Страница:
Майкл Ридпат
Реальность на продажу
Барбаре посвящается
В создании этой книги мне оказали помощь многие люди. Особенно хотелось бы поблагодарить Энн Глоувер и ее коллег из «Верчуэлити», Майка Бивэна из «Ви-ар ньюс» и Пола Маршалла из «Максас системс интернэшнл», чьи компьютерные финансовые программы стали прообразом «Бондскейпа».
Иногда я использовал в книге названия реально существующих компаний, однако все, связанное с их деятельностью, вымышлено.
Компании «Фэрсистемс», «Дженсон компьютер», «Онада индастриз», «Харрисон бразерс», «Банк де Женев э Лозанн» и «Вагнер – Филлипс» придуманы мною. Какое-либо сходство с любой существующей в действительности компанией является случайным.
В создании этой книги мне оказали помощь многие люди. Особенно хотелось бы поблагодарить Энн Глоувер и ее коллег из «Верчуэлити», Майка Бивэна из «Ви-ар ньюс» и Пола Маршалла из «Максас системс интернэшнл», чьи компьютерные финансовые программы стали прообразом «Бондскейпа».
Иногда я использовал в книге названия реально существующих компаний, однако все, связанное с их деятельностью, вымышлено.
Компании «Фэрсистемс», «Дженсон компьютер», «Онада индастриз», «Харрисон бразерс», «Банк де Женев э Лозанн» и «Вагнер – Филлипс» придуманы мною. Какое-либо сходство с любой существующей в действительности компанией является случайным.
Глава 1
Чтобы обрушить мировые рынки облигаций на двадцать миллиардов долларов, понадобилось совсем немного – всего одна коротенькая фраза. Несколько слов, появившихся на дисплеях операционных залов по всему миру: "12 апреля, 14.46 по Гринвичу. Председатель Федеральной резервной системы[1] Алан Гринспэн предупреждает, что «чрезмерно низкие» процентные ставки в США повысятся в самое ближайшее время".
В нашем операционном зале сообщение это было встречено нестройным гулом; в истерических выкриках «Господи, вы видели?» и раздраженных возгласах «Какого черта он вытворяет?» почти потонуло горестное бормотание: «Дело дрянь».
Я закрыл лицо руками и сосчитал до десяти, а затем вновь посмотрел на экран. Нет, не привиделось.
Началась паника.
Люди орали в телефонные трубки и друг на друга. Этьен, начальник отдела продаж «Харрисон бразерс» и мой босс, надсаживая глотку, отдавал распоряжения нашему агенту по фьючерсным сделкам,[2] чтобы тот продавал все, что можно, и по любой цене. Индикаторы на панелях телефонных аппаратов сверкали, напоминая калейдоскоп огней на ночной дискотеке, держатели облигаций осаждали маклеров звонками с требованиями продавать, продавать, продавать. Комиссионеры, прикрывая микрофоны ладонями, пытались выяснить, какую цену они могут получить для своих клиентов. Агенты никакого интереса к таким предложениям не проявляли – им прежде всего необходимо было избавиться от собственных долгосрочных ценных бумаг.
Этьен на секунду смолк и оглянулся по сторонам. Наши взгляды встретились.
– Как у тебя, Марк?
– Так себе, – признался я.
На лице босса промелькнуло торжествующее выражение, но он тут же спохватился и отвернулся, вновь погрузившись в окружающую неразбериху. Я же клял себя на чем свет стоит. Только сегодня утром на ежедневном совещании мы схватились с ним как раз насчет вероятных изменений в политике ФРС относительно процентных ставок. Этьен настаивал на том, что нам нельзя идти на уступки по сделкам, заключенным на определенный срок, поскольку был убежден, что оживление на рынке облигаций будет продолжаться. Я с ним не согласился. И намеревался в ближайшие пару дней предпринять кое-какие действия, с тем чтобы полностью обезопасить уже заключенные договоренности на случай повышения процентных ставок.
Планы-то я строил, но сделать ничего не успел. И влип – надолго и очень всерьез.
На протяжении последних двух лет процентные ставки снижались от месяца к месяцу, а цены на облигации всё росли. Делать деньги было легче легкого – чем больше у тебя облигаций, тем больше денежек получаешь. Подобная стратегия только в прошлом году принесла «Харрисон бразерс» рекордные прибыли, впрочем, равно как и другим действующим на этом рынке крупным американским инвестиционным банкам. А теперь, когда ФРС США объявила о предстоящем повышении процентных ставок, начнется настоящее смертоубийство. Цены на облигации рухнут, люди начнут их продавать, чтобы сохранить свои деньги и подстраховаться от рисков, после чего котировки упадут еще больше, и немаловажным фактором станут воцарившиеся страх и паника.
Все это я предвидел, однако даже пальцем не шевельнул. Ну разве можно быть таким идиотом?
– Что будем делать? – Эд Бейлис смотрел на меня через толстенные линзы очков. Его рука, стиснувшая чашку с кофе, заметно подрагивала.
А ведь для него это первая настоящая паника на рынке, подумалось мне. Всего три месяца назад Эда, только-только закончившего курс обучения, отрядили помогать мне при заключении сделок с собственностью нашего лондонского отделения. Работа наиважнейшая, мы отвечали за продвижение на рынок облигаций обговоренных в «Харрисон бразерс» ставок. Опыта ему, конечно, не хватало, однако он был умен и все схватывал на лету. При обычных обстоятельствах помощь его оказывалась весьма ценной. А вот как он поведет себя в чрезвычайной ситуации, еще предстоит выяснить. Что ж, посмотрим.
– Прикинь, сколько мы потеряли, – попросил я его, а сам вывел на экран последние котировки.
Паника перерастала в катастрофу. Тридцатилетние государственные облигации США, известные как долгосрочные, упали уже почти на два пункта. Я искоса взглянул на Грега, который занимался у нас такими ценными бумагами. Знал, что он заключил долгосрочных сделок на сто двадцать миллионов долларов и только на них теперь потерял два миллиона. Он терзал сразу несколько телефонов, пытаясь продать хоть какую-то часть облигаций маклерам на неофициальной бирже. На рынках Германии, Франции и Британии также регистрировался обвал. Заявление Гринспэна всех явно застигло врасплох.
– По сравнению с вчерашним вечером мы в минусе на две целых четыре десятых миллиона долларов, – сообщил Эд.
Две целых четыре десятых миллиона! В течение каких-то десяти минут улетучились наши едва ли не двухмесячные прибыли! Не меньше тридцати секунд я проклинал собственную глупость, чертов рынок, подлого Алана Гринспэна, ни в чем не повинного Эда и снова собственную глупость. Мне просто надо было отвести душу, чтобы собраться с мыслями и сообразить, что предпринять.
– Так что делать-то будем? – с тревогой повторил Эд.
До меня наконец дошло, что на его вопрос я так и не ответил.
– Только без паники, – как можно увереннее проговорил я. – В этом бардаке часть облигаций обязательно поведет себя необычно. Будем отлавливать те, что по бросовой цене.
Известно, сказать легче, чем сделать. Нам нужно было искать благоприятные возможности на всех рынках облигаций, но при таком стремительном и беспорядочном движении цен сориентироваться оказывалось крайне сложно.
Подошедшего Боба Форрестера я скорее почувствовал, нежели увидел. Разменявший сороковник Боб, здоровенный широкоплечий американец, возглавлял отделение «Харрисон бразерс» в Лондоне. В свое время он сам был маклером, к тому же очень удачливым. Увидев на экране монитора сообщение Рейтер, Боб поспешил в операционный зал. Выглядел он озабоченным, так как прекрасно знал, насколько важные сделки заключила наша компания на момент закрытия биржи вчера вечером. Он наблюдал за царившей в зале паникой с нескрываемым неодобрением.
– Как дела, Марк? – Хрипловатый голос Боба звучал спокойно.
– Нас маленько стукнуло, – обернувшись к нему, так же хладнокровно ответил я. – Однако еще не все потеряно. Восполним.
– Молодчина! – Боб хлопнул меня по плечу и направился к Этьену, который не отходил от Грега, требуя сбрасывать облигации.
Этьен порой то блистал смекалкой и изобретательностью, то терялся и впадал в истерику. Сейчас был как раз последний случай. Боб же всегда сохранял присутствие духа, и это его качество в данный момент было как никогда необходимо, чтобы успокоить окружающих.
Ну, за работу! Я вперился в усеянный цифрами экран – стоимость облигаций, их процентная доходность. Ухватился за пару вроде бы подходящих вариантов, но к тому времени, когда их проверил, цены уже успели измениться. Так у меня ничего не получится. Взглянул на Эда, который погряз в столь же безнадежном занятии.
– А не попробовать ли «Бондскейп»? – предложил я.
– Как, прямо сейчас?
– Именно. Не вечно же нам его испытывать. Сколько можно гонять прибор вхолостую? А сейчас это единственный способ быстро оценить состояние рынка.
– Так мы же софт[3] еще не загрузили!
– Да ну его в задницу! Подключим к какому-нибудь компьютеру. Сейчас не до жиру.
«Бондскейп», к вашему сведению, – это совершенно новая компьютерная система для изучения и анализа рынков облигаций. Основана она на принципе «виртуальной реальности», технологии, позволяющей пользователю ощущать себя внутри созданного компьютером воображаемого мира. «Бондскейп» для нашего дела вещь незаменимая, просто класс! А изобрел его Ричард Фэрфакс. Ричард, чтоб вы знали, это мой брат.
Мы с Эдом спустились этажом ниже, где располагалась служба информации, как в нынешнем году решили именовать компьютерный центр. Там я вцепился в одного из взъерошенных очкариков и не отпускал до тех пор, пока он не согласился помочь нам дотащить «Бондскейп» до операционного зала. Приборчик-то тяжеловат, чертяка, к тому же огромное множество проводов, разъемов и прочих хитрых штучек. Тем не менее через десять минуть мы все подсоединили куда надо и были готовы к работе. Остальные в зале были погружены с головой в свои дела и наших приготовлений даже не заметили.
Я устроился в кресле перед «Бондскейпом» и взял в руку пульт, который мы назвали «волшебной палочкой», – своего рода указку длиной в шесть дюймов с парой кнопок на корпусе. Надел очки, в которых линзы заменяли два жидкокристаллических экрана, ну, будто два крошечных телевизора. И очутился в ином, новом мире.
Передо мной распростерлись зеленые холмы, полого уходящие вверх к бурым, а вдали сероватым склонам горных кряжей. Холмы были усеяны разноцветными разнокалиберными зданиями, украшенными государственными флагами разных стран. Весь ландшафт едва уловимо, но постоянно менял свои очертания. Над скоплением высоких строений где-то на полпути к вершинам гор лениво парил одинокий орел.
Мне, таким образом, открылась картина мировых рынков облигаций. Волнистая складка каждого холма представляла собой вполне определенный рынок – чем выше гребень, тем больше проценты по обращающимся на нем ценным бумагам. На переднем плане, например, японский с его какими-то четырьмя процентами, за ним в порядке возрастания идут Америка, Германия, Франция и Великобритания, венчает же их все Италия, на ее рынке доходность облигаций держится на уровне девяти процентов. Склоны холмов в зависимости от сроков погашения обязательств и размеров выплачиваемых по ним процентов также спускаются справа налево, другими словами, выше всех по правой стороне располагаются долгосрочные и прибыльные бумаги, ну, а левее их, понятно, остальные по нисходящей. Одного взгляда на подобный пейзаж достаточно, чтобы уловить разницу в состоянии и соотношениях различных рынков.
В нижней части экрана светился часовой циферблат. Я повел волшебной палочкой перед глазами. В моем виртуальном мире указка поплыла над зелено-серым ландшафтом. Наведя ее на циферблат, я несколькими щелчками перевел время более чем на час назад, установив часы на 14.40 по Гринвичу, то есть за несколько минут до появления сенсационного сообщения. Потом включил ускоренную прокрутку вперед и стал ждать.
В первые несколько секунд, уместивших в себя первые несколько минут реального времени, ничего не произошло. И вдруг картинка пришла в движение, холмы принялись вспучиваться и вздыматься, весь ландшафт вздыбился, отражая внезапный рост процентов и падение цен на облигации по всему миру.
Что-то необычное бросилось мне в глаза, и я торопливо вернул картинку к предыдущему эпизоду. Так и есть, холмик рынка во Франции, похоже, чуть поднимался над теми, что были рядом.
Тогда я установил курсор на французский трехцветный флаг, приземлился на склоне точно под ним и вернулся в выбранную точку отсчета, 14.40 по Гринвичу. Немецкий и американский рынки оказались у меня под ногами, а вот гребни голландского и британского были все же немного повыше. Я вновь включил прокрутку заинтересовавшего меня фрагмента. Часы послушно отсчитывали секунды, и наступило роковое мгновение – 14.46; я вдруг ощутил, что неудержимо поднимаюсь ввысь. Нет, другие гребни двигались тоже, однако не столь стремительно, как тот, на котором находился я. А часть моего холма, которая изображала сегмент французского рынка облигаций с пятилетним сроком погашения, так просто взмывала в воздух, как ракета.
– Французские пятилетние идут по дешевке, проверь! – бросил я Эду.
– Сейчас.
Томительная пауза. Видеть, что он делает в реальном мире, я, конечно, не мог, однако услышал пощелкивание клавиатуры и понял, что Эд знакомится с ценами. Вот он включил интерком и связался с нашим агентом в Париже.
– Филипп, это Эд из Лондона. Что у тебя там происходит с пятилетними?
Судя по голосу, Филипп пребывал в полной растерянности.
– Сам не знаю. Бред, и только. Кто-то вовсю сбывает их через «Банк де Женев э Лозанн». Никак не пойму почему. Я бы купил, да не могу, сделок набрал уже под завязку.
– Спасибо. Слышал? – это Эд уже у меня интересуется.
– Слышал.
Странно. «Банк де Женев э Лозанн», правда, один из крупнейших швейцарских банков, однако активностью на наших рынках отнюдь не славится. Возможно, там просто поддались всеобщей панике.
– Теперь надо определиться, какие облигации покупать.
Каждое из расположенных на холмах зданий изображало определенный выпуск облигаций. А высота его соответствовала их доходности – чем выше здание, тем прибыльнее бумаги. Идея в том, чтобы приобрести те облигации, доходность которых во время суматохи на рынке внезапно подскочила без видимых причин. Я вернул фрагмент и пробрался в самую гущу зданий, занимавших сегмент пятилетних облигаций. И вновь ровно в 14.46 почувствовал, как поднимается земля у меня под ногами, ну, словно пол в скоростном лифте. На этот раз я сосредоточил внимание на окружавших меня зданиях. Все они тряслись и содрогались, одни явно подрастали, другие, напротив, заметно теряли в высоте. Домик справа от меня, который до этого был самым низким, устремился ввысь, прямо на глазах превращаясь в мини-небоскреб. Его фасад украшал логотип «Рено». Я навел курсор на дверь и щелкнул кнопкой на волшебной палочке. На экране высветилась крупная надпись: «Рено 6% 1999».
– Доходность новых «Рено» подскочила. Займись, может, удастся кое-что прикупить, – попросил я Эда.
– Сколько? – уточнил он.
– На сотню миллионов франков. Если получится.
– Ладно, – бросил Эд и по интеркому передал агентам в Париже поручение приобрести для нас эти облигации.
Через минуту заказ был выполнен. Словно завороженный, я наблюдал, как только что прибавлявшее в росте здание лишилось пары этажей. Наша покупка повлияла на цену облигаций «Рено», и «Бондскейп» этот факт исправно зафиксировал.
– Готово, – сообщил мне Эд. – А что продаем?
Теперь мне предстояло отыскать облигации, которые шли по небывало высоким ценам. Причем не теряя ни минуты. Нам надо было успеть что-нибудь сбыть до того, как ситуация на рынке еще более ухудшится.
– "Орла" запущу, – решил я.
«Орлом» мы называли поисковую систему, которую можно было запрограммировать на получение сведений согласно заданным критериям. Несколько щелчков, и я предложил «Орлу» найти облигации, цены на которые за последние два часа подскочили наиболее резко.
«Орел» рванулся к гребню одного из холмов и принялся кружить над флагом Голландии. Я последовал за ним и обнаружил, что он указывает на голландские пятилетние государственные облигации, проценты по которым были столь низкими, что их местоположение оказалось в глубокой воронке.
– Нашел, Эд! – обрадовался я. – Продай голландские государственные, выпуск девяносто девятого.
– Понял, – подтвердил он, и через полминуты сделка была завершена.
Приободренный, я продолжал изучать ландшафт, не забывая при этом все время говорить с Эдом, чтобы не терять связь между виртуальным и реальным мирами.
– Земля вызывает своего сына из космоса. Земля вызывает своего сына из космоса. Ответьте, пожалуйста!
Я сдернул очки и увидел приближающегося ко мне Грега с чашкой кофе в руках. Рукава рубашки засучены, желтый галстук приспущен на полдюйма, воротничок расстегнут. Вид у него был тем не менее невозмутимый и спокойный.
– Чем занимаешься, Марк? Знакомишься с фьючерсными рынками на далеких планетах? За продажи, кстати, отвечаю я.
Я ответил ему улыбкой. Уроженец Нью-Джерси, Грег вот уже два года жил в Лондоне, и мы с ним здорово сдружились.
– Взглянуть хочешь? – Мне подумалось, что Грегу будет полезно посмотреть на рынок американских государственных облигаций, где он в основном и вел свои дела.
– Ох нет! Терпеть не могу ужастики. Одна кровища кругом. Чего-нибудь поприличнее у тебя не найдется?
– Брось привередничать! Лучше надень-ка вот эту штуку. Сейчас любое подспорье не помешает.
– Здесь ты прав. – Грег с тяжелым вздохом потянулся за второй парой очков.
Я отвел его к той части кряжа, где помещались долгосрочные государственные облигации США. В обычные дни она представляла собой гладкий пологий склон, по которому здесь и там были рассыпаны неотличимые друг от друга одноэтажные бунгало. Сегодня этот сегмент выглядел как городок в горах – в беспорядке прилепившиеся друг к другу разномастные постройки лепились на изрезанном зазубринами гребне.
– Да, вид еще тот! – удрученно пробормотал Грег.
Я продемонстрировал ему, как работает наш «Бондскейп». Разобрался он во всем на удивление быстро. Попутно еще и метко комментировал попадавшиеся нам аномалии. Грег досконально знал все тонкости рынка, на котором оперировал. Сейчас, осматривая здания, изображающие тот или иной выпуск облигаций, он при помощи ускоренной прокрутки времени мог наблюдать за изменениями в хорошо знакомой ему картине.
– Восемь одиннадцать двадцать один! – вдруг воскликнул он, что в переводе на нормальный язык означало восьмипроцентные государственные облигации США со сроком погашения в ноябре 2021 года. – Эти бумажки ни в коем случае не должны так падать в цене. Мне надо бежать!
Он торопливо стянул очки и вихрем умчался покупать облигации. Зная Грега, можно было смело предположить, что их количество будет впечатляющим. Я повернулся было к «Бондскейпу», как увидел направляющегося ко мне размашистым шагом Боба Форрестера.
– Какого черта в такое время ты забавляешься со своими игрушками? – раздраженно поинтересовался он.
Я, впрочем, ожидал чего-то подобного. Вздернул очки повыше на лоб и посмотрел Бобу прямо в глаза. Он, к слову сказать, очень любит, когда ему смотрят прямо в глаза.
– Положение у нас хреновое, – ровным голосом ответил ему я. – И становится все хуже.
Подошедший вплотную к Бобу Этьен скорчил кислую мину. Форрестер сердито сдвинул брови.
– Естественно, хреновое! – согласился он – Рынок-то рухнул к чертовой матери!
– А с нашей системой, – указал я на компьютер, – можно точно определить позиции фирмы в ближайшее время и на перспективу. И получается ерунда какая-то.
– Это как понимать? – вскинулся Боб.
– Вот, к примеру, один посредник хватает германские государственные облигации, а другой в то же самое время сбрасывает германские евробонды. Конечно, государственные облигации сейчас идут по дешевке, но ведь на евробонды цены еще ниже!
– Ну и что? – Боб вопросительно взглянул на Этьена, хотя сам прекрасно понимал, что речь идет о совершенно нелепых тенденциях, которые проявились в течение полутора часов, последовавших за заявлением Гринспэна.
Этьен переминался с ноги на ногу с озадаченным и рассерженным видом. Он понимал, что я прав, однако признавать это не собирался. Надо отдать ему должное, нашелся он быстро.
– Опасно, Боб, крайне опасно. На таком рынке, как в данный момент, единственное, что остается, это продавать все, что удастся. И при этом как можно быстрее. Мы не имеем права позволить себе терять время на игры с какой-то дерьмовой железкой. И если завтра на рынке произойдет дальнейшее падение, то с заключенными Марком и Эдом сделками у нас возникнут проблемы. Очень большие проблемы. Нутром чую. А с интуицией опытного агента ничто не сравнится, Боб, сам знаешь.
Я уже раскрыл было рот, чтобы сказать, что с нашими сделками все будет в порядке при любых изменениях ситуации на рынке, но посмотрел на лицо Боба и благоразумно промолчал.
– Надеюсь, ты не просадишь еще больше наших денег, сынок, – буркнул Боб и пошел прочь.
Я вернулся в мир «Бондскейпа». В течение примерно часа отыскал еще пару симпатичных возможностей заключить сделки. В конце концов простиравшийся передо мной ландшафт меняться перестал, рынок стабилизировался. Я снял очки и от души потянулся.
– И сколько мы потеряли в конечном итоге, Эд?
– Две целых одну десятую миллиона, – на несколько минут погрузившись в подсчеты, мрачно констатировал он.
Я крепко растер лицо ладонями. Вот черт! Чтобы заработать два миллиона, мы убили уйму времени, а лишились их в какие-то считанные часы! Ну почему, почему я сегодня с утра первым делом не хеджировал свои сделки, или, говоря по-простому, не подстраховал их от возможных потерь!
Неожиданно возникший из ниоткуда Грег перегнулся ко мне через стол.
– Здорово пролетел? – заговорщически прошептал он, и я вздрогнул.
– Больше чем на два миллиона. А ты?
– У меня еще хуже. Но я все верну, будь уверен. Долгосрочных-то я все-таки прикупил солидно!
– Боже мой, Грег! Надеюсь, ты знаешь, что делаешь...
– Будь спокоен, – усмехнулся он. – Еще как знаю. Исключительно благодаря твоей машине. А Бобу она понравилась?
– Не очень, по-моему, – с сомнением протянул я. – Сдается, логическому мышлению он предпочитает нутряное чутье, как выражается наш друг Этьен. Господи, помоги нашим сделкам сработать!
– Сработают обязательно, не переживай, – заверил меня Грег и с этими словами вернулся к своему столу, взявшись перебирать бумаги.
– Ты в порядке? – окликнул я Эда.
Тот молча кивнул, в глазах его застыло испуганное выражение, но держался он хорошо.
– Да, денек сегодня выдался не из легких, – ухмыльнулся я. – А ты молодцом, не подкачал!
Эд благодарно улыбнулся и занялся оформлением документов на заключенные нами сегодня сделки.
Я встал и обвел взглядом гигантский операционный зал. В нем помещалось почти две сотни рабочих столов, расставленных в восемь длинных рядов. Здесь совершались сделки и с облигациями, и с иностранной валютой и акциями. Окон не было, вдоль стен тянулись застекленные кабинки для деловых встреч и переговоров. Сейчас, в конце бурного дня, зал выглядел так, словно тут пронесся бешеный ураган. Столы заставлены мониторами, компьютерами, телефонами и интеркомами, повсюду валяются клочки и клочочки бумаги. Между ними – отодвинутые как попало стулья, по залу бродят маклеры, потягиваются, одни не прочь выпить чашечку кофе, другие останавливаются перекинуться парой слов с коллегами.
Я направился к выходу в дальнем конце зала. Миновал нашу немногочисленную группу, занимающуюся сделками с акциями. Вообще-то «Харрисон бразерс» известна в основном операциями на рынке облигаций, однако руководство компании решило, что ее присутствие должно распространяться и на упомянутую сферу. Группа тесно сплотилась под огромным табло, на которое беспрерывно выводились цены тысяч и тысяч акций, складывающиеся на Нью-йоркской фондовой бирже. Практически всем нам такая информация не нужна, но Боб Форрестер считал, что табло придает помещению вид настоящего американского инвестиционного банка. Кроме того, сведения из Нью-Йорка помогали ему бдительно следить за порядком в своем личном портфеле акций. Самое забавное было в том, что единственные люди, для которых появляющиеся на табло данные представляли хоть какой-то профессиональный интерес, видеть их не могли, поскольку сидели прямо под ним.
Еще одной инициативе Форрестера мы были обязаны логотипами «ХБ» благородного коричневого цвета, украшавшими колонны и стены зала в таком великом множестве, что они неизбежно попадали в объективы телекамер, когда репортеры наведывались к нам за новостями с рынков ценных бумаг. Короче, Боб был убежден, что наше рабочее помещение должно выглядеть пристойно и, на его взгляд, естественно.
У выхода я остановился налить себе стакан холодной воды. Наши агенты, торгующие акциями, тоже засобирались домой по завершении тяжелого рабочего дня. Все, кроме Карен. Она оставалась за своим столом, щекой прижимая телефонную трубку к плечу, вытянув длинные стройные ноги на соседнем стуле. Несмотря на весь сегодняшний переполох, на желтой юбке и белой шелковой блузке – ни складочки, ни морщинки, выглядела она сейчас так же свежо и опрятно, как и в половине восьмого утра.
– Ой, да ну брось, Мартин! Нет, правда? Фу, скажешь тоже! – хихикнула Карен в телефонную трубку, и я, прихлебывая ледяную воду, прислушался. – Ладно тебе, давай говори, сколько ты этих «Уол-март» хочешь?
В нашем операционном зале сообщение это было встречено нестройным гулом; в истерических выкриках «Господи, вы видели?» и раздраженных возгласах «Какого черта он вытворяет?» почти потонуло горестное бормотание: «Дело дрянь».
Я закрыл лицо руками и сосчитал до десяти, а затем вновь посмотрел на экран. Нет, не привиделось.
Началась паника.
Люди орали в телефонные трубки и друг на друга. Этьен, начальник отдела продаж «Харрисон бразерс» и мой босс, надсаживая глотку, отдавал распоряжения нашему агенту по фьючерсным сделкам,[2] чтобы тот продавал все, что можно, и по любой цене. Индикаторы на панелях телефонных аппаратов сверкали, напоминая калейдоскоп огней на ночной дискотеке, держатели облигаций осаждали маклеров звонками с требованиями продавать, продавать, продавать. Комиссионеры, прикрывая микрофоны ладонями, пытались выяснить, какую цену они могут получить для своих клиентов. Агенты никакого интереса к таким предложениям не проявляли – им прежде всего необходимо было избавиться от собственных долгосрочных ценных бумаг.
Этьен на секунду смолк и оглянулся по сторонам. Наши взгляды встретились.
– Как у тебя, Марк?
– Так себе, – признался я.
На лице босса промелькнуло торжествующее выражение, но он тут же спохватился и отвернулся, вновь погрузившись в окружающую неразбериху. Я же клял себя на чем свет стоит. Только сегодня утром на ежедневном совещании мы схватились с ним как раз насчет вероятных изменений в политике ФРС относительно процентных ставок. Этьен настаивал на том, что нам нельзя идти на уступки по сделкам, заключенным на определенный срок, поскольку был убежден, что оживление на рынке облигаций будет продолжаться. Я с ним не согласился. И намеревался в ближайшие пару дней предпринять кое-какие действия, с тем чтобы полностью обезопасить уже заключенные договоренности на случай повышения процентных ставок.
Планы-то я строил, но сделать ничего не успел. И влип – надолго и очень всерьез.
На протяжении последних двух лет процентные ставки снижались от месяца к месяцу, а цены на облигации всё росли. Делать деньги было легче легкого – чем больше у тебя облигаций, тем больше денежек получаешь. Подобная стратегия только в прошлом году принесла «Харрисон бразерс» рекордные прибыли, впрочем, равно как и другим действующим на этом рынке крупным американским инвестиционным банкам. А теперь, когда ФРС США объявила о предстоящем повышении процентных ставок, начнется настоящее смертоубийство. Цены на облигации рухнут, люди начнут их продавать, чтобы сохранить свои деньги и подстраховаться от рисков, после чего котировки упадут еще больше, и немаловажным фактором станут воцарившиеся страх и паника.
Все это я предвидел, однако даже пальцем не шевельнул. Ну разве можно быть таким идиотом?
– Что будем делать? – Эд Бейлис смотрел на меня через толстенные линзы очков. Его рука, стиснувшая чашку с кофе, заметно подрагивала.
А ведь для него это первая настоящая паника на рынке, подумалось мне. Всего три месяца назад Эда, только-только закончившего курс обучения, отрядили помогать мне при заключении сделок с собственностью нашего лондонского отделения. Работа наиважнейшая, мы отвечали за продвижение на рынок облигаций обговоренных в «Харрисон бразерс» ставок. Опыта ему, конечно, не хватало, однако он был умен и все схватывал на лету. При обычных обстоятельствах помощь его оказывалась весьма ценной. А вот как он поведет себя в чрезвычайной ситуации, еще предстоит выяснить. Что ж, посмотрим.
– Прикинь, сколько мы потеряли, – попросил я его, а сам вывел на экран последние котировки.
Паника перерастала в катастрофу. Тридцатилетние государственные облигации США, известные как долгосрочные, упали уже почти на два пункта. Я искоса взглянул на Грега, который занимался у нас такими ценными бумагами. Знал, что он заключил долгосрочных сделок на сто двадцать миллионов долларов и только на них теперь потерял два миллиона. Он терзал сразу несколько телефонов, пытаясь продать хоть какую-то часть облигаций маклерам на неофициальной бирже. На рынках Германии, Франции и Британии также регистрировался обвал. Заявление Гринспэна всех явно застигло врасплох.
– По сравнению с вчерашним вечером мы в минусе на две целых четыре десятых миллиона долларов, – сообщил Эд.
Две целых четыре десятых миллиона! В течение каких-то десяти минут улетучились наши едва ли не двухмесячные прибыли! Не меньше тридцати секунд я проклинал собственную глупость, чертов рынок, подлого Алана Гринспэна, ни в чем не повинного Эда и снова собственную глупость. Мне просто надо было отвести душу, чтобы собраться с мыслями и сообразить, что предпринять.
– Так что делать-то будем? – с тревогой повторил Эд.
До меня наконец дошло, что на его вопрос я так и не ответил.
– Только без паники, – как можно увереннее проговорил я. – В этом бардаке часть облигаций обязательно поведет себя необычно. Будем отлавливать те, что по бросовой цене.
Известно, сказать легче, чем сделать. Нам нужно было искать благоприятные возможности на всех рынках облигаций, но при таком стремительном и беспорядочном движении цен сориентироваться оказывалось крайне сложно.
Подошедшего Боба Форрестера я скорее почувствовал, нежели увидел. Разменявший сороковник Боб, здоровенный широкоплечий американец, возглавлял отделение «Харрисон бразерс» в Лондоне. В свое время он сам был маклером, к тому же очень удачливым. Увидев на экране монитора сообщение Рейтер, Боб поспешил в операционный зал. Выглядел он озабоченным, так как прекрасно знал, насколько важные сделки заключила наша компания на момент закрытия биржи вчера вечером. Он наблюдал за царившей в зале паникой с нескрываемым неодобрением.
– Как дела, Марк? – Хрипловатый голос Боба звучал спокойно.
– Нас маленько стукнуло, – обернувшись к нему, так же хладнокровно ответил я. – Однако еще не все потеряно. Восполним.
– Молодчина! – Боб хлопнул меня по плечу и направился к Этьену, который не отходил от Грега, требуя сбрасывать облигации.
Этьен порой то блистал смекалкой и изобретательностью, то терялся и впадал в истерику. Сейчас был как раз последний случай. Боб же всегда сохранял присутствие духа, и это его качество в данный момент было как никогда необходимо, чтобы успокоить окружающих.
Ну, за работу! Я вперился в усеянный цифрами экран – стоимость облигаций, их процентная доходность. Ухватился за пару вроде бы подходящих вариантов, но к тому времени, когда их проверил, цены уже успели измениться. Так у меня ничего не получится. Взглянул на Эда, который погряз в столь же безнадежном занятии.
– А не попробовать ли «Бондскейп»? – предложил я.
– Как, прямо сейчас?
– Именно. Не вечно же нам его испытывать. Сколько можно гонять прибор вхолостую? А сейчас это единственный способ быстро оценить состояние рынка.
– Так мы же софт[3] еще не загрузили!
– Да ну его в задницу! Подключим к какому-нибудь компьютеру. Сейчас не до жиру.
«Бондскейп», к вашему сведению, – это совершенно новая компьютерная система для изучения и анализа рынков облигаций. Основана она на принципе «виртуальной реальности», технологии, позволяющей пользователю ощущать себя внутри созданного компьютером воображаемого мира. «Бондскейп» для нашего дела вещь незаменимая, просто класс! А изобрел его Ричард Фэрфакс. Ричард, чтоб вы знали, это мой брат.
Мы с Эдом спустились этажом ниже, где располагалась служба информации, как в нынешнем году решили именовать компьютерный центр. Там я вцепился в одного из взъерошенных очкариков и не отпускал до тех пор, пока он не согласился помочь нам дотащить «Бондскейп» до операционного зала. Приборчик-то тяжеловат, чертяка, к тому же огромное множество проводов, разъемов и прочих хитрых штучек. Тем не менее через десять минуть мы все подсоединили куда надо и были готовы к работе. Остальные в зале были погружены с головой в свои дела и наших приготовлений даже не заметили.
Я устроился в кресле перед «Бондскейпом» и взял в руку пульт, который мы назвали «волшебной палочкой», – своего рода указку длиной в шесть дюймов с парой кнопок на корпусе. Надел очки, в которых линзы заменяли два жидкокристаллических экрана, ну, будто два крошечных телевизора. И очутился в ином, новом мире.
Передо мной распростерлись зеленые холмы, полого уходящие вверх к бурым, а вдали сероватым склонам горных кряжей. Холмы были усеяны разноцветными разнокалиберными зданиями, украшенными государственными флагами разных стран. Весь ландшафт едва уловимо, но постоянно менял свои очертания. Над скоплением высоких строений где-то на полпути к вершинам гор лениво парил одинокий орел.
Мне, таким образом, открылась картина мировых рынков облигаций. Волнистая складка каждого холма представляла собой вполне определенный рынок – чем выше гребень, тем больше проценты по обращающимся на нем ценным бумагам. На переднем плане, например, японский с его какими-то четырьмя процентами, за ним в порядке возрастания идут Америка, Германия, Франция и Великобритания, венчает же их все Италия, на ее рынке доходность облигаций держится на уровне девяти процентов. Склоны холмов в зависимости от сроков погашения обязательств и размеров выплачиваемых по ним процентов также спускаются справа налево, другими словами, выше всех по правой стороне располагаются долгосрочные и прибыльные бумаги, ну, а левее их, понятно, остальные по нисходящей. Одного взгляда на подобный пейзаж достаточно, чтобы уловить разницу в состоянии и соотношениях различных рынков.
В нижней части экрана светился часовой циферблат. Я повел волшебной палочкой перед глазами. В моем виртуальном мире указка поплыла над зелено-серым ландшафтом. Наведя ее на циферблат, я несколькими щелчками перевел время более чем на час назад, установив часы на 14.40 по Гринвичу, то есть за несколько минут до появления сенсационного сообщения. Потом включил ускоренную прокрутку вперед и стал ждать.
В первые несколько секунд, уместивших в себя первые несколько минут реального времени, ничего не произошло. И вдруг картинка пришла в движение, холмы принялись вспучиваться и вздыматься, весь ландшафт вздыбился, отражая внезапный рост процентов и падение цен на облигации по всему миру.
Что-то необычное бросилось мне в глаза, и я торопливо вернул картинку к предыдущему эпизоду. Так и есть, холмик рынка во Франции, похоже, чуть поднимался над теми, что были рядом.
Тогда я установил курсор на французский трехцветный флаг, приземлился на склоне точно под ним и вернулся в выбранную точку отсчета, 14.40 по Гринвичу. Немецкий и американский рынки оказались у меня под ногами, а вот гребни голландского и британского были все же немного повыше. Я вновь включил прокрутку заинтересовавшего меня фрагмента. Часы послушно отсчитывали секунды, и наступило роковое мгновение – 14.46; я вдруг ощутил, что неудержимо поднимаюсь ввысь. Нет, другие гребни двигались тоже, однако не столь стремительно, как тот, на котором находился я. А часть моего холма, которая изображала сегмент французского рынка облигаций с пятилетним сроком погашения, так просто взмывала в воздух, как ракета.
– Французские пятилетние идут по дешевке, проверь! – бросил я Эду.
– Сейчас.
Томительная пауза. Видеть, что он делает в реальном мире, я, конечно, не мог, однако услышал пощелкивание клавиатуры и понял, что Эд знакомится с ценами. Вот он включил интерком и связался с нашим агентом в Париже.
– Филипп, это Эд из Лондона. Что у тебя там происходит с пятилетними?
Судя по голосу, Филипп пребывал в полной растерянности.
– Сам не знаю. Бред, и только. Кто-то вовсю сбывает их через «Банк де Женев э Лозанн». Никак не пойму почему. Я бы купил, да не могу, сделок набрал уже под завязку.
– Спасибо. Слышал? – это Эд уже у меня интересуется.
– Слышал.
Странно. «Банк де Женев э Лозанн», правда, один из крупнейших швейцарских банков, однако активностью на наших рынках отнюдь не славится. Возможно, там просто поддались всеобщей панике.
– Теперь надо определиться, какие облигации покупать.
Каждое из расположенных на холмах зданий изображало определенный выпуск облигаций. А высота его соответствовала их доходности – чем выше здание, тем прибыльнее бумаги. Идея в том, чтобы приобрести те облигации, доходность которых во время суматохи на рынке внезапно подскочила без видимых причин. Я вернул фрагмент и пробрался в самую гущу зданий, занимавших сегмент пятилетних облигаций. И вновь ровно в 14.46 почувствовал, как поднимается земля у меня под ногами, ну, словно пол в скоростном лифте. На этот раз я сосредоточил внимание на окружавших меня зданиях. Все они тряслись и содрогались, одни явно подрастали, другие, напротив, заметно теряли в высоте. Домик справа от меня, который до этого был самым низким, устремился ввысь, прямо на глазах превращаясь в мини-небоскреб. Его фасад украшал логотип «Рено». Я навел курсор на дверь и щелкнул кнопкой на волшебной палочке. На экране высветилась крупная надпись: «Рено 6% 1999».
– Доходность новых «Рено» подскочила. Займись, может, удастся кое-что прикупить, – попросил я Эда.
– Сколько? – уточнил он.
– На сотню миллионов франков. Если получится.
– Ладно, – бросил Эд и по интеркому передал агентам в Париже поручение приобрести для нас эти облигации.
Через минуту заказ был выполнен. Словно завороженный, я наблюдал, как только что прибавлявшее в росте здание лишилось пары этажей. Наша покупка повлияла на цену облигаций «Рено», и «Бондскейп» этот факт исправно зафиксировал.
– Готово, – сообщил мне Эд. – А что продаем?
Теперь мне предстояло отыскать облигации, которые шли по небывало высоким ценам. Причем не теряя ни минуты. Нам надо было успеть что-нибудь сбыть до того, как ситуация на рынке еще более ухудшится.
– "Орла" запущу, – решил я.
«Орлом» мы называли поисковую систему, которую можно было запрограммировать на получение сведений согласно заданным критериям. Несколько щелчков, и я предложил «Орлу» найти облигации, цены на которые за последние два часа подскочили наиболее резко.
«Орел» рванулся к гребню одного из холмов и принялся кружить над флагом Голландии. Я последовал за ним и обнаружил, что он указывает на голландские пятилетние государственные облигации, проценты по которым были столь низкими, что их местоположение оказалось в глубокой воронке.
– Нашел, Эд! – обрадовался я. – Продай голландские государственные, выпуск девяносто девятого.
– Понял, – подтвердил он, и через полминуты сделка была завершена.
Приободренный, я продолжал изучать ландшафт, не забывая при этом все время говорить с Эдом, чтобы не терять связь между виртуальным и реальным мирами.
– Земля вызывает своего сына из космоса. Земля вызывает своего сына из космоса. Ответьте, пожалуйста!
Я сдернул очки и увидел приближающегося ко мне Грега с чашкой кофе в руках. Рукава рубашки засучены, желтый галстук приспущен на полдюйма, воротничок расстегнут. Вид у него был тем не менее невозмутимый и спокойный.
– Чем занимаешься, Марк? Знакомишься с фьючерсными рынками на далеких планетах? За продажи, кстати, отвечаю я.
Я ответил ему улыбкой. Уроженец Нью-Джерси, Грег вот уже два года жил в Лондоне, и мы с ним здорово сдружились.
– Взглянуть хочешь? – Мне подумалось, что Грегу будет полезно посмотреть на рынок американских государственных облигаций, где он в основном и вел свои дела.
– Ох нет! Терпеть не могу ужастики. Одна кровища кругом. Чего-нибудь поприличнее у тебя не найдется?
– Брось привередничать! Лучше надень-ка вот эту штуку. Сейчас любое подспорье не помешает.
– Здесь ты прав. – Грег с тяжелым вздохом потянулся за второй парой очков.
Я отвел его к той части кряжа, где помещались долгосрочные государственные облигации США. В обычные дни она представляла собой гладкий пологий склон, по которому здесь и там были рассыпаны неотличимые друг от друга одноэтажные бунгало. Сегодня этот сегмент выглядел как городок в горах – в беспорядке прилепившиеся друг к другу разномастные постройки лепились на изрезанном зазубринами гребне.
– Да, вид еще тот! – удрученно пробормотал Грег.
Я продемонстрировал ему, как работает наш «Бондскейп». Разобрался он во всем на удивление быстро. Попутно еще и метко комментировал попадавшиеся нам аномалии. Грег досконально знал все тонкости рынка, на котором оперировал. Сейчас, осматривая здания, изображающие тот или иной выпуск облигаций, он при помощи ускоренной прокрутки времени мог наблюдать за изменениями в хорошо знакомой ему картине.
– Восемь одиннадцать двадцать один! – вдруг воскликнул он, что в переводе на нормальный язык означало восьмипроцентные государственные облигации США со сроком погашения в ноябре 2021 года. – Эти бумажки ни в коем случае не должны так падать в цене. Мне надо бежать!
Он торопливо стянул очки и вихрем умчался покупать облигации. Зная Грега, можно было смело предположить, что их количество будет впечатляющим. Я повернулся было к «Бондскейпу», как увидел направляющегося ко мне размашистым шагом Боба Форрестера.
– Какого черта в такое время ты забавляешься со своими игрушками? – раздраженно поинтересовался он.
Я, впрочем, ожидал чего-то подобного. Вздернул очки повыше на лоб и посмотрел Бобу прямо в глаза. Он, к слову сказать, очень любит, когда ему смотрят прямо в глаза.
– Положение у нас хреновое, – ровным голосом ответил ему я. – И становится все хуже.
Подошедший вплотную к Бобу Этьен скорчил кислую мину. Форрестер сердито сдвинул брови.
– Естественно, хреновое! – согласился он – Рынок-то рухнул к чертовой матери!
– А с нашей системой, – указал я на компьютер, – можно точно определить позиции фирмы в ближайшее время и на перспективу. И получается ерунда какая-то.
– Это как понимать? – вскинулся Боб.
– Вот, к примеру, один посредник хватает германские государственные облигации, а другой в то же самое время сбрасывает германские евробонды. Конечно, государственные облигации сейчас идут по дешевке, но ведь на евробонды цены еще ниже!
– Ну и что? – Боб вопросительно взглянул на Этьена, хотя сам прекрасно понимал, что речь идет о совершенно нелепых тенденциях, которые проявились в течение полутора часов, последовавших за заявлением Гринспэна.
Этьен переминался с ноги на ногу с озадаченным и рассерженным видом. Он понимал, что я прав, однако признавать это не собирался. Надо отдать ему должное, нашелся он быстро.
– Опасно, Боб, крайне опасно. На таком рынке, как в данный момент, единственное, что остается, это продавать все, что удастся. И при этом как можно быстрее. Мы не имеем права позволить себе терять время на игры с какой-то дерьмовой железкой. И если завтра на рынке произойдет дальнейшее падение, то с заключенными Марком и Эдом сделками у нас возникнут проблемы. Очень большие проблемы. Нутром чую. А с интуицией опытного агента ничто не сравнится, Боб, сам знаешь.
Я уже раскрыл было рот, чтобы сказать, что с нашими сделками все будет в порядке при любых изменениях ситуации на рынке, но посмотрел на лицо Боба и благоразумно промолчал.
– Надеюсь, ты не просадишь еще больше наших денег, сынок, – буркнул Боб и пошел прочь.
Я вернулся в мир «Бондскейпа». В течение примерно часа отыскал еще пару симпатичных возможностей заключить сделки. В конце концов простиравшийся передо мной ландшафт меняться перестал, рынок стабилизировался. Я снял очки и от души потянулся.
– И сколько мы потеряли в конечном итоге, Эд?
– Две целых одну десятую миллиона, – на несколько минут погрузившись в подсчеты, мрачно констатировал он.
Я крепко растер лицо ладонями. Вот черт! Чтобы заработать два миллиона, мы убили уйму времени, а лишились их в какие-то считанные часы! Ну почему, почему я сегодня с утра первым делом не хеджировал свои сделки, или, говоря по-простому, не подстраховал их от возможных потерь!
Неожиданно возникший из ниоткуда Грег перегнулся ко мне через стол.
– Здорово пролетел? – заговорщически прошептал он, и я вздрогнул.
– Больше чем на два миллиона. А ты?
– У меня еще хуже. Но я все верну, будь уверен. Долгосрочных-то я все-таки прикупил солидно!
– Боже мой, Грег! Надеюсь, ты знаешь, что делаешь...
– Будь спокоен, – усмехнулся он. – Еще как знаю. Исключительно благодаря твоей машине. А Бобу она понравилась?
– Не очень, по-моему, – с сомнением протянул я. – Сдается, логическому мышлению он предпочитает нутряное чутье, как выражается наш друг Этьен. Господи, помоги нашим сделкам сработать!
– Сработают обязательно, не переживай, – заверил меня Грег и с этими словами вернулся к своему столу, взявшись перебирать бумаги.
– Ты в порядке? – окликнул я Эда.
Тот молча кивнул, в глазах его застыло испуганное выражение, но держался он хорошо.
– Да, денек сегодня выдался не из легких, – ухмыльнулся я. – А ты молодцом, не подкачал!
Эд благодарно улыбнулся и занялся оформлением документов на заключенные нами сегодня сделки.
Я встал и обвел взглядом гигантский операционный зал. В нем помещалось почти две сотни рабочих столов, расставленных в восемь длинных рядов. Здесь совершались сделки и с облигациями, и с иностранной валютой и акциями. Окон не было, вдоль стен тянулись застекленные кабинки для деловых встреч и переговоров. Сейчас, в конце бурного дня, зал выглядел так, словно тут пронесся бешеный ураган. Столы заставлены мониторами, компьютерами, телефонами и интеркомами, повсюду валяются клочки и клочочки бумаги. Между ними – отодвинутые как попало стулья, по залу бродят маклеры, потягиваются, одни не прочь выпить чашечку кофе, другие останавливаются перекинуться парой слов с коллегами.
Я направился к выходу в дальнем конце зала. Миновал нашу немногочисленную группу, занимающуюся сделками с акциями. Вообще-то «Харрисон бразерс» известна в основном операциями на рынке облигаций, однако руководство компании решило, что ее присутствие должно распространяться и на упомянутую сферу. Группа тесно сплотилась под огромным табло, на которое беспрерывно выводились цены тысяч и тысяч акций, складывающиеся на Нью-йоркской фондовой бирже. Практически всем нам такая информация не нужна, но Боб Форрестер считал, что табло придает помещению вид настоящего американского инвестиционного банка. Кроме того, сведения из Нью-Йорка помогали ему бдительно следить за порядком в своем личном портфеле акций. Самое забавное было в том, что единственные люди, для которых появляющиеся на табло данные представляли хоть какой-то профессиональный интерес, видеть их не могли, поскольку сидели прямо под ним.
Еще одной инициативе Форрестера мы были обязаны логотипами «ХБ» благородного коричневого цвета, украшавшими колонны и стены зала в таком великом множестве, что они неизбежно попадали в объективы телекамер, когда репортеры наведывались к нам за новостями с рынков ценных бумаг. Короче, Боб был убежден, что наше рабочее помещение должно выглядеть пристойно и, на его взгляд, естественно.
У выхода я остановился налить себе стакан холодной воды. Наши агенты, торгующие акциями, тоже засобирались домой по завершении тяжелого рабочего дня. Все, кроме Карен. Она оставалась за своим столом, щекой прижимая телефонную трубку к плечу, вытянув длинные стройные ноги на соседнем стуле. Несмотря на весь сегодняшний переполох, на желтой юбке и белой шелковой блузке – ни складочки, ни морщинки, выглядела она сейчас так же свежо и опрятно, как и в половине восьмого утра.
– Ой, да ну брось, Мартин! Нет, правда? Фу, скажешь тоже! – хихикнула Карен в телефонную трубку, и я, прихлебывая ледяную воду, прислушался. – Ладно тебе, давай говори, сколько ты этих «Уол-март» хочешь?