Страница:
С особой величавостью Янагисава распустил тугую шелковую набедренную повязку, и она соскользнула на пол. Он взял крепкую плоть в руку и предложил Ситисабуро хорошенько рассмотреть.
— Видишь, какой я большой и сильный, — сказал он, лаская себя.
Как зачарованный Ситисабуро уставился на орган, в глазах замерло изумление.
Господин Такэи специально удостоверился, что никто из его людей еще не пользовал юного Янагисаву. Они потом им займутся, первая очередь — за хозяином. Ситисабуро точно имитировал реакцию восьмилетнего ребенка на обнаженную плоть господина Такэи.
— Это, — поучающе заявил Янагисава, — мужское достоинство в его прекраснейшем виде.
Испытав унижение и боль, начисто лишившись иллюзий, таясь от других пажей, Янагисава проплакал всю ночь после первой встречи с господином Такэи. Унижение и боль последующих насилий он переносил уже стойко, согласно самурайскому обычаю. Постепенно он сообразил, как обратить во благо пристрастие хозяина. И стал главным пажом. Затем не по годам развитый ум позволил ему занимать должности, обычно доверяемые взрослым слугам. Невзирая на юность, он быстро пошел по ступеням карьерной лестницы. Поэтому в двадцать два года, когда слух о его красоте достиг ушей Цунаёси, молодого будущего сёгуна, Янагисава был готов попытать судьбу на самом верху.
— Это блаженство и мощь, к которым ты должен стремиться. — Янагисава приблизился к Ситисабуро. — Дотронься до меня.
Нежные руки мальчика принялись ласкать его член и мошонку. Он задрожал от удовольствия. Ситисабуро лучше знал, что делать, чем он в свои восемь лет.
Но ни в коем случае не лучше его двадцатидвухлетнего.
Токугава Цунаёси, слабый, доверчивый и влюбчивый, быстро попал под влияние Янагисавы, равно нуждаясь в его объятиях и советах. Став сёгуном, Цунаёси назначил Янагисаву канцлером. Янагисава требовал подношений от управляющих провинциями, вассалов и слуг клана Токугава, а также от всех, кто искал расположения сёгуна. Его богатство росло. Но деньги — еще не все. Он всегда жаждал большого богатства, высокого положения. Он хотел быть землевладельцем. Он мечтал подняться над теми, кто когда-то был выше его. Он страстно желал избавиться от страха, что изменчивый сёгун однажды переметнется к Сано. И он приложит максимум сил, дабы добиться абсолютной власти, полной свободы удовлетворять любые свои прихоти.
— Возьми меня в рот, — задыхаясь, сказал он.
Ситисабуро опустился на колени и склонил голову. Теплые, влажные губы, лаская, сомкнулись вокруг плоти. Янагисава с трудом удержался от того, чтобы закрыть глаза в экстазе. Наблюдение за предельно покорным человеком составляло самую приятную часть ритуала. И знание, что теперь не его унижают — он унижает.
Для Янагисавы унижение было неотъемлемой частью сексуального наслаждения. В молодости насилие возбуждало его, даже когда страдало самолюбие. Он испытывал жестокое удовольствие, заставляя партнеров демонстрировать смирение. Особенно сёгуна. О, в определенной степени он хорошо относился к Цунаёси Токугаве. У них много общих интересов — религия, театр, конфуцианство. Сёгун любит его до безумия, осыпает подарками и комплиментами. Они до сих пор получают удовольствие от занятий сексом друг с другом (хотя оба предпочитают мальчиков), что позволяет канцлеру держать сёгуна в руках. Но в глубине души Янагисава ненавидел Цунаёси как властителя, стоящего над ним вроде господина Такэи.
А уж как он ненавидел сёсакана Сано! Тот сумел не только завоевать внимание сёгуна, но и не поддаться демонам насилия. Сано выступал таким благородным, благожелательным и благонравным, каким должен был являться он сам.
Янагисава прогнал мысли о Сано и застонал, отдаваясь удовольствию. На грани оргазма он вынул плоть изо рта Ситисабуро. Настало время для следующего акта ритуала.
— Поднимись, Ситисабуро, — приказал он хрипло. — Повернись.
Положив руки на плечи смущенной жертвы, Янагисава подтолкнул мальчика к низкому столику у стены. Он только улыбался в ответ на испуганные, удивленные взгляды, которые Ситисабуро бросал на него через плечо. Как прекрасно играет!
— А теперь я посвящу тебя в мужчины.
Он поднял Ситисабуро на стол. Он задрал ему кимоно и задохнулся от вида и ощущения мягких обнаженных ягодиц. Он завел руки вокруг мальчика и принялся ласкать маленький член, который напрягся от его прикосновений.
Так и с ним поступил господин Такэи.
Со стоном, похожим на крик раненого животного — он подражал господину Такэи, — он вошел в горячий упругий задний проход Ситисабуро. Тот завопил, изображая страх и боль:
— Нет, господин! Нет! — и заскреб пальцами по стене, оставляя следы среди ранее сделанных им же царапин.
— Как ты смеешь противиться мне? — вскричал Янагисава.
Стиснув зубы, он, как поршень, двигался в мальчике в нарастающем возбуждении. Сквозь расстояние в двадцать четыре года он слышал собственные детские вопли, ощущал, что это его ладони упираются в грубую штукатурку, чувствовал раздирающую боль, причиняемую господином Такэи. И вспоминал тот возвышенный момент, когда впервые вошел в Цунаёси Токугаву. Прожив целый год, они наконец поменялись ролями. Янагисава стал главным партнером. С тех пор никто не смел овладеть им. С тех пор овладевал он.
Вопли Ситисабуро перешли во всхлипывания. Тело обмякло. Это привело Янагисаву в бешеное возбуждение, однако он оцепенел в ожидании финальной реплики, подводящей ритуал к кульминации.
— Пожалуйста... — прозвучала слезная просьба.
Янагисава закричал от взрыва наслаждения. И, как всегда, пережил триумф, намного более приятный, чем любое физическое удовольствие.
Никто и никогда не будет господствовать над ним, наказывать или заставлять терпеть унижение, чего он боялся больше всего. Это он господствует, наказывает и унижает.
Никто не смеет вставать у него на пути к могуществу. Он будет править страной, если в качестве сёгуна, то как сёгун. Никто не опустит его до прежнего положения беспомощной жертвы.
И уж конечно, не Сано Исиро, которого следует уничтожить. Да, он найдет способ расправиться со строптивым сёсаканом.
Глава 20
— Видишь, какой я большой и сильный, — сказал он, лаская себя.
Как зачарованный Ситисабуро уставился на орган, в глазах замерло изумление.
Господин Такэи специально удостоверился, что никто из его людей еще не пользовал юного Янагисаву. Они потом им займутся, первая очередь — за хозяином. Ситисабуро точно имитировал реакцию восьмилетнего ребенка на обнаженную плоть господина Такэи.
— Это, — поучающе заявил Янагисава, — мужское достоинство в его прекраснейшем виде.
Испытав унижение и боль, начисто лишившись иллюзий, таясь от других пажей, Янагисава проплакал всю ночь после первой встречи с господином Такэи. Унижение и боль последующих насилий он переносил уже стойко, согласно самурайскому обычаю. Постепенно он сообразил, как обратить во благо пристрастие хозяина. И стал главным пажом. Затем не по годам развитый ум позволил ему занимать должности, обычно доверяемые взрослым слугам. Невзирая на юность, он быстро пошел по ступеням карьерной лестницы. Поэтому в двадцать два года, когда слух о его красоте достиг ушей Цунаёси, молодого будущего сёгуна, Янагисава был готов попытать судьбу на самом верху.
— Это блаженство и мощь, к которым ты должен стремиться. — Янагисава приблизился к Ситисабуро. — Дотронься до меня.
Нежные руки мальчика принялись ласкать его член и мошонку. Он задрожал от удовольствия. Ситисабуро лучше знал, что делать, чем он в свои восемь лет.
Но ни в коем случае не лучше его двадцатидвухлетнего.
Токугава Цунаёси, слабый, доверчивый и влюбчивый, быстро попал под влияние Янагисавы, равно нуждаясь в его объятиях и советах. Став сёгуном, Цунаёси назначил Янагисаву канцлером. Янагисава требовал подношений от управляющих провинциями, вассалов и слуг клана Токугава, а также от всех, кто искал расположения сёгуна. Его богатство росло. Но деньги — еще не все. Он всегда жаждал большого богатства, высокого положения. Он хотел быть землевладельцем. Он мечтал подняться над теми, кто когда-то был выше его. Он страстно желал избавиться от страха, что изменчивый сёгун однажды переметнется к Сано. И он приложит максимум сил, дабы добиться абсолютной власти, полной свободы удовлетворять любые свои прихоти.
— Возьми меня в рот, — задыхаясь, сказал он.
Ситисабуро опустился на колени и склонил голову. Теплые, влажные губы, лаская, сомкнулись вокруг плоти. Янагисава с трудом удержался от того, чтобы закрыть глаза в экстазе. Наблюдение за предельно покорным человеком составляло самую приятную часть ритуала. И знание, что теперь не его унижают — он унижает.
Для Янагисавы унижение было неотъемлемой частью сексуального наслаждения. В молодости насилие возбуждало его, даже когда страдало самолюбие. Он испытывал жестокое удовольствие, заставляя партнеров демонстрировать смирение. Особенно сёгуна. О, в определенной степени он хорошо относился к Цунаёси Токугаве. У них много общих интересов — религия, театр, конфуцианство. Сёгун любит его до безумия, осыпает подарками и комплиментами. Они до сих пор получают удовольствие от занятий сексом друг с другом (хотя оба предпочитают мальчиков), что позволяет канцлеру держать сёгуна в руках. Но в глубине души Янагисава ненавидел Цунаёси как властителя, стоящего над ним вроде господина Такэи.
А уж как он ненавидел сёсакана Сано! Тот сумел не только завоевать внимание сёгуна, но и не поддаться демонам насилия. Сано выступал таким благородным, благожелательным и благонравным, каким должен был являться он сам.
Янагисава прогнал мысли о Сано и застонал, отдаваясь удовольствию. На грани оргазма он вынул плоть изо рта Ситисабуро. Настало время для следующего акта ритуала.
— Поднимись, Ситисабуро, — приказал он хрипло. — Повернись.
Положив руки на плечи смущенной жертвы, Янагисава подтолкнул мальчика к низкому столику у стены. Он только улыбался в ответ на испуганные, удивленные взгляды, которые Ситисабуро бросал на него через плечо. Как прекрасно играет!
— А теперь я посвящу тебя в мужчины.
Он поднял Ситисабуро на стол. Он задрал ему кимоно и задохнулся от вида и ощущения мягких обнаженных ягодиц. Он завел руки вокруг мальчика и принялся ласкать маленький член, который напрягся от его прикосновений.
Так и с ним поступил господин Такэи.
Со стоном, похожим на крик раненого животного — он подражал господину Такэи, — он вошел в горячий упругий задний проход Ситисабуро. Тот завопил, изображая страх и боль:
— Нет, господин! Нет! — и заскреб пальцами по стене, оставляя следы среди ранее сделанных им же царапин.
— Как ты смеешь противиться мне? — вскричал Янагисава.
Стиснув зубы, он, как поршень, двигался в мальчике в нарастающем возбуждении. Сквозь расстояние в двадцать четыре года он слышал собственные детские вопли, ощущал, что это его ладони упираются в грубую штукатурку, чувствовал раздирающую боль, причиняемую господином Такэи. И вспоминал тот возвышенный момент, когда впервые вошел в Цунаёси Токугаву. Прожив целый год, они наконец поменялись ролями. Янагисава стал главным партнером. С тех пор никто не смел овладеть им. С тех пор овладевал он.
Вопли Ситисабуро перешли во всхлипывания. Тело обмякло. Это привело Янагисаву в бешеное возбуждение, однако он оцепенел в ожидании финальной реплики, подводящей ритуал к кульминации.
— Пожалуйста... — прозвучала слезная просьба.
Янагисава закричал от взрыва наслаждения. И, как всегда, пережил триумф, намного более приятный, чем любое физическое удовольствие.
Никто и никогда не будет господствовать над ним, наказывать или заставлять терпеть унижение, чего он боялся больше всего. Это он господствует, наказывает и унижает.
Никто не смеет вставать у него на пути к могуществу. Он будет править страной, если в качестве сёгуна, то как сёгун. Никто не опустит его до прежнего положения беспомощной жертвы.
И уж конечно, не Сано Исиро, которого следует уничтожить. Да, он найдет способ расправиться со строптивым сёсаканом.
Глава 20
Сано покинул архив и отправился домой в надежде получить сведения от доктора Ито. Доктор запиской сообщил: никаких зацепок для расследования на теле ренина не найдено. Сано разослал слуг и посыльных, пусть расклеят предупреждение потомкам Эндо на всех заставах замка, на всех городских досках объявлений, на воротах хатамото Каибары. Затем Сано опустился на колени у алтаря отца и помолился о помощи. Не получив отчего совета, он сам себе наметил план действий.
Он оставил напоследок наложницу Отаму, вряд ли она занимается изготовлением бундори. Его самурайский дух восставал против того, чтобы бросить вызов Тюго, вышестоящему начальнику. Кроме того, положение командира гвардии сулило чрезвычайные преграды на пути расследования. Янагисава же... Всякая радость при мысли, что враг будет опозорен как убийца, блекла, едва Сано начинал задумываться, что его ждет, когда он предъявит сёгуну улики виновности канцлера. Сано задвинул Янагисаву в потаенный уголок сознания и сосредоточился на Мацуи. Тот мог оказаться убийцей так же, как прочие кандидаты на тюремную камеру, но его ответственное положение по крайней мере не мешало расследованию.
В течение нескольких поколений клан Мацуи влачил бедственное существование в Кантё. Примерно тридцать лет назад молодой честолюбивый Минору возглавил семью. Он отказался от статуса самурая, чтобы заняться торговлей, и основал небольшой завод по производству сакэ близ храма Исэ. Скромный успех разжег аппетиты. Минору перебрался в Эдо и открыл магазин галантерейной торговли «Хинокия» в Нихонбаси. Применив передовые методы управления, он нажил целое состояние и кучу врагов. Он широко рекламировал свой бизнес, привлекая как мелких покупателей, так и оптовиков, обслуживавших кланы крупных военачальников. Установив фиксированные цены в отличие от договорных, он требовал за товары наличные и сразу, а не в конце года. Взамен предоставлял скидку двадцать процентов. Это так разозлило конкурентов, что Мацуи во избежание неприятностей перенес магазин в район Суруга.
Перемена места не повлияла на «Хинокию» и не остановила экспансию Мацуи в другие сферы деятельности. Теперь, в возрасте пятидесяти лет, он располагал львиной долей капитала судоходной фирмы, которую создали крупные торговцы. Он владел рисовыми плантациями. Он был одним из тридцати основных менял в стране. Кроме того, он являлся банкиром Токугавы и нескольких сановников, тех, что считали заниматься деньгами ниже самурайского достоинства. Финансовые операции составили ему еще одно состояние. Мацуи был самым богатым и, как утверждали, самым знаменитым простолюдином в Японии. Плюс ко всему успехи вернули ему самурайскую привилегию носить меч.
Не этим ли оружием он убил четырех человек?
Сано решил обойти заведения торговца и, порасспросив служащих, выяснить, где находился Мацуи во время убийств, как его душевное состояние: нет ли признаков безумия или чрезмерной жестокости.
Район Суруга располагался на север от Нихонбаси. Сано вскочил на коня.
Широкая дорога взбиралась по крутому склону, на вершине находилась смотровая площадка, открывающая великолепный вид на снежную шапку горы Фудзи. По обочинам дороги стояли магазины. Носильщики перетаскивали товары из одного помещения в другое. Зеваки бесцельно слонялись перед прилавками. Продавцы готовой еды сгибались под тяжестью уставленных лотков. Водоносы ритмично покачивали полными ведрами. Разносчики новостей кричали:
— Читайте последний листок! Убив хатамото, ренина и эта, призрак зарубил святого человека. В опасности все!
Или:
— Восемь самураев погибли в пьяных схватках. Двадцать простолюдинов ранены в бандитских разборках!
Сано положил руку на меч. Волнение в городе нарастало. Значит, известие об убийстве монаха распространилось быстрее, чем его успокоительное заявление.
Одни прохожие расхватывали листки с новостями, деньги переходили из рук в руки. Другие толпились вокруг сказителя, сопровождавшего рассказы об убийствах драматическими восклицаниями и жестами. Третьи внимали прорицателям, которые стонали и завывали над горящими свечами и дымящимися благовонными палочками, вызывая духи жертв или прося богов о защите.
— О, Инари, великая богиня, оборони нас, пожалуйста, от злых сил! — причитала старуха в лохмотьях.
Сано подумал об Аои и почувствовал ожог гнева. Похоже, ее последнее пророчество оказалось ложью: описание убийцы не подходило к подозреваемым. Он должен в конце концов либо развеять, либо подтвердить свои сомнения. Сано знал, Эдо переполнен шпионами, многие заинтересованы в провале его расследования. Не ошибся ли он, доверившись незнакомке, пусть даже рекомендованной сёгуном. Сано вспомнил про чиновника, которого заставили совершить самоубийство из-за того, что дух матери подвиг его напасть на канцлера Янагисаву. Не сыграла ли Аои какую-то роль в гибели того человека?
Сано спешился и привязал коня перед «Хинокией»[4]. Резные ворота под крышей, выстланной массивной черепицей, были распахнуты на улицу. С глубоких скатов крыши свисали бумажные фонарики, расписанные иероглифами: «Одежда из хлопка и шелка», «Готовая одежда», «Никаких дутых цен!» На занавеси у входа в магазин, выкрашенной индиго, белел гербовый кипарис.
Подняв занавес, Сано заглянул внутрь помещения. Оно делилось надвое стенкой из шкафов. Слева за столами сидели приказчики, они рассчитывали цены, щелкая костяшками счетов, и регистрировали заказы. Справа находился демонстрационный зал. На полках лежали рулоны разноцветной материи, образцы одежды свисали с потолка, приказчики беседовали с посетителями. Сано решил обождать, пока не освободится старший. Известный склонностью к сплетням и болтливостью, седовласый горбун наверняка больше других знает о делишках хозяина.
— Сёсакан-сама.
Сано вздрогнул. А он-то надеялся, что простая одежда поможет сохранить анонимность. Сано вошел в магазин. К его досаде, кто-то ринулся вслед и громко спросил:
— Это правда, что есть свидетель убийства в храме Дзодзё? — Молодой разносчик новостей был одет в кимоно из хлопка, на поясе болтался кошель, пухлый от монет, вырученных за продажу листков. — Кто-нибудь видел убийцу-призрака?
— Сгинь! — прошипел Сано. — И прекрати распространять истории про призраков... Ты напрасно пугаешь людей.
Разносчик уперся:
— Это моя работа — доставлять новости покупателям.
Сано взялся за меч, нахал выскочил на улицу. Но непоправимое случилось. Приказчики и посетители уставились во все глаза на Сано. Он слышал, как шепотом произносят его титул. А потом уличная толпа хлынула в магазин. Сано оказался в окружении испуганных лиц и трясущихся рук. Истерические голоса исступленно взывали к нему:
— Эти убийства разрушили мою торговлю... Банды господствуют на улицах... За два дзэни исполню обряд изгнания злого духа... Остановите призрак, пока он не убил нас!
Сано с огорчением понял, что тайное следствие в «Хинокии» провести не удастся, придется попытать счастья в каком-нибудь другом заведении Мацуи.
— Разойдитесь! — приказал он.
Толпа начала напирать:
— Пожалуйста, спасите нас!
Приказчики засуетились, лихорадочно перевешивая образцы одежды на более безопасное место. Вдруг прогремел гневный мужской голос:
— Что здесь происходит? Все вон. Немедленно!
Крики превратились в вопли. Сопровождаемые тычками и пинками двух громадных хмурых самураев, появившихся из глубины магазина, люди, толкаясь, бросились на улицу. Через минуту в «Хинокии» не осталось никого, кроме приказчиков, двух громил, Сано и обладателя гневного голоса.
Мацуи Минору, человек, чья торговая империя охватывала всю страну, представлял интригующую помесь торговца с самураем.
Круглое лицо, лысый череп, толстые щеки и глаза, превратившиеся в щелки, когда Мацуи улыбнулся Сано. Кимоно с коричневыми, черными и кремовыми полосками — видимо, последняя и дорогая модель «Хинокии». Средний рост, дородное, но крепкое тело. Мускулистая шея, плечи и руки, свидетельствующие о том, что Мацуи перенес немало бочек с сакэ и рулонов материи.
Торговец поклонился:
— Что, сёсакан-сама, решили сделать перерыв в работе и присмотреть обновку в моем скромном заведении?
Прямой взгляд выдал присущее самураю высокомерие. Отвороты на рукавах и подбой кимоно подтверждали самоуверенность торговца: богач пренебрегал законом о расходах, запрещавшим простолюдинам носить шелк. Сохранил Мацуи и прирожденную важную осанку. Завершенность облику придавали два меча. На Сано торговец произвел впечатление человека, разрывающегося между двумя сословиями. Не этот ли внутренний конфликт заставил Мацуи возмечтать до умопомешательства о более простых и славных временах своих предков?
Понимая, что банкиру Цунаёси наверняка известно про расследование, Сано пошел в лобовую атаку:
— Я пришел просить вашей помощи в задержании охотника за бундори.
Приказчики дружно охнули. Улыбка Мацуи стала шире, глаза практически исчезли в складках кожи.
— Служить вам — большая честь для меня, но чем я могу быть полезен?
Сано улыбнулся в ответ, чувствуя себя начинающим торговцем, вступившим в переговоры с признанным мастером. Реакция Мацуи вынуждала разыграть карту, которую он надеялся оставить про запас:
— Не можете ли вы объяснить связь между Араки Ёдзиэмоном и Эндо Мунэцугу с...
Он сделал паузу. Громилы-телохранители напряглись; приказчики в смущении задвигались. Мацуи и пальцем не пошевелил. Сано мысленно признал свое поражение.
— С неким генералом Фудзиварой, — закончил он и с удовлетворением заметил, что лицо Мацуи дрогнуло: удар все-таки достиг цели.
Торговец расхохотался:
— Что ж, тема действительно занятная. Приглашаю вас к себе домой. Пойдемте, это недалеко.
Сано насторожился. Что это: демонстрация невиновности? увиливание от ответа?
Они вышли из магазина, их сразу окружила толпа. Телохранители, выхватив мечи, оттеснили людей. Сано верхом, Мацуи и свита пешком проследовали по улице.
— Ваши охранники выглядят настоящими профессионалами, — заметил Сано. Не помогают ли мрачные бугаи хозяину совершать убийства? У одного на лице и руках свежие ссадины. Не от копья ли брата Эндо? — Что конкретно они делают для вас?
Улыбка Мацуи показала, что он прочел мысли Сано:
— Они не подпускают врагов. Мне приходится носить при себе много денег, я лакомый кусочек для воров. — Он указал на израненное лицо охранника. — Тот, кто это сделал, выглядит намного хуже.
— Вор? — уточнил Сано, вспомнив иссеченный труп.
— Если вам так угодно. — Мацуи явно провоцировал Сано на открытое обвинение, которое, похоже, мог опровергнуть.
Сано попробовал подступиться с другого конца:
— Вам не знаком наемник с лисьим лицом, любитель арбузных семечек?
Мацуи пожал плечами:
— В Эдо полно наемников.
Скрывая нетерпение, Сано предпринял следующий маневр:
— Вы часто ходите пешком. Разве у вас нет паланкина? «С драконом, вроде того, что Кэндзи видел у храма Дзодзё», — добавил в уме.
— У меня три паланкина. — Если Мацуи и встревожился, то виду не показал; вероятно, он хорошо умел скрывать эмоции. — Но я держу их для семьи. Сам же предпочитаю передвигаться своим ходом. Полезно для здоровья. Ага, вот мы и пришли. Добро пожаловать в мое жалкое жилище, сёсакан-сама.
Большое, двухэтажное строение с потрескавшимися деревянными стенами, с крышей из простой коричневой черепицы и лишенным всяких изысков крыльцом было отделено от улицы и соседних домов пустым двориком и бамбуковой изгородью. Под открытым навесом стояли три паланкина, все черные, без украшений. Однако Сано не огорчился. В конце концов, если Мацуи окажется невиновным, у него есть еще трое подозреваемых.
Внутреннее убранство дома поразило Сано так же, как и внешнее. Резные балки и золоченые потолки украшали длинный коридор. Комнаты ломились от лаковых сундуков и секретеров, раскрашенных ширм, подушек с шелковым шитьем, статуй в человеческий рост, столов и полок, загроможденных фарфоровыми вазами и статуэтками из слоновой кости и золота. У каждой комнаты стояли две служанки и вооруженный охранник. В гостиной женщины в праздничных дорогих кимоно играли в карты, курили серебряные трубки, пили чай и ели пирожные. Окна выходили в зеленый сад, где был устроен миниатюрный храмовый комплекс с павильонами, колокольней и пагодой. Запах благовоний дополнял вульгарную роскошь, присущую торговому сословию и вызывающую презрение и зависть у самураев.
— Надеюсь, вам нравится находиться в моем бедном маленьком домике, сёсакан-сама. — В голосе Мацуи прозвучала легкая издевка.
Охранники засмеялись.
Сано терялся в догадках. Зачем Мацуи показал ему дом? Нечего скрывать? Помимо этого, лежащего на поверхности объяснения, Сано усмотрел и другое, более зловещее. Закон о расходах запрещает торговцам выставлять напоказ богатство, отсюда внешняя простота дома. Нарушение закона влечет конфискацию денег и имущества. В прошлом году бакуфу отобрало у семьи Ёдоя все, включая дома, рисовые поля, золотые и серебряные вещи и триста тысяч наличными. Тем не менее Мацуи позволил ему увидеть возмутительную роскошь. Значит, чувствует полную безнаказанность. Неужели он нагло полагает, что и убийство сойдет с рук?
— Теперь я покажу вам еще кое-что. — Мацуи отодвинул стенную панель. Открылся короткий узкий коридор, ведущий к обитой железом двери. — Особые меры безопасности, — пояснил, открывая дверь. — Мои самые дорогие вещи.
Раздумывая, что может быть ценнее уже виденного, Сано шагнул вслед за Мацуи в маленькую, лишенную окон комнату. Телохранители остались за дверью. Мацуи позвал слугу, тот зажег светильник под потолком и удалился. Проступили оштукатуренные стены, заднюю занимал портрет человека в доспехах, выполненный в натуральную величину. Человек сидел. Голова не покрыта, шлем — на коленях.
— Мой предок, генерал Фудзивара, — с гордостью объявил Мацуи.
Пораженный, Сано посмотрел на хозяина дома, затем обвел взглядом комнату. «Это кумирня, — понял он. — Вот и алтарь, на нем благовонные палочки, масляные лампы, чашка с сакэ, апельсины и плошка с рисом. Фитили ламп обгоревшие, пища свежая. На банкетках вдоль боковых стен какие-то старинные предметы. Похоже, Мацуи много времени проводит здесь, общаясь с духом предка. На стенах следы копоти».
Звучный голос Мацуи отвлек Сано от размышлений.
— Я вышел из сословия самураев, но не отрекся от своих предков, сёсакан-сама. То, что заложено в крови, никогда не теряется. — Торговец показал на портрет: — Видите сходство?
Стилизованно изображенное лицо генерала Фудзивары повторяло черты лица Мацуи. Только выражение было другим: суровым, твердым, подобающим великому воителю.
Мацуи пошел вдоль стен, показывая на банкетки:
— Это личные вещи генерала, которые перешли ко мне по наследству. И я ничего не пожалею, чтобы приобрести утраченное со временем. Вот его шлем. — Он нежно погладил помятую металлическую поверхность. — А это его боевой веер. — Золотой диск был прикреплен к железной рукояти с полустертым гербом в виде красного полумесяца. — Эти свитки рассказывают о его героических делах. А это... — Он протянул Сано металлический наручень, соединенный с кольчужным рукавом, и перешел на благоговейный шепот. — Это было на генерале в день битвы при Анэгаве. Темные пятна — его кровь.
По телу Сано прошел холодок. Он увидел: улыбка на лице у Мацуи исчезла, глаза, застывшие на древнем предмете, загорелись одержимостью. Мацуи стал поразительно похож на генерала Фудзивару.
На человека, способного убить.
Сано осторожно сказал:
— Вы с уважением относитесь к предку. А не хотелось бы вам прожить его жизнь?
— Часто хочется, — вздохнув, признался Мацуи, поглаживая наручень. — После заключения сделок, подсчета денег и прочего, и прочего очень хочется суровой простоты бусидо. Абсолютной верности и подчинения своему господину. Смерти в бою ради него. Что может быть чище и благороднее? — Мацуи горько усмехнулся. — Так не похоже на грязную погоню за барышом. Вам, наверное, известно, двоюродные братья порвали со мной, когда я занялся торговлей.
Или атмосфера, царящая в кумирне, толкнула Мацуи к исповеди, или он притворялся искренним, чтобы избавиться от подозрения, Сано не удалось понять, однако он подыграл:
— Вы сильно обиделись?
— О да, — печально сказал Мацуи, положил часть доспеха на банкетку и преклонил колени перед алтарем. — Мне нравится думать, что я мог бы стать великим полководцем. Но кажется, мне суждено быть первым в погоне за деньгами. И все же отношение двоюродных братьев приносит меньше боли, чем мысли о том, как отнесся бы он, — Мацуи кивнул на портрет, — узнай о моем поведении. Я опозорил семью.
— Значит, вам нужно уважение генерала?
Вздох. Благоговейный взгляд на портрет.
— Порой мне кажется, я отдал бы все за это.
— Вы знаете о вражде генерала с кланами Араки и Эндо? — спросил Сано тихо, чтобы не вывести Мацуи из самосозерцательного настроения.
Он ожидал, что торговец ответит отрицательно, но услышал:
— Мой дед, семейный историк, считал эту вражду загадочным, но тривиальным эпилогом к образцовой жизни генерала. Фудзивара был болен, когда начал войну с Араки и Эндо. Его недовольство явилось порождением тускнеющего разума. И все-таки, я думаю, у него были веские причины поступать так, как он поступал, и мне хотелось бы знать их.
Хотя тон и манеры Мацуи при последней фразе нисколько не изменились, Сано шестым чувством определил: врет. Это позволило продолжить завуалированный допрос.
Тщательно подбирая слова, Сано проговорил:
— Если бы вы повели вражду с потомками Араки и Эндо, то смогли бы умиротворить дух генерала?
Мацуи медленно повернулся к нему. Сано затаил дыхание. Мацуи, каждой клеточкой чувствовал он, способен убить ради посмертного торжества генерала Фудзивары над своими врагами. Казалось, признание висит на кончике языка у торговца, только помани.
— Где вы были прошлой ночью, Мацуи? И в те ночи, когда были убиты хатамото Каибара и ренин Тёдзава? Это вы их убили? — мягко спросил Сано.
Мацуи поднял затравленный взгляд. Сано возликовал. Краем сознания он уже принимал похвалы сёгуна, докладывал духу отца, что выполнил обещания, ехал по успокоенному городу...
Мацуи запрокинул голову и расхохотался:
— Вы очень умны, сёсакан-сама. — Он погрозил пальцем Сано. — Но не настолько, чтобы перехитрить старого Мацуи Минору. Если хотите, можете считать меня убийцей. Но запомните следующее. — Он встал, сложил руки на груди и широко раздвинул ноги. Он вновь был до мозга костей торговцем, не желающим идти на уступки. — Я бы никогда не показал вам эту кумирню, будь я убийцей, которого вы ищете. Я бы никогда не пустил вас на порог этого дома, имей здесь мастерскую для производства бундори. Приглашаю вас обыскать все мои дома, магазины, банки, меняльные конторы и кабинеты в судоходной компании. Вы и там ничего не найдете. Можете опросить моих служащих, они скажут вам, что я добропорядочный, уважаемый горожанин.
Он оставил напоследок наложницу Отаму, вряд ли она занимается изготовлением бундори. Его самурайский дух восставал против того, чтобы бросить вызов Тюго, вышестоящему начальнику. Кроме того, положение командира гвардии сулило чрезвычайные преграды на пути расследования. Янагисава же... Всякая радость при мысли, что враг будет опозорен как убийца, блекла, едва Сано начинал задумываться, что его ждет, когда он предъявит сёгуну улики виновности канцлера. Сано задвинул Янагисаву в потаенный уголок сознания и сосредоточился на Мацуи. Тот мог оказаться убийцей так же, как прочие кандидаты на тюремную камеру, но его ответственное положение по крайней мере не мешало расследованию.
В течение нескольких поколений клан Мацуи влачил бедственное существование в Кантё. Примерно тридцать лет назад молодой честолюбивый Минору возглавил семью. Он отказался от статуса самурая, чтобы заняться торговлей, и основал небольшой завод по производству сакэ близ храма Исэ. Скромный успех разжег аппетиты. Минору перебрался в Эдо и открыл магазин галантерейной торговли «Хинокия» в Нихонбаси. Применив передовые методы управления, он нажил целое состояние и кучу врагов. Он широко рекламировал свой бизнес, привлекая как мелких покупателей, так и оптовиков, обслуживавших кланы крупных военачальников. Установив фиксированные цены в отличие от договорных, он требовал за товары наличные и сразу, а не в конце года. Взамен предоставлял скидку двадцать процентов. Это так разозлило конкурентов, что Мацуи во избежание неприятностей перенес магазин в район Суруга.
Перемена места не повлияла на «Хинокию» и не остановила экспансию Мацуи в другие сферы деятельности. Теперь, в возрасте пятидесяти лет, он располагал львиной долей капитала судоходной фирмы, которую создали крупные торговцы. Он владел рисовыми плантациями. Он был одним из тридцати основных менял в стране. Кроме того, он являлся банкиром Токугавы и нескольких сановников, тех, что считали заниматься деньгами ниже самурайского достоинства. Финансовые операции составили ему еще одно состояние. Мацуи был самым богатым и, как утверждали, самым знаменитым простолюдином в Японии. Плюс ко всему успехи вернули ему самурайскую привилегию носить меч.
Не этим ли оружием он убил четырех человек?
Сано решил обойти заведения торговца и, порасспросив служащих, выяснить, где находился Мацуи во время убийств, как его душевное состояние: нет ли признаков безумия или чрезмерной жестокости.
Район Суруга располагался на север от Нихонбаси. Сано вскочил на коня.
Широкая дорога взбиралась по крутому склону, на вершине находилась смотровая площадка, открывающая великолепный вид на снежную шапку горы Фудзи. По обочинам дороги стояли магазины. Носильщики перетаскивали товары из одного помещения в другое. Зеваки бесцельно слонялись перед прилавками. Продавцы готовой еды сгибались под тяжестью уставленных лотков. Водоносы ритмично покачивали полными ведрами. Разносчики новостей кричали:
— Читайте последний листок! Убив хатамото, ренина и эта, призрак зарубил святого человека. В опасности все!
Или:
— Восемь самураев погибли в пьяных схватках. Двадцать простолюдинов ранены в бандитских разборках!
Сано положил руку на меч. Волнение в городе нарастало. Значит, известие об убийстве монаха распространилось быстрее, чем его успокоительное заявление.
Одни прохожие расхватывали листки с новостями, деньги переходили из рук в руки. Другие толпились вокруг сказителя, сопровождавшего рассказы об убийствах драматическими восклицаниями и жестами. Третьи внимали прорицателям, которые стонали и завывали над горящими свечами и дымящимися благовонными палочками, вызывая духи жертв или прося богов о защите.
— О, Инари, великая богиня, оборони нас, пожалуйста, от злых сил! — причитала старуха в лохмотьях.
Сано подумал об Аои и почувствовал ожог гнева. Похоже, ее последнее пророчество оказалось ложью: описание убийцы не подходило к подозреваемым. Он должен в конце концов либо развеять, либо подтвердить свои сомнения. Сано знал, Эдо переполнен шпионами, многие заинтересованы в провале его расследования. Не ошибся ли он, доверившись незнакомке, пусть даже рекомендованной сёгуном. Сано вспомнил про чиновника, которого заставили совершить самоубийство из-за того, что дух матери подвиг его напасть на канцлера Янагисаву. Не сыграла ли Аои какую-то роль в гибели того человека?
Сано спешился и привязал коня перед «Хинокией»[4]. Резные ворота под крышей, выстланной массивной черепицей, были распахнуты на улицу. С глубоких скатов крыши свисали бумажные фонарики, расписанные иероглифами: «Одежда из хлопка и шелка», «Готовая одежда», «Никаких дутых цен!» На занавеси у входа в магазин, выкрашенной индиго, белел гербовый кипарис.
Подняв занавес, Сано заглянул внутрь помещения. Оно делилось надвое стенкой из шкафов. Слева за столами сидели приказчики, они рассчитывали цены, щелкая костяшками счетов, и регистрировали заказы. Справа находился демонстрационный зал. На полках лежали рулоны разноцветной материи, образцы одежды свисали с потолка, приказчики беседовали с посетителями. Сано решил обождать, пока не освободится старший. Известный склонностью к сплетням и болтливостью, седовласый горбун наверняка больше других знает о делишках хозяина.
— Сёсакан-сама.
Сано вздрогнул. А он-то надеялся, что простая одежда поможет сохранить анонимность. Сано вошел в магазин. К его досаде, кто-то ринулся вслед и громко спросил:
— Это правда, что есть свидетель убийства в храме Дзодзё? — Молодой разносчик новостей был одет в кимоно из хлопка, на поясе болтался кошель, пухлый от монет, вырученных за продажу листков. — Кто-нибудь видел убийцу-призрака?
— Сгинь! — прошипел Сано. — И прекрати распространять истории про призраков... Ты напрасно пугаешь людей.
Разносчик уперся:
— Это моя работа — доставлять новости покупателям.
Сано взялся за меч, нахал выскочил на улицу. Но непоправимое случилось. Приказчики и посетители уставились во все глаза на Сано. Он слышал, как шепотом произносят его титул. А потом уличная толпа хлынула в магазин. Сано оказался в окружении испуганных лиц и трясущихся рук. Истерические голоса исступленно взывали к нему:
— Эти убийства разрушили мою торговлю... Банды господствуют на улицах... За два дзэни исполню обряд изгнания злого духа... Остановите призрак, пока он не убил нас!
Сано с огорчением понял, что тайное следствие в «Хинокии» провести не удастся, придется попытать счастья в каком-нибудь другом заведении Мацуи.
— Разойдитесь! — приказал он.
Толпа начала напирать:
— Пожалуйста, спасите нас!
Приказчики засуетились, лихорадочно перевешивая образцы одежды на более безопасное место. Вдруг прогремел гневный мужской голос:
— Что здесь происходит? Все вон. Немедленно!
Крики превратились в вопли. Сопровождаемые тычками и пинками двух громадных хмурых самураев, появившихся из глубины магазина, люди, толкаясь, бросились на улицу. Через минуту в «Хинокии» не осталось никого, кроме приказчиков, двух громил, Сано и обладателя гневного голоса.
Мацуи Минору, человек, чья торговая империя охватывала всю страну, представлял интригующую помесь торговца с самураем.
Круглое лицо, лысый череп, толстые щеки и глаза, превратившиеся в щелки, когда Мацуи улыбнулся Сано. Кимоно с коричневыми, черными и кремовыми полосками — видимо, последняя и дорогая модель «Хинокии». Средний рост, дородное, но крепкое тело. Мускулистая шея, плечи и руки, свидетельствующие о том, что Мацуи перенес немало бочек с сакэ и рулонов материи.
Торговец поклонился:
— Что, сёсакан-сама, решили сделать перерыв в работе и присмотреть обновку в моем скромном заведении?
Прямой взгляд выдал присущее самураю высокомерие. Отвороты на рукавах и подбой кимоно подтверждали самоуверенность торговца: богач пренебрегал законом о расходах, запрещавшим простолюдинам носить шелк. Сохранил Мацуи и прирожденную важную осанку. Завершенность облику придавали два меча. На Сано торговец произвел впечатление человека, разрывающегося между двумя сословиями. Не этот ли внутренний конфликт заставил Мацуи возмечтать до умопомешательства о более простых и славных временах своих предков?
Понимая, что банкиру Цунаёси наверняка известно про расследование, Сано пошел в лобовую атаку:
— Я пришел просить вашей помощи в задержании охотника за бундори.
Приказчики дружно охнули. Улыбка Мацуи стала шире, глаза практически исчезли в складках кожи.
— Служить вам — большая честь для меня, но чем я могу быть полезен?
Сано улыбнулся в ответ, чувствуя себя начинающим торговцем, вступившим в переговоры с признанным мастером. Реакция Мацуи вынуждала разыграть карту, которую он надеялся оставить про запас:
— Не можете ли вы объяснить связь между Араки Ёдзиэмоном и Эндо Мунэцугу с...
Он сделал паузу. Громилы-телохранители напряглись; приказчики в смущении задвигались. Мацуи и пальцем не пошевелил. Сано мысленно признал свое поражение.
— С неким генералом Фудзиварой, — закончил он и с удовлетворением заметил, что лицо Мацуи дрогнуло: удар все-таки достиг цели.
Торговец расхохотался:
— Что ж, тема действительно занятная. Приглашаю вас к себе домой. Пойдемте, это недалеко.
Сано насторожился. Что это: демонстрация невиновности? увиливание от ответа?
Они вышли из магазина, их сразу окружила толпа. Телохранители, выхватив мечи, оттеснили людей. Сано верхом, Мацуи и свита пешком проследовали по улице.
— Ваши охранники выглядят настоящими профессионалами, — заметил Сано. Не помогают ли мрачные бугаи хозяину совершать убийства? У одного на лице и руках свежие ссадины. Не от копья ли брата Эндо? — Что конкретно они делают для вас?
Улыбка Мацуи показала, что он прочел мысли Сано:
— Они не подпускают врагов. Мне приходится носить при себе много денег, я лакомый кусочек для воров. — Он указал на израненное лицо охранника. — Тот, кто это сделал, выглядит намного хуже.
— Вор? — уточнил Сано, вспомнив иссеченный труп.
— Если вам так угодно. — Мацуи явно провоцировал Сано на открытое обвинение, которое, похоже, мог опровергнуть.
Сано попробовал подступиться с другого конца:
— Вам не знаком наемник с лисьим лицом, любитель арбузных семечек?
Мацуи пожал плечами:
— В Эдо полно наемников.
Скрывая нетерпение, Сано предпринял следующий маневр:
— Вы часто ходите пешком. Разве у вас нет паланкина? «С драконом, вроде того, что Кэндзи видел у храма Дзодзё», — добавил в уме.
— У меня три паланкина. — Если Мацуи и встревожился, то виду не показал; вероятно, он хорошо умел скрывать эмоции. — Но я держу их для семьи. Сам же предпочитаю передвигаться своим ходом. Полезно для здоровья. Ага, вот мы и пришли. Добро пожаловать в мое жалкое жилище, сёсакан-сама.
Большое, двухэтажное строение с потрескавшимися деревянными стенами, с крышей из простой коричневой черепицы и лишенным всяких изысков крыльцом было отделено от улицы и соседних домов пустым двориком и бамбуковой изгородью. Под открытым навесом стояли три паланкина, все черные, без украшений. Однако Сано не огорчился. В конце концов, если Мацуи окажется невиновным, у него есть еще трое подозреваемых.
Внутреннее убранство дома поразило Сано так же, как и внешнее. Резные балки и золоченые потолки украшали длинный коридор. Комнаты ломились от лаковых сундуков и секретеров, раскрашенных ширм, подушек с шелковым шитьем, статуй в человеческий рост, столов и полок, загроможденных фарфоровыми вазами и статуэтками из слоновой кости и золота. У каждой комнаты стояли две служанки и вооруженный охранник. В гостиной женщины в праздничных дорогих кимоно играли в карты, курили серебряные трубки, пили чай и ели пирожные. Окна выходили в зеленый сад, где был устроен миниатюрный храмовый комплекс с павильонами, колокольней и пагодой. Запах благовоний дополнял вульгарную роскошь, присущую торговому сословию и вызывающую презрение и зависть у самураев.
— Надеюсь, вам нравится находиться в моем бедном маленьком домике, сёсакан-сама. — В голосе Мацуи прозвучала легкая издевка.
Охранники засмеялись.
Сано терялся в догадках. Зачем Мацуи показал ему дом? Нечего скрывать? Помимо этого, лежащего на поверхности объяснения, Сано усмотрел и другое, более зловещее. Закон о расходах запрещает торговцам выставлять напоказ богатство, отсюда внешняя простота дома. Нарушение закона влечет конфискацию денег и имущества. В прошлом году бакуфу отобрало у семьи Ёдоя все, включая дома, рисовые поля, золотые и серебряные вещи и триста тысяч наличными. Тем не менее Мацуи позволил ему увидеть возмутительную роскошь. Значит, чувствует полную безнаказанность. Неужели он нагло полагает, что и убийство сойдет с рук?
— Теперь я покажу вам еще кое-что. — Мацуи отодвинул стенную панель. Открылся короткий узкий коридор, ведущий к обитой железом двери. — Особые меры безопасности, — пояснил, открывая дверь. — Мои самые дорогие вещи.
Раздумывая, что может быть ценнее уже виденного, Сано шагнул вслед за Мацуи в маленькую, лишенную окон комнату. Телохранители остались за дверью. Мацуи позвал слугу, тот зажег светильник под потолком и удалился. Проступили оштукатуренные стены, заднюю занимал портрет человека в доспехах, выполненный в натуральную величину. Человек сидел. Голова не покрыта, шлем — на коленях.
— Мой предок, генерал Фудзивара, — с гордостью объявил Мацуи.
Пораженный, Сано посмотрел на хозяина дома, затем обвел взглядом комнату. «Это кумирня, — понял он. — Вот и алтарь, на нем благовонные палочки, масляные лампы, чашка с сакэ, апельсины и плошка с рисом. Фитили ламп обгоревшие, пища свежая. На банкетках вдоль боковых стен какие-то старинные предметы. Похоже, Мацуи много времени проводит здесь, общаясь с духом предка. На стенах следы копоти».
Звучный голос Мацуи отвлек Сано от размышлений.
— Я вышел из сословия самураев, но не отрекся от своих предков, сёсакан-сама. То, что заложено в крови, никогда не теряется. — Торговец показал на портрет: — Видите сходство?
Стилизованно изображенное лицо генерала Фудзивары повторяло черты лица Мацуи. Только выражение было другим: суровым, твердым, подобающим великому воителю.
Мацуи пошел вдоль стен, показывая на банкетки:
— Это личные вещи генерала, которые перешли ко мне по наследству. И я ничего не пожалею, чтобы приобрести утраченное со временем. Вот его шлем. — Он нежно погладил помятую металлическую поверхность. — А это его боевой веер. — Золотой диск был прикреплен к железной рукояти с полустертым гербом в виде красного полумесяца. — Эти свитки рассказывают о его героических делах. А это... — Он протянул Сано металлический наручень, соединенный с кольчужным рукавом, и перешел на благоговейный шепот. — Это было на генерале в день битвы при Анэгаве. Темные пятна — его кровь.
По телу Сано прошел холодок. Он увидел: улыбка на лице у Мацуи исчезла, глаза, застывшие на древнем предмете, загорелись одержимостью. Мацуи стал поразительно похож на генерала Фудзивару.
На человека, способного убить.
Сано осторожно сказал:
— Вы с уважением относитесь к предку. А не хотелось бы вам прожить его жизнь?
— Часто хочется, — вздохнув, признался Мацуи, поглаживая наручень. — После заключения сделок, подсчета денег и прочего, и прочего очень хочется суровой простоты бусидо. Абсолютной верности и подчинения своему господину. Смерти в бою ради него. Что может быть чище и благороднее? — Мацуи горько усмехнулся. — Так не похоже на грязную погоню за барышом. Вам, наверное, известно, двоюродные братья порвали со мной, когда я занялся торговлей.
Или атмосфера, царящая в кумирне, толкнула Мацуи к исповеди, или он притворялся искренним, чтобы избавиться от подозрения, Сано не удалось понять, однако он подыграл:
— Вы сильно обиделись?
— О да, — печально сказал Мацуи, положил часть доспеха на банкетку и преклонил колени перед алтарем. — Мне нравится думать, что я мог бы стать великим полководцем. Но кажется, мне суждено быть первым в погоне за деньгами. И все же отношение двоюродных братьев приносит меньше боли, чем мысли о том, как отнесся бы он, — Мацуи кивнул на портрет, — узнай о моем поведении. Я опозорил семью.
— Значит, вам нужно уважение генерала?
Вздох. Благоговейный взгляд на портрет.
— Порой мне кажется, я отдал бы все за это.
— Вы знаете о вражде генерала с кланами Араки и Эндо? — спросил Сано тихо, чтобы не вывести Мацуи из самосозерцательного настроения.
Он ожидал, что торговец ответит отрицательно, но услышал:
— Мой дед, семейный историк, считал эту вражду загадочным, но тривиальным эпилогом к образцовой жизни генерала. Фудзивара был болен, когда начал войну с Араки и Эндо. Его недовольство явилось порождением тускнеющего разума. И все-таки, я думаю, у него были веские причины поступать так, как он поступал, и мне хотелось бы знать их.
Хотя тон и манеры Мацуи при последней фразе нисколько не изменились, Сано шестым чувством определил: врет. Это позволило продолжить завуалированный допрос.
Тщательно подбирая слова, Сано проговорил:
— Если бы вы повели вражду с потомками Араки и Эндо, то смогли бы умиротворить дух генерала?
Мацуи медленно повернулся к нему. Сано затаил дыхание. Мацуи, каждой клеточкой чувствовал он, способен убить ради посмертного торжества генерала Фудзивары над своими врагами. Казалось, признание висит на кончике языка у торговца, только помани.
— Где вы были прошлой ночью, Мацуи? И в те ночи, когда были убиты хатамото Каибара и ренин Тёдзава? Это вы их убили? — мягко спросил Сано.
Мацуи поднял затравленный взгляд. Сано возликовал. Краем сознания он уже принимал похвалы сёгуна, докладывал духу отца, что выполнил обещания, ехал по успокоенному городу...
Мацуи запрокинул голову и расхохотался:
— Вы очень умны, сёсакан-сама. — Он погрозил пальцем Сано. — Но не настолько, чтобы перехитрить старого Мацуи Минору. Если хотите, можете считать меня убийцей. Но запомните следующее. — Он встал, сложил руки на груди и широко раздвинул ноги. Он вновь был до мозга костей торговцем, не желающим идти на уступки. — Я бы никогда не показал вам эту кумирню, будь я убийцей, которого вы ищете. Я бы никогда не пустил вас на порог этого дома, имей здесь мастерскую для производства бундори. Приглашаю вас обыскать все мои дома, магазины, банки, меняльные конторы и кабинеты в судоходной компании. Вы и там ничего не найдете. Можете опросить моих служащих, они скажут вам, что я добропорядочный, уважаемый горожанин.