Роббинс Гарольд. Наследники

   Мы в полном порядке.
   Я поднялся.
   — Тогда я попусту потратил время.
   — Подождите. Ну куда вы так спешите? С чем вы пришли? Говорите прямо.
   — Двести тысяч долларов за показ вашего фильма по ти-ви.
   — Это невозможно. Если об этом узнают, владельцы кинотеатров устроят мне бойкот.
   — Деньги сейчас, сообщение о сделке — через два года. К тому времени фильм уже окупится.
   — Вы принесли чек? — он улыбнулся. — Сегодня мне нужно внести арендную плату за помещения, а не то нас выкинут на улицу.

Глава 16

   Мы отказались от предложения подвезти нас до дома и пошли пешком, наслаждаясь теплой летней ночью. Пересекли Пятую авеню, постояли у витрин Сакса. Ярко освещенных, наполненных спортивными товарами. Я повернулся к Барбаре.
   — Неплохо посидели, правда?
   — Да, — рассеянно ответила она, занятая собственными мыслями.
   Мы двинулись дальше. Она молчала, пока мы не повернули на Сорок девятую улицу.
   — Зачем он тебе нужен?
   — Художественные фильмы. Снятые для показа в кинотеатрах. Он как никто умеет раздобывать их.
   — А в чем, собственно, проблема? Их же полным-полно.
   — Их много, я согласен. Но неиссякаемым их поток не назовешь. А телевидение за неделю показывает больше фильмов, чем Голливуд выпускает за год..
   — Так почему вы не снимаете их сами?
   — Будем снимать. Но сейчас это экономически невыгодно. Поэтому телевещательные компании пытаются перехватить фильмы друг у друга, и я должен быть уверен, что не переплачиваю.
   — Ас чего ты взял, что он не берет с тебя лишку? Он из тех, что не забывает себя.
   Я с уважением посмотрел на нее. Чувствовались отцовские гены.
   — Ты права. Но мы ему нужны. Он честолюбив. Хочет создать собственную кинокомпанию. И мы можем ему в этом помочь. Так что наши отношения взаимовыгодны.
   За разговорами мы дошли до нашего подъезда. Пересекли вестибюль, направляясь к лифту. В кабине Барбара раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но искоса глянула на лифтера и промолчала.
   В квартире она буквально рухнула в кресло.
   — Какое счастье, что существует система кондиционирования. Ты представить себе не можешь, как тяжело таскать в жару такой живот.
   — Ты хотела что-то сказать в лифте.
   — О, — она закурила. — На твоем месте я бы ему не Доверяла.
   — И на чем основано твое недоверие к нему?
   — Естественно, на мелочах. Мне не понравилось, как он себя ведет, — она затушила сигарету. — Не табак, а сырая солома.
   — Договаривай, раз начала.
   — Я считаю, у него нет чувства верности. Вспомни, как он третировал сегодня своего свояка. В первый раз, когда мы встречались с ним, он относился к Роджеру, как к полноправному партнеру. Роджер то, Роджер это, что ты думаешь, Роджер. Я не могла понять, в чем дело, пока ты не сказал мне, что Роджер финансировал его все эти годы.
   — И что?
   — Ты видел, что на этот раз все было иначе. Создавалось впечатление, будто Роджер — его лакей или вообще для него не существует. Малейший успех, и он относится к Роджеру с презрением. Каждый раз, когда Роджер начинал что-то говорить, Сэм затыкал ему рот, так что весь вечер тот молчал словно глухонемой.
   — Сэму есть чему радоваться. Он вправе похорохориться. Не всякая картина приносит три миллиона долларов за двенадцать недель.
   — Конечно, вправе, — кивнула Барбара. — Но не за счет человека, который полжизни поддерживал его.
   — Я уверен, что ты преувеличиваешь. Ты же видела новый «линкольн», который он купил Роджеру.
   — Видела, — подтвердила Барбара. — Но отдал ли он деньги, которые брал у Роджера в долг? — она тяжело поднялась. — Я вся в поту. Пойду приму душ и лягу спать.
   Я подумал, что на этом разговор закончится, но она еще смотрела телевизор, когда я лег рядом с ней двумя часами позже.
   — Мне он все равно не нравится.
   К тому времени я и думать забыл о Сэме. Эти два часа я провел в гостиной, переключаясь с канала на канал.
   Мы все еще не могли найти оптимальную программу на вторник.
   — Кто?
   — Сэм, — она повернулась на бок, не отрывая глаз от экрана. — Помассируй мне спину.
   Круговыми движениями я начал массировать ей середину спины.
   — Ниже, — я подчинился. — Так лучше, — она помолчала. — А ты видел, как он вытаскивал сто долларов из-за пазухи актрисы. Засунул руку так глубоко, словно хотел вместе с деньгами выставить на всеобщее обозрение и ее груди. А ей, похоже, нравилось, что все уставились на ее сокровища.
   Я рассмеялся.
   — Если его влечет женская грудь, то ему следовало подобрать другой объект внимания.
   — Ты тоже вылупился на них. Я видела, какое выражение появилось на твоем лице. На всех ваших лицах. Вы хотели ее трахнуть. Сомневаться в этом не приходится.
   — Да ты ревнуешь!
   — Да, черт побери, ревную! Ты, должно быть, принимаешь меня за сумасшедшую, если думаешь, что мне нравится, как все эти шлюхи разве что не заголяются перед тобой, всем своим видом показывая, что отказа не будет, только намекни.
   — Меня это не интересует. И потом, она охотилась не за мной, а за Сэмом.
   — Это точно, — Барбара хихикнула. — Он такой вульгарный. В какой-то момент он решил, что на него никто не смотрит, взял ее руку и положил под столом на свою ногу. По его лицу я поняла, что его это возбуждает.
   Я рассмеялся, продолжая массировать ей спину.
   — Остается только позавидовать ему.
   Она затихла, и я убрал руку.
   — Не останавливайся. Мне так приятно.
   — Так это хорошо.
   Она вытянула руку и ухватила меня за давно вставший конец.
   — Эй, да тебе тоже неплохо.
   И начала поворачиваться ко мне.
   — Не надо, — остановил я ее, притянул к себе, осторожно ввел член.
   Она ахнула.
   — Мне нечем дышать. Ты достал мне до горла!
   Я рассмеялся и обхватил ладонями груди Барбары, начал целовать в шею. Ее крепкие упругие ягодицы прижимались к моим ногам. В телевизоре что-то загрохотало. Непроизвольно я посмотрел на экран.
   Аккурат в то самое мгновение Барбара повернулась ко мне.
   — Черт! Я знала, что так оно и будет, — голос ее сочился теплотой и удовлетворенностью. — Чувствовала, что ты найдешь способ работать и трахаться одновременно.
   — Ваша жена очень плоха. Она потеряла много крови до того, как ее нашли. Вероятно, кровотечение началось еще во сне, а проснулась она уже от схваток. Попыталась выбраться из кровати, чтобы позвать на помощь, но потеряла сознание. Полагаю, она пролежала на полу три часа.
   Просто чудо, что ее доставили сюда живой.
   Двери лифта открылись и мы зашагали к ее палате.
   Остановились у двери.
   — Каковы ее шансы? — я не узнал своего голоса.
   — Мы делаем все, что в наших силах. Нам пришлось почти полностью заменить ей кровь, — он посмотрел мне в глаза. — Я взял на себя смелость пригласить священника. На случай, что она католичка.
   — Нет, она принадлежит к англиканской церкви, — и я прошел в палату.
   Медицинская сестра через плечо глянула на нас и отступила от кровати. Барбара лежала белая, как полотно.
   Ни у кого я не видел такой белой кожи. Трубочки от капельниц тянулись одна — к ее ноздре, вторая — к локтевому сгибу. Я приблизился, взял Барбару за руку.
   Мгновение спустя она почувствовала мое присутствие. Веки ее дрогнули, глаза открылись. Шевельнулись губы, но я не расслышал ни слова, Я нагнулся к ней.
   — Не пытайся говорить, Барбара. Все будет хорошо.
   Наши взгляды встретились. В какой уж раз меня поразила синева ее глаз.
   — Стив, — выдохнула она. — Так жаль ребенка.
   — Неважно. У нас будут другие.
   — Правда?
   — Конечно. Как только ты выберешься отсюда и немного окрепнешь.
   Она чуть улыбнулась одними глазами.
   — Я тебя люблю.
   — И я люблю тебя, — от моих слов губы ее разошлись в улыбке. — Я всегда любил тебя. Ты это знаешь.
   Но ответа не последовало. Возможно, она уже и не услышала моей последней фразы. Ибо я понял, что она умерла, лишь когда подошедший доктор осторожно высвободил руку Барбары из моей.
   После похорон я заперся в квартире. Я ни с кем не хотел говорить, никого не хотел видеть.
   Первые пару дней телефон звонил, не переставая. Но я не снимал трубку и дал команду швейцару никого ко мне не пускать. На третий день звонки прекратились. Даже с работы никто меня не беспокоил.
   Я, словно призрак, слонялся по комнатам. Она все еще зримо присутствовала в квартире. Запахом духов в постели, одеждой в шкафу, косметикой в ванной.
   Телевизор работал, но я даже не взглянул на экран.
   На четвертые сутки непрерывной работы трубка перегорела, но заменять ее я не стал. Вот тут наступили тишина и покой. Мертвая тишина Как в могиле. Там, где лежала Барбара.
   В тот же четвертый день звякнул дверной звонок. Я сидел на диване. Позвонят и уйдут. Но звон не прекращался.
   Я встал, подошел к двери.
   — Кто тут?
   — Сэм Бенджамин.
   — Уходи. Я не хочу тебя видеть..
   — А я хочу, — проорал он. — Откроешь сам или мне выламывать дверь?
   Я открыл дверь.
   — Ты меня увидел, — и начал закрывать ее.
   Но он уже вставил ногу в щель и навалился на дверь своими двумястами фунтами. Я отлетел назад вместе с дверью.
   — Так-то лучше, — отдуваясь, он переступил порог, захлопнул за собой дверь.
   — Что тебе надо? — пробурчал я.
   — Пора тебе сбросить траур.
   Я вернулся к дивану, сел. Он последовал за мной.
   — Почему бы тебе не оставить меня в покое?
   — Надо бы. В принципе, мне нет до тебя дела.
   — Вот и хорошо.
   — Но ты мне все еще нужен.
   — Именно это и сказала мне Барбара.
   — Правда? — он сощурился. — Она была умнее, чем мне казалось, — он прошелся по комнате, глянул на остатки еды на тарелках. — Когда ты ел в последний раз?
   Я пожал плечами.
   — Не помню. Если мне хочется есть, я звоню в бюро обслуживания.
   — А выпивка у тебя есть?
   — В баре. Наливай, сколько хочешь.
   Он шагнул к бару, достал бутылку шотландского, наполнил до краев два стакана. Протянул один мне.
   — Держи. Тебе надо выпить.
   — Не хочу.
   Он поставил один стакан на стол, вновь закружил по комнате, изредка прикладываясь к своему. А потом скрылся в спальне. Оттуда донесся какой-то шум. Я не сдвинулся с места. Но четверть часа спустя не выдержал и последовал за ним.
   На полу лежала груда одежды. Сэм появился из ее гардеробной и добавил еще охапку платьев.
   — Что ты делаешь? — завопил я. — Это же одежда Барбары!
   — Я знаю, — он тяжело дышал, непривычный к физическим усилиям. — Но зачем они тебе? Или ты собираешься их носить?
   Я наклонился и начал собирать юбки, блузки, платья.
   Сэм вырвал их у меня из рук и грубо толкнул. Я попытался ударить его, но он перехватил мои руки, сначала одну, потом — вторую, и крепко зажал в своих.
   — Она умерла! Умерла, и ты должен с этим смириться. Умерла, и тебе не вернуть ее к жизни. Так что незачем пытаться лечь рядом с ней в могилу.
   — Ее убил я! Если б я не отослал ее, она бы не умерла.
   Я был бы рядом с ней, когда это случилось.
   — Возможно, ты ничего не смог бы изменить. Умирают все, каждый в положенное ему время.
   — И это тебе известно, — с горечью бросил я. — Вы, евреи, похоже, знаете все на свете. Даже о смерти.
   — Да. Даже о смерти, — голос его помягчел. Он выпустил мои руки. — Мы, евреи, общаемся со смертью шесть тысяч лет. И научились жить рядом с ней. Пришлось.
   — И как же вы с ней живете?
   — Мы плачем.
   — Я забыл, как это делается. Последний раз я плакал в далеком детстве. Теперь я вырос.
   — Попробуй, — упорствовал Сэм. — Тебе это поможет.
   — Тебе придется научить меня.
   — Я научу.
   Он открыл дверь моей гардеробной, заглянул внутрь, взял шляпу, надел, повернулся ко мне.
   Такой нелепый в шляпе, едва держащейся на макушке, с блестящим от пота, мясистым лицом, в очках в черной роговой оправе. Я едва не рассмеялся, но что-то остановило меня.
   Передо мной стоял другой человек.
   — На каждых похоронах и раз в год, на Йом-Киппур^[18], День всепрощения, мы произносим особую молитву. Она называется Каддиш.
   — И она заставляет вас плакать?
   — Да, — кивнул он — Потому что молитва эта не только о твоих мертвых, но и о всех тех, кто умер со времен оных, — он взял меня за руку. — А теперь повторяй за мной: Yisgadal, v'yiskadash…
   Он подождал, пока я повторю.
   — Yisgadal, v'yiskadash…
   Я увидел слезы, выступившие за стеклами очков. Он открыл рот, чтобы продолжить, но голос изменил ему.
   — Sh'may rabbo…
   Я почувствовал наворачивающиеся на глаза слезы.
   Закрыл лицо руками.
   — Барбара! — воскликнул я.
   И разрыдался.
   Я рыдал.
   Рыдал.
   Рыдал…

НЬЮ-ЙОРК, 1955 — 1960
Книга вторая
СЭМ БЕНДЖАМИН

Глава 1

   Он проснулся с тяжелой головой. Полежал пару минут, затем заставил себя подняться. Открылась дверь, и Дениз с порога смерила его взглядом.
   — Встал-таки.
   Он посмотрел на нее.
   — Ужасно себя чувствую. А во рту словно кошки нассали.
   — Так и должно быть, — без тени симпатии ответила она. — Ты же хотел выпить в один присест все виски', что можно найти в городе.
   — Только не надо меня учить, — беззлобно огрызнулся Сэм. — И так голова раскалывается.
   — Я принесу тебе аспирин, — после некоторого колебания пообещала Дениз и скрылась в ванной.
   Сэм встал на весы у кровати. Глянул на индикатор и выругался. Двести двадцать фунтов.
   Вернувшаяся Дениз сразу поняла причину его недовольства.
   — Ты толстеешь от спиртного, — она подала ему таблетку и стакан с водой.
   Он проглотил аспирин, запил водой.
   — Я слишком много ем.
   — Слишком много ешь, слишком много пьешь. С этим надо кончать. Доктор Фабер запретил тебе пить. Твое сердце уже не справляется с таким весом. И с каждым днем ты не становишься моложе.
   — Это я знаю и без тебя. Скажи Мейми, что пора завтракать, — и Сэм направился в ванную.
   — Кофе и гренок?
   Он остановился, посмотрел на жену.
   — Как бы не так. Яичницу из четырех яиц с ветчиной, таогаяики, масло, сыр. Мне нужна энергия.
   — Ты сам загоняешь себя в гроб.
   — Зато ты станешь богатой вдовой.
   Дениз улыбнулась.
   — Ты все обещаешь. С того мгновения, как мы встретились, кроме обещаний, я не получила от тебя ничего.
   Сэм подошел к ней. Поцеловал в щеку.
   — Мама, займись завтраком. Ты слишком много говоришь.
   Дениз погладила его по щеке и вышла. Он услышал, как она отдает приказания кухарке, затем прошел в ванную.
   Как обычно, телефон зазвонил, когда он сидел на толчке.
   — Это тебя. Роджер, — донесся через закрытую дверь голос Дениз.
   — Черт, — выругался Сэм. — Скажи, что я сейчас подойду, — он спустил воду и, перекрывая шум, прокричал:
   — И позвони в телефонную компанию. Пусть поставят параллельный аппарат в сортире.
   Вернувшись в спальню, Сэм взял трубку.
   — Я слушаю, Роджер.
   — Я заказал билеты в Рим. Вылет в девять вечера, — в голосе Роджера зазвучали нотки сомнения. — Ты по-прежнему уверен, что нам надо туда лететь?
   — Естественно, уверен, — резко ответил Сэм.
   — Сейчас у нас четыреста тысяч прибыли. Если мы заключаем эту сделку, от этих денег не останется ни цента.
   — А если не заключим, они все равно исчезнут без следа, — возразил Сэм. — Уйдут, как вода в песок, и мы даже не будем знать, на что. Мы должны шевелиться, чтобы остаться на плаву.
   — А что заставляет тебя рваться в Рим? — спросил Роджер.
   — Я ждал этого шанса всю жизнь. И не намерен его упустить.
   — Но половина денег мои, — напомнил Роджер.
   — Я гарантирую, что возмещу их тебе. — Сэм понимал, что все это лишь слова. Ибо ничего более существенного у него за душой не было.
   Знал это и Роджер.
   — Этот Гонт вскружил тебе голову. А если он не выполнит обещанного?
   — Выполнит, — уверенно ответил Сэм. — Он — единственный, кто видит дальше своего носа. Кроме того, он приносит мне удачу.
   Чувство меры никогда не изменяло Роджеру. Вот и теперь он разом сменил тему.
   — Когда ты появишься в конторе?
   — Примерно через час. Чемодан я возьму с собой, так что мы сможем оттуда поехать в аэропорт.
   Когда он положил трубку на рычаг, в спальню вошла Дениз.
   — Ты летишь?
   Сэм кивнул.
   — Особой нужды в этом нет. У нас и так есть все необходимое. И детям это не нужно.
   — Мне нужно. Я кручусь в этом мире достаточно долго и знаю, что если не сейчас, то никогда. Хотя бы раз я хочу показать всем, что ничуть не хуже других.
   Она коснулась его руки.
   — Ты лучше.
   Сэм улыбнулся.
   — У тебя предвзятое мнение, — и вновь скрылся в ванной.
   Что-то звякнуло, и Сэм мгновенно насторожился. В салоне царила темнота, только что погасло табло «Пристегните ремни». Он посмотрел на Роджера.
   Тот уже спал, отклонив спинку кресла назад, с приоткрывшимся ртом. Он хвастался, что может спать где угодно. Началось все с вагонов подземки, когда он был еще мальчишкой. А уж потом никаких проблем не возникало.
   Сэму заснуть не удавалось. Не давала покоя мысль о том, что он находится в железном цилиндре, рассекающем воздух на высоте тридцати пяти тысяч футов. И, сколько он ни пил, ни глотал таблеток, глаза его оставались открытыми.
   Осторожно он переступил через ноги Роджера и зашагал по проходу к кабине пилотов. Все пассажиры, похоже, спали.
   Откинув занавеску, он вошел в бар. Прищурился от яркого света. Дремавшая стюардесса тут же вскочила на ноги.
   — Что желаете, signer Benjamin?
   — Вы знаете мою фамилию?
   — Конечно, signore. Кто же не знает фамилии знаменитого prodotorre^[19].
   Ox уж эти итальянцы, улыбнулся про себя Бенджамин, полагая, что раскусил маленькую хитрость стюардессы. Все-таки его фамилия и профессия значились в посадочном списке.
   — Виски с содовой, — заказал он.
   Сел за столик, снял очки, протер их носовым платком.
   Стюардесса тем временем прогулялась к стойке и вернулась с полным бокалом. Поставила его перед Сэмом. Тот надел очки и одним глотком опорожнил две трети бокала.
   Посмотрел на стоящую перед ним стюардессу.
   — А где остальная команда?
   — Все спят. До Рима лететь еще полтора часа, а дел-то никаких нет.
   Сэм кивнул, допил виски.
   — Принесите сюда бутылку и присядьте.
   — Правилами это запрещено, signore.
   — Те же правила запрещают членам экипажа спать во время полета. Но мы смотрим на это сквозь пальцы, не так ли?
   Она пристально посмотрела на него, потом кивнула.
   — Да, signore.
   Принесла бутылку, села напротив Сэма. Тот налил себе виски. Выпил маленькими глоточками. Тревога его исчезла.
   — Вы собираетесь ставить новый фильм, signore?
   Он кивнул.
   — С Марилу Барсини?
   Получалось, что стюардесса действительно знала, кто он такой.
   — Да.
   — Она такая красивая. И талантливая.
   — Вы говорите так, словно хорошо ее знаете.
   — Мы начинали вместе. Но решительности у нее было куда больше. Да и красоты тоже.
   Сэм пристально всмотрелся в ее лицо.
   — А почему вы отступили? Вы тоже красавица.
   — Благодарю вас, signore, — улыбнулась стюардесса. — Но я не могла делать то, что она. Не могла жить на одних обещаниях. Эта работа дает мне уверенность в завтрашнем дне.
   — Я пробуду несколько дней в отеле «Экцельсиор».
   Загляните ко мне. Может, еще не все потеряно.
   — Вы очень добры, signer Benjamin. Возможно, я и зайду к вам. Но мне уже поздно идти в актрисы. Я вполне удовлетворена тем, что имею.
   — Правда?
   В руке его появился стодолларовый банкнот.
   Она посмотрела на банкнот, потом на Сэма.
   — За что? — удивилась стюардесса.
   — За удовлетворенность, — Сэм пододвинул банкнот к ней, затем взял ее руку и положил себе на брюки, в том месте, где их приподнял уже набухший кровью конец.
   — Я же сказал, что вы очаровательны.
   Десять минут спустя он уже крепко спал в своем кресле. И открыл глаза лишь когда самолет коснулся колесами бетонной дорожки римского аэропорта.

Глава 2

   Сэм закрыл сценарий, положил папку на стол.
   — Надо бы выпить.
   Чарли Лонго, его итальянский представитель, поднес ему полный бокал, прежде чем он закончил фразу.
   — Так что вы об этом думаете, босс?
   Говорил он с бруклинским акцентом, хотя уехал из Америки в шестнадцать лет.
   — Сильная вещь. Не знаю, что и сказать.
   — Стиль не ее, в этом сомнений нет, — вставил Роджер.
   Марилу Барсини прославилась, снимаясь обнаженной в исторических драмах «Икар» и «Везувий». Затем в нескольких американских фильмах создала образ секс-бомбы. Теперь ей хотелось большего. Показать всем, что она еще и актриса. А потому она шла на жертвы. Соглашалась срезать обычный гонорар в сто пятьдесят тысяч долларов до пятнадцати. И, тем не менее, до сих пор ни один из продюсеров не клюнул на эту приманку. Теперь Сэм понимал, почему.
   Больно уж все мрачно. Возможно, фильм удастся. Но как знать заранее, ждет ли его коммерческий успех или получится очередной «Открытый город» или «Похитители велосипедов», смотреть который будут только эстеты.
   Он глянул на Чарли.
   — Нельзя ли оживить сценарий? Добавить юмора.
   — Ни в коем разе, — твердо ответил Чарли. — Она уперлась. Заявила: «Никаких изменений». И Пиранджели, режиссер, полностью с ней согласен.
   — Естественно, — хмыкнул Сэм. — За свою жизнь он не сделал ни одной кассовой картины.
   — Зато получил все призы в Италии и Европе, — отпарировал Чарли.
   — Блестящее достижение, — в голосе Сэма не слышалось энтузиазма. — Да вот банкирам это до лампочки.
   — И что ты решил? — спросил Роджер.
   — Будем снимать, — со вздохом ответил Сэм. — Выбора нет. Выиграем мы или потерпим поражение, фильм этот займет свое место в ряду шедевров. Не знаю, как им это удалось, но они заполучили всех лучших актеров Европы. И наша задача — завлечь на него зрителей.
   — У тебя есть план? — не отставал Роджер.
   — Не план, но идея. Все будет зависеть от того, готова ли Марилу нам помочь.
   Зазвонил телефон. Чарли снял трубку.
   — Слушаю, — прикрыл микрофон рукой. — Они внизу.
   — Пусть поднимаются, — бросил Сэм и через спальню прошел в ванную. Умылся. Вытер лицо полотенцем. Посмотрел на свое отражение в зеркале. Мешки под глазами, свидетели усталости. Наверное, после совещания стоит вздремнуть часок-другой.
   Как всегда, красота Марилу подействовала на него магически. Он даже замер на пороге. Природа не могла даровать столько прелестей одной женщине. Но даровала-таки Марилу.
   — Сэм, — она протянула руку, и Сэм наклонился, чтобы поцеловать ее.
   Затем чмокнул Марилу в щечку.
   — Я не могу поверить своим глазам, — честно признался он. — Ты слишком красива.
   Марилу улыбнулась. Она привыкла к подобным комплиментам и воспринимала их, как должное.
   — Спасибо, Сэм.
   — Привет, Никки, — он пожал руку Никколо, мужу Марилу, и повернулся ко второму мужчине. — Синьор Пиранджели, познакомиться с вами — для меня большая честь.
   Знаменитый режиссер застенчиво кивнул. Он едва говорил по-английски.
   — Добрый день, signer Benjamin.
   Марилу тут же взяла быка за рога.
   — Ты прочитал сценарий, Сэм? Каково твое мнение?
   Сэм посмотрел на нее.
   — Сценарий мне понравился. Но мне кажется, его нужно доработать. У меня есть несколько предложений.
   Я изложу их тебе, и, если ты согласишься, сразу начнем работать.
   — Никаких изменений, Сэм, — безапелляционно возразила Мэрилу.
   Сэм одарил ее долгим взглядом, затем пожал плечами.
   — Если ты не хочешь даже выслушать мои предложения, Марилу, боюсь, у нас ничего не получится, — он подошел к двери в спальню, открыл ее. — А это означает, что фильм этот не увидит света, ибо кроме меня никто не верит, что ты — прекрасная актриса. И что твоего таланта вполне хватит для того, чтобы ты стала первой иностранкой, удостоенной премии Академии^[20] за лучшее исполнение женской роли.
   Он закрыл за собой дверь, чувствуя капельки пота на лбу, пересек спальню, в ванной вновь умылся. Ужасно хотелось выпить.
   В дверь спальни осторожно постучали.
   — Да? — подал он голос.
   — Можно мне войти? — баритон Никки.
   Сэм быстро скинул пиджак, бросил его на стул. Распустил узел галстука и улегся на кровать.
   Никки переступил порог. Стройный, симпатичный мужчина, и к тому же неплохой продюсер. В выборе сценариев для постановки он не зависел от Марилу. Наоборот. Именно он первым сумел оценить ее потенциал и превратил обычную грудастую итальянку в кинозвезду.
   — Ты должен понимать Марилу, Сэм. Она очень эмоциональна.
   — Мне это известно. Но и вы не забывайте, что я пролетел четыре тысячи миль и не спал всю ночь, чтобы встретиться с вами, а теперь выясняется, что говорить нам не о чем.
   — Я думаю, теперь она хочет обсудить все заново, — мягко заметил Никки. — Она уже сожалеет о допущенной резкости.
   — Думаю, будет лучше, если мы встретимся после того, как я немного посплю. Тогда и у меня прибавится терпимости.
   — Вот что я предложил бы, Сэм, — продолжил Никки. — Пригласи ее одну, без Пиранджели. Она будет податливей и наверняка прислушается к голосу разума.
   — Устрой все сам, Никки. Вечер у меня свободен.
   — Тогда она придет к обеду.