Страница:
Аои лежала неподвижно. Напряжение покинуло тело, злость и ненависть в глазах исчезли, появилась задумчивая печаль. Уже во время борьбы Сано вновь почувствовал, как они похожи с Аои, и страстно захотел восстановить исин-дэнсин, редкую связь, идущую от сердца к сердцу, более глубокую, чем вожделение. Теперь Сано понял: не было никакой мести. Аои победила его. Он больше не мог отрицать, что любит эту женщину.
Сано скатился с Аои и лег на спину. Его переполняла душевная и физическая усталость. Страдания души отзывались в ранах тела. Сколько, оказывается, надежд сулило его одиночеству знакомство с Аои! Все надежды прогнала ее измена. Закрыв глаза рукой, Сано предался отчаянию.
— Скажи мне что-нибудь, — попросил он.
Раздался шорох. Сано понял: Аои встает и надевает лежавшее на полу кимоно. Пол слегка скрипнул: Аои отошла на несколько шагов — бесконечное расстояние — от него.
— Когда мы встретились в прошлый раз, ты хотела меня так же сильно, как и я тебя. — До сих пор он столь искренне никому не открывался. Слова словно протискивались сквозь природную сдержанность. — И дело не только в плоти, но и... — Продолжение показалось ему излишне сентиментальным, и он запнулся. — Ведь правда?
Ответа не последовало. Убрав руку с лица, Сано повернул голову и посмотрел на Аои. Она стояла на коленях спиной к нему, склонив голову в молчаливом, тяжелом согласии.
— Зачем же ты мне мешала? — Сано услышал жесткость в своем голосе.
Плечи Аои задрожали.
Сано сел и накинул кимоно, которое обнаружил около постели. Время интимной близости миновало, комната стала холодной, а нагота неприличной. Слишком усталый для того, чтобы встать, он подполз к Аои и сел рядом.
Бесстрастность ее лица показала: она прилагает огромные усилия, чтобы сохранить хладнокровие. На шее выступили вены, веки подрагивали. Она плачет, понял Сано, плачет без звука, без слез. Даже досадуя на ее предательство, он не мог не оценить ее мужественное сопротивление скорби, которое сделало бы честь любому самураю. Рукой, непривычной к нежности, он коснулся щеки Аои:
— Что-то не так?
Аои судорожно передернулась и устремила взгляд вдаль.
— Порой в хижине за стенами Момидзиямы мне снится, что я убегаю, — заговорила женщина тихим прерывистым голосом. — Во сне я брею голову и надеваю монашескую одежду. Я покидаю замок на закате солнца и иду. Днем — по дорогам, прося милостыню у прохожих, ночью — через поля. Сплю в пещере или в лесу. Ем растения, орехи и мелкую дичь. Чтобы когда-нибудь добраться до родных.
Сано представил, как она, стройная безвестная тень, бредет по проселочным дорогам. Помимо воли родилось сочувствие. Он и сам однажды был беглецом, знал эту тоску по дому.
— Но проснувшись, — монотонно говорила Аои, — я понимаю, что никогда не уйду. Токугава пошлет солдат, он убьет меня, уничтожит мой клан, сожжет нашу деревню. Так всегда поступают самураи, чтобы добиться у ниндзя послушания. — Она взглянула на Сано, в глазах появились злые искорки. — Мы сражались на ваших войнах. Мы убивали ваших врагов, проникая в их лагеря, рисковали жизнью, чтобы принести вам победу. Но даже теперь, без войны, вы не даете нам покоя.
Сано потряс головой, приводя мысли в порядок. Он никогда не задумывался о том, как много общего между ниндзя и самураями. Власть рода Токугава довлела над обоими сословиями. Правда, ниндзя служили менее охотно, чем самураи. Они за службу не получали ни денег, ни похвал. А напрасно. Ниндзя отличались умом, отвагой, мужеством, приверженностью семье... Аои обладала всеми этими достоинствами. Вдобавок она спасла Сано жизнь.
— Прости меня, — пробормотал Сано, считая, что выражает не только раскаяние, но и понимание.
Он взял Аои за руку, ее мускулы напряглись. Она быстро пожала его пальцы, убрала руку и потупила взор. Но жест Сано и ответная реакция Аои означали любовь, которая не ведает сословных преград и не соблюдает правил приличия. «Именно этого, — подумал Сано со страстной, радостной уверенностью, — я и хочу от женщины».
Аои рассмеялась. В хрипловатом голосе прозвучала горькая ирония:
— Что сказал бы канцлер Янагисава, увидев нас сейчас — шпионку и ненавистного сёсакана?
Унылый страх Сано встрепенулся:
— Значит, это канцлер приказал тебе сорвать расследование. Еще одно свидетельство его вины.
— Канцлер Янагисава подозревается в убийстве?
— Да. — Сано объяснил, как пришел к опасному выводу. Он по-прежнему не доверял Аои, но полагал: сведения, уже знакомые Янагисаве, вряд ли повредят следствию.
Аои выслушала рассказ совершенно неподвижно, однако выражение ее глаз свидетельствовало: спокойствие дается ей нелегко.
— Канцлера... казнят? — В интонации мелькнула надежда.
Сано понял ход рассуждений Аои: если Янагисава умрет, она сможет безнаказанно вернуться домой, чиновники будут слишком заняты дележкой власти, чтобы заботиться о судьбе шпионов мертвого фаворита. Сердце больно сжалось. Непреодолимая разница в оценке ситуации разделяет их. Аои не знает, чем грозит ему успешное завершение дела. И объяснить нельзя: шпионка быстро доложит хозяину о плане расследования.
— Если канцлер Янагисава виновен, то он умрет, — подтвердил Сано.
Глаза Аои засверкали, она подалась вперед и взяла Сано за руки:
— Я могу помочь тебе доказать его вину. Чтобы никому больше не пришлось терпеть от его жестокости.
Сано покоробила ее готовность к предательству. Вспыхнувшие угольки гнева напомнили о прежней «помощи». Возрожденная подозрительность заставила отдернуть руки.
— Что ты можешь сделать?
Женщина, которую он полюбил, по призванию и профессии обманщица, хотя и обладает некоторым великодушием.
Обиженная, Аои нахмурилась, тем не менее гордо вскинула голову и сложила руки на коленях.
— Да, я лгала тебе, мой народ всегда обманывал ваш, — сказала она, вновь демонстрируя непостижимую способность к телепатии. — Я не умею предсказывать будущее или напрямую общаться с мертвыми. Но порой я слышу чужие мысли, как, например, сейчас. Что же касается мертвых, то от них остаются вещи. Я понимаю язык вещей. — Она придвинулась к Сано и погладила его по груди, заглянула в глаза, улыбнулась. Сано собрал волю в кулак, сопротивляясь искушению красоты и любви. — Если канцлер Янагисава — охотник за бундори, я приложу все силы для того, чтобы свершилось правосудие. Единственный раз в жизни сделаю добро. Пожалуйста, позволь мне вместе с тобой победить нашего общего врага!
Сано в смятении взирал на Аои. Как он может позволить ей вступить в заговор против хозяина, подвергнуть опасности себя и свою семью? Да и не нужны ему больше доказательства вины Янагисавы. Один паланкин чего стоит! Впрочем, следует принимать любую помощь, какой бы странной и нежелательной она ни была. До истечения срока, установленного сёгуном, осталось три дня. Долг перед отцом и правителем требует поймать убийцу, независимо от того, сколько и кому придется за это заплатить.
Он знает, что поручить Аои.
Вздохнув, Сано заключил женщину в объятия и спрятал лицо в ее волосах, пусть не видит, какими несчастными стали у него глаза.
— Хорошо, Аои. Спасибо тебе. Мы будем работать вместе.
И не расстанемся до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Глава 27
Сано скатился с Аои и лег на спину. Его переполняла душевная и физическая усталость. Страдания души отзывались в ранах тела. Сколько, оказывается, надежд сулило его одиночеству знакомство с Аои! Все надежды прогнала ее измена. Закрыв глаза рукой, Сано предался отчаянию.
— Скажи мне что-нибудь, — попросил он.
Раздался шорох. Сано понял: Аои встает и надевает лежавшее на полу кимоно. Пол слегка скрипнул: Аои отошла на несколько шагов — бесконечное расстояние — от него.
— Когда мы встретились в прошлый раз, ты хотела меня так же сильно, как и я тебя. — До сих пор он столь искренне никому не открывался. Слова словно протискивались сквозь природную сдержанность. — И дело не только в плоти, но и... — Продолжение показалось ему излишне сентиментальным, и он запнулся. — Ведь правда?
Ответа не последовало. Убрав руку с лица, Сано повернул голову и посмотрел на Аои. Она стояла на коленях спиной к нему, склонив голову в молчаливом, тяжелом согласии.
— Зачем же ты мне мешала? — Сано услышал жесткость в своем голосе.
Плечи Аои задрожали.
Сано сел и накинул кимоно, которое обнаружил около постели. Время интимной близости миновало, комната стала холодной, а нагота неприличной. Слишком усталый для того, чтобы встать, он подполз к Аои и сел рядом.
Бесстрастность ее лица показала: она прилагает огромные усилия, чтобы сохранить хладнокровие. На шее выступили вены, веки подрагивали. Она плачет, понял Сано, плачет без звука, без слез. Даже досадуя на ее предательство, он не мог не оценить ее мужественное сопротивление скорби, которое сделало бы честь любому самураю. Рукой, непривычной к нежности, он коснулся щеки Аои:
— Что-то не так?
Аои судорожно передернулась и устремила взгляд вдаль.
— Порой в хижине за стенами Момидзиямы мне снится, что я убегаю, — заговорила женщина тихим прерывистым голосом. — Во сне я брею голову и надеваю монашескую одежду. Я покидаю замок на закате солнца и иду. Днем — по дорогам, прося милостыню у прохожих, ночью — через поля. Сплю в пещере или в лесу. Ем растения, орехи и мелкую дичь. Чтобы когда-нибудь добраться до родных.
Сано представил, как она, стройная безвестная тень, бредет по проселочным дорогам. Помимо воли родилось сочувствие. Он и сам однажды был беглецом, знал эту тоску по дому.
— Но проснувшись, — монотонно говорила Аои, — я понимаю, что никогда не уйду. Токугава пошлет солдат, он убьет меня, уничтожит мой клан, сожжет нашу деревню. Так всегда поступают самураи, чтобы добиться у ниндзя послушания. — Она взглянула на Сано, в глазах появились злые искорки. — Мы сражались на ваших войнах. Мы убивали ваших врагов, проникая в их лагеря, рисковали жизнью, чтобы принести вам победу. Но даже теперь, без войны, вы не даете нам покоя.
Сано потряс головой, приводя мысли в порядок. Он никогда не задумывался о том, как много общего между ниндзя и самураями. Власть рода Токугава довлела над обоими сословиями. Правда, ниндзя служили менее охотно, чем самураи. Они за службу не получали ни денег, ни похвал. А напрасно. Ниндзя отличались умом, отвагой, мужеством, приверженностью семье... Аои обладала всеми этими достоинствами. Вдобавок она спасла Сано жизнь.
— Прости меня, — пробормотал Сано, считая, что выражает не только раскаяние, но и понимание.
Он взял Аои за руку, ее мускулы напряглись. Она быстро пожала его пальцы, убрала руку и потупила взор. Но жест Сано и ответная реакция Аои означали любовь, которая не ведает сословных преград и не соблюдает правил приличия. «Именно этого, — подумал Сано со страстной, радостной уверенностью, — я и хочу от женщины».
Аои рассмеялась. В хрипловатом голосе прозвучала горькая ирония:
— Что сказал бы канцлер Янагисава, увидев нас сейчас — шпионку и ненавистного сёсакана?
Унылый страх Сано встрепенулся:
— Значит, это канцлер приказал тебе сорвать расследование. Еще одно свидетельство его вины.
— Канцлер Янагисава подозревается в убийстве?
— Да. — Сано объяснил, как пришел к опасному выводу. Он по-прежнему не доверял Аои, но полагал: сведения, уже знакомые Янагисаве, вряд ли повредят следствию.
Аои выслушала рассказ совершенно неподвижно, однако выражение ее глаз свидетельствовало: спокойствие дается ей нелегко.
— Канцлера... казнят? — В интонации мелькнула надежда.
Сано понял ход рассуждений Аои: если Янагисава умрет, она сможет безнаказанно вернуться домой, чиновники будут слишком заняты дележкой власти, чтобы заботиться о судьбе шпионов мертвого фаворита. Сердце больно сжалось. Непреодолимая разница в оценке ситуации разделяет их. Аои не знает, чем грозит ему успешное завершение дела. И объяснить нельзя: шпионка быстро доложит хозяину о плане расследования.
— Если канцлер Янагисава виновен, то он умрет, — подтвердил Сано.
Глаза Аои засверкали, она подалась вперед и взяла Сано за руки:
— Я могу помочь тебе доказать его вину. Чтобы никому больше не пришлось терпеть от его жестокости.
Сано покоробила ее готовность к предательству. Вспыхнувшие угольки гнева напомнили о прежней «помощи». Возрожденная подозрительность заставила отдернуть руки.
— Что ты можешь сделать?
Женщина, которую он полюбил, по призванию и профессии обманщица, хотя и обладает некоторым великодушием.
Обиженная, Аои нахмурилась, тем не менее гордо вскинула голову и сложила руки на коленях.
— Да, я лгала тебе, мой народ всегда обманывал ваш, — сказала она, вновь демонстрируя непостижимую способность к телепатии. — Я не умею предсказывать будущее или напрямую общаться с мертвыми. Но порой я слышу чужие мысли, как, например, сейчас. Что же касается мертвых, то от них остаются вещи. Я понимаю язык вещей. — Она придвинулась к Сано и погладила его по груди, заглянула в глаза, улыбнулась. Сано собрал волю в кулак, сопротивляясь искушению красоты и любви. — Если канцлер Янагисава — охотник за бундори, я приложу все силы для того, чтобы свершилось правосудие. Единственный раз в жизни сделаю добро. Пожалуйста, позволь мне вместе с тобой победить нашего общего врага!
Сано в смятении взирал на Аои. Как он может позволить ей вступить в заговор против хозяина, подвергнуть опасности себя и свою семью? Да и не нужны ему больше доказательства вины Янагисавы. Один паланкин чего стоит! Впрочем, следует принимать любую помощь, какой бы странной и нежелательной она ни была. До истечения срока, установленного сёгуном, осталось три дня. Долг перед отцом и правителем требует поймать убийцу, независимо от того, сколько и кому придется за это заплатить.
Он знает, что поручить Аои.
Вздохнув, Сано заключил женщину в объятия и спрятал лицо в ее волосах, пусть не видит, какими несчастными стали у него глаза.
— Хорошо, Аои. Спасибо тебе. Мы будем работать вместе.
И не расстанемся до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Глава 27
Отама, последняя из подозреваемых, жила к югу от замка, в районе Хибия, о чем Сано знал со времен службы в полиции. Тем не менее он ехал знакомыми улицами с таким чувством, будто видит их впервые. Весь мир вокруг стал для него другим.
Выслушав инструкции, Аои снова приготовила лекарства и обработала раны Сано. Потом они долго говорили о своих семьях, детстве, учебе, любимых блюдах, развлечениях, впечатлениях — короче, о жизни. Люди, только что ставшие любовниками, любят делиться самым дорогим. Непроходящее желание укрепляло их духовную связь. Влечение к Аои не покинуло Сано и назавтра. Он проснулся в одиночестве; солнце било сквозь окна, а он уже ждал наступления темноты и свидания.
Искусное врачевание Аои заметно помогло Сано, раны не болели, голова не кружилась, аппетит был великолепный. Но прекрасное самочувствие не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось у него на душе.
Любовь совершила чудо. Удивленная улыбка играла у Сано на губах, он смотрел на город новыми глазами. Улицы, битком набитые людьми, принадлежали ему, дома, магазины, особняки, замок, далекие зеленые горы, разлившаяся коричневая река, безграничное небо — тоже. Теплый солнечный свет, легкие облака, гонимые порывистым ветром, и цветущая вишня знаменовали не просто перемену времени года. Они отмечали наступление весны в его душе. Сомнения и опасения тревожили Сано не больше, чем тонкий шлейф дыма, поднимающийся над Нихонбаси, где, похоже, догорал небольшой ночной пожар. Сано чувствовал себя хозяином мира, он мог повелевать им. Он был способен довести расследование до логического конца и вызволить Эдо из цепей страха. Он оправдает Янагисаву и возложит вину на Мацуи, Тюго или Отаму. Он выполнит обещание, данное отцу. И он найдет способ удержать Аои, хотя у нее противоположная цель.
Удача улыбнулась Сано, Записка от Хираты, которую он получил утром, гласила: «Прошлой ночью Мацуи отправился прямо домой. Но у меня новая ниточка. Встретимся в полицейском управлении в полдень».
Подъезжая к Хибии, Сано оставил мысли об Аои и Хирате. Мечты и любопытство перекрыли желание поскорее увидеть Отаму. В юности она работала в одной из многочисленных бань Нихонбаси, где проституция процветала, несмотря на запрет властей. Отама была самой известной красавицей в заведении «Водяная лилия», которое славилось что обслугой, что клиентурой. Десять лет назад она стала причиной скандала, потрясшего Эдо.
Отаме исполнилось восемнадцать лет. Она покорила сердца многих мужчин, о ее отношениях с торговцами, самураями и монахами рассказывали популярные песенки. Зрелая женщина, сохранившая хрупкую фигуру и обольстительную улыбку, она достигла пика славы, когда завоевала покровительство Мимаки Тэиносукэ, богатого надзирателя за дорогами, который был старше ее на тридцать два года.
Обыватели с великим вниманием наблюдали за развитием этой связи. Все говорили о щедрых подарках Мимаки, о его поэтичных любовных посланиях, о том, что он позабыл про службу, жену и детей, проводя часы в специальном номере «Водяной лилии», и о том, сколько он платит за каждое посещение проститутки. Любовь Отамы и надзирателя должна была закончиться трагедией, как обычно бывает с запретными связями, тем более что власти, по слухам, собирались разобраться с банями.
Сано подъехал к дому Мимаки. Огромный особняк был обнесен необыкновенно высоким забором, виднелась только верхушка крыши, покрытой черепицей. Назвавшись стражнику у ворот по имени и должности, Сано сказал:
— Я бы хотел встретиться с госпожой Отамой.
Стражник переговорил с кем-то за воротами.
— Подождите, пожалуйста, вашу просьбу передадут господину Мимаки, — сообщил он Сано. Тот спешился.
История Мимаки и Отамы закончилась следующим образом. «Водяная лилия» погибла от пожара. Надзиратель отослал семью за город и взял Отаму в дом в качестве наложницы. Говорят, он обращается с ней, как с императрицей, выполняя малейшую прихоть. Домашней работой она не занимается, все делают слуги. Желая, чтобы она радовала своей красотой только его, Мимаки избегает общества. Если приходит посетитель, которого нельзя не принять, он закрывает наложницу от посторонних глаз ширмой. История великой любви завершилась счастливо, внимание публики переключилось на другие вопросы. Сано многие годы ничего не слышал об Отаме. Он прохаживался перед воротами, гадая, как она выглядит сейчас, и удивляясь, что по странному велению судьбы ее имя всплыло на поверхность в связи с убийствами. И кто мог подумать, что в ее жилах течет кровь великого воина, генерала Фудзивары!
Ворота открылись. Служанка средних лет, вероятно, экономка, поклонилась Сано:
— Пожалуйста, идите за мной.
У дверей особняка Сано оставил мечи. Однако в дом не вошел: экономка повернула на тропинку вдоль здания. Они миновали ворота, и Сано оказался в саду, самом необычном из всех ранее виденных. Гравиевые дорожки огибали традиционные валуны, сосны и цветущие вишни, на этом сходство с типичным японским садом кончалось. От нежных серых ветвей сирени с пурпурными шапками цветов распространялся сладкий аромат. Жасмин и жимолость заслоняли изгородь и веранду. Бессчетные колокольчики позванивали в ветвях красных кленов. Птицы суетились в специальных деревянных домиках на сливовых деревьях. Красный карп плескался в небольшом пруду. На берегу стоял чудной стул, вроде тех, что Сано видел на картинах в жилищах голландских торговцев в Дэшиме, только у этого к ножкам были приделаны деревянные колеса. Подле клумбы с ароматной мятой седовласый самурай в черном кимоно, стоя на коленях, орудовал маленькой лопатой.
Экономка подвела к нему Сано:
— Господин Мимаки, пришел сёсакан Сано.
Мимаки поднялся. Они обменялись приветственными поклонами. Мимаки, человек лет шестидесяти, вовсе не походил на пылкого любовника наложницы, которая годилась ему в дочери. Человек вполне ординарной наружности, внешние уголки глаз опущены вниз, полные щеки, узкие губы, проваленный рот. Загар и испачканные землей руки придают ему сходство с крестьянином.
— Насколько я понимаю, вы хотите видеть Отаму по официальному делу, — сказал Мимаки. В суровом тоне не было и следа ревности.
— Совершенно правильно.
— Наедине?
Сано подтвердил:
— Да. Пожалуйста.
Настороженный допрос вкупе с крестьянским видом полностью соответствовал представлениям Сано о человеке, совершенно ушедшем в личную жизнь и не желавшем пускать в нее посторонних.
Против ожидания Мимаки уступил просьбе, вероятно, не счел сёсекана соперником:
— Хорошо. — Он повернулся к экономке. — Приготовь госпожу Отаму к приему посетителя.
Экономка поспешила в дом. Мимаки и Сано не торопясь последовали за ней.
— Вы можете говорить с госпожой Отама, соблюдая следующие условия, — сказал Мимаки, когда они шли по коридору. — Вы будете стоять не менее чем в десяти шагах от ширмы. Если попытаетесь убрать ширму или зайти за нее, я убью вас. Понятно?
Изумленный угрозой, произнесенной будничным голосом, Сано лишь кивнул в знак согласия.
При приближении мужчин дверь распахнулась. Экономка с поклоном пропустила их в комнату, где, кроме большой ширмы (бумажные панели в форме алмазов, обрамленные тонкими рейками), ничего не было. На ширме лежала размытая тень человеческой фигуры.
Сано опустился на колени в обусловленном месте. Мимаки удалился за ширму. На полупрозрачной панели появились две тени. Сано уловил шепот. Вышел Мимаки из-за ширмы неузнаваемым. Глаза сияют, губы расплываются в улыбке, радостной, нежной и таинственной. Миг спустя к смотрителю вернулась прежняя суровость:
— Помните, что я вам сказал. — Мимаки покинул комнату.
Сано, не зная, с чего начать допрос незримого подозреваемого, замешкался. Как он определит, что Отама говорит правду?
— Для меня большая честь и удовольствие познакомиться с вами, сёсакан-сама, — произнес высокий мелодичный голос.
Сано еще не слышал такого. Звук лился, как песня, отдаваясь в душе и согревая ее. Несмотря на серьезность миссии, Сано улыбнулся. Даже недавно расставшись с Аои, будучи абсолютно уверенным в своих чувствах, Сано не мог остаться безразличным к очарованию Отамы. Должно быть, немало мужчин влюблялось в нее, едва заслышав голос.
— Польщен возможностью встретиться с вами, — со всей искренностью ответил Сано.
Служанка поставила перед ним чай и печенье.
— Чувствуйте себя как дома, — предложила Отама. — И пусть правила Мимаки-сан вас не смущают. Он и не думает никого оскорблять, просто чрезмерно меня опекает. К тому же, судя по вашему голосу, вы благородный и порядочный человек.
В интонации сквозила симпатия к хозяину. Пробивалась и некоторая игривость, но ей, заподозрил Сано, удостоился бы любой мужчина. Мимаки нет нужды бояться потерять наложницу. Похоже, потому он и разрешил беседу. Для чего тогда ширма, угрозы?
— Не приди вы сегодня, я сама пригласила бы вас, — сказала Отама. — Мне известно о ваших блестящих дарованиях. Кроме того, у меня для вас есть важное сообщение.
— Сообщение? — переспросил Сано, давая себе время оправиться от ошеломительного приема, у других подозреваемых он встречал совсем иное. Сано поднял чашку и пригубил чай.
— Я люблю покой и уединение и обычно не интересуюсь тем, что происходит за пределами особняка, — сказала Отама. — Моя жизнь — это мой милый Мимаки. Но я с большой тревогой слежу за этими ужасными убийствами. После первого и второго у меня родились смутные догадки, но после третьего, убийства монаха, все сложилось в четкую картину. Я поняла, что должна рассказать вам правду, Сёсакан-сама, простите меня за дерзость, не подобающую женщине. Я не знаю имени охотника за бундори, но знаю, почему он убивает. Им может быть один из трех человек.
— Кто эти люди? — Сано затаил дыхание, борясь с нетерпением. Для подозреваемой в убийстве она слишком откровенна. Не выдумывает ли она, защищаясь от обвинения? Вот бы увидеть ее лицо!
Он попытался проникнуть взглядом через ширму, но различил лишь силуэт головы с высокой прической да нечто, напоминающее груду подушек. Возможно, лицо и тело округлились от возраста, кожа и волосы утратили шелковистость, но голос!.. Наверняка она сохранила свежесть и живость молодости. Хозяин прячет ее, значит, она до сих пор прекрасна. Вот бы увидеть!
— Эти люди связаны со мной историей клана, — пояснила Отама. — Я знаю их мотивы как никто. Они приходятся мне двоюродными братьями: Тюго Гишин, Мацуи Минору и Янагисава Ёсиясу. Вы с ними встречались?
— Да, — осторожно ответил Сано.
— Вы нисколько не удивились, полагаю, вы уже заподозрили моих кузенов. Но вы никого не арестовали. Следовательно, у вас нет улик против них, и вы пришли ко мне.
Бывшая проститутка была столь же умна, сколь и очаровательна. Бессмысленно ходить вокруг да около, отрицать очевидную причину визита.
— Да.
Обжегшись на разговорах с Тюго, Мацуи и Янагисавой, Сано знал: от прямых вопросов толку мало. Он решил вручить нить разговора Отаме. Вина или невиновность прекрасной подозреваемой как-нибудь да проявится.
Переливчатый смех вызвал образ бегущего ручейка. Сладострастного проказника, мысленно уточнил Сано.
— Что ж, тогда мне особенно приятно предоставить вам по крайней мере часть улик, которые необходимы, чтобы привести охотника за бундори на плаху. Можно начать?
Сано, удивленный контрастом между веселым тоном и мрачным смыслом слов, молча согласился.
— Причина убийств коренится в событиях, произошедших более ста лет назад, — начала Отама.
Наконец его версия подтверждается, хотя источник сомнителен.
— Вы имеете в виду нападение генерала Фудзивары на кланы Араки и Эндо?
Тень Отамы качнулась.
— Нет, сёсакан-сама. Я имею в виду убийство Оды Нобунаги.
Сано смешался:
— Действительно, после смерти Оды были покушения. Но в архивах нет упоминаний, что эти случаи вызваны ею.
Отама снова рассмеялась.
— Сёсакан-сама, такой образованный человек, как вы, должен понимать, значительная часть истории остается незафиксированной. Того, что я рассказываю вам, нет в изъеденных молью свитках, это тайное предание нашей семьи. Генерал Фудзивара мстил Араки и Эндо за участие в убийстве Оды Нобунаги.
Сано недоверчиво возразил:
— Но Араки и Эндо не убивали Оду. Его убил Акэши Мицухидэ. Факты документально подтверждены и бесспорны.
Неужели семейная легенда достовернее официальных записей?
— Акэши действовал не один. Араки и Эндо вступили с ним в сговор с целью убить Оду, чтобы их правители, Токугава Иэясу и Тоётоми Хидэёси, заполучили власть. Ага, чувствую, вы сомневаетесь в моих словах, сёсакан-сама. Но даже в записях можно найти факты, подтверждающие правдивость нашего предания. Например, почему в ночь гибели Ода оказался в храме один с горсточкой людей?
— Его союзники Хидэёси и Иэясу отсутствовали по уважительной причине, — нетерпеливо проговорил Сано, полагая, что понапрасну тратит время. Она ничего не знает ни об убийствах, ни об их мотивах. — Иэясу был на празднике в Сакаи. Хидэёси сражался с кланом Мори у замка Такамацу. Он попросил у Оды подкреплений, и тот их выслал...
Он запнулся, внезапно уловив связь, которую историки или не заметили или не захотели заметить.
— Уменьшив таким образом свою охрану, — закончила Отама. — Но нужны ли были войска Хидэёси? И почему Иэясу именно в это время отправился на праздник? Неужели простое совпадение, что оба союзника отсутствовали в тот момент, когда были очень нужны Оде? И вообще, зачем Акэши убил самого могущественного человека в стране?
Пораженный новым взглядом на историю, Сано повторил стандартный ответ, который теперь и ему показался нелепым:
— Ради мести. Ода отправил тещу Акэши в другой клан, чтобы она убедила соседей в его добрых намерениях. Она погибла, когда он развязал войну. К тому же Ода делал из Акэши посмешище, когда стучал по его лысой голове боевым веером, словно по барабану.
— Ну же, сёсакан-сама. Какие глупости! — Отама весело рассмеялась; Сано представил ее обнаженной, развлекающей клиента в клубах пара. — А почему Акэши остался после убийства в Киото, не спасся бегством?
— Хотел заручиться поддержкой союзников Оды, поделившись его сокровищами. — На сей раз Сано ответил более уверенно, поскольку лично видел соответствующие документы.
— О нет, сёсакан-сама. Он ждал Араки и Эндо, которые организовали покушение. Они сделали так, чтобы Хидэёси и Иэясу не было в храме. Они пообещали Акэши деньги и высокое положение, но обманули. И Хидэёси убил Акэши, отомстив за смерть Оды.
— А почему Араки и Эндо не сдержали обещания? — спросил Сано, впрочем, только ради следствия. Ему требовался мотив охотника за бундори.
— Потому что Араки и Эндо действовали втайне от своих правителей. Они не хотели, чтобы известие о заговоре восстановило слуг Оды против Хидэёси и Иэясу. Вся вина должна была лечь на одного Акэши. Так и случилось. Генерал Фудзивара узнал о заговоре и бросился мстить Эндо и Араки, но не успел — умер. Теперь потомок продолжил его дело. Кто? Любой из троих. Но учтите, канцлер Янагисава происходит от старшего сына генерала Фудзивары. На нем лежит главная ответственность за исполнение завета нашего предка.
Оптимизм Сано исчез, смытый струями леденящего ужаса. Убийство повелителя является самым страшным прегрешением самурая. Кровавый счет предъявляется всему роду. Рассказ Отамы, косвенно подтвержденный архивными данными, объясняет странное поведение генерала Фудзивары и охоту за бундори. И подкрепляет подозрения против канцлера Янагисавы — главного подозреваемого.
— Ваше предание не может быть правдой! — в отчаянии возопил Сано.
— Ну и что? Разве правда имеет значение, сёсакан-сама? Главное, кто-то, а именно убийца, в предание верит.
Не в состоянии опровергнуть доводы Отамы, Сано попытался поставить под сомнение искренность ее намерений:
— Почему вы нарушили молчание и поведали мне тайну, которую хранили столько лет? Почему выдаете сведения, которые угрожают вашим двоюродным братьям?
Послышатся шорох шелка — фигура за ширмой пошевелилась.
— Возможно, вы сочтете меня отвратительной, сёсакан-сама, но я не питаю любви к этим родственникам. — Из-за горечи голос стал менее мелодичным. — Их проблемы меня не касаются. Мне нет никакого дела до нашего самурайского наследия. И я скажу вам почему.
Она поведала историю семьи Фудзивара, и Сано узнал о соперничестве, поссорившем генеральских сыновей, о взлетах и падениях разных ветвей рода.
— Мой дед пустил по ветру имение, порученное ему в управление Токугавой Иэясу, — сказала Отама. — Его понизили до должности секретаря. А мой отец, которому секретарская должность перешла по наследству, спился и ее потерял. Он стал странствующим ренином, нанимался охранять деревни. Мы ели просо и жили в хижинах. Деньги водились редко, отец не смог собрать мне приданое и выставил за дверь. Так я оказалась в Эдо. Я попробовала пристроиться служанкой. Но мне не удалось найти даму, которая захотела бы нанять девушку вроде меня. Все опасались, что я стану искушать мужскую половину дома и вызывать ревность у женской. Я уже тогда была премиленькой. — Ухо Сано резанула странная, печальная нота. Отама шумно вздохнула. — Пришла зима. Я жила на улице подачками, голодала, мерзла и не знала, как быть. Отец говорил мне про моих великих двоюродных братьев. И я пошла просить у них помощи.
Сначала попытала счастья у Мацуи, зашла в его меняльную лавку. Он дал мне монет, которых хватило на один обед, и отправил восвояси, приказав больше не приходить. Тюго вообще отказался меня принять. А канцлер Янагисава... — Очередной вздох оказался похожим на шелест мертвых листьев. Женщина, окруженная роскошью, не забыла своего тяжелого прошлого. — Он был новой игрушкой сёгуна. Он привел меня в замок, в личные покои, накормил и выслушал мою историю с глубоким сочувствием. Я даже заплакала от благодарности. Он был такой симпатичный, такой добрый. Он пообещал мне помочь. Но потом... — У Отамы перехватило голос. — Он изнасиловал меня, — прошептала она. — Сзади. А потом вышвырнул меня на улицу без единой монеты. В тот же день владелец «Водяной лилии» заметил меня на улице и предложил поработать у него. У меня не осталось ни выбора, ни гордости, чтобы отказаться.
Выслушав инструкции, Аои снова приготовила лекарства и обработала раны Сано. Потом они долго говорили о своих семьях, детстве, учебе, любимых блюдах, развлечениях, впечатлениях — короче, о жизни. Люди, только что ставшие любовниками, любят делиться самым дорогим. Непроходящее желание укрепляло их духовную связь. Влечение к Аои не покинуло Сано и назавтра. Он проснулся в одиночестве; солнце било сквозь окна, а он уже ждал наступления темноты и свидания.
Искусное врачевание Аои заметно помогло Сано, раны не болели, голова не кружилась, аппетит был великолепный. Но прекрасное самочувствие не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось у него на душе.
Любовь совершила чудо. Удивленная улыбка играла у Сано на губах, он смотрел на город новыми глазами. Улицы, битком набитые людьми, принадлежали ему, дома, магазины, особняки, замок, далекие зеленые горы, разлившаяся коричневая река, безграничное небо — тоже. Теплый солнечный свет, легкие облака, гонимые порывистым ветром, и цветущая вишня знаменовали не просто перемену времени года. Они отмечали наступление весны в его душе. Сомнения и опасения тревожили Сано не больше, чем тонкий шлейф дыма, поднимающийся над Нихонбаси, где, похоже, догорал небольшой ночной пожар. Сано чувствовал себя хозяином мира, он мог повелевать им. Он был способен довести расследование до логического конца и вызволить Эдо из цепей страха. Он оправдает Янагисаву и возложит вину на Мацуи, Тюго или Отаму. Он выполнит обещание, данное отцу. И он найдет способ удержать Аои, хотя у нее противоположная цель.
Удача улыбнулась Сано, Записка от Хираты, которую он получил утром, гласила: «Прошлой ночью Мацуи отправился прямо домой. Но у меня новая ниточка. Встретимся в полицейском управлении в полдень».
Подъезжая к Хибии, Сано оставил мысли об Аои и Хирате. Мечты и любопытство перекрыли желание поскорее увидеть Отаму. В юности она работала в одной из многочисленных бань Нихонбаси, где проституция процветала, несмотря на запрет властей. Отама была самой известной красавицей в заведении «Водяная лилия», которое славилось что обслугой, что клиентурой. Десять лет назад она стала причиной скандала, потрясшего Эдо.
Отаме исполнилось восемнадцать лет. Она покорила сердца многих мужчин, о ее отношениях с торговцами, самураями и монахами рассказывали популярные песенки. Зрелая женщина, сохранившая хрупкую фигуру и обольстительную улыбку, она достигла пика славы, когда завоевала покровительство Мимаки Тэиносукэ, богатого надзирателя за дорогами, который был старше ее на тридцать два года.
Обыватели с великим вниманием наблюдали за развитием этой связи. Все говорили о щедрых подарках Мимаки, о его поэтичных любовных посланиях, о том, что он позабыл про службу, жену и детей, проводя часы в специальном номере «Водяной лилии», и о том, сколько он платит за каждое посещение проститутки. Любовь Отамы и надзирателя должна была закончиться трагедией, как обычно бывает с запретными связями, тем более что власти, по слухам, собирались разобраться с банями.
Сано подъехал к дому Мимаки. Огромный особняк был обнесен необыкновенно высоким забором, виднелась только верхушка крыши, покрытой черепицей. Назвавшись стражнику у ворот по имени и должности, Сано сказал:
— Я бы хотел встретиться с госпожой Отамой.
Стражник переговорил с кем-то за воротами.
— Подождите, пожалуйста, вашу просьбу передадут господину Мимаки, — сообщил он Сано. Тот спешился.
История Мимаки и Отамы закончилась следующим образом. «Водяная лилия» погибла от пожара. Надзиратель отослал семью за город и взял Отаму в дом в качестве наложницы. Говорят, он обращается с ней, как с императрицей, выполняя малейшую прихоть. Домашней работой она не занимается, все делают слуги. Желая, чтобы она радовала своей красотой только его, Мимаки избегает общества. Если приходит посетитель, которого нельзя не принять, он закрывает наложницу от посторонних глаз ширмой. История великой любви завершилась счастливо, внимание публики переключилось на другие вопросы. Сано многие годы ничего не слышал об Отаме. Он прохаживался перед воротами, гадая, как она выглядит сейчас, и удивляясь, что по странному велению судьбы ее имя всплыло на поверхность в связи с убийствами. И кто мог подумать, что в ее жилах течет кровь великого воина, генерала Фудзивары!
Ворота открылись. Служанка средних лет, вероятно, экономка, поклонилась Сано:
— Пожалуйста, идите за мной.
У дверей особняка Сано оставил мечи. Однако в дом не вошел: экономка повернула на тропинку вдоль здания. Они миновали ворота, и Сано оказался в саду, самом необычном из всех ранее виденных. Гравиевые дорожки огибали традиционные валуны, сосны и цветущие вишни, на этом сходство с типичным японским садом кончалось. От нежных серых ветвей сирени с пурпурными шапками цветов распространялся сладкий аромат. Жасмин и жимолость заслоняли изгородь и веранду. Бессчетные колокольчики позванивали в ветвях красных кленов. Птицы суетились в специальных деревянных домиках на сливовых деревьях. Красный карп плескался в небольшом пруду. На берегу стоял чудной стул, вроде тех, что Сано видел на картинах в жилищах голландских торговцев в Дэшиме, только у этого к ножкам были приделаны деревянные колеса. Подле клумбы с ароматной мятой седовласый самурай в черном кимоно, стоя на коленях, орудовал маленькой лопатой.
Экономка подвела к нему Сано:
— Господин Мимаки, пришел сёсакан Сано.
Мимаки поднялся. Они обменялись приветственными поклонами. Мимаки, человек лет шестидесяти, вовсе не походил на пылкого любовника наложницы, которая годилась ему в дочери. Человек вполне ординарной наружности, внешние уголки глаз опущены вниз, полные щеки, узкие губы, проваленный рот. Загар и испачканные землей руки придают ему сходство с крестьянином.
— Насколько я понимаю, вы хотите видеть Отаму по официальному делу, — сказал Мимаки. В суровом тоне не было и следа ревности.
— Совершенно правильно.
— Наедине?
Сано подтвердил:
— Да. Пожалуйста.
Настороженный допрос вкупе с крестьянским видом полностью соответствовал представлениям Сано о человеке, совершенно ушедшем в личную жизнь и не желавшем пускать в нее посторонних.
Против ожидания Мимаки уступил просьбе, вероятно, не счел сёсекана соперником:
— Хорошо. — Он повернулся к экономке. — Приготовь госпожу Отаму к приему посетителя.
Экономка поспешила в дом. Мимаки и Сано не торопясь последовали за ней.
— Вы можете говорить с госпожой Отама, соблюдая следующие условия, — сказал Мимаки, когда они шли по коридору. — Вы будете стоять не менее чем в десяти шагах от ширмы. Если попытаетесь убрать ширму или зайти за нее, я убью вас. Понятно?
Изумленный угрозой, произнесенной будничным голосом, Сано лишь кивнул в знак согласия.
При приближении мужчин дверь распахнулась. Экономка с поклоном пропустила их в комнату, где, кроме большой ширмы (бумажные панели в форме алмазов, обрамленные тонкими рейками), ничего не было. На ширме лежала размытая тень человеческой фигуры.
Сано опустился на колени в обусловленном месте. Мимаки удалился за ширму. На полупрозрачной панели появились две тени. Сано уловил шепот. Вышел Мимаки из-за ширмы неузнаваемым. Глаза сияют, губы расплываются в улыбке, радостной, нежной и таинственной. Миг спустя к смотрителю вернулась прежняя суровость:
— Помните, что я вам сказал. — Мимаки покинул комнату.
Сано, не зная, с чего начать допрос незримого подозреваемого, замешкался. Как он определит, что Отама говорит правду?
— Для меня большая честь и удовольствие познакомиться с вами, сёсакан-сама, — произнес высокий мелодичный голос.
Сано еще не слышал такого. Звук лился, как песня, отдаваясь в душе и согревая ее. Несмотря на серьезность миссии, Сано улыбнулся. Даже недавно расставшись с Аои, будучи абсолютно уверенным в своих чувствах, Сано не мог остаться безразличным к очарованию Отамы. Должно быть, немало мужчин влюблялось в нее, едва заслышав голос.
— Польщен возможностью встретиться с вами, — со всей искренностью ответил Сано.
Служанка поставила перед ним чай и печенье.
— Чувствуйте себя как дома, — предложила Отама. — И пусть правила Мимаки-сан вас не смущают. Он и не думает никого оскорблять, просто чрезмерно меня опекает. К тому же, судя по вашему голосу, вы благородный и порядочный человек.
В интонации сквозила симпатия к хозяину. Пробивалась и некоторая игривость, но ей, заподозрил Сано, удостоился бы любой мужчина. Мимаки нет нужды бояться потерять наложницу. Похоже, потому он и разрешил беседу. Для чего тогда ширма, угрозы?
— Не приди вы сегодня, я сама пригласила бы вас, — сказала Отама. — Мне известно о ваших блестящих дарованиях. Кроме того, у меня для вас есть важное сообщение.
— Сообщение? — переспросил Сано, давая себе время оправиться от ошеломительного приема, у других подозреваемых он встречал совсем иное. Сано поднял чашку и пригубил чай.
— Я люблю покой и уединение и обычно не интересуюсь тем, что происходит за пределами особняка, — сказала Отама. — Моя жизнь — это мой милый Мимаки. Но я с большой тревогой слежу за этими ужасными убийствами. После первого и второго у меня родились смутные догадки, но после третьего, убийства монаха, все сложилось в четкую картину. Я поняла, что должна рассказать вам правду, Сёсакан-сама, простите меня за дерзость, не подобающую женщине. Я не знаю имени охотника за бундори, но знаю, почему он убивает. Им может быть один из трех человек.
— Кто эти люди? — Сано затаил дыхание, борясь с нетерпением. Для подозреваемой в убийстве она слишком откровенна. Не выдумывает ли она, защищаясь от обвинения? Вот бы увидеть ее лицо!
Он попытался проникнуть взглядом через ширму, но различил лишь силуэт головы с высокой прической да нечто, напоминающее груду подушек. Возможно, лицо и тело округлились от возраста, кожа и волосы утратили шелковистость, но голос!.. Наверняка она сохранила свежесть и живость молодости. Хозяин прячет ее, значит, она до сих пор прекрасна. Вот бы увидеть!
— Эти люди связаны со мной историей клана, — пояснила Отама. — Я знаю их мотивы как никто. Они приходятся мне двоюродными братьями: Тюго Гишин, Мацуи Минору и Янагисава Ёсиясу. Вы с ними встречались?
— Да, — осторожно ответил Сано.
— Вы нисколько не удивились, полагаю, вы уже заподозрили моих кузенов. Но вы никого не арестовали. Следовательно, у вас нет улик против них, и вы пришли ко мне.
Бывшая проститутка была столь же умна, сколь и очаровательна. Бессмысленно ходить вокруг да около, отрицать очевидную причину визита.
— Да.
Обжегшись на разговорах с Тюго, Мацуи и Янагисавой, Сано знал: от прямых вопросов толку мало. Он решил вручить нить разговора Отаме. Вина или невиновность прекрасной подозреваемой как-нибудь да проявится.
Переливчатый смех вызвал образ бегущего ручейка. Сладострастного проказника, мысленно уточнил Сано.
— Что ж, тогда мне особенно приятно предоставить вам по крайней мере часть улик, которые необходимы, чтобы привести охотника за бундори на плаху. Можно начать?
Сано, удивленный контрастом между веселым тоном и мрачным смыслом слов, молча согласился.
— Причина убийств коренится в событиях, произошедших более ста лет назад, — начала Отама.
Наконец его версия подтверждается, хотя источник сомнителен.
— Вы имеете в виду нападение генерала Фудзивары на кланы Араки и Эндо?
Тень Отамы качнулась.
— Нет, сёсакан-сама. Я имею в виду убийство Оды Нобунаги.
Сано смешался:
— Действительно, после смерти Оды были покушения. Но в архивах нет упоминаний, что эти случаи вызваны ею.
Отама снова рассмеялась.
— Сёсакан-сама, такой образованный человек, как вы, должен понимать, значительная часть истории остается незафиксированной. Того, что я рассказываю вам, нет в изъеденных молью свитках, это тайное предание нашей семьи. Генерал Фудзивара мстил Араки и Эндо за участие в убийстве Оды Нобунаги.
Сано недоверчиво возразил:
— Но Араки и Эндо не убивали Оду. Его убил Акэши Мицухидэ. Факты документально подтверждены и бесспорны.
Неужели семейная легенда достовернее официальных записей?
— Акэши действовал не один. Араки и Эндо вступили с ним в сговор с целью убить Оду, чтобы их правители, Токугава Иэясу и Тоётоми Хидэёси, заполучили власть. Ага, чувствую, вы сомневаетесь в моих словах, сёсакан-сама. Но даже в записях можно найти факты, подтверждающие правдивость нашего предания. Например, почему в ночь гибели Ода оказался в храме один с горсточкой людей?
— Его союзники Хидэёси и Иэясу отсутствовали по уважительной причине, — нетерпеливо проговорил Сано, полагая, что понапрасну тратит время. Она ничего не знает ни об убийствах, ни об их мотивах. — Иэясу был на празднике в Сакаи. Хидэёси сражался с кланом Мори у замка Такамацу. Он попросил у Оды подкреплений, и тот их выслал...
Он запнулся, внезапно уловив связь, которую историки или не заметили или не захотели заметить.
— Уменьшив таким образом свою охрану, — закончила Отама. — Но нужны ли были войска Хидэёси? И почему Иэясу именно в это время отправился на праздник? Неужели простое совпадение, что оба союзника отсутствовали в тот момент, когда были очень нужны Оде? И вообще, зачем Акэши убил самого могущественного человека в стране?
Пораженный новым взглядом на историю, Сано повторил стандартный ответ, который теперь и ему показался нелепым:
— Ради мести. Ода отправил тещу Акэши в другой клан, чтобы она убедила соседей в его добрых намерениях. Она погибла, когда он развязал войну. К тому же Ода делал из Акэши посмешище, когда стучал по его лысой голове боевым веером, словно по барабану.
— Ну же, сёсакан-сама. Какие глупости! — Отама весело рассмеялась; Сано представил ее обнаженной, развлекающей клиента в клубах пара. — А почему Акэши остался после убийства в Киото, не спасся бегством?
— Хотел заручиться поддержкой союзников Оды, поделившись его сокровищами. — На сей раз Сано ответил более уверенно, поскольку лично видел соответствующие документы.
— О нет, сёсакан-сама. Он ждал Араки и Эндо, которые организовали покушение. Они сделали так, чтобы Хидэёси и Иэясу не было в храме. Они пообещали Акэши деньги и высокое положение, но обманули. И Хидэёси убил Акэши, отомстив за смерть Оды.
— А почему Араки и Эндо не сдержали обещания? — спросил Сано, впрочем, только ради следствия. Ему требовался мотив охотника за бундори.
— Потому что Араки и Эндо действовали втайне от своих правителей. Они не хотели, чтобы известие о заговоре восстановило слуг Оды против Хидэёси и Иэясу. Вся вина должна была лечь на одного Акэши. Так и случилось. Генерал Фудзивара узнал о заговоре и бросился мстить Эндо и Араки, но не успел — умер. Теперь потомок продолжил его дело. Кто? Любой из троих. Но учтите, канцлер Янагисава происходит от старшего сына генерала Фудзивары. На нем лежит главная ответственность за исполнение завета нашего предка.
Оптимизм Сано исчез, смытый струями леденящего ужаса. Убийство повелителя является самым страшным прегрешением самурая. Кровавый счет предъявляется всему роду. Рассказ Отамы, косвенно подтвержденный архивными данными, объясняет странное поведение генерала Фудзивары и охоту за бундори. И подкрепляет подозрения против канцлера Янагисавы — главного подозреваемого.
— Ваше предание не может быть правдой! — в отчаянии возопил Сано.
— Ну и что? Разве правда имеет значение, сёсакан-сама? Главное, кто-то, а именно убийца, в предание верит.
Не в состоянии опровергнуть доводы Отамы, Сано попытался поставить под сомнение искренность ее намерений:
— Почему вы нарушили молчание и поведали мне тайну, которую хранили столько лет? Почему выдаете сведения, которые угрожают вашим двоюродным братьям?
Послышатся шорох шелка — фигура за ширмой пошевелилась.
— Возможно, вы сочтете меня отвратительной, сёсакан-сама, но я не питаю любви к этим родственникам. — Из-за горечи голос стал менее мелодичным. — Их проблемы меня не касаются. Мне нет никакого дела до нашего самурайского наследия. И я скажу вам почему.
Она поведала историю семьи Фудзивара, и Сано узнал о соперничестве, поссорившем генеральских сыновей, о взлетах и падениях разных ветвей рода.
— Мой дед пустил по ветру имение, порученное ему в управление Токугавой Иэясу, — сказала Отама. — Его понизили до должности секретаря. А мой отец, которому секретарская должность перешла по наследству, спился и ее потерял. Он стал странствующим ренином, нанимался охранять деревни. Мы ели просо и жили в хижинах. Деньги водились редко, отец не смог собрать мне приданое и выставил за дверь. Так я оказалась в Эдо. Я попробовала пристроиться служанкой. Но мне не удалось найти даму, которая захотела бы нанять девушку вроде меня. Все опасались, что я стану искушать мужскую половину дома и вызывать ревность у женской. Я уже тогда была премиленькой. — Ухо Сано резанула странная, печальная нота. Отама шумно вздохнула. — Пришла зима. Я жила на улице подачками, голодала, мерзла и не знала, как быть. Отец говорил мне про моих великих двоюродных братьев. И я пошла просить у них помощи.
Сначала попытала счастья у Мацуи, зашла в его меняльную лавку. Он дал мне монет, которых хватило на один обед, и отправил восвояси, приказав больше не приходить. Тюго вообще отказался меня принять. А канцлер Янагисава... — Очередной вздох оказался похожим на шелест мертвых листьев. Женщина, окруженная роскошью, не забыла своего тяжелого прошлого. — Он был новой игрушкой сёгуна. Он привел меня в замок, в личные покои, накормил и выслушал мою историю с глубоким сочувствием. Я даже заплакала от благодарности. Он был такой симпатичный, такой добрый. Он пообещал мне помочь. Но потом... — У Отамы перехватило голос. — Он изнасиловал меня, — прошептала она. — Сзади. А потом вышвырнул меня на улицу без единой монеты. В тот же день владелец «Водяной лилии» заметил меня на улице и предложил поработать у него. У меня не осталось ни выбора, ни гордости, чтобы отказаться.