Рыбин Владимир. Убить перевертыша

   - Нет, нет, счетчик в прихожей посмотрел и ушел. А что, не надо было пускать?
   - Все в порядке.
   - Я потом у вас уберусь.
   - Спасибо, Валентина Ивановна.
   Он прошелся по квартире и больше ничего, что насторожило бы его, не заметил. Решил, что коврик сам сдвинул, уходя в спешке.
   Жил Мурзин скромно: двухкомнатная квартира с потолком - рукой достать, кухня - пять метров, люстра на три рожка, обывательский ковер на стене у тахты. И все же это была немалая роскошь для одинокого человека, обобранного уходящей женой.
   - А чего мне надо? - сказал он, настороженно наблюдавший за Сергеем, оглядывавшимся с таким вниманием, будто был здесь впервые. - Родину отняли, а квартира что!..
   Не мешкая, они уселись за стол, уже накрытый, налили рюмки, опрокинули первую, как положено, за встречу.
   - Наливай по второй и давай, что ты там хотел рассказать?
   Водка была холодная, и вторая тоже прошла легко. Сергей подцепил вилкой маринованный гриб, положил в рот и не заметил, как проглотил. Для верности подцепил другой, сжевал торопливо. Идея, которую он давно носил в себе не высказанной, не давала покоя.
   - А вроде бы ничего особенного, скажу, так не поверишь. Довлеет над нами, сколько веков довлеет и подспудно все определяет - наследственность. Не просто пап и мам, а всего народа. Глубинные традиции территориальной общины. Запомни: ТРАДИЦИИ ТЕРРИТОРИАЛЬНОЙ ОБЩИНЫ! Ну, чего молчишь?
   - А чего говорить, когда нечего говорить?
   - Да ведь мы сколько веков об них спотыкаемся. Именно они определяют наши достоинства и недостатки. Их имеют в виду, когда говорят об особой русской цивилизации.
   - Без поллитры не разобраться, - сказал Мурзин и снова потянулся к бутылке.
   - Все люди - рабы наследственности. Головой шуруем, выдумываем разные теории, пытаемся по ним жизнь перестраивать, поем "нам разум дал стальные руки-крылья", машем этими руками-крыльями, стараясь взлететь, и тычемся носом в землю. Тот же разум не дает понимания, что все мы намертво привязаны к вековым традициям и если и должны что-то делать для переустройства жизни, то лишь с учетом этих традиций. Иначе опять - носом в землю...
   - Ладно, уговорил, закругляйся...
   - Вот тебе на! Я еще ничего не сказал, а уже закругляйся.
   - А о чем же ты все говоришь-то?
   - Община это - о-о!.. Сколько же тысячелетий мы жили в ней, что ее обычаи, нравы, убеждения все сидят в нас, как мы их ни выковыриваем. Вот ведь до сих пор говорят: русским нужен хозяин. Как ни обидно, а доля правды в этом есть.
   - Ну ты уж совсем...
   - И совсем не совсем. У русских вольность - в крови. В территориальной общине не было наследственного старейшины, князя или кого-то еще. Кто больше умел, лучше знал, того и выбирали, тому подчинялись. Свой ли, чужой в общине - все равно, лишь бы жил и работал как все. А чего? Земля большая, всем хватит, она, как вода в реке, как воздух, - всеобщая. Отсюда неискоренимая русская многотерпимость, интернационализм, если хочешь...
   - А Иван Грозный? Ничего себе, многотерпимость.
   - Не сбивай, сам собьюсь. В территориальной общине каждый и швец, и жнец, и землепашец, и воин. И дисциплинка, надо сказать, была аховая. Но вот в полном соответствии с обруганным нынче историческим материализмом началось классовое расслоение. В родовой общине это было просто: глава рода становился королем или кем там еще. А в территориальной все никак не могли отрешиться от выборности, от многосменяемости...
   - Погоди, - взмолился Мурзин. - Дай передохнуть.
   Помолчали минуту, подняли рюмки.
   - Ну, будем.
   - Будем, - заторопился Сергей. Выпил и заговорил, даже не закусив: Знаешь, в чем принципиальная разница между родовой и территориальной общинами? В первой на пришлого человека смотрели с опаской как на потенциального врага, а во второй в каждом новом человеке видели потенциального друга. В этом преимущества и недостатки. Отсюда великая притягательность для добрых соседей территориальной общины. Отсюда же отсутствие у членов территориальной общины иммунитета к коварству и предательству. Может быть, отсюда и непонимание некоторыми опасности своих действий. Человеку свойственно по себе судить о других, и порой до него не доходит, что поступки, совершаемые, как ему кажется, с добрыми или невинными намерениями, могут обернуться злом, даже предательством.
   Мурзин вдруг вспомнил: нечто похожее говорил Миронов в ту роковую ночь. Только тот о предательстве говорил зло, а Сергей теоретизировал, искал объяснения.
   - Ты вроде как оправдываешь? - удивился он.
   - Просто анализирую, пытаюсь понять.
   - Понять перевертышей?!
   - Порой трудно отличить невинные намерения от враждебных...
   - В былые времена!.. - резко выкрикнул Мурзин.
   - Чтобы прогнозировать, нужно уметь анализировать, - столь же резко прервал его Сергей. - Может быть, мы потому и не сумели предвидеть сегодняшние беды, что не научились всесторонне оценивать былое... Но ты все же слушай до конца-то, слушай. Традиции территориальной общины стали помехой, когда началось образование государства. Когда подпирают недобрые соседи, без государства, без единовластия не обойтись. Сначала-то думали сами выбрать. Потом поняли: нужен третейский судья. И пригласили...
   - Варяжская теория давно разоблачена.
   - Это сложный вопрос, не будем сейчас о нем. А вот татарское нашествие всех убедило: нужен сильный владыка, нужно единовластие, иначе хана государству. И появился царь. Это была историческая потребность. Но традиции вольной общины все были живы. И сказывались ведь, ослабляли государство. И потому цари вели с ними борьбу. Царь Иван, Петр, даже Сталин...
   - Ну, тут, пожалуй, другое.
   - Ясно, что другое, но ведь и это тоже. Не культ личности, а единовластие. И было сопротивление...
   - Какое сопротивление? Колхозы - полная ломка, а где сопротивление?
   - Колхозы народ принял. Потому что в их основе были все те же традиции территориальной общины. Живи как все трудись, как все, и ты - свой. Извращений была пропасть, но корневой-то смысл именно такой...
   Слушая Сергея, Мурзин думал о том, что положение государства и в самом деле критическое, если все уповают на сильную руку. Он встал, поправил половичок у кровати, все не дававший ему покоя, подошел к окну, сказал, не оборачиваясь:
   - А может, ну их, теоретизирования? Сломать все и...
   - Не выйдет, - живо отозвался Сергей. - Даже растение, иссеченное, передает свою боль подвою, и новый росток получается уродливым или погибает вовсе. А то ведь люди, общество. Не-ет, надо осмыслить, понять.
   Мурзин промолчал. Перед ним, за окном, застыли в безветрии березы, белыми саркофагами замерли стандартные пятиэтажки, над которыми недвижно провисли пуховики облаков. И бетонка, убегающая к дальней лесополосе, была пустынна в этот час, ни машин, ни пешеходов. Сонное царство, ожидающее неведомо чего.
   - Ну, поймем, а дальше что? Нет, надо делать, де-лать. Хоть что-нибудь. Каждый в меру своих сил. Вот ты, к примеру, мог бы помочь не только разговорами.
   Сергей пристально посмотрел на Мурзина.
   - Сашок, я ведь тебя знаю. Что ты задумал? Если пришить кого, то я пас. Куренку голову отрубить не могу. Жена тут привязалась: на даче сарай пустует, разведи кроликов. И ведь все подсчитала, бизнесменка липовая, какой приплод, почем кроличьи шапки. И знаешь, на чем погорел ее бизнес? Я спросил: а кто шкуры с кроликов драть будет?..
   Мурзин сел напротив Сергея, откинулся на стуле.
   - Гляжу на тебя, слушаю и удивляюсь. Умница ведь, а лопух лопухом. Да оглядись, неужели не видишь, что нынешние властипредержащие всех нас за дураков держат. И так будет до тех пор, пока не разозлимся.
   - По-моему, все уж разозлились. Вот будут выборы...
   - К выборам готовиться надо.
   - Что ты предлагаешь?
   - Тебе в Германию надо поехать.
   - В командировку, что ли?
   - Считай, что так.
   - И командировочные дашь?
   Мурзин покачал головой.
   - Все будут пиво пить, а мне лапу сосать?
   - Ехать придется за свой счет. Или за мой. Пусть это будет первой нашей жертвой во имя Отечества. Минину и Пожарскому люди последнее отдавали...
   - Та-ак, первая жертва ясна. А вторая?
   - Ну вот, кажется, понял.
   - Понял, понял, давай выкладывай.
   - Выложу. Только налей сначала. Ты поговорил, теперь я буду говорить...
   Мурзин рассказывал о документах, припрятанных у кого-то в Германии, расхаживая по комнате. То и дело подходил к кровати, поправлял коврик, все время не дававший ему покоя. Что-то с этим ковриком было связано, о чем следовало поразмыслить. Это была интуиция, а к ней, таинственной незнакомке, он привык относиться всерьез.
   - Ты посиди, - сказал Мурзин, прервав себя на полуслове. - Ничего пока не трогай, я сейчас.
   - А закусывать можно? - удивился Сергей.
   - И выпивать. Хотя, чего ж без меня? Погоди.
   Он вышел и позвонил к соседке. Валентина Ивановна вышла в одном халатике, раскрасневшаяся, с мокрыми волосами, - видно, мылась.
   - Кто был этот электрик? - спросил он. Наш?
   - Новенький, я его раньше не видела.
   - Когда он у меня счетчик смотрел, вы были возле него?
   - Я ему табуретку принесла, а потом забрала.
   - И ни на минуту не отходили?
   - Только за квитанциями бегала. Когда он начал ругаться. А что? - Она побледнела. - Что-нибудь пропало?
   - Все в порядке. Я так.
   Вернувшись, Мурзин остановился на пороге и опять стал осматриваться. Беспокойство, возникшее в нем, когда увидел сдвинутый коврик, и приглушенное Серегиной болтовней, теперь переросло в чувство тревоги. Сергей вскочил, собираясь растормошить непонятно отчего вдруг загрустившего друга-приятеля, но Мурзин прикрикнул на него так,что тот опешил.
   - Сиди, не двигайся. Не нравится мне это.
   - Что?
   - Не знаю. Сиди.
   Он знал, как и где может быть спрятан жучок для подслушивания, перетрогал все, что только можно, ничего не нашел и остановился возле кровати. Внимание привлекла подушка. Обычно, заправляя постель, он просто бросал ее, по курсантской привычке поддергивал за уголки и так оставлял. Теперь же она была аккуратно положена, а два из четырех углов наволочки вмяты внутрь.
   - Тебе в туалет не надо? - спросил он Сергея.
   - Нет, а что?
   - А я часто бегаю. Простатит проклятый.
   - Говорят, он у половины мужиков. Особенно у тех, кто с бабами редко спит. А у тебя что, до операции дошло?
   - Пока нет, но по ночам часто вставать приходится.
   - Ну, напомнил. Схожу, пожалуй.
   Он встал, потянулся и вышел в прихожую. Мурзин кинулся за ним, закрыл дверь и, вернувшись к кровати, осторожно приподнял подушку. Под ней лежала пачка "Мальборо".
   Курил Мурзин мало - две-три сигареты в день, - но никогда "Мальборо". Из принципа. И теперь он смотрел на эту пачку с удивлением и, что уж от себя-то скрывать, - со страхом тоже.
   - Ого! Закурим?
   Неслышно подошедший сзади Сергей, протянул к пачке руку, и Мурзин не рассчитанным резким движением схватил эту руку, вывернул.
   - Не трогать!
   - Ты что, сдурел?!
   - Без рук останешься, - с ледяным спокойствием сказал Мурзин.
   Он позвонил знакомому военкому, попросил срочно прислать пиротехника.
   - Сапера? - удивился военком. - Домой? Что у тебя?
   - Думаю, тот случай, когда, как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть.
   - Может, милицию?
   - С милицией погоди.
   - Тогда я сам приеду.
   - Давай.
   Не отводя глаз от коробки, Мурзин попятился к столу и сел.
   - Такие вот дела, друг Серега.
   - Значит, это ты меня на всякий случай в туалет-то спровадил?
   - Мало ли что. Жалко ж дурачину. А ты Родине нужен.
   - Что?! Ну, хохмач!..
   - Я серьезно. Ты все усек, что я тебе говорил? Оформляй визу, да побыстрей. Выпей на посошок и - с Богом.
   - Прямо сейчас ехать?!
   - Прямо сейчас. Не надо, чтобы тебя тут видели.
   8
   ... Отринь гордыню, не мни себя Богом. Потому что тебе мало дано. Но в том малом, что тебе дано, ты обязан быть Богом. Ибо ты создан Богом по образу Его и подобию.
   Отринь гордыню. Но и самоуничижение тоже отринь. Богу не нужны ничтожества, унижающие себя. Даже постом и молитвой. Пост и молитва для того, чтобы ты не забывал о своем предназначении исполнять волю Бога. Чтобы в том малом, что тебе дано, ты творил, созидал, обогащая себя и людей, мир. Не распознать, загубить это малое, данное тебе, и есть неисполнение Божьей воли...
   Сатана говорит: "Ты червь". Божественность, заложенная в тебе, настаивает: "Ты - подобие Бога!"
   Гордостью живи, но не гордыней. Будь творцом и учись в каждом видеть творца. И делай, делай, а не рассуждай. Рассуждение - лишь преддверие к делу. Помни Евангелие: "Молитва без дел - мертва". И не откладывай на потом, не забывай урок Гамлета: "Погибают замыслы от долгих отлагательств"...
   Сергей мог бы дальше продолжать свою "умственную физзарядку", как он ее называл, но решил, что этого на сегодня достаточно, и вылез из-под одеяла.
   Солнце уже оседлало подоконник, а это значило, что времени - не меньше девяти. Жена спала, пухлая рука ее лежала на цветастом пододеяльнике. Захотелось поцеловать эту руку, повыше, у плеча, но он знал, чем это кончится, и заставил себя отвернуться. Сунул ноги в шлепанцы, тихонько закрыл дверь, прошел на кухню, затем на балкон, откуда, с седьмого этажа, открывались замечательные виды, созерцание которых вдохновляло не меньше, чем утреннее самовнушение.
   Сегодня у него было ДЕЛО. И сегодня, и завтра, и еще сколько-то дней. Не коммерческая трепотня с дебилами, у которых на уме и языке одни только баксы, а дело государственной важности, на которое сподвигнул-таки его Сашка Мурзин.
   - "Ищу я в этом мире сочетание прекрасного и вечного", - вслух процитировал он Бунина. И тут же вспомнил из Платона: - "Созерцанием высшей красоты, дорогой Сократ, только и может жить человек, ее однажды узревший".
   Высшей красотой для Сергея в настоящее время была его теория о русской национальной наследственности, уходящей корнями в тысячелетия территориальных общин. Может, это и не его теория, может, где-то вычитал о ней, но он осознал ее и радовался своему осознанию.
   Сергей помахал руками и снова замер, опершись о перила. Внизу кудрявились заросли парка, за ними блестели извилистые пруды, называемые Барскими. Другие берега прудов полого вздымались к знаменитым на все Подмосковье Гребневским храмам Смоленской иконы Божьей Матери.
   Бывал здесь Сергей много раз. Ходил и на службы, стоял, слушал речитативы текстов, но не крестился. Ему, не- верующему, каким он себя считал, казалось святотатством креститься только потому, что другие крестятся. Самым удивительным было то, что он, неверующий, был уверен, что Бог есть. Пусть не Бог, а нечто всеобьемлющее, космическое, творящее гармонию мироздания. Законы природы? Но эти законы не в раздрае друг с другом, в конечном счете все они явно устремлены к добру и красоте.
   Солнце, спрятавшееся на минуту за пухлое облачко, снова выплыло в синий простор, обласкав леса и воды мягким сиянием, высветив многоцветье храмов.
   Опять вспомнился Бунин, и Сергей с выражением процитировал:
   - "И нисходит кроткий час покоя на дела людские".
   - Походи по магазинам, будет тебе покой.
   Жена стояла в дверях в ночной рубашке, сердито смотрела на него.
   Он знал, что лучше не возражать, и все же сказал:
   - Утром нельзя сердиться, утром надо пускать в душу хоть немного радости.
   - Ага! - злорадно воскликнула жена. - Цены вчера опять подскочили. Ты хоть знаешь, почем сейчас хлеб? Ничего не знаешь, живешь как у Христа за пазухой.
   - За пазухой теплее, - засмеялся он, чмокнув жену в щеку, и спросил, чтобы переменить разговор: - Ленка проснулась?
   - Как же, ее не разбуди, до обеда продрыхнет. Ты хоть знаешь, когда она вчера заявилась?
   - Я все знаю. Иди, дай руками помахать.
   Жена помедлила, но все же ушла. Он закрыл балконную дверь, но заниматься физзарядкой ему уже расхотелось. Поползли мысли все о том же, неотвязном: как выжить, если не воровать? Да и воровать-то уже негде, все растащено теми, кто был поближе к общественному добру и пораньше сообразил, что надо хватать. Все это знают, а поделать ничего не могут, только ругаются. И жена порой срывается, кричит: "Дайте мне автомат!" Смешно, конечно. Сказал как-то: "А ты знаешь, с какого конца он стреляет?" Отмахнулась зло: "Разберусь. С тобой разбираюсь, думаешь, легче?.."
   Об оружии, за которое пора браться, теперь слышится отовсюду. Вон и знаменитый писатель Дмитрий Балашов публично заявляет: "Пока мы не возьмем в руки оружие, нас будут уничтожать... Этот свинский бардак, в какой господа демократы превратили нашу страну, мы уничтожим. Полностью. Со всеми его ныне торжествующими мерзавцами. И восстановим Россию..."
   Многие так думают и так говорят. И, наверное, каждый что-то делает. Свое маленькое, но делает, хоть пальцем да толкает непонятно откуда вдруг взявшуюся стену "свинского бардака". Толкают вразброд. Но ведь ясно, что когда-нибудь толкнут все разом. И получится резонанс, который рушит все. Рано или поздно так обязательно будет. Все случается рано или поздно, это закон. Не относительный, как в изруганной социологии, а физически и математически выверенный. Аксиома. Почему этого, очевидного, не понимают сидящие у власти? Или верно говорят: когда Бог хочет наказать человека, он отнимает у него разум?..
   Сергей нервно походил по балкону - пять шагов туда, пять обратно. Мысли эти, как наваждение, возвращались каждое утро, от них не спасало никакое самовнушение.
   На глаза попалась рекламная газета, лежавшая на тумбочке. Вчера он ее обнаружил в почтовом ящике, перелистал, отчеркнул объявление какой-то фирмы с претенциозным названием "Полиглот", обещавшей любого человека в два счета обучить любому иностранному языку. Объявление верняком было туфтой, одной из тех, что в последнее время заполонили прессу. Почти вся эта рекламная мишура будто специально рассчитывалась на идиотов, что формой, что содержанием. Как иначе понять такое? "Если у вас есть хоть небольшой разговорный навык, то мы гарантируем: через три дня будете знать язык в совершенстве".
   Конечно, он не поверил этой галиматье о трех днях, но подумал, что перед поездкой неплохо бы потренироваться.
   Он взял газету, вышел в прихожую, к телефону, набрал указанный в газете номер. Ответил мягкий грудной, этакий манящий женский голос.
   - Тут какое-то странное объявление... - начал он.
   - Ничего странного, - прервал его этот голос. Девичий, как хотелось ему думать. - Объявление правильное. Мы гарантируем.
   - За три дня?!
   - Может, и меньше. Языковой навык закладывается непосредственно в подсознание. Вы сами удивитесь своим способностям.
   - А мне думается, что это очередная рекламная сказка.
   - При неудовлетворительном результате деньги вам будут возвращены. Вас записать?
   Он назвал себя и сам удивился, что так легко попался на эту удочку.
   - Найти нас легко, - уговаривал так понравившийся ему голос, который хотелось слушать и слушать. - Цирк на Цветном бульваре знаете? Мы как раз напротив. Справа, недалеко, известное здание "Литературной газеты". Увидите синий забор - дом ремонтируется. У конца забора - вывеска. Запомнили?
   Положив трубку, Сергей поймал себя на мысли, что ему хочется не столько учиться, сколько глянуть на обладательницу чудного голоса.
   - Куда это ты собрался?
   Жена, уже причесанная, в халате и тапочках с пампушечками, стояла за спиной, слушала.
   - Пока в Москву.
   - Пока, - не без ехидства повторила она. - Что-то часто стал ездить.
   - Время такое. Волка ноги кормят.
   Жена долго, не моргая, смотрела на него и вдруг беззвучно заплакала. Он погладил ее по плечу.
   - Честное слово, не вру. Жизнь теперь такая.
   - Думаешь, ревную? Не те у тебя деньги, чтобы бабы на тебя кидались.
   - Ну вот, все и выяснили. Пошли завтракать.
   Жена удержала его за руку, спросила:
   - В Германию собрался?
   - С чего ты взяла?
   - Во сне по-немецки разговаривал.
   - Разве? - Он засмеялся. - Верно. Предлагают съездить.
   - Я же чувствую. - Она помедлила. - К нашим-то зайдешь? Виктор в письмах обижается, что забыли.
   Жена говорила так, будто дело это окончательно решенное. Он еще только прикидывал возможности, а она уже знала. Так бывало не раз, и не раз Сергей поражался ее прозорливости.
   - Постараюсь.
   - Зайди обязательно. Эмку поцелуй, - лукаво кольнула она его косым взглядом. - От меня, разумеется. Кобыла, небось, вымахала. Сколько ей теперь?
   - Три года назад, перед их отъездом в Германию, было девятнадцать.
   - Скажи, пожалуйста, запомнил.
   - Так ведь день рождения отмечали.
   - И как целовал ее, не забыл?
   - Все целовали, поздравляли.
   - Но ты особенно старался.
   - С чего бы это?
   - Понравилась, видать.
   - Разве? Надо будет присмотреться.
   - Я тебе присмотрюсь!
   Сергей засмеялся и подумал, что бабы, видно, и впрямь ненавидят друг друга. Каждая думает: зачем другая, когда я есть? Вычитал где-то эту фразу, и вот уже который раз она вспоминается ему.
   Переполненный каким-то странным, удивительным для самого себя нетерпением Сергей выбежал из холода и мрачности подъезда в жар и свет улицы. Ждать автобуса не было сил, и он скорым шагом направился к станции. Успел на последнюю перед долгим дневным перерывом электричку, сел к окну и стал смотреть на убегающие назад березняки и полянки, залитые солнцем. Мыслей не было никаких, только радостное ощущение большого и важного, предстоящего ему. Перед глазами все были "наш немец" Виктор с его восторженной сестренкой Эмкой, "голенастым головастиком", как дразнил ее Сергей, восемь лет жившие рядом, через стенку, на одной лестничной площадке.
   Виктора угораздило родиться на третий день войны. Его отец, слесарь валяльно-обувной фабрики в городе Энгельсе, ждал девочку и заранее определил ей имя - Виктория - Победа. Но родился мальчик. Чью победу призывал отец, так и осталось невыясненным. Сам он говорил - нашу, а представители соответствующих органов, вскорости занявшиеся судьбой немцев Поволжья, уверяли, что немецкую. Как бы там ни было, эти долгие дискуссии с властямипредержащими начисто отбили у отца охоту к ономастике, и когда, много лет спустя, в семье появилась девочка, то имя ей дали нейтральное Эмма.
   В казахстанских степях немецкая община сумела обустроиться совсем неплохо, но отец, все время мечтавший уехать из ссылки, под конец жизни увез семью в Подмосковье. Вскоре он умер. Ненадолго пережила его и мать, и осталась малолетка Эмка на попечении жившего холостяком старшего брата. Когда-то, еще в молодые годы, Виктор испробовал радости Гименея. Но потом кто-то от кого-то ушел, то ли молодая жена от него, то ли он от нее, и больше его к этим радостям не тянуло.
   А три года назад Виктор с Эмкой догадались сбежать от рыночного бедлама постсоветской России на родину предков. Через год Сергей ездил в Германию в командировку, урвал денек, поглядел, как они там устроились в знаменитом городе Бремене. А Виктор все писал, звал. Но до поездок ли было, когда тут - всесветный дележ? Правда, Сергею так ничего и не перепало приватизировать или акционировать. Прежде его уверяли, что он, как и каждый советский гражданин, является владельцем фабрик, заводов, газет и пароходов, а когда дело дошло до дележа, только и дали одну ни на что не годную жесткую бумажку с непонятным названием - ваучер.
   И вот теперь "наши немцы" очень могли пригодиться.
   В вагоне было довольно свободно, люди ходили, пересаживались с места на место, и Сергей не сразу обратил внимание на человека, севшего напротив. Когда поднял глаза, увидел округлившуюся физиономию бизнесмена, которого все звали просто по имени - Костик. Говорили, что он проворачивает крупные торговые операции, что его бизнес - моющие средства, что он занимается валютными махинациями, что он связан с мафией... В общем, говорили все такое, что обычно говорят о "новых русских", не зная, как объяснить привалившее им богатство.
   - Вы мне нужны, - сказал Костик.
   - А вы мне не очень, - ответил Сергей.
   - Ну-у... - Костик растерялся. Видно, не часто его интерес к кому-либо вызывал такую реакцию. - Я могу дать вам возможность хорошо подзаработать.
   - Мылом торговать?
   - Почему мылом? Мне нужен толковый экономист.
   Сергей помотал головой и вдруг подумал о странности не только этого разговора, но и всей ситуации.
   - Послушайте, а почему вы здесь, в электричке?
   - Может, как раз потому, чтобы увидеться с вами.
   - Со мной? Что я вам?
   - Во-первых, вы - умный человек. - Он загнул мизинец на левой руке. Во-вторых, вы не занимаетесь бизнесом. Наконец, вы - человек, известный в городе не только тем, кто продает, но и тем, кто покупает.
   - Что же из этого?
   - Только глупые да чересчур жадные живут одним днем. Кто поумнее, заглядывают в будущее.
   - Если я вас правильно понял, вы просчитываете политические варианты?
   - Надеюсь, мне это удается.
   - Вы не шутите?
   До того даже не смотревший на собеседника, теперь Сергей в упор уставился на него. Человек как человек, пиджачок аккуратненький, но не шикарный, чисто, до блеска, выбритый подбородок, маленький нос, серые глаза с глубинной искоркой то ли заинтересованности, то ли насмешки.
   - Что вас удивляет? Жизнь одним днем не кончается, одной властью, тоже.
   - И вы, значит, предусмотрительно заигрываете с пролетариатом? Как Савва Морозов?
   - Ну, куда мне.
   - Тот, бывало, даже деньги давал, и немалые.
   - Вам нужны деньги?
   - Кому они не нужны?
   - Я могу ссудить. - Просто, как вынимают носовой платок, он достал из бокового кармана банковскую пачку десятитысячных.
   - Интересно. А как мне отдавать? Когда?
   - Отдадите, когда сможете.
   - Вы серьезно?
   - Да что вы в самом деле. Я знаю вас, как человека очень даже серьезного, вы меня вроде бы тоже. Берите.