Роберсон Дженнифер. Песнь Хомейны (Хроники Чейлуси - 2)

   Я нахмурился: какие еще тайны Хомейны-Мухаар могут быть известны Дункану?
   Но мне пришлось заставить себя быть терпеливым, смотреть и ждать.
   Дункан даже прищурился от напряжения, ему потребовалась вся его сила и обе руки для того, чтобы поднять кольцо.
   Как оказалось, оно было прикреплено к железной плите, прикрывавшей какой-то ход. Чэйсули медленно поднял плиту, потом откинул ее, взметнув облачко пепла, и устало поморщился.
   Я подался вперед и заглянул в дыру. Ступени. Лестница. Нахмурился:
   - Куда...
   - Иди и узнаешь, - Дункан забрал свой факел и начал спускаться вниз. Шаг за шагом, он медленно исчезал в провале. Я последовал за ним, чувствуя себя неуютно.
   Воздуха здесь было достаточно, как он и обещал, правда, воздух этот был застоявшимся и влажным - но он все-таки был. Оба факела продолжали гореть, гаснуть они и не собирались, и я понял, что мы в безопасности и не задохнемся.
   Так я и спускался вслед за Дунканом, размышляя о том, откуда он знает о существовании подобного места.
   Лестница была узкой, ступени - невысокими, мне приходилось нагибать голову, чтобы не удариться. Дункану тоже - он был почти равен со мной ростом, но для Финна, как мне подумалось, высота была бы в самый раз. Внезапно с тем же неуютным чувством, я пожелал, чтобы Финн оказался здесь со мной... Но нет я послал его к моей сестре, а сам остался в руках его брата.
   - Здесь, - Дункан спустился еще на две ступени, на нижнюю площадку лестницы. Он коснулся пальцами стены, и я увидел высеченные в камне древние руны, позеленевшие от сырости и времени. Смуглые пальцы Финна, сейчас серые от пепла, оставляли следы на стене, повторяли очертания рун, а он что-то приглушенно бормотал и под конец кивнул:
   - Здесь.
   - Что ты... - я не завершил фразу: незачем было. Дункан нажал на один из камней, потом надавил на стену плечом. Один из каменных блоков повернулся на оси, открыв вход.
   Еще одна лестница? - нет. Комната. Или склеп. Я поморщился: похоже на катакомбы.
   Дункан сунул внутрь факел и огляделся, потом обернулся и кивнул мне, предлагая войти первым.
   Я смотрел на него с явным недоверием, растущим с каждой минутой.
   - Выбирай, - сказал Дункан. - Войти сюда принцем, чтобы выйти Мухааром... или уйти сейчас - и всегда чувствовать себя ущербным.
   - Я не чувствую себя ущербным! - сказал я, моя тревога все росла. - Разве я - не то звено, о котором ты говорил?
   - Звено нужно сперва отковать, и закалить металл, - он смотрел мимо меня на лестницу, ведущую вверх. - Путь к отступлению - позади тебя. Но я не думаю, что ты им воспользуешься. Мой рухолли не стал бы служить трусу или глупцу.
   Я оскалил зубы в угрюмой усмешке:
   - Если ты думаешь, что эти слова повлияют на мое решение, то ошибаешься. Я готов признать за собой и то, и другое, если это поможет мне выжить. И, если ты не убьешь меня - чего, по твоим словам, ты делать не собираешься - я выйду отсюда Мухааром, даже если и не войду в эту комнату.
   Я стиснул зубы. пытаясь подавить невольную дрожь, факел плясал в моей руке:
   - Ты, видишь ли, не Финн, и ничто не заставляет меня слепо верить тебе мы никогда не были с тобой друзьями.
   - Верно, - согласился он. - Но только потому, что между нами стояла женщина - а даже Аликс здесь нет места. Это - твое дело.
   - Ты оставил Кая наверху, - сейчас для меня это подтверждало его вину.
   - Только лишь потому, что здесь, в этом месте, достаточно лиир и без него.
   Он был бы лишним.
   Я уставился на него, только что рот не разинув. Лишний лиир? И я слышу это от Дункана? Боги... но если он готов расстаться с половиной своей души ради всего этого, я бесспорно должен доверять ему!
   Я вздохнул. Попытался сглотнуть комок, застрявший в горле, и, держа факел перед собой, вошел.
   Лишний. Да, Кай был бы лишним здесь, это верно. Потому, что здесь собрались все лиир мира, и еще один был попросту не нужен.
   Это был не склеп - скорее, своего рода памятник или, может быть, храм. Во всяком случае, что-то связанное с Чэйсули, лиир и их богами. Потому что стены были из лиир - лиир на лиир - вырезанных из бледного кремового мрамора.
   Отблески пламени пробегали по стенам, заставляя прожилки в мраморе вспыхивать золотом. Из гладкого полированного камня проступали очертания орла с распахнутыми крыльями, разинутым клювом и выпущенными когтями, медведя, сутулившего могучую спину, стоящего на задних лапах и вытянувшего переднюю, словно для удара, стремительной длиннохвостой лисицы, повернувшей голову и смотрящей через плечо, кабана со сверкающими острыми клыками и недобрыми маленькими глазками...
   И еще, и еще - так много, что я должно быть, даже сосчитать бы их не смог.
   У меня перехватило дыхание, безмолвно я обводил взглядом круглую комнату, разглядывая стены. Такое сокровище, такая красота, такое мастерство - и все это похоронено глубоко под землей!
   ...Ястреб, чьи крылья соприкасались с крыльями сокола. Необыкновенно красивая горная кошка, готовая к прыжку. И волк - конечно же, волк, похожий на Сторра, с золотыми глазами... От пола до потолка вся стена была украшена изображениями лиир.
   Кай был бы лишним. Но сейчас лишним здесь был я. Я почувствовал, что слезы жгут мне глаза, а грудь сжала нежданная боль. Бессмысленно жить, если ты хомэйн, а не Чэйсули - на что жизнь, если ты не отмечен благословением богов если у тебя нет лиир?.. Как мелок и ненужен был Кэриллон Хомейнский...
   - Жа-хай, - сказал Дункан. - Жа-хай, чэйсу, Мухаар.
   Я обернулся и поглядел на него. Он стоял уже в комнате подняв факел, разглядывая лиир с тем же, если не большим, изумлением и восхищением, что и я сам.
   - Что значат эти слова? - спросил я. - Финн произнес их, когда говорил с богами, и ты сказал, что он не должен был этого делать...
   - Это был Финн, - звуки прошелестели в тени, полной лиир. - Их должен произносить вождь клана и тот, кто мог бы стать Мухааром, - он улыбнулся, увидев, что я собрался возразить. - Нет, я вовсе не желаю этого, Кэриллон. Если бы желал, никогда не привел бы тебя сюда. Здесь, во Чреве Жехааны, ты родишься снова. Станешь истинным Мухааром.
   - Эти слова, - настойчиво повторил я. - Что они значат?
   - Ты достаточно знаешь Древний Язык от Финна, чтобы понимать, что не все в нем можно перевести однозначно. В нем есть свои оттенки смысла, которые теряются при переводе, есть то, что не произносится, а передается жестами... он продемонстрировал знак толмооры. - "Жа-хай, чэйсу, Мухаар"
   - это что-то вроде молитвы богам по сути своей. Прошение. Хомэйн мог бы сказать: Примите этого человека, этого Мухаара. Я фыркнул:
   - Что-то непохоже на молитву.
   - Просьба - или молитва - как та, которую произнес Финн, а теперь произношу я - требует особого ответа. Боги всегда дают ответ. Жизнью - или смертью.
   Я снова встревожился:
   - Значит, я могу умереть здесь, внизу..?
   - Можешь. И, что бы с тобой ни произошло, тебе придется пройти через испытание одному.
   - Ты знал об этом, - внезапно сказал я. - Хэйл рассказал тебе?
   Лицо Дункана было спокойно:
   - Хэйл рассказал мне, что это. А о существовании этого места знает большинство Чэйсули, - по его лицу скользнула улыбка. - Это не так уж и страшно, Кэриллон. Это всего-навсего Утроба Земли.
   Я почувствовал, что по моей спине стекают струйки холодного пота:
   - Какая утроба? Какая земля? Дункан... Он указал. Прежде я смотрел только на стены, не обращая внимания на пол. Теперь я увидел яму в центре этого маленького зала.
   Подземная темница. В такой человек мог умереть. Я инстинктивно отшатнулся, чуть не сбив с ног стоявшего у дверей Дункана, он протянул руку и забрал у меня факел. Я мгновенно обернулся и потянулся за ножом, которого у меня не было, но Дункан уже укрепил оба факела на стенах у входа. Теперь комната была залита светом.
   Однако свет, падавший в яму в середине зала, полностью исчезал, поглощенный темнотой.
   - Ты спустишься в Утробу, - спокойно сказал он, - и, когда выйдешь из нее, ты родишься Мухааром.
   Я сдавлено выругался. Я бы шею ему свернул - хотя и не был уверен, способен ли я на это - но все равно остался бы в подземелье. Но Утроба - нет, это совсем другое дело.
   - Просто - спуститься? Но - как? Здесь что, есть веревка? Или уступы, за которые можно уцепиться?
   Я остановился, глупо было задавать такие вопросы. Подземелья строятся, чтобы держать в них людей. И из этой темницы не поможет мне выбраться ничто. Ты должен прыгнуть.
   - Прыгнуть, - мои руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Дункан... - Быстрее войдешь - быстрее выйдешь, - он не улыбался, но в глазах плясали веселые искорки. - Земля - такая же жехаана, как и остальные, Кэриллон: она сурова, ее легко разгневать, она зачастую нетерпелива, но отдает тебе свое сердце. Она дает жизнь ребенку. Сейчас мы хотим, чтобы в мир пришел Мухаар.
   - Я уже пришел в мир, - напомнил я ему, - Я уже однажды родился, меня родила Гвиннет Хомейнская. Одного рождения вполне достаточно - по крайней мере, его-то я не помню. Давай покончим с этим и пойдем куда-нибудь еще: я не охоч до утроб.
   Его рука легла мне на плечо:
   - Ты останешься. Мы закончим то, что начали. Если придется, я заставлю тебя.
   Я повернулся к нему спиной и отошел в самый дальний угол, старательно обходя край ямы. Там я и ждал, прислонившись к камню, когда ощутил на своей шее осторожное прикосновение крыльев сокола. Это заставило меня отодвинуться от стены.
   - Ты не Чэйсули, - сказал Дункан. - Ты не можешь стать Чэйсули. Но тебя можно заставить понять, что значит чувствовать и думать, как Чэйсули.
   - И это сделает меня человеком? - мне не удалось до конца скрыть насмешку.
   - Это сделает тебя, хотя бы ненадолго, одним из нас, - его лицо в свете факелов было спокойным и торжественным. - Это не продлится долго. Но на мгновение ты сможешь ощутить, что значит быть Чэйсули. Сыном богов, - он сделал жест толмооры. - Это сделает тебя хорошим Мухааром.
   У меня пересохло в горле:
   - Мухаар - слово Чэйсули, не так ли? А Хомейна?
   - Мухаар означает - король, - тихо ответил он. - Хомейна - это фраза: всех кровей.
   - Король всех кровей, - я почувствовал, как все внутри у меня сжимается. Итак, поскольку ты не можешь посадить на трон Чэйсули, то решил сделать все, чтобы превратить меня в одного из вас.
   - Жа-хай, чэйсу, - вместо ответа сказал он. - Жа-хаи, чэйсу, Мухаар.
   - Нет! - крикнул я, - Ты что, хочешь предать меня богам? Дункан... мне страшно...
   Эхо подхватило это слово. Дункан ждал. Он уже почти подчинил меня своей воле. Я чувствовал, как по моему телу течет пот, страх охватил меня. Меня била дрожь.
   - Человек должен предстать перед богами обнаженным.
   Итак, он хочет, чтобы я еще и разделся. Угрюмо, зная, что он сейчас увидит, как съежились мои гениталии, я стянул сапоги, рубаху, а под конец и штаны. В глазах Дункана не было ни жалости, ни насмешки. Только сопереживание и понимание.
   Он подошел к факелам, взял их и двинулся к лестнице. Дверь была открыта, но я знал, что уже не выйду через нее.
   - Когда я закрою выход, ты должен прыгнуть.
   Он закрыл выход.
   И я прыгнул...
   Глава 19
   Жа-хай, чэйсу, Мухаар...
   Эти слова эхом отдавались в висках.
   Жа-хай, чэйсу, Мухаар...
   Я падал и падал. Так далеко... В черноту, в совершенную пустоту. Так долго - так далеко...
   Я закричал.
   Звук отразился от стен колодца - гладких скругленных стен, которые я не мог видеть. Эхо возвратило его, усилив, заставив вибрировать мои кости.
   Я падал.
   Я подумал, слышал ли меня Дункан. Я подумал... подумал... Я больше не думал ни о чем. Я просто падал.
   Жа-хай, чэйсу, Мухаар...
   Эта пропасть поглотила меня, я падал назад во Чрево. И не знал, извергнет ли оно меня снова...
   Дункан, о, Дункан, почему ты не предупредил меня ...но можно ли предупредить об этом, как должно? Или остается падать, и падать, и падать, чтобы узнать, чтобы понять?..
   Вниз.
   Я был пойман. Что-то задержало, остановило меня в моем бесконечном полете вниз. Что-то обвилось вокруг моих лодыжек и запястий. Руки? - нет, что-то иное, что-то, что протянулось из темноты, крепко охватив мои запястья и лодыжки, ноги и грудь. Я висел животом вниз над кромешной тьмой.
   Меня вырвало. Блевота, поднявшаяся из глубины желудка, хлынула у меня изо рта вниз, в глубину. Я был опустошен - оболочка трепещущей плоти. Я висел совершенно неподвижно, не решаясь ни пошевелиться, ни вздохнуть - безмолвно моля, чтобы то, что меня поймало - что бы это ни было - не выпустило меня снова.
   Боги... не дайте мне упасть... только не это - снова...
   Сеть? Прочная тонкая сеть, возможно, укрепленная на невидимых мне выступах по окружности ямы? На верхних краях я ничего подобного не видел, но, может быть, стены ямы вовсе не такие гладкие, как мне показалось? Может, отсюда даже можно выбраться...
   Невидимые жгуты не впивались в тело - просто поддерживали меня в неподвижности, так, что я касался только воздуха. Сеть поддерживала меня - но так, что я не ощущал ее.
   Колыбель. И - ребенок, висящий лицом вниз в Утробе.
   - Дункан? - прошептал я, страшась, что звук моего голоса нарушит шаткое равновесие. - Так и должно быть?..
   Но Дункана не было - я остался совершенно один, и понимал, почему он сделал это. Финн не слишком много говорил о ритуалах Чэйсули, связанных с инициацией, поскольку большинство воинов считалось взрослыми, обретя связь с лиир, но я думал, что было что-то еще. И я, будучи хомэйном, то есть неблагословенным, никогда не смогу узнать ничего об этих ритуалах - если только это не поможет мне выяснить, что же делает Чэйсули - Чэйсули.
   Этой ночью я сделаю тебя королем.
   Королем, подумалось мне, или помешанным? Страх может сломать душу.
   Я не шевелился. Я висел. Я слушал. Я думал о том, вернется ли Дункан, чтобы проверить, как я и что со мной. Я услышу его. Для меня сейчас даже его бесшумные шаги прозвучат ударом камня и камень. Я услышу его, потому что вслушиваюсь в тишину с отчаяньем человека, который хочет сохранить разум. И, если он войдет, я крикну ему, чтобы он выпустил меня.
   Возможно, я даже буду умолять его.
   Войди принцем и выйди Мухааром.
   Боги, да стоит ли это того?
   Воздух. Я дышал. Он был безвкусным - не вонючим, не ароматным, может быть, в стенах колодца есть отверстия, через которые можно было бы бежать...
   Я висел в полном безмолвии. Когда повернул голову - медленно-медленно услышал, как проворачиваются в своих гнездах шейные позвонки. Не звук: тень звука, шорох, шепот. Но я слышал его.
   Я слышал, как что-то забилось внутри: па-тамм па-тамм па-тамм...
   Шаги? - нет. Дункан? - нет.
   Па-тамм па-тамм па-тамм...
   Ветер летел сквозь меня, шипя, свистя и рыча. Я закрыл глаза и попытался замкнуть слух.
   Па-тамм па-тамм па-тамм...
   Я висел в пустоте. Обнаженный и совершенно одинокий. Чрево Земли. Снова младенец - вот чем я был, нерожденная душа, заключенная в Утробе. То, что я слышал, было только лишь биением моего сердца, шумом моего дыхания. Я снова стал младенцем - и, боги! как я хотел родиться снова!
   - Дунканннн...!
   Я закрыл глаза. Я висел. Исчезала холодная дрожь страха, я утратил осязание, я не чувствовал больше, что меня держит хоть что-то - даже эти невидимые жгуты...
   Я плыл.
   Тишина.
   По течению...
   Ни тепла. Ни холода. Ничего. Ничто. Я плыл в отсутствии звуков, запахов, ощущений. Меня не существовало.
   Я ждал с бесконечным терпением.
   Звон. Как звон стального клинка о клинок. Звон. Звук...
   Он наполнил мою голову. Мне казалось, я ощущаю его, чувствую его запах - у него был привкус крови. Может, я прокусил губу? Нет. Крови у меня не было. Была только плоть, поддерживаемая невидимыми и неощутимыми.
   Я знал, что мои глаза открыты, что они смотрят. Слепо. Я видел только тьму - совершенное отсутствие света. А потом она поднялась - восстала, захлестнула меня - и на меня обрушился свет мира.
   Я закричал. Весь свет мира - это слишком, слишком - или вы хотите ослепить меня?
   Это ненадолго сделает тебя одним из нас.
   - Дункан?..
   Я прошептал это имя - но в невыносимой тишине оно прозвучало криком. Я задергался в своих путах - и осознал, что у меня есть тело. Тело. Две ноги, две руки, голова. Я - человек. Мужчина. Кэриллон Хомейнский.
   Ненадолго - ты поймешь, что значит быть Чэйсули.
   Но я не понимал этого.
   Я вообще ничего не понимал и не знал сейчас.
   Я думал только о том, чтобы родиться.
   Шелест крыльев - и, показалось, скрежет когтей. Кай?.. Нет. Дункан оставил его наверху.
   Шорох крыльев - словно большая птица развернула их, расправила - снова сложила и принялась чистить перышки. Крик сокола - яростный голос ястреба, настигающего добычу - вопль разгневанного орла...
   Птицы. Меня окружили птицы. Я чувствовал дуновение ветра, поднятого их крыльями - легкие, как вздох, прикосновения перьев к лицу... Как же мне хотелось стать одним из них, ощутить ветер, наполняющий меня, поддерживающий меня, почувствовать, как мои крылья рассекают воздух - свободную радость полета, и танцевать - да, танцевать в потоках воздуха...
   Какое искушение! Я крикнул - крикнул изо всех сил:
   - Я человек, а не птица! Человек, а не зверь! Человек, а не Изменяющийся!
   Тишина обняла меня, коснулась моего лба. Па-тамм, па-тамм, па-тамм...
   Шепот.
   ДемонДемонДемон... Я плыл в пустоте. ДемонДемонДемон... Я вздрогнул. Нет.
   ИзменяющийсяОборотеньЧейчули НетНетНет.
   Я улыбнулся. ЧеловекЧеловекЧеловек.
   Ты Изменяешься ИзменяешьсяИзменяешься...
   Благословение богов, заметил я. От него не отрекаются.
   ЗверьЗверьЗверь...
   Нет!Нет!Нет!
   Я плыл в пустоте. Я стал зверем.
   ***
   Я бежал. Бежал на четырех лапах. Четвероногий зверь с пушистым хвостом - я бежал. Я познал радость этой свободы.
   Теплая земля под моими лапами - мои когти вонзались в нее. Запахи деревьев и трав, неба и ветра. Радость краткого прыжка-полета через ручей. Горячая кровь добычи, вкус мяса на языке. Но более всего - свобода, совершенная, полная свобода: отбросить все горести и тревоги, жить настоящим. Не вчерашним и не завтрашним днем: настоящим. Жить по-настоящему. Теперь. Сейчас. В этот миг.
   Я осознавал себя лиир.
   Лиир?.. Я остановился. Я стоял в тени старой березы. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву, золотыми монетами усыпал мой путь.
   Лиир?
   Волк. Такой, как Сторр: серебряный мех, янтарные глаза. Свобода, сила н грация, которой никогда не знать человеку.
   Как? спросил я. Как, это произошло?
   Финн никогда не мог объяснить мне это так, чтобы я понял: не мог подобрать нужных слов. Лиир-и-воин-и-лиир, говорил он. Финн не умел выразить это по-другому. Разделить их - значит предать их смерти, скорой или медленной.
   Огромная, чудовищная пустота, которую нечем заполнить, ведет к безумию: лучше смерть, чем такой конец.
   Впервые я узнал, что значит менять облик. Я чувствовал это всем своим существом, кровью и плотью - будь это плоть человека или волка. Я чувствовал, как моя душа устремляется вниз, к сердцу земли, чтобы, коснувшись его, призвать магию изменения.
   Пустота. Странный искаженный облик человека, изменяющего свой облик на облик иного существа. Он изменял облик по своей воле, когда желал того, отдавая свой человеческий образ земле. Словно бы покров плоти тающим снегом соскальзывал с костей, и сами кости изменялись. Все, что не было нужно человеку в облике лиир - одежда, оружие, излишняя тяжесть тела - все это уходило в землю, и магия земли хранила то, что оставалось от человека. Обмен. Человек отдавал все лишнее - и обретало новый образ.
   Магия. Могущественная магия, чьи корни таились в сердце земли. Я почувствовал, как густая шерсть на загривке встает дыбом. Изменение коснулось не только моего тела. Изменилась и моя душа.
   Я знал, что такое пустота, которая поглощает человека, чтобы извергнуть зверя. Я знал, почему она существует. Боги создали пустоту, чтобы защитить глаза и разум тех, кто видел превращение. Даже для сильнейшего из людей непереносимо было бы увидеть, как тает и меняется плоть, утекая в землю и перерождаясь, как плавятся кости, обретая новую форму - как человек обращается в нечто иное... Потому изменение окружала тайна, покров магии и колдовства. Ни один человек, увидевший изменение, никогда больше не назвал бы Чэйсули людьми.
   Теперь этого не мог сделать и я.
   Страх охватил меня, я дернулся в своих путах...
   Путы. Я висел в пропасти. Человек, не волк, не зверь. Но если я не пойму, что такое Чэйсули, я никогда не стану Мухааром.
   Ибо Чэйсули суть - Хомейна. Сердце, душа, кровь Хомейны.
   Я почувствовал, как на меня накатывает волной безумие, и безумие выталкивало из горла слова.
   - Примите! - крикнул я. - Примите этого человека, этого Мухаара! Тишина.
   Безмолвие.
   - Жа-хай! - почти вопль отчаянья, рвущий легкие в клочья. - Жа-хай, чэйсу, Мухаар!
   - Кэриллон.
   - Жа-хай, - выдохнул я. - Жа-хай!.. О боги, примите. О боги, примитеПримитеПримите... - Кэриллон.
   Если они не примут меня... если не примут...
   - Кэриллон.
   Прикосновение плоти к плоти. Плоть - к - плоти.
   Рука, поддерживающая мою голову.
   - Жехаана? - хрипло выдохнул я. - Жехаана? Жа-хай... жехаана, жа-хай...
   Чьи-то руки приподняли мою голову. Чьи-то руки поддерживали меня, баюкали, словно ребенка, который слишком слаб еще, чтобы подняться на ноги самому. Я лежал на холодном каменном полу, а надо мной склонялась какая-то тень.
   Ослепленные глаза мои могли различить только силуэт. Мужчина. Нет, это не была моя жехаана.
   - Жехаан? - одним дыханием, уже без голоса.
   - Нет, - ответил он. - Рухолли. Сейчас, в этот миг, я - твой рухолли.
   Руки на мгновение крепче сжали мое, еще безвольное и бессильное, тело:
   - Рухо, все уже окончилось, - Жа-хай ?
   - Жа-хай-на, - проговорил он, словно бы успокаивал меня. - Жа-хай-на Хомейна Мухаар. Ты - родился.
   РодилсяРодилсяРодился...
   - Жа-хай-на?..
   - Принят, - мягко проговорил он. - Родился король всех кровей.
   Ко мне снова вернулся хомэйнский язык, но голос мой можно было назвать человеческим только с большой натяжкой:
   - Нет, - я внезапно понял это. - Я - только хомэйн.
   - Четыре дня ты был - Чэйсули. Этого вполне довольно.
   Я тяжело сглотнул.
   - Здесь темно. Я почти не вижу тебя. Это было правдой. Я видел только силуэт - темный силуэт на фоне кремово-белого мрамора, во мраке казавшегося темно-серым, силуэты лиир, покрывавшие стены, были сейчас почти неразличимы.
   - Я оставил факел на лестнице, дверь почти закрыта. Пока ты не будешь готов, пусть лучше остается так.
   Глаза у меня болели от света, пробивавшегося сквозь узкую щель - там, где был выход. Луч света сверкнул, отразившись от золотых браслетов, едва не ослепив меня сиянием, черной чертой обозначился шрам на лице того, кто назвал меня - рухо...
   Шрам. Не Дункан - Финн.
   - Финн... - я попытался сесть - и не смог. Не хватило сил.
   Он снова заставил меня лечь.
   - Не спеши. Ты пока еще... не обрел цельности. Не обрел цельности? Но что тогда со мной..?
   - Финн... - я замолчал, потом продолжил, - я выбрался? Выбрался из... из этой ямы?
   Я просто не мог в это поверить.
   Финн улыбнулся, напряжение и усталость покинули его лицо.
   - Ты выбрался из Утробы Земли. Разве я не скачал тебе, что ты родился?
   Я начал чувствовать холод мрамора и вспомнил, что прошел это испытание обнаженным. Лежать было неудобно. Я подтянул ноги, пытаясь понять, что со мной.
   Нет, кажется, все было в порядке - по крайней мере, с моим телом. А-с разумом?
   - Я сошел с ума? Ты это имел в виду?
   - Отчасти - может быть. Немного. Но это скоро пройдет. Это... - он на мгновение замолчал. - Мы нечасто делаем такое, заставляя человека рождаться заново. Это тяжело пережить.
   Я наконец сел, внезапно осознав - я стал другим. Я больше не был Кэриллоном. Я был чем-то иным. И это "что-то" заставило меня приподняться и сесть. Я заглянул в лицо Финна, в его глаза - желтые даже во мраке. Глаза зверя...
   Я коснулся рукой своего лица - но не мог, конечно, определить на ощупь цвет моих глаз. Они были голубыми.. а - теперь? И - кто я теперь...
   - Человек, - ответил Финн.
   Я прикрыл глаза и замер во мраке, слушая свое дыхание - так, как я слышал его там, во Чреве Земли.
   И - па-тамм, па-тамм, па-тамм...
   - Жа-хай-на, - мягко повторил Финн. - Жа-хай-на, Хомейна Мухаар.
   Я потянулся к нему и обхватил пальцами его запястье - быстрее, чем он успел отстраниться или хотя бы сделать какое-то движение. Осознал, что в первый раз опередил Финна, и держал его руку теперь - так же, как когда-то он держал мою, готовясь вспороть кожу и плоть кинжалом. У меня сейчас не было кинжала но зато он был у Финна. Мне оставалось только протянуть руку и взять клинок.
   Я улыбнулся, чувствуя под своими пальцами живую плоть и кровь. Он человек, смертный человек. Не чародей, способный жить вечно.
   Не как Тинстар. Чэйсули, не Айлини.
   Я взглянул на его руку - он даже не пытался высвободиться, просто ждал.
   - Это трудно? - спросил я. - Когда твое "я" уходит в землю, и ты принимаешь иное обличье? Я видел, как ты это делаешь. Я видел выражение твоего лица, пока лицо - еще лицо, покуда ты еще не скрыт пустотой, - я помолчал. Мне нужно это знать.
   Его глаза потемнели:
   - В хомэйнском нет слов, чтобы...
   - Тогда скажи словами Чэйсули. Скажи на Древнем Языке.
   Финн улыбнулся.
   - Сул-хараи, Кэриллон. Вот что это такое. Однажды я уже слышал от него это слово. Это было в Кэйлдон - мы сидели и пили уиску, и говорили о женщинах, как говорят только мужчина с мужчиной. Конечно, многое так и не было произнесено вслух - но мы уже научились понимать друг друга без слов. Мы оба думали об Аликc... От этой ночи в моей памяти сохранилось только одно слово: сул-харай.