Страница:
— Уф, рад, что удалось вас нагнать, — сказал Ногуши.
Они пошли рядом. Скрывая нетерпение, Сано замедлял шаг, чтобы Ногуши поспевал за ним. Придется уделить несколько минут начальнику, дабы продемонстрировать вежливость.
— Вам будет приятно узнать, переговоры по поводу вашей женитьбы идут вполне успешно, — сообщил Ногуши. — Судья Уэда согласен на встречу. Вы, госпожа Рэйко и ваши семьи смогут познакомиться.
Новость и в самом деле оказалась приятной.
— Очень признателен вам, Ногуши-сан, за хлопоты ради меня, — сказал Сано, используя формальные, но прочувствованные слова благодарности, диктуемые приличиями.
Сано, холостой в тридцать один год, очень хотел иметь жену и семью — особенно сына, продолжателя рода. Кроме того, он лелеял романтическую, но малореальную надежду на духовную близость, которую брак по сватовству мог принести, но не обязательно приносил. Отец, мечтавший поправить материальное и общественное положение семьи, не позволял Сано взять жену из их круга и слал предложения только дочерям богатых знатных самураев, связанных с основными кланами. Все предложения были отвергнуты. Однако теперь, при новой, высокой должности, Сано считал, что его перспективы стали более благоприятными. И Ногуши, выступая в качестве свата, как часто делали высокопоставленные самураи, неплохо справлялся со своими обязанностями. Родичи Рэйко были наследственными вассалами Токугавы, ее отец занимал должность судьи южного Эдо и слыл очень богатым.
— Если встреча пройдет хорошо, — сказал Ногуши, — то очень скоро (конечно, после того, как закончится траур по вашему отцу) я с удовольствием поприсутствую на вашей свадьбе. Вот такие дела.
Он улыбнулся, но, судя по морщинам озабоченности, на душе у него было еще что-то, не связанное с переговорами о женитьбе. Сано ждал продолжения разговора.
Наконец, Ногуши промолвил:
— Порой можно без лишних слов дать понять: хотя ты с радостью выполнил бы поручение, однако твое время могло бы быть потрачено с большей пользой на что-либо другое. — Он переключился на иносказательную речь, которой пользовались многие утонченные представители высшего общества. — Можно также внушить, что поручение лучше дать кому-то другому. Не оставляя, конечно, никакого сомнения в своей готовности и способностях выполнить задание. Даже не имея представления о конкретных обстоятельствах, я уверен, умный человек сумеет заставить других принять свою точку зрения, не снискав при этом порицания и не потеряв лица.
Сано растерялся.
— Да, понятно, — сказал он, но только потому, что Ногуши бросал на него многозначительные взгляды, как бы умоляя понять свои намеки.
— И конечно, вы не забудете, что его превосходительство очень занятой человек. Мелкие вопросы неизбежно должны тотчас же выветриваться из его головы. Но это не совсем плохо.
Они подошли к воротам, ведущим к дворцовым покоям.
Теперь смысл речи начальника стал понятен Сано. Многие чиновники, включая Ногуши, из боязни обесчестить себя или попасть в неприятное положение шли на все, чтобы избежать любого поручения, хорошего или плохого, способного привлечь внимание сёгуна. Ногуши не мог открыто посоветовать подчиненному проигнорировать прямой приказ. Но видимо, узнав, что сёгун вызывает Сано (не причину вызова), он предлагал ему использовать все средства, чтобы увильнуть от задания. Или в случае, если не удастся, помедлить с выполнением в надежде, что Токугава Цунаёси забудет о поручении. Сано понял позицию Ногуши, но не согласился с ней.
Он подождал, пока они минуют сторожевой пост и войдут в дворцовый сад, и сказал:
— Благодарен вам за заботу, Ногуши-сан, но я должен, не уклоняясь и не откладывая, выполнять все, что прикажет правитель.
Ногуши даже задохнулся от подобной опрометчивости.
— Ах нет, я вовсе и не имел в виду, что вам следует ослушаться приказа его превосходительства! — выпалил он. Затем прижал ладонь к губам и зыркнул по сторонам, не подслушивает ли их кто.
Дворцовый сад зеленел в полном весеннем убранстве. Охранники расхаживали по гравию через лужайки, где цвели вишни и магнолии. Садовники подметали дорожки и подстригали кусты азалии, усыпанные красными цветами. Разноцветные наряды чиновников делали пейзаж более красочным. Большинство служащих торопилось прочь от дворца — белого, низкого, широкого строения из алебастра с дверями, балками и оконными решетками из темного дерева и многоскатной крышей из сверкающей на солнце серой черепицы. Сано понимал, почему Ногуши опасался соглядатаев: даже намек на непослушание толковался как государственная измена и наказывался изгнанием или смертью. Эдо был переполнен шпионами и информаторами, многие из которых находились в самом замке. Любой чиновник, каждый слуга мог оказаться агентом сёгуна — или просто клеветником, желающим выдвинуться за счет соседа.
— Я всего лишь поделился с вами опытом, — громким шепотом пояснил Ногуши.
Сано не мог воспользоваться советом, исходившим от человека, единственным стремлением которого было прожить оставшиеся годы в тишине и покое. Но Ногуши желал ему добра.
— Да, я знаю. Спасибо вам за совет, Ногуши-сан. Я запомню.
Они подошли ко входу во дворец, обменялись словами прощания. Ногуши покачал головой:
— Молодые люди, вы все такие торопливые и горячие. Надеюсь, вам не придется сожалеть о своих делах, Сано-сан. — И добавил более веселым тоном: — Что ж, всего наилучшего и удачи.
Стража пропустила Сано через массивные резные двери. Сняв обувь и мечи в огромном переднем зале, он вспомнил о предостережении Ногуши и почувствовал легкую дрожь в груди. Он еще многого не знал о бакуфу — военном правительстве страны. Не совершает ли он ошибку, пытаясь исполнить долг одновременно перед правителем и перед отцом? Мысль показалась странной. Он шел по полу из полированного кипариса через внешнюю часть здания, где находились правительственные помещения, пытаясь преодолеть растерянность. Сердце бешено колотилось, а ладони от нервного напряжения стали влажными. Дойдя до дверей, ведущих в театр Но, он остановился и попытался собраться с духом перед встречей с верховным военным диктатором страны.
— Сёсакан Сано Исиро к его превосходительству, — сказал он охранникам.
Те поклонились, распахнули двери и встали по сторонам, давая ему пройти. Гоня опасения, Сано вошел.
Он оказался на веранде, выходящей на огромный покрытый гравием двор с рядами сосен по краям. Слева перед ним находилась сцена театра Но — приподнятая деревянная платформа, крышу которой поддерживали четыре колонны. Сцена была развернута вправо. Расположившиеся в глубине сцены три барабанщика и два флейтиста наигрывали мрачную старинную мелодию. Посередине сцены стояло вишневое деревце в горшке, подле него лежал актер в ветхих одеждах странствующего монаха. Он как будто спал. Певцы и другие актеры сидели по обеим сторонам кулисы.
Сано во все глаза смотрел на человека, которому поклялся служить.
Цунаёси, пятый сёгун из рода Токугава, восседал на мягких подушках, одетый в яркое шелковое кимоно, отливавшее на складках золотым, коричневым и розовым цветами. Поверх кимоно красовался черный хитон с широкими плечами. На голове у сёгуна была цилиндрическая шапочка. В руках он держал закрытый веер. Сёгун улыбался и время от времени качал под музыку головой. Цунаёси, как слышал Сано, покровительствовал театру Но. Правитель, казалось, не замечал выражения скуки на лицах у десяти придворных, вынужденных смотреть постановку, стоя на коленях справа и слева от его помоста.
Сано ощутил некоторое удивление, поскольку забыл, что Цунаёси, маленький, добродушный с виду, в сорок три года выглядит таким старым. Сано напомнил себе, что перед ним потомок великого Иэясу Токугавы, менее сотни лет назад одержавшего победу над многочисленными враждующими кланами и объединившего страну. Цунаёси пользовался властью по наследству. Его слово — закон, он распоряжается жизнью и смертью своих подданных.
По мосткам, которые вели к занавешенным дверям раздевалки, спустился юный актер с мечом в руках. На нем были парик из длинных распущенных волос, высокая черная шапка, черное парчовое кимоно и широкая алая юбка с глубокими разрезами. Заняв место в левой передней части сцены, он начал исполнять медленный стилизованный танец и петь:
Давным-давно.
Влекомый земным бесчестием,
Я призраком явился
В то место, где умер,
Приняв обличье, которое имел,
Когда жил на земле,
Чтобы рассказать спящему монаху
Свою историю, произошедшую давным-давно.
Сано узнал пьесу «Таданори», написанную почти три столетия тому назад великим драматургом Дзэами Мотокиё. Таданори, правитель Сацумы, являлся воином-поэтом из клана Хэйкэ. Когда в императорском дворце стали составлять антологию поэзии знаменитых авторов, туда включили одно из стихотворений Таданори, не указав при этом автора, поскольку Хэйкэ считались мятежниками. Таданори погиб в сражении, сожалея, что его имя осталось неизвестным. В пьесе призрак рассказывает странствующему монаху о себе, чтобы его не забывали как поэта.
Мое стихотворение было выбрано для Великой книги,
Но, увы! Из-за недовольства повелителя
Под ним нет моего...
Сёгун громко ударил веером по помосту. Актер прервал мелодекламацию на полуслове и сбился с танцевального ритма.
— Нужно не так! — крикнул Токугава Цунаёси. — Нужно вот так!
Он пропел несколько строк слабым, тонким голосом. По мнению Сано, разницы между исполнением стихов не было, однако присутствующие одобрительно зашептались.
— Ничего-ничего, э-э, можешь идти. Следующий!
Актер спрыгнул со сцены. Музыка заиграла снова, и другой актер начал спускаться по мосткам. Теперь Сано понимал: это не постановка профессиональной труппы сёгуна, а прослушивание тех новичков из семей, управлявших провинциями страны, которым выпала честь удовлетворять вкус правителя к развлечениям. Вдруг Сано посетила ужасная мысль: а не хочет ли Цунаёси прослушать и его? Картины подвигов, сопряженных с великой отвагой, потускнели, и он неосознанно сделал шаг назад. Но сёгун подал знак рукой.
— А, сёсакан Сано, — сказал Токугава Цунаёси. — Подойдите. — Повернулся к актерам и музыкантам. — А вы уходите и ждите, когда вас позовут.
Люди на сцене поклонились и направились по мосткам к раздевалке. Сано, чувствуя неловкость под любопытными взглядами, пересек дворик и встал на колени перед помостом.
— Ожидаю приказаний вашего превосходительства, — сказал он, низко кланяясь. Лоб и руки коснулись земли.
— Встаньте и подойдите ближе, — приказал сёгун.
Сано приблизился. Он напряг ноги, унимая дрожь в коленях, они задрожали, едва сёгун обратил на него внимание. Осмелившись прямо взглянуть на Цунаёси, Сано не удивился тому, что правитель его не узнает, что тонкое, аристократическое лицо озадаченно поморщилось. Если даже он сам забыл, как выглядит Цунаёси, то где уж великому правителю помнить его.
— Что ж, э-э, — сказал Цунаёси. — Похоже, вы самурай, который обладает достаточными физическими и умственными способностями, чтобы выполнить мое поручение. Решительно не понимаю, почему я до сих пор не воспользовался вашей службой.
Приближенные зашептались, он глянул на них.
— Теперь я исправлю оплошность, — обронил Цунаёси. — Прошлой ночью был убит Каибара Тодзю. Ему отсекли голову и сделали из нее, э-э, военный трофей.
Характер преступления, а также личность убитого поразили Сано. Отсечение головы у поверженного противника являлось военной традицией и, как правило, не практиковалось в мирное время. Каибара Тодзю был наследственным вассалом рода Токугава, одним из тех, чьи предки служили сёгунам в течение многих лет и традиционно занимали почетные должности в обширной империи. И все-таки не столько новость взволновала Сано, сколько мысль, что сёгун именно ему собирается поручить расследование убийства. Слишком много жизней было поломано или погублено, когда он занимался предыдущим, единственным своим расследованием. Интерес в Сано разгорелся. Приятное ощущение сладостной тревоги впервые за последние месяцы взбодрило его. Недолгая полицейская карьера породила бессознательную тягу к опасности и приключениям. К тому же в Сано всегда жило стремление искать и находить истину. В последнее время у него не было возможности утолять эту страсть. Но теперь...
— Бундори обнаружили, э-э... — Лицо сёгуна сморщилось, изображая напряженную думу.
— На пожарной вышке в торговом районе Нихонбаси, на аптекарской улице, ваше превосходительство. — Зашелестели шелковые наряды. Сёгун и слуги повернулись на звук мужского голоса, донесшегося из глубины помещения.
Проследив за их взглядами, Сано заметил канцлера Янагисаву Ёсиясу, стоявшего за помостом. Любопытство Сано возросло. Об этом человеке он много слышал, но видел всего один раз.
Сочетание в Янагисаве рослости, подтянутости, величественной осанки и резких, но приятных черт лица создавало впечатление поразительной мужественной красоты. Читавшийся в глазах незаурядный ум заставлял все внимание сосредоточивать на лице и не замечать блестящих, модных нарядов. Ходили слухи, будто Янагисава, которому исполнилось тридцать два года и который стал протеже Цунаёси в двадцать лет, был и остается любовником сёгуна. Как бы там ни было, Янагисава, похоже, имеет большое влияние в бакуфу.
Янагисава встал на колени рядом с помостом, на почетном месте, ближе остальных к сёгуну. Подобострастные поклоны слуг и поспешность, с которой они очистили для него место, свидетельствовали о том, что этот человек обладает большой властью.
— Ваше превосходительство, — сказал он, поклонившись сёгуну.
Цунаёси приветливо улыбнулся:
— А, канцлер Янагисава. — В голосе послышались нотки облегчения, словно он обрадовался приходу того, кто обладал большими, чем он, знаниями. — Мы как раз обсуждаем неприятность, случившуюся прошлой ночью. Я решил поручить найти, э-э, убийцу моему новому сёсакану.
Янагисава бросил взгляд на Сано. Глаза под густыми изогнутыми бровями, большие и влажные, казались даже при солнечном свете совершенно черными, будто зрачки постоянно расширены. Блеснувшая в них враждебность потрясла Сано до глубины души. Чем он мог обидеть канцлера?
С появлением Янагисавы, почувствовал он, все, включая сёгуна, насторожились. Напряжение несколько ослабло, когда Янагисава учтиво сказал:
— Мудрое решение, ваше превосходительство.
Одобрение вроде бы доставило сёгуну удовольствие, а слуги выглядели благодарными за то, что все обошлось без конфликта. Присутствующие вздохнули с облегчением и поудобнее устроились на коленях. Несколько увереннее почувствовал себя и Сано. Несмотря на первое впечатление, Янагисава казался искренним. Он даже наградил Сано улыбкой, угол красиво очерченного рта приподнялся.
Цунаёси повернулся к Сано:
— Это убийство, по сути, является, э-э, актом войны против рода Токугава. Того, кто его совершил, следует поймать и примерно наказать. Мы не можем позволить ему остаться безнаказанным после столь отвратительного вызова нашему режиму. Безнаказанность равносильна сигналу для кланов, дескать, мы уязвимы для нападения. Поэтому я распорядился, вам будет оказано необходимое содействие и помощь со стороны, э-э, всех сил полиции. Соответствующие приказы уже отданы. Кроме того, вы можете воспользоваться услугами настоятельницы замкового храма, которая обладает способностью общаться с миром духов. Я приказал, ее пришлют прямо к вам домой. А теперь, сёсакан Сано, идите и немедленно приступайте к расследованию. Сегодня вечером в моих покоях доложите мне о, э-э, ваших успехах. — Сёгун махнул веером. Аудиенция окончилась.
Сано низко поклонился.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, за великую честь вам служить, — сказал он, пряча удивление и скепсис по поводу оккультных дел. Сано никогда не слышал, чтобы духи помогали в расследовании уголовных преступлений, это не входило в стандартные полицейские процедуры, но он не мог подвергать сомнению решение сёгуна. — Сделаю все, что в моих ничтожных силах.
Еще он собрался выразить признательность за предоставленную помощь, но взгляд сёгуна переместился на сцену. Цунаёси с явным нетерпением ждал возобновления прослушивания актеров.
— Премного благодарен, ваше превосходительство, — повторил Сано и покинул театр. Лицо у него светилось от улыбки, рвущейся из души. Лишь сегодня утром надежда прославиться казалась тщетной. А теперь появился шанс доказать: он, истинный приверженец бусидо, добьется того, чтобы его имя заняло достойное место в истории. Шанс испытать волнение и опасность и — самое важное — открыть истину, позволить свершиться правосудию и, быть может, спасти человеческие жизни. Сёгун посулил содействие полиции, успех практически обеспечен. Уверенность в своих силах теплой волной прокатилась у Сано в груди. Поручение обещало щедрые награды при минимальном риске.
Он вышел из дворца под яркое весеннее солнце, от предостережения начальника Ногуши и враждебности канцлера Янагисавы остались смутные тени в самой глубине сознания.
Глава 2
Они пошли рядом. Скрывая нетерпение, Сано замедлял шаг, чтобы Ногуши поспевал за ним. Придется уделить несколько минут начальнику, дабы продемонстрировать вежливость.
— Вам будет приятно узнать, переговоры по поводу вашей женитьбы идут вполне успешно, — сообщил Ногуши. — Судья Уэда согласен на встречу. Вы, госпожа Рэйко и ваши семьи смогут познакомиться.
Новость и в самом деле оказалась приятной.
— Очень признателен вам, Ногуши-сан, за хлопоты ради меня, — сказал Сано, используя формальные, но прочувствованные слова благодарности, диктуемые приличиями.
Сано, холостой в тридцать один год, очень хотел иметь жену и семью — особенно сына, продолжателя рода. Кроме того, он лелеял романтическую, но малореальную надежду на духовную близость, которую брак по сватовству мог принести, но не обязательно приносил. Отец, мечтавший поправить материальное и общественное положение семьи, не позволял Сано взять жену из их круга и слал предложения только дочерям богатых знатных самураев, связанных с основными кланами. Все предложения были отвергнуты. Однако теперь, при новой, высокой должности, Сано считал, что его перспективы стали более благоприятными. И Ногуши, выступая в качестве свата, как часто делали высокопоставленные самураи, неплохо справлялся со своими обязанностями. Родичи Рэйко были наследственными вассалами Токугавы, ее отец занимал должность судьи южного Эдо и слыл очень богатым.
— Если встреча пройдет хорошо, — сказал Ногуши, — то очень скоро (конечно, после того, как закончится траур по вашему отцу) я с удовольствием поприсутствую на вашей свадьбе. Вот такие дела.
Он улыбнулся, но, судя по морщинам озабоченности, на душе у него было еще что-то, не связанное с переговорами о женитьбе. Сано ждал продолжения разговора.
Наконец, Ногуши промолвил:
— Порой можно без лишних слов дать понять: хотя ты с радостью выполнил бы поручение, однако твое время могло бы быть потрачено с большей пользой на что-либо другое. — Он переключился на иносказательную речь, которой пользовались многие утонченные представители высшего общества. — Можно также внушить, что поручение лучше дать кому-то другому. Не оставляя, конечно, никакого сомнения в своей готовности и способностях выполнить задание. Даже не имея представления о конкретных обстоятельствах, я уверен, умный человек сумеет заставить других принять свою точку зрения, не снискав при этом порицания и не потеряв лица.
Сано растерялся.
— Да, понятно, — сказал он, но только потому, что Ногуши бросал на него многозначительные взгляды, как бы умоляя понять свои намеки.
— И конечно, вы не забудете, что его превосходительство очень занятой человек. Мелкие вопросы неизбежно должны тотчас же выветриваться из его головы. Но это не совсем плохо.
Они подошли к воротам, ведущим к дворцовым покоям.
Теперь смысл речи начальника стал понятен Сано. Многие чиновники, включая Ногуши, из боязни обесчестить себя или попасть в неприятное положение шли на все, чтобы избежать любого поручения, хорошего или плохого, способного привлечь внимание сёгуна. Ногуши не мог открыто посоветовать подчиненному проигнорировать прямой приказ. Но видимо, узнав, что сёгун вызывает Сано (не причину вызова), он предлагал ему использовать все средства, чтобы увильнуть от задания. Или в случае, если не удастся, помедлить с выполнением в надежде, что Токугава Цунаёси забудет о поручении. Сано понял позицию Ногуши, но не согласился с ней.
Он подождал, пока они минуют сторожевой пост и войдут в дворцовый сад, и сказал:
— Благодарен вам за заботу, Ногуши-сан, но я должен, не уклоняясь и не откладывая, выполнять все, что прикажет правитель.
Ногуши даже задохнулся от подобной опрометчивости.
— Ах нет, я вовсе и не имел в виду, что вам следует ослушаться приказа его превосходительства! — выпалил он. Затем прижал ладонь к губам и зыркнул по сторонам, не подслушивает ли их кто.
Дворцовый сад зеленел в полном весеннем убранстве. Охранники расхаживали по гравию через лужайки, где цвели вишни и магнолии. Садовники подметали дорожки и подстригали кусты азалии, усыпанные красными цветами. Разноцветные наряды чиновников делали пейзаж более красочным. Большинство служащих торопилось прочь от дворца — белого, низкого, широкого строения из алебастра с дверями, балками и оконными решетками из темного дерева и многоскатной крышей из сверкающей на солнце серой черепицы. Сано понимал, почему Ногуши опасался соглядатаев: даже намек на непослушание толковался как государственная измена и наказывался изгнанием или смертью. Эдо был переполнен шпионами и информаторами, многие из которых находились в самом замке. Любой чиновник, каждый слуга мог оказаться агентом сёгуна — или просто клеветником, желающим выдвинуться за счет соседа.
— Я всего лишь поделился с вами опытом, — громким шепотом пояснил Ногуши.
Сано не мог воспользоваться советом, исходившим от человека, единственным стремлением которого было прожить оставшиеся годы в тишине и покое. Но Ногуши желал ему добра.
— Да, я знаю. Спасибо вам за совет, Ногуши-сан. Я запомню.
Они подошли ко входу во дворец, обменялись словами прощания. Ногуши покачал головой:
— Молодые люди, вы все такие торопливые и горячие. Надеюсь, вам не придется сожалеть о своих делах, Сано-сан. — И добавил более веселым тоном: — Что ж, всего наилучшего и удачи.
Стража пропустила Сано через массивные резные двери. Сняв обувь и мечи в огромном переднем зале, он вспомнил о предостережении Ногуши и почувствовал легкую дрожь в груди. Он еще многого не знал о бакуфу — военном правительстве страны. Не совершает ли он ошибку, пытаясь исполнить долг одновременно перед правителем и перед отцом? Мысль показалась странной. Он шел по полу из полированного кипариса через внешнюю часть здания, где находились правительственные помещения, пытаясь преодолеть растерянность. Сердце бешено колотилось, а ладони от нервного напряжения стали влажными. Дойдя до дверей, ведущих в театр Но, он остановился и попытался собраться с духом перед встречей с верховным военным диктатором страны.
— Сёсакан Сано Исиро к его превосходительству, — сказал он охранникам.
Те поклонились, распахнули двери и встали по сторонам, давая ему пройти. Гоня опасения, Сано вошел.
Он оказался на веранде, выходящей на огромный покрытый гравием двор с рядами сосен по краям. Слева перед ним находилась сцена театра Но — приподнятая деревянная платформа, крышу которой поддерживали четыре колонны. Сцена была развернута вправо. Расположившиеся в глубине сцены три барабанщика и два флейтиста наигрывали мрачную старинную мелодию. Посередине сцены стояло вишневое деревце в горшке, подле него лежал актер в ветхих одеждах странствующего монаха. Он как будто спал. Певцы и другие актеры сидели по обеим сторонам кулисы.
Сано во все глаза смотрел на человека, которому поклялся служить.
Цунаёси, пятый сёгун из рода Токугава, восседал на мягких подушках, одетый в яркое шелковое кимоно, отливавшее на складках золотым, коричневым и розовым цветами. Поверх кимоно красовался черный хитон с широкими плечами. На голове у сёгуна была цилиндрическая шапочка. В руках он держал закрытый веер. Сёгун улыбался и время от времени качал под музыку головой. Цунаёси, как слышал Сано, покровительствовал театру Но. Правитель, казалось, не замечал выражения скуки на лицах у десяти придворных, вынужденных смотреть постановку, стоя на коленях справа и слева от его помоста.
Сано ощутил некоторое удивление, поскольку забыл, что Цунаёси, маленький, добродушный с виду, в сорок три года выглядит таким старым. Сано напомнил себе, что перед ним потомок великого Иэясу Токугавы, менее сотни лет назад одержавшего победу над многочисленными враждующими кланами и объединившего страну. Цунаёси пользовался властью по наследству. Его слово — закон, он распоряжается жизнью и смертью своих подданных.
По мосткам, которые вели к занавешенным дверям раздевалки, спустился юный актер с мечом в руках. На нем были парик из длинных распущенных волос, высокая черная шапка, черное парчовое кимоно и широкая алая юбка с глубокими разрезами. Заняв место в левой передней части сцены, он начал исполнять медленный стилизованный танец и петь:
Давным-давно.
Влекомый земным бесчестием,
Я призраком явился
В то место, где умер,
Приняв обличье, которое имел,
Когда жил на земле,
Чтобы рассказать спящему монаху
Свою историю, произошедшую давным-давно.
Сано узнал пьесу «Таданори», написанную почти три столетия тому назад великим драматургом Дзэами Мотокиё. Таданори, правитель Сацумы, являлся воином-поэтом из клана Хэйкэ. Когда в императорском дворце стали составлять антологию поэзии знаменитых авторов, туда включили одно из стихотворений Таданори, не указав при этом автора, поскольку Хэйкэ считались мятежниками. Таданори погиб в сражении, сожалея, что его имя осталось неизвестным. В пьесе призрак рассказывает странствующему монаху о себе, чтобы его не забывали как поэта.
Мое стихотворение было выбрано для Великой книги,
Но, увы! Из-за недовольства повелителя
Под ним нет моего...
Сёгун громко ударил веером по помосту. Актер прервал мелодекламацию на полуслове и сбился с танцевального ритма.
— Нужно не так! — крикнул Токугава Цунаёси. — Нужно вот так!
Он пропел несколько строк слабым, тонким голосом. По мнению Сано, разницы между исполнением стихов не было, однако присутствующие одобрительно зашептались.
— Ничего-ничего, э-э, можешь идти. Следующий!
Актер спрыгнул со сцены. Музыка заиграла снова, и другой актер начал спускаться по мосткам. Теперь Сано понимал: это не постановка профессиональной труппы сёгуна, а прослушивание тех новичков из семей, управлявших провинциями страны, которым выпала честь удовлетворять вкус правителя к развлечениям. Вдруг Сано посетила ужасная мысль: а не хочет ли Цунаёси прослушать и его? Картины подвигов, сопряженных с великой отвагой, потускнели, и он неосознанно сделал шаг назад. Но сёгун подал знак рукой.
— А, сёсакан Сано, — сказал Токугава Цунаёси. — Подойдите. — Повернулся к актерам и музыкантам. — А вы уходите и ждите, когда вас позовут.
Люди на сцене поклонились и направились по мосткам к раздевалке. Сано, чувствуя неловкость под любопытными взглядами, пересек дворик и встал на колени перед помостом.
— Ожидаю приказаний вашего превосходительства, — сказал он, низко кланяясь. Лоб и руки коснулись земли.
— Встаньте и подойдите ближе, — приказал сёгун.
Сано приблизился. Он напряг ноги, унимая дрожь в коленях, они задрожали, едва сёгун обратил на него внимание. Осмелившись прямо взглянуть на Цунаёси, Сано не удивился тому, что правитель его не узнает, что тонкое, аристократическое лицо озадаченно поморщилось. Если даже он сам забыл, как выглядит Цунаёси, то где уж великому правителю помнить его.
— Что ж, э-э, — сказал Цунаёси. — Похоже, вы самурай, который обладает достаточными физическими и умственными способностями, чтобы выполнить мое поручение. Решительно не понимаю, почему я до сих пор не воспользовался вашей службой.
Приближенные зашептались, он глянул на них.
— Теперь я исправлю оплошность, — обронил Цунаёси. — Прошлой ночью был убит Каибара Тодзю. Ему отсекли голову и сделали из нее, э-э, военный трофей.
Характер преступления, а также личность убитого поразили Сано. Отсечение головы у поверженного противника являлось военной традицией и, как правило, не практиковалось в мирное время. Каибара Тодзю был наследственным вассалом рода Токугава, одним из тех, чьи предки служили сёгунам в течение многих лет и традиционно занимали почетные должности в обширной империи. И все-таки не столько новость взволновала Сано, сколько мысль, что сёгун именно ему собирается поручить расследование убийства. Слишком много жизней было поломано или погублено, когда он занимался предыдущим, единственным своим расследованием. Интерес в Сано разгорелся. Приятное ощущение сладостной тревоги впервые за последние месяцы взбодрило его. Недолгая полицейская карьера породила бессознательную тягу к опасности и приключениям. К тому же в Сано всегда жило стремление искать и находить истину. В последнее время у него не было возможности утолять эту страсть. Но теперь...
— Бундори обнаружили, э-э... — Лицо сёгуна сморщилось, изображая напряженную думу.
— На пожарной вышке в торговом районе Нихонбаси, на аптекарской улице, ваше превосходительство. — Зашелестели шелковые наряды. Сёгун и слуги повернулись на звук мужского голоса, донесшегося из глубины помещения.
Проследив за их взглядами, Сано заметил канцлера Янагисаву Ёсиясу, стоявшего за помостом. Любопытство Сано возросло. Об этом человеке он много слышал, но видел всего один раз.
Сочетание в Янагисаве рослости, подтянутости, величественной осанки и резких, но приятных черт лица создавало впечатление поразительной мужественной красоты. Читавшийся в глазах незаурядный ум заставлял все внимание сосредоточивать на лице и не замечать блестящих, модных нарядов. Ходили слухи, будто Янагисава, которому исполнилось тридцать два года и который стал протеже Цунаёси в двадцать лет, был и остается любовником сёгуна. Как бы там ни было, Янагисава, похоже, имеет большое влияние в бакуфу.
Янагисава встал на колени рядом с помостом, на почетном месте, ближе остальных к сёгуну. Подобострастные поклоны слуг и поспешность, с которой они очистили для него место, свидетельствовали о том, что этот человек обладает большой властью.
— Ваше превосходительство, — сказал он, поклонившись сёгуну.
Цунаёси приветливо улыбнулся:
— А, канцлер Янагисава. — В голосе послышались нотки облегчения, словно он обрадовался приходу того, кто обладал большими, чем он, знаниями. — Мы как раз обсуждаем неприятность, случившуюся прошлой ночью. Я решил поручить найти, э-э, убийцу моему новому сёсакану.
Янагисава бросил взгляд на Сано. Глаза под густыми изогнутыми бровями, большие и влажные, казались даже при солнечном свете совершенно черными, будто зрачки постоянно расширены. Блеснувшая в них враждебность потрясла Сано до глубины души. Чем он мог обидеть канцлера?
С появлением Янагисавы, почувствовал он, все, включая сёгуна, насторожились. Напряжение несколько ослабло, когда Янагисава учтиво сказал:
— Мудрое решение, ваше превосходительство.
Одобрение вроде бы доставило сёгуну удовольствие, а слуги выглядели благодарными за то, что все обошлось без конфликта. Присутствующие вздохнули с облегчением и поудобнее устроились на коленях. Несколько увереннее почувствовал себя и Сано. Несмотря на первое впечатление, Янагисава казался искренним. Он даже наградил Сано улыбкой, угол красиво очерченного рта приподнялся.
Цунаёси повернулся к Сано:
— Это убийство, по сути, является, э-э, актом войны против рода Токугава. Того, кто его совершил, следует поймать и примерно наказать. Мы не можем позволить ему остаться безнаказанным после столь отвратительного вызова нашему режиму. Безнаказанность равносильна сигналу для кланов, дескать, мы уязвимы для нападения. Поэтому я распорядился, вам будет оказано необходимое содействие и помощь со стороны, э-э, всех сил полиции. Соответствующие приказы уже отданы. Кроме того, вы можете воспользоваться услугами настоятельницы замкового храма, которая обладает способностью общаться с миром духов. Я приказал, ее пришлют прямо к вам домой. А теперь, сёсакан Сано, идите и немедленно приступайте к расследованию. Сегодня вечером в моих покоях доложите мне о, э-э, ваших успехах. — Сёгун махнул веером. Аудиенция окончилась.
Сано низко поклонился.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, за великую честь вам служить, — сказал он, пряча удивление и скепсис по поводу оккультных дел. Сано никогда не слышал, чтобы духи помогали в расследовании уголовных преступлений, это не входило в стандартные полицейские процедуры, но он не мог подвергать сомнению решение сёгуна. — Сделаю все, что в моих ничтожных силах.
Еще он собрался выразить признательность за предоставленную помощь, но взгляд сёгуна переместился на сцену. Цунаёси с явным нетерпением ждал возобновления прослушивания актеров.
— Премного благодарен, ваше превосходительство, — повторил Сано и покинул театр. Лицо у него светилось от улыбки, рвущейся из души. Лишь сегодня утром надежда прославиться казалась тщетной. А теперь появился шанс доказать: он, истинный приверженец бусидо, добьется того, чтобы его имя заняло достойное место в истории. Шанс испытать волнение и опасность и — самое важное — открыть истину, позволить свершиться правосудию и, быть может, спасти человеческие жизни. Сёгун посулил содействие полиции, успех практически обеспечен. Уверенность в своих силах теплой волной прокатилась у Сано в груди. Поручение обещало щедрые награды при минимальном риске.
Он вышел из дворца под яркое весеннее солнце, от предостережения начальника Ногуши и враждебности канцлера Янагисавы остались смутные тени в самой глубине сознания.
Глава 2
Путь Сано пролегал вниз по холму мимо сторожевых постов и по мосту, перекинутому через ров, опоясывавший замок. Сано миновал ворота и вошел в официальную часть замка, где располагались служебные помещения главных слуг сёгуна и высших чиновников, как обычно, не веря в то, что действительно здесь живет. Вдоль дороги стояли красивые дома, каждый дом имел двухэтажный флигель, побеленные стены были украшены черными изразцовыми плитками, составляющими диагональный узор, окна были забраны решетками. Ворота под крышами разрывали сплошной массив белого и черного, слева и справа от ворот находились помещения для стражи. Мимо них стремился поток хорошо одетых чиновников, их помощников, дам в паланкинах, которые несли мощные носильщики, слуг, посыльных, отрядов конных и пеших самураев. Сано, раздавая встречным коллегам, подчас едва знакомым, короткие, формальные поклоны, дошел до своего дома. Два охранника поклонились ему и открыли ворота. Он прошел на мощеный двор. Высокая деревянная изгородь опоясывала главное строение. Как всегда, по приходе домой Сано с большой неохотой миновал ведущие во внутренние покои ворота.
Стоящий на высоком фундаменте из каменных глыб огромный дом с тяжелой черепичной крышей, спускающейся глубокими скатами на широкую веранду, скорее отталкивал, чем притягивал его. Окна закрывали темные деревянные решетки, деревянные ступени вели к крыльцу. Сано вошел в дом, вспоминая свой первый день в замке.
Когда он пожаловался, что дом чересчур велик для одного, а конюшня с лошадьми не нужна, сопровождавший его чиновник сказал:
— Если вы откажетесь от того, что его превосходительство вам пожаловал, то он может счесть вас неблагодарным.
И Сано вынужден был принять дом во владение. Сано разулся при входе. Преодолев желание идти на цыпочках, прошел по коридору и оказался в главном зале.
— Настоятельница храма, которую послал его превосходительство, еще не приехала? — спросил Сано слугу.
— Нет, господин.
На лице Сано появилось выражение неудовольствия. Лучше начать расследование с изучения места преступления, важные улики могут быть утрачены, если не прибыть туда достаточно быстро. Сано не мог позволить себе дожидаться, пока какая-то старуха прихромает к нему из храма. Кроме того, его одолевало сомнение относительно плана сёгуна. Он не разделял веры Цунаёси Токугавы в сверхъестественное, в то, что общение с царством духов поможет установить личность убийцы. Скорее практические меры дадут ответы на вопросы. Но сёгун взял да и приказал ему советоваться со специалистом по оккультным делам. Новое положение, заподозрил Сано, при всей престижности и полномочиях способно породить обстоятельства, которые не столько облегчат, сколько затруднят расследование убийства.
Слуга ждал приказаний. Сано сказал:
— Мне хотелось бы поесть прямо сейчас.
Предстоит много работы, трудно сказать, когда выпадет случай снова утолить голод.
— Да, господин, — Поклонившись, слуга удалился.
Сано, усевшись на помост, с привычным беспокойством обозрел собственные владения. На полу лежал прекрасно выделанный татами. Стену за спиной украшала великолепная фреска, изображающая пейзаж. Раздвижные двери были открыты по обеим сторонам комнаты. Через левую дверь виднелась веранда, выходящая в сад с цветущими вишневыми деревьями, с валунами, покрытыми мхом, и прудом. Солнечный свет падал на сделанные из тикового дерева полки, секретеры, рабочий стол, задвинутый в нишу, свитки бумаги и вазу с лилиями. Через правую дверь виднелся коридор, ведущий в спальню, где служанка смахивала пыль с лаковых шкафов и сундуков. Приглушенные голоса подсказывали: остальные слуги заняты работой на кухне, в ванной и туалетной комнатах, в шести других спальнях и в бесконечных коридорах. Однако Сано дом казался пустым и нежилым. Книги и одежда были аккуратно разложены по шкафам, ничто не указывало на его присутствие в доме, если не считать буддийского алтаря, установленного в углу этой комнаты: на алтаре перед портретом отца дымили благовония, стояли чашка с сакэ и ваза с фруктами. Сано не умел заполнять пустые жилые пространства. Не умел он и расслабляться в величественных помещениях.
Большую часть жизни он провел в густонаселенном районе Нихонбаси, в небольшом доме, расположенном за отцовской школой боевых искусств, вместе с родителями и их служанкой по имени Хана. Стены в четырех крошечных комнатах были настолько тонки, что не заглушали звуков, как рождавшихся внутри дома, так и доносившихся с улицы. Комната в полицейской казарме была больше, но не тише. Относительная тишина новых хором нервировала Сано. Но сильнее тишины угнетало одиночество.
После смерти отца Сано перевез мать и Хану к себе, но мать оказалась неприспособленной к жизни в замке. Она опасалась выходить во двор, страшилась общения со слугами и изысканными, утонченными соседями. Когда Сано пытался ободрить ее, она только смотрела на него с молчаливой скорбью. Она не могла здесь ни есть, ни спать. Спустя десять дней Хана сказала Сано:
— Молодой хозяин, ваша мать умрет, если останется здесь. Отошлите ее домой.
Сано нехотя уступил, он сожалел, что не может разделить с матерью своего нынешнего достатка. С отъездом матери и Ханы одиночество стало невыносимым. Он старался как можно больше времени проводить на тренировочной площадке, в архиве. Он ходил на вечеринки, которые устраивали слуги сёгуна. Придворные не понимали, почему правитель возвысил его, поскольку обстоятельства не позволяли им этого знать. Соответственно они негодовали, хоть и старались порой добиться его расположения. После того как тренировки, работа и развлечения заканчивались, наступал ужасный момент возвращения домой, в тишину.
Возможно, женитьба на Рэйко заполнит пустоту его жизни. Сано надеялся, что первая, самая важная, официальная встреча их семей пройдет успешно.
Вошел слуга и поставил перед ним поднос. Сано съел овощной суп, рис, жаренные на углях креветки, сашими, квашеную редиску, перепелиные яйца, соевый творог, приготовленные на пару сладкие пампушки — все вкусное, красиво оформленное и в нужном количестве. Многое ему претило в жизни в замке, однако пожаловаться на качество еды и обслуживания он не мог. Сано завершал трапезу, когда в коридоре послышались шаги. В комнату в сопровождении слуги вошла женщина.
Слуга объявил:
— Настоятельница храма его превосходительства.
Сано никогда не бывал в Момидзияме, фамильном храме Токугавы, находившемся в центре замка. Он представлял настоятельницу вроде тех старух, что прислуживали в городских синтоистских храмах для простолюдинов. Взгляд на гостью поверг Сано в изумление.
Она была ростом примерно с него — высокая, наверное, одних с ним лет. Несмотря на полное отсутствие белил, лицо отличалось чрезвычайной бледностью. Редкие веснушки покрывали щеки и переносицу. Нос был длинный и тонкий. Густые блестящие волосы, собранные в тугую прическу, отливали на солнце рыжевато-коричневым огнем, широкая прядь ниспадала из-под гребней на шею. Непокорность высоких скул перекликалась со смелым разворотом плеч и сильными руками, которые легли на пол, когда настоятельница встала на колени для поклона.
— Я — Аои.
Глубокий, немного вибрирующий голос напоминал гул храмового колокола. Голос приятно отозвался в душе Сано. Когда настоятельница выпрямилась, чтобы беседовать с ним, ее движения приобрели естественную грацию, смягчившую определенную угловатость телесных форм. Дешевое кимоно из хлопка — бледно-голубое с узором из белых облаков и зеленых ивовых ветвей — выглядело на ней элегантнее, чем дорогое шелковое на более стройной и изысканной даме. Многие мужчины, подумал Сано, сочтут ее неинтересной, бесконечно далекой от общепринятых стандартов женской красоты. Для него же это самая красивая женщина из всех, которых доводилось видеть раньше.
Стоящий на высоком фундаменте из каменных глыб огромный дом с тяжелой черепичной крышей, спускающейся глубокими скатами на широкую веранду, скорее отталкивал, чем притягивал его. Окна закрывали темные деревянные решетки, деревянные ступени вели к крыльцу. Сано вошел в дом, вспоминая свой первый день в замке.
Когда он пожаловался, что дом чересчур велик для одного, а конюшня с лошадьми не нужна, сопровождавший его чиновник сказал:
— Если вы откажетесь от того, что его превосходительство вам пожаловал, то он может счесть вас неблагодарным.
И Сано вынужден был принять дом во владение. Сано разулся при входе. Преодолев желание идти на цыпочках, прошел по коридору и оказался в главном зале.
— Настоятельница храма, которую послал его превосходительство, еще не приехала? — спросил Сано слугу.
— Нет, господин.
На лице Сано появилось выражение неудовольствия. Лучше начать расследование с изучения места преступления, важные улики могут быть утрачены, если не прибыть туда достаточно быстро. Сано не мог позволить себе дожидаться, пока какая-то старуха прихромает к нему из храма. Кроме того, его одолевало сомнение относительно плана сёгуна. Он не разделял веры Цунаёси Токугавы в сверхъестественное, в то, что общение с царством духов поможет установить личность убийцы. Скорее практические меры дадут ответы на вопросы. Но сёгун взял да и приказал ему советоваться со специалистом по оккультным делам. Новое положение, заподозрил Сано, при всей престижности и полномочиях способно породить обстоятельства, которые не столько облегчат, сколько затруднят расследование убийства.
Слуга ждал приказаний. Сано сказал:
— Мне хотелось бы поесть прямо сейчас.
Предстоит много работы, трудно сказать, когда выпадет случай снова утолить голод.
— Да, господин, — Поклонившись, слуга удалился.
Сано, усевшись на помост, с привычным беспокойством обозрел собственные владения. На полу лежал прекрасно выделанный татами. Стену за спиной украшала великолепная фреска, изображающая пейзаж. Раздвижные двери были открыты по обеим сторонам комнаты. Через левую дверь виднелась веранда, выходящая в сад с цветущими вишневыми деревьями, с валунами, покрытыми мхом, и прудом. Солнечный свет падал на сделанные из тикового дерева полки, секретеры, рабочий стол, задвинутый в нишу, свитки бумаги и вазу с лилиями. Через правую дверь виднелся коридор, ведущий в спальню, где служанка смахивала пыль с лаковых шкафов и сундуков. Приглушенные голоса подсказывали: остальные слуги заняты работой на кухне, в ванной и туалетной комнатах, в шести других спальнях и в бесконечных коридорах. Однако Сано дом казался пустым и нежилым. Книги и одежда были аккуратно разложены по шкафам, ничто не указывало на его присутствие в доме, если не считать буддийского алтаря, установленного в углу этой комнаты: на алтаре перед портретом отца дымили благовония, стояли чашка с сакэ и ваза с фруктами. Сано не умел заполнять пустые жилые пространства. Не умел он и расслабляться в величественных помещениях.
Большую часть жизни он провел в густонаселенном районе Нихонбаси, в небольшом доме, расположенном за отцовской школой боевых искусств, вместе с родителями и их служанкой по имени Хана. Стены в четырех крошечных комнатах были настолько тонки, что не заглушали звуков, как рождавшихся внутри дома, так и доносившихся с улицы. Комната в полицейской казарме была больше, но не тише. Относительная тишина новых хором нервировала Сано. Но сильнее тишины угнетало одиночество.
После смерти отца Сано перевез мать и Хану к себе, но мать оказалась неприспособленной к жизни в замке. Она опасалась выходить во двор, страшилась общения со слугами и изысканными, утонченными соседями. Когда Сано пытался ободрить ее, она только смотрела на него с молчаливой скорбью. Она не могла здесь ни есть, ни спать. Спустя десять дней Хана сказала Сано:
— Молодой хозяин, ваша мать умрет, если останется здесь. Отошлите ее домой.
Сано нехотя уступил, он сожалел, что не может разделить с матерью своего нынешнего достатка. С отъездом матери и Ханы одиночество стало невыносимым. Он старался как можно больше времени проводить на тренировочной площадке, в архиве. Он ходил на вечеринки, которые устраивали слуги сёгуна. Придворные не понимали, почему правитель возвысил его, поскольку обстоятельства не позволяли им этого знать. Соответственно они негодовали, хоть и старались порой добиться его расположения. После того как тренировки, работа и развлечения заканчивались, наступал ужасный момент возвращения домой, в тишину.
Возможно, женитьба на Рэйко заполнит пустоту его жизни. Сано надеялся, что первая, самая важная, официальная встреча их семей пройдет успешно.
Вошел слуга и поставил перед ним поднос. Сано съел овощной суп, рис, жаренные на углях креветки, сашими, квашеную редиску, перепелиные яйца, соевый творог, приготовленные на пару сладкие пампушки — все вкусное, красиво оформленное и в нужном количестве. Многое ему претило в жизни в замке, однако пожаловаться на качество еды и обслуживания он не мог. Сано завершал трапезу, когда в коридоре послышались шаги. В комнату в сопровождении слуги вошла женщина.
Слуга объявил:
— Настоятельница храма его превосходительства.
Сано никогда не бывал в Момидзияме, фамильном храме Токугавы, находившемся в центре замка. Он представлял настоятельницу вроде тех старух, что прислуживали в городских синтоистских храмах для простолюдинов. Взгляд на гостью поверг Сано в изумление.
Она была ростом примерно с него — высокая, наверное, одних с ним лет. Несмотря на полное отсутствие белил, лицо отличалось чрезвычайной бледностью. Редкие веснушки покрывали щеки и переносицу. Нос был длинный и тонкий. Густые блестящие волосы, собранные в тугую прическу, отливали на солнце рыжевато-коричневым огнем, широкая прядь ниспадала из-под гребней на шею. Непокорность высоких скул перекликалась со смелым разворотом плеч и сильными руками, которые легли на пол, когда настоятельница встала на колени для поклона.
— Я — Аои.
Глубокий, немного вибрирующий голос напоминал гул храмового колокола. Голос приятно отозвался в душе Сано. Когда настоятельница выпрямилась, чтобы беседовать с ним, ее движения приобрели естественную грацию, смягчившую определенную угловатость телесных форм. Дешевое кимоно из хлопка — бледно-голубое с узором из белых облаков и зеленых ивовых ветвей — выглядело на ней элегантнее, чем дорогое шелковое на более стройной и изысканной даме. Многие мужчины, подумал Сано, сочтут ее неинтересной, бесконечно далекой от общепринятых стандартов женской красоты. Для него же это самая красивая женщина из всех, которых доводилось видеть раньше.