Рыбин Владимир. Убить перевертыша

   - Это наши общие проблемы.
   - Но я вас не знаю.
   - Меня зовут Федор Кондратьев. Не слыхали?
   - Нет.
   - Ну и правильно. В качестве пароля могу рассказать вам о территориальных общинах и разнице между ними и родовыми общинами. Теория, которую вы однажды в подробностях изложили Мурзину. Могу еще сказать, что в день вашего отъезда, когда Мурзин был у вас дома, я, его ожидаючи, ездил к Гребневским храмам, беседовал там с отцом Сергием.
   Вдали, на аллее показалась парочка, и Сергей встал.
   - Пойдемте-ка подальше, я знаю тихое место.
   Скамья, на которой они недавно сидели с Фогелем, оказалась занятой. Парень и девчонка неопределенного возраста, сидя на ней, целовались так увлеченно, что ничего вокруг не видели. Пришлось спуститься ниже по склону и усесться прямо на траву.
   - Как вы меня отыскали? - спросил Сергей.
   - Я шел к Фогелю и увидел вас.
   - А как узнали о Фогеле?
   - Клаус сказал. Да, да!.. Давайте уж все ваши вопросы, чтобы недоверие поскорей исчезло.
   - А что вас заставило вслед за мной ехать к Клаусу? Вы мне не верили?
   - Заставили вы, дорогой, точнее, ваше посещение в Москве некоей обучающей фирмы под названием "Полиглот". Как выяснилось, там не только обучают, но еще и раскалывают людей, вытрясают из них секреты.
   - Зачем это им надо?
   - Нащупывают возможности шантажа. Когда мы об этом узнали, то поняли, что за вами потянется след.
   - Он и потянулся.
   И Сергей принялся рассказывать о красивом блокноте "Адъютант", о бегстве из Ольденбурга, о доброй семейной паре, перед которой он ни с того, ни с сего принялся изливать душу. Рассказал и о крупном выигрыше в Гамбурге, позволившем ему разыгрывать роль состоятельного туриста, о привязчивом игроке и русскоязычном немце Пауле, приютившем его в Штутгарте. И разговор с Фогелем, окончившийся ничем, передал в подробностях.
   - Да, наследили, - вздохнул Кондратьев.
   - Что, и выигрыш тоже подстроен? - изумился Сергей.
   - Это, пожалуй, единственное, что вам удалось сделать самостоятельно. Хотя, все может быть. Теперь у вас одна задача - бежать. Архив я беру на себя. Спасибо.
   - За что спасибо?
   - В основном за последнюю информацию о Фогеле.
   И тут Сергей решил выложиться до конца, рассказал об Эмке, не повидав которую уехать никак не мог.
   - Вы хотите втянуть ее в это дело?
   Сергей беспокойно заелозил по траве.
   - Я подумал, что если ее подослать к Фогелю... Она же пастор, может, уговорит?
   - Может, - подумав, согласился Кондратьев. - Только поеду к ней я сам.От вашего имени, разумеется, так что не ревнуйте.
   - Я?!. Ревную?..
   - Ничего, ничего, - засмеялся Кондратьев. - Уезжайте, не беспокойтесь... Впрочем, вот что. Завтра, скажем, в шестнадцать и в восемнадцать по-московскому... Часы-то не перевели на германское?
   - Чего их переводить?
   - Значит, в шестнадцать и в восемнадцать я буду ждать вас возле телебашни. Или в том кафе. Полчаса туда-сюда. Но будьте осторожны. Если увидите, что вы не один... Понимаете?
   - Как не понять, я ведь тоже детективы читаю.
   - Если почувствуете слежку, наденьте что-нибудь на голову, в крайнем случае, поправляйте рукой волосы. Вот так.
   Он запустил пятерню в свою жидкую полуседую шевелюру и засмеялся.
   - Мне это не обязательно, а с вашей копной - в самый раз. Или что-то держите в руке - газету, ветку. Запомнили?
   - Запомнил. А вы, стало быть, в Тюбинген?
   - Тотчас же.
   - А я, значит...
   - А вы продолжайте валять дурака. Гуляйте, тратьте деньги Костика, чего их жалеть?
   - Вы и тут в курсе? - опешил Сергей.
   - И тут. Ну, до завтра...
   Он резко, по-молодому встал, протянул Сергею руку. То ли пожать на прощание, то ли помочь встать. И исчез в кустах.
   Сложное чувство мучило Сергея. С одной стороны - гора с плеч. Хлопоты с архивом Кондратьев брал на себя. Но Эмка! Как уехать, не повидав ее?.. И в то же время нельзя втягивать ее в это дело...
   Медленно и тяжело тащился он по лесу, будто нес непомерный груз. Хотелось напиться. Зайти куда-нибудь? Или взять бутылку домой к Паулю?..
   Никакие красоты славной столицы Швабии его больше не интересовали, потому он, не глазея по сторонам, ехал обратно той же дорогой. И очутился на знакомой площади. Бесы тут сегодня не гуляли, стояла тишина, как и подобает в музейном месте, и сидеть на скамье возле гранитной колонны было одно удовольствие.
   Тут его и нашел Пауль.
   - Куда вы пропали? - обиженно заговорил он, усаживаясь рядом. - Я обыскался, я так беспокоился.
   - А говорят, что немцы - люди холодные, и им все до лампочки.
   - Немцы разные бывают.
   - В том числе похожие на русских?
   - Очень часто.
   - А что если нам нализаться?
   - В меру можно, - неуверенно согласился Пауль.
   - Конечно, в меру.
   - Тогда... я знаю одно местечко.
   Они встали и пошли, поддерживая друг друга, как старые добрые приятели.
   23
   Утро было хмурым и дождливым. За завтраком Пауль ворчал, поглядывая в окно.
   - Вчера была такая погода! Откуда это нанесло?
   - Из Америки, - сказал Сергей.
   Всегда спокойный, Пауль на этот раз почему-то взвился.
   - И тут Америка виновата? За что русские невзлюбили Америку?
   - Это точно, невзлюбили. За хамство, за то, что везде суют свой нос и поучают. Но в данном конкретном случае я имел в виду именно погоду. Метеорологи уверяют: плохая погода в Европу всегда приходит из Америки. Это так называемый западный перенос. Система сложившегося климата, не более того.
   Пауль не успокоился. Он явно нервничал, то и дело поглядывал на часы. И наконец признался:
   - Майк задерживается. Мы вам хотели такие места показать! А тут дождь...
   - Спасибо, но Штутгарт я уже весь оглядел. С телебашни.
   - Мы собирались поехать в горы. Места сказочные.
   - Дороговато в горы-то...
   - Ничего платить не надо. Мой друг едет на своей машине и согласился взять нас с собой.
   - Нет, спасибо...
   Пауль замотал головой так энергично, что крошки хлеба, который он жевал в этот момент, полетели в обе стороны.
   - Вы меня подведете, вы меня здорово подведете! Я такого про вас наговорил, так нахвастал... От этой поездки, может быть, зависит моя судьба.
   - Работа?
   - Конечно. Пожалуйста, не отказывайтесь.
   - Но ведь дождь...
   - О, вы не знаете Майка. Это - железный человек. Если уж сказал...
   "Железный человек" ввалился с бесцеремонностью быка, вырвавшегося на арену. Он остановился посреди комнаты и взревел:
   - Вы еще не готовы?!
   - Господин Новиков колеблется, - пожаловался Пауль.
   - Как это колеблется? - Майк повернулся к Сергею. - Вы зачем приехали в Германию? За шмотками? Так теперь их в России достаточно. Нет, вы приехали, чтобы получше узнать немцев. А нам, представьте, хочется получше узнать русских. Кроме того... - Он сбросил мокрую куртку прямо на пол и сел к столу. - Кроме того, Пауль так вас расхваливал, что я, извините, поверил. И в свою очередь расхвалил вас господину Бутнеру. Кто такой господин Бутнер? О, это великий человек, и очень богатый. Он говорит: покажите мне этого чудо-русского. Должен вам сказать, уважаемый господин Сергей: среди немцев бытует мнение, что все русские или дураки, или пьяницы. Извините...
   - Среди русских тоже есть всякие нелестные мнения о немцах. Вы считаете, что это может быть аргументом в нашем с вами разговоре?
   Майк пропустил вопрос мимо ушей.
   - Так неужели вы не воспользуетесь случаем разубедить нас?
   - Если я правильно понимаю: вам хочется устроить представление?..
   - Конечно. Представить вас выдающемуся человеку, а его - вам.
   - Выдающийся? Я о нем и не слыхал никогда, - признался Сергей.
   - А он не актер, чтобы искать известности. Ну, едем?
   - Не знаю, не знаю...
   - Чего там знать? Вся поездка на четыре часа. Сплошное удовольствие.
   Сергей прикинул: до встречи с Кондратьевым - целый день. А загадочный Бутнер, может, и в самом деле окажется интересным человеком, не чета этим двум навязчивым балбесам...
   "Мерседес" модного антрацитового цвета, в котором они устроились прямо-таки с комфортом, плавно сорвался с места и помчался по мокрым улицам города, не забывая, впрочем, так же плавно останавливаться на перекрестках, даже если на тротуаре топталась одна-единственная бабуся, собравшаяся переходить дорогу. Это было высшим шиком местной шоферской культуры, и Майк, похоже, специально демонстрировал ее. Но за городом он отвел душу. Не только когда ехали по автобану, но и на других, не скоростных, дорогах длинный капот "Мерседеса" резал дождливое пространство с резвостью самолета.
   Скоро они оказались в горах. Зеленые увалы громоздились справа и слева, а распадки, почти все, были заполнены красными черепичными крышами домов.
   Остановились через полчаса в маленьком городке с неожиданным названием Урах. Майк убежал куда-то, как он выразился, чтобы обделать свои делишки, а Сергей с Паулем прогулялись по мокрой брусчатке, посмотрели местные диковинки - громадное декоративное мельничное колесо, которое со скрипом крутила мелкая речушка, бегущая в бетонных берегах вдоль тротуара, и самую старую в Германии, а может, и во всей Европе, аптеку. Надпись на стене сообщала, что аптека располагается в этом доме с 1475 года. Сергей не поверил, вернулся, чтобы получше рассмотреть цифру. Точно - 1475. Дата прямо-таки сказочная для России, где, что ни век, приходилось заново строить разрушенное, сожженное после опустошительных нашествий. Вспомнил слова Майка о якобы бытующем среди немцев нехорошем мнении и запоздало разозлился на него: кто же тогда восстанавливал города, если все дураки да пьяницы? Собрался высказать то, что подумал, но тут прибежал Майк.
   - Ждет, ждет! - зашептал он, наклонившись к Паулю. От возбуждения зашептал так громко, что все было слышно и Сергею тоже. - Я думал - блажь, а ему, оказывается, интересно.
   За Урахом горы стали круче, дорога сузилась - только разъехаться. Но и суженная она была гладкой, ухоженной, с белыми полосами у обочин, и Майк гнал по ней, как по автобану. Участились повороты, колеса елозили по мокрому асфальту, и Сергей не удержался от замечания:
   - Если я вас правильно понял, вы собирались доставить меня к господину Бутнеру в собранном виде?
   Минуту Майк молчал, доходя своим прямолинейным немецким умом до русских иносказаний, потом расхохотался и снизил скорость.
   Слева, на вершине очередной горы показались руины: над густой зеленью высилась мощная кладка из белого плитняка. Затем дорога побежала через буковый лес. Гладкие белые стволы походили на мраморные колонны.
   - А кто он, этот Бутнер? - спросил Сергей. - Чем занимается?
   - Типичный советский вопрос, - засмеялся Пауль. - Когда встречаются, спрашивают: где работаешь? Одного писателя, говорят, в тунеядстве обвинили. Милиционер спрашивает: "Где работаешь?", а он отвечает - "Дома".
   - Теперь в России полстраны нигде не работает, - буркнул Сергей.
   - Ну и что? Человек вправе жить как ему хочется.
   - Чтобы жить, надо работать, зарабатывать.
   - Опять типично советское: деньги нужно именно зарабытывать.
   - А как иначе?
   - Деньги обладают чудесной способностью - расти. Как деревья в лесу, сами собой. Многие в России сейчас это поняли и обогатились.
   - А многие разорились. Деньги, увы, не деревья в лесу. Если их где-то прибывает, значит, в другом месте - убывает...
   - Не спорьте, - прервал их Майк. - Глядите лучше. Где еще увидите такую красоту!
   Буковые колонны расступились, и открылся вдали заросший лесом конус горы, который как раз посередине разрезала светлая полоса высокого водопада. А на вершине вырастало из зелени нечто сказочное. Белые башни и острые шпили тянулись к низким тучам, и, несмотря на пасмурную погоду, чудесный замок выглядел таким, будто его со всех сторон освещали прожектора.
   Майк даже притормозил, когда открылось это видение.
   - Обитель богов! - оценил Сергей.
   - Красиво сказано. Бутнеру понравится.
   - Он что, там живет?
   - Где живет, я и сам не знаю, но сейчас он там, это точно.
   Пологий серпантин дороги уткнулся в легкий шлагбаум. Из маленького белого домика с тонированными стеклами в окнах вышли два здоровенных мордоворота в джинсовых куртках, неторопливо направились к машине. На Майка, сидевшего за рулем, только взглянули, а Сергея и Пауля рассматривали долго и пристально, запоминая. Потом так же молча отошли, и шлагбаум поднялся.
   Еще через несколько минут "Мерседес" уперся бампером в красивый орнамент решетчатых железных ворот. И опять к машине подошли двое охранников, совершенно неотличимые от предыдущих, будто были выведены в том же самом инкубаторе. И опять их пропустили лишь после долгого назойливого рассматривания, из чего Сергей сделал вывод, что Майк в этой "обители богов" человек свой, а Пауль - новенький.
   Со стоянки машин, на которой они оказались, весь этот дом-замок было не рассмотреть, только подъезд - сплошной мрамор, стекло, витражи. Но и этого было довольно, чтобы оцепенеть не от благоговения, так от удивления, что где-то у кого-то существуют такие жилища. Российские неомиллиардеры, хвастающиеся перед телезрителями своими особняками, увидев такое, наверное, принялись бы клянчить у снисходительного к ним правительства новых льгот на бедность.
   Никто не вышел их встречать, и вообще ни единой души не было видно в этом громадном доме, что опять-таки удивило Сергея. Кто-то же должен здесь убираться, подметать полы, вытирать пыль. Во Фрязине у него всего-то двухкомнатная квартира, а начнешь пылесосить - полдня долой. Сколько же надо слуг да уборщиков, чтобы наводить блеск на этих лестницах, в коридорах, залах, через которые с уверенностью мажордома шел Майк. Этот вроде бы пустяковый факт породил у Сергея смутную тревогу, и пока шел вслед за Майком через шикарные апартаменты, он окончательно убедил себя в том, что происходящее - не экспромт, не случайность, а заранее спланированное действо, цель которого пока не просматривалась, но уже было ясно, что все это отнюдь не связано с его якобы выдающимися способностями.
   - Сюда! - Майк сказал это, как скомандовал.
   Они вошли в большую комнату, похожую на музейный зал: старинные резные стулья вокруг круглого стола, изукрашенного такой же замысловатой резьбой, картины на стенах. По ту сторону стола - тяжелая черная занавесь, спадающая от золотисто-голубого потолка до плиточной мозаики пола, резко контрастирующей с замысловатостью и многоцветьем убранства всего зала, черно-белые ромбы, треугольники, квадраты.
   - Подождите здесь.
   Майк ушел, а он стоял и ждал чего-то, удивляясь тому, что спокойно воспринимает навязываемый ему ритуал. Чего всегда терпеть не мог, так это обязаловки. Потому в свое время не вступил ни в комсомол, ни в партию: не признавал необходимости сидеть на собраниях и терпеливо слушать пустопорожнюю болтовню.
   До чего же таинственные личности любят темнить! Сергей, пожалуй, и не удивился б, если бы посреди зала вдруг поднялся столб дыма и из него, как в сказке, вышел господин Бутнер. И сказка подходящая вспомнилась - "Кот в сапогах". Как там было, когда пройдоха кот пробрался к великану в замок?..
   Сергей и в самом деле почувствовал, как замерло сердце, когда вдруг беззвучно шевельнулась занавесь. И тут же он увидел на ее фоне высокого худощавого человека. Приглядевшись, решил, что человек этот совсем стар: на лице морщины, в волосах обильная седина.
   Несколько минут они молча рассматривали друг друга.
   - Здравствуйте, - тихо произнес человек. Голос у него был скрипучий, с хрипотцой, как у любителя отмалчиваться, а не ораторствовать.
   - Здравствуйте. Вы и есть таинственный господин Бутнер?
   - Почему таинственный?
   Сергей пожал плечами и ничего не ответил.
   - А вы, значит, тот самый нетипичный русский?
   - Почему нетипичный?
   Теперь Бутнер пожал плечами, в точности так же, как это только что сделал Сергей, и улыбнулся. И этот жест, и эта улыбка как-то сразу все изменили. Исчезла напряженность, мешавшая Сергею чувствовать себя самим собой, раскованным. Он окинул взглядом сумрачный зал, спросил:
   - Вы что же, тут и живете?
   - На данный момент.
   - Вдали от всего?
   - От чего - "от всего"?
   - Ну-у... человек ведь существо общественное.
   - Вопрос спорный. Впрочем, если хотите, обсудим и его.
   - Извините, господин Бутнер, но я не могу не спросить: вы пригласили меня просто так или для чего-то? И почему именно меня, случайного здесь человека?
   - Положим, вы не случайно попали в наши края...
   - Из этого что-то следует?
   - Пока ничего.
   Они все стояли друг против друга, разделенные столом, не двигаясь с места. Но вот Бутнер поднял голову, будто только сейчас заметив официальность обстановки, шагнул вперед, коснулся рукой высокой спинки стула и указал на стул по другую сторону стола.
   И едва он сел, как тут же будто ниоткуда возникли двое слуг, похожих на вышколенных официантов в дорогом ресторане, и на столе появились красивые тарелочки, большие, поменьше, совсем маленькие, вазы с фруктами, вазочки с орехами и еще что-то, и еще.
   - Русские пьют только водку или и вино тоже?
   - И вино тоже.
   Тотчас перед Сергеем были поставлены три бокала, на две трети заполненные золотистым, огненно-рубиновым и совсем темным вином.
   - Давайте без восточных церемоний, без тостов, - сказал Бутнер. Попробуйте эти вина. Потом можно будет попробовать другие.
   - С удовольствием. Только объясните, что все это значит!
   - Ох уж эти русские, все-то им надо знать... Ну, ладно, скажу. Так уж вышло, что мне дали послушать запись вашей беседы с двумя пожилыми немцами. Помните, какую лекцию вы им позавчера закатили в поезде?
   - Они что, записали мою болтовню? Зачем?
   - Ваши суждения меня заинтересовали, - не ответив на вопрос, сказал Бутнер.
   - Что именно?
   - Хотя бы вот это, которое вы только что выразили словами - "человек существо общественное". Вы что, коммунист?
   - Должен вас разочаровать. Я просто человек. Человек понимающий.
   - Понимающий что?
   - Прошлое, настоящее, а значит, и будущее.
   - Громко заявлено. Но все знает только Господь Бог.
   - Я не сказал - все. Но мне кажется, и ума-то большого не надо, чтобы спрогнозировать будущее. Оно вытекает из прошлого, из настоящего.
   - И это будущее вам, конечно, представляется коммунистическим?
   Сергей внимательно посмотрел на собеседника: вроде бы умный человек, а повторяет газетную чепуху. Захотелось прекратить разговор, встать, пройтись по залу, посмотреть картины. В общем, дать понять самоуверенному богачу, что разговор банален, а потому неинтересен. Но в гостях - не дома. Тем более в таких гостях. И он заговорил, как считал, об очевидном.
   - Как вы думаете, какими идеями будут охвачены массы людей, скажем, через полвека? Когда всерьез встанут вопросы об истощении ресурсов Земли? Не далее чем через полсотни лет нынешнего пирога на всех не хватит и скорей всего начнется кровавый дележ остатков. Ну а еще через полвека? Придется, ой как придется подтягивать ремни, самоограничиваться.
   - Стройными рядами в коммунизм? - усмехнулся Бутнер.
   - Сначала, вероятно, дикими толпами. А потом придется строиться в ряды. Даже известный вам господин Бжезинский предрекает глобальную смуту в случае, если не будет моральных ограничений.
   - Всем-то строиться не придется. - Бутнер хитро прищурился и стал похож на набедокурившего мальчишку, наблюдающего изподтишка за тем, как на его шалости реагируют взрослые.
   - Вы имеете в виду пресловутый золотой миллиард?
   - Миллиард? Что ж, цифра, согласитесь, не малая. Остается определить, кого взять в этот миллиард.
   - Люди должны сами определяться, по способностям.
   - Ага! - радостно воскликнул Бутнер. И куда только девалась его чопорность. - Вот мы и нашли общий язык.
   - Я говорю о равенстве возможностей.
   - Но вы все-таки согласны, что пирог придется делить не поровну. Так что коммунистическая идея и в будущем не проходит. Да ведь и в настоящем есть убедительный пример - ее крах в так называемом Советском Союзе.
   - Напрасно иронизируете. Советский Союз все-таки существовал и уважением во всем мире пользовался. Во многом заслуженно. Крах потерпела не коммунистическая идея, а лишь одна из организационных форм ее воплощения в жизнь.
   - Пусть так. Но как вы объясните этот крах? Без философских отвлеченностей и политических выпадов о деструктивной роли западной пропаганды. Стабильно живущее общество пропагандой не собьешь.
   - Объясню. Человек не может существовать, не проявляя себя в творчестве, в личностной инициативе. Таким он создавался на протяжении всей своей биологической истории. Почти все живое приспосабливается к окружающему, к условиям жизни. Человек создает для себя эти условия. Если Бог сотворил человека по образу и подобию своему, то главное, что он заповедал, это творчество. Сейчас творчеством чаще всего называют писательство, композитороство, всякое живописание. Но для большинства людей творчество проявляется в личностной хозяйственной инициативе. В этом и радость жизни, и смысл ее. А господствовавшая в Советском Союзе тирания ведомств и, как следствие, диктатура чинуш убивали личностную инициативу. Это они, именно они слепили из марксистских выжимок талмудический ком непререкаемых псевдореволюционных молитв...
   - Браво! - Бутнер легонько похлопал в ладоши и поднял бокал. - За здоровье противников марксизма-коммунизма.
   - Я сказал о выжимках из марксизма. А о коммунизме не говорил вовсе. Многие не приемлют хрестоматийных принципов коммунизма, но тем не менее живут в соответствии с этими принципами. Коммунизм до того, как был провозглашен наукой, долгие века существовал в виде неписаных законов совести, стыда, сострадания, взаимопомощи. Эти нормы коммунистической нравственности существуют по меньшей мере сорок тысяч лет...
   - Вот как?! С такой точностью?
   - Эти нормы возникли с появлением биологического вида гомо сапиенс, к которому принадлежим мы с вами. Можно сказать и так: эти нормы и есть то самое, что создало гомо сапиенса.
   Бунтер хохотнул. Странно, невесело, растянув губы, как Фантомас в известном фильме.
   - По-вашему выходит, что человечество без коммунизма обречено?
   - Совершенно верно. Вы когда-нибудь задумывались над странным историческим феноменом - взрывоподобным распространением христианства? Ведь для него вроде бы не было никаких объективных предпосылок. В Римской империи господствовал культ насилия и наслаждений. Иудеи жаждали того же. А пришел чудотворец и начал провозглашать... да, да, не удивляйтесь... коммунистические идеи. И в кратчайший исторический срок, несмотря на жесточайшие репрессии властей, завоевал умы и сердца миллионов. Почему? Нельзя же всерьез верить, что людей увлекла мечта о загробном блаженстве. Это в те-то времена, когда люди были куда большими материалистами, чем теперь. Остается предположить одно: проповеди Христа, основополагающие идеи христианства будили в людях что-то близкое им и понятное. Будили наследственную память о тех временах, когда все жили по справедливым законам общины, где каждому было по делам его. В возможность возврата "Золотого века" поверили все и сразу, как в божественный призыв. Потому что каждый носил эту память в себе, в своем подсознании. Это была поистине вера, и отнюдь не слепая, не "опиум для народа", якобы навязанный эксплуататорами. Это уж потом вольного коня всеобщей веры запрягли в тяжкий воз отвлеченных догм и использовали как тягловую лошадь...
   На минуту Сергей замолчал, и Бутнер воспользовался паузой.
   - Давайте переменим тему, - поморщившись, сказал он. - Поговорим о пироге, которого якобы всем не хватит. Вы любите апелировать к далекому прошлому. Позвольте и мне. На какие ресурсы рассчитывал тот самый гомо сапиенс в течение многих тясячелетий, когда жил, как вы утверждаете, общиной? Ресурс был один - зверь, птица, рыба. Ну, там еще ягоды да грибы, то есть дары природы. Вы убедительно говорили тогда, в поезде, что человек, обретя коллективизм, самодисциплину, стал сильнее всех. Но, став сильнее всех, он, как известно, попал в экологический тупик: пирога дикой природы не хватало для прокорма растущего числа гомо сапиенсов. И, как известно, выход был найден в том, чтобы взять на себя часть обязанностей природы. Возникли скотоводство и земледелие, которые позволили прокормить стократно большее число людей. И долгое время единственной ценностью земли была ее естественная урожайность. Но численность населения росла, и опять стал просматриваться экологический тупик. Тогда человек начал осваивать земные недра... Вам не кажется примечательным совпадение: бурное освоение земных недр и одновременно столь же бурное развитие естественных наук? Случайно ли это?..
   Бутнер потянулся к бокалу, жестом пригласил гостя сделать то же самое. Сергей не удержался, осушил бокал почти до дна. Тотчас из-за его спины протянулась рука - угольно-черный обшлаг, ослепительно белый рукав сорочки, - вновь наполнила бокал. Захотелось оглянуться, посмотреть на слугу, подошедшего столь бесшумно. Но тут неведомо откуда проклюнулся в нем аристократ: оглядываться на слугу не принято.
   - Мне продолжать? - спросил хозяин.
   И опять в Сергее взыграло аристократическое, чего он прежде за собой никогда не замечал. Не ответив сразу, он выпрямился, плавно откинулся к высокой спинке стула. Он понял, о чем собирается дальше говорить Бутнер, об очередном экологическом тупике, из которого сегодня никто не видит выхода, и о том, что выход будет непременно найден с помощью гигантских наработок современной науки и техники, изменения общества и, может быть, самого человека.
   - Я догадываюсь, о чем вы хотите сказать, - с почтительной задумчивостью произнес он. - Но ведь это будет другой мир, отличный от нынешнего. Кого приносить в жертву?..