Розвал Сергей. Лучи жизни

   Он подходит к прожектору, открывает его, вынимает трубки, рассматривает их... Ну, конечно, ток был слишком силен, он никогда не включал такого... Выдержав только мгновение, трубки сгорели, произошло короткое замыкание. Но и этого мгновения для лучей оказалось достаточно, чтобы убить человека.
   Чьюз подходит к щиту, вставляет новый предохранитель и включает свет.
   Все так же спокойно он садится в кресло и погружается в глубокую задумчивость.
   Если бы полчаса назад ему сказали, что он способен убить человека, он не поверил бы. Он - убийца! Но сейчас он не чувствовал ни раскаяния, ни ужаса, ни даже просто неловкости. О, если бы Меллерт пошевелился, он снова убил бы его! Значит, иногда можно и убить? Нужно убить? Значит, это совсем не то, что говорят философы, моралисты...
   Он думал о лучах. Не "лучи жизни", а "лучи смерти"! Конечно, Докпуллер и Мак-Кенти не оставят его в покое. Он убил одного - они пришлют за лучами тысячи. Еще бы - "сверхмощное оружие"!
   Договор лежал на столе. Все его возмущение обратилось против этой бумажки. Он ее подписал! Позор! Чьюз в бешенстве схватил ее и разорвал на мелкие клочки.
   Но тут же он вспомнил, что в сумке Меллерта лежат еще два экземпляра. Он вынул их, разорвал один и вдруг остановился: что он делает? Ведь это же обвинительный акт против Докпуллера! Он предъявит его собранию ученых. Как иначе он докажет, что они предлагали ему? Как оправдает убийство Меллерта?
   Он аккуратно сложил уцелевший лист и спрятал его в потайной сейф, где хранились чертежи.
   Надо было убрать труп. Никто не должен знать, что "лучами жизни" убит человек. Если подвергнуть его облучению, он сохранится дольше обычного. Потом, после собрания, он решит, что с ним делать.
   3. Западня
   ...Именно потому, что я был человеком, когда мне это ничего не стоило, нужно, чтобы я оставался им, когда мне это может стоить всего.
   Ж. Ренар. "Дневник"
   Всю ночь Чьюз не спал. Металлическая дверь в лабораторию была закрыта. И все же моментами он чутко прислушивался, не ворвались ли в его дом сообщники Меллерта?
   Утром раздался телефонный звонок: спрашивали Меллерта. Откуда? Из студенческой охраны. Действительно ли охрана или сообщники Меллерта? А может быть, это одно и то же? Чьюз уже ничему не верил.
   Он ответил, что Меллерт уехал вчера вечером в город и не вернулся.
   Немного позже опять справлялись о Меллерте. Охрана или они?
   Потом звонил Ношевский. Он сообщил об исчезновении Меллерта. Возможно, враги что-то замышляют...
   Снова позвонили из штаба охраны. В связи с исчезновением Меллерта, штаб решил усилить охрану дома Чьюза. Прибыл вооруженный отряд. Чьюз не возражал. Но двери он не открыл и из лаборатории не вышел.
   Так началось второе самозаключение Чьюза. Собрание ученых должно было состояться через два дня, и Чьюз решил до этого не выходить из лаборатории.
   О Меллерте больше не справлялись, очевидно, они знали, на что он шел, поняли, что с ним случилось.
   Под вечер телефон снова зазвонил. Чьюз колебался: брать трубку или нет?
   На этот раз звонила Луиза. Джо пропал. Ушел, как всегда, с няней погулять и пропал. Луиза рыдала, и Чьюз с трудом ее понимал. Разумеется, она заявила в полицию, звонила во все больницы, в морги. Может быть, несчастный случай. Она с ума сойдет...
   Чьюз уже не слушал. Все стало ясно. Вот оно! Началось! Он не сомневался, что это были они!
   Ночью Чьюз то впадал в тяжелое забытье, то просыпался в холодном поту. Нет, лучше вообще не ложиться! Он зажег свет.
   Едва дождавшись рассвета, он позвонил Луизе. Ничего нового.
   Через два часа позвонила Луиза. Ее вызвали по телефону, с ней говорили. Джо украден. Чтобы выкупить его, нужно пятьдесят тысяч. Где их взять?
   У Чьюза отлегло от сердца. Обыкновенная кража!
   - Луиза! - радостно закричал он в трубку. - Успокойся! Приезжай за чеком...
   Луиза приехала и рассказала подробности. Ей звонили, сообщили о том, что Джо в полной безопасности. Ей позвонят еще, чтобы назначить время и место для передачи денег... Затем к ней явились репортеры. Они уже откуда-то узнали. Пришлось рассказать им...
   Чьюз выписал чек, и успокоенная Луиза уехала.
   Едва дверь за ней закрылась, раздался телефонный звонок. Мягкий мужской голос просил профессора назначить час и место для важного делового свидания. Желательно сегодня же.
   Они!
   Нет, профессор занят, он не может выйти из лаборатории.
   Профессору нечего беспокоиться: безопасность ему гарантируют...
   - Кто гарантирует?
   - Вы знаете...
   - Не желаю знать!..
   - Однако речь идет о Мышонке.
   Джо!
   - Вы получите деньги у матери.
   - Еще одно условие. Более важное. Мать не должна знать.
   - Я слушаю.
   - Где Фиалка? Вы, конечно, тогда слушали, - знаете, кто это...
   Они!
   - Фиалки нет! - твердо сказал Чьюз.
   - Совсем нет?
   - Совсем!
   - Забудем о ней. Нас интересует другое. Вы понимаете, профессор?
   - Не хочу понимать!
   - Тогда с Мышонком будет то же, что и с Фиалкой.
   - Подождите... дайте подумать... до завтра.
   - Пожалуйста, пожалуйста... Часов до десяти утра, не правда ли? Чтобы завтра же можно было все уладить. Но это - последний срок. Разговор, конечно, остается между нами. Понятно? Иначе Мышонок...
   Итак, он должен решать... Но разве это можно решить? Что делать?
   Он вспомнил о пятидесяти тысячах. Зачем они Докпуллеру? Чепуха! Значит, не Докпуллер?
   Он догадался: это просто маскировка. Кто подумает, что дело в "лучах жизни"? Кто подумает о Докпуллере? Обыкновенная кража! Газеты, конечно, уже сообщили о пятидесяти тысячах.
   Снова зазвонил телефон.
   - Дедушка, ты? Я скоро к тебе приеду. Мы заехали с няней к одному дяде. Он добрый. А какой у него заводной паровоз! Он подарил мне его. Как настоящий, только меньше!
   - Джо, Джо! - закричал Чьюз, но в трубке раздался уже знакомый мужской голос:
   - Вашей невестке пришлось рассказать о втором условии. Посоветуйтесь с ней.
   Чьюз понял, что его окружают со всех сторон.
   4. "Детский король" Том Айртон
   Я в Ниле младенцев топить не велю,
   Как фараоны-злодеи.
   Я, как Христос, люблю детей...
   Г. Гейне. "Аудиенция"
   Так как Великания была не монархия, то в ней и не было одного короля. Королей было много. Том Айртон считался "детским королем".
   Трудно сказать, почему он стал именно "детским королем". Но кто объяснит, почему Блэйк стал "мясным королем", а Бурген - "королем покойников"? Главное быть "королем", а на чем зарабатывать - на нефти, мясе, покойниках или детях не все ли равно?
   Может быть, Айртон выбрал свою специальность потому, что, брошенный родителями с детства, он скитался по людям и с юности хорошо узнал жизнь. Он понял, что глупая природа совсем не сообразуется с материальным положением людей. У бедняков, которым и одного-то ребенка нечем прокормить, дети плодятся, как кролики. А в почтенной богатой семье порой и капитала некому завещать. Том Айртон решил, что эти несообразности природы необходимо исправить.
   Начал он робко, с пустяков, а теперь его фирма гремела, филиалы имелись во всех крупнейших городах страны. У него всегда были в наличии здоровые веселые дети любого пола и возраста, по умеренным ценам. Он задушил мелких конкурентов. Здоровье его ребят гарантировалось медицинскими свидетельствами первоклассных врачей. А цены в самом деле были умеренные (много ли возьмешь за такой товар?). И все-таки Том Айртон быстро разбогател - сырье он скупал еще дешевле. Если в семье растет куча ребят, а отца нет или он без работы, право же, одного или двух уступят за бесценок. Хотя мать и обливается при этом горькими слезами - женская слабость! - но на агента-спасителя она смотрит все-таки благодарными глазами. По крайней мере, Том Айртон был уверен в этом. Разве он не облагодетельствовал и семью и ребенка? Во всяком случае, он никого ни к чему не принуждал: хотите продать ваших детей - продавайте, не хотите пусть они умирают голодной смертью. Договор о "передаче" ребенка составлялся по форме и заверялся нотариусом. Закон прежде всего!
   Когда положение фирмы "Том Айртон" упрочилось, она расширила свою полезную деятельность. Теперь она уже могла позволить себе покупку детей не только существующих, но и ожидаемых. Естественно, что в этом случае расценки снижались. Сначала платился задаток, а остальная сумма выдавалась после рождения ребенка. Айртон гордился тем, что помогает будущим матерям.
   Впоследствии, когда фирма "Том Айртон" выросла в огромное коммерческое предприятие, владелец ее несколько пересмотрел свои взгляды на законность. В сущности, что такое законность? Условность, не больше. Есть же страны, где вполне законная торговая деятельность фирмы "Том Айртон" была бы вообще невозможна. Смешно сказать, но там это считалось бы преступлением!
   Словом, Том Айртон стал философом. Теперь в его приюты-базы поступали дети не только купленные, но и - как бы это сказать по-деловому? - взятые взаймы. Конечно, их возвращали родителям, но, понятно, за известное вознаграждение; в цивилизованном обществе всякая услуга должна быть оплачена.
   Справедливость, однако, требует отметить, что этим способом фирма "Том Айртон" добывала детей только в богатых семьях, которым ничего не стоило заплатить несколько тысяч за своего ребенка. Господин Айртон даже считал, что его деятельность помогала формированию нормальной семьи. Известно, что люди начинают по-настоящему ценить вещь, когда ее теряют и тем более когда платят за ее возвращение хорошую цену.
   Кроме того, Айртон был убежден, что это стимулирует не только любовь родителей к детям, но и любовь детей к родителям. Право же, любить родителей за то, что они произвели тебя на свет, - по меньшей мере странно. Подумаешь, велика заслуга! Но если за тебя не поскупились заплатить несколько тысяч - это уже действительно достойно любви и уважения. К тому же, это воспитывает в детях послушание: если отец тебя еще и купил, то он твой хозяин и его надо слушать...
   Таковы были морально-философские предпосылки деятельности Тома Айртона.
   Айртон создал первоклассные базы-приюты, в которых удобно было содержать детей. Огорченный отец представлял себе мрачную картину: его наследник валяется в темном подвале, связанный по рукам и ногам. Он и не догадывался, что его отпрыск беспечно резвится с такими же сорванцами на солнечной лужайке одной из баз всемирно известной фирмы "Том Айртон". Только полиция очень хорошо знала об этом. Следовательно, Том Айртон мог быть совершенно спокоен. Конечно, закон неподкупен - тем дороже надо платить его слугам.
   И Чьюз не мог, конечно, догадаться, где Джо.
   Том Айртон не поймал мальчика на улице, не набросил ему на голову мешок, не всунул кляпа в рот. К бульвару, где Джо гулял со своей няней, подъехал изящный автомобиль. Любезный шофер передал няне записку от мамы Джо. Мама писала, чтобы они на этой машине ехали к одному дяде, она подъедет туда позднее. Так Джо оказался у старого дяди. Правда, мама почему-то не приехала, он уже немного соскучился по ней, но все-таки ему было весело.
   Дядя относился к нему с большой сердечностью. Джо был очень выгодный клиент. Назначенная за него сумма во много раз превышала таксу.
   Айртон отвел Джо отдельную комнату, завалил его игрушками, книжками, картинками, подарил паровоз и игривого пушистого котенка.
   Правда, он не одобрял телефонных разговоров мальчика с родными. Он считал, что это ни к чему. За мальчика и так заплатят. Однако он был очень доволен, когда Джо рассказывал родным о том, как ему хорошо в гостях у доброго дяди.
   Дело в том, что господин Айртон действительно был очень добр. Да и кого не сделала бы добрым многолетняя работа с детьми! Надо было видеть, как, сидя среди своей детворы, дедушка Том счастливо улыбался, гладил детские головки и ласково пошлепывал шалунов, забиравшихся к нему на колени.
   Том Айртон отлично изучил детскую натуру! Он никогда не вмешивался в драки мальчишек. Он понимал, что мальчику свойственна воинственность и ее надо в нем воспитывать. "А ну-ка, Боб, дай сдачи Фреду!" - кричал он в азарте. Понятно, он и его помощники следили за тем, чтобы все было прилично и чтобы ребята не калечили друг друга (убытки!). Но он охотно позволял Бобу поставить легкий фонарь Фреду, а сам в это время размышлял: "Боже мой, есть же на свете чудаки, воображающие, будто когда-то не станет войн. Посмотрели бы они на детей".
   Том Айртон, как уже сказано выше, был философ. К сожалению, в этой области он оставался лишь талантливым дилетантом. Поэтому он никогда не узнал, что эти его размышления совершенно совпадали с некоторыми тезисами знаменитого трактата "О природе человека", принадлежавшего перу доктора философии Сэмсама. В этом объемистом труде Том Айртон мог бы с сочувствием прочесть такие строки: "Драки детей - вот неопровержимый аргумент против беспочвенных и вредных мечтаний об исчезновении войн. Увы, война так же необходима природе человека, как воздух, пища и деньги".
   Именно из-за философского склада своего характера Том Айртон остался холост и бездетен. "Зачем мне жена? - говорил он. - Ссориться? У меня добрый характер. Детей рожать? Я их могу купить сколько угодно". Правда, он остался и без детей. Не одного хорошего мальчика он уже присмотрел для себя, но на хороших ребят всегда был спрос и приходилось уступать их покупателям.
   Словом, Том Айртон был переполнен добродетелями. Он был свободолюбив ("Дайте каждому свободу делать свои прибыли"), но не вольнодумен. Он признавал равенство людей, но с разумными ограничениями ("Господь бог для того и создал одних белыми, других черными, чтобы никто не посмел вообразить, будто все равны"). Он был в меру прогрессивен и в меру консервативен и даже клуб для себя выбрал такой, в названии которого очень удачно сочетались демократия, консерватизм и романтика: "Свободолюбивый троглодит". Он был религиозен, но не фанатичен: будучи членом церковной организации "Христовы овечки", он искренне верил, что только "овечки" внидут в царствие божие, но это не мешало ему иметь деловые отношения и с инакомыслящими. Он голосовал за ту политическую партию, победа которой приносила более благоприятную конъюнктуру для фирмы "Том Айртон". Он субсидировал "Орден рыцарей великанского духа". Являясь горячим патриотом, он в то же время был и космополитом, то есть считал, что Великания - для стопроцентных великанцев, а остальные страны - тоже для них. Он был убежден, что те народы, которым не посчастливилось родиться великанцами, ждут мудрого руководства Великании, а мешают этому только козни красных. Но скоро красных уничтожат - и тогда фирма "Том Айртон" откроет свои филиалы по всей вселенной. Короче говоря, господин Том Айртон был идеальным воплощением великанского образа мыслей.
   Обидно, что Луиза Чьюз ничего не знала о Томе Айртоне и не подозревала, в каких надежных руках находится ее Джо. К сожалению, она всецело пребывала во власти устарелых представлений о кровожадных похитителях детей в стиле Чарльза Диккенса.
   5. Мать, ребенок и человечество
   Я не хочу быть права, мне не нужна правота... Мне нужны мои дети.
   К. Чапек. "Мать"
   Луиза переходила от отчаяния к бурной радости и от радости снова к отчаянию... Но это было то отчаяние, которое не обессиливает человека, а удесятеряет его силы. Она готова была бежать на край света и драться со всем миром. Но куда бежать? С кем драться?
   Узнав о том, что Джо жив, Луиза обезумела от счастья. Полученные от Чьюза пятьдесят тысяч жгли ей руки. Она горела от нетерпения отдать их. Но телефон молчал - и отчаяние снова охватывало ее: "Вдруг с Джо что-нибудь случилось?"
   Она почти не отходила от телефона, не отводила от него глаз, точно гипнотизируя его.
   Когда звонок наконец раздался и в трубке зазвучал голосок Джо, она сделала страшное усилие, чтобы не лишиться чувств. Вцепившись одной рукой в край стола, другой она все плотнее прижимала трубку к уху. Боясь перебить Джо, она только повторяла:
   - Джо... мальчик... Мышонок.
   А Джо лепетал, что ему хорошо, что паровоз - как настоящий, что дядя очень добрый, но почему мама так долго не едет, она же обещала... И когда он заплакал, она снова сделала над собой отчаянное усилие, чтобы не лишиться чувств.
   - Джо, я сейчас приеду. Потерпи, голубчик! Позови скорее дядю... Джо!.. Джо!..
   Но трубка умолкла. Луиза соединилась с телефонной станцией, негодовала, доказывала, требовала. У нее спросили номер телефона, и они поняла, что опять нужно ждать...
   И опять продолжалась эта жестокая игра с телефоном. Он и для нее превратился в орудие пытки.
   Она сразу узнала прежний голос, он не переставал звучать в ее ушах. Да, она готова внести пятьдесят тысяч, сейчас же, сию же минуту. Куда идти? Но голос говорил еще о каком-то условии.
   - Какое условие?
   Она была готова на все.
   - Профессор знает. Поговорите с ним...
   Больше ей ничего не сказали. Она помчалась к старику. Он готовился к этому разговору и все-таки испугался, увидев ее глубоко запавшие глаза, ее лицо, осунувшееся от мучительной борьбы отчаяния и надежды.
   - Отец... они сказали... еще одно условие...
   Она задыхалась.
   - Они объяснили, какое? - спросил Чьюз.
   Инстинктом матери она поняла, что нужно солгать.
   - Сказали...
   - Они объяснили, зачем им лучи?
   - Лучи? - испуганно воскликнула Луиза.
   Чьюз понял, что она ничего не знала. Ну, конечно, они не рискнули заговорить об этом по телефону. Впрочем, все равно: разве он сумел бы скрыть от нее?
   Луиза уже овладела собой.
   - Не все ли равно, отец? Они вернут Джо. Отдайте им лучи. На что они вам?
   Чьюз молчал.
   - Они убьют Джо... - чуть слышно сказала Луиза и сама испугалась, что посмела произнести эти слова вслух.
   - Лучи нужны им для войны. Я хотел спасти человечество, а они хотят уничтожить его.
   - На что мне человечество, если не будет Джо?..
   Ему нечего было ответить матери.
   Заметив, что он колеблется, Луиза схватила его за руку, крепко сжала ее и торопливо заговорила:
   - Отец, вы любите Джо! Вы не хотите убить его.
   Он молчал, сгорбившись в своем кресле и закрыв глаза рукой.
   - Вы - убийца! Вы - убийца детей! - Луиза выпрямилась, глаза ее заблестели ненавистью. - Вы мечтали спасти человечество, а убили собственного внука. Вы сыноубийца! - Но вдруг она упала на колени и обняла его ноги. - Отец, простите! Я схожу с ума от горя. Вы добрый... Вы любите Джо... Спасите его...
   Она уткнулась лицом в его колени. Плечи ее сотрясались от рыданий.
   Старик испытывал к ней любовь, жалость, нежность, но что он мог сделать?
   - Луиза, милая, пойми, я люблю Джо, я готов спасти его, готов всем пожертвовать, готов отдать за него жизнь, но это... Не могу, пойми, не могу... Не имею права...
   - Не можете? - Она задыхалась. - Значит, не любите! Я не отойду от вас, я буду около вас дни и ночи, я изойду слезами, я вымолю у вас Джо!
   - Луиза, прекрати эту пытку. Пойми, если бы я мог...
   - Вы - зверь! - Она отшатнулась от него. - Я не верю вам! Что вам до человечества! Разве вы можете любить человечество? Вы не любите даже собственного внука!
   Пошатываясь, она отошла к стене, опустилась на пол и беззвучно зарыдала.
   Чьюз не пытался ее утешить. Чем он мог утешить ее? Она хотела только одного, и все его утешения могли лишь оскорбить ее.
   Сгорбившись, молча сидел он в своем кресле. Молча стояли вокруг созданные им металлические чудовища. Они мучили эту женщину, мучили его, из-за них должен был погибнуть маленький Джо. Неужели он сам создал их? Пусть будет проклят тог час, когда он это сделал!
   6. Единоборство со смертью
   Не признаю я науки, которая лечит... Науки и искусство, когда они настоящие, стремятся не к временным, не к частным целям, а к вечному и общему.
   А.П. Чехов. "Дом с мезонином"
   После дождя в воздухе еще плавают маленькие капельки... По саду несется бурный ручей. Бумажные кораблики качаются на его волнах. "Дедушка, дедушка, кораблики плывут!" - кричит Джо, прыгает, визжит и восторженно хлопает в ладоши... Но это уже другой, первый Джо, его сын... "Мой Джо давно умер!" удивляется старик, и редкие слезы катятся из-под сомкнутых век по его сморщенным щекам.
   Чьюз полулежит в своем кресле. Тяжелое забытье охватило его. Голова упала на грудь, руки со вздувшимися жилами беспомощно-жалко лежат на коленях...
   Рядом с Джо он видит свою жену Эвелину. Она тоже жива. А он, Эдвард Чьюз, совсем молод, он еще студент... Тяжелое, но прекрасное время! Правда, приходится потуже стягивать пояс: трудно и учиться и зарабатывать в одно и то же время. И все-таки, черт возьми, хорошо: он молод, полон энергии, полон любви к науке и к Эвелине. Он чувствует, он знает, что эта любовь поможет ему преодолеть все препятствия...
   Он - молодой врач. Конечно, он предпочел бы заниматься научной работой, а не лечением случайных пациентов. Но он должен зарабатывать на жизнь. У него жена, она ждет ребенка.
   К сожалению, пациентов мало... Он слишком молодой врач, у него еще нет имени. Его отец - мелкий конторский служащий - умер, когда Эдварду исполнилось всего пятнадцать лет. С тех пор он предоставлен самому себе.
   Джо - какой это был живой ребенок! В год он уже бегал; падал, ставил себе шишки, но почти никогда не плакал.
   Ему не исполнилось еще и двух лет, когда налетела эта страшная эпидемия детского паралича. Не только он, молодой врач, но и старые заслуженные профессора оказались перед ней студентами первого курса. Жестокая болезнь внезапно проникала в семьи и жадно набрасывалась на свою жертву. Иногда она выбирала одного ребенка, иногда косила всех подряд. Одни умирали, другие выживали, но редко они оставались прежними детьми - большей частью они превращались в маленьких парализованных калек.
   Эвелина и Эдвард ничего не говорили друг другу, но с одинаковым ужасом ждали своей участи. "Но почему же обязательно Джо?" - думал Эдвард.
   Страшная гостья появилась в соседней квартире. Не взяв ни одной вещи, они в панике бросили свою квартиру, бежали за город и поселились в одиноком домике, вдали от людей, как новые Робинзоны. Эдвард даже бросил практику ведь было неизвестно, как болезнь распространяется. Он почти ничего не зарабатывал, и семья жила на небольшие сбережения, доставшиеся Эвелине в наследство от тетки.
   Летнее солнце и сосновый простор прекрасно действовали на Джо. Мальчик выглядел превосходно. А через месяц он заболел, и еще через неделю они его похоронили.
   Старый Эдвард Чьюз неподвижно полулежал в кресле, и скупые слезы ползли по его щекам.
   Молодой Эдвард Чьюз шел за гробом своего маленького сына. Стройные стволы сосен распространяли крепкий аромат смолы, ярко светило летнее солнце, оглушительно звенели кузнечики, разноцветные бабочки, гоняясь друг за другом, суетливо порхали с цветка на цветок.
   Среди этого пышного великолепия цветущей природы медленно ползла маленькая процессия: детский гроб на катафалке, две лошади в нелепом похоронном убранстве, возница в столь же нелепом, бутафорском цилиндре, отец, мать.
   Эдвард Чьюз никогда не был религиозен, но теперь природа казалась ему храмом, в котором звучит неумолчный гимн Всеобщему разуму. Как же этот Всеобщий разум допустил смерть Джо?.. Нет, человеку остается рассчитывать только на свой разум. Но как он жалок, как жалок сам человек!.. Маленький Джо так и не успел стать человеком... Человеческая жизнь продолжительностью в два года... Как бессилен разум, как бессильна наука!
   После похорон они вернулись в затихший домик и боялись посмотреть друг другу в глаза. Эдвард думал, что Эвелина сойдет с ума. Нет, она не плакала, она только молчала, слишком много молчала... А через два года она весело смеялась, подбрасывая в воздух маленького Эрни. Все-таки жизнь - удивительная вещь. Все способен пережить человек, кроме своей смерти!
   Эрни заболел, когда ему было четыре года. Ничего особенного: "нормальная" детская скарлатина. Эдвард был уже врачом с большим опытом, но он не знал, что ему делать с сыном. Приглашенные врачи и профессора только неодобрительно покачивали головой: форма болезни оказалась тяжелой. Неужели и Эрни погибнет?
   Эвелина обезумела: она вцепилась в сына. Дни и ночи она не отходила от него. Мать сделала то, чего не могла сделать наука. Эдвард был глубоко убежден, что именно Эвелина спасла Эрни. Но все пережитое окончательно подорвало ее силы. Хотя открывшийся через год туберкулез не мог иметь прямой связи ни со смертью Джо, ни с болезнью Эрни, Эдвард был уверен, что он развился так бурно потому, что упал на подготовленную почву.
   Эдвард и без того любил сына, но после смерти жены он перенес на него всю свою любовь. В маленьком Эрни жили для него и Эвелина, и Джо. Второй раз он так и не женился. Врач, уже со средствами, он полностью отдался науке. Но и в науке были для него все те же Эрни, Эвелина, Джо. Болезни и микробы стали для него не просто объектом холодного исследования, а личными врагами. Всю жизнь не мог он освободиться от ужаса того дня, когда скорченное тельце двухлетнего Джо в страшных конвульсиях боролось со смертью. Врач, видевший сотни смертей, он так никогда и не примирился с ними. С ужасом смотрел он на каждую новую смерть, в каждом умершем ребенке видел Джо, в каждой умершей женщине Эвелину.
   Двадцать лет он искал средство против ненавистных ему врагов - болезни и смерти. Неужели же он нашел это средство только для того, чтобы погиб второй Джо, которого он любил не меньше, чем первого?
   ...Резко затрещал телефон. От профессора потребовали ответа. Что он мог сказать? Он ничего так и не решил.
   Издали продолжал звучать голос Эвелины: "Сбереги Эрни!" Маленький Джо кричал: "Дедушка, кораблики плывут!" У стены на полу все в той же позе сидела Луиза и смотрела на него расширенными от ужаса глазами. Она поняла, что значил этот звонок...