Русанов Владислав. Бронзовый грифон

   В Нижнем городе торговцы с руганью сворачивали палатки на рыночных площадях, скрипели колесами тележки зеленщиков и мясников, молочников и водовозов. Хозяйки бегом собирали недосушенное белье, вывешенное во двориках и на окнах, со стуком закрывали ставни — не ровен час поднимется ветер, как три года назад, и оборвет все петли. Многочисленные прохожие недовольно посматривали на небо, то и дело вытягивали перед собой раскрытые ладони — не упадет ли первая капля?
   Брюхо раскинувшейся уже от края до края неба тучи урчало, там тяжело ворочались сгустки тьмы, клубясь и завиваясь чернильными каплями, упавшими в воду. Изредка вспыхивали молнии, не имевшие пока то ли силы, то ли желания вырваться на простор. Воздух дышал предгрозовой свежестью, но дождь обрушиться на столицу Империи не торопился…
   «Как кстати, — подумал Берельм, смешиваясь с толпой спешно покидающих улицы людей. — Все бегут, и я бегу. Еще покапало бы — хотя бы чуть-чуть, — чтоб капюшоны на головы потянули».
   Он сгорбился, сразу уменьшившись в росте на добрую пядь, зябко повел плечами и грустно улыбнулся, поймав сочувствующий взгляд торговца сдобой, упорно пытающегося сложить выносной прилавок. Кивнул — да уж, всем недосуг, проклятая гроза, кто тебя ждал? А ведь первая в этом году! Запоздавшая почти на месяц, но первая!
   Нижний город Аксамалы, раскинувшийся между морем и древней крепостью на скалистом холме, кипел, словно растревоженный муравейник. В одну толпу смешались и ремесленники, и купцы, и служащие. Вместе со всеми толклись карманники и мошенники.
   И один из них — Берельм.
   Он не считал себя королем мошенников, хотя мог бы стать им. Для этого Триединый наградил его живым умом, умеренной наглостью, лицедейским мастерством, которое не нуждалось в платных уроках. К тридцати семи годам он научился не брать лишнего, скрываться от конкурентов, набив карманы, уходить на дно до тех пор, пока нужда вновь не погонит на промысел, как голодного хищника. Что еще надо? Набирать учеников, воспитывать последователей, прикармливать помощников? Помилуй, Боже! Зачем? Не лучше ли просто жить и наслаждаться жизнью? Каждым мгновением, каждым вдохом, каждым глотком вина, каждым поцелуем… Ведь даже король преступного мира, богатый, властный и защищенный целой оравой телохранителей, не гарантирован от стрелы, кинжала или яда наемного убийцы, подосланного конкурентом или наследником, уставшим ждать, когда огласят завещание.
   Поэтому Берельм работал в одиночку. Всегда. И от своих принципов никогда не отклонялся. Нащупать предполагаемую жертву, провести тщательную подготовку, нанести удар и скрыться. Если кто-то и помогал мошеннику, то не догадывался ни о чем — цель, способ, результат никогда не становились достоянием гласности. Пускай дураки хвастаются жирным кушем, пытаются произвести впечатление друг на друга и на окружение. Слишком многих хвастунов утренний бриз прибивал к сваям пирса. А кое-кого находили у городской стены со свернутой шеей или ровнехоньким разрезом на горле — от уха до уха. Скрытность, скрытность и еще раз скрытность — эти слова Берельм избрал своим девизом.
   Сейчас он нес за пазухой тугой, крутобокий мешочек, наполненный золотыми солидами. Обналичить фальшивый вексель в банке фра Борайна оказалось не так уж и трудно. Даже подозрительно легко. Можно сказать, что Берельм был разочарован. Чуть-чуть игры, приклеенная бородка, тягучий выговор табальца, полночи над листком пергамента… Ну, нет, векселем он мог гордиться по праву — подлинное произведение искусства. А какая печать! А подпись! Жаль, что они остались у банкира и, скорее всего, будут уничтожены в сердцах, едва откроется подлог.
   Зато полученных денег хватит сполна, чтобы вернуть долг в гостинице, распрощаться с радушным хозяином, полностью обновить платье, купить меч и коня, а после перебраться в Верхний город. Решено, эти полгода он побудет дворянином. Давно пора. С одной стороны, знатным господам живется не в пример интереснее, нежели простолюдинам, — вино ароматнее, яства, подаваемые в трактирах, вкуснее, бордели чище и опрятнее. А с другой стороны, давно пора присмотреть новое поле деятельности. Скорее всего, обманывать дворян будет даже легче, чем купцов и банкиров. Главное — не наглеть, то есть не изменять своим принципам.
   Берельм незаметно под плащом погладил кошель с деньгами, оглянулся через плечо — нет ли хвоста? — и нырнул в «Розовое солнце» (вот, кстати, идиотское название!). Вышибала, скучающий с кружкой пива за крайним столом, приветливо махнул ему рукой. Две прибиральщицы, елозящие по и без того чистым столешницам грубыми полотенцами, переглянулись и захихикали. Девчонки вот уж скоро месяц соревновались между собой, кто первее вскочит к солидному и денежному постояльцу в постель. Берельм, умело маневрируя, словно тяжелый дромон в бою против двух пиратских фелуг, держал их на расстоянии, особо не отталкивая, но и не обнадеживая излишне.
   Он протопал по лестнице, меняясь на ходу. Развернулись плечи, прорезалась благородная осанка и гордый постав головы. Ловкач хотел доказать прежде всего самому себе, что роль дворянина из высшего общества ему по плечу. Он подкрутил рыжеватый ус, бросил ладонь на эфес несуществующего меча — Берельм по жизни предпочитал легкие стилеты и метательные ножи — и толкнул дверь комнаты, которую никогда не запирал. Видит Триединый, что у него брать? Пару застиранного нательного белья? Любимый плутовской роман о Лагальме Беспризорнике? Набор для бритья? Смешно…
   Нет, воров он не боялся. Как не боялся и наемных убийц по причинам, изложенным выше. В Аксамале довольно много людей, а он — один из самых незаметных.
   Внутри комнаты царил мрак. И как это он не подумал захватить снизу свечу? Из-за грядущего дождя потемнело, как ночью, а ведь еще до сумерек часа два, не меньше. Теперь придется идти через всю комнату к комоду, где он оставлял трубку и кисет, а в нем — огниво и кремень. Там же в последний раз он видел свечу. Главное — не налететь коленом на табурет…
   Ощутив слабое дуновение воздуха за спиной, Берельм потянулся за ножом, который носил за голенищем сапога.
   Как оказалось, напрасно.
   Тяжелый удар пониже спины бросил его к столу.
   Колено пребольно врезалось в тот самый табурет, с которым так не хотелось встречаться.
   Мошенник зашипел и прикусил язык, поскольку плечо, встретившись с углом стола, заставило забыть о такой мелочи, как колено.
   Дверь захлопнулась, отрезая комнату от коридора с его призрачными остатками света.
   — Только без глупостей, — проговорил ровный, слегка насмешливый голос. — Хочу предупредить — у меня в руках арбалет, а пробыл я здесь достаточно долго, чтобы глаза свыклись с сумерками. Я понятно объясняю?
   — Понятно, — прохрипел Берельм, пытаясь потереть одновременно плечо и колено.
   — А вот этого не надо, — голос незнакомца посуровел. — Держи руки подальше от себя. Не обязательно задирать их вверх, но в стороны расставить можешь.
   Берельм повиновался. Если он и вправду видит каждое его движение, то всадить болт в любой глаз на выбор с такого расстояния не составит труда.
   — Кто ты? — проговорил он охрипшим от волнения голосом. — Чего тебе надо?
   — А попробуй сам догадаться, — вновь насмешливо отвечал неизвестный. — Дать три попытки?
   — Тебе деньги нужны?
   — Не угадал. Первая попытка не засчитывается. Деньги мне не нужны.
   Берельм задумался. Не грабитель. Хотя разумнее всего предположить, что его выследил охотник за чужим добром. Конечно, он сам великолепно умеет и прятаться, и путать следы, и менять маски, но нет предела человеческому совершенству, и вполне может статься, что какой-нибудь грабитель-самородок решил поживиться добычей одиночки.
   А что, если незнакомца нанял кто-то из богачей, попавшихся на крючок самому мошеннику? Обманутый купец, обжуленный банкир…
   — Кто тебя прислал? Ростовщик из квартала…
   Негромкий смешок заставил мошенника замолчать.
   Ах, он еще и насмехается!
   Уязвленное самолюбие заставило Берельма сжать кулаки и шагнуть вперед.
   — А ну-ка на место! — словно сторожевому коту приказал незнакомец. — И руки, руки не забывай!
   Берельм заскрипел зубами, но повиновался.
   — Вторая попытка тоже не засчитана. Меня никто не нанимал.
   — У тебя нет хозяев?
   — Ну почему же? Хозяева у меня есть. Вернее, один хозяин. Но он меня не нанимал. Я служу за идею.
   — Ты — сыщик? — внезапно осенило Берельма.
   Короткий смешок. Тишина.
   Мошенник уже подумал, что вновь ошибся, но человек проговорил:
   — Молодец. Угадал. Возьми с полки пирожок.
   — А? Что?
   — Ладно, пирожка у тебя нет, как я понял. Значит, применяем награду другого рода. Можешь зажечь свечу.
   — Интересно, как это? — язвительно осведомился Берельм. — С руками врастопырку?
   — По такому случаю можешь опустить, — смилостивился незнакомец. — Только без глупостей. Знаешь, сейчас на болтах делают эдакие надпилы…
   — Знаю! — угрюмо бросил мошенник. Он и вправду знал, что происходит с надпиленным болтом, когда тот вонзается в тело человека. И в какой мелконарубленный фарш превращаются внутренности жертвы, тоже хорошо представлял. Достаточно хорошо и красочно, чтобы не пытаться испытать новомодное орудие убийства на себе.
   — Вот и чудненько! Сбрось плащ. Отлично. Теперь подойди к комоду. Да тише ты! Табурет!
   — Спасибо.
   — Не за что. Или ты из тех несчастных, что в сумерках не видят дальше собственного носа?
   — С чего ты взял? Это ты, видно, в предках филина имеешь…
   — Много говоришь.
   — Люблю поговорить.
   — А мне кажется, это с перепугу. Что скривился? Только не надо корчить из себя героя без страха и упрека. Тебе не к лицу. Свечу нашел?
   — А что мне к лицу? Нашел.
   — Высечь искру, зажечь свечу и поговорить со мной. Спокойно, вдумчиво и рассудительно.
   Берельм последовал совету гостя, что касалось его первой части. То есть почиркал огнивом по кремню, раздул трут и зажег свечу.
   — Чудненько, — прокомментировал его действия незнакомец. — Теперь берем табурет и садимся. И, ради Триединого, не делай резких движений.
   Мошенник уселся, развернулся лицом к говорившему.
   Его собеседником оказался мужчина лет сорока с легкой сединой в волосах и чеканными чертами лица. Серый камзол, высокие кавалерийские сапоги и затертый плащ — ничем не примечательная внешность. Больше всего похож на ветерана конного полка, выслужившего пенсию по возрасту. На поясе у странного гостя висел длинный корд и… Больше никакого заметного оружия он не имел.
   — Да-да, — кивнул незнакомец в ответ на удивленный взгляд Берельма. — В нашем деле главное — намекнуть. А остальные ужасы человек додумает сам. А ты расслабься, расслабься. Даже если успеешь достать нож, то воспользоваться им я тебе не дам.
   Он стоял спокойно, но Берельм вдруг осознал с пугающей ясностью, что сопротивляться бесполезно. Сорокопут — птица хищная и беспощадная к мелким пичугам и лягушкам, но против ястреба-тетеревятника в открытом бою не выстоит. Вот так и он. Обмануть купца или банкира — это одно, а вступить в схватку с опытным и уверенным в себе бойцом — совсем другое. Уж лучше сразу в окно прыгнуть.
   — Вот и правильно. Вот и молодец, — словно прочитал его мысли незваный гость. — Я всегда был уверен в твоем благоразумии, Берельм Ловкач. Ведь так тебя зовут?
   — Если я скажу «нет», ты же все равно не поверишь.
   — Конечно. Если я иду к кому-то в гости, то иду наверняка.
   — Охотно верю, — мошенник кивнул. — Кто ты? Ты так и не сказал.
   — А по-моему, сказал.
   — Только то, что ты сыщик.
   — Верно. А этого мало?
   — Я хочу знать, на кого ты работаешь. И еще, не худо бы имя. Или кличку. А то нехорошо выходит — ты меня знаешь, а я…
   — Зови меня Мастером, — усмехнулся уголками губ гость.
   — Хорошо, Мастер. Так на кого ты работаешь?
   Гость склонил голову к плечу:
   — Другой бы возмутился — мол, кто кого выспрашивает? Но я не буду. Я отвечу честно. Я работаю на императора, да живет он вечно.
   И вот тут выдержка изменила Берельму. Он побледнел, дернулся, как от удара.
   — Правда?
   — Я вообще не склонен врать. Или блефовать.
   — Значит, меня… — Ловкач недоговорил, но и так понятно, что он имел в виду. Если следствие докажет хотя бы десятую часть его преступлений, то рудники покажутся самым легким наказанием. А ведь на самом деле никто и не будет доказывать. Дыба, мьельский сапог, капли холодной воды на темя, и любой преступник признает каждое из выдвинутых против него обвинений. Вплоть до покушения на убийство императора и заговор с целью передачи протектората над Барном пиратам с Халиды.
   — Пока нет, — обнадежил его Мастер. — Но поверь, я долго за тобой следил. Не хотел брать раньше времени.
   — Что ж так? — через силу улыбнулся дрожащими губами Берельм. Пусть не думает, что он боится!
   — А понимаешь ли, я служу в тайном сыскном войске. И привык ловить шпионов и смутьянов-заговорщиков, а не мошенников, ловко обувающих недотеп-банкиров и бестолковых купцов.
   — Тогда зачем? — сразу взял быка за рога Ловкач.
   — Зачем ты мне?
   — Да. Зачем?
   Мастер закинул ногу за ногу, покачал ступней.
   — Ты умен, хитер, умеешь притворяться. И, должен заметить, притворяешься очень хорошо. Не всякому артисту-лицедею под силу.
   — Спасибо. Не думал, что сыщики способны оценить настоящее искусство. — Берельм скопировал позу сыщика.
   — Вынужден тебя огорчить. Настоящего искусства в твоих выходках очень мало.
   — Да? — Ловкач поправил штанину, щелчком пальцев сбил пылинку. Потер колено. — А что же тогда хвалишь меня?
   — А почему бы и не похвалить? Я перечислил те качества, за которые намерен смягчить тебе наказание. В разумных пределах, само собой.
   — Да? И как же мое лицедейство способно искупить наказание… Ну, к примеру, за использование поддельных векселей? — Рука Берельма непринужденно скользнула к голенищу сапога, где все еще ждал своего часа нож с легкой рукояткой — такие очень удобно метать.
   Два пальца за голенище… А вот и костяной черенок. Ну, сейчас поглядим кто кого…
   Мошенник даже не сообразил сперва, что именно произошло. Серебристая молния мелькнула у щеки, обдавая прорывом ветра. И тут же за рукав что-то сильно дернуло. Он попытался быстро вернуть руку на место, сделав вид, что ни в чем не виновен, но не сумел. Скосил глаза. И похолодел.
   Рукав скромного камзола был пришпилен к табурету легким метательным ножом, похожим на молодую щуку.
   — Я же предупреждал… — укоризненно проговорил Мастер.
   В его пальцах серебристо поблескивали еще два ножа.
   — Сейчас ты очень медленно достаешь то, что прятал за голенищем, и кладешь на пол, — медленно и раздельно сказал сыщик. — Уяснил?
   Берельм кивнул. Хотел сказать — да, мол, уяснил, но захрипел пересохшим горлом и решил не позориться лишний раз. Вынул нож, бросил его на пол перед собой.
   — Теперь толкай ногой ко мне.
   Ловкач повиновался.
   — Вот и молодец, — удовлетворенно кивнул Мастер. — Вообще-то хорошо, что ты строптивый. Для моего дела нужен человек с норовом, как у каматийского жеребца. Тряпка не справится.
   Берельм молчал, только тяжело дышал. Он запоздало осознал, что находился на волосок от гибели. Если бы сыщик захотел, то убил бы его, затратив не больше усилий, чем на назойливую муху. И все-таки… Если не убил сразу, не вяжет руки, не тащит в застенок к допросникам, значит, есть шанс поторговаться и в дальнейшем.
   — Молчишь? — приподнял бровь Мастер. — Это правильно. Похоже, начинаешь понимать что к чему.
   Ловкач глянул исподлобья, но губ не разжал.
   — Ладно, — продолжал сыщик, нисколечко не смутившись. — Продолжаем наш чудесный вечерочек. Так на чем мы остановились? Не отвечаешь? Ну, это уже немножко неприлично. Не могу же я разговаривать с комодом или с сундуком.
   Берельм пожал плечами, не опровергая, но и не соглашаясь. Когда-то в молодости он очень недурно играл в карты и мог поспорить неподвижностью лица с мраморными статуями на Дворцовой площади.
   «Тебе нужно, ты и говори», — без труда читалось в его позе.
   — Хорошо, — не стал углублять тему сыщик. — Хочешь молчать, молчи. Значит, продолжаем. Ты умен, хитер, умеешь притворяться. Например, сейчас ты притворяешься равнодушным. Очень умело притворяешься. Любой бы поверил, но не я. Человек, схватившийся за оружие в разговоре с представителем власти и только чудом не получивший добрых три вершка отточенной стали в живот или в сердце, равнодушным быть просто не может. Как бы хорошо он ни притворялся. И тем не менее продолжим. Я долго выслеживал тебя, Берельм по кличке Ловкач. Вернее, выслеживал не я — к сожалению, у меня всегда забот невпроворот и времени на все не хватает. Но я поручал отслеживать твои делишки помощникам, младшим служащим тайного сыскного войска, сиречь контрразведки. Вот видишь — глаза у тебя уже округлились, хотя лицо по-прежнему неподвижное. Значит, не ожидал, что тобой контрразведка заниматься будет?
   Берельм мотнул головой. Может, и правда, хватит придуриваться, и пора начинать искать пути к сотрудничеству? Тайный сыск — это не шуточки. Рудники и каменоломни за счастье покажутся, коль к ним в лапы попал. Для обвиняемых в шпионаже самое мягкое наказание — усекновение головы или повешение. А так, и костер предусмотрен, и колесование, и кол, и кипящее масло… Бр-р-р-р…
   — Не ожидал, — вытолкнул он непослушным языком.
   — Вот! Уже лучше! — обрадовался сыщик. — Значит, будем говорить. Итак, тебя заметили, Берельм Ловкач, несколько лет назад. После скандала в Кавареле, случившегося из-за твоей продажи непродажных угодий. Ведь помнишь?
   Мошенник кивнул. Славная афера. До сих пор приятно вспомнить. Он провернул ее семь лет назад на северном побережье Великого озера, в провинции Аруне. Владелец сорока десятин ^[11]отличного строевого леса, пригодного для строительства судов, как торговых, так и военных, искренне думал, что берет крупную ссуду в банке, представителем которого назвался Ловкач, под залог своей недвижимости. А банкиры крупнейшего в Кавареле банка разговаривали с Берельмом, считая его законным владельцем леса и земли. В результате богатей остался без ссуды, банк без денег, а Берельм здорово обогатил капитана рыбацкой шхуны, удирая от местных сыщиков, — у кого-то из обманутых оказались прочные связи при королевском дворе. Пришлось годик-другой пожить в Тьяле, прожигая остаток денег на скачках и травлях котов, и лишь после того, как волнение улеглось, он направился в Аксамалу. Рассчитывал, что о нем забыли. Как бы не так!
   — Еще тогда я подумал, что ты можешь мне пригодиться. Если не получишь корд под лопатку от ревнивого мужа одной из подружек или кто-нибудь из разоренных тобой и доведенных до отчаяния купцов не задушит тебя голыми руками…
   — Я никогда не наглел. До разорения не доводил, — прервал речь сыщика Берельм.
   — Да? — на мгновение задумался Мастер, будто бы перебирая в памяти известные ему приключения Ловкача. — Пожалуй, ты прав. Не припомню ни одного случая. Ну да ладно… О чем это я? А вот о чем! Мы могли тебя арестовать едва ли не в день приезда в Аксамалу. Но что-то мне подсказывало — не стоит пока.
   Берельм хмыкнул. Разговор неуклонно уходил в области, к которым он питал стойкую антипатию. И ведь не сделаешь ничего!
   — А вот теперь — самое время.
   — Арестовать?
   — Нет. Вернее, да, но как бы понарошку…
   — Не понял? — скорчил нарочито глупое лицо Берельм. — Арестовать понарошку — это как чуть-чуть беременная?
   Мастер рассмеялся, не отрывая, впрочем, цепкого взгляда от рук мошенника.
   — Ты прав, пожалуй. Арестую я тебя по-настоящему. Но после того, как ты выполнишь свою часть договора, отпущу с миром.
   — Свою часть договора? А мы о чем-то договорились?
   — Пока нет, но, без сомнения, договоримся.
   — Я не был бы так уверен.
   — А неуверенных я привык арестовывать всерьез и спрашивать с них по всей строгости закона.
   — А если договориться, то закон можно и побоку?
   — Да, — кивнул сыщик. — А что тебя удивляет? В одной только Аксамале в течение дня люди, призванные следить за сохранением порядка, столько раз нарушают его, что Триединый не заметит нашей маленькой совместной аферы. Что скажешь на это?
   Берельм помолчал, подумал. Ответил:
   — А кроме Бога, ты никого не боишься? Императора, к примеру, или твоего начальника… Дель Гуэлла, кажется?
   — Не боюсь, — твердо проговорил Мастер. — Я служу верой и правдой. И не за то жалование, что мне платят, а за совесть. Вся моя жизнь подчинена борьбе за внутренний и внешний мир Сасандры. Ни императору, да живет он вечно, ни дель Гуэлле не в чем меня упрекнуть.
   — Ладно, — удрученно согласился мошенник. — Что у тебя за дело?
   — Вот это правильный подход! — усмехнулся сыщик. — Зачем тратить время на пустые препирательства? У тайного сыска Аксамалы к тебе, Берельм Ловкач, будет одно маленькое, но очень ответственное поручение. Ты сядешь в тюрьму. Вначале в городскую тюрьму Аксамалы, а потом, если понадобится, отправишься на каторгу…
   — Ничего себе «понарошку»! — присвистнул Ловкач.
   — Не свисти — денег не будет!
   — Да их уже и так, и так не будет… Откуда деньги на каторге?
   — Ой, да брось ты! Выполнишь поручение, заберу тебя хоть из рудников, хоть из каменоломни. Правда, до этого лучше, конечно, не доводить.
   — Что за поручение? — устал ожидать разъяснений Берельм. — Что я смогу сделать для Империи, сидя в тюрьме либо горбатясь с кувалдой?
   — Ты сядешь в тюрьму под чужим именем. — Улыбки Мастера словно и не было никогда. — Под каким именно, узнаешь после. Заключенные будут думать, что ты известный вольнодумец и борец с имперским режимом. Провозвестник свобод и права провинций на самоопределение.
   — Ничего себе!
   — А ты как думал? Люди к тебе потянутся. Кто-то из давно состоящих в подпольных кружках и тайных обществах, кто-то из сочувствующих, но всей душой стремящихся туда.
   — А что нужно от меня?
   — Ничего. Главное — не разубеждай людей. Не стоит их разочаровывать. За тобой будут следить. Не стану скрывать, в Сасандре нынче полным-полно всякой швали, которая спит и видит, как бы развалить Империю. Растащить ее на мелкие лоскуты в угоду амбициям Айшасы и западных королевств. Ты ведь патриот? — внезапно холодно прищурился сыщик.
   Берельм пожал плечами:
   — Не могу с уверенностью сказать. Была ли мне все эти годы Сасандра матерью? Не думаю. Скорее, мачехой.
   — И все же… Я знаю, ты никогда не пытался обжулить государство. Только частных собственников.
   — Объяснение очень простое. За преступления против государства предусмотрены более жестокие наказания.
   — Смерть есть смерть, а каторга есть каторга. Какая разница — десять лет рудников тебе дадут или двадцать, если самые крепкие парни выхаркивают легкие самое большее через пять лет?
   — Тебе виднее. — Мошенник скривился. Очень уж ему не понравилось напоминание о каторге.
   — И все-таки я рассчитываю на твою помощь. На помощь гражданина и патриота.
   — Как знаешь, — хмыкнул Берельм. — Хочешь видеть во мне патриота — пожалуйста. Только потом не обижайся, если что-то пойдет не так.
   — А ты постарайся, чтобы все пошло так, — негромко проговорил Мастер. — Это, как-никак, в твоих интересах.
   — А как — так?
   — Так — это чтобы мы смогли выявить всех заговорщиков.
   — Всех в Аксамале? — усмехнулся Ловкач.
   — Не говори глупости. Хотя бы всех, кто будет в то время в тюрьме.
   — Но они же и так в тюрьме?
   — Верно. Но по разным обвинениям. Не всегда удается доказать государственную измену…
   — А вы дыбу попробуйте… — зло бросил Берельм.
   — Дыбу? Хорошая мысль. Уж не на тебе ли ее опробовать? — не остался в долгу сыщик. Махнул рукой. — Да жили бы мы лет двести назад, я бы не задумываясь прижег бы подозреваемых. Хотя… Те, кто легко поддастся на запугивания и пытки, интереса для сыска не представляют. Мелочь, мальки и головастики. А крупная рыба — настоящие заговорщики пыток не боятся. Умрут, а не признаются…
   — На мой взгляд, достойно похвалы.
   — Было бы достойно, — поправил мошенника Мастер. Еще раз повторил с нажимом: — Было бы достойно, если бы преследовало благородную цель. Эх… Их бы упрямство, да на благо Сасандры!
   Словно в ответ на его слова за ставнем громыхнуло. Да так, что закачался подсвечник на комоде. Вспышка молнии, на миг проникнув сквозь вырез-глазок в дощатой створке, озарила комнату белесым мертвенным светом. И ударил ливень. Зашумел, застучал крупными, тяжелыми каплями по крышам, хлынул водопадом на мостовые. Мутные потоки понеслись по улицам, кружась и изгибаясь подобно диковинным змеям. Они подхватывали и волокли вниз, к гавани мелкий мусор, — солому, прошлогодние листья, очистки и дерьмо, выхваченное из наполнившихся до краев выгребных ям. Завертелась на поверхности ручьев грязная пена, напоминая простую истину: грязь всплывает на поверхность в часы бурь и несет ее мутными потоками времени, пока невозмутимое море вечности не поглотит, не развеет и не похоронит наносное и чуждое в своей равнодушной пучине.
   Берельм поежился, невольно сравнив себя с маленьким, пожелтевшим и скрюченным сухим листком, который подхватил неумолимый поток и влечет… Куда? Да уж вряд ли к счастью и успеху. Ударит о камень, выбросит полузадохнувшегося, обессиленного на залитый жидкой грязью, усеянный вонючими ошметками мусора берег. И оставит умирать медленной смертью…