Роббинс Гарольд. Наследники

   Моя тетя и я одновременно повернулись друг к другу.
   Я почувствовал наше единение. И более не гадал, жалеет она меня или нет. Все стало на свои места.
   — Мистер Блейк, — заговорил я, не отрывая от нее взгляда. — Не могла бы тетя Пру… Я хочу сказать, имеет ли право тетя Пру стать…
   Тут мы оба повернулись к адвокату. Мистер Блейк улыбался.
   — Я надеялся услышать это от тебя. Никаких проблем не будет. Твоя тетя — ближайшая родственница.
   Тетя Пру встала и подошла ко мне. Взяла меня за руку, и я увидел слезы в ее глазах.
   — Я тоже надеялась, что ты это скажешь, Стивен.
   А в следующее мгновение я уже рыдал в ее объятьях, а она ласково поглаживала меня по голове.
   — Держись, Стив. Все будет хорошо.
   Месяцем позже начались летние каникулы, и из школы я сразу поехал к тете Пру. Из поезда я сошел на исходе дня, над платформой дрожал горячий, прогревшийся на солнце воздух. Те несколько пассажиров, что вышли вместе со мной, не задержались на платформе ни на минуту, и скоро я остался один. Огляделся, подхватил чемодан и направился к маленькому деревянному зданию станции, гадая, а получила ли тетя мою телеграмму.
   Только я взялся за ручку дощатой двери, к платформе подкатил видавший виды «плимут», из кабины вышла девушка. Окинула меня взглядом.
   — Стивен Гонт?
   Я повернулся к ней. Брызги краски на лице. Длинные каштановые волосы, падающие на рубашку из джинсовой ткани, мужские джинсы.
   — Да.
   Она облегченно улыбнулась.
   — Я — Нэнси Викерз. Твоя тетя послала меня за тобой. Сама она приехать не смогла, потому что ведет урок.
   Клади чемодан на заднее сидение.
   Она села за руль, я — рядом с ней. Уверенно включила первую передачу. Глянула на меня и вновь улыбнулась.
   — Ты меня удивил.
   — Чем же?
   — Твоя тетя сказала: «Приезжает мой племянник.
   Съезди на станцию и привези его сюда». Я думала, что ты еще ребенок.
   Я рассмеялся, в немалой степени польщенный.
   — Как доехал?
   — Удовольствия мало. Пассажирский поезд. Тащится и тащится. Да еще останавливается у каждого столба, — я вытащил пачку сигарет, предложил девушке. Она не отказалась. Я дал прикурить ей, потом закурил сам.
   — Вы работаете у моей тети?
   Она покачала головой. Дымок из ее рта плавно поднимался к потолку.
   — Нет. Я — ее ученица. Иногда и позирую.
   — Я не знал, что тетя Пру дает уроки.
   Она, похоже, неверно истолковала мои слова.
   — Учит она неплохо. А позируя, я оплачиваю обучение.
   — И чему вы учитесь?
   — Главное для меня — живопись. Но дважды в неделю я учусь и скульптуре. Твоя тетя говорит, что это необходимо для правильного восприятия формы.
   Я широко улыбнулся.
   — По-моему, с формами у вас все в порядке.
   Она добродушно рассмеялась.
   — Так сколько, ты сказал, тебе лет?
   — Я не говорил. Но если вы хотите знать, семнадцать, — я накинул себе годок.
   — Ты выглядишь старше. Наверное потому, что такой высокий и широкоплечий. Я не намного старше тебя. Мне девятнадцать.
   По окраине городка мы выехали на дорогу, ведущую к побережью. А когда впереди показалось море, Нэнси резко свернула вправо, на узкий проселок. К тому времени я уже обращался к ней на «ты».
   Дом стоял на небольшом холме, а потому казался больше, чем был на самом деле. У ворот высились два рекламных щита.
   Левый гласил:
   ГОСТИНИЦА КЕЙП-ВЬЮ И КОТТЕДЖИ ДЛЯ ИЗБРАННЫХ
   На правом значилось:
   ШКОЛА ЖИВОПИСИ И СКУЛЬПТУРЫ ПРУДЕНС ГОНТ ДЛЯ ОДАРЕННЫХ УЧЕНИКОВ
   Со временем я понял, что для тети Пруденс слова «избранные» и «одаренные» — синонимы. Практицизм Новой Англии с детства вошел в ее кровь, а потому постояльцев гостиницы она отбирала, а способности учеников оценивала по одному и тому же критерию — их кредитоспособности.
   Нэнси перегнулась через меня, чтобы открыть мою дверцу. Ее упругая грудь прижалась к моему предплечью. Она же глянула мне в лицо и улыбнулась, не меняя положения. Я почувствовал, что краснею.
   — Ты будешь жить в гостинице, — она, наконец, выпрямилась. — Твоя тетя сказала, чтобы ты сразу устраивался.
   Я вытащил чемодан с заднего сидения.
   — Спасибо за заботу.
   — Пустяки, — она перевела ручку скоростей, но не отпустила педаль сцепления. — Ученики живут в коттеджах за гостиницей. Я — в номере пять. Если тебе что-нибудь понадобится, заходи, — «плимут» плавно тронулся с места и завернул за угол.
   Я проводил машину взглядом, а потом поднялся по ступеням и вошел в вестибюль, не найдя там ни души.
   Поставил чемодан на пол, не зная, что делать дальше.
   Услышал голоса из-за закрытой двери. Открыл ее и переступил порог.
   Голоса стихли, я — замер. Четыре или пять девушек, что стояли за мольбертами, повернулись ко мне. Но я и не заметил их взглядов.
   Я уставился на обнаженную натурщицу, стоявшую на небольшом возвышении. Челюсть у меня отвисла.
   Впервые я видел голую девушку. Уйти? остаться? лихорадочно роились мысли в моей голове, но, пожалуй уйти бы я и не смог, ибо остолбенел. И лишь саркастический тон тети Пруденс привел меня в себя.
   — Закрой дверь и сядь, Стивен. Сквозняк нам мешает. Урок закончится через несколько минут.

Глава 7

   Теплую ночь наполняло счастье. Я перекатился на спину и снизу вверх посмотрел на Нэнси.
   Она сидела, прислонившись спиной к спинке кровати у изголовья, прижав колени к груди. В полумраке я различал на ее загорелом теле светлые полоски от бикини. От затяжки разгорелся кончик сигареты с «травкой» Нэнси, отбросивший багровые тени на ее лицо.
   — Не жадничай, — я протянул руку. — Поделись с жаждущим, — взял сигарету и затянулся. Счастья в ночи заметно прибавилось.
   Она забрала сигарету назад. Я задержал дым в легких, насколько смог, затем медленно выпустил его через нос, и, повернувшись, зарылся носом в мягкий пух ее лобка, глубоко вдохнул запах ее тела.
   — Вот что меня возбуждает, — пробормотал я. — Куда больше, чем «травка».
   Она запустила руку мне в волосы, подняла мою голову. Долго смотрела на меня. Не знаю, что она старалась увидеть, волосы мои она отпустила, лицо ее оставалось мрачно-сосредоточенным.
   — Ты где-то далеко, Нэнси, — упрекнул ее я. — В чем дело?
   На мгновение она застыла, затем вылезла из кровати.
   От холодного воздуха, вливающегося в окно, соски ее грудей сразу сморщились, сжались.
   — Мне не доводилось говорить тебе, что я замужем? — спросила она.
   — Нет, — я сел.
   — А следовало бы.
   — Почему?
   — Все могло пойти по-другому.
   — В каком смысле?
   — Этого бы не произошло.
   Я задумался. И никак не мог понять, что она пытается мне втолковать. Ночь по-прежнему наполняло счастье.
   — Тогда я рад, что ты мне этого не сказала.
   — Он приезжает завтра.
   — Кто?
   — Мой муж. Его корабль швартуется в Новом Лондоне, и я еду туда, чтобы встретить его.
   — О-о-о, — протянул я. — А когда ты вернешься?
   — Ты все еще не понимаешь, — она покачала головой. — Я не вернусь. Его перевели на берег. Мы уезжаем в Пенсаколу^[11].
   Я промолчал.
   Мое молчание она истолковала не правильна — Я не собиралась говорить тебе об этом в постели. Не хотела причинять тебе боль. У меня была мысль уехать, ничего не сказав тебе, но я не смогла. Извини, Стив.
   Я взял у Нэнси сигарету, затянулся. От нее уже остался окурок, и я почувствовал, как мне ожгло губы.
   Она отобрала его у меня и вдавила в пепельницу. Притянула мою голову к груди. Я поднял руки и обхватил их. А затем начал поворачивать голову вправо-влево, поочередно целуя соски.
   — Извини, Стив, — повторила она.
   — За что? Все так хорошо.
   — Правда, хорошо? — она повалила меня на спину, оседлала, задвигалась, словно в скачке, вскрикивая, как ночной зверь. Мне с трудом удавалось удержать свой член у нее внутри. Кончила она резко и внезапно. Выкрикнув: «Дон!»
   И застыла.
   — Мне все равно, как ты меня называешь, — я еще крепче сжал ее за ягодицы. — Только не останавливайся!
   — Сукин сын! — воскликнула она. — Больше тебе ничего не надо.
   Я сбросил ее с себя, навалился сверху, быстро поймал нужный ритм. На этот раз мы кончили вместе.
   — Стив! Стив! — ее ноги вонзились мне в спину.
   Я развел ее руки в стороны. Мы лежали, тяжело дыша.
   — На этот раз ты вспомнила, как меня зовут.
   Она зыркнула на меня, и секундой спустя мы уже покатывались от хохота.
   В кабинете тети Пру горел свет, когда я вернулся в гостиницу. Я посмотрел на часы. Уже начался новый день. И осторожно ступил на лестницу, надеясь, что ступени не заскрипят.
   — Стивен.
   Я повернулся, не преодолев и трети пути.
   — Да, тетя Пру?
   — У тебя все в порядке?
   Я кивнул.
   — Да, тетя Пру.
   Она помялась, затем попятилась в кабинет.
   — Спокойной ночи, Стив.
   — Спокойной ночи, тетя Пру, — и направился в свою комнату.
   Несколько минут спустя в дверь тихонько постучали.
   — Кто там? — спросил я.
   — Это я, тетя Пру. Можно мне войти?
   — Дверь не заперта. Входите.
   — Не знаю, как мне это сказать… — она замолкла; воззрившись на меня.
   Я опустил голову, чтобы понять, куда она смотрит. На груди и плечах краснели длинные царапины от ногтей. Я схватил со стула рубашку, надел.
   — Ее работа? — голос тети Пру звучал сердито.
   — Прежде чем я отвечу, тетя Пру, скажите, на кого вы злитесь?
   Она посмотрела на меня, печально улыбнулась.
   — Наверное, на себя. Я-то держала тебя за маленького мальчика. И никак не хотела понять, что ты уже вырос, — она присела на краешек кровати. — Надеюсь, я не допустила ошибки, пригласив тебя сюда.
   — Я общался с девушками и раньше, тетя Пру.
   — Девушки бывают разные. И Нэнси не такая, как все.
   Я предпочел промолчать.
   — Я все собиралась поговорить с тобой, — чувствовалось, что тете Пру неловко. — Но не знала, с чего начать.
   Я сел на стул напротив нее.
   — Да, тетя Пру.
   — Ты знаешь, надо соблюдать осторожность, — она не решалась встретиться со мной взглядом. — Девушки могут родить, и венерические болезни отнюдь не редкость… — она смолкла, уловив искорку смеха в моих глазах. — Что это я такое говорю? Ты, наверное, и так все знаешь.
   — Да, тетя Пру.
   — Тогда почему ты не остановил меня?
   — Я не представлял себе как, — я улыбнулся. — Раньше никто не говорил со мной об этом.
   Вот тут она посмотрела на меня в упор.
   — Я думаю, тебе надо поработать. Хватит болтаться без дела.
   — Дельная мысль, — кивнул я. Действительно, скучно с утра до вечера валяться на пляже.
   — Я переговорила с мистером Леффертсом. Он может занять тебя во второй половине дня в радиостудии. Большого заработка не жди, но что-то перепадет.
   С этого все и началось. В августе я готовил для Леффертса программы передач и вел переговоры с рекламодателями. А к возвращению в школу уже выбрал свою будущую профессию.

Глава 8

   Меня разбудил заработавший поутру телевизор. Едва продрав глаза, я уставился на экран.
   Седьмой канал. Я поднялся, переключил телевизор на Эс-ти-ви. Позвонил в бюро обслуживания, попросил принести апельсиновый сок и кофе, и стоял под горячим душем, пока не исчезла ломота в теле. Когда я вернулся, сок и кофе уже стояли на столе. Тут же лежала утренняя газета. Барбара все еще спала, когда я ушел на работу. Три таблетки снотворного таки подействовали на нее.
   Я пришел раньше обычного, но Фогарти опередила меня. «Дипломат» с бумагами я водрузил на ее стол. Она же дала мне список намеченных на этот день встреч и совещаний. Я внес лишь одно изменение. Попросил пригласить ко мне первым Уинанта, начальника технического отдела.
   Он пришел ровно в девять, высокий, предпочитающий сигаретам трубку, в очках со стальной оправой.
   — Доброе утро, мистер Гонт, — поздоровался он и положил на мой стол лист бумаги.
   Я взял его. Заявление об отставке, о котором шла речь накануне. Я посмотрел на Уинанта.
   — Я подумал, что могу принести его сам, раз уж вы вызвали меня на ковер.
   Я улыбнулся.
   — Благодарю.
   Фогарти принесла мне кофе. Не забыла и чашечку для Уинанта.
   — Меня ни с кем не соединять, — попросил я мисс Фогарти, прежде чем она покинула нас. Пригубил кофе, а уж затем начал задавать вопросы.
   — Мистер Уинант, как у нас обстоят дела с цветом?
   — Подготовка к переходу на цветное изображение, в принципе, закончена.
   — И что теперь?
   — Мы ожидаем.
   — Чего?
   — Как его примут, — выдавил он. — Эн-би-си…
   — Меня Эн-би-си не интересует, — оборвал его я. — И вы работаете в «Синклер телевижн». Чего мы ждем?
   — Я — инженер, — ответил он. — И не определяю политику компании.
   Тут я улыбнулся.
   — Вижу, мы начинаем понимать друг друга.
   На его лице отразилось недоумение, а потому я поспешил ему на помощь.
   — Если я скажу вам, что переход на цветное изображение — наша главная стратегическая линия, когда наши зрители увидят цветную картинку?
   Он заметно оживился.
   — К следующему сентябрю все наши телестанции смогут работать в цвете.
   — А возможно уже к Новому году перевести на цвет Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес?
   — Времени маловато.
   — Я знаю.
   Он задумался, постукивая пальцем по чубуку. Посмотрел на меня.
   — Если вы сегодня даете «добро», я это сделаю.
   — Так делайте. «Добро» вами получено.
   Он поднялся.
   — Цветное изображение вы получите. Вас не интересует, во что это обойдется?
   — Если бы интересовало, я бы спросил. Пришлите счет. Я его подпишу.
   Он двинулся к двери, но я остановил его на полпути.
   — Одну минуту, мистер Уинант.
   Он обернулся. Я держал в руках его заявление.
   — Вы сказали, что к Новому году я увижу цветную передачу, так?
   — Да, если включите телевизор в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе.
   — Хорошо, если вы сумеете это сделать, заявление я порву.
   Он переступил с ноги на ногу, улыбнулся.
   — С тем же успехом вы можете порвать его прямо сейчас.
   Я проводил его взглядом. А когда за ним закрылась дверь, порвал заявление надвое. Интуиция подсказывала мне, что он не подведет. Обе половинки я положил в конверт, написал на нем «Мистеру Уинанту», вызвал Фогарти и попросил ее отослать конверт адресату.
   Мне предстояло сформировать свою команду. Так почему не начать с Уинанта?
   Джек позвонил около часа дня.
   — Я только что говорил с моим филиалом в Лос-Анджелесе. Все документы готовы. Когда ты сможешь поехать туда, чтобы их подписать?
   — Завтра.
   — Отлично, — он рассмеялся. — Чувствуешь, какая оперативность: УАМ — это класс!
   — Кто же спорит, — поддакнул я.
   — Уорлд артист менеджмент, — просмаковал он название своей фирмы.
   — Перестань хвастать, — оборвал я его. — Теперь мне надо подстраховаться.
   — О чем ты говоришь, Стив! — взвился Джек. — Да с такими картинами…
   Вновь я не дал ему договорить.
   — Нужна затравка. Чтобы оторвать зрителей от других каналов, — я на мгновение задумался. — Кто-нибудь из звезд может поработать на нас час в неделю?
   — Ты сошел с ума. Их время расписано по минутам.
   — Для того-то мне и нужна твоя контора. Отправляйся на поиски, — и я положил трубку.
   Тут же зазвонил телефон.
   — Мисс Синклер хочет поговорить с вами, — известила меня Фогарти.
   Я нажал на клавишу.
   — Да, Барбара?
   — Я тебя люблю.
   — Ты чокнулась, — я рассмеялся.
   — Нет, я серьезно, — с жаром возразила она. — Я тебя люблю. Ты существуешь. Тебя можно потрогать. Ты рядом.
   — Как ты себя чувствуешь?
   — Отлично. У меня праздник.
   — И что ты сейчас делаешь?
   — Завтракаю в твоей постели. Крошки я потом стряхну, не волнуйся. Я попросила прикатить в спальню телевизор и смотрю его.
   Я заинтересовался.
   — И что же ты смотришь?
   — Старый фильм с участием Джаны Рейнольдс. Господи, как же она поет!
   — Да, петь она умеет, — я нажал кнопку на пульте дистанционного управления. «Синклер ти-ви» показывало викторину. Я переключил канал. Дневной спектакль.
   — По какому каналу? — спросил я, чтобы не терять времени.
   Барбара рассмеялась.
   — Только не говори отцу. Эй-би-си.
   Я нажал нужную кнопку, но появившуюся на экране Джану Рейнольдс тут же сменил рекламный ролик. Я убрал звук.
   — Мне тут нравится, — продолжала Барбара. — Один из официантов назвал меня миссис Гонт. Даже не хочется идти домой.
   — Понятно, — рассеянно ответил я, не сводя глаз с экрана.
   — Когда ты вернешься?
   — А что?
   — Я заказала для нас обед. Икра, мясо, шампанское, свечи, — она захихикала. — И купила в одном из магазинчиков отеля роскошный пеньюар.
   — Сколько я доставил тебе хлопот, — я все еще смотрел на экран. Рекламный ролик никак не кончался. — Надеюсь, ты не очень устала.
   — Совсем нет. Более того, мне показалось, что моими стараниями твой престиж поднялся на сто процентов.
   — Только за счет цен бюро обслуживания. Обычно я обхожусь без их услуг.
   — А ты внеси мои траты в расходный счет. Скажи отцу, что деньги потрачены на какую-то шишку, очень важную для компании. Крупного держателя акций. В конце концов, мама оставила мне пятнадцать процентов акций «Синклер бродкастинг».
   — Ты меня уговорила. А теперь освобождай телефон.
   Мне надо работать.
   — Я тебя люблю, — и в трубке раздались гудки отбоя.
   Я клал ее на рычаг, когда на экран вернулась Джана Рейнольдс. Фильм вышел на экраны пятнадцать лет назад, в пору ее расцвета, когда в свои двадцать пять она играла девятнадцатилетнюю и не казалась и годом старше. Жаль, конечно, что эта лафа кончилась.
   Возраст взял свое. Возраст, плюс три неудачных брака, спиртное, наркотики, попытки самоубийства. Все это отнимало слишком много энергии. И не проходило бесследно.
   В фильмах Джану больше не снимали. На экране блистали другие девятнадцатилетние. Но, несмотря ни на что, голос продолжал служить ей. А потому иногда она давала концерты и выступала в ночных клубах. Публика по-прежнему любила ее и стекалась толпами, чтобы увидеть своего кумира наяву, а потом обязательно случался скандал, подробности которого выплескивались на первые полосы газет. То она отключалась до выхода на сцену, то выходила-таки к микрофону, но падала в зал. Короче, писали о ней постоянно. Она оставалась звездой.
   Я вздрогнул. Она все еще звезда. И потянулся к телефону, прежде чем идея оформилась окончательно. Звезда! Я же просил Джека найти мне именно звезду.
   — Да ты просто псих! — завопил он.
   — Кто ее агент?
   — Нет у нее агента, — отрезал он. — Никто не хочет иметь с ней дело. Она судилась со всеми, кто с ней работал.
   — А сколько получит агент, если ей положат сто тысяч за появление на экране раз в неделю?
   — Десять процентов, — без запинки ответил Джек.
   — А не сможешь ли ты вести ее дела за эти десять «кусков»?
   Последовала короткая пауза.
   — Ты меня уговорил. За десять тысяч долларов в неделю я готов работать хоть на Адольфа Гитлера.
   Я, собственно, в этом не сомневался. Такую уж Джек выбрал профессию. А на обед, заказанный Барбарой, я не попал. Ночным рейсом улетел в Калифорнию.

Глава 9

   А три месяца спустя я свернул в переулок у кинотеатра на Вайн-стрит, из которого через пять минут, ровно в пять по местному времени, мы начинали прямую трансляцию нашей новой передачи. Пять часов в Калифорнии — восемь в Нью-Йорке.
   За кулисами царил бедлам. Воздух буквально гудел от внутреннего напряжения. Я с трудом протиснулся мимо рабочих сцены, перетаскивающих декорации, следуя последним указаниям режиссера. По полу змеились провода. Давно я уже не видел такого количества камер на крошечном пятачке.
   Я выглянул в зал. Набит битком, ни одного свободного кресла. И все в ожидании уставились на еще опущенный занавес. Режиссер ходил по сцене, проверяя, все ли в порядке. Я ему кивнул, но он, похоже, даже не заметил меня.
   Внезапно он застыл как вкопанный.
   — Где Джана?
   Его помощник завертел головой.
   — Только что была здесь.
   — Идиот! — заверещал режиссер. — Теперь-то ее нет. Немедленно привести!
   — Я видел, как она шла в свою гардеробную, — подсказал кто-то из рабочих сцены.
   — Привести ее! Привести! — режиссер разве что не бился в истерике.
   — Две минуты до выхода в прямой эфир, — услужливо сообщили по громкой связи.
   Помощник режиссера, сорвал наушники, бросил их на пол и помчался к гардеробной. За ним последовали несколько ассистентов и я.
   Помощник режиссера постучал в дверь.
   — Две минуты до выхода в эфир, мисс Рейнольдс.
   Никакой реакции.
   Он постучал вновь.
   — Две минуты…
   Я протолкался сквозь толпу у двери гардеробной.
   — Откройте дверь.
   Он толкнул ее. Повернулся ко мне.
   — Не могу. Она заперта.
   Я отстранил его, ударом ноги вышиб замок, вошел в гардеробную вслед за распахнувшейся дверью.
   Джана уставилась на меня, с бутылкой в одной руке, полным стаканом — в другой.
   — Убирайтесь отсюда! — взвизгнула она. — Я не выйду на сцену.
   Она поднесла стакан ко рту, но я выбил его из ее руки, прежде чем она выпила хоть каплю. За стаканом последовала и бутылка. Джана едва не влепила мне пощечину, но я успел перехватить ее руку.
   — Отпусти меня, сукин ты сын! — она вырывалась изо всех сил. — Я хочу выпить!
   Но я держал ее крепко.
   — Никакой выпивки. Так мы уговаривались. Вам пора на сцену!
   — Не пойду, ублюдок ты этакий! — и плюнула мне в яйцо. — Не пойду. Ты хитростью заманил меня сюда. Они пришли не для того, чтобы слушать, как я пою! Они хотят съесть меня живьем! Они видят во мне чудовище.
   Вот тут я врезал ей от души. Пусть и открытой ладонью. По правой щеке. В маленькой комнате пощечина грохнула, словно разрыв снаряда, а Джану отбросило на диван у дальней стены.
   — Одна минута до выхода в прямой эфир! — донеслось из динамиков громкой связи.
   Я пересек гардеробную и рывком поднял ее с дивана.
   Она смотрела на меня полными ужаса глазами.
   — Ты, сука, пойдешь на сцену! Я вытащил тебя из канавы не для того, чтобы занимать эфирное время заставками. Если ты меня подведешь, то твоим адвокатам не придется улаживать конфликт. Потому что прямо отсюда тебя увезут на кладбище.
   И отвесил ей вторую оплеуху, чтобы она поняла, что шутить я не собираюсь. А затем поволок ее на сцену. Толпа у двери раздалась в стороны, давая нам пройти.
   Когда мы дошли до кулис, операторы уже прильнули к окулярам телекамер. А диктор объявлял: «Эс-ти-ви представляет… „ДЖАНА РЕЙНОЛЬДС… С ВАМИ“
   Она повернулась ко мне. Голос ее дрожал.
   — Я не могу… не могу… Я боюсь!
   — Я тоже, — развернул Джану спиной к себе и дал ей такого пинка, что она через все провода и кабели вылетела на середину сцены.
   Не упала она только чудом. Взмахнув руками, удержалась на ногах, глянула на меня. Я улыбнулся и, подбадривая ее, показал кулак с поднятым большим пальцем. Она повернулась к залу, и тут же поднялся занавес.
   Оркестр заиграл мелодию одной из ее самых популярных песен, но почти минуту никто не слышал ее голоса из-за шквала аплодисментов. Песню эту знали все. «Пою от сердца». Впервые она исполнила ее в пятнадцать лет.
   Я стоял, наблюдая за Джаной. И не верил своим глазам. Голос ее остался неподвластен времени. Пусть не такой молодой, не такой сильный, он, как и прежде, чаровал слушателей. Она пела четырнадцать минут, до начала первого рекламного ролика.
   За кулисы она вернулась вся в поту и буквально рухнула на меня. Ее била дрожь. Зал неистовствовал.
   — Я им понравилась, — прошептала она, словно не веря своим ушам.
   — Они от вас без ума, — я развернул ее лицом к, сцене. — Идите и поклонитесь им.
   Она посмотрела на меня.
   — Но мы же выбьемся из графика.
   — Ну и что, — я подтолкнул ее к сцене. — Передача называется «Джана Рейнольдс… с вами».
   Она вышла и поклонилась зрителям. И, сияя, как медный таз, направилась за кулисы.
   — А теперь поскорее переодевайтесь, — напутствовал я ее.
   Она на ходу чмокнула меня в щеку и поспешила в свою гардеробную. Я проводил ее взглядом. И так никогда и не сказал ей, что ее поклон не увидели те, кто сидел у телевизоров. Ибо рекламный ролик не прерывается ни при каких обстоятельствах.
   Потом я отправился на розыски парочки, которую мы наняли, чтобы присматривать за Джаной Рейнольдс. И в конце концов нашел их в маленьком просмотровом зале далеко за сценой. Она прыгала вверх-вниз на его члене.
   Увлеченные этим занятием, они и не заметили моего появления.
   Я быстро подошел к ним. Сунул руки девушке под мышки, поднял ее.
   — Какого черта… — пробурчал мужчина.
   Девушка распласталась на полу.
   — Я сверлил его взглядом, пока он застегивал ширинку.
   — Где вы были, когда в зале погасили свет?
   — Мы привели ее в театр, — оправдывался он.
   Девушка уже поднялась.
   — Вам поручили не отходить от нее ни на шаг. Ни на минуту.
   — Когда мы оставили ее в гардеробной, она была в полном здравии, — подала голос девушка.
   — И что из этого? Вы не имели права оставлять ее одну. Вы уволены.
   Двадцать минут спустя я нашел новую пару охранников. Тщательно разобъяснил им, что к чему. Они кивнули, понимая, о чем идет речь. Такая работа не была для них внове. Голливуд славился выходками звезд.
   — После второго выступления вы отвезете ее домой, — добавил я. Первое предназначалось для восточной и центральной часовых зон, второе — для западной. — Во вторник привезете ее сюда на репетицию и останетесь с ней.