Рыбин Владимир. Убить перевертыша

   Сергей сразу подумал об Эмке. Позвонить бы ей, сказать, чтобы ждала...
   Пристальный взгляд Клауса остудил.
   - Почему вы заволновались? Извините за вопрос, но таково уж наше дело.
   Сергей понял, что темнить не следует, не тот случай. Достал розовую визитку Эмки, протянул через стол. Клаус внимательно рассмотрел ее, даже понюхал.
   - Я вас понимаю. Только визитку вы зря с собой носите.
   - Почему?
   И сам все понял, кивнул и, помедлив, постаравшись запомнить адрес и телефон Эмки, порвал розовый квадратик. Видно, лицо его выражало все, что он чувствовал в этот момент, потому что Клаус долго, с явным интересом смотрел на него. Потом вдруг рассмеялся.
   - Я думаю, что театр поможет вам забыть об этой экзекуции.
   Идти было недалеко, и они отправились пешком.
   Белым зданием театра с красивыми колоннами у входа можно было залюбоваться. Но сейчас в Сергее жило нетерпение: завтра он поедет туда, где Эмка! Бремен и Росток - это успеется. Но сначала - к Эмке.
   И спектакль тоже его не интересовал. Хотя был он прелюбопытный. Пьеса некоего Фасбиндера "Мусор, город и смерть", в которой группа евреев занималась строительной аферой. Именно евреев, что и удивляло, поскольку принято считать, что немцы должны сто лет испытывать перед евреями коллективную вину. В программке прямо написано, что главный герой, он же главный паук, - богатый еврей, жадный до денег, похотливый и бесцеремонный. И фразы со сцены такие, из-за которых московские демократы впали бы в коллективную истерику.
   Сергей косился на Клауса, ловил его заинтересованные взгляды и думал, что совсем не случайно они оказались сейчас в театре. Что-то интересовало Клауса, всего скорей, реакция Сергея на содержание пьесы.
   И он ничуть не удивился, когда на обратном пути Клаус заговорил о спектакле. Но обсуждать еврейскую тему Сергею не хотелось: она еще в Москве обрыдла ему. К тому же за годы российской выморочной демократии научился разбираться в негласных запретах. И он заговорил о другом - об истории русско-немецких взаимоотношений. О том, что между немцами и русскими, если не считать обезумевшего ХХ века, всегда было больше доброжелательного взаимопроникновения, чем конфронтации. Со шведами, поляками, французами, не говоря уж о татарах и турках, воевали куда больше, чем с немцами. Торговыми, династическими взаимосвязями проникнута история. Потому что у немцев и русских одинакова система идеалов и ценностей.
   - Когда русские и немцы дружили, Европа жила спокойно, - все более горячась, говорил Сергей. - Русские и немцы, только они способны противостоять имперским устремлениям Америки. Потому немцев и русских все время пытаются рассорить. Обе мировые войны - результат заговоров. Вы знаете, как сынок Черчилля в 1941 году озвучил мечты своего папаши? Он так и заявил, что идеальный исход германо-советской кампании видит в том, чтобы последний немец, убив последнего русского, растянулся рядом с ним. И помяните мое слово, скоро они опять подвесят над Европой дамоклов меч раздора. Никто не может воевать, как немцы и русские. А если они найдут общий язык? Это для мировой закулисы как кошмарный сон. Киссинджер прямо заявлял, что нет ничего более опасного, чем русско-немецкое партнерство.
   Клаус молчал, часто подергивал головой, и стекла его очков при этом задорно взблескивали.
   Дома, заперев за собой дверь, он сразу прошел к столу, записал что-то на одном листке, затем на другом, подал оба листка Сергею.
   - Прочитайте внимательно.
   На одном листке был адрес: "Штутгарт, Дегерлох, Моцартштрассе 5, Хорст Фогель". На другом - короткая фраза: "Когда Отто Бисмарку было 65 лет, завершился важный этап в истории русско-немецких отношений".
   Что-то было не так в этой фразе, но что именно, Сергей сразу не мог понять. Сосредоточиться мешали мысли о Клаусе. Нет, он не был невнимателен к гостю, когда отмалчивался, наоборот, все время наблюдал за ним, прислушивался, что и как скажет, проверял. И, похоже, проверил.
   - Адрес запоминайте, а другой листок возьмите с собой, покажите Фогелю.
   Сергей перечитал фразу и вспомнил: когда Бисмарку было 65 лет, русско-немецкий диалог только начинался. Знаменитый "Договор перестраховки", перепугавший англичан, это же 1887 год. Тогда Бисмарку было... - дай Бог памяти! - 68 лет.
   - Тут неточность, - сказал Сергей, указав на цифру возраста Бисмарка, указанную на листке.
   Клаус засмеялся.
   - Именно на это обратит внимание Хорст Фогель. И вы разъясните ему, что тут ошибка, что Бисмарка отправили в отставку за три недели до его 75-летия, и только тогда... Чему вы улыбаетесь?
   - Я, конечно, профан в таких делах, но мне думается, все это наивно.
   - Профаном и оставайтесь. Очень удобная позиция...
   Предстоял серьезный разговор, и оба они, не сговариваясь, поступили вполне по-русски: Сергей достал из кейса вторую бутылку, Клаус принес стаканы и печенье.
   Чокнулись, выпили и уставились друг на друга, ожидая, кто первый заговорит.
   - А можно задать вам вопрос, этакий... - Сергей пошевелил пальцами.
   - Валяй! - заулыбался Клаус, явно радуясь своему знанию русского языка.
   - Почему вы, немец, помогаете мне, русскому? ГДР теперь нет, значит, дело не в политике...
   - Как это не в политике? Именно в политике дело. Пока немецкий и русский народы жили в дружбе, Европа спала спокойно. Да вы это сами говорили... Вильгельм I еще в 1873 году заявил, что на тесное согласие с Россией Пруссия смотрит как на единственно разумную политику. Бисмарк видел будущее Германии в союзе с Россией. В 1905 году наши императоры подписали соглашение у острова Бьерке, которое могло укрепить русско-германские отношения на историческеую перспективу, и тогда весь ХХ век для Европы был бы мирным веком...
   Многое из того, что говорил Клаус, Сергей знал, но он готов был еще и еще слушать об этой несостоявшейся исторической возможности. Так мы порой помимо своей воли перебираем в уме все то, что было бы, если бы... И невольно мучаем себя сожалениями об упущенном.
   - Ах, как всполошились Франция и Англия и вся, как вы ее называете, мировая закулиса. Началась полоса беспримерной клеветы в прессе, бесцеремонных подкупов высших чинов, особенно российских...
   - Ну, уж, особенно!..
   Последнее Сергея почему-то обидело.
   - Да, особенно, - повторил Клаус. - Исторический факт.
   - А Гитлер?! - вскинулся Сергей. - Был договор. Собирался на Англию, а попер на Россию. Думаете, не купили?..
   - Дойдем и до Гитлера. А пока - начало века. Лондон и Париж делают все для раскола Европы, как вы правильно заметили, по русско-германскому рубежу. Если разобраться, именно для этого были спровоцированы Русско-японская война и внутренние российские неурядицы, поставившие страну в тяжелое экономическое положение. Особенно подсуетились банкиры. Ротшильд пригрозил, что не даст России займа. А что писал по этому поводу Витте? Он писал, что заем, сделанный при помощи Франции и Англии без Германии, будет означать сближение России с группировкой, не отвечающей интересам ни России, ни Германии, и что это удалит Россию и Германию от мудрых принципов, провозглашенных в Бьерке... После Раплало 1922 года Россия вроде бы собиралась исправить свою ошибочную ориентацию только на Англию и Францию. Не получилось. И пришел Гитлер. И вот я все думаю: не был ли Гитлер ставленником все той же мировой закулисы, главная цель которой расколоть Европу по русско-германскому рубежу?..
   - Тут я с вами согласен. И все же, почему вы сейчас помогаете мне?
   - Да все потому же. Россия и теперь на распутье, не знает, к кому прижаться. Как слабая женщина, льнет к тому, кто поласковее.
   - А немцы что, неласковы?
   - Немцы строги, суровы...
   - Послушать вас, так немец вроде как мужик, а русский - баба.
   - Не в этом суть. Не ошибиться бы России еще раз. А потому, когда вы сворачиваете головы своим предателям, это на пользу также и Германии. Я ответил на вопрос?
   - Вроде бы.
   - Тогда спать.
   - Не, я еще посижу, послушаю вашу волну.
   Сергей включил приемник, поставил его на черный блокнот с надписью "Adjutant" и раскрыл альбом репродукций Каспара, который все лежал на столе. Опять подумал о творческом родстве его с художником Васильевым. Что у них общего? Мистицизм пейзажей? Хотя Васильев, пожалуй, более национален...
   В приемнике время от времени что-то потрескивало, и он принялся крутить ручку настройки. Треск не пропадал. Тогда он хлопнул по приемнику ладонью.
   - За что вы его бьете? - насмешливо крикнул из кухни Клаус. Он мыл посуду.
   - Помехи какие-то.
   - При чем же тут приемник?
   - У моего знакомого машина была, пока не пнешь, не заведется, невпопад ответил Сергей.
   - Вы, русские, все-таки дикари. Считаете, что все вокруг живое.
   Это показалось Сергею обидным, и он, взяв приемник, пошел к Клаусу.
   - Послушайте сами.
   Музыка лилась плавная, чистая, и никаких помех не было.
   Они посмотрели друг на друга, один насмешливо, другой виновато, и Сергей снова вернулся в гостиную, поставил приемник на прежнее место. Помехи появились снова. Чтобы не злиться, он выключил радио и через минуту снова включил, уже из любопытства. Сигналы повторялись с четкой периодичностью.
   Подошел Клаус, взял приемник вместе с блокнотом, походил по комнате, послушал четкий периодический треск. Поставил транзистор на стол, отошел с блокнотом в руке. Мелодия лилась чистая. Тогда он принялся осматривать блокнот.
   - Откуда он у вас? - спросил холодно.
   - Подарили. Попутчица в поезде.
   - Интересная попутчица. Извините, но я вынужден...
   Клаус сходил на кухню, принес нож, большой и острый, резким движением вспорол кожу и вытащил лист рифленого картона.
   - Вы знаете, что это такое?
   - Понятия не имею.
   - Вам прицепили "маяк". Кому это надо?
   Сергей пожал плечами.
   - Вы, оказывается, важная птица. С хвостом.
   Он в задумчивости походил по комнате, еще раз осмотрел блокнот и аккуратно засунул рифленую картонку под кожу обложки.
   - Как же вы так неосторожно?
   - Я же не знал...
   - Ладно, подойдите к окну, постойте, поглядите на улицу.
   За окном была все та же тихая, чистая улочка, разноцветные горбы легковых автомобилей поблескивали в свете фонарей.
   - Скорей всего, в одной из этих машин и находится приемник, настроенный на ваш "маяк". Кого-то вы весьма интересуете. Не знаю зачем, но удовлетворять подобное любопытство, думаю, не стоит. Сделаем так: я сейчас выпущу вас через заднюю дверь. Пойдете по улице налево. Метров триста до бензоколонки, где всегда есть такси. Поезжайте на вокзал, садитесь в первый же поезд, куда бы он ни шел. Этот блокнот останется здесь, утром я выброшу его в мусорный бак. Вы поняли?
   - Понял, - пробормотал Сергей, ошарашенный таким открытием.
   - Сейчас вы разденетесь возле окна, будто собираетесь спать, задернете шторы, погасите свет. А потом быстро оденетесь и уйдете. И еще вот что. Вы, я вижу, человек неопытный, а потому советую просмотреть свои бумаги. Имена, адреса, номера телефонов надо уничтожить. Ничего с собой, все запомнить.
   Проводив Сергея, Клаус принялся тщательно, сантиметр за сантиметром, осматривать стены, мебель, привезенный курьером шарф. Внимательно перечитал письмо и записку. Посидел, подумал, потирая грудь над занывшим больным сердцем, и, оставив письмо на столе, прошел в туалет. Там он чиркнул зажигалкой, сжег записку над унитазом и спустил воду.
   17
   Улицы северных немецких городов напоминают иллюстрации к сказкам Андерсена. Особенно ночью. Сергей подумал об этом сразу, как только оказался в узком переулке перед клетчатым фасадом старого дома типично немецкой, как ее называют, фахверковой архитектуры. Ему бы в эту минуту думать о себе - "маячок" свидетельствовал о чем-то весьма серьезном, а он все бы любовался красотами. "Не ученый, - сказал бы Мурзин, - не битый".
   Тихо было в переулке, тихо и пустынно, - почтенные бюргеры все уже почивали под своими любимыми перинами.
   Скоро Сергей вышел на неширокую улицу, уставленную машинами, и сразу увидел ярко освещенную бензоколонку. Внутри, за высокими стеклами витрин, забитых мелкотой товаров, маячила чья-то фигура, а больше не видно было никаких признаков обитания. И два "Фольксвагена", стоявшие возле витрин, ничем не отличались от множества других машин, оставленных на ночь. Но как только он остановился, раздумывая, у кого бы спросить, как один из "Фольксвагенов" мигнул фарами и из него вышел человек в высокой фуражке. Таксист.
   - Прошу, - сказал он, открыв заднюю дверцу.
   Сергей обошел машину, намереваясь сесть рядом с шофером. Вероятно, он все же здорово нервничал, иначе с чего бы ударился лбом о дверцу.
   - Русский? - спросил шофер.
   - С чего вы взяли?
   - Ругнулся по-русски.
   - Ну и что?
   - Так ведь я тоже русский.
   - Значит, земляки, - холодно сказал Сергей. - Давай на вокзал.
   Шофер засмеялся и спросил по-русски:
   - Удираешь? У меня тоже раз было. Хищная попалась, чуть не захомутала. Только зря на вокзал-то, разыщет. Поехали сразу в Бремен, там поездов больше.
   Сергей промолчал, подумав, что если будет разъезжать на такси, то до Штутгарта не доберется. Об Эмке и думать нечего. Она сама, небось, одними проповедями живет, - студентка же.
   - Полста километров, полчаса, и все дела. Да ты не бойся, я дорого не возьму. Знаю: наши всегда на мели. Или ты из этих, новых?
   - Не из этих, - сказал Сергей. И решился. - Ну, давай. Ехать так ехать...
   Машина как-то сразу выскочила на автобан и понеслась с пугающей скоростью.
   - А ты откуда, если не секрет? - спросил шофер.
   - Из Москвы.
   - Надо же, и я из Москвы. Черемушки знаешь?
   - Кто же их не знает! Москвич такого вопроса не задал бы.
   - Да? Ну, значит, я совсем онемечился.
   - Как ты тут оказался? - спросил Сергей. - Если не секрет, конечно.
   - Теперь уж не секрет. Прапорщиком был, на армейском складе. Ну и сам понимаешь...
   - Проворовался?
   - По нынешним временам разве это воровство?
   - Дезертировал?
   - Фу, какое слово! Попросил политического убежища.
   - Какая у прапора политика?
   - А я на политзанятиях прокололся. Болтал чего не зная. Еще чуть - и выставили бы меня на Восток. А я решил не дожидаться и ушел на Запад.
   - Взял и ушел? Так просто?
   - Совсем не просто. Особисты, политработники, командиры, слежка за каждым шагом, построения, проверки, за территорию ни ногой.
   Он замолчал. Темень подступала с обеих сторон, испещренная россыпями близких и дальних огней. Впереди стлалось чистое полотно шоссе. Было полное ощущение полета ни толчков, ни тряски.
   - Не жалеешь, что удрал на Запад?
   - Жалею. Немного бы повременить, и мог бы уйти не с пустыми руками. Войска-то все побросали, только ленивые и дураки не озолотились. Шесть ведь армий стояло, три танковые, две общевойсковые, одна воздушная. Имущества горы. А вывезли крохи. В газетах писали, что если, мол, задействовать полностью железные дороги Польши, то надо 15 лет, чтобы все вывезти. А этот, как его... ну, ваш "лучший немец", приказал - в три года... Говорят, в Союзе тоже сплошная растащиловка?
   - Тоже.
   - Там-то кто?
   - Те же, кто и раньше, - властвующие номенклатурщики. Раньше они делали это скрытно и понемногу, а потом сообразили, что лучше открыто и помногу, и под видом реформ кинули лозунг: хватай, кто сколько может. И началось. После семнадцатого года Россию растлевали лозунгом "Грабь награбленное", теперь аналогичный лозунг - "Грабь накопленное".
   Замолчали, думая каждый о своем. Сергей ругал себя за болтливость. Ему бы исчезнуть понезаметнее. А теперь шофер, уж точно, не забудет его.
   Дорога влетела в тоннель, образованный высокими бетонными стенками с обеих сторон, и от их близости показалось, что скорость еще увеличилась.
   - Дельменхорст, - сказал шофер. - Почти приехали. Куда тебя?
   - Давай на вокзал.
   Так же стремительно машина перескочила через черный провал реки Везер, попетляла по улицам и скоро выехала на широкую площадь перед угрюмым зданием вокзала.
   Ближайший поезд Бремен - Ганновер - Нюрнберг отходил через восемь минут. Это было то, что надо: одна пересадка и уже утром - в Штутгарте. Сергей купил в кассе билет и побежал на перрон. Под огромным куполом вокзала стояло несколько поездов. Надписей повсюду хватало, но Сергею некогда было разбираться в них, спросил у шедшего настречу железнодорожника с красным ремнем через грудь, какой поезд до Ганновера, и побежал по пустынному перрону к указанным вагонам, у которых проводники громко хлопали дверями, закрывая их.
   И только он вошел в пустое купе и сел к окну, как поезд тронулся. Проплыла перед глазами громадная ярко освещенная реклама: "Von Haus zu Haus - Gepack voraus" - "От дома к дому багаж доставим". И затем сразу чернота ночи.
   Сергей откинулся в кресле, вытянул ноги. И уж побежали перед глазами картины, одна другой чуднее, как вдруг стеклянная дверь купе с треском отъехала в сторону. Долговязый парень, ни слова не говоря, рухнул в кресло у двери и сразу засопел.
   "Слава богу, неразговорчивый", - подумал Сергей, снова заставляя себя погрузиться в патоку дорожной дремы.
   И опять с треском распахнулась дверь. Парень вскочил и грудь в грудь уперся в здоровенного контролера с традиционным красным ремнем, наискось перечеркнувшим черную форменную куртку. То ли контролеры тут натасканы на "зайцев" не хуже борзых, то ли они уже искали его, только почти сразу разговор переметнулся в коридор, а еще через несколько секунд там послышалась шумная возня. Выглянув, Сергей увидел парня лежащим на полу. Контролер, прижав коленом руку, дергал его за волосы и приговаривал: "От нас не убежишь!" Другой, такой же черный, преспокойно стоял у парня на спине обеими ногами. Борьба с безбилетниками на германских железных дорогах была, как видно, бескомпромиссной.
   Спать Сергею расхотелось. Он достал билет, положил его на столик, зная, что немецких контролеров никакой инцидент не отвлечет от своих обязанностей и они обязательно придут.
   Ждать пришлось недолго. Когда черная куртка с красным ремнем поперек груди снова появилась в дверях, он молча указал на билет, лежавший на столике.
   Его насторожило то, что контролер слишком долго рассматривал билет.
   - Куда вы едете? - наконец, спросил он.
   - В билете указано.
   - Да, указано. Но этот поезд идет в другую сторону, в Гамбург.
   - Не может быть!
   Хмурое лицо контролера расплылось в улыбке.
   - Вы - русский?
   - Почему так решили?
   - Только они, когда им говоришь очевидное, начинают уверять, что этого не может быть.
   - Я ошибся поездом?
   - Да, вы ошиблись. Поезд на Ганновер ушел четыре минуты спустя после нашего с другой платформы.
   В российском поезде в таком случае была бы долгая немая сцена, затем куча ахов и охов, оставляющих надежду на сочувствие. От немца, который при исполнении, сочувствия не жди. Это - машина.
   - За ошибки надо платить?
   - Надо платить. Стоимость билета от Бремена до Гамбурга, затем стоимость обратного билета. Или оплатить разницу в расстояниях, если поедете из Гамбурга прямо на Ганновер. Это 61 километр. Или...
   Контролер оказался доброжелательным и разговорчивым, все объяснил. Или израсходовал весь запас своей служебной сердитости на безбилетника. Как бы там ни было, Сергей посчитал, что ему повезло, и успокоился. Деньги? А что деньги? У Костика их много, авось не разорится.
   Это было даже смешно. Смешно и странно: всего-то сутки, как сошел с московского поезда, а уж объехал весь север Германии. Правда, так толком и не увидев его...
   Гамбургский вокзал подавлял своей громадностью и пустынностью. Человеку, особенно ночью, тут было одиноко и тяжело, хотелось поскорей убраться отсюда куда-нибудь, где теснее, зато уютнее.
   Первым делом Сергей бросился изучать расписания. В ближайшее время один поезд уходил на Дортмунд, другой на Дрезден. Оба шли через Ганновер, где можно было дождаться другого поезда. Но пересадки эти были по-немецки педантичны. Казалось бы, ну и отлично: вышел из вагона, перешел платформу, сел в другой поезд. И ведь знал Сергей: расписаниям можно верить. А не верилось. И памятуя свою оплошность в Бремене, решил не рисковать, а сесть так, чтобы ехать без пересадки. Такой поезд Гамбург - Мюнхен, через Штутгарт, отправлялся утром, и было до него полных четыре часа. Куда-то их надо было девать.
   Он вышел на привокзальную площадь, огляделся. Светились окна ночных ресторанов, витрины магазинов, мелких лавочек, в тоннелях улиц скользили огни автомашин, - громадный город не засыпал ни на час. Слабый ветер доносил влажную прохладу близкой Эльбы. До нее было, как говорят немцы, расстояние броска камня. Можно было пойти к реке, подышать. Можно было прогуляться до площади Шпандейнтайх, взглянуть на разрекламированный прессой пивной бар "Микки Маус" - штаб-квартиру местных бритоголовых. Много интересного в Гамбурге, даже ночном. Один квартал публичных домов чего стоит. Впрочем, туда лучше не соваться. Да и неинтересно. Похоже, этих прелестей скоро и в Москве будет предостаточно.
   Постояв, Сергей снова вернулся в вокзал, намереваясь поискать уютное местечко. Было ощущение потерянности. Угрюмая громада вокзала будто следила за ним, праздношатающимся, сотнями огней, сияющих непонятно зачем и для кого. Сергей хотел скоротать время в видеозале, на экранах которого каждую минуту кого-нибудь грабили и убивали, - выбирай любой вариант, сиди и радуйся, что все это происходит не с тобой. Но сначала решил побаловать себя баночкой пива, что продавались автоматами повсюду.
   Пиво выпилось быстро, но за это время Сергею расхотелось идти в видеозал, и он направился в комнату игровых автоматов, над входом в которую было написано: "Wer nicht wagt, gewinnt nicht" - "Кто не рискует, тот не выигрывает". Игровых ящиков было тут много, а игроков - один- единственный парень в красных вельветовых штанах и сандалиях на босу ногу. Ниже пояса как есть бомж, но лицом - интеллигентный студент: очки, аккуратная рыжая бородка. Парень что-то долго рассматривал в понравившейся ему игровой коробке, затем вдруг заторопился, сунул в щель желтый жетон, дернул за ручку. Автомат побренчал своей железной утробой и зажег утешительную надпись: "Wer nicht wagt, gewinnt nicht".
   Игровые ящики дразнили вспыхивающими надписями, и Сергей решил рискнуть. Разменял большую монету в две марки на два желтых жетона, сунул один из них в ближайший игровой автомат. И испугался, даже отступил, когда в железный лоток со звоном посыпался выигрыш.
   - Двести! - восхищенно сказал рыжебородый парень, стоявший теперь рядом.
   - Не знаю, не считал.
   - Я знаю. Точно двести. Счастливчик.
   Сергей прошелся вдоль длинного ряда раскрашенных игровых автоматов, борясь с желанием рискнуть еще раз. Неожиданный выигрыш снимал проблему лишних дорожных расходов, но с другой стороны... Как не подергать Бога за бороду, пока он добр?
   Другой игровой автомат преспокойно проглотил четыре жетона. А потом... Потом и у него началось недержание. Сергей набил жетонами карман, а они все падали и падали, вызывая уже не радость, а беспокойство от нереальности происходящего.
   - Как это у вас получается?!
   Парень, бледный, как полотно, опять стоял рядом, с восхищением и страхом глядел на него.
   - Повезло.
   - Не-ет, так не бывает.
   - Уметь надо.
   Почему он так сказал, Сергей не смог бы объяснить. Скорей всего, проклюнулась мальчишечья бравада: знай наших! Но рыжебородый понял по-своему, и позднее Сергею пришлось убедиться, как рискованна легкомысленная болтовня в полумистическом игорном деле.
   - Тяжелы карманы? не отставал парень. Давайте, я вам обменяю. Десять процентов.
   Пиджак и в самом деле вызывающе обвис под тяжестью жетонов.
   - Не жирно - десять-то?
   - Пойдете обменивать, не поверят, что выигрыш. Ночь ведь, свидетелей нет. Только я один.
   - Вы и подтвердите.
   - Зачем я буду это делать, когда могу честно заработать десять процентов.
   - Пять, - сказал Сергей, сообразив, что парень кругом прав.
   - Девять.
   Сошлись на семи. Отсчитав деньги, парень рассовал "счастливые" жетоны по карманам и принялся с воодушевлением возвращать их игровым автоматам. А Сергей пошел искать уютное местечко, чтобы уже с новым чувством ждать утра. И он нашел его в тихом кафе. Заказав пиво, устроился на жестком стульчике лицом к черному квадрату окна. Настроение у него теперь было совсем иным, чем час назад. Даже весело было от мысли о приключении, нежданно-негаданно занесшем его в знаменитый город Гамбург и осчастливившем приличным выигрышем. Да и те, кто следил за ним, теперь-то уж точно потеряют его на просторах германского фатерлянда. Так что можно будет преспокойно посмеяться над страхами Мурзина, перед отъездом прожужжавшего ему уши предупреждениями об опасностях. Даже если преследователи, в существование которых он не очень-то и верил, прищучат русского таксиста, то и тогда ничего не узнают, ибо сел Сергей не в тот поезд, на который покупал билет...
   Видимо, он все-таки заснул на своем стульчике, потому что, когда открыл глаза, увидел, что окно перед ним не черное, а блекло-серое, рассветное. Напротив сидел знакомый рыжебородый парень и, не моргая, глядел на него.
   - А, это ты! - потянулся Сергей. - Все проиграл?
   Парень кивнул.
   - Не горюй. Вся наша жизнь - игра, как сказал один знаменитый игрок.
   - Как это вам удается? - спросил парень.
   - Ну, это просто, - засмеялся Сергей. - Главное - не жадничать. Жадность - это порок нашего времени. И еще эгоизм. А когда ничего не хочешь, вот тогда оно и идет.
   - Я вам дам пятьсот. За секрет.
   - Секреты не продаются.
   - Все продается.
   Да, к сожалению, нынче многие так считают. Если, дескать, есть покупатели, то почему не продать? Все, что угодно. Даже Родину...