Русанов Владислав. Бронзовый грифон

   Все это Кир, конечно, знал, но однобоко, с позиции гвардейского офицера. Теперь он имел возможность изучить нелегкую, но веселую жизнь наемников изнутри.
   Покинув окрестности Великого озера, отряд Кулака остановился в первом по тракту городке Вельзы. Название его Кирсьен долго запоминал, но оно так и не отложилось в памяти. То ли Топольки, то ли Ясеньки… Там они просидели безвылазно почти десять дней. Пили вино, щупали служанок в гостинице и задирали местных мужчин. Кстати, кузнецу, считавшемуся записным силачом, Мудрец походя сломал руку. Левую. Чтобы бедняга как можно быстрее вернулся к работе.
   Киру тоже пришлось как-то сцепиться с тремя мальчишками из купеческих сынков. Они подкараулили его в переулке позади харчевни, когда бывший гвардеец возвращался от хорошенькой служанки. Наверное, девчонка дала им от ворот поворот после появления в городке бравых военных. Что ж, если и в любви они были такими же умельцами, как в драке, ее можно понять. Кирсьен справился с купчиками без труда, даже не вынимая подаренный Кулаком меч из ножен. Одному перебил запястье, а второму выбил пару зубов. Когда папаши, возмущенные учиненной над их чадами расправой, подали жалобу в магистрат, вмешалась Пустельга, которая от скуки охмуряла городского судью. Дело замяли, а Кир отделался обещанием напоить своих товарищей с первого же жалования, если таковое будет получено от имперских вербовщиков.
   Беззаботная жизнь продолжалась, пока в городок не прибыла еще одна компания наемников. Вел ее некий Ормо по кличке Коготок, оказавшийся, несмотря на уменьшительное прозвище, широкоплечим здоровяком с кривыми ногами и рваным, плохо зажившим шрамом на правой щеке. После Кир узнал, что эту рану оставили когти боевого кота, которого Ормо на спор задушил голыми руками. Дело было в Дорландии, где очень в чести кошачьи травли, пьяный кондотьер повелся, что называется, «на слабо». С ним приехали восемь человек. На вид — все опытные вояки, хотя Мелкий не очень уважительно отозвался о выправке и посадке некоторых из них.
   Кир ожидал чего угодно от встречи кондотьеров. Он наслушался довольно много нелестных отзывов о нравах наемников, еще когда служил в гвардии. Но, вопреки его ожиданиям, Ормо и Кулак не стали выяснять отношения в потасовке или разыгрывать главенство в кости. Они просидели вечер за кувшином (впрочем, за пятью кувшинами, если быть точным), и наутро Коготок при всех признал верховенство Кулака. Отряды объединились и на следующий день направились по дороге на запад.
   День. Ночь. День. Ночь.
   В следующем городе они нашли то, что искали, — вербовочный пункт.
   После подписания всех необходимых бумаг, Кулак получил право набирать людей на службу его императорского величества, а в довесок, что заинтересовало всех наемников гораздо больше, мешочек с золотом. Полсотни солидов.
   Мелкий и Бучило, человек из компании K°готка, предлагали устроить кутеж, но Кулак и Ормо живо приструнили подчиненных. Деньги потратили на новые кожаные палатки, четыре котла, целый ворох запасных путлищ, поводьев, ремешков оголовья, недоуздков. Мудрец закупил едва ли не мешок корпии, льняных бинтов, бутылочек с барсучьим и гусиным жиром, облепиховым маслом, кисетами с измельченной корой дуба, сушеными ягодами черники, крушины, земляники. Наемники готовились к долгому походу, в котором следует продумать заранее любую мелочь.
   Покончив с заготовкой припасов, они разбили лагерь на въезде в город. Старший кондотьер прибил на ближайший тополь лист пергамента с изображением кулака. Ниже, прямо на стволе, он вырезал стрелку, указывающую направление к биваку. Теперь каждый наемник, путешествующий в одиночку или в компании двух-трех приятелей, знал, что ему предлагают присоединиться к отряду, возглавляемую опытным и закаленным во многих сражениях воином.
   На обочине, как смеясь говорил Коготок, они прожили десять дней. За это время численность воинства Кулака увеличилась до пятидесяти шести бойцов. Не все из них могли похвастаться шрамами и наградами, полученными за выигранные сражения. Кто-то решил в первый раз приобщиться к нелегкому хлебу наемного воина. С ними усиленно занимались. Кир и Пустельга — верховой ездой, Мудрец и Ормо — фехтованием.
   Люди, входящие в состав банды (Кулак сказал, что они теперь имеют право так называться), сильно различались по возрасту: от восемнадцати до пятидесяти с лишним лет. Каматийцы и окраинцы, литийцы и аруниты. Больше всего, конечно, уроженцев Вельзы. Трое выходцев из Тьялы, среди которых Кир с облегчением не нашел ни одного знакомца или земляка. Вот дроу был всего один — Белый.
   На двадцатый день месяца Лебедя Кулак устроил смотр отряда, пригласив на него старшего вербовщика. Увиденное, очевидно, удовлетворило имперского чиновника. Он выдал еще сотню солидов и новую бумагу, в которой закреплял за Кулаком право принимать на службу и увольнять любого, выказавшего на то желание, а также предписание идти к Арамелле, где поступить в распоряжение господина генерала, благородного Риттельна дель Овилла.
   Утро двадцать первого дня того же месяца встретило колонну всадников уже в пути.
   Каких-то десять ночевок, и вот перед глазами уроженца гористой Тьялы предстала величайшая река материка. Широкая гладь Арамеллы уходила едва ли не до горизонта. Лишь темная неровная полоска вдалеке указывала на существование противоположного берега.
   — Что рот раскрыл? — толкнула парня локтем в бок Пустельга. И вдруг расхохоталась. — Слышите, парни, он ведь в первый раз Арамеллу увидел!
   Мелкий и Ормо Коготок заржали, пугая коней. Мудрец пожал плечами, словно говоря: «Ну и что тут такого?» А Кулак вытащил изо рта трубку-носогрейку, раздраженно бросил:
   — Что ты достаешь парня? Смотри мне…
   — Что — смотри?! — возмутилась воительница.
   — Да ничего…
   — Нет, ты, Кулак, говори, да не заговаривайся! Куда я смотреть должна?
   Кондотьер отмахнулся:
   — Погоди, после…
   Бывший гвардеец проследил за его взглядом. Примерно в полумиле от тракта и рыбацкого поселка, раскинувшегося на берегу великой реки, темнел паромный причал, рядом с которым торчали четыре длинных дома — очевидно, склады. У огромного ворота, напоминающего корабельный шпиль для вытравливания якорного каната, только превосходящего его размерами в добрый десяток раз, копошились люди. Они дергали впряженных в ворот лошадей. Или мулов — точнее сказать на таком расстоянии было сложно. А от ближайшего перелеска к причалу двигалась колонна всадников. Поблескивали шлемы и непокрытые тканью кольчуги, впереди плыло черное знамя с золотистой бахромой по краю.
   При виде этого знамени у Кулака вдруг стало очень жесткое лицо. Он без нужды дернул правой рукой, вокруг запястья которой обматывал повод. Вороной конь со звездочкой во лбу вскинул голову и заплясал.
   Коготок подозрительно притих, со вздохом проверяя — легко ли ходит меч в ножнах. Дроу разразился длинной тирадой, состоящей из щелкающих и цыкающих звуков. Кирсьен ни разу в жизни не слыхал языка остроухих стрелков, но, судя по хищному оскалу, не доброго утра пожелал Белый неизвестным всадникам. Мудрец сплюнул и сгорбился в седле.
   — Кто это? — повернулся Кир к Пустельге.
   — Джакомо-Череп, — пояснила с кислым лицом женщина.
   — И что?
   — Слушай, малыш, давай потом! — Воительница скрипнула зубами.
   По всему выходило, что новые товарищи Кира прикидывают — не придется ли драться?
   Странно… Ведь они на службе императора, имеют все необходимые бумаги на руках. Кто может им воспрепятствовать?
   — Банда! Повод! Рысью… Марш! — Кулак отмахнул плеткой.
   — Рысью… — подхватили K°готок и Мелкий. — Живее, кошкины дети!
   Кирсьен привычно вдавил каблуки в бока гнедого. Банда, сохраняя строй, рванула к парому. Сперва короткой рысью, но через сотню шагов командир приказал прибавить ходу.
   Всадники под черным знаменем, заприметив их нетерпение, тоже перешли с шага на широкую рысь.
   — Кто этот Череп? — Кир повернулся к Мудрецу. — Чего Кулак всполошился?
   — Кондотьер, — как всегда немногословно отозвался верзила. — Северянин. С Кулаком у него давняя вражда.
   — Ну и что? Коней-то гнать зачем?
   — Слушай, малыш, ты совсем тупой или как? — громко выкрикнула Пустельга, оборачиваясь и бросая на Кира уничижительный взгляд через плечо. — Кто первый на паром успеет, тот и на том берегу раньше будет!
   — Но мы же на службе! — воскликнул Кирсьен.
   — Ага! А у Черепа людей почти вдвое больше…
   — Сто четыре верховых, — небрежно отметил Мудрец.
   — Все равно не пойму…
   — Ну, раз не можешь понять, не напрягайся! — прошипела воительница. — Что за олух, клянусь ледяным червем!
   — Не успеть на паром — позор, — объяснил Мудрец. — Доброе имя кондотьера не пустой звук.
   — Если Кулак уступит, — продолжала женщина, — никто к нему в банду больше не пойдет. Ни за какие шиши. Да что там я говорю? Уже сейчас половина наших перебежит к Черепу.
   — Как же так можно? — удивился Кир. — А договор? Мы же задаток получили!
   — Задаток вернуть недолго. А договор новый заключить. Нет! Нельзя нам уступать…
   Она свистнула, взмахнула плетью, выскочила из строя и галопом помчалась вдоль колонны, призывая наемников подтянуться и не уронить чести их банды.
   Гнедой под Киром рвался вперед. Несмотря на неказистый вид, конек попался с огоньком. Годился и дальние переходы совершать, и в атаку вскачь пойти. Парень посильнее прижал шенкеля и подобрал повод, заставляя коня красиво согнуть шею и пойти более упругим шагом. Набегающий с реки ветер остужал разгоряченные щеки. Эх, так мчать бы и мчать! И плевать на войну, на Империю, на родню, которой уже, скорее всего, сообщили о неприглядном поведении наследника…
   — Галопом! Марш!
   Зычный голос Кулака пронесся над колонной. Кир встрепенулся и увидел, что вторая банда тоже перешла на рысь, и по всему выходило, что причала они достигнут раньше.
   — Гало-о-оп!!! — вторил командиру Коготок.
   Наемники зацокали языками, заволновались. Кое-где свистнули плетки.
   Молодой человек выслал гнедого в галоп по всем правилам высокого искусства верховой езды: коротко ткнул правым каблуком, одновременно резко и быстро натягивая левый повод. Конь выполнил все как следует, хотя наверняка никогда не учился премудростям манежной езды.
   — Эгэ-гэ-гэй! А ну, кошкины дети, поднажмите! — пронеслась мимо Пустельга, размахивая плетью. — Не возьмут над нами верха череповские ублюдки!
   — Поднажми, поднажми, ребята! — с другой стороны вдоль колонны скакал Мелкий, картинно подбоченившись и уперев «воловий язык» в колено. — Раньше на тот берег переберемся — всех пою!
   — Поeшь или пoишь? — крикнул ему вдогонку Мудрец. Верзила нескладно раскачивался, придерживая уложенный поперек седла двуручник.
   — Не знаю, как Мелкий, а я бочку вина ставлю! — обернулся Кулак. Несмотря на улыбку, глаза кондотьера смотрели с тревогой.
   Наемники ответили нестройным гулом.
   Кони ржали. Из-под копыт летела желтая пыль.
   А что соперники?
   Тьялец скосил глаза и увидел, что банда Черепа тоже перешла на галоп.
   Какое-то время колонны мчались рядом. Кир с интересом рассматривал чужих наемников. Такие же бородатые, усатые, гладко выбритые лица; разномастные кони; оружие от шипастых палиц до «осадных ножей»; ухмылки, подначки, здоровый азарт.
   Причал стремительно приближался.
   — Ша-а-а-агом! — выкрикнули почти одновременно седобородый Кулак и догола выбритый — похоже, включая и брови — обжаренный солнцем до золотисто-коричневой корочки кондотьер на высоком, ширококостном и гривастом рыжем скакуне, возглавлявший соседнюю колонну. Скорее всего, это и был Джакомо по кличке Череп. Да, воин хоть куда. Шириной плеч не уступает Мудрецу — кажется, вороненый хауберк вот-вот лопнет, разлетится на мелкие колечки. К задней луке приторочен пернач на длинной рукоятке. Оружие, довольно редко встречающееся в южных провинциях Сасандры, но в Барне и Табале им пользуются многие бойцы. Само собой, те из них, кому доставшаяся от природы телесная мощь позволяет. Ведь ворочать «утренней звездой», как ласково называют подобные перначи, весьма непросто. Но всадник всадником, а Кир невольно залюбовался конем. Вот где средоточение красоты, грации и силы. Каждая шерстинка играет на солнце золотом. Все четыре ноги в белых чулочках от бабки до середины пясти.
   — Не спи — замерзнешь! — гулким шепотом выдохнул прямо в ухо Мудрец.
   Кир похлопал по шее гнедого — пока глаза следили за соперниками, тело само выполнило команду, останавливая коня. С удивлением молодой человек обнаружил, что длинный клинок двуручного меча соседа уже не скрыт под тряпками. Правая ладонь Мудреца нарочито небрежно лежала на рукояти. Конечно, двуручник — оружие для пешего боя, но и с седла можно успеть разок-другой ударить, и горе тому всаднику и коню, которые подвернутся под горячую руку, — обоих пополам, словно спелую дыню, развалит. Рядом парень со сломанным носом по кличке Огузок незаметным движением вытащил тяжелый охотничий нож и держал его в свободно свисающей руке, но так, чтобы в любой миг можно было метнуть.
   Не поторопились ли они?
   Тьялец завертел головой.
   Наемники деловито проверяли или готовили к бою оружие, словно не с союзниками встретились, а со смертельными врагами. Пустельга невесть когда успела взвести тетиву арбалета, Белый наложил стрелу на тетиву снаряженного лука, схватился за рукоятки двух парных кистеней Коготок.
   В строю банды Черепа тоже замечалось шевеление, поблескивала сталь.
   «Неужели сцепятся? Нельзя, глупо как-то выходит… — подумал Кир и тут же устыдился своей мысли. — Кто ты такой, чтобы обсуждать приказы командиров? Дворянин т’Кирсьен делла Тарн остался в далеком прошлом. Здесь сейчас — наемник Кир, изображающий из себя каматийца. Даст Кулак отмашку, будешь рубить как миленький!»
   Но кондотьер медлил.
   Опытный воин не мог не учитывать численное превосходство противника. Да и, по всей видимости, сказывалась привычка сражаться исключительно за деньги, а не подчиняясь буйству характера. Пусть крестьяне и арендаторы от скуки по харчевням кулаки чешут. Наемник дерется, когда его пыл подкреплен солидным вознаграждением или когда видит ускользающую выгоду. Нет, конечно, если не будет иного выхода, придется бросать людей в мясорубку. А пока не припекло, почему бы не попытаться поискать другой способ разрешения спора?
   Так или по-другому рассуждал Кулак, Кир не знал. Он просто смотрел, как кондотьер выезжает перед строем. Фальчион в ножнах, битая сединой борода гордо торчит вперед.
   Джакомо, в свою очередь, выдвинулся ему навстречу. Внешне он казался совершенно спокойным, но кисть левой руки касалась рифленой рукояти «утренней звезды».
   — Я не могу и не хочу желать тебе здоровья, Череп, — вроде бы негромко, но так, чтобы услышали все, проговорил Кулак.
   — Я тоже с большим удовольствием увидел бы твою голову на пике, — в тон ему отозвался восседающий на рыжем коне всадник.
   — Может, я и кончу дни так, как тебе мечтается, но прежде один гологоловый наемник отправится в Преисподнюю.
   — Только после тебя, Кулак. По старшинству. Тебе ведь давно пора внуков нянчить, не так ли?
   — Я еще твоих внуков пропущу вперед, Череп.
   — Как бы не так!
   — Почему же это? Не потому ли, что у тебя нет детей, а значит, и внуков быть не может?
   Джакомо дернул щекой.
   — У меня детей больше, чем в твоей банде народа!
   — Когда же ты успеваешь? Неужели после овец у тебя еще на баб силы остаются?
   — И на такого кнура, как ты, хватит!
   — Ты не в моем вкусе, Череп. Не люблю лысых.
   — Да и мне не к лицу калек насиловать. Все-таки я — воин.
   — Воин? То-то я припоминаю, как твоя банда удирала из Фалессы! Пятки в задницы влипали!
   — Твои тоже, если мне память не изменяет, не сидели до победного конца.
   — Это так. Сила солому ломит. И бесплатно никто умирать не хочет. Но все же мы не бросили обоз, а еще и твой подобрали.
   — Поздравляю! — буркнул Джакомо. — Было бы что подбирать! Дерьмового барахла ломаная телега!
   — Да? Как сказать!
   — Да как ни говори!
   — А я скажу. Пускай все слышат. Во-первых, три телеги. Во-вторых, не дерьмовое барахло, а серебряные кубки, парча, десяток итунийских ковров, лотанские вазы… Ну, знаете, — Кулак повернулся к своим, — из тех, что по триста лет на морском дне выдерживают…
   — Врешь! — вскинулся Череп. — Не было ваз!
   — Значит, я перепутал, — усмехнулся седобородый кондотьер. — Но остальное-то было? Не станешь спорить?
   Рядом с Киром кто-то захохотал. Смех подхватили, и он волной прокатился по всему строю. Заулыбался и кое-кто из наемников Джакомо.
   — Ладно! Уел! — махнул рукой Череп. — Но не все же тебе радоваться! Сегодня удача на моей стороне. На правый берег моя банда выйдет первой. И об этом узнают все в цеху кондотьеров, от Гронда до Айшасы.
   — С чего это ты решил, что сегодня выиграл? — ехидно осведомился Кулак.
   — Да погляди по сторонам, родное сердце! Нас вдвое больше. Попробуй-ка воспрепятствовать! Или давно выволочку не получал, как шелудивый котенок? Ну, ты не переживай! Только намекни!
   Теперь в голос заржали всадники из банды Джакомо.
   — Великаны в Гронде шутят — не дели шкуру неубитого мамонта, а не то придет белый медведь и всю себе заберет, — медленно и раздельно проговорил Кулак. — Ты, наверное, забыл обычаи нашего цеха. В самом деле, столько жить, не признавая законы и устав кондотьерские… Можно и привыкнуть.
   — Что ты такое говоришь? Ни одного дня не было, чтобы я нарушал наши законы!
   — Да? Тогда ты не откажешься выяснить, у кого больше прав первым вступить на паром, по старинному обычаю?
   — Это как? На соломинках с тобой потянуть, что ли? Так дураков нет — ты и брата родного обжулишь…
   — Я тебе прощаю это оскорбление. Пока прощаю.
   Джакомо хохотнул:
   — Ну, спасибо, кошкин сын!
   Кулак даже бровь не повел.
   — Я хочу напомнить тебе «Уложение о кондотьерах Альберигго», — сказал он и с торжеством глянул на собеседника.
   — Я его прекрасно помню. Не трудись! — нахмурился Череп.
   — Тогда прошу, освежи мне память, будь так любезен. Ну, давай! Глава о разрешении спорных вопросов между бандами, находящимися на воинской службе у одного нанимателя.
   — Это еще зачем? Клянусь морским змеем, уж не задумал ли ты… Хм…
   — Вижу, ты догадался. Ты всегда был сообразительным мерзавцем, Череп.
   Кир, чувствуя, что явно чего-то недопонимает, повернулся к Мудрецу:
   — О чем это они? Растолкуй, пожалуйста!
   Верзила вздохнул:
   — Что за молодежь пошла?
   — Вот-вот! — подхватил седой морщинистый вояка, который отзывался на не вполне приличное прозвище Почечуй ^[21]. — В «Уложение Альберигго» и краем глаза не заглядывали, а туда же — в наемники рвутся…
   — Ну, все-таки… — настаивал Кирсьен.
   — Поединок, — коротко бросил Мудрец.
   — Между Кулаком и Черепом? — удивился молодой человек, но старшие наемники отмахнулись от него, прислушиваясь к беседе кондотьеров.
   Джакомо расправил гриву рыжего, похлопал скалящегося и косящего глазом коня по шее. Оглянулся на своих. Хитро прищурился.
   — Я хорошо помню уложение… Поскольку дело касается не только нас двоих, а наших банд целиком, то и решать его должны не мы с тобой.
   Наемники загудели. Кто-то с возмущением, но большая часть одобрительно. Видно, устав неведомого Альберигго здесь чтили едва ли не наравне со словом Триединого, а то и с большим почтением.
   — Трус! — выплюнул через лишенную резцов верхнюю челюсть Почечуй.
   — Хитрюга, — поправил его Мудрец. — Камышовый кот.
   — Дело касается и нас тоже, — возразил лысому кондотьеру седобородый. — Или ты хочешь спрыгнуть с крючка после всего, что наговорил здесь? По четыре бойца от каждой банды и мы с тобой. Согласен?
   — Нет. Не согласен. Видишь ли, у меня имеются виды на эту войну. Вот после… После я готов дать тебе удовлетворение на любом оружии, о котором договоримся.
   — А если тебя убьют?
   — Ха! — Джакомо пожал плечами, отчего Киру снова показалось, что кольчуга вот-вот лопнет. — Я же не переживаю, что тебя убьют. Встретимся в Преисподней. Ты же так настойчиво звал меня туда.
   — Не звал, а посылал. Почувствуй разницу… — Кулак чуть подтолкнул коня правой шпорой, разворачивая его к строю боком. Оглядел своих людей. — Хорошо! Во имя братства кондотьеров и согласно «Уставу Альберигго» я выставлю пять бойцов! Когда назначим, а, Череп?
   — Да прямо сейчас! — Лысый повернул свою сверкающую на солнце голову к своим. — Так, парни?
   — Та-ак!!! — дружно проорала сотня глоток.
   — Хорошо, — кивнул седобородый. — Огородим площадку немедленно. Пять на пять плетров ^[22]хватит?
   — С избытком. Кто наблюдает?
   — Мы с тобой.
   — А еще?
   — Ладно… — Кулак задумался на мгновение. — От моей банды — Пустельга и Мелкий.
   — Я знаю их. Годится, — согласился Череп. — От меня — Мигуля и Трельм Зубан.
   — Я знаю их. Годится, — проговорил Кулак, и Кир предположил, что эти слова являются ритуальной фразой. — Бой пеший?
   — Пеший. Что попусту коней гонять?
   — Я тоже так думаю.
   — До смерти?
   — Как хочешь.
   — До смерти лучше… — потер лоб Джакомо. — До смерти!
   — Но тяжелораненых не добивать.
   — Мы ж не дроу! — оскалился Череп.
   Краем уха Кир уловил, как защелкал Белый. Теперь на месте Джакомо тьялец здорово поостерегся бы поворачиваться к дроу спиной. Стрела, выпущенная из длинного лука остроухих, пробивает не только кольчугу, но и кованый нагрудник, и ясеневый щит.
   Кулак, видно, о том же подумал. Глянул на Черепа едва ли не жалостливо, как на увечного или неизлечимо больного. Отвернулся.
   — Спе-ешиться! — протяжно выкрикнул кондотьер.
   Кир спрыгнул на землю, присел разок, чтобы размять ноги.
   Пустельга и Мелкий подбежали к предводителю и о чем-то горячо заспорили, размахивая руками.
   Отряды наемников разошлись в разные стороны от дороги. Командиры десяток назначали коневодов, которые с недовольными гримасами принимали поводья из рук остальных. Еще бы! Наблюдать поединок хотелось всем.
   — Ты! — ткнул Почечуй пальцем в грудь Кирсьена. — В коневоды!
   — Слушаюсь! — по-военному четко ответил молодой человек, подумав про себя: «Чтоб тебя подняло и шлепнуло! Другого не нашел, пенек старый!»
   — Погоди! — остановил его голос Кулака. — Ты мне нужен, малыш!
   — Эй, а как же коневоды?! — возмутился Почечуй.
   — А мне что за дело? — без обиняков заявил кондотьер. — Хоть сам иди! И вообще, кто тут главный?
   Кир со вздохом облегчения передал поводья старику и пошел с Кулаком.
   — Чем помочь надо? — спросил он на ходу.
   — Да ерунда, — беспечно отозвался Кулак. — В забаве поучаствовать хочешь?
   — В какой? — холодея, проговорил молодой человек.
   — А сталью помахать.
   — Но я…
   — Ты, никак, испугался? — Седобородый замедлил шаг. — Если что, ты скажи…
   — Я не испугался! — вскинул подбородок бывший лейтенант. — Просто… Неужели не нашлось более умелого?
   — Ну, если дело только в этом! — Кулак хлопнул его по плечу. — Не скромничай, малыш! Поверь, я видел многих бойцов. Ты не ударишь в грязь лицом. Не бойся, я приготовил для тебя достойную компанию.
   Они подошли к ровной площадке, на которой Мелкий, Пустельга и два незнакомых тьяльцу мордоворота — очевидно, наблюдатели от банды Черепа — растягивали бечевки между вбитыми в дерн кольями. Есть ли между деревяшками пять плетров, или нет, Кир не сумел оценить.
   На обочине тракта деловито разминался Мудрец. Приседал, смешно вытягивая руки вперед, наклонялся вправо-влево, вперед, дотрагиваясь пальцами носков сапог, размахивал руками, удивительно напоминая мельницу-ветряк.
   Неподалеку стоял, опираясь на тяжелый топор, Коготок.
   Огузок подгонял ремни небольшого круглого щита, украшенного в центре шипом. Рядом с ним лежала двулезвийная секира. Одноручная. С граненым противовесом и шипом, выступающим за полумесяцы лезвий на добрых пол-локтя.
   Четвертого воина Кир прежде видел лишь мельком. Светловолосый толстогубый парень напомнил ему того студента, с которым тьялец сцепился в «Розе Аксамалы». Наверняка северянин. Кир подумал, что северян терпеть не может и вряд ли когда-нибудь полюбит. В руках белобрысый держал копье, длиной в пять локтей, из которых один приходился на наконечник — вытянутое листовидное лезвие с заостренными отростками по бокам. Корсека. Ею можно и колоть, и рубить, и отвести вражеский клинок, поймав его между основным и вспомогательным остриями.
   — Вижу, малыш, ты новичок и в наших обычаях не особо разбираешься, — проговорил тем временем кондотьер.
   — Ни ухом, ни рылом, как говорится, — хихикнул Огузок.
   — Своим делом занимайся, — осадил его Кулак. И продолжил: — Так вот, малыш. Объясняю. По «Уставу Альберигго» споры между бандами можно разрешать таким способом… Ну, да ты это и так понял… Раньше многие кондотьеры этим пользовались. Готовили слаженные, сработанные пятерки бойцов, и многие спорные вопросы разрешали в свою пользу. Теперь о правилах. Бойцы выходят на ристалище одновременно. Бой начинается один на один — противники определяются жребием, но это не твоя забота… И даже не моя. Вон, они пускай мучаются! — Предводитель отряда махнул рукой в сторону Мелкого и Пустельги. — Так вот. Вначале у каждого будет один противник. Но если ты справился со своим, можно помочь товарищам по оружию. Уставом это не запрещено. Да, собственно, там, за веревочками, разрешено все. Можно притвориться убитым и ударить врага в спину. Можно смазать наконечник копья ядом. Никто тебя не осудит. Другое дело, что нет яда, действующего мгновенно, и плохому бойцу эта уловка вряд ли поможет. Раньше, говорят, даже чародейство использовали. Хвала Триединому, народ нынче измельчал. Оставим волшбу слабакам, не умеющим с железом управляться. Значит, ваша задача — выжить. Выжить и победить. Все ясно? — Кулак обратился уже ко всем бойцам, готовящимся постоять за честь банды.