Розвал Сергей. Лучи жизни

   На основании этого судья отказал адвокату Ношевскому в его просьбе относительно выезда в магазин Конрой и Конрой.
   На следующий день судья спросил, не может ли свидетельница Люсинда Оллис, ввиду возникших сомнений, представить какие-либо материальные доказательства того, что истица действительно является ее дочерью Эльгой Оллис.
   - Могу, но стесняюсь, - ответила Люсинда.
   - Вам нечего бояться, - торжественно сказал судья. - Здесь вы под защитой закона Великой Демократической республики!
   Тогда мать сказала:
   - У Эльги была большая родинка на левой ноге, чуть выше колена. Она немножко напоминала сердечко. Когда Эльга была маленькой, я часто целовала ее в это сердечко, и Эльга смеялась.
   Тут Люсинда заплакала, ее примеру последовала старая Эльга, а вместе с ними заплакало не менее полусотни дам.
   Когда шум от сморканий и всхлипываний несколько смолк, судья, в целях охраны нравственности, распорядился очистить зал от мужчин. Кроме судьи и секретаря, из мужчин остались в зале только Чьюз и оба адвоката.
   Старой Эльге было предложено приподнять юбку и обнажить левую ногу выше колена. Взорам присутствующих тотчас же представилась родинка порядочных размеров, действительно весьма напоминавшая сердечко.
   Люсинда Оллис зарыдала и упала в обморок. В ту же минуту зарыдали пятьдесят дам. Не менее десяти из них упали в обморок. Вследствие таких сильных потрясений среди слушателей и необходимости оказать пострадавшим срочную помощь заседание было прервано.
   Когда через час оно возобновилось, адвокат Ношевский заявил, что он располагает документом, опровергающим существование "сердечка" у настоящей Эльги Оллис.
   - Ваша честь, - сказал адвокат, - по этой прекрасной фотографии вы можете убедиться, что молодая, прелестная Эльга Оллис была безукоризненнее солнца и никаких пятен не имела.
   Адвокат предъявил номер "Всемирного зеркала" с кадром из знаменитого документального фильма "Аргус-журнал". Молодая Эльга Оллис, в купальном костюме, демонстрировала на пляже безупречность своего сложения.
   Тут адвокат Джон Грэпс не выдержал и рассмеялся. Но он сейчас же принес суду свои извинения.
   - Прошу простить этот невольный смех, - сказал он. - Неужели мой уважаемый коллега не понимает, что ни одна красивая девушка не допустит на фотографии никаких пятен? Разве хоть одна уважающая себя кинофирма допустила бы это? Ведь это означало бы пятно на ее репутации!
   Ношевский заявил, что он просит приобщить фотографию к делу. Грэпс потребовал, чтобы экспертиза установила, можно ли удалить пятно с фотографии. Суд назначил экспертизу. Экспертиза сообщила о различных технических способах, какими пятно может быть удалено с фотографии. Судья отказал Ношевскому в его просьбе.
   Наконец, по истечении двух недель, суд вынес решение: признать доказанным факт нанесения ущерба гражданке Великой Демократической республики Эльге Оллис гражданином ВДР Эдвардом Чьюзом путем злонамеренного причинения названной гражданке преждевременной старости при помощи особых лучей, изобретенных названным гражданином. На основании вышеизложенного удовлетворить иск гражданки Эльги Оллис к гражданину Эдварду Чьюзу в возмещение понесенных ею убытков в размере одного миллиона.
   Газеты много писали о беспристрастности суда.
   27. Непредвиденные обстоятельства
   Мой коллега принимал ветряные мельницы за великанов, я же, напротив, усматриваю в нынешних великанах только хвастливые ветряные мельницы.
   Г. Гейне. "Путевые картины"
   Мощная волна протестов против глупейшего обвинения "в злонамеренном причинении преждевременной старости" не прекращалась и по окончании процесса. Чьюз, до последней минуты не веривший в то, что суд посмеет удовлетворить дикий иск и пойти против мирового общественного мнения, был обескуражен приговором. Однако он решил бороться дальше и уполномочил Ношевского обратиться с апелляцией в Верховный суд.
   Большой поддержкой явилось для него письмо от сына, полученное в эти дни."
   Отец, я верю: после тех испытаний, что ты перенес (хотя и вдали, я переживаю их с тобой), ты поймешь мой энтузиазм. То, что я увидел здесь, увеличивает мои силы в тысячу раз, и я хотел бы передать тебе в письме хотя бы часть моей энергии".
   И действительно, Чьюз чувствовал, как энергия переливается в него из строк письма. "Да, да, бороться, не уступать! - думал он. - Если это возможно там, то почему невозможно добиться этого и у нас?"
   В последние дни Чьюз получал множество резолюций, телеграмм, писем с выражением сочувствия и обещанием поддержки. Писали совершенно незнакомые люди. Особенно поразило его коротенькое письмецо: "Вряд ли вы помните меня, профессор Чьюз, а я уже давно по фотографиям в газетах узнал, кто однажды подвез меня в своей машине. Может, мое письмо и ни к чему, а вот захотелось написать вам, чтобы вы услышали и мой голос. Ведь его вы не услышите ни в парламенте, ни в газетах. А таких, как я, много, очень много. Вот и хочется сказать вам, чтобы вы не забывали, что мы с вами". Ниже подписи шла приписка: "А дочка моя умерла".
   И как в тот раз слова неизвестного человека вдохнули в него решимость, так и теперь его голос зазвучал для Чьюза громче и решения суда и неистовых воплей газет.
   А газеты действительно вопили. Газета "Руки по швам!", орган "Ордена вольных тюремщиков вредных мыслей", требовала: "Будьте последовательны! Суд установил факт превращения юной девы в старуху. Значит, "лучи старости", угрожающие безопасности свободных граждан Великой Демократической республики, должны быть запрещены, а опасные приборы конфискованы".
   Вскоре все "демократические" газеты присоединились к этой кампании. И, наконец, "Орден вольных тюремщиков вредных мыслей" и "Орден рыцарей свободы" внесли в Верховный суд мотивированное заявление с требованием запрещения "лучей старости", как противоречащих великим принципам великанской свободы.
   В ответ на это в Верховный суд посыпались петиции от ученых обществ с требованием отменить постыдный приговор суда и предоставить всемирно известному ученому свободу научной деятельности. Многие провинциальные студенческие общества объявили поход в столицу для подачи протестов и петиций в парламент и Верховный суд.
   В этот момент крайнего обострения борьбы "Рабочий", как всегда, опубликовал нечто совершенно непредвиденное. Это снова было письмо ученых Коммунистической страны. В самом деле, кто мог предвидеть, что после недавнего скандала, после предупреждения, полученного редактором Рэдчеллом от Комиссии по расследованию антивеликанской деятельности, газета снова отважится на это! И теперь дело было уже не в отдельных фразах и выражениях. Дело было в том, что предлагали ученые-коммунисты!"
   У нас ни один школьник, - писали ученые Чьюзу, - не верит в то, что ваши лучи старят. Если Верховный суд вашей страны действительно запретит лучи, мы обращаемся к вам, как к почетному члену нашей академии, с приглашением прибыть в нашу страну - здесь вы найдете полную свободу для научной деятельности".
   Газеты давно кричали на такой высокой ноте, что, казалось, повысить тон было уже невозможно. Но теперь они перещеголяли самих себя. И "Горячие новости", и "Рекорд сенсаций", и "Руки по швам!" дружно разоблачали "адскую затею коммунистов и семьи Чьюзов". Оказывается, Чьюз-младший, сбежавший к коммунистам, столковался в коммунистической столице с так называемыми красными учеными. Они решили перетянуть к себе и Чьюза-отца. Цель ясна: так как Чьюзу не удалось навредить своими "лучами старости" внутри страны, он перебирается с ними в Коммунистическую страну, вооружает своими аппаратами коммунистические аэропланы, и их армады налетят на Великую Демократическую республику, чтобы превратить все ее население в стариков и старух...
   Верховный суд должен немедленно вынести решение о конфискации лаборатории Чьюза, как угрожающей свободе, и об аресте лжеученого, как предателя и изменника, перешедшего на сторону Коммунистической державы.
   Через день в "Рабочем" появился ответ Чьюза."
   Дорогие друзья, - писал он, - меня глубоко взволновало ваше приглашение. Я знаю, что в вашей стране я мог бы работать свободно. Но я десятилетия работал в своей стране. В своей научной работе я не отступал ни перед какими препятствиями. Вам, ученым, это понятно. Я привык не отступать. И я не хочу отступать теперь, когда моими врагами оказались не микробы, а те, кто смеет называть себя людьми. Я не хочу отступать перед ними! Я хочу с ними бороться! Я не хочу, чтобы они превратили мою страну в посмешище, я не хочу, чтобы из моей страны в страхе разбегались ученые. Я остаюсь в своей стране. Я убедился, я знаю, что миллионы людей думают так же, как и я. Я остаюсь, чтобы при их поддержке бороться"."
   Хитроумное разоблачение" с треском провалилось. Клеймить Чьюза как "изменника" стало невозможно. Положение так осложнилось, что очередные номера газет - как ни трудно этому поверить - вышли без единой строчки о Чьюзе.
   А движение в защиту "лучей жизни" продолжало расти. Профессиональные союзы обратились к своим членам с призывом помешать попыткам "запретить" лучи. В листовках разъяснялся смысл судебной комедии: под видом "запрещения" хотят овладеть лучами, чтобы передать их монополистам. Великое изобретение, которое могло бы облегчить судьбу народа, принесет только лишние прибыли предпринимателям.
   Петиции с требованием отменить позорное решение суда собирали тысячи подписей. Перед зданием Верховного суда стояли очереди делегаций, пришедших вручить петиции. Чиновники сбились с ног, объясняя, что принятие таких петиций противоречит процессуальному кодексу.
   В конце концов, была вызвана полиция. Произошли столкновения, и протестующие были вытеснены из здания суда и с площади."
   Ассоциация прогрессивных ученых" устроила большой митинг. Резолюция митинга была отпечатана многотысячным тиражом, и листовки широко разошлись по городу. "Судебная комедия опозорила нашу страну на весь мир, - заявляла ассоциация. - Мы не допустим продолжения этого позора. Дело Чьюза - наше дело, дело нашей чести. Власть, которая постоянно кричит о священном принципе частной собственности, готовится украсть для монополистов великое изобретение, которое изобретатель хотел использовать в интересах народа. Если Верховный суд посмеет принять позорное решение, мы, десять тысяч прогрессивных ученых столицы, предупреждаем: мы защитим профессора Чьюза. Мы не допустим к нему полицейских и иных чиновников, мы станем перед его домом - посмотрим, решится ли наша так называемая демократическая власть обрушить на головы научных работников полицейские дубинки и слезоточивые газы".
   Общественное мнение было настолько возбуждено, что президент республики собрал министров, а господин Докпуллер - советников. После совещания президент республики вызвал по телефону председателя Верховного суда и имел с ним "беседу частного характера".
   Господин Докпуллер уже давно находил, что движение протеста, вызванное этой дурацкой затеей с постаревшей "юной девой", приняло неприличные размеры. Ферн, автор "лучей старости" и организатор судебного процесса, болезненно переживал укоры патрона. Зато Регуар был преисполнен самых радужных надежд. На совещании он не упустил случая осторожно подтолкнуть коллегу к яме.
   - Печать и правительство перестарались, - сердито сказал Докпуллер, возлежавший, как всегда, в своем огромном кресле. - Надо знать меру. Даже в нашей стране. Что вы предлагаете, господа?
   - По-моему, ничего менять не следует, - беззаботно ответил Докпуллер-младший. - Верховный суд имеет право конфисковать лабораторию Чьюза.
   - После письма коммунистических ученых? - прищурившись, спросил отец. - Да и наши "прогрессисты" грозят стать стеной у дома Чьюза. От них можно ждать всего.
   - Ну и что ж? Их разгонят, - запальчиво ответил сын. - До каких пор мы будем оглядываться на наших красных и на Коммунистическую державу? Надоело!
   - Факты не перестают существовать от того, что их не желают, - заметил отец.
   - Так к черту такие факты! - вскричал Докпуллер-младший. - Я давно говорю, что Коммунистическую державу пора раздавить. Довольно с ней церемониться.
   - Джонни, меньше говори! - сказал Докпуллер сыну, как маленькому (хотя ему было шестьдесят). - Ты не кандидат в парламент, а мы не избиратели. Ваше мнение, Ферн?
   Первый советник находился в затруднении. Он понимал положение лучше "наследного принца", но вся беда состояла в том, что ему нелегко было признаться в провале собственного плана. Это было тем более трудно, что Ферн давно разгадал тактику Регуара и ясно видел, что тот ждет удобной минуты, чтобы его утопить...
   - Я все-таки думаю, господин Докпуллер, что сейчас нашу линию трудно изменить, - осторожно сказал Ферн.
   - А вы, Регуар?
   - Я, господин Докпуллер, напротив, за маневренность. Верховный суд, мне кажется, должен удовлетворить апелляцию Чьюза.
   - Нельзя сказать, чтобы ваш план отличался дальновидностью, - язвительно перебил коллегу Ферн. - Отказ в иске Оллис повлечет за собой разные глупые разговоры. Коммунисты молчать не станут. Да и Рони в парламенте... Вот последствия вашего плана...
   - Это последствия не моего, а вашего плана, профессор Ферн! - возразил второй советник.
   - Но и ваш план биржевого краха к цели не привел, - отпарировал Ферн. - В результате моего плана хотя бы "Лига спасения" распалась, а вы и этого не добились.
   Докпуллер медленно переводил взгляд то на Ферна, то на Регуара. В его обычно бесцветных глазах мелькнуло что-то вроде оживления. Казалось, ссора советников развлекала его.
   - Черт возьми, какой-то заколдованный круг! - воскликнул Докпуллер-младший. - И старый приговор не устраивает, и новый не устроит! Я же говорю, эти коммунисты так запутают...
   - Джонни, говори меньше, - снова сказал отец. - Ничего заколдованного. Все просто, господа: старый приговор отменить, нового не принимать. Ясно?
   Господин Докпуллер закрыл глаза. Советники переглянулись и поняли. Как просто, как гениально просто! Какая ясность и острота мысли в таком возрасте! Гениальность патрона на минуту снова примирила их.
   Докпуллер-младший ничего не понял. Что поделать: он уже давно был на положении дофина при слишком зажившемся короле. Но он ничего не спросил и вслед за советниками на цыпочках вышел из комнаты.
   Создавшееся положение заставило Верховный суд поторопиться с решением. Надо отдать справедливость Ношевскому: удачно составленное ходатайство значительно облегчило задачу Верховного суда. Сначала возмущенный Чьюз сам написал заявление в Верховный суд. Он доказывал вздорность иска и научную невозможность мгновенного постарения. Ношевский прочитал и безжалостно сказал:
   - Прекрасная статья! Убедительная! Но для суда совершенно не годится.
   - Разве суд не нужно убеждать? - удивился Чьюз.
   - Не нужно. Для суда важна форма. Позвольте уж мне, профессор.
   Он сел и за две минуты написал. Чьюз прочитал и поразился.
   - Это же абсолютная чепуха, - сказал он.
   - Именно эта чепуха и нужна.
   В своем заявлении Ношевский с большой похвалой отозвался о ведении суда: ответчика все удовлетворяло, он не имеет никаких поводов для протеста. Но после решения суда появился новый казус: поскольку истица признана Эльгой Оллис, следовательно, она состоит в родственных отношениях со своей матерью Люсиндой Оллис. Согласно же точному указанию гражданского процессуального кодекса (раздел такой-то, глава такая-то, статья такая-то) кровные родственники истца, в том случае, если они материально заинтересованы в исходе процесса, не могут выступать в качестве свидетелей на стороне истца. Поскольку во время процесса родство истицы и свидетельницы установлено не было, у ответчика не было и причин для отвода. Ныне же, после решения суда, ответчик заявляет отвод против главной свидетельницы со стороны истицы Люсинды Оллис, как состоящей в кровном родстве с истицей и материально заинтересованной в исходе процесса. Так как решение суда в основном вытекает из показаний этой свидетельницы, ответчик ходатайствует об отмене решения.
   - Боже мой, какая чушь! - снова вскричал Чьюз. - Выходит, я соглашаюсь, что эта старуха - Эльга Оллис?
   - Какое это имеет значение! Важна форма.
   - Как же можно требовать у суда не признавать в этой старухе Эльги Оллис на том основании, что я соглашаюсь с тем, что она Эльга Оллис?
   - Повторяю: это форма, - уже с досадой сказал Ношевский. - Простите, профессор, вы совершенно не разбираетесь в юриспруденции.
   - Ну и черт с ней, с вашей юриспруденцией, - сердито сказал Чьюз. - Видно, она из породы тех же наук, что и экономика Ферна. Делайте, как хотите.
   Ношевский оказался прав. Аргументированное рассуждение Чьюза поставило бы Верховный суд в затруднительное положение. Заявление же Ношевского прекрасно укладывалось во все статьи и потому было признано подлежащим удовлетворению. Верховный суд отменил решение суда низшей инстанции. Дело было назначено на новое рассмотрение. Юридическая правда восторжествовала!
   Итак, сенсационному процессу "о похищенной юности" предстояло повториться! Это была новая сенсация. Интерес к повторному процессу нисколько не уменьшился. Как старушка выкрутится теперь, без мамаши? А если не выкрутится, то крупный скандал неизбежен!
   Опять из всех уголков страны и земного шара в столицу Великании полетели корреспонденты, фоторепортеры, кинооператоры... По мере того как день суда приближался, Чьюза охватывало все большее волнение. На первом процессе он был пассивен. Тогда он попросту не верил в возможность нелепого решения и предоставлял все Ношевскому. А дело было вовсе не в юридических хитросплетениях и даже не в личности старухи-самозванки, а в том, чтобы научно доказать нелепость всех обвинений, доказать, что это действительно обвинения в колдовстве. В этом духе ученый подготовил и написал свою речь.
   По условию с адвокатом Чьюз должен был предварительно знакомить его со всем, что он собирался сказать на суде.
   - Юриспруденция - дело тонкое, - говорил Ношевский. - Вы даже не представляете, какой вред может принести одно неловкое слово.
   Чьюз передал свою речь Ношевскому, который тут же принялся ее читать. Профессор следил, какое впечатление производит она на адвоката. Но у Ношевского не хватило сил дочитать до конца.
   - Любезный профессор! - воскликнул он, складывая рукопись и возвращая ее Чьюзу. - Вы хотите усыпить судей и корреспондентов. Они вам этого не простят.
   Заметив, что Чьюз нахмурился, адвокат поспешил добавить:
   - Прекрасная речь для собрания ученых! Но ведь ученых и без того убеждать не надо. А тут судьи, корреспонденты - какие они ученые? А вы хотите им доказать, что колдовство невозможно!
   - Значит, опять плести ваши юридические сети? - спросил Чьюз. - Вы сами запутались в них.
   - Возможно, теперь и этого не понадобится. Разве вы не заметили, профессор, что ситуация изменилась? Непредвиденные обстоятельства спутали игру с "лучами старости". Движение протеста и у нас и за границей оказалось сильнее, чем ожидали враги. Поэтому Верховный суд и удовлетворил апелляцию.
   - Вы думаете, что они открыто признают свое поражение? - спросил Чьюз.
   - На них это, конечно, не похоже, - задумчиво сказал Ношевский. Признаюсь, мне самому неясно, как они выпутаются из положения. Ясно только одно: проиграть мы уже не можем.
   - Имейте в виду, что я предъявлю встречный иск. Я буду добиваться, чтобы суд разоблачил не только эту мошенницу, но и тех, кто за ее спиной.
   - Боюсь, что это невозможно.
   - Почему?
   - К кому вы обратитесь с иском? К Эльге Оллис? Но суд установит, что старуха - не Эльга. А имя ее нам не известно. Суд, понятно, не может принять иска без указания имени ответчика.
   - А разве суд и власти не обязаны задержать мошенника и установить его имя?
   - Это дело гражданское, частное... Нет, профессор, что ни говорите, а юриспруденция - дело тонкое...
   Наконец настал день процесса. Снова Чьюз прорвался сквозь строй обезумевших фото- и киночудовищ. Снова был переполнен огромный зал.
   И вдруг все изменилось. Новая сенсация перекрыла старую.
   За полчаса до начала процесса на одной из улиц, расположенных неподалеку от здания суда, произошел бой между людьми Брегера и людьми Лагриматти.
   Между этими двумя солидными организациями издавна существовала глухая вражда, время от времени прорывавшаяся на поверхность подобными вулканическими извержениями. Это было не только враждой, но (как это ни странно в нашем веке!) чем-то вроде кровной мести. Широкая публика не понимала, что лежит в основе этой борьбы. Было ясно лишь, что где-то пути обеих мощных организаций пересекались. Общество Брегера имело универсальный характер, организация же Лагриматти, - как показывало само ее название: "Общество содействия и охраны торговли", - была более специализированной. Она обслуживала мелкую и среднюю торговлю. Предприниматели этих отраслей все поголовно состояли членами общества и с большой похвалой отзывались об организаторских способностях Лагриматти. С его появлением навсегда отошли в прошлое те мрачные времена, когда владельцу магазина приходилось платить двадцати мелким организациям, охраняющим торговлю, и когда, несмотря на это, витрины то и дело вылетали и товар выбрасывался на улицу, потому что не было заплачено двадцать первой конкурирующей организации. Лагриматти сумел объединить все эти враждующие мелкие силы в мощный синдикат, убрал и отправил к праотцам непокорных, превратил сговорчивых в своих помощников, контролеров, агентов и ввел твердую таксу. После этого в торговле воцарились порядок и благоденствие: каждый хозяин, вступая в "Общество содействия и охраны торговли" и аккуратно внося причитающиеся взносы, был действительно уверен в безопасности своего предприятия.
   Но Брегер, организация которого, понятно, была еще более мощной, хотел во что бы то ни стало проделать с обществом Лагриматти то же самое, что тот сделал со своими мелкими конкурентами. Однако орешек оказался не по зубам. Лагриматти хотел оставаться полноправным хозяином в своем деле и не шел в синдикат Брегера. Это и породило смертельную вражду между двумя достойными свободными предпринимателями.
   В последнее время она как будто заглохла. Поэтому новая вспышка застигла врасплох и публику, и прессу. Тем оглушительней была сенсация!
   Через полчаса "Горячие новости", "Рекорд сенсаций" и все другие газеты вышли с аншлагами через всю полосу:
   БОЛЬШОЕ СРАЖЕНИЕ БРЕГЕР - ЛАГРИМАТТИ
   Полагают, что потери обеих сторон велики. На поле сражения остались два подбитых и сгоревших броневика.
   Из посторонней публики убито четверо, ранено десять. Можно ожидать новых столкновений.
   Ниже располагалось два больших портрета: господин Брегер, пожилой человек в темном костюме, с острым, худым, аскетическим лицом средневекового монаха, и господин Лагриматти, молодой красавец южного типа с ослепительной улыбкой, с черными вьющимися волосами, в светлом клетчатом спортивном костюме, за рулем своего автомобиля.
   Газеты сообщали, что стычка возникла совершенно неожиданно. Оба броневика обстреляли друг друга из пулемета, а пехота залегла на тротуарах и вела перестрелку из пистолетов-автоматов. Среди публики возникла паника. Броневики были вскоре подбиты и загорелись. Исход сражения остался неясен, так как, отступая, противники, как обычно, увезли своих раненых и убитых. Подоспевшие на поле сражения полицейские бронированные автомобили уже не застали сражавшихся. Улица была безлюдна, только раненые из случайной публики стонали в лужах крови Санитарными машинами они были развезены по госпиталям. Четверо убитых доставлены в центральный морг. Личность двух убитых мужчин устанавливается. Личность женщин установлена - это известная по недавнему процессу Люсинда Оллис и старуха, именуемая ее дочерью Эльгой Оллис. По-видимому, обе они ехали на заседание суда. Мимоходом сообщалось, что суд за неявкой истицы дело слушанием отложил.
   Через час вышли новые экстренные выпуски:
   БРЕГЕР ЗАЯВИЛ, ЧТО ОН ЗАСТАВИТ ЛАГРИМАТТИ ПОДЧИНИТЬСЯ
   ЛАГРИМАТТИ ЗАЯВИЛ, ЧТО ОН НЕ УСТУПИТ
   ОБОСТРЕНИЕ БОРЬБЫ НЕИЗБЕЖНО
   Репортеры, явившиеся за интервью на загородную виллу Брегера, застали предпринимателя в его домашней церкви. Шла заупокойная месса по погибшим в столкновении брегеровцам. Журналисты были допущены в небольшую уютную церковь, отделанную черным деревом. Это позволило им сделать интереснейший снимок: коленопреклоненный господин Брегер молит об упокоении невинных душ, погибших за правое дело. Господин Брегер очень религиозен: в его церкви ежедневно совершаются службы, на которых он присутствует со своей семьей (снимок: молодая пышная дама, рядом очаровательные мальчик и девочка). Господин Брегер жертвует крупные суммы церковной организации "Христовы овечки", членом которой он состоит.
   После вступления следовало интервью. Господин Брегер заявил, что в наш век прогресса все стремится принять монументальные формы предприятия, города, небоскребы... Всякий, препятствующий этому историческому движению, является жалким реакционером, который будет безжалостно сметен с дороги. Такие мелкие организации, как "Общество содействия и охраны торговли", просто смешны. Но войдя в мощный синдикат Брегера, они приобретают настоящую силу. И он, Брегер, заставит Лагриматти понять это.