
– О нет, милый. С тобой никому не сравниться! А ты как съездил в Ньюмаркет?
– Можно сказать, неплохо. Просадил всего двадцать фунтов. Слушай, в субботу я пригласил Грега в Эскот. Поедешь с нами?
– Прости, я бы с удовольствием, но в эти выходные мне нужно навестить маму. Она так просила. Поедешь со мной? – Карен закинула голову и от души расхохоталась.
Ответ на этот вопрос был заранее известен нам обоим. Мамаша у Карен – особа весьма властная и нервная, все ей не так, а уж над дочерью кудахчет как наседка. Она по-прежнему жила в собственном особнячке на окраине Годэлминга, в том самом, где выросла Карен. Отец бросил их, когда Карен было всего двенадцать, и ее мать так и не смогла его простить. Как, впрочем, и Карен. По этой причине я отношусь к ее мамаше с полным пониманием и сочувствием, однако это отнюдь не означает, что я должен проводить свои выходные в ее обществе.
– Но ведь тебе не обязательно уезжать прямо в пятницу?
– Думаю, нет. А что? У тебя какие-то планы? – Карен хитро улыбнулась – в пятницу у нее день рождения.
– Я заказал столик в «Кафе дю марше». Ты должна его помнить.
Она, задумчиво улыбаясь, кивнула. Последний раз, когда мы посетили это заведение полтора года назад, был ознаменован переходом наших отношений из дружеских в любовные. Конечно, она запомнила.
– Блестящая идея, – одобрила Карен и благодарно поцеловала меня в щеку.
После перелета Карен чувствовала себя утомленной, и мы решили ложиться спать. Настроение у нее было прекрасное, я слышал, как она напевала под душем. Однако когда мы улеглись в постель, и я прижался к ней, поглаживая атласную кожу бедра, она чмокнула меня в нос и отодвинулась.
– Не надо, Марк. Я жутко устала, честное слово.
Я лежал и смотрел, как она засыпает с полуоткрытыми в улыбке губами.
* * *
Меня разбудило настырное пиликанье телефона. Я взглянул на будильник – без четверти двенадцать. Это кому же я понадобился в такое-то время? Поднял трубку. Звонил Ричард.– Извини, что так поздно, – начал он.
– Да нет, ничего, – промямлил я, приподнимаясь на локте.
Молчание. Я ждал, когда брат заговорит, но наконец не вытерпел:
– Эй, Ричард, я слушаю!
– Марк, не сможешь ли ты приехать на выходные в Шотландию? Мне надо кое-что с тобой обсудить.
– Так, значит... Ага, минутку, – я тянул время, до Шотландии ведь не рукой подать. – А мы не можем обсудить это по телефону?
– Her, никак нельзя, только при личной встрече. У меня возникли трудности. И очень серьезные, на самом деле.
Да уж куда серьезнее, если Ричард решился позвонить мне. На протяжении его недолгой карьеры предпринимателя брату приходилось попадать во всевозможные критические ситуации, но за исключением того, единственного, раза, когда в прошлом году ему понадобилась наличность, он никогда не обращался ко мне за помощью.
Я с тоской подумал о толчее в аэропортах и вечной неразберихе с рейсами. Потом вспомнил о «Кафе дю марше» и о скачках в Эскоте. Вылететь к Ричарду я смогу только в субботу вечером после последнего заезда.
– В субботу вечером тебе подойдет?
– А в пятницу никак не получится?
Отменить свидание с Карен? Но ведь это же ее день рождения! Дата для нее особенная, да что там для нее, для нас обоих! Нет, не пойдет.
– Никак, только в субботу вечером.
– Ладно, – согласился он, в голосе его слышалось разочарование. – Вылетай восьмичасовым рейсом, в Эдинбургском аэропорту я тебя встречу.
– Договорились. Пока. – Я положил трубку.
– Кто это? – сонно шевельнулась Карен.
– Ричард. Просит приехать на выходные.
– А что случилось? – села в постели встревоженная Карен, сна уже ни в одном глазу.
– Не знаю. Мне показалось, он очень взволнован.
– Поедешь?
– Только не в пятницу, – успокоил я ее, погладив по волосам. – Полечу в субботу после Эскота.
– Спасибо тебе. – Ее губы скользнули по моей щеке легким поцелуем. – Интересно, что там у него стряслось. Он не захотел говорить по телефону?
– Нет.
– Знаешь, иногда вся эта таинственность твоему брату только во вред.
Одолевшие меня мысли не давали заснуть целый час. Карен неподвижно лежала рядом, я был уверен, что она тоже не спала. Не знаю, кого из нас сморило первым.
* * *
Мы договорились встретиться уже в самом ресторане. «Кафе дю марше» находится на Чартерхаус-сквер рядом со Смитфилд-маркет. Это не очень далеко от офиса «Харрисон бразерс», именно поэтому, к слову сказать, год назад я и выбрал его для нашего памятного свидания. Располагается заведение в переоборудованном складе, кругом светлое дерево и черное кованое железо. В отличие от ресторанов в Сити оно не подавляет вас роскошью, однако кухня здесь тем не менее превосходная. Так что мой выбор тогда оказался весьма удачным.Карен должна была прийти прямо из офиса. Работая на американских рынках акций, она задерживалась там частенько и подолгу, поскольку ее самые активные клиенты в Европе нередко заключали сделки вплоть до времени закрытия Нью-йоркской фондовой биржи.
Она опоздала на полчаса. На ней был костюм от Армани, короткая юбка, тончайшая черная ткань. На самом деле Армани к этому наряду никакого отношения не имел, костюм был пошит портным-китайцем, которого она нашла в Гонконге, где побывала три года назад. Однако предполагалось, что я единственный человек на свете, которому это обстоятельство известно. Выглядела она потрясающе, и сама чувствовала это, шествуя между покрытыми белыми скатертями столиками и провожаемая взглядами всех без исключения мужчин и большинства женщин в зале.
– Извини за опоздание. – Виновато улыбнувшись, Карен чмокнула меня в щеку. – Мартин все пытался решить, покупать ему акции Диснея или нет. Так ничего и не придумал и в конечном итоге просто отправился домой.
– А он вообще-то когда-нибудь сделки заключает?
– Бывает. Надо только запастись терпением. – Она протянула руку через стол и сжала мою ладонь. – Не сердись, что в последнее время мне приходится столько работать. Из-за этих слухов о реорганизации мы все вынуждены демонстрировать необыкновенное усердие. К тому же они хотят, чтобы я почаще встречалась с клиентами.
– Да ты что! И уже планируешь какие-нибудь поездки?
– Да. На будущей неделе в Голландию, а где-то через полмесяца должна опять лететь в Париж.
Я расстроился, хотя и понимал, что раз начальство и клиенты требуют, тут ничего не поделаешь. Мы заказали вишневку.
– Ну, не злись, – попросила Карен, заметив, наверное, на моем лице огорченное выражение. – Да, знаешь, сегодня мы с Салли вместо обеда ходили за туфлями. Девочка просто места себе не находит.
– Помогло?
Когда у Карен на душе тяжело, она обычно отправляется покупать обувь. Дома у нее стоят дюжины и дюжины пар туфель, многие из которых приобретены в прошлом году. В последние несколько месяцев она в обувные магазины не наведывалась, что меня, сами понимаете, только радовало.
– Не знаю. По-моему, мне удалось ее немножко взбодрить. Джек Тенко ее действительно достал.
– Бедняжка. Как же важно иметь пристойного босса, правда? Особенно когда только начинаешь.
– Согласна, – усмехнулась Карен. – Вот Эд тобой просто нахвалиться не может.
– Эти юнцы так впечатлительны! – небрежно пожал я плечами, хотя слышать подобные отзывы было весьма приятно.
– Ну и как у тебя прошел день?
– Неплохо. По некоторым из сделок начинает наблюдаться отдача. Правда, до конца месяца осталась всего неделя, и по его итогам я, видимо, пролечу на полтора миллиона.
Терпеть не могу завершать месяц с убытками, да еще в таких крупных размерах, однако сейчас это было неизбежным.
– Не повезло. Вот видишь, даже у тебя не всякий месяц получается прибыльным.
Подошел официант, и мы сделали заказ. Карен пригубила вишневку.
– Как ты думаешь, о чем Ричард хочет с тобой поговорить?
– Понятия не имею. Должно быть, что-то крайне важное... Иначе он не стал бы тащить меня в такую даль. К тому же так срочно. – Тут мне в голову пришла неожиданная мысль. – Готов спорить, что у «Фэрсистемс» уже кончилась вся наличность!
– Не может быть! – вырвалось у Карен. – Ты думаешь?
– А почему нет? Он просто не умеет управляться с финансами. Глупец, надо немедленно продавать компанию! Я ему так и скажу.
– Скажи обязательно. Обидно ведь после стольких трудов взять и все потерять.
– Возможно, причина в падении цен на акции. Тебе удалось что-нибудь разузнать?
– Абсолютно ничего. Компания-то крошечная, большинство о ней даже не слышало. Позвонила одному приятелю, который работает в «Вагнер – Филлипс». Он тоже ничего не знает, сказал только, что акции «Фэрсистемс» неуклонно дешевеют.
– Даже если ценами эти акции и манипулируют, не могу представить, с чего вдруг такая срочность. – Я тяжело вздохнул. – Нет, боюсь, речь идет о банкротстве.
Официант принес и расставил блюда. Да, кухня здесь все же отменная. Я попросил открыть бутылку дорогого вина. Поднял свой бокал.
– С днем рождения!
– Спасибо. Тридцать. – Карен передернула плечами. – Не уверена, что такую дату стоит праздновать.
Я дипломатично промолчал, упоминаний о ее возрасте я старательно избегал.
– Как вкусно! – Карен глотнула вина.
– Так когда ты едешь к маме?
– Завтра вечером. Еще раз отметим мой день рождения. Странно как-то, праздничный ужин вдвоем, только она и я.
– Ты уж прости, что не смогу тебя сопровождать. Мне действительно нужно встретиться с Ричардом.
– Все в порядке. Так даже лучше. А то вы с ней, не дай Бог, еще поцапались бы. Просто как-то чудно все это...
– Без отца, имеешь в виду?
– Да, – ответила она внезапно севшим голосом.
Мы оба выросли в распавшихся семьях, и тема эта была для нас одинаково болезненной. Поэтому затрагивали мы ее не часто, но сейчас меня вдруг охватило неодолимое желание расспросить Карен поподробнее.
– Ты не пробовала с ним повидаться?
– А как мне его найти? Мама, по-моему, знает, где он, но не говорит.
– Даже тебе?
– Даже мне. – На глаза у нее начали наворачиваться слезы. – Она, конечно, отпирается, утверждает, что он исчез бесследно.
– Но ты ей не веришь?
– Ты же знаешь мою мать, – презрительно бросила Карен. – Она считает, что таким образом печется о моем благе.
Мы молча ели, почти не ощущая вкуса. Карен, пошмыгивая носом, кое-как сумела сдержать уже готовые хлынуть слезы. Однако настроение у нее испортилось. С вытянувшимся лицом она ковыряла вилкой в тарелке с уткой. Мне уже доводилось видеть ее в таком состоянии, и я пожалел, что коснулся больного вопроса. Все-таки правильно, что прежде я старался его никогда не поднимать.
– Я ведь так любила отца, – вдруг призналась Карен.
Слезы ей удавалось сдерживать, но голос звучал хрипло и сдавленно, словно она пыталась подавить рвущиеся наружу чувства. Горечь или гнев. Или и то и другое.
– Он для меня был всем. Каждый вечер я не могла дождаться, когда он придет домой, какие игры мы с ним только не придумывали! Даже когда мне было уже двенадцать, я старалась не отходить от него ни на шаг. Помню, однажды он взял меня на прием в свой офис. Я им так гордилась! И он гордился мною. Просто не могла поверить, когда он нас оставил. Как он мог меня бросить, Марк? Как он только смог?
На секунду она остановила на мне страдающий ищущий взгляд. Ищущий что-то, чего я ей дать был не в силах. Карен быстро отвела глаза, уставившись в свою тарелку. Лицо ее окаменело, она молча сидела, медленно покачиваясь взад-вперед. Казалось, вот-вот из ее горла вырвется жуткий дикий вопль, а вместе с ним и глубоко спрятанные внутри боль и ярость. Нечто подобное я уже наблюдал и раньше, когда ее бросил тот тип, – картина, надо сказать, пугающая.
Еще девчонкой, после того, как отец ушел от ее матери, Карен побывала у множества психиатров. Не знаю, что они там у нее нашли и насколько смогли ей помочь. Сама Карен подробностей не рассказывала, а я расспрашивать не решался. Потом, когда тот тип с ней порвал, она оказалась на грани нервного срыва. Я считал, что ей просто необходимо кому-то выговориться, и так ей прямо и сказал. В конечном итоге получилось, что этим кем-то стал я, и со временем Карен удалось прийти в себя. Втайне я этим немало гордился, однако теперь начал сомневаться, что одних задушевных бесед со мной было достаточно. Недавняя встреча с бывшим возлюбленным и сегодняшний разговор о ее отце, похоже, вернули нас к тому, с чего мы начинали.
Я молча сидел, моля Бога, чтобы Карен сумела взять себя в руки. Минут через пять она стала успокаиваться.
– Извини, – вскинула она на меня глаза.
– Все нормально? – осторожно спросил я.
– Да.
Ужин мы закончили в тягостном молчании, расплатились и поехали домой.
* * *
Я сделал глоток шампанского из высокого бокала и откинулся на спинку кресла. Между облаками далеко внизу мелькнули огни Шеффилда. Несмотря на то что день выдался промозглым и холодным, душу мне грел по-настоящему крупный выигрыш.Этим утром я заехал за Грегом к нему на квартиру в Кенсингтоне на Черч-стрит. На ипподром Грег попал впервые, и ему не терпелось понять, что же я мог там найти интересного. Добрались мы туда как раз к обеду, за которым я и познакомил его с программой скачек. Все мое внимание было приковано к третьему заезду и участвовавшему в нем шестилетнему жеребцу по кличке Баскерс Бой. В марте я уже видел, как он бежал в «Фонтуэлл-парк». Тогда он пришел четвертым, отстав от победителя всего на четыре корпуса. Это было его первое выступление после длительного отсутствия на дорожке, и жокей жеребца явно щадил, у финишного столба он был таким свеженьким, будто и не проскакал только что более двух миль.
Сегодня я связывал с ним большие надежды. Во-первых, он ведь происходил от жеребца по кличке Дип Ран, которому в свое время на мягкой дорожке не было равных, во-вторых, сегодня им управлял новый жокей, некто А. П. Маккой, уже успевший, несмотря на свою молодость, выиграть несколько скачек. Поэтому, потолкавшись в толпе букмекеров, я отыскал среди них двоих, принимавших ставки из расчета восемь к одному, и рискнул двумя сотнями фунтов. Грег всеми силами попытался склонить к таким же условиям букмекера, предлагавшего семь к одному, но тот оказался несговорчивым, и Грег решил ставок вообще не делать, как он заявил, «из принципа».
Дистанция заезда составляла две с половиной мили, и первые полторы из них Баскерс Бой преодолел с удивительной легкостью. Когда же до финиша оставалось всего три четверти мили, жеребец на полном скаку неожиданно свернул с дорожки, наездник дернулся, взмахнул руками и соскользнул на правый бок лошади. Сердце у меня чуть не остановилось... Однако жокей сумел вскарабкаться в седло, выправить жеребца, и они благополучно пришли к финишному столбу, оставив далеко позади остальных.
Ипподром я покидал, с наслаждением ощущая, как тугая пачка банкнот оттопыривает задний карман брюк. А Грег был вне себя от злости. Мой крупный выигрыш побудил его бездумно рассовать букмекерам около двух сотен фунтов, однако ему не повезло. Грег стал на двести фунтов беднее.
– Господи, какой же, на хрен, это спорт, чистый грабеж и только! – кипятился он. – Нет, сюда я больше ни ногой! Никогда и ни за что!
Но я-то знал, что на ипподром он обязательно еще придет. Несмотря на убытки, скачки его увлекли, к тому же мой пример убедил Грега, что выигрыш здесь вполне возможен. И теперь он будет возвращаться и возвращаться сюда до тех пор, пока не выиграет сам.
К скачкам я пристрастился еще со школьной скамьи. Отец одного из моих приятелей был тренером, и он не только научил меня разбираться в тайнах программ заездов, но и заразил своей страстью к скаковым лошадям. Мне полюбилось играть на скачках, хотя больших ставок я не делал. Я понимал, что другие располагают куда большей информацией и потому получают куда больше денег. По сравнению с ними шансов на удачу у таких, как я, было немного. Однако я стремился к выигрышу, анализировал программы заездов, на протяжении всего сезона следил за результатами выступлений нескольких приглянувшихся мне лошадей, изучал их родословные, показатели на различных дистанциях, сопоставлял множество прочих факторов, которые каким-то загадочным образом обусловливают победу той или иной лошади. Окупались такие усилия крайне редко, однако когда это случалось, я был по-настоящему счастлив.
Тот факт, что Карен обычно ставила на жокеев, носящих самые яркие цвета, и часто при этом выигрывала, я высокомерно списывал на затянувшееся везение, которое обычно сопутствует новичкам.
Стюардесса протянула мне голубой пластиковый подносик и кивком указала на мой пустой бокал.
– Желаете еще шампанского, сэр?
– Да, пожалуйста, – согласился я. А почему бы и нет, сегодня я его заслужил.
Мысли мои вновь вернулись к Ричарду и к тому, что мне предстояло услышать по прибытии в Шотландию. Я был абсолютно уверен, что он попросит меня придумать какой-нибудь способ выпутаться из финансовых затруднений. Мне очень хотелось надеяться, что предложение клиента «Вагнер – Филлипс» все еще остается в силе. В теперешней ситуации мое решение вложить не только свои деньги в «Фэрсистемс», но и позволить сделать это Карен стало представляться ошибочным. С другой стороны, если бы мы тогда не выручили Ричарда наличностью, «Фэрсистемс» уже потерпела бы крах, а вместе с ней такая же участь постигла бы и все достижения и мечты брата.
Самое худшее во всем этом было то, что происходящее с компанией начало отражаться на моем отношении к Ричарду. Несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте, мы всегда были с ним очень близки, всегда доверяли и помогали друг другу.
Теперь я чувствовал, что не могу полностью положиться на Ричарда, и это ощущение было весьма неприятным.
* * *
Самолет приземлился с небольшим опозданием, в половине десятого вечера. Ричард меня не встречал. Я побродил по залу ожидания, заглянул в кафе, бар и магазины. Его нигде не было. Тогда я позвонил ему домой, там никто не ответил. Должно быть, застрял в дороге.В десять я начал беспокоиться. В четверть одиннадцатого в голову мне стали приходить разные мысли. Может, он попал в аварию? Или забыл о нашей встрече и задержался на заводе? В том, что субботним вечером он пропадает на работе, для него нет ничего необычного. Я позвонил на завод в Гленротс. В конце концов трубку сняла какая-то женщина, которая была уверена, что Ричард должен быть у себя дома в Керкхейвене. Она также сообщила, что он предупредил, что в воскресенье, возможно, заскочит на завод немного поработать.
Торчать в аэропорту больше не имело смысла. На мое счастье, одно из агентств проката автомобилей было еще открыто, я арендовал «форд» и отправился в сорокапятимильное путешествие в Керкхейвен. Из-за усталости поездка показалась мне невероятно долгой. Путь мой лежал к северу от моста Форт к Файфу, затем на восток к Ист-Ньюк, как называют вдающийся в Северное море полуостров, где рассеяны прелестные рыбацкие деревушки. Одна из них и есть Керкхейвен. Туда я добрался только к полуночи.
Я осторожно рулил по крутым узким улочкам, сейчас абсолютно безлюдным, если не считать трех-четырех пьянчуг, которые, спотыкаясь и пошатываясь, возвращались домой. Подъехав к причалу, разглядел в конце мола приземистый маяк, резко очерченный черный силуэт на более светлом фоне сероватого неба и моря. В самом устье речушки Инч, впадающей в море в окрестностях Керкхейвена, на невысоком утесе виднелся Инч-Лодж, дом моего брата. Одной стороной он выходил на море, на другом берегу, напротив, высилась пресвитерианская церковь. К стене дома прилепился небольшой лодочный сарай, который Ричард переоборудовал в мастерскую, где он с паяльником в руках проводил иной раз ночи напролет.
Я остановил машину у сарая и вышел. После долгого сидения за рулем ночной холодный и солоноватый воздух приятно бодрил. Дом стоял темный и безмолвный. Я нажал на кнопку звонка. Никакого ответа. Нажал еще несколько раз, подергал дверную ручку. Дверь была заперта. Я стал мерзнуть. Огляделся по сторонам. Набережная словно вымерла, лишь в домах на склонах холма кое-где светились редкие огоньки. В ночной тьме тихо ворчал морской прибой. Где-то на берегу раздался взрыв пьяного смеха, и тут же вновь наступила полная тишина. Я посмотрел на дом, неясно желтеющий в свете полумесяца. Тревога охватила меня уже по-настоящему. Похоже, брат по дороге в аэропорт действительно попал в аварию. Надо только точно удостовериться, что его здесь нет. Я обошел дом и направился к сараю. Ага! Дверь в мастерскую открыта, но внутри темно.
Когда я подошел поближе к двери, понял, что ошибся. В мастерской мерцал неяркий голубоватый свет. Наверное, брат просто выключил верхнее освещение.
– Ричард! – позвал я, но он не откликнулся, тогда я распахнул дверь пошире и заглянул в сарай. – Рича...
Глава 5
Он лежал на полу мастерской с раскроенной головой.
Не знаю, как долго я не мог отвести глаз от этой страшной картины. Секунду? Десять? Верхняя часть черепа представляла собой жуткое красно-серое месиво, из которого торчали белые зазубрины раздробленных костей. Рот приоткрыт, в неярких голубых бликах монитора поблескивают передние зубы.
Шампанское и ужин, которыми меня потчевали в самолете, горьким комом поднялись к горлу, я бросился к двери. Согнулся над утоптанной дорожкой, задыхаясь в рвотных спазмах и пытаясь глотнуть воздуха... Наконец сумел распрямиться, хотел было вернуться в сарай, к брату, но не нашел в себе сил.
Я с трудом перевел дыхание и на ватных ногах заковылял к набережной. Остановился у первого попавшегося дома и нажал кнопку звонка. Потом принялся колотить в массивную створку увесистым дверным молотком, и барабанил до тех пор, пока не раздался хриплый голос, в котором слышались страх и раздражение:
– Ну кто там еще? Что надо?
– Это брат Ричарда Фэрфакса. Вашего соседа из Инч-Лодж. Его убили. Нужно вызвать полицию.
Дверь распахнулась, на пороге в распахнутом халате появился невысокий, но коренастый старичок с абсолютно лысой головой и внушительным брюшком, нависающим над пижамными штанами. Приладить себе вставную челюсть старичок впопыхах забыл. Он окинул меня подозрительным взглядом, потом пригласил в дом:
– Заходи, сынок. Телефон у нас вон там.
Я набрал 999 и терпеливо ответил на все вопросы диспетчера Службы спасения. Обернувшись, увидел, что к старичку присоединилась его супруга, тоже без зубов.
– Ох, на вас прямо лица нет! Присядьте-ка, я принесу вам чайку, – сочувственно прошамкала она.
Я устроился за кухонным столом.
– Какой там чаек! Вот что ему сейчас нужно! – авторитетно заявил ее муж, и через секунду передо мной стоял стакан, до половины наполненный золотистой жидкостью.
Я отхлебнул, горло и истерзанный желудок обожгло, словно кипятком. Поморщившись, я осушил стакан до дна.
Через некоторое время в дверь позвонили, и в кухню вошел полисмен. Тщедушный коротышка с сержантскими нашивками, тоненькие холеные усики, пронзительные темные глазки.
– Марк Фэрфакс? – едва взглянув на меня, произнес он негромким, но уверенным голосом. – Сержант Кокрин. Вы заявили, что ваш брат убит.
– Да.
– Где это случилось?
– Хотите, чтобы я вам показал?
Кокрин кивнул. Мы вышли на улицу, где нас поджидали четверо полицейских. Я повел их вокруг дома к сараю, но сам даже близко подходить не стал. Через несколько секунд Кокрин вышел из мастерской, даже в темноте было заметно, как он побледнел. На усиках собрались капельки пота.
– Весьма сожалею, мистер Фэрфакс. Какой ужас! Давайте вернемся к Макаллистерам.
Не знаю, как долго я не мог отвести глаз от этой страшной картины. Секунду? Десять? Верхняя часть черепа представляла собой жуткое красно-серое месиво, из которого торчали белые зазубрины раздробленных костей. Рот приоткрыт, в неярких голубых бликах монитора поблескивают передние зубы.
Шампанское и ужин, которыми меня потчевали в самолете, горьким комом поднялись к горлу, я бросился к двери. Согнулся над утоптанной дорожкой, задыхаясь в рвотных спазмах и пытаясь глотнуть воздуха... Наконец сумел распрямиться, хотел было вернуться в сарай, к брату, но не нашел в себе сил.
Я с трудом перевел дыхание и на ватных ногах заковылял к набережной. Остановился у первого попавшегося дома и нажал кнопку звонка. Потом принялся колотить в массивную створку увесистым дверным молотком, и барабанил до тех пор, пока не раздался хриплый голос, в котором слышались страх и раздражение:
– Ну кто там еще? Что надо?
– Это брат Ричарда Фэрфакса. Вашего соседа из Инч-Лодж. Его убили. Нужно вызвать полицию.
Дверь распахнулась, на пороге в распахнутом халате появился невысокий, но коренастый старичок с абсолютно лысой головой и внушительным брюшком, нависающим над пижамными штанами. Приладить себе вставную челюсть старичок впопыхах забыл. Он окинул меня подозрительным взглядом, потом пригласил в дом:
– Заходи, сынок. Телефон у нас вон там.
Я набрал 999 и терпеливо ответил на все вопросы диспетчера Службы спасения. Обернувшись, увидел, что к старичку присоединилась его супруга, тоже без зубов.
– Ох, на вас прямо лица нет! Присядьте-ка, я принесу вам чайку, – сочувственно прошамкала она.
Я устроился за кухонным столом.
– Какой там чаек! Вот что ему сейчас нужно! – авторитетно заявил ее муж, и через секунду передо мной стоял стакан, до половины наполненный золотистой жидкостью.
Я отхлебнул, горло и истерзанный желудок обожгло, словно кипятком. Поморщившись, я осушил стакан до дна.
Через некоторое время в дверь позвонили, и в кухню вошел полисмен. Тщедушный коротышка с сержантскими нашивками, тоненькие холеные усики, пронзительные темные глазки.
– Марк Фэрфакс? – едва взглянув на меня, произнес он негромким, но уверенным голосом. – Сержант Кокрин. Вы заявили, что ваш брат убит.
– Да.
– Где это случилось?
– Хотите, чтобы я вам показал?
Кокрин кивнул. Мы вышли на улицу, где нас поджидали четверо полицейских. Я повел их вокруг дома к сараю, но сам даже близко подходить не стал. Через несколько секунд Кокрин вышел из мастерской, даже в темноте было заметно, как он побледнел. На усиках собрались капельки пота.
– Весьма сожалею, мистер Фэрфакс. Какой ужас! Давайте вернемся к Макаллистерам.