Лора Джо Роулэнд
Бундори
В память о моих дедушках и бабушках:
Дай Хун и Сюзанны Цзо, Гоу Син и Цюн Гэнли
Дай Хун и Сюзанны Цзо, Гоу Син и Цюн Гэнли
Пролог
Эдо, эра Гэнроку, 2-й год, 3-й месяц
(Токио, апрель 1689 года)
Когда приблизился час свиньи, великий город Эдо покрылся плотным туманом, сделавшим неясным свет и нечетким звук. Мелкий весенний дождь шуршал по черепичным крышам торгового района Нихонбаси, обильно смачивая узкие улочки. Желтый свет лишь в нескольких местах призрачно мерцал за деревянными решетками и окнами, затянутыми бумагой. Дым от угля, сгоравшего в жаровнях, перемешивался с туманом, отчего воздух становился более густым. Хотя многочисленные ворота еще не закрылись, чтобы преградить путь из одной части города в другую, улицы были пустынны, словно полночь, до которой оставалось три часа, уже наступила.
Одинокий охотник появился из мрака дверного проема в глубине ряда прилавков, заслоненных от дождя раздвижными деревянными панелями. Влажный холод проникал между пластинами кольчуги, надетой под плащом. Влага скапливалась под широкополой шляпой и железной маской, скрывавшей лицо. В напряженном ожидании охотник начал дрожать. С каждым неглубоким вздохом он втягивал в себя запахи мокрой древесины и земли, а также запах рыбы, исходивший от реки Сумида. Держась в тени под навесами крыш, он двинулся боком, украдкой, до следующей двери. Остановился, стараясь уловить момент приближения добычи.
Тянулись минуты. Ночные звуки — голоса из ближайших домов, далекий стук копыт, скрип повозок, вывозивших на поля нечистоты, — стихали по мере того, как город Эдо готовился закрыть ворота и до рассвета превратиться в ловушку. Поеживаясь от нетерпения, охотник всматривался в глубину улицы. Пальцы ощупывали вырезанные в форме человеческих черепов плоские гарды[1] мечей. Появится враг сегодня или нет? Удастся ли выполнить задачу, которую охотник откладывал столько лет?
Туман позволял видеть не более чем на десять шагов во всех направлениях. Справа расплывалось желтое пятно от факела, освещавшего ворота в конце улицы. Казалось, кроме охотника, в ночи нет ничего и никого. Росло чувство разочарования. Жажда крови затапливала волнами горячей страсти. Пока он ждал, на густой пустоте тумана воображение рисовало образы, сначала неясные, затем более четкие. Если прищуриться, то можно перенестись в далекое прошлое, в эпоху, о которой он слышал так много, что знал ее не хуже нынешней. В эпоху славной непрерывной гражданской войны. В эпоху, когда город Эдо с миллионным населением был всего лишь деревней, когда первый сёгун, первый правитель из рода Токугава, Иэясу, только усмирял соперников, чтобы установить в стране мир.
В эпоху величайшего полководца на земле.
— Едет! — шепотом, перекатываясь от одного воина к другому, пролетает по рядам. Вместе с другими охотник встает на колени, руки раздвинуты, лоб касается земли. Не в силах подавить искушение, он бросает быстрый взгляд на господина, проезжающего мимо, наводящего страх и внушающего любовь.
Ода Нобунага, правитель провинции Овари, претендующий на то, чтобы управлять всей страной, великолепен в кольчуге из сотен металлических и кожаных пластин, соединенных голубым шелковым шнурком и покрытых блестящим разноцветным лаком. Черный железный шлем увенчан парой витых рогов. Ода сидит на прекрасном черном коне. С мрачным видом повелитель спешивается и сопровождаемый тремя генералами удаляется в побеленное деревянное здание форта.
По рядам пробегает шепот:
— Маруне пала!
Вместе со всеми охотник замирает в ужасе, затаивает дыхание. После захвата пограничной крепости Маруне больше ничто не разделяет войско Оды и двадцатипятитысячную армию правителя Имагавы. Теперь охотник и его товарищи обречены. Но страх за Оду у охотника сильнее страха за себя самого.
Охотник сжал пальцами рукоять собственного длинного меча и словно охмелел от возбуждения. Весь дрожа, он ждал, когда человек подойдет поближе. Он сконцентрировал внимание на предстоящей схватке. Но мысли внезапно перескочили в прошлое, в утро много лет назад.
— Армия Имагавы стоит в теснине за деревней Окехазама! — кричат они, спеша оповестить правителя Оду.
Не успев оценить важность сообщения, охотник с товарищами выходит из крепости. Две тысячи пеших и конных воинов. Это так мало по сравнению с теми, кто поджидает их. Впереди знаменосцы, стрелки и лучники, за ними мечники и копейщики, замыкают колонну господин Ода и генералы. Они изнемогают от жары, сжигающей холмы и рисовые поля.
В полдень они останавливаются за холмом вблизи теснины и ждут команды. Из теснины до охотника доносятся голоса, прерываемые пьяным смехом и песней. Вражеская армия празднует недавнюю победу. Он слушает и ждет. На склоне холма воцаряется напряженная тишина, она заставляет его замереть, он боится глубоко вздохнуть.
Внезапно с запада наплывает масса темных штормовых облаков и закрывает солнце. Небо перерезывает молния, удар грома встряхивает землю, словно большой боевой барабан. Первые капли дождя падают на землю. Восприняв это как знамение, правитель Ода поднимает и опускает большой золотой веер, решительно рассекая воздух. Труба, сделанная из раковины, с ревом подает сигнал: «В атаку!»
Они моментально бросаются к теснине. Струи дождя хлещут по охотнику, пока он бежит, преодолевая встречные порывы ветра. Первая шеренга воинов скрывается в каменном мешке. Охотник слышит ружейные выстрелы и испуганные крики солдат Имагавы. Чувствуя, как бешено колотится сердце, он скатывается вниз по склону прямо в бушующий хаос.
Ливень заставляет солдат Имагавы искать укрытие под деревьями. Они лихорадочно пытаются перезарядить отсыревшие аркебузы, ищут луки, копья и мечи, упавшие на землю в грязь. Но слишком поздно. Войско Оды обрушивается на них. Звон скрещиваемых клинков перекатывается эхом по теснине. Ружья гремя извергают клубы черного дыма. Предсмертные вопли перемешиваются с кровожадными криками. Металлический запах крови заглушает обычные для лета запахи пота и дождя. В гущу битвы врезается правитель Ода. С высоко поднятым мечом он направляется прямо к правителю Имагаве, который стоит одинокий, беззащитный. Умелый удар меча, победный клич, и Имагава падает замертво.
Обезумев от усердия и восхищения, охотник вонзает меч в землю:
— Правитель Ода, я отдаю вам свою жизнь!
Охотник двумя руками поднял меч и опустил наискось быстрым округлым движением. Лезвие легко прошло через шею старика. Чисто срубленная голова стукнулась о землю, откатилась на несколько шагов от туловища и замерла лицом вверх. Туловище пошатнулось и рухнуло. Сильная струя крови, черная в призрачном свете, ударила из шеи.
Переполненный сладким огнем победы, охотник окинул взглядом изуродованный труп. Он увидел поверженные тела врагов в далекой теснине. Ему очень хотелось стоять там, перебирая в уме краткие эпизоды сражения у Окехазамы.
Однако он должен помнить, где и в каком времени находится. Опасно задерживаться на месте убийства. Ему предстоит еще многое сделать до того, как ворота будут закрыты. Опустив меч в ножны, он спрятал отрубленную голову под плащом и заспешил прочь по окутанным туманом улицам.
Его бундори. Его боевой трофей.
Вечерний бриз, огибая красный шар заходящего солнца, развевает знамена на крепостном валу Киёсу. Грохочут боевые барабаны, голоса певцов поднимаются к небесам. Неровный свет факелов освещает двор, где в полном боевом облачении на табурете восседает правитель Ода Нобунага, справа и слева от него располагаются генералы. Перед ним на коленях рядами стоят солдаты. Правитель Ода величественным кивком приказывает начать церемонию.
Из форта показывается процессия самураев. Каждый несет в поднятых руках отрубленную голову врага. Самураи укладывают головы у ног правителя, кланяются и уходят за новыми трофеями. Охотник в процессии четвертый. Его душа взлетает к небесам вместе с пением хора и ударами барабанов. Он едва сдерживает ликование. Сегодня он прославился в битве, лично убив сорок человек. Его награда — почетное место среди самураев и признательность правителя и прочих знатных людей.
«Это только начало», — лихорадочно думает охотник. Он предугадывает будущее: вот он командир, вот генерал. А когда придет время, он с восторгом падет в сражении, принеся правителю последнюю дань — собственную жизнь.
Теперь его черед приблизиться к Оде. Расправив плечи и глядя прямо перед собой, он держит свой бундори на поднятых руках.
— Пора домой, — окликнул его ночной страж, когда он проскользнул в ворота. — Сейчас закроемся.
Охотник не обратил на предупреждение внимания. Нужно поместить бундори там, где все смогут увидеть его и восхититься им, узнать о великом деянии. Время стремительно убывало, с каждым моментом возрастал риск, что кто-нибудь остановит охотника. И все же охотник не чувствовал ни страха, ни беспокойства — им владело только стремление завершить начатое дело.
Он быстро вскарабкался по приставной лестнице на крышу магазина, оттуда перебрался на платформу высокой шаткой деревянной пожарной вышки. Туман покрывал город, раскинувшийся у него под ногами. Он открыл корзину и достал голову. Его воображение населяло ночь зыбкими тенями и наполняло влажную тишину звуками барабанов и пением. Он осторожно поставил голову на платформу и глубоко поклонился.
— Досточтимый правитель Ода, — прошептал он, и чуть ли не сладострастие захлестнуло его. — Примите, пожалуйста, мое первое подношение вам.
Затем он захлопнул корзину, забросил за плечи и спустился по лестнице на улицу. Высоко подняв голову, он отправился домой с таким чувством, будто уничтожил не одного человека, а целую армию. Всю дорогу он мечтал о грядущих победах.
(Токио, апрель 1689 года)
Когда приблизился час свиньи, великий город Эдо покрылся плотным туманом, сделавшим неясным свет и нечетким звук. Мелкий весенний дождь шуршал по черепичным крышам торгового района Нихонбаси, обильно смачивая узкие улочки. Желтый свет лишь в нескольких местах призрачно мерцал за деревянными решетками и окнами, затянутыми бумагой. Дым от угля, сгоравшего в жаровнях, перемешивался с туманом, отчего воздух становился более густым. Хотя многочисленные ворота еще не закрылись, чтобы преградить путь из одной части города в другую, улицы были пустынны, словно полночь, до которой оставалось три часа, уже наступила.
Одинокий охотник появился из мрака дверного проема в глубине ряда прилавков, заслоненных от дождя раздвижными деревянными панелями. Влажный холод проникал между пластинами кольчуги, надетой под плащом. Влага скапливалась под широкополой шляпой и железной маской, скрывавшей лицо. В напряженном ожидании охотник начал дрожать. С каждым неглубоким вздохом он втягивал в себя запахи мокрой древесины и земли, а также запах рыбы, исходивший от реки Сумида. Держась в тени под навесами крыш, он двинулся боком, украдкой, до следующей двери. Остановился, стараясь уловить момент приближения добычи.
Тянулись минуты. Ночные звуки — голоса из ближайших домов, далекий стук копыт, скрип повозок, вывозивших на поля нечистоты, — стихали по мере того, как город Эдо готовился закрыть ворота и до рассвета превратиться в ловушку. Поеживаясь от нетерпения, охотник всматривался в глубину улицы. Пальцы ощупывали вырезанные в форме человеческих черепов плоские гарды[1] мечей. Появится враг сегодня или нет? Удастся ли выполнить задачу, которую охотник откладывал столько лет?
Туман позволял видеть не более чем на десять шагов во всех направлениях. Справа расплывалось желтое пятно от факела, освещавшего ворота в конце улицы. Казалось, кроме охотника, в ночи нет ничего и никого. Росло чувство разочарования. Жажда крови затапливала волнами горячей страсти. Пока он ждал, на густой пустоте тумана воображение рисовало образы, сначала неясные, затем более четкие. Если прищуриться, то можно перенестись в далекое прошлое, в эпоху, о которой он слышал так много, что знал ее не хуже нынешней. В эпоху славной непрерывной гражданской войны. В эпоху, когда город Эдо с миллионным населением был всего лишь деревней, когда первый сёгун, первый правитель из рода Токугава, Иэясу, только усмирял соперников, чтобы установить в стране мир.
В эпоху величайшего полководца на земле.
* * *
Крепость Киёсу, сто двадцать девять лет назад. Безжалостное солнце нещадно обжигает две тысячи самураев, укрывшихся за деревянным частоколом. Охотник, хоть и находится среди простых пеших воинов, чувствует тревогу, которая пронизывает ничтожно маленькое войско. Этот день может принести воинам победу и жизнь или же поражение и смерть.— Едет! — шепотом, перекатываясь от одного воина к другому, пролетает по рядам. Вместе с другими охотник встает на колени, руки раздвинуты, лоб касается земли. Не в силах подавить искушение, он бросает быстрый взгляд на господина, проезжающего мимо, наводящего страх и внушающего любовь.
Ода Нобунага, правитель провинции Овари, претендующий на то, чтобы управлять всей страной, великолепен в кольчуге из сотен металлических и кожаных пластин, соединенных голубым шелковым шнурком и покрытых блестящим разноцветным лаком. Черный железный шлем увенчан парой витых рогов. Ода сидит на прекрасном черном коне. С мрачным видом повелитель спешивается и сопровождаемый тремя генералами удаляется в побеленное деревянное здание форта.
По рядам пробегает шепот:
— Маруне пала!
Вместе со всеми охотник замирает в ужасе, затаивает дыхание. После захвата пограничной крепости Маруне больше ничто не разделяет войско Оды и двадцатипятитысячную армию правителя Имагавы. Теперь охотник и его товарищи обречены. Но страх за Оду у охотника сильнее страха за себя самого.
* * *
Звук шагов вернул его к действительности. Он взглянул на улицу. Слева от него шаркающей походкой из тумана вышел старый самурай, опоясанный традиционными мечами — длинным и коротким.Охотник сжал пальцами рукоять собственного длинного меча и словно охмелел от возбуждения. Весь дрожа, он ждал, когда человек подойдет поближе. Он сконцентрировал внимание на предстоящей схватке. Но мысли внезапно перескочили в прошлое, в утро много лет назад.
* * *
Ворота крепости открываются и пропускают двух тяжело дышащих разведчиков.— Армия Имагавы стоит в теснине за деревней Окехазама! — кричат они, спеша оповестить правителя Оду.
Не успев оценить важность сообщения, охотник с товарищами выходит из крепости. Две тысячи пеших и конных воинов. Это так мало по сравнению с теми, кто поджидает их. Впереди знаменосцы, стрелки и лучники, за ними мечники и копейщики, замыкают колонну господин Ода и генералы. Они изнемогают от жары, сжигающей холмы и рисовые поля.
В полдень они останавливаются за холмом вблизи теснины и ждут команды. Из теснины до охотника доносятся голоса, прерываемые пьяным смехом и песней. Вражеская армия празднует недавнюю победу. Он слушает и ждет. На склоне холма воцаряется напряженная тишина, она заставляет его замереть, он боится глубоко вздохнуть.
Внезапно с запада наплывает масса темных штормовых облаков и закрывает солнце. Небо перерезывает молния, удар грома встряхивает землю, словно большой боевой барабан. Первые капли дождя падают на землю. Восприняв это как знамение, правитель Ода поднимает и опускает большой золотой веер, решительно рассекая воздух. Труба, сделанная из раковины, с ревом подает сигнал: «В атаку!»
Они моментально бросаются к теснине. Струи дождя хлещут по охотнику, пока он бежит, преодолевая встречные порывы ветра. Первая шеренга воинов скрывается в каменном мешке. Охотник слышит ружейные выстрелы и испуганные крики солдат Имагавы. Чувствуя, как бешено колотится сердце, он скатывается вниз по склону прямо в бушующий хаос.
Ливень заставляет солдат Имагавы искать укрытие под деревьями. Они лихорадочно пытаются перезарядить отсыревшие аркебузы, ищут луки, копья и мечи, упавшие на землю в грязь. Но слишком поздно. Войско Оды обрушивается на них. Звон скрещиваемых клинков перекатывается эхом по теснине. Ружья гремя извергают клубы черного дыма. Предсмертные вопли перемешиваются с кровожадными криками. Металлический запах крови заглушает обычные для лета запахи пота и дождя. В гущу битвы врезается правитель Ода. С высоко поднятым мечом он направляется прямо к правителю Имагаве, который стоит одинокий, беззащитный. Умелый удар меча, победный клич, и Имагава падает замертво.
Обезумев от усердия и восхищения, охотник вонзает меч в землю:
— Правитель Ода, я отдаю вам свою жизнь!
* * *
Старый самурай почти подошел к двери. Охотник слышан его хриплое дыхание, сжимая меч, обнаженный для той, в далеком прошлом, схватки. Жестокий жар полыхал у него в груди, когда он выскользнул из тени, чтобы преградить дорогу своей жертве. Старик издал возглас удивления и встал как вкопанный, воздев руку то ли в приветствии, то ли в мольбе о пощаде.Охотник двумя руками поднял меч и опустил наискось быстрым округлым движением. Лезвие легко прошло через шею старика. Чисто срубленная голова стукнулась о землю, откатилась на несколько шагов от туловища и замерла лицом вверх. Туловище пошатнулось и рухнуло. Сильная струя крови, черная в призрачном свете, ударила из шеи.
Переполненный сладким огнем победы, охотник окинул взглядом изуродованный труп. Он увидел поверженные тела врагов в далекой теснине. Ему очень хотелось стоять там, перебирая в уме краткие эпизоды сражения у Окехазамы.
Однако он должен помнить, где и в каком времени находится. Опасно задерживаться на месте убийства. Ему предстоит еще многое сделать до того, как ворота будут закрыты. Опустив меч в ножны, он спрятал отрубленную голову под плащом и заспешил прочь по окутанным туманом улицам.
* * *
Войско, возбужденное одержанной победой, толпой валит назад, в крепость Киёсу. За палисадом раздаются радостные крики и смех. На смену утреннему отчаянию пришло ликование. Сражение у Окехазамы закончилось быстро. Ода — победитель. Правитель Имагава мертв, солдаты, уцелевшие после резни в теснине, в панике бежали. Провинции Микава, Тотоми и Суруга теперь принадлежат Оде, и путь на Киото, столицу, открыт. Празднование будет продолжаться всю ночь, шумное веселье с потоками вина и песен. Но сначала пройдет торжественная церемония, которая должным образом увенчает блестящую победу правителя Оды.* * *
В тесной каморке, освещенной тусклой масляной лампой, охотник на коленях аккуратно обмыл кровавую добычу в кадушке с водой и вытер чистой тканью. Рядом лежала квадратная доска с острым железным штырем посередине. Охотник с хриплым выдохом водрузил голову на хитроумное приспособление. Острие прошило мозг, и шея уперлась в доску. Охотник тщательно гребешком расчесал тонкие седые волосы и заплел их в косичку вместе с обрывком белой тесьмы. Немного подрумянил бледные морщинистые щеки, придав лицу живой вид, и протер выбритое темя. Повернул пальцами глазные яблоки так, чтобы взгляд, как ; полагается, был опущен долу. Зажег ароматную палочку и несколько раз обвел вокруг головы, пропитывая приятным запахом. Наконец, добавил самую важную деталь: прикрепил бирку из белой бумаги, испещренную черными иероглифами, которые объясняли причину содеянного им. Затем поднялся с колеи, взглянул на голову и преисполнился гордости.Его бундори. Его боевой трофей.
Вечерний бриз, огибая красный шар заходящего солнца, развевает знамена на крепостном валу Киёсу. Грохочут боевые барабаны, голоса певцов поднимаются к небесам. Неровный свет факелов освещает двор, где в полном боевом облачении на табурете восседает правитель Ода Нобунага, справа и слева от него располагаются генералы. Перед ним на коленях рядами стоят солдаты. Правитель Ода величественным кивком приказывает начать церемонию.
Из форта показывается процессия самураев. Каждый несет в поднятых руках отрубленную голову врага. Самураи укладывают головы у ног правителя, кланяются и уходят за новыми трофеями. Охотник в процессии четвертый. Его душа взлетает к небесам вместе с пением хора и ударами барабанов. Он едва сдерживает ликование. Сегодня он прославился в битве, лично убив сорок человек. Его награда — почетное место среди самураев и признательность правителя и прочих знатных людей.
«Это только начало», — лихорадочно думает охотник. Он предугадывает будущее: вот он командир, вот генерал. А когда придет время, он с восторгом падет в сражении, принеся правителю последнюю дань — собственную жизнь.
Теперь его черед приблизиться к Оде. Расправив плечи и глядя прямо перед собой, он держит свой бундори на поднятых руках.
* * *
Туман сгустился, дождь не утихал. Согнувшись под тяжестью большой корзины за спиной, охотник торопливо шел по пустынным улицам к тому месту, которое выбрал для своего драгоценного трофея.— Пора домой, — окликнул его ночной страж, когда он проскользнул в ворота. — Сейчас закроемся.
Охотник не обратил на предупреждение внимания. Нужно поместить бундори там, где все смогут увидеть его и восхититься им, узнать о великом деянии. Время стремительно убывало, с каждым моментом возрастал риск, что кто-нибудь остановит охотника. И все же охотник не чувствовал ни страха, ни беспокойства — им владело только стремление завершить начатое дело.
Он быстро вскарабкался по приставной лестнице на крышу магазина, оттуда перебрался на платформу высокой шаткой деревянной пожарной вышки. Туман покрывал город, раскинувшийся у него под ногами. Он открыл корзину и достал голову. Его воображение населяло ночь зыбкими тенями и наполняло влажную тишину звуками барабанов и пением. Он осторожно поставил голову на платформу и глубоко поклонился.
— Досточтимый правитель Ода, — прошептал он, и чуть ли не сладострастие захлестнуло его. — Примите, пожалуйста, мое первое подношение вам.
Затем он захлопнул корзину, забросил за плечи и спустился по лестнице на улицу. Высоко подняв голову, он отправился домой с таким чувством, будто уничтожил не одного человека, а целую армию. Всю дорогу он мечтал о грядущих победах.
Глава 1
В обширном глубоком пруду на площадке для занятий боевыми искусствами замка Сано Исиро яростно барахтался в воде, пытаясь удержаться на плаву. Два меча и полное боевое облачение — шерстяной кафтан с наплечниками, сделанными из кожи и металлических пластин, наручни, сплетенные из металлических колец, металлические поножи, шлем и маска — грозили утянуть его на дно. В левой руке он держал лук, в правой — стрелу. Его легкие разрывались от усилий удержать экипировку и голову над водой. Вокруг него бултыхались самураи, такие же, как он, слуги сёгуна Токугава Цунаёси, участвовавшие в утренних занятиях по отработке навыков, которые могли им понадобиться на случай, если когда-нибудь придется сражаться в реке, в озере или на море. На другом конце пруда шел учебный бой верхом на лошадях. Движения лошадей поднимали волны. Одна настигла Сано. Вода, мутная от взбаламученного ила и лошадиных испражнений, с бульканьем залилась в шлем и под маску. Сано задохнулся, фыркнул и едва успел глотнуть воздуха, как следующая волна накрыла его с головой.
— Эй, там! — крикнул с берега пруда сэнсэй. Длинная палка резко ударила по шлему Сано. — Выпрямись, ноги вниз. И не намочи стрелу! Стрела с мокрым оперением летит неточно!
Собравшись с силами, Сано храбро попытался выполнить приказ. Ноги ломило от непрерывных круговых движений, которые были необходимы для того, чтобы удерживать корпус в вертикальном положении. Левая рука, недавно раненная в бою на мечах, ныла, правая немела. Каждый вздох, дававшийся с трудом, казался последним. К тому же Сано мерз. Капризная весенняя погода не согревала по-зимнему холодную воду в пруду. Сколько еще продлится эта пытка? Чтобы отвлечься от физических страданий, Сано посмотрел на берег. На траве стояли соломенные мишени в виде человеческих фигур для стрельбы из лука. Справа от них зеленели сосны Фукиагэ, лесопарка, занимавшего западную часть замка и опоясывающего тренировочную площадку. Слева располагался ипподром, откуда доносились крики, смех и перестук копыт. Прямо, за мишенями, вздымалась каменная стена, за ней в великолепных покоях жили и работали сёгун, его семья и ближайшие соратники.
Сано сильнее забил ногами в надежде хоть чуть-чуть приподняться над уровнем воды. Сверкающее солнце превращало капли воды на ресницах в дрожащие алмазы. Сморгнув воду, он откинул голову назад и взглянул на главную башню замка: пять изящных уровней побеленных стен с многочисленными скатами, блестящими черепицей, коньками, парящими в голубом небе, Зримый символ совершенной и неколебимой военной мощи Токугава, замок наполнил Сано благоговейным трепетом. Прожив два месяца в замке, он все еще не мог поверить в то, что теперь это его дом. Еще меньше ему верилось в цепь фантастических событий, которые привели его сюда.
Сын ренина — самурая-одиночки — он сначала зарабатывал на жизнь в отцовской школе боевых искусств: учил читать и писать детей. Потом, как раз три месяца назад, он посредством семейных связей получил место ёрики, одного из пятидесяти старших полицейских чинов Эдо. Потеряв должность, испытав позор, бесчестье и физическую боль, он раскрыл запутанное убийство, спас жизнь сёгуну — и все закончилось тем, что он оказался сёсакан-сама Токугавы Цунаёси — благороднейшим исследователем событий, ситуаций и людей.
Назначение было немыслимой честью, но переезд в замок перевернул жизнь. Отрезанный от всех и всего, что прежде знал, Сано оказался среди незнакомых людей, опутанный новыми, сбивающими с толку правилами и ритуалами. Пруд для тренировок являлся не единственным местом, где ему приходилось барахтаться, удерживая голову над водой. Отец, здоровье которого оставляло желать лучшего в течение многих лет, умер через пятнадцать дней после того, как Сано покинул родительский дом. С саднящей печалью Сано вспоминал последние минуты жизни отца.
Стоя на коленях перед постелью, он прижимал к груди иссохшую отцовскую руку. Борясь с горем, сжимавшим горло, он попытался выразить отцу любовь и почтение, но тот покачал головой:
— Сын мой... обещай. — Хриплый голос упал до шепота, и Сано ниже склонился над отцом, чтобы лучше его услышать. — Обещай мне, что... будешь хорошо служить своему господину. Будь истинным воплощением... бусидо... Бусидо — путь воина. Суровый кодекс долга, чести и послушания, который определяет поведение самурая во время войны и мира, который усваивается не раз и навсегда, а в течение жизни за счет преодоления бесчисленных и разнообразных препятствий.
— Да, отец, обещаю, — сказал Сано. Чего бы ни стоило, он приложит все силы, чтобы привести свой независимый, непокорный дух в соответствие с бусидо. Данное у смертного одра обещание было самой серьезной обязанностью, какую он когда-либо имел перед отцом. Оно должно быть исполнено. — Пожалуйста, теперь отдохните.
Опять покачав головой, отец продолжил:
— Цель самурая... в том, чтобы совершить поступок, который выразит его храбрость или преданность... — Он с трудом несколько раз вздохнул. — Который в равной степени поразит и друга и врага, заставит повелителя самурая пожалеть о его смерти и... — Приступ кашля заставил отца замолчать.
— И сохранит его имя в памяти потомков, — закончил Сано. Это был урок бусидо, один из тех, что отец давал ему в детстве, внушая философию, существующую уже более шести столетий. — Обещаю...
Сано крепче сжал руку отца, он словно старался удержать его на пороге жизни. Слезы застилали ему глаза. Он понимал: отца печалит то, что чудесный поступок, который он совершил во имя сёгуна, должен навсегда остаться тайной.
— Отец, обещаю, я сделаю все, чтобы наша фамилия заняла почетное место в истории, — сказал он.
Успокоенный, отец закрыл глаза.
Его смерть словно выбила почву из-под ног Сано, оборвала связь с предыдущими поколениями, высушила источник, питающий силу и отвагу, лишила компаса, указывающего путь вперед. Одинокий, неуверенный в себе, Сано очень хотел, чтобы отец оставался рядом с ним. И все же данные тогда обещания не казались ему опрометчивыми или невыполнимыми. В качестве сёсакана он сможет прославиться.
Теперь же, однако, Сано начал терять надежду выполнить обещания. Вот уже два месяца прошло с тех пор, как он переехал в замок, а Токугава Цунаёси совершенно не замечает его. Сано доводилось видеть нового господина лишь издали, во время официальных церемоний. Вместо того чтобы решать проблемы государственной важности, Сано служил в историческом архиве замка. Он использовал все свободное время и энергию на единственном доступном ему направлении бусидо — совершенствовании в боевых искусствах для подготовки к войне, которая, может, и не случится при его жизни. Похоже, ему суждено стать одним из бесчисленных государственных чиновников, выполняющих рутинную работу в обмен на щедрое содержание, — паразитом, жиреющим на богатстве Токугавы.
— Внимание! Целься! — Голос сэнсэя прервал размышления Сано.
Наконец-то упражнение близится к концу. Изнемогая, Сано развернулся так, чтобы оказаться на одной линии с соломенной мишенью. Его сердце протестующе бухало в груди. Облачение и оружие не уступали по весу Большому Будде из Камакуры. Болела каждая клеточка тела, от перенапряжения подкатывала тошнота. Сано поднял лук и заправил стрелу. Несмотря на отчаянные усилия, голова ушла под воду. Сано вскинул лук вслепую.
— Выстрел!
Сано пустил стрелу и поплыл к берегу. У него не осталось сил на то, чтобы посмотреть, куда он попал. Он даже не мог думать о том, как стать идеальным самураем и снискать неувядаемую славу для своей семьи. Все, чего он хотел, — это отдохнуть на сухой земле. Мокрый и дрожащий от холода, Сано выполз на берег. Он лежал неподвижно, закрыв глаза, и смутно ощущал присутствие людей: они отдыхали, разговаривали, снимали боевое облачение. Солнце пригревало. Он услышал звук приближающихся шагов. Кто-то остановился над ним, закрыв солнце. Сано откинул маску и поднял голову, ожидая увидеть слугу, который поможет снять экипировку.
Вместо слуги он увидел двух старших чиновников сёгуна. Одетые в разноцветные длинные кимоно, с напомаженными волосами, увязанными в кольцо, со свежевыбритыми лбами, они смотрели на него сверху вниз с легким пренебрежением.
— Сёсакан-сама? — спросил один чиновник.
Сано с трудом поднялся:
— Да?
Вода ручьями текла из-под шлема и кольчуги. Сано поклонился, остро чувствуя свою невзрачность рядом с чужим изяществом.
— Сёгун хочет, чтобы вы немедленно прибыли к нему в театр Но, — сообщил другой чиновник.
У Сано екнуло сердце. После двух месяцев молчания Токугава Цунаёси хочет его видеть!
— Он сказал зачем? — осведомился Сано с надеждой.
Чиновники мрачно покачали головами, поклонились и зашагали прочь.
С помощью слуги Сано избавился от боевого снаряжения. В раздевалке снял нижнюю одежду, ополоснулся под душем и вытерся полотенцем. Затем облачился в повседневный наряд — длинные, широкие черные штаны, темно-красное кимоно с золотыми штампованными узорами и гербом Токугавы (трилистником штокрозы), поверх надел черный хитон с гербом своей семьи в виде четырех переплетенных журавлей. Он нетерпеливо ждал, пока слуга вытрет ему выбритое темя и соберет волосы в пучок. Наконец приладил к поясу мечи.
«Может, у сёгуна, — подумал Сано, — есть для меня задание и я сумею выполнить данное отцу обещание». В душе родилось предчувствие чего-то важного. Он постарался избавиться от этих мыслей: «Наверное, сёгун просто из вежливости решил уделить минуту внимания прилежному служащему, чтобы потом забыть о нем навсегда». Но разубедить себя, перестать надеяться на лучшее Сано не удалось.
Идя к воротам, разделявшим тренировочную площадку и внутренний двор замка, он бросил взгляд в сторону мишеней для стрельбы из лука. Товарищи-самураи уже подобрали свои стрелы. Только его осталась на месте. Сано отвернулся. Стрела торчала в траве на расстоянии целого локтя от мишени, и это показалось дурным предзнаменованием.
Иногда ему казалось, что замок при всем великолепии и изяществе является не чем иным, как огромной тюрьмой.
Однако в такой день замок представлялся очень красивой тюрьмой. Свежий весенний ветерок, слетая с гор, шуршал в лапах сосен, покачивающихся над черепичными крышами караульных помещений вдоль внутренних стен. Через окна во внешних стенах перед Сано на мгновение открывалась долина. Светло-зеленая дымка проклюнувшихся листьев несколько расцвечивала и оживляла оливково-ко-ричневый фон соломенных или черепичных крыш города. Вишневые деревья, которые теперь были в полном цвету, нежно-розовыми облаками обрамляли берега многочисленных каналов, образовывали ослепительные массивы вдоль широкой илистой реки Сумида и превращали склоны возвышавшихся над замком гор в захватывающее дух буйство зеленых и розовых волн. Их аромат наполнял воздух едва ощутимой горьковатой сладостью. Вдали на западе поднималась невозмутимая, покрытая снежной шапкой вершина горы Фудзи. Сано прибавил ходу. Он в следующий раз полюбуется красотами замка. Может, тогда он почувствует себя в этих стенах более уютно.
— Подождите, пожалуйста, Сано-сан!
Сзади раздались голос и торопливые шаги. Сано обернулся и увидел Ногуши Мотоори, своего непосредственного начальника, тог пыхтя спешил по дорожке. Сано подождал и, когда Ногуши приблизился, отвесил ему приветственный поклон.
Ногуши, главный архивист замка, полностью соответствовал представлению Сано о том, как должен выглядеть самурай-ученый. Широкие штаны и верхний хитон прикрывали короткое тело, ставшее из-за сидячего образа жизни архивиста рыхлым и тучным. Два меча на поясе казались неестественным приложением к неуклюжему, нерешительному и совершенно не склонному ссориться, а тем более сражаться с кем бы то ни было человеку. Ногуши было около пятидесяти лет. Маленькие водянистые глаза сидели на детском круглом лице. Когда Ногуши был озабочен, как сейчас, морщины на лбу добегали у него до самого выбритого темени. Добрый, заботливый и терпеливый, к тому же разделявший его любовь к истории, Ногуши понравился Сано с первого взгляда. Тем не менее Сано, получив должность, с помощью которой надеялся добиться успеха, хотел бы иметь более сурового начальника.
— Эй, там! — крикнул с берега пруда сэнсэй. Длинная палка резко ударила по шлему Сано. — Выпрямись, ноги вниз. И не намочи стрелу! Стрела с мокрым оперением летит неточно!
Собравшись с силами, Сано храбро попытался выполнить приказ. Ноги ломило от непрерывных круговых движений, которые были необходимы для того, чтобы удерживать корпус в вертикальном положении. Левая рука, недавно раненная в бою на мечах, ныла, правая немела. Каждый вздох, дававшийся с трудом, казался последним. К тому же Сано мерз. Капризная весенняя погода не согревала по-зимнему холодную воду в пруду. Сколько еще продлится эта пытка? Чтобы отвлечься от физических страданий, Сано посмотрел на берег. На траве стояли соломенные мишени в виде человеческих фигур для стрельбы из лука. Справа от них зеленели сосны Фукиагэ, лесопарка, занимавшего западную часть замка и опоясывающего тренировочную площадку. Слева располагался ипподром, откуда доносились крики, смех и перестук копыт. Прямо, за мишенями, вздымалась каменная стена, за ней в великолепных покоях жили и работали сёгун, его семья и ближайшие соратники.
Сано сильнее забил ногами в надежде хоть чуть-чуть приподняться над уровнем воды. Сверкающее солнце превращало капли воды на ресницах в дрожащие алмазы. Сморгнув воду, он откинул голову назад и взглянул на главную башню замка: пять изящных уровней побеленных стен с многочисленными скатами, блестящими черепицей, коньками, парящими в голубом небе, Зримый символ совершенной и неколебимой военной мощи Токугава, замок наполнил Сано благоговейным трепетом. Прожив два месяца в замке, он все еще не мог поверить в то, что теперь это его дом. Еще меньше ему верилось в цепь фантастических событий, которые привели его сюда.
Сын ренина — самурая-одиночки — он сначала зарабатывал на жизнь в отцовской школе боевых искусств: учил читать и писать детей. Потом, как раз три месяца назад, он посредством семейных связей получил место ёрики, одного из пятидесяти старших полицейских чинов Эдо. Потеряв должность, испытав позор, бесчестье и физическую боль, он раскрыл запутанное убийство, спас жизнь сёгуну — и все закончилось тем, что он оказался сёсакан-сама Токугавы Цунаёси — благороднейшим исследователем событий, ситуаций и людей.
Назначение было немыслимой честью, но переезд в замок перевернул жизнь. Отрезанный от всех и всего, что прежде знал, Сано оказался среди незнакомых людей, опутанный новыми, сбивающими с толку правилами и ритуалами. Пруд для тренировок являлся не единственным местом, где ему приходилось барахтаться, удерживая голову над водой. Отец, здоровье которого оставляло желать лучшего в течение многих лет, умер через пятнадцать дней после того, как Сано покинул родительский дом. С саднящей печалью Сано вспоминал последние минуты жизни отца.
Стоя на коленях перед постелью, он прижимал к груди иссохшую отцовскую руку. Борясь с горем, сжимавшим горло, он попытался выразить отцу любовь и почтение, но тот покачал головой:
— Сын мой... обещай. — Хриплый голос упал до шепота, и Сано ниже склонился над отцом, чтобы лучше его услышать. — Обещай мне, что... будешь хорошо служить своему господину. Будь истинным воплощением... бусидо... Бусидо — путь воина. Суровый кодекс долга, чести и послушания, который определяет поведение самурая во время войны и мира, который усваивается не раз и навсегда, а в течение жизни за счет преодоления бесчисленных и разнообразных препятствий.
— Да, отец, обещаю, — сказал Сано. Чего бы ни стоило, он приложит все силы, чтобы привести свой независимый, непокорный дух в соответствие с бусидо. Данное у смертного одра обещание было самой серьезной обязанностью, какую он когда-либо имел перед отцом. Оно должно быть исполнено. — Пожалуйста, теперь отдохните.
Опять покачав головой, отец продолжил:
— Цель самурая... в том, чтобы совершить поступок, который выразит его храбрость или преданность... — Он с трудом несколько раз вздохнул. — Который в равной степени поразит и друга и врага, заставит повелителя самурая пожалеть о его смерти и... — Приступ кашля заставил отца замолчать.
— И сохранит его имя в памяти потомков, — закончил Сано. Это был урок бусидо, один из тех, что отец давал ему в детстве, внушая философию, существующую уже более шести столетий. — Обещаю...
Сано крепче сжал руку отца, он словно старался удержать его на пороге жизни. Слезы застилали ему глаза. Он понимал: отца печалит то, что чудесный поступок, который он совершил во имя сёгуна, должен навсегда остаться тайной.
— Отец, обещаю, я сделаю все, чтобы наша фамилия заняла почетное место в истории, — сказал он.
Успокоенный, отец закрыл глаза.
Его смерть словно выбила почву из-под ног Сано, оборвала связь с предыдущими поколениями, высушила источник, питающий силу и отвагу, лишила компаса, указывающего путь вперед. Одинокий, неуверенный в себе, Сано очень хотел, чтобы отец оставался рядом с ним. И все же данные тогда обещания не казались ему опрометчивыми или невыполнимыми. В качестве сёсакана он сможет прославиться.
Теперь же, однако, Сано начал терять надежду выполнить обещания. Вот уже два месяца прошло с тех пор, как он переехал в замок, а Токугава Цунаёси совершенно не замечает его. Сано доводилось видеть нового господина лишь издали, во время официальных церемоний. Вместо того чтобы решать проблемы государственной важности, Сано служил в историческом архиве замка. Он использовал все свободное время и энергию на единственном доступном ему направлении бусидо — совершенствовании в боевых искусствах для подготовки к войне, которая, может, и не случится при его жизни. Похоже, ему суждено стать одним из бесчисленных государственных чиновников, выполняющих рутинную работу в обмен на щедрое содержание, — паразитом, жиреющим на богатстве Токугавы.
— Внимание! Целься! — Голос сэнсэя прервал размышления Сано.
Наконец-то упражнение близится к концу. Изнемогая, Сано развернулся так, чтобы оказаться на одной линии с соломенной мишенью. Его сердце протестующе бухало в груди. Облачение и оружие не уступали по весу Большому Будде из Камакуры. Болела каждая клеточка тела, от перенапряжения подкатывала тошнота. Сано поднял лук и заправил стрелу. Несмотря на отчаянные усилия, голова ушла под воду. Сано вскинул лук вслепую.
— Выстрел!
Сано пустил стрелу и поплыл к берегу. У него не осталось сил на то, чтобы посмотреть, куда он попал. Он даже не мог думать о том, как стать идеальным самураем и снискать неувядаемую славу для своей семьи. Все, чего он хотел, — это отдохнуть на сухой земле. Мокрый и дрожащий от холода, Сано выполз на берег. Он лежал неподвижно, закрыв глаза, и смутно ощущал присутствие людей: они отдыхали, разговаривали, снимали боевое облачение. Солнце пригревало. Он услышал звук приближающихся шагов. Кто-то остановился над ним, закрыв солнце. Сано откинул маску и поднял голову, ожидая увидеть слугу, который поможет снять экипировку.
Вместо слуги он увидел двух старших чиновников сёгуна. Одетые в разноцветные длинные кимоно, с напомаженными волосами, увязанными в кольцо, со свежевыбритыми лбами, они смотрели на него сверху вниз с легким пренебрежением.
— Сёсакан-сама? — спросил один чиновник.
Сано с трудом поднялся:
— Да?
Вода ручьями текла из-под шлема и кольчуги. Сано поклонился, остро чувствуя свою невзрачность рядом с чужим изяществом.
— Сёгун хочет, чтобы вы немедленно прибыли к нему в театр Но, — сообщил другой чиновник.
У Сано екнуло сердце. После двух месяцев молчания Токугава Цунаёси хочет его видеть!
— Он сказал зачем? — осведомился Сано с надеждой.
Чиновники мрачно покачали головами, поклонились и зашагали прочь.
С помощью слуги Сано избавился от боевого снаряжения. В раздевалке снял нижнюю одежду, ополоснулся под душем и вытерся полотенцем. Затем облачился в повседневный наряд — длинные, широкие черные штаны, темно-красное кимоно с золотыми штампованными узорами и гербом Токугавы (трилистником штокрозы), поверх надел черный хитон с гербом своей семьи в виде четырех переплетенных журавлей. Он нетерпеливо ждал, пока слуга вытрет ему выбритое темя и соберет волосы в пучок. Наконец приладил к поясу мечи.
«Может, у сёгуна, — подумал Сано, — есть для меня задание и я сумею выполнить данное отцу обещание». В душе родилось предчувствие чего-то важного. Он постарался избавиться от этих мыслей: «Наверное, сёгун просто из вежливости решил уделить минуту внимания прилежному служащему, чтобы потом забыть о нем навсегда». Но разубедить себя, перестать надеяться на лучшее Сано не удалось.
Идя к воротам, разделявшим тренировочную площадку и внутренний двор замка, он бросил взгляд в сторону мишеней для стрельбы из лука. Товарищи-самураи уже подобрали свои стрелы. Только его осталась на месте. Сано отвернулся. Стрела торчала в траве на расстоянии целого локтя от мишени, и это показалось дурным предзнаменованием.
* * *
Охрана записала имя гостя на специальной дощечке, обыскала на предмет спрятанного оружия и, наконец, пропустила через окованные железом ворота. Оказавшись во внутреннем дворе, он двинулся вдоль идущего по кругу каменного коридора между двумя параллельными каменными стенами, соединенными бесконечными рядами побеленных караульных помещений. Он обошел по периметру внутренний двор и очутился в восточной части, где располагался дворец сёгуна. Коридор стал постепенно подниматься вверх, повторяя контур холма, на котором был выстроен замок. Через каждые сто шагов Сано задерживал сторожевой пост. Охранники снова и снова обыскивали его, прежде чем пропустить через очередные ворота. Сквозь окна и бойницы караульных помещений он замечал других охранников. Много солдат патрулировало коридор или сопровождало посетителей и чиновников. Даже в мирное время, когда вероятность осады была весьма проблематичной, никому не удавалось пройти по замку тайком. Сано никак не мог привыкнуть к тому, что за ним постоянно наблюдают.Иногда ему казалось, что замок при всем великолепии и изяществе является не чем иным, как огромной тюрьмой.
Однако в такой день замок представлялся очень красивой тюрьмой. Свежий весенний ветерок, слетая с гор, шуршал в лапах сосен, покачивающихся над черепичными крышами караульных помещений вдоль внутренних стен. Через окна во внешних стенах перед Сано на мгновение открывалась долина. Светло-зеленая дымка проклюнувшихся листьев несколько расцвечивала и оживляла оливково-ко-ричневый фон соломенных или черепичных крыш города. Вишневые деревья, которые теперь были в полном цвету, нежно-розовыми облаками обрамляли берега многочисленных каналов, образовывали ослепительные массивы вдоль широкой илистой реки Сумида и превращали склоны возвышавшихся над замком гор в захватывающее дух буйство зеленых и розовых волн. Их аромат наполнял воздух едва ощутимой горьковатой сладостью. Вдали на западе поднималась невозмутимая, покрытая снежной шапкой вершина горы Фудзи. Сано прибавил ходу. Он в следующий раз полюбуется красотами замка. Может, тогда он почувствует себя в этих стенах более уютно.
— Подождите, пожалуйста, Сано-сан!
Сзади раздались голос и торопливые шаги. Сано обернулся и увидел Ногуши Мотоори, своего непосредственного начальника, тог пыхтя спешил по дорожке. Сано подождал и, когда Ногуши приблизился, отвесил ему приветственный поклон.
Ногуши, главный архивист замка, полностью соответствовал представлению Сано о том, как должен выглядеть самурай-ученый. Широкие штаны и верхний хитон прикрывали короткое тело, ставшее из-за сидячего образа жизни архивиста рыхлым и тучным. Два меча на поясе казались неестественным приложением к неуклюжему, нерешительному и совершенно не склонному ссориться, а тем более сражаться с кем бы то ни было человеку. Ногуши было около пятидесяти лет. Маленькие водянистые глаза сидели на детском круглом лице. Когда Ногуши был озабочен, как сейчас, морщины на лбу добегали у него до самого выбритого темени. Добрый, заботливый и терпеливый, к тому же разделявший его любовь к истории, Ногуши понравился Сано с первого взгляда. Тем не менее Сано, получив должность, с помощью которой надеялся добиться успеха, хотел бы иметь более сурового начальника.