Робертс Нора. Голос из прошлого

 
   …"Он возвращается".
   Хоуп сидела на крыльце Дома на болоте. При ее жизни этого крыльца еще не было. Она принялась подкидывать и ловить маленький красный шарик.
   Тори снова было восемь лет, худое личико выражало тревогу, ноги были в ссадинах, ушибах и следах от ремня.
   «Ему нравится причинять боль девочкам… Он от этого чувствует себя взрослым и сильным».
   – Он причинил боль и другим, не только тебе.
   – Да, не только мне, – согласилась Хоуп. – Ты уже знаешь. И ты всегда знала. Как в тот раз, когда увидела рисунок того маленького мальчика.
   – Но у меня больше так не получается. – В груди Тори гулко начало стучать сердце. – И я не хочу больше так уметь.
   – Но ты приехала, – просто ответила Хоуп. – Только будь осторожна… Или ты тоже распрощаешься со всеми.
   – Скажи, кто он, Хоуп. Скажи, где его искать.
   – Не могу. – И она устремила на Тори ясный взгляд. – Ты должна найти его сама. Будь осторожна…
 
   Тори широко распахнула глаза. Сердце бешено колотилось о ребра, одна рука крепко сжалась в кулак. Так крепко, словно она боялась, что из нее может выкатиться маленький красный шарик, но, когда она расправила затекшие пальцы, ладонь была пуста.
   За окном стояла ночь. Ветерок утих, и воздух был неподвижен. В нем чувствовалась настороженность, глухо ухала сова, пронзительно стрекотали сверчки. Тори слышала ровное дыхание спящего Кейда. Во сне она отодвинулась от него как можно дальше. «Во сне нет близости», – подумала она.
   Когда мозг так уязвим, как у нее, нельзя спать, уютно устроившись рядом. Она осторожно соскользнула с кровати, на цыпочках прошла в кухню, отвернула кран и, когда вода стала холодной, наполнила стакан.
   Сновидение вызвало у нее страшную жажду и напомнило, почему ей не следует спать с Кинкейдом Лэвеллом.
   Его сестра мертва, и если она не виновата в ее смерти, то эта смерть накладывает на нее, на Тори, определенные обязательства. Она и прежде ощущала бремя долга, но шла своей дорогой. На этом пути она познала и величайшую радость, и сокрушительное горе. Тогда она спала с другим мужчиной, которому отдалась по беззаботной и невинной любви.
   И когда она потеряла его, то поклялась, что больше не повторит прежних ошибок. И что же? Все повторяется. Она снова навлекает на себя ту, прежнюю, боль.
   Да, Кейд из тех мужчин, в которых женщины влюбляются. Она и сама могла бы в него влюбиться. И так, что эта любовь окрасит каждую мысль, все поступки и чувства. И в ярком экстазе радости, и в серых потемках отчаяния.
   Так что продолжения быть не должно. Любовь – это безрассудство и опасность. Любовь подстерегает ревнивое, завистливое око судьбы, только и ждущее, чтобы отнять любовь навсегда.
   Она поднесла стакан воды к губам и увидела. Там, за окном. В темноте.
   Стакан выскользнул у нее из рук, упал в раковину и разбился.
   – Тори? – Кейд молниеносно проснулся и выскочил из постели. Спотыкаясь в темноте и чертыхаясь, он бросился в кухню.
   Она стояла под резким светом лампы, прижав руки к горлу, и неотрывно глядела в окно.
   – Кто-то есть там, в темноте.
   – Тори.
   Он увидел осколок стекла на полу и схватил ее за руки.
   – Ты порезалась?
   – Кто-то там есть, в темноте, – повторила она, словно испуганный ребенок. – И наблюдает. Из темноты. Он уже приходил. И он опять придет.
   Она смотрела мимо Кейда и видела какие-то тени и силуэты. А чувствовала только холод. Страшный холод.
   – Он хочет меня убить. Если бы я была с нею в ту ночь, он бы только наблюдал за нами. Как делал это раньше. Он бы только наблюдал и воображал, что он это делает. Просто воображал бы и потом сам удовлетворил себя.
   Колени у нее подогнулись, но, когда Кейд подхватил ее, Тори запротестовала:
   – Все в порядке. Мне просто надо сесть.
   – Не сесть, а лечь.
   Он отнес ее в постель и стал в темноте искать брюки.
   – Оставайся здесь.
   – Куда ты?
   Ужас при мысли, что сейчас она останется одна, дал ей силы, и Тори вскочила с кровати.
   – Ты говоришь, что во дворе кто-то есть. Я хочу взглянуть.
   – Нет!
   Теперь она испугалась за него.
   – Сейчас еще не твоя очередь.
   – Что?
   Она всплеснула руками и осела на матрас.
   – Извини. У меня путаница в мыслях. Он ушел, Кейд. Его больше там нет. Он следил раньше. Когда мы… Он наблюдал за нами, когда мы…
   – Я все-таки посмотрю, – мрачно возразил Кейд.
   – Но ты его не найдешь.
   Кейд вышел. Ему очень хотелось найти мерзавца. Найти и пустить в ход кулаки, дать выход ярости. Он укрепил фонарь на двери и внимательно осмотрел все пространство, затопленное бледно-желтым светом. Подошел к своему универсалу, вынул фонарь и нож из бардачка.
   Вооружившись, он обошел вокруг дома, высвечивая землю и тени в кустарнике. Около окна спальни он нагнулся и увидел, что там вытоптана трава: кто-то, видимо, долго стоял здесь.
   «Сукин сын», – прошипел он и стиснул рукоятку ножа. Конечно, надо было бы осмотреть окрестности, но не стоит оставлять Тори одну.
   Поэтому он вошел опять в дом и оставил фонарь и нож на столе.
   Тори сидела все в той же позе, сжав кулаки, и подняла голову, когда он приблизился, однако ничего не сказала.
   – То, что мы с тобой здесь делали, – сказал Кейд, – это наше. Только наше. Он ничего не сможет изменить. – Он сел рядом и взял ее за руку. – Не сможет, если мы ему не позволим.
   – Он осквернил это.
   – Не для нас. Не для нас с тобой, Тори, – и он повернул ее лицом к себе.
   Она вздохнула, погладила пальцем тыльную сторону его руки.
   – Ты рассердился. Но ты умеешь собой владеть. Как тебе это удается?
   – Да я пнул ногой свой автомобиль пару раз, чтобы сорвать злость.
   Он провел ладонью по ее волосам.
   – Ты расскажешь, что еще видела?
   – Он злился. Но я не вижу его самого. Я не та, которую он желает, но он не даст мне оставаться здесь. Он не доверяет мне, когда я так близко от Хоуп… И я не знаю, чьи это мысли, мои или его. Я не могу отчетливо увидеть его лицо. Может быть, дело во мне, но я не могу рассмотреть его.
   – Значит, ее убил не какой-то чужак, как мы думали все эти годы.
   – Нет, не чужак… Это кто-то, кто знал ее, кто за ней следил. За нами. Мне кажется, я о чем-то таком догадывалась уже тогда, но из-за страха приказала себе не думать. Если бы в то утро я пошла с вами, с тобой и твоим отцом, если бы у меня хватило мужества не только сказать вам, где она, но пойти туда, я, может быть, все увидела. Не уверена, однако, возможно, увидела бы, И тогда этому был бы положен конец.
   – Ну этого мы знать не можем. Однако мы должны положить этому конец теперь. И сейчас мы позвоним в полицию.
   – Кейд, полиция… – горло у нее перехватило. – …Вряд ли там станут слушать меня.
   – Шеф Расе, конечно, потребует доказательств, но он тебя выслушает. А пока оденься.
   – Ты хочешь звонить ему прямо сейчас? В четыре утра?
   – Да. – И Кейд поднял телефонную трубку. – Ему за это платят.

Глава 17

   Шеф полиции Карл Расе был невысок. Не был он и красив: лицо широкое, с ушами, торчащими, как несоразмерно большие ручки глиняного сосуда, волосы, тронутые сединой. Он не обладал блестящими способностями. Информация проникала в его мозг извилистыми и окольными путями, но оседала прочно. И работал он медленно и тяжело, однако тщательно. И еще он отличался благожелательностью. Он никогда не бранился и не сетовал, если его будили до рассвета, например, в четыре утра. Он просто вставал и одевался в темноте, стараясь не разбудить жену. Он оставлял ей записку на кухонном столе и, уходя, запихивал в карман ее список, что надо купить по дороге.
   И то, что он подумал, встретившись с Кинкейдом Лэвеллом в четыре утра в спальне Виктории Боден, он оставил при себе.
   Кейд встретил его на крыльце.
   – Спасибо, что приехали, шеф.
   – Все в порядке. – Карл с довольным видом сунул в рот пластинку жвачки, которую жевал с тех пор, как жена и мытьем, и катаньем заставила его бросить курить.
   – Давайте осмотрим окрестности. Интересно узнать ваше мнение.
   – Как поживают ваши домашние?
   – Спасибо, все хорошо.
   – Слышал, что приехала тетушка Рози. Уж, пожалуйста, передайте ей привет от меня.
   – Да, обязательно.
   Кейд осветил примятую траву под окном спальни. Карл последовал его примеру и стал размышлять:
   – Да, кто-то здесь стоял и подглядывал. Место здесь тихое, в стороне от дороги. И вроде незачем сюда кому-нибудь завернуть невзначай. Вы ничего не видели?
   – Нет, я – ничего, а Тори видела.
   – Тогда мне стоит сначала поговорить с ней, а потом порыскать вокруг, тот, кто здесь был, давно унес ноги.
   Он выпрямился с хрустом в коленях и осветил фонарем дубы и шелковичные деревья, теснившиеся у болота.
   – Да, местечко здесь тихое, что и говорить. Мне бы здесь жить не захотелось. Всю ночь, наверное, лягушки квакают и совы ухают.
   – Ну, к ним можно привыкнуть, – сказал Кейд, и они направились к дому, – так что и не слышишь их вовсе.
   – Да, наверное. Когда привыкаешь, то не слышишь обычных звуков. И только когда слышишь что-то необычное, пугаешься. Как вы думаете?
   – Да, наверное. Однако я не слышал ничего такого. Он вошел в кухню, мигая от яркого света, и вежливо снял фуражку.
   – Доброе утро, мисс Боден.
   – Шеф Расе. Извините за беспокойство.
   – Об этом не тревожьтесь. А что, не кофейком ли попахивает?
   – Да, я только что сварила. Позвольте, я налью вам чашку.
   – Буду душевно вам благодарен. Слышал, у вас и сегодня ожидается наплыв посетителей. Моя жена вчера получила большое удовольствие от посещения вашего магазина. Купила колокольчик, который звенит на ветру. Я лишь порог дома успел переступить, как она стала рассказывать и восхищаться. Он приятно звенит.
   – Да. С чем вы пьете кофе? Со сливками? С сахаром?
   – С сахаром. Хватит полфунта, – и он подмигнул. – Я не против послушать про вашего визитера. Тори посмотрела на Кейда и подала Карлу кофе.
   – Кто-то стоял у окна, окна спальни, когда мы с Кейдом…
   Шеф полиции вытащил блокнот и огрызок карандаша.
   – Понимаю, вы испытываете неловкость, мисс Беден, но вы успокойтесь и не смущайтесь. Вы успели разглядеть этого человека?
   – Нет… Я проснулась и пошла в кухню выпить воды. И когда я стояла у раковины… Я… Он следил за домом. За мной. За нами. Ему не нравится, что я сюда приехала. Его злит, что я вернулась.
   – Кто же это?
   – Это тот самый человек, который убил Хоуп Лэвелл.
   Карл положил карандаш, сунул жвачку за щеку и отхлебнул кофе.
   – Откуда вам это известно, мисс Боден? «Да, голос у него мягкий, но взгляд холодный, как полагается полицейскому», – подумала Тори. Ей хорошо был знаком такой взгляд.
   – Оттуда же, откуда на следующее утро я знала место гибели Хоуп. Вы там были. – Голос у нее стал резким, она взъерошилась, точно защищалась. – Правда, тогда вы еще не были шефом полиции.
   – Да, я всего лишь шесть лет занимаю эту должность. Ужасное убийство. Хуже всего, что здесь, в округе, когда-либо случалось. Шеф Тэйт тогда решил, что это дело рук заезжего маньяка. Не было ни одного доказательства, что он не прав.
   – Вы просто ничего не нашли, – возразила Тори. – Тот, кто ее убил, был с ней знаком. Так же, как со мной, вами и Кейдом. Он знает Прогресс. Он знает болото. Это он сегодня ночью подходил к окну моего дома.
   – Но вы же его не видели?
   – Не видела в том смысле слова, который вы подразумеваете.
   Карл Расе откинулся на спинку стула. Он размышлял. Потом сказал:
   – Бабушка моей жены, с материнской стороны, ведет беседы с покойными родственниками. Не могу сказать, так ли это в действительности или нет, но в моем деле, мисс Боден, требуются факты.
   – Но ведь факт, что я знала о случившемся с Хоуп и где ее искать. И человек, ее убивший, знает о моей способности. Шеф Тэйт мне не поверил. Он думал, что я была в ту ночь с Хоуп, а потом, испугавшись, убежала. И оставила ее. Или что я ее нашла уже мертвую, но ушла домой и ждала до утра.
   Взгляд Расса смягчился. Он сам вырастил двух дочек.
   – Да ведь вы тогда были еще ребенком.
   – Но теперь я взрослая и говорю вам, что сегодня ночью здесь был человек, который убил Хоуп. Он и других убивал, во всяком случае, еще одну девушку. Он подсадил ее в свою машину, когда она «голосовала» на шоссе в Миртл-Бич. И он уже наметил себе новую жертву. Не меня. Меня он не желает.
   – Вы все это мне рассказываете, но не можете назвать, кто же он.
   – Я могу только сказать, что он собой представляет. Это психопат, который считает, что имеет право совершать такое. Это его возбуждает, дает почувствовать вкус власти. Он женоненавистник. Он считает, что женщина создана лишь для того, чтобы мужчина ее употреблял. Это серийный убийца, который не желает остановиться и не верит, что его могут поймать. Он занимается этим уже восемнадцать лет, – добавила она тихо, – так с чего бы ему перестать этим заниматься?
 
   – Не очень-то хорошо я с этим справилась… Кейд закрыл входную дверь и сел за стол.
   – Ты рассказала все, что знаешь.
   – Но он мне не поверил.
   – Поверил или нет, но он свое дело сделает.
   – Так же, как они сделали восемнадцать лет назад. Он помолчал. Воспоминание о том утре, как всегда, было для него словно удар ножа в грудь.
   – Кого ты винишь, Тори? Полицейских? Себя?
   – И их, и себя тоже. Никто мне тогда не поверил, и я не смогла объяснить, что чувствую. Я боялась, знала, что меня опять накажут, и чем больше я скажу, тем накажут больнее. И в конечном счете я как могла спасала себя.
   – Как все мы, не так ли? – Он встал и подошел к плите, чтобы налить кофе, которого ему совсем не хотелось.
   – Я знал о ее планах в ту ночь. И ничего не сказал, ни тогда, ни на следующий день, вообще не сказал, что видел, где спрятан ее велосипед. Что из того, ведь, возможно, она просто ездила поездить на велосипеде пару часиков?
   Он обернулся.
   – На следующий день, когда Хоуп нашли, я тоже ничего не сказал. Из чувства самосохранения. Меня осуждали, считали виноватым в ее смерти. И я сам так считал. Но я возвращался памятью к той ночи. Если бы я рассказал отцу, что Хоуп спрятала свой велосипед, он бы его запер, а Хоуп выругал. И все было бы в порядке. Утром она бы проснулась в своей постели живая и невредимая.
   – Мне очень жаль.
   – Да, Тори, и мне тоже, и я жалею уже восемнадцать лет. Жалею, потому что обращал мало внимания на сестру. Жалею, потому что на моих глазах отец порвал узы с нами со всеми, словно наше присутствие доставляло ему невыносимую боль. А мать постепенно все больше отдалялась от нас. Однако исправить мы ничего не можем, ни ты, ни я.
   – Но я могу его найти. И рано или поздно, я его найду.
   «Или же он найдет меня, – подумала Тори. – Впрочем, он меня уже нашел».
   – Но я не намерен оставаться в стороне и смотреть, как человек, небезразличный мне, рискует своей жизнью. – И он отодвинул чашку с кофе. – Собери самые необходимые вещи и поживи у дяди с тетей.
   – Я не могу этого сделать. Я должна оставаться здесь. Ничего не могу тебе объяснить, просто должна остаться, и все тут. Если я ошибаюсь, никакого риска нет. Если я права, не имеет значения, где я нахожусь.
   – Ну что ж, тогда я соберу кое-какие свои вещи. Тори вопросительно посмотрела на него.
   – Я собираюсь много времени проводить здесь. И ради удобства надо иметь кое-что под рукой. Не смотри на меня с таким удивлением. Одна ночь с тобою в постели еще не делает нас любовниками, но, – он встал и поставил ее на ноги тоже, – мы будем ими.
   – Ты чересчур многое загадываешь на будущее, Кейд.
   – Не думаю. – И он поцеловал ее. Поцелуй был долгим, и ее губы стали мягче и теплее. – Ты многое знаешь, не умея объяснить почему. И я тоже. У меня есть предчувствие насчет тебя. И я собираюсь быть рядом, во всяком случае, до тех пор, пока не найду этому предчувствию объяснения.
   – Взаимное сексуальное тяготение, Кейд, не такая уж таинственная загадка.
   – Тори, ты меня впустила. И отделаться от меня тебе не так-то легко будет.
   – Удивительно, как ты ухитряешься одновременно и уязвлять и утешать. Она отодвинулась.
   – А я совсем не уверена в том, что вообще «впустила» тебя. Ты бродишь повсюду, где хочешь.
   – Ну что ж, раз мы встали и уже оделись, почему бы нам не заняться делом?
   – Делом?
   – Я привез те образцы тканей, о которых мы говорили. Сейчас принесу, и мы попробуем договориться. Тори взглянула на часы. Было почти семь.
   – А почему бы и нет? Но теперь кофе варить будешь ты.
 
   Фэйф подождала до половины десятого, когда можно было уже не сомневаться, что и Лайла уехала в церковь. Мать давно оставила надежду, что Фэйф будет посещать воскресную службу, но Лайла была очень упряма и считала себя посланцем божиим, который должен вытаскивать из постели неверующих под угрозой вечного проклятия.
   Если Фэйф бывала в воскресное утро дома, то она пряталась, и пряталась очень успешно, но время от времени, чтобы заслужить прощение Лайлы, Фэйф надевала темное строгое платье и являлась в кухню, чтобы Лайла могла притащить заблудшую овцу в церковь во искупление грехов. Однако сегодня утром Фэйф была не расположена быть паинькой и, сидя на жесткой скамье, слушать проповедь. Ей хотелось посидеть над шоколадным мороженым, ругая на чем свет стоит этих «ублюдков-мужчин».
   Подумать только, как она изощрялась ради Уэйда Муни: вымазала себя всю с ног до головы душистым кремом, облачилась в самое дорогое сексапильное белье и была полна готовности сорвать с себя эти шелковые лоскутки с кружевами, как только представится возможность! Она также надела туфли на высоченных каблуках и затянулась в маленькое черное платье, которое так и кричит: «Хочу грешить!» Она утащила из винного погреба две бутылки вина, что стоят столько же, сколько все годы обучения в колледже, и, когда Кейд об этом узнает, он с нее шкуру спустит.
   И надо же: когда сияющая, надушенная, ухоженная, она пришла к Уэйду домой, его там не оказалось.
   Мерзавец!
   И что хуже всего, она стала его ждать. Она убрала его спальню, словно образцовая немецкая женушка, зажгла свечи, включила музыку.
   Фэйф ждала его почти до часу ночи. О, как ей хотелось, чтобы он пришел, а она бы дала ему пинка под зад, да так, чтобы он кубарем скатился опять вниз.
   Это по его вине она выпила лишнего, а, будучи в нетрезвом состоянии, поцарапала машину, въезжая в ворота. И в том, что она сейчас уплетает за обе щеки мороженое, виноват исключительно он.
   Видеть она его больше не желает. «И вообще, – подумала Фэйф, – надо послать мужчин ко всем чертям. Не стоят они тех усилий, которые затрачивают женщины, якшаясь с ними». Она выбросит мужчин из своей жизни и найдет какой-нибудь новый источник интереса в жизни.
   Кейд вошел в тот момент, когда Фэйф накладывала себе еще мороженого из большой картонной коробки. Он сразу оценил атмосферу и постарался было улизнуть незамеченным, но не проявил необходимой сноровки.
   – Садись. Я не кусаюсь. Фэйф закурила и так, с сигаретой в одной руке, продолжала есть.
   – Все умчались в церковь, спасать свои бессмертные души. Тетя Рози поехала с Лайлой, наверное, ее церковь нравится тетушке больше, чем мамина. И поэтому она напялила на голову шляпу величиной с блюдо для индейки, а на ногах у нее зеленые кроссовки. Мама бы такого не вынесла.
   – Жаль, не видел.
   Кейд тоже запустил ложку в коробку с мороженым.
   – Итак, что случилось?
   – Почему обязательно должно что-нибудь случиться? Я довольна, как курица, которая снесла золотое яйцо.
   И она пристально поглядела на Кейда. Взгляд его синих, как у нее, глаз был утомленно-ленив, а на губах мелькала удовлетворенная усмешка. Фэйф знала, какой вид активности заставляет мужчину так улыбаться.
   – Ты только явился. Ну-ну-ну. Кого-то ты в эту ночь осчастливил.
   Кейд облизал ложку и в свою очередь внимательно посмотрел на Фэйф.
   – А ты никого. Но я не собираюсь обсуждать свою сексуальную жизнь за мороженым.
   – Значит, ты был с Тори Боден. Ну разве это не замечательно?
   – Мне понравилось. – И Кейд наскреб вторую ложку. – Но ты в это не вмешивайся, Фэйф.
   – Да с чего бы? Какое мне дело? Просто я не понимаю, что ты в ней видишь такого особенного. Да, она достаточно хорошенькая, но такая холодная. Она же тебя заморозит. Она совсем другая, чем мы.
   – Ты переменишь мнение, когда узнаешь ее поближе. Тебе не помешает завести подругу, Фэйф.
   – Я скверная подруга, можешь хоть кого спросить. Да и нравится она мне не очень. Ты можешь несколько раз с ней трахнуться, это твое дело. Эй!
   И она оскорбленно взглянула на Кейда, когда он схватил ее запястье и пригвоздил руку к столу.
   – Нет, это не то, что ты думаешь. – Голос его прошелестел, как шелк, а в глазах загорелся гневный огонек. – Секс не всегда способ убить время.
   – Мне больно.
   – Ты сама в этом виновата.
   Он отпустил ее руку и бросил ложку в раковину.
   Фэйф задумчиво потерла запястье.
   – Вот этого я как раз избегаю, а ты позволяешь топтать свое сердце. Дело твое, но вот что я тебе скажу. Не понимаю, как можно хотеть быть с Тори. Есть в ней что-то, не позволяющее ее любить.
   – А я не знаю, хочу я или нет, и не желаю этого знать. Между прочим, Фэйф, ты и не подозреваешь, как вы с ней похожи. Вы обе не позволяете себе отдаться чувству из страха, что это может причинить боль. Но она из-за этого замыкается в себе, а ты клин клином вышибаешь.
   – И совсем я на нее не похожа! – крикнула Фэйф ему вслед. – И я вообще ни на кого не похожа. Я сама по себе.
   В ярости она швырнула ложку через всю кухню и взбежала по лестнице в спальню переодеваться.
 
   Злость и ярость надо было на ком-то выместить, и ее мысли снова обратились к Уэйду. Оделась она с особой тщательностью.
   Она желает выглядеть сногсшибательно, когда растопчет его сердце, а его самого разорвет на кусочки под звуки ликующей песни. На ней было темно-синее шелковое платье, подчеркивающее цвет ее глаз. Он его запомнит надолго.
   Фэйф хотела распахнуть дверь его квартиры, но сдержалась и постучала. Никто не ответил, она вошла, и до ее слуха донеслись странные звуки, словно кто-то слегка хныкал и поскуливал. Фэйф округлила глаза. Неужели он притащил наверх какого-нибудь больного щенка? Как она могла связаться с мужчиной, который больше думает о бродячих собаках, чем о женщине?
   Слава богу, она наконец прозрела.
   А потом он открыл дверь, взъерошенный, заспанный. На нем были только джинсы, которые он не позаботился застегнуть.
   Она схватила Уэйда за руку и сунула ему ключ от его квартиры.
   – Это для начала. И еще я скажу тебе пару ласковых, а потом – прости навек.
   – А сколько сейчас времени?
   – Уже почти полдень.
   – Господи, но я должен быть у матери через час.
   – Да от тебя разит, как из бутылки с дешевым пойлом.
   – Нет, это был дорогой «Бурбон».
   – Вот как! – И Фэйф подбоченилась. – Ты полночи пьянствовал, а потом развратничал. Надеюсь, тебе понравилось. С кем, черт побери?
   – С кем?
   – Да, кто эта шлюшка, с которой ты меня чередуешь? Фэйф схватила настольную лампу, выдернув шнур из розетки, и запустила ею в Уэйда. Лампа грохнулась, разбилась, и из спальни послышалось хныканье.
   – Ах ты, сукин сын! Так она еще здесь?
   – Кто? Черт побери, что это с тобой? Ты разбила мою лампу!
   – Я разобью тебе всю физиономию. – И Фэйф в ярости бросилась в спальню.
   На кровати, прижавшись к подушке, скулил черный щенок.
   – Где она?
   – Да кто?
   – Сука, с которой ты спишь.
   – Единственная сука, кроме тебя, с которой я сплю, – вот эта, – и он указал на щенка. – И она со мной только пару часов.
   – Ты считаешь, что над этим можно шутить? Где ты был вчера ночью?
   – Да, черт возьми, уезжал проветриться. Он зашаркал в ванную и стал искать в аптечке аспирин.
   – Я приехала сюда в девять и прождала почти до часу. Уэйд вынул четыре таблетки и запил их тепловатой водой.
   – Не помню, чтобы мы договаривались насчет вчерашнего вечера. Ведь ты не любишь ничего планировать заранее. Тебе не нравятся обязательства, они лишают вдохновения.
   – Но это был субботний вечер. Ты знал, что я могу приехать.
   – Нет, Фэйф. Я ничего не могу знать заранее. Ты не даешь мне этой возможности.
   «Он увиливает от темы разговора», – подумала Фэйф.
   – Я желаю знать, где ты был и с кем.
   – А не слишком ли много требований со стороны той, которая отвергает все требования? Которую интересует лишь грубый секс, для которой все игра и забава? Ты же сама утвердила эти правила.
   – Но я не вру тебе, – с чувством собственного достоинства возразила Фэйф. – Когда я сплю с одним мужчиной, я не бегаю на свиданки к другим. И ожидаю такого же отношения к себе.
   – Но я не был с женщиной. Мы пили с Дуайтом.
   – Врешь! Дуайт Фрэзир – женат, и он не мог ночью пить и шляться с тобой.
   – Я не знаю, где он был после десяти вечера. Наверное, под одеялом с Лисси. Но сначала они поехали в кино, и я увязался с ними. А потом они отправились к себе, а я купил бутылку и поехал проветриться. Я напился. После этого вернулся домой. Но если бы я занялся еще чем-нибудь, то ведь я свободен делать то, что хочу. Так же, как ты. Ты сама всегда хотела свободы отношений.
   – Никогда этого не говорила!
   – Но ты никогда не говорила обратного.
   – А теперь вот говорю.
   – Фэйф, не может все быть только по-твоему. Если ты хочешь быть со мной, тогда мы будем следовать и моим правилам поведения.
   – Я хоть слово сказала о правилах? Я говорю о цивилизованных отношениях, обыкновенной корректности.