Страница:
Наконец Женевьева произнесла:
— Вы рассказывали о моем… спасении. Продолжайте. Я хочу знать все подробности. Все.
— Да, конечно. Я перебрался на борт курьерского корабля, который стал для вас ловушкой, осмотрелся и увидел, что большинству ваших спутников я помочь уже не в силах… нет, не так. Позвольте мне всегда говорить вам правду, одну лишь правду. А правда заключается в том, что меня мало волновали эти люди. Они меня не интересовали. Я пришел туда спасать вас.
— Вы… вы пригласили меня на ваш корабль. А потом… сразу же после этого нас поглотил новый взрыв. Да. Да, еще один взрыв был. Я его помню.
— Боюсь, что в тот момент вы очень серьезно пострадали, — прошептал Хоксмур, и голос его был напряженным.
У Женевьевы вырвался сдавленный возглас. Хоксмур снова взял ее за руки — она даже не заметила, когда это произошло. Женевьева могла зажмуриться и действительно зажмурилась, но прикосновение Ника по-прежнему казалось ей странным, и с этим ощущением она ничего не могла поделать.
— Да. Я действовал очень быстро. Ваше тело вполне Могло поместиться в мой скафандр, который, как я уже пытался объяснить, в некотором смысле слова был и моим телом…
Леди судорожно вздохнула.
— …но если пользоваться понятиями массы, изнутри оставался пуст. На время я перебрался в электронное оборудование скафандра и при помощи сервомеханизмов, которые приводят в действие руки и пальцы скафандра, поместил вас внутрь. Затем я, действуя через скафандр, подал вам воздух и заставил вас дышать, хоть ваши легкие и работали тогда очень-очень плохо. Потом я перевел вас через холод, пустоту и смерть на мой кораблик — он находился рядом. Затем снял с вас скафандр и сразу же поместил вас в медотсек. А теперь… теперь вы здесь.
Женевьева продолжала пристально смотреть на Хоксмура. Она словно забыла, что нужно дышать. А сейчас, когда она об этом вспомнила, ей показалось, что это и вправду необязательно.
Кажется, молчание пугало ее спасителя, и он заговорил снова:
— Полагаю, что мой кораблик вы вообще не помните. У вас на самом деле не было возможности взглянуть на него. Я зову его «Крапивник». Это своего рода каламбур. Я назвал его так в честь наставника моего тезки, Кристофера Врена, — он тоже был архитектором . Не знаю, был ли он пилотом — кажется, тогда существовали только парусные корабли. Думаю, не был…
И тут Женевьеву внезапно захлестнула волна ужаса.
— Так вы — только изображение?
— С точки зрения органов чувств — да. Образ, возникший в процессе существования виртуальной реальности. Технически я — оптэлектронный артефакт, по сути — компьютерная программа…
— Тогда кем же стала я?! Что вы со мной сделали?
Ник, которого эта сцена страшила все больше и больше, изо всех сил постарался объяснить, что именно произошло. Он говорил дружелюбно и логично. Но после первых же десяти слов леди Женевьева закричала. Хоксмур пытался сказать что-то еще, но все было безрезультатно. И тогда, в целях заботы о ее психическом здоровье (ну и его, конечно), Хоксмур воспользовался контрольной функцией и выключил леди Женевьеву. Само собой разумеется, лишь на время.
ГЛАВА 6
— Вы рассказывали о моем… спасении. Продолжайте. Я хочу знать все подробности. Все.
— Да, конечно. Я перебрался на борт курьерского корабля, который стал для вас ловушкой, осмотрелся и увидел, что большинству ваших спутников я помочь уже не в силах… нет, не так. Позвольте мне всегда говорить вам правду, одну лишь правду. А правда заключается в том, что меня мало волновали эти люди. Они меня не интересовали. Я пришел туда спасать вас.
— Вы… вы пригласили меня на ваш корабль. А потом… сразу же после этого нас поглотил новый взрыв. Да. Да, еще один взрыв был. Я его помню.
— Боюсь, что в тот момент вы очень серьезно пострадали, — прошептал Хоксмур, и голос его был напряженным.
У Женевьевы вырвался сдавленный возглас. Хоксмур снова взял ее за руки — она даже не заметила, когда это произошло. Женевьева могла зажмуриться и действительно зажмурилась, но прикосновение Ника по-прежнему казалось ей странным, и с этим ощущением она ничего не могла поделать.
— Да. Я действовал очень быстро. Ваше тело вполне Могло поместиться в мой скафандр, который, как я уже пытался объяснить, в некотором смысле слова был и моим телом…
Леди судорожно вздохнула.
— …но если пользоваться понятиями массы, изнутри оставался пуст. На время я перебрался в электронное оборудование скафандра и при помощи сервомеханизмов, которые приводят в действие руки и пальцы скафандра, поместил вас внутрь. Затем я, действуя через скафандр, подал вам воздух и заставил вас дышать, хоть ваши легкие и работали тогда очень-очень плохо. Потом я перевел вас через холод, пустоту и смерть на мой кораблик — он находился рядом. Затем снял с вас скафандр и сразу же поместил вас в медотсек. А теперь… теперь вы здесь.
Женевьева продолжала пристально смотреть на Хоксмура. Она словно забыла, что нужно дышать. А сейчас, когда она об этом вспомнила, ей показалось, что это и вправду необязательно.
Кажется, молчание пугало ее спасителя, и он заговорил снова:
— Полагаю, что мой кораблик вы вообще не помните. У вас на самом деле не было возможности взглянуть на него. Я зову его «Крапивник». Это своего рода каламбур. Я назвал его так в честь наставника моего тезки, Кристофера Врена, — он тоже был архитектором . Не знаю, был ли он пилотом — кажется, тогда существовали только парусные корабли. Думаю, не был…
И тут Женевьеву внезапно захлестнула волна ужаса.
— Так вы — только изображение?
— С точки зрения органов чувств — да. Образ, возникший в процессе существования виртуальной реальности. Технически я — оптэлектронный артефакт, по сути — компьютерная программа…
— Тогда кем же стала я?! Что вы со мной сделали?
Ник, которого эта сцена страшила все больше и больше, изо всех сил постарался объяснить, что именно произошло. Он говорил дружелюбно и логично. Но после первых же десяти слов леди Женевьева закричала. Хоксмур пытался сказать что-то еще, но все было безрезультатно. И тогда, в целях заботы о ее психическом здоровье (ну и его, конечно), Хоксмур воспользовался контрольной функцией и выключил леди Женевьеву. Само собой разумеется, лишь на время.
ГЛАВА 6
Когда Кенсинг с задумчивым видом стоял в одном из коридоров яхты, один из младших офицеров — вероятно, он действительно хотел помочь — поинтересовался:
— А вы что, вправду еще не поняли насчет Хоксмура? Кенсинг удивленно взглянул на офицера:
— Я вообще-то думал совсем о другом. А что там за чертовщина с Хоксмуром, насчет которой я не понял, и какое отношение к делу имеют его проблемы?
— Да я же не говорю, что он создает какие-то проблемы, — попытался оправдаться офицер.
— Ну а в чем тогда дело?
— Хоксмур — компьютерная программа.
Кенсинг невольно охнул. Внезапно некоторые удивлявшие его детали встали на свои места. Ему уже приходилось слышать о таком — об оптэлектронных существах, мало чем отличающихся от человеческой личности. Их делали редко, хотя технически такие процедуры стали возможными уже давно. В обществе, которое развивалось и продолжало развиваться в условиях многовековой борьбы против машин, антропоморфизм роботов или прочих механических существ явственно был непопулярен и не принят. На множестве планет, жители которых имели перед глазами чудовищный пример берсеркеров, создание подобных существ было законодательно запрещено. Люди не хотели жить в страхе перед собственными компьютерами и опасаться, что электронный разум выйдет из-под контроля.
— Вы хотите сказать — это человек, чья личность была переписана в компьютер?
— Ничуть. Я сказал именно то, что хотел сказать. Этот факт не выносится на широкое обсуждение, но последние несколько лет босс очень интересуется электронными личностями.
Кенсинг кивнул. Антропоморфные программы, созданные, так сказать, с нуля, и их отличие от электронных копий человеческого мозга чрезвычайно интересовали многих психологов, политиков и работников служб безопасности. Но добраться до немногих существующих в нынешнее время экземпляров всегда было очень сложно.
Существовал и относительно близкий к этому класс программ, списанных с личности реальных людей. Иногда они оказывались крайне полезными инструментами, но зачастую в отношении их вводились даже более строгие ограничения. Кенсингу как-то довелось встретиться с таким существом, программой Хилари Гэйджа, который — или которое? — сыграл ключевую роль в одной знаменитой битве с берсеркерами. Кенсинг встретился с Гэйджем-программой через весьма значительное время после битвы и имел с ним длительную и весьма приятную беседу. Но даже после долгого разговора Кенсинг не был уверен, какое местоимение следует употреблять по отношению к Гэйджу — «он», «она» или «оно».
Сегодня же Кенсингу выпал случай обсудить эту тему с Фрэнком Маркусом, причем всего через несколько минут после того, как он узнал правду о Хоксмуре. Кенсинг знал, что Фрэнк тоже встречался с Гэйджем; оказалось, что Фрэнк, подобно многим другим людям, остался в полной уверенности, что, общаясь с переписанной личностью, он имел дело с программой, и не более того.
Во время этой беседы Кенсинг и Маркус изучали виртуальный макет похищенной станции, сделанный компьютером «Призрака». Всем членам команды было велено выбрать минуту посвободнее и посетить десякуб. Впрочем, всем и так хотелось поподробнее ознакомиться с конструкцией захваченного судна, которое они сейчас преследовали, и обдумать, какого рода военные действия станут возможны, когда они подберутся поближе к цели погони — если подберутся — и придет время решать, как отбить станцию.
Но Кенсинг, изучая превосходно выполненный макет, внезапно ощутил глубокую уверенность, что все их усилия тщетны. Берсеркеры убивают. Это их функция. Ради этого они были спроектированы и построены, и этим они и занимаются. Вероятность того, что Анюта все еще жива, бесконечно мала…
Затем экран мигнул, и неожиданно на нем появилось изображение Ника Хоксмура. Казалось, что он стоит сбоку и чуть сзади цилиндрического макета. Одной рукой он опирался на плоский верхний диск. Бестелесное изображение станции служило превосходной опорой бесплотному телу Хоксмура.
— Прошу прощения, джентльмены, я не намеревался вас подслушивать. Но я тут осматривал часть систем жизнеобеспечения этого отсека и случайно услышал ваш разговор.
— Ничего страшного, — отозвался Кенсинг, но почувствовал себя как-то странно.
Хоксмур встретил это заявление легкой улыбкой. Но он явно стремился поговорить прежде всего с Фрэнком и смотрел именно на Маркуса.
— Полковник, вам, возможно, известно, что я — электронная личность?
Фрэнк тоже смотрел на Хоксмура своими линзами, вделанными в первые два контейнера. Третий ящик немного извернулся, словно желал обеспечить себе обзор получше.
— А что, это не так? — поинтересовался Маркус.
Кенсингу пришлось довольствоваться ролью слушателя. Он с удивлением отметил, что голос заключенного в ящики человека звучал менее по-человечески, чем голос Ника, хотя, ясное дело, оба голоса создавались при помощи механических приспособлений.
— Нет, это правда.
Маркус воздержался от комментариев. Ник решил поднажать. В голосе его звучали одновременно и любопытство, и решимость.
— И что, раскрытие моего инкогнито вас сердит? Вы считаете себя обманутым?
Металлическая конечность изобразила вялый жест:
— Я признаю, что вы отчасти застали меня врасплох. Возможно, я действительно рассержусь, если буду думать, что какой-то человек обманул меня. Но злиться на орудие труда бессмысленно. Ник, вы хорошее орудие?
— Я работаю как хорошее орудие труда, чаще всего — в полную меру своих способностей. Если вы не обиделись, полковник, и если у вас есть немного свободного времени, мне хотелось бы вкратце обсудить эту тему.
— Валяйте.
— Возможно, вы не удивитесь, услышав, что я считаю эту тему чрезвычайно интересной. На самом деле я не ожидал, что вы так быстро, без споров, примете мое саморазоблачение. Что у вас не возникнет даже малейшего подозрения, что, может, я шучу.
Все три контейнера Фрэнка шевельнулись и слегка переместились. Кенсингу показалось, что их обитатель каким-то образом устроился поудобнее. Маркус сказал:
— Я же говорил, что вы отчасти застали меня врасплох. Но возможно, не полностью.
— В самом деле? Не полностью? Ну ладно. Все же мне очень хотелось бы знать, что именно во мне — в моем изображении на экране, с которым вы уже несколько раз сталкивались, — что заставило вас предположить, что у меня нет плоти?
— Возможно, мы сможем обсудить это как-нибудь попозже. Сейчас я занят.
На том разговор и окончился.
Когда Кенсингу снова выпал случай побеседовать с премьером Дираком, Сандро словно мимоходом упомянул о том, насколько реалистичным выглядит Ник Хоксмур.
— Программисты прекрасно потрудились. Я правильно понял — это относительно новая версия?
Дирак кивнул:
— Да, ей всего год. Не правда ли, отлично выполненная работа? Она заняла несколько месяцев. По правде говоря, меня все меньше и меньше устраивают результаты, получаемые от людей — хоть от той же самой биостанции. Потому я решил посмотреть, каких результатов в творческой работе способен добиться оптэлектронный мозг.
— Я бы сказал, премьер, что для такой сложной программы несколько месяцев — это поразительно малый срок. Я думал, ее делали несколько лет. А можно полюбопытствовать, каким образом ей подобрали имя?
— У моих инженеров уже были наготове некоторые куски программы, — неопределенно пояснил Дирак. — Потому дело и пошло так быстро. А что касается имени, Ник выбрал его самостоятельно. Позаимствовал у какого-то архитектора восемнадцатого века — я как-нибудь расскажу тебе эту историю. А пока — ты как следует изучил макет станции?
Кенсингу, который имел возможность наблюдать, как премьер Дирак общается с Хоксмуром, казалось, что обычно человек-создатель довольно хорошо обращается со своим искусственным созданием.
Но чувства, которые премьер испытывал к оптэлектронной личности, были сложными, неоднозначными и сильными.
Как-то раз Кенсинг услышал, как Дирак заявил: «Переписанные души, которые переместились из тела в электронное состояние, в общем, имеют более высокий социальный статус, если тут можно воспользоваться подобным термином, чем те, кто никогда в жизни не владел телом из плоти и крови».
Кенсинг не удивился, узнав, что он был не единственным, кто некоторое время не догадывался об истинной природе Ника. Правда, не все отнеслись к этому так спокойно, как Сандро. Некоторые из членов экипажа, как и многие люди на разных планетах, возражали против того, чтобы порождение искусственного разума выглядело и разговаривало как человек. Или, по крайней мере, от этого они чувствовали себя неуютно. Конечно, наибольшие протесты вызывала не предполагаемая сила Ника — или разум, можно назвать это и так. Их раздражало человекоподобие этой вещи, с которой — или с которым? — премьер советовался, спорил, причем иногда с явным удовольствием, и от которой (или все же от которого?) так явственно зависел.
Когда эскадра ушла от Иматры, «Крапивнику» Ника пришлось остаться (Хоксмур привык считать этот кораблик своим). То место в грузовом трюме, которое обычно занимал «Крапивник» — зачастую очень полезный, но безоружный, — теперь было отдано катеру-разведчику, последнему военному кораблю, оставшемуся в Иматранской системе. В стычке с берсеркером этот катер не участвовал по самой банальной причине — не успел добраться до места боя. Дирак нагнал страху на местных чиновников и просто отобрал кораблик.
Но отказ взять «Крапивника» в погоню поставил Ника в куда более затруднительное положение, чем мог бы предположить его создатель и начальник. И потому в последний момент перед стартом эскадры Хоксмур, выполняя прочие задачи, поручил роботам снять с «Крапивника» кое-какое оборудование и установить его на новоприобретенный катер-разведчик.
На время этой операции сам Ник облачился, так сказать, в скафандр и находился то на борту корабля, то в космосе. Его главной задачей был надзор за роботами, которые выполняли большую часть работы, связанной с физическими усилиями. Эти металлические существа размером с собаку не имели никакого внешнего сходства даже с животными, не говоря уже о людях, а их умственные способности находились несколько ниже среднего уровня.
Если посмотреть со стороны, именно этим Ник сейчас и занимался — надзирал за роботами. Но, кроме того, ему позарез нужно было присмотреть, чтобы была выполнена еще одна задача, причем выполнена в строжайшей тайне. Хоксмуру нужно было переправить со своего кораблика куда-нибудь на яхту не только определенное электронное оборудование, в котором он проводил большую часть времени, кроме тех моментов, когда перебирался в скафандр, но и те блоки, в которых находилась Жеини.
Сейчас она была выключена. Как и предполагал Хоксмур, при современном уровне развития технологии (последние модели блоков памяти делались уже не столько из металлов, сколько из композитных материалов) для хранения переписанной личности, некогда находившейся в органическом теле, — в данном случае, для хранения леди Женевьевы, — требовался примерно тот же физический объем, что и для самого Ника: около четырех тысяч кубических сантиметров. Это примерно соответствовало объему трех черепов взрослых людей.
Так получилось, что для выполнения работы по переносу блоков памяти Ник выбрал тот самый скафандр, который он использовал, чтобы спасти леди Женевьеву с гибнущего курьерского корабля. Во время этой спасательной экспедиции скафандр получил некоторые повреждения. Они были незначительными, но, если бы кто-нибудь заметил эти повреждения и спросил Хоксмура об их происхождении, Нику трудно было бы предоставить вразумительные объяснения. Впрочем, Хоксмур все-таки заготовил несколько отмазок и намеревался выбрать наилучшую непосредственно в тот момент, когда его начнут расспрашивать, — чтобы ориентироваться на возникшие обстоятельства.
Когда Ник в очередной раз проходил по грузовому трюму «Призрака», он столкнулся с Кенсингом. Сандро тоже был одет в скафандр. Человек проводил инвентаризацию и сейчас явился осмотреть взятый на борт катер. Поскольку планировались действия по высадке на чужой корабль, катер мог понадобиться позарез.
Реакция Кенсинга на появление самоходного пустого скафандра позабавила Хоксмура. Чем-то такой скафандр поразил Сандро — как, впрочем, и многих людей до него. Молодой инженер вздрогнул, и вид у него был довольно обеспокоенный.
После встречи с Кенсингом Хоксмур урвал несколько минут, ненадолго отвлекся от выполнения непосредственных обязанностей — ему не полагалось времени на отдых, потому что считалось, что он в отдыхе не нуждается, — и навестил Женни. Ник хотел быть уверенным, что ее перемещение прошло без каких-либо осложнений. На самом деле не было никаких причин считать, что Женни вообще осознает происходящее, но Хоксмур не хотел рисковать.
Хоксмур погрузился в размышления. Он обдумывал некоторые предельно серьезные аспекты его новых взаимоотношений с леди Женевьевой.
На последнем этапе втайне выполненной операции Хоксмур попытался отладить — очень, очень осторожно! — некоторые из периферийных программ леди. Ник надеялся, что это поможет Женевьеве легче перенести шок, связанный с осознанием ее нового положения. Точнее даже, ее новой формы существования. Хоксмур изо всех сил старался не переборщить с отладкой. Как только Ник привел леди Женевьеву в сознание, она сразу же принялась то умолять, то требовать, чтобы Хоксмур в точности рассказал, что именно с ней произошло.
И Ник снова стал объяснять леди сложившуюся ситуацию, стараясь причинить Женни как можно меньше боли.
Через несколько минут после того, как Хоксмур спас леди Женевьеву с обреченного курьера — тогда ее душа еще как-то держалась за плоть, данную ей от рождения, — и благополучно перенес ее на свой корабль, медицинский робот «Крапивника» сообщил, что женщина получила травмы, не совместимые с жизнью. Он сказал, что, даже если погрузить женщину в глубокий анабиоз до тех пор, пока появится возможность оказать ей наиболее высококлассную медицинскую помощь, прогноз исключительно неблагоприятен.
Тогда Ник понял, что у него нет другого выхода. Несмотря на все его геройство и усилия медиробота, мозг леди Женевьевы вскоре должен был умереть. А после того как это произойдет, никакой терапевт или хирург, будь он хоть человеком, хоть роботом, не сможет уже восстановить личность Женевьевы, ее неповторимую индивидуальность.
Пока Николас — или его изображение в виртуальной реальности — рассказывал эту историю, Женни — или ее изображение — беспомощно глядела на него, чуть приоткрыв рот, так что были видны белые зубки. Сейчас они, насколько понимала Женни, находились где-то в центре аббатства, на полпути к огромному западному нефу, и неспешно шли на восток, любуясь настенной росписью Лучи послеполуденного солнца проникали через огромный витраж в западной стене и оживляли несколько поблекшие краски росписи. Ник про себя подумал, что этот витраж не настолько великолепен, каким, по слухам, было круглое окно-розетка в Шартрском соборе, но все же производит немалое впечатление.
— Таким образом, госпожа моя, как я уже пытался объяснить, я сделал единственное, что мне оставалось, — подвел итоги Хоксмур. — Я записал вас. Я спас структуру вашего сознания, суть вашей личности и практически всю вашу память.
Благодаря недавно проделанной легкой корректировке периферийных программ леди Женевьева на этот раз сохранила достаточно спокойствия, чтобы ответить Хоксмуру. Со всей вежливостью, какой требовало положение знатной дамы, Женевьева еще раз поблагодарила Николаса за свое спасение. И сразу же после этого она настоятельно попросила, если не сказать потребовала, как можно подробнее объяснить ее нынешнее положение.
Очень довольный тем, что самый сложный момент разговора пройден без лишних осложнений, Хоксмур перешел к подробностям. Впрочем, он по-прежнему старался говорить как можно деликатнее. На этот раз Николас слегка изменил тело леди Женевьевы и сменил наряд, воспользовавшись оказавшимися под рукой многочисленными видеозаписями с участием прекрасной леди. Впрочем, они оказались у него под рукой отнюдь не случайно. Растущее преклонение перед леди Женевьевой еще несколько месяцев назад заставило Хоксмура начать собирать фотографии и пленки, на которых был запечатлен ее облик, И чем ближе к дате свадьбы, тем больше становилось этих записей.
Ник много что мог порассказать о процессе создания ее образа, каким он существовал на нынешний момент. Он мог бы привести головокружительное количество подробностей-Но с леди Женевьевы оказалось и этого довольно. Она резко оборвала рассказ Ника и властно потребовала, чтобы Хоксмур помог ей вернуться в живое тело, и причем принялся за дело немедленно, сию же секунду.
— Ник, я понимаю, что вашей целью было… что вы сделали это, чтобы спасти мне жизнь. Вам это удалось, и я нам за это благодарна. Действительно благодарна.
— Моя госпожа, это было самое малое, что я…
— Но я не могу продолжать жить в таком непонятном состоянии, без тела. Сколько потребуется времени, чтобы его восстановить?
Хоксмур боялся того момента, когда ему придется откровенно ответить на этот вопрос.
— Госпожа моя, мне очень жаль, что я вынужден это говорить… Но раз вы спрашиваете… Я не смог найти ни единого способа, которым это можно было бы сделать.
Эти слова прозвучали в тот самый момент, когда Николас и Женевьева обогнули угол с несколькими колоннами и оказались в южном, поперечном нефе собора — если пользоваться координатами той виртуальной реальности, в которой они сейчас пребывали. Они находились рядом с местом, которое, как известно было Хоксмуру, следовало бы называть Уголком поэтов, поскольку здесь было похоронено много корифеев литературы. Но в настоящий момент леди Женевьеву не интересовала ни изящная словесность, ни архитектура. Она подняла голову и осмотрелась, словно взгляд несуществующих глаз мог проникнуть через камень и стекло виртуального собора и увидеть микросхемы и платы, создающие эту призрачную реальность.
— Где мы находимся на самом деле? — настойчиво спросила она.
— Если пользоваться этими терминами, Женни, — кстати, могу ли я продолжать называть вас этим именем? — мы сейчас, как я пытаюсь объяснить, пребываем на борту «Призрака», яхты вашего мужа. Премьер не имеет ни малейшего понятия, что вы находитесь здесь.
— И он даже не догадывается? — Женевьева была потрясена и изумлена, но Хоксмур осмелился думать, что в голосе ее звучит и некая надежда. — Я думала: может, вы сделали это по его приказу?
Нику даже в голову не приходило, что у леди может возникнуть такое подозрение.
— Сейчас я все объясню, — сказал Хоксмур. — Но уверяю вас, премьер Дирак даже не подозревает, что вы живы — в каком бы то ни было виде. Он поверил, что вы мертвы, что вы погибли во время взрыва вместе со всеми пассажирами курьера.
— Так, значит, вы ему не сказали…
К несказанному облегчению Ника, в этих словах было больше расчета, чем обвинения.
Он поспешил успокоить Женевьеву:
— Я ничего не сказал ни ему, ни кому бы то ни было другому.
— А почему?
— Почему я ничего не сказал вашему мужу? — Внезапно Хоксмур почувствовал себя неуверенно, и это заставило его занервничать. — На то есть свои причины. Я не прошу прощения за свое поведение, но вы, конечно же, вправе рассчитывать на объяснение.
— И где же оно?
— Что ж… Женни, когда мы впервые встретились… Я имею в виду тот момент, когда вы впервые взглянули на меня и заговорили со мной… Это произошло в той огромной лаборатории на борту биостанции — еще тогда, когда никто и не подозревал о нападении берсеркеров, — и у меня сложилось впечатление, что вы глубоко несчастны. Я был прав?
Женевьева заколебалась.
— Я был прав?
Женевьева невидящим взглядом уставилась на какой-то мраморный памятник. На каменном пьедестале были вырезаны древние буквы: «ЧОСЕР». Если бы Женни заинтересовалась, Ник мог бы рассказать ей удивительную историю об этом памятнике. Но по сути, она сейчас не замечала монумента. Наконец Женевьева произнесла:
— Да, Ник. Полагаю, вы были правы.
— Я так и знал! И еще вы признались, что боитесь вашего мужа. Видите ли, в определенном смысле слова я тоже живу рядом с ним, хоть и недавно. Мне, как и вам, отлично известно, что господин премьер не самый легкий в общении человек.
Этот пассаж заставил леди слабо улыбнуться. Хоксмур тем временем продолжал:
— Иногда мы с премьером… нет, между нами, мною и моим создателем, не всегда все ладно. Понимаете, Женни, когда я уносил вас с курьера, устраивал в медотсеке, понимал, что единственный способ спасти вашу личность — это перезапись, и принимал решение, — так вот, все это время я вовсе не собирался держать ваше спасение в секрете. У меня не было какого-либо осмысленного плана. Но потом я подумал и решил, прежде чем сообщать всему миру, что вы спасены, сперва убедиться, что перезапись прошла нормально. Кстати, спешу вас уверить, что все прошло прекрасно.
— А потом? — быстро спросила леди.
— Ну, потом я решил объяснить вам, что у вас есть право выбора! — выпалил Хоксмур. — Я имею в виду — право выбрать, хотите ли вы к нему возвращаться.
— Возвращаться к нему? — Женни застыла, непонимающе глядя на своего спутника. Потом в ее глазах вспыхнула безумная надежда. — Вы имеете в виду — после того как вы сможете вернуть меня в мое тело?
— Я… я же объяснял — мне это не под силу. И никому не под силу. Ваше тело было полностью разрушено.
— Но как тогда я могу вернуться к мужу? Что вы подразумевали, когда спрашивали об этом? Как я могу возвращаться к кому бы то ни было в своем нынешнем виде?
— Полагаю, единственный способ, которым вы можете вернуться к мужу, — это просто навестить его, — сдержанно отозвался Ник, — поговорить с ним с голографическиго экрана. Кроме того, вы можете повидаться с ним в каком-нибудь виртуальном пространстве, наподобие того, в котором сейчас находимся мы с вами.
— Встретиться с ним в каком-нибудь воображаемом мире вроде этого? Или посмотреть на него с экрана? Кому от этого станет легче? — Леди явно начала приходить в бешенство. — Какая от этого польза Дираку? Он ведь женился на мне, чтобы основать династию! Он живет в мире политики, а там брак с электронным фантомом ничего не значит! Меньше, чем ничего! Нет, мой муж не должен знать, что со мной произошло. По крайней мере, до тех пор, пока вы не вернете меня к настоящей жизни. Я не допущу, чтобы он увидел меня в таком состоянии! Он может… — Фраза оборвалась на полуслове, словно Женевьева побоялась закончить ее.
— А вы что, вправду еще не поняли насчет Хоксмура? Кенсинг удивленно взглянул на офицера:
— Я вообще-то думал совсем о другом. А что там за чертовщина с Хоксмуром, насчет которой я не понял, и какое отношение к делу имеют его проблемы?
— Да я же не говорю, что он создает какие-то проблемы, — попытался оправдаться офицер.
— Ну а в чем тогда дело?
— Хоксмур — компьютерная программа.
Кенсинг невольно охнул. Внезапно некоторые удивлявшие его детали встали на свои места. Ему уже приходилось слышать о таком — об оптэлектронных существах, мало чем отличающихся от человеческой личности. Их делали редко, хотя технически такие процедуры стали возможными уже давно. В обществе, которое развивалось и продолжало развиваться в условиях многовековой борьбы против машин, антропоморфизм роботов или прочих механических существ явственно был непопулярен и не принят. На множестве планет, жители которых имели перед глазами чудовищный пример берсеркеров, создание подобных существ было законодательно запрещено. Люди не хотели жить в страхе перед собственными компьютерами и опасаться, что электронный разум выйдет из-под контроля.
— Вы хотите сказать — это человек, чья личность была переписана в компьютер?
— Ничуть. Я сказал именно то, что хотел сказать. Этот факт не выносится на широкое обсуждение, но последние несколько лет босс очень интересуется электронными личностями.
Кенсинг кивнул. Антропоморфные программы, созданные, так сказать, с нуля, и их отличие от электронных копий человеческого мозга чрезвычайно интересовали многих психологов, политиков и работников служб безопасности. Но добраться до немногих существующих в нынешнее время экземпляров всегда было очень сложно.
Существовал и относительно близкий к этому класс программ, списанных с личности реальных людей. Иногда они оказывались крайне полезными инструментами, но зачастую в отношении их вводились даже более строгие ограничения. Кенсингу как-то довелось встретиться с таким существом, программой Хилари Гэйджа, который — или которое? — сыграл ключевую роль в одной знаменитой битве с берсеркерами. Кенсинг встретился с Гэйджем-программой через весьма значительное время после битвы и имел с ним длительную и весьма приятную беседу. Но даже после долгого разговора Кенсинг не был уверен, какое местоимение следует употреблять по отношению к Гэйджу — «он», «она» или «оно».
Сегодня же Кенсингу выпал случай обсудить эту тему с Фрэнком Маркусом, причем всего через несколько минут после того, как он узнал правду о Хоксмуре. Кенсинг знал, что Фрэнк тоже встречался с Гэйджем; оказалось, что Фрэнк, подобно многим другим людям, остался в полной уверенности, что, общаясь с переписанной личностью, он имел дело с программой, и не более того.
Во время этой беседы Кенсинг и Маркус изучали виртуальный макет похищенной станции, сделанный компьютером «Призрака». Всем членам команды было велено выбрать минуту посвободнее и посетить десякуб. Впрочем, всем и так хотелось поподробнее ознакомиться с конструкцией захваченного судна, которое они сейчас преследовали, и обдумать, какого рода военные действия станут возможны, когда они подберутся поближе к цели погони — если подберутся — и придет время решать, как отбить станцию.
Но Кенсинг, изучая превосходно выполненный макет, внезапно ощутил глубокую уверенность, что все их усилия тщетны. Берсеркеры убивают. Это их функция. Ради этого они были спроектированы и построены, и этим они и занимаются. Вероятность того, что Анюта все еще жива, бесконечно мала…
Затем экран мигнул, и неожиданно на нем появилось изображение Ника Хоксмура. Казалось, что он стоит сбоку и чуть сзади цилиндрического макета. Одной рукой он опирался на плоский верхний диск. Бестелесное изображение станции служило превосходной опорой бесплотному телу Хоксмура.
— Прошу прощения, джентльмены, я не намеревался вас подслушивать. Но я тут осматривал часть систем жизнеобеспечения этого отсека и случайно услышал ваш разговор.
— Ничего страшного, — отозвался Кенсинг, но почувствовал себя как-то странно.
Хоксмур встретил это заявление легкой улыбкой. Но он явно стремился поговорить прежде всего с Фрэнком и смотрел именно на Маркуса.
— Полковник, вам, возможно, известно, что я — электронная личность?
Фрэнк тоже смотрел на Хоксмура своими линзами, вделанными в первые два контейнера. Третий ящик немного извернулся, словно желал обеспечить себе обзор получше.
— А что, это не так? — поинтересовался Маркус.
Кенсингу пришлось довольствоваться ролью слушателя. Он с удивлением отметил, что голос заключенного в ящики человека звучал менее по-человечески, чем голос Ника, хотя, ясное дело, оба голоса создавались при помощи механических приспособлений.
— Нет, это правда.
Маркус воздержался от комментариев. Ник решил поднажать. В голосе его звучали одновременно и любопытство, и решимость.
— И что, раскрытие моего инкогнито вас сердит? Вы считаете себя обманутым?
Металлическая конечность изобразила вялый жест:
— Я признаю, что вы отчасти застали меня врасплох. Возможно, я действительно рассержусь, если буду думать, что какой-то человек обманул меня. Но злиться на орудие труда бессмысленно. Ник, вы хорошее орудие?
— Я работаю как хорошее орудие труда, чаще всего — в полную меру своих способностей. Если вы не обиделись, полковник, и если у вас есть немного свободного времени, мне хотелось бы вкратце обсудить эту тему.
— Валяйте.
— Возможно, вы не удивитесь, услышав, что я считаю эту тему чрезвычайно интересной. На самом деле я не ожидал, что вы так быстро, без споров, примете мое саморазоблачение. Что у вас не возникнет даже малейшего подозрения, что, может, я шучу.
Все три контейнера Фрэнка шевельнулись и слегка переместились. Кенсингу показалось, что их обитатель каким-то образом устроился поудобнее. Маркус сказал:
— Я же говорил, что вы отчасти застали меня врасплох. Но возможно, не полностью.
— В самом деле? Не полностью? Ну ладно. Все же мне очень хотелось бы знать, что именно во мне — в моем изображении на экране, с которым вы уже несколько раз сталкивались, — что заставило вас предположить, что у меня нет плоти?
— Возможно, мы сможем обсудить это как-нибудь попозже. Сейчас я занят.
На том разговор и окончился.
Когда Кенсингу снова выпал случай побеседовать с премьером Дираком, Сандро словно мимоходом упомянул о том, насколько реалистичным выглядит Ник Хоксмур.
— Программисты прекрасно потрудились. Я правильно понял — это относительно новая версия?
Дирак кивнул:
— Да, ей всего год. Не правда ли, отлично выполненная работа? Она заняла несколько месяцев. По правде говоря, меня все меньше и меньше устраивают результаты, получаемые от людей — хоть от той же самой биостанции. Потому я решил посмотреть, каких результатов в творческой работе способен добиться оптэлектронный мозг.
— Я бы сказал, премьер, что для такой сложной программы несколько месяцев — это поразительно малый срок. Я думал, ее делали несколько лет. А можно полюбопытствовать, каким образом ей подобрали имя?
— У моих инженеров уже были наготове некоторые куски программы, — неопределенно пояснил Дирак. — Потому дело и пошло так быстро. А что касается имени, Ник выбрал его самостоятельно. Позаимствовал у какого-то архитектора восемнадцатого века — я как-нибудь расскажу тебе эту историю. А пока — ты как следует изучил макет станции?
Кенсингу, который имел возможность наблюдать, как премьер Дирак общается с Хоксмуром, казалось, что обычно человек-создатель довольно хорошо обращается со своим искусственным созданием.
Но чувства, которые премьер испытывал к оптэлектронной личности, были сложными, неоднозначными и сильными.
Как-то раз Кенсинг услышал, как Дирак заявил: «Переписанные души, которые переместились из тела в электронное состояние, в общем, имеют более высокий социальный статус, если тут можно воспользоваться подобным термином, чем те, кто никогда в жизни не владел телом из плоти и крови».
Кенсинг не удивился, узнав, что он был не единственным, кто некоторое время не догадывался об истинной природе Ника. Правда, не все отнеслись к этому так спокойно, как Сандро. Некоторые из членов экипажа, как и многие люди на разных планетах, возражали против того, чтобы порождение искусственного разума выглядело и разговаривало как человек. Или, по крайней мере, от этого они чувствовали себя неуютно. Конечно, наибольшие протесты вызывала не предполагаемая сила Ника — или разум, можно назвать это и так. Их раздражало человекоподобие этой вещи, с которой — или с которым? — премьер советовался, спорил, причем иногда с явным удовольствием, и от которой (или все же от которого?) так явственно зависел.
Когда эскадра ушла от Иматры, «Крапивнику» Ника пришлось остаться (Хоксмур привык считать этот кораблик своим). То место в грузовом трюме, которое обычно занимал «Крапивник» — зачастую очень полезный, но безоружный, — теперь было отдано катеру-разведчику, последнему военному кораблю, оставшемуся в Иматранской системе. В стычке с берсеркером этот катер не участвовал по самой банальной причине — не успел добраться до места боя. Дирак нагнал страху на местных чиновников и просто отобрал кораблик.
Но отказ взять «Крапивника» в погоню поставил Ника в куда более затруднительное положение, чем мог бы предположить его создатель и начальник. И потому в последний момент перед стартом эскадры Хоксмур, выполняя прочие задачи, поручил роботам снять с «Крапивника» кое-какое оборудование и установить его на новоприобретенный катер-разведчик.
На время этой операции сам Ник облачился, так сказать, в скафандр и находился то на борту корабля, то в космосе. Его главной задачей был надзор за роботами, которые выполняли большую часть работы, связанной с физическими усилиями. Эти металлические существа размером с собаку не имели никакого внешнего сходства даже с животными, не говоря уже о людях, а их умственные способности находились несколько ниже среднего уровня.
Если посмотреть со стороны, именно этим Ник сейчас и занимался — надзирал за роботами. Но, кроме того, ему позарез нужно было присмотреть, чтобы была выполнена еще одна задача, причем выполнена в строжайшей тайне. Хоксмуру нужно было переправить со своего кораблика куда-нибудь на яхту не только определенное электронное оборудование, в котором он проводил большую часть времени, кроме тех моментов, когда перебирался в скафандр, но и те блоки, в которых находилась Жеини.
Сейчас она была выключена. Как и предполагал Хоксмур, при современном уровне развития технологии (последние модели блоков памяти делались уже не столько из металлов, сколько из композитных материалов) для хранения переписанной личности, некогда находившейся в органическом теле, — в данном случае, для хранения леди Женевьевы, — требовался примерно тот же физический объем, что и для самого Ника: около четырех тысяч кубических сантиметров. Это примерно соответствовало объему трех черепов взрослых людей.
Так получилось, что для выполнения работы по переносу блоков памяти Ник выбрал тот самый скафандр, который он использовал, чтобы спасти леди Женевьеву с гибнущего курьерского корабля. Во время этой спасательной экспедиции скафандр получил некоторые повреждения. Они были незначительными, но, если бы кто-нибудь заметил эти повреждения и спросил Хоксмура об их происхождении, Нику трудно было бы предоставить вразумительные объяснения. Впрочем, Хоксмур все-таки заготовил несколько отмазок и намеревался выбрать наилучшую непосредственно в тот момент, когда его начнут расспрашивать, — чтобы ориентироваться на возникшие обстоятельства.
Когда Ник в очередной раз проходил по грузовому трюму «Призрака», он столкнулся с Кенсингом. Сандро тоже был одет в скафандр. Человек проводил инвентаризацию и сейчас явился осмотреть взятый на борт катер. Поскольку планировались действия по высадке на чужой корабль, катер мог понадобиться позарез.
Реакция Кенсинга на появление самоходного пустого скафандра позабавила Хоксмура. Чем-то такой скафандр поразил Сандро — как, впрочем, и многих людей до него. Молодой инженер вздрогнул, и вид у него был довольно обеспокоенный.
После встречи с Кенсингом Хоксмур урвал несколько минут, ненадолго отвлекся от выполнения непосредственных обязанностей — ему не полагалось времени на отдых, потому что считалось, что он в отдыхе не нуждается, — и навестил Женни. Ник хотел быть уверенным, что ее перемещение прошло без каких-либо осложнений. На самом деле не было никаких причин считать, что Женни вообще осознает происходящее, но Хоксмур не хотел рисковать.
Хоксмур погрузился в размышления. Он обдумывал некоторые предельно серьезные аспекты его новых взаимоотношений с леди Женевьевой.
На последнем этапе втайне выполненной операции Хоксмур попытался отладить — очень, очень осторожно! — некоторые из периферийных программ леди. Ник надеялся, что это поможет Женевьеве легче перенести шок, связанный с осознанием ее нового положения. Точнее даже, ее новой формы существования. Хоксмур изо всех сил старался не переборщить с отладкой. Как только Ник привел леди Женевьеву в сознание, она сразу же принялась то умолять, то требовать, чтобы Хоксмур в точности рассказал, что именно с ней произошло.
И Ник снова стал объяснять леди сложившуюся ситуацию, стараясь причинить Женни как можно меньше боли.
Через несколько минут после того, как Хоксмур спас леди Женевьеву с обреченного курьера — тогда ее душа еще как-то держалась за плоть, данную ей от рождения, — и благополучно перенес ее на свой корабль, медицинский робот «Крапивника» сообщил, что женщина получила травмы, не совместимые с жизнью. Он сказал, что, даже если погрузить женщину в глубокий анабиоз до тех пор, пока появится возможность оказать ей наиболее высококлассную медицинскую помощь, прогноз исключительно неблагоприятен.
Тогда Ник понял, что у него нет другого выхода. Несмотря на все его геройство и усилия медиробота, мозг леди Женевьевы вскоре должен был умереть. А после того как это произойдет, никакой терапевт или хирург, будь он хоть человеком, хоть роботом, не сможет уже восстановить личность Женевьевы, ее неповторимую индивидуальность.
Пока Николас — или его изображение в виртуальной реальности — рассказывал эту историю, Женни — или ее изображение — беспомощно глядела на него, чуть приоткрыв рот, так что были видны белые зубки. Сейчас они, насколько понимала Женни, находились где-то в центре аббатства, на полпути к огромному западному нефу, и неспешно шли на восток, любуясь настенной росписью Лучи послеполуденного солнца проникали через огромный витраж в западной стене и оживляли несколько поблекшие краски росписи. Ник про себя подумал, что этот витраж не настолько великолепен, каким, по слухам, было круглое окно-розетка в Шартрском соборе, но все же производит немалое впечатление.
— Таким образом, госпожа моя, как я уже пытался объяснить, я сделал единственное, что мне оставалось, — подвел итоги Хоксмур. — Я записал вас. Я спас структуру вашего сознания, суть вашей личности и практически всю вашу память.
Благодаря недавно проделанной легкой корректировке периферийных программ леди Женевьева на этот раз сохранила достаточно спокойствия, чтобы ответить Хоксмуру. Со всей вежливостью, какой требовало положение знатной дамы, Женевьева еще раз поблагодарила Николаса за свое спасение. И сразу же после этого она настоятельно попросила, если не сказать потребовала, как можно подробнее объяснить ее нынешнее положение.
Очень довольный тем, что самый сложный момент разговора пройден без лишних осложнений, Хоксмур перешел к подробностям. Впрочем, он по-прежнему старался говорить как можно деликатнее. На этот раз Николас слегка изменил тело леди Женевьевы и сменил наряд, воспользовавшись оказавшимися под рукой многочисленными видеозаписями с участием прекрасной леди. Впрочем, они оказались у него под рукой отнюдь не случайно. Растущее преклонение перед леди Женевьевой еще несколько месяцев назад заставило Хоксмура начать собирать фотографии и пленки, на которых был запечатлен ее облик, И чем ближе к дате свадьбы, тем больше становилось этих записей.
Ник много что мог порассказать о процессе создания ее образа, каким он существовал на нынешний момент. Он мог бы привести головокружительное количество подробностей-Но с леди Женевьевы оказалось и этого довольно. Она резко оборвала рассказ Ника и властно потребовала, чтобы Хоксмур помог ей вернуться в живое тело, и причем принялся за дело немедленно, сию же секунду.
— Ник, я понимаю, что вашей целью было… что вы сделали это, чтобы спасти мне жизнь. Вам это удалось, и я нам за это благодарна. Действительно благодарна.
— Моя госпожа, это было самое малое, что я…
— Но я не могу продолжать жить в таком непонятном состоянии, без тела. Сколько потребуется времени, чтобы его восстановить?
Хоксмур боялся того момента, когда ему придется откровенно ответить на этот вопрос.
— Госпожа моя, мне очень жаль, что я вынужден это говорить… Но раз вы спрашиваете… Я не смог найти ни единого способа, которым это можно было бы сделать.
Эти слова прозвучали в тот самый момент, когда Николас и Женевьева обогнули угол с несколькими колоннами и оказались в южном, поперечном нефе собора — если пользоваться координатами той виртуальной реальности, в которой они сейчас пребывали. Они находились рядом с местом, которое, как известно было Хоксмуру, следовало бы называть Уголком поэтов, поскольку здесь было похоронено много корифеев литературы. Но в настоящий момент леди Женевьеву не интересовала ни изящная словесность, ни архитектура. Она подняла голову и осмотрелась, словно взгляд несуществующих глаз мог проникнуть через камень и стекло виртуального собора и увидеть микросхемы и платы, создающие эту призрачную реальность.
— Где мы находимся на самом деле? — настойчиво спросила она.
— Если пользоваться этими терминами, Женни, — кстати, могу ли я продолжать называть вас этим именем? — мы сейчас, как я пытаюсь объяснить, пребываем на борту «Призрака», яхты вашего мужа. Премьер не имеет ни малейшего понятия, что вы находитесь здесь.
— И он даже не догадывается? — Женевьева была потрясена и изумлена, но Хоксмур осмелился думать, что в голосе ее звучит и некая надежда. — Я думала: может, вы сделали это по его приказу?
Нику даже в голову не приходило, что у леди может возникнуть такое подозрение.
— Сейчас я все объясню, — сказал Хоксмур. — Но уверяю вас, премьер Дирак даже не подозревает, что вы живы — в каком бы то ни было виде. Он поверил, что вы мертвы, что вы погибли во время взрыва вместе со всеми пассажирами курьера.
— Так, значит, вы ему не сказали…
К несказанному облегчению Ника, в этих словах было больше расчета, чем обвинения.
Он поспешил успокоить Женевьеву:
— Я ничего не сказал ни ему, ни кому бы то ни было другому.
— А почему?
— Почему я ничего не сказал вашему мужу? — Внезапно Хоксмур почувствовал себя неуверенно, и это заставило его занервничать. — На то есть свои причины. Я не прошу прощения за свое поведение, но вы, конечно же, вправе рассчитывать на объяснение.
— И где же оно?
— Что ж… Женни, когда мы впервые встретились… Я имею в виду тот момент, когда вы впервые взглянули на меня и заговорили со мной… Это произошло в той огромной лаборатории на борту биостанции — еще тогда, когда никто и не подозревал о нападении берсеркеров, — и у меня сложилось впечатление, что вы глубоко несчастны. Я был прав?
Женевьева заколебалась.
— Я был прав?
Женевьева невидящим взглядом уставилась на какой-то мраморный памятник. На каменном пьедестале были вырезаны древние буквы: «ЧОСЕР». Если бы Женни заинтересовалась, Ник мог бы рассказать ей удивительную историю об этом памятнике. Но по сути, она сейчас не замечала монумента. Наконец Женевьева произнесла:
— Да, Ник. Полагаю, вы были правы.
— Я так и знал! И еще вы признались, что боитесь вашего мужа. Видите ли, в определенном смысле слова я тоже живу рядом с ним, хоть и недавно. Мне, как и вам, отлично известно, что господин премьер не самый легкий в общении человек.
Этот пассаж заставил леди слабо улыбнуться. Хоксмур тем временем продолжал:
— Иногда мы с премьером… нет, между нами, мною и моим создателем, не всегда все ладно. Понимаете, Женни, когда я уносил вас с курьера, устраивал в медотсеке, понимал, что единственный способ спасти вашу личность — это перезапись, и принимал решение, — так вот, все это время я вовсе не собирался держать ваше спасение в секрете. У меня не было какого-либо осмысленного плана. Но потом я подумал и решил, прежде чем сообщать всему миру, что вы спасены, сперва убедиться, что перезапись прошла нормально. Кстати, спешу вас уверить, что все прошло прекрасно.
— А потом? — быстро спросила леди.
— Ну, потом я решил объяснить вам, что у вас есть право выбора! — выпалил Хоксмур. — Я имею в виду — право выбрать, хотите ли вы к нему возвращаться.
— Возвращаться к нему? — Женни застыла, непонимающе глядя на своего спутника. Потом в ее глазах вспыхнула безумная надежда. — Вы имеете в виду — после того как вы сможете вернуть меня в мое тело?
— Я… я же объяснял — мне это не под силу. И никому не под силу. Ваше тело было полностью разрушено.
— Но как тогда я могу вернуться к мужу? Что вы подразумевали, когда спрашивали об этом? Как я могу возвращаться к кому бы то ни было в своем нынешнем виде?
— Полагаю, единственный способ, которым вы можете вернуться к мужу, — это просто навестить его, — сдержанно отозвался Ник, — поговорить с ним с голографическиго экрана. Кроме того, вы можете повидаться с ним в каком-нибудь виртуальном пространстве, наподобие того, в котором сейчас находимся мы с вами.
— Встретиться с ним в каком-нибудь воображаемом мире вроде этого? Или посмотреть на него с экрана? Кому от этого станет легче? — Леди явно начала приходить в бешенство. — Какая от этого польза Дираку? Он ведь женился на мне, чтобы основать династию! Он живет в мире политики, а там брак с электронным фантомом ничего не значит! Меньше, чем ничего! Нет, мой муж не должен знать, что со мной произошло. По крайней мере, до тех пор, пока вы не вернете меня к настоящей жизни. Я не допущу, чтобы он увидел меня в таком состоянии! Он может… — Фраза оборвалась на полуслове, словно Женевьева побоялась закончить ее.